Текст книги "С праздником! Валентинов день (сборник)"
Автор книги: Екатерина Неволина
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
А акварельная девушка, конечно, больше не показывалась. Ну, как… Ещё несколько дней.
Когда художница наконец пришла в магазинчик, то скорее влетела, чем вошла; девушка так бежала, что у неё даже капюшон с головы слетел, и стало видно, что волосы у неё короткие и очень-очень светлые, ещё светлее, чем казалось. Глаза сверкали – как оказалось, от ярости. На Алисино приветствие акварельная девушка ответила самым настоящим воплем:
– Как вам не стыдно! Это же противозаконно! Где ваша совесть?! Как вы вообще посмели рассказывать мой адрес посторонним?!
Алиса, конечно, обиделась. Ведь, как мы знаем, она очень легко могла рассказать Ну-и-парню (а тут он, сразу стало ясно, был замешан), какое на самом деле акварельная девушка имеет отношение к магазину и где можно посмотреть её фамилию. Но не стала! А уж тем более адрес выдавать!.. Но девушка не успокаивалась.
– А кто, кроме вас, мог мой адрес дать? Где, кроме как из договора с магазином, вообще можно было узнать мои имя и адрес?! Никто, кроме вас, моего имени здесь не знает!
– Я вашего имени не знаю, – спокойно ответила Алиса. – И договора на открытки не видела, он хранится дома у директора. Я не знаю, где ваш посторонний мог добыть имя и адрес…
– Я знаю! – раздался вдруг голос от двери.
Конечно же, это был Ну-и-парень. По волшебному совпадению именно в этот момент он вошёл в магазинчик.
– Я проследил за вами. Прямо сейчас – от дома. А раньше – сумев… случайно… снова увидеть вас на улице и до подъезда. Не кричите, пожалуйста, на ни в чём не повинную продавщицу. Я гораздо больше достоин вашего гнева. Вы знаете, что, когда вы сердитесь, у вас в глазах появляются голубые искры? Это очень красиво.
Акварельная девушка куснула нижнюю губу.
– Вот как? А моё имя вы как проследили? Там, на асфальте, прямо под моим окном, моё имя написано ВОТ ТАКИМИ БУКВАМИ! И, чтобы вы знали, после «будь моей» надо ставить запятую, потому что «Валентина» – это обращение! И именно «Валентина», а не «Валентиной». Безграмотно, пошло… И как, как, как вы узнали моё имя?! Это точно были вы, я вас из окна видела, когда вы там с краской стояли.
Ну-и-парень вынул из кармана куртки баллончик и потрясённо посмотрел на него.
– О боже! Я вообще не думал, что можно прочесть мою надпись так! Я просто подумал… Я же не знал, что вас зовут Валентиной. Честно! Я, когда писал… Это же обычай такой, на День святого Валентина. Если девушка нравится, ей говорят: «Будь моей валентиной». Ну, и наоборот. Будь моим валентином, если парню… Слушайте, я сегодня же закрашу! А для вас нарисую цветы. Только, пожалуйста… будьте моей валентиной?
Акварельная девушка молчала. Она явно растерялась и опустила голову, глядя в пол.
– Я вам совсем не нравлюсь? Совсем-совсем? Если не нравлюсь, я не буду докучать, честное слово. Вы мне только скажите. Но только твёрдо. Наотмашь. Не жалейте, если что. Ну?
– Без понятия. – Голос художницы снова стал спокойным и сухим, почти таким же, как всегда. – Я же горбунья. Я всегда смотрю вниз. Я не вижу вашего лица, я не могу его рассмотреть. Так-то.
Кто бы мог подумать, но Ну-и-парень словно обрадовался: аж просиял.
– Это не проблема, честное слово… Главное, правильно встать! И всё будет замечательно.
Алиса, конечно, решила, что сейчас он поднимет девушке подбородок – ну, как в кино.
А Ну-и-парень спрятал баллончик в карман и встал на одно колено. И взгляды их с художницей Валентиной встретились. И оба они стояли, и улыбались, и молчали, и непонятно, как это вышло, но держались за руки, а Алиса глядела на них и очень-очень жалела, что совсем не умеет рисовать и не может нарисовать этих двоих. Потому что получилась бы, наверное, самая нежная картина на свете.
Мы с Алисой с удовольствием бы узнали дальше, что было с Валентиной и её валентином. Как его зовут. Долго ли они встречались. Может быть, они поженились. Может быть, он пошёл на три работы, взял кредит и оплатил операцию на спине, так что у Валентины теперь чудесная осанка. Может быть, он даже не задумался об операции, потому что Валентина была для него прекрасна вся, от акварельно-розовых пальцев ног до пепельных вихрушек на макушке. Может быть, она стала известной художницей и ездит с выставками по миру. Может быть, она заключила контракт с какой-нибудь дизайнерской студией. Может быть, просто родила и пока что сидит дома, вместе с малышом изукрашивая обои пальчиковыми красками. Может быть, всё может быть в большом городе, где странные истории приключаются на каждом шагу. Но Алисе пришлось срочно уйти с работы и выйти замуж, потому что у них с Виталиком решил появиться Виталик-младший; она переехала на другой конец города и знает об истории с Валентиной и валентинками только то, что я вам сейчас рассказала. В конце концов, в большом городе каждый день случаются такие странные маленькие истории. За всеми не уследишь.
Елена Нестерина
Привет, ты где?
Николай никогда не изменял жене и собирался гордиться этим до пенсии. Чтобы, как только пенсия наступит, сразу начать изменять, красиво и ярко.
За годы семейной жизни Николай озвучивал свой план нечасто, но мысль о том, что он это сделает, ему удалось надёжно укоренить в голове жены.
Понятно, что Николай так шутил – кто знает, что там случится, за гранью пенсии.
Жена его Лариса, когда Николай весело подталкивал её локтем и спрашивал: «Ну ведь да, Лорик, ведь да, начну же сразу, ну договорились, помнишь же, да?» – подтверждала, что да, помнит и с планом согласна. Николай был не издеватель, он искренне интересовался, не будет ли Лариса из-за этого переживать, Лариса каждый раз отвечала, что не будет. Нет, Николай знал, что на самом деле она, конечно, расстроится. Иногда он даже представлял себе, насколько сильно расстроится, – и тогда истово отрекался от намеченного. Отрекался, ужасался тому, почему он такой слабохарактерный, почему готов отказаться от того, что ещё не скоро произойдёт и неизвестно, произойдёт ли: вдруг или он, или жена до пенсии не доживёт… Потом забывал об этом и вообще ничего про пенсионные шалости не думал.
На момент начала этой истории до пенсии Николаю оставалось шестнадцать лет и несколько месяцев. Это ведь много времени, много! Ещё целое поколение может родиться и вырасти. Так что вполне можно завести ребёнка, который к моменту исполнения папиной социально-эротической мечты успел бы получить паспорт гражданина России.
Можно, конечно, но только зачем? Да и дети в семье уже были. Хорошие дети – Полина пятнадцати лет и Игорёк двенадцати. Они жили в большом доме, купленном на деньги, которые заработал папа Коля, ездили на маме в школу, на ней же оттуда возвращались. Но мама Лорик не была угнетённым ишаком. Она занималась семьёй. С удовольствием, с радостью, а потому общий вид имела цветущий, фигуру стройную, а лицо весёлое. Лариса водила большую белую машину и была счастлива. И муж её, и дети – все, все были счастливы. Вокруг бурлило страдание: воевали страны, разводились пары, становились наркоманами дети, их родители проигрывали и пропивали деньги, кто-то умирал, изменял, а в семье Николая и Лорика всё было хо-ро-шо. Спокойные и ухоженные дети привыкли к позитиву, поэтому во внешней жизни им было легко, а дома приятно. Никто не игнорировал Лорика, не бесил и не унижал Николая, не ущемлял его эго и не топтал харизму.
Все в этой семье друг друга любили, уважали и ценили.
Но однажды Лорик позвонила, просто позвонила своему мужу, как звонила каждый день или даже несколько раз на дню.
– Привет, ты где? – как обычно, спросила она.
И Николай разозлился. Хоть был он не на подготовке к эротическо-пенсионной программе, не тренировался в общении с доступными женщинами и даже делами занят не был, а разозлился сильно. Лариса продолжала чирикать в трубку, а Николай вдруг с неприязнью вспомнил, что она всегда об этом спрашивает. Вот обязательно надо ей знать, где он? Ну где он может быть после окончания рабочего дня? Домой направляется! К сожалению, рявкнуть: «Какая тебе разница, где я?» – ведь любому нормальному человеку есть разница, где его родственник, – он не мог: Коля и Лорик друг на друга не рявкали. И предположить, что Лорик за Николаем следит, тоже нельзя – потому что ничего она не следит. И никогда не следила. Но вот эта анекдотическая фраза…
Николай благополучно отболтался от своего Лорика. Сел на скамейку у выхода из офиса. И ощутил – мозгом, душой и даже телом, как он от Лорика устал.
Это было так неожиданно, что Николай замер, прислушиваясь к своим ощущениям и придумываясь к мыслям. Представил Лорика – кудрявую, всегда нарядную, хлопотливо-неутомимую. Добрую, да, очень добрую. Спокойную. Она орёт, правда, когда делает уроки с Игорьком, но ведь тот ленив. Николай и сам на него орёт. Но ленив парень несильно, особенно в сравнении с другими. Можно и не орать. А Лариса всегда, когда делает уроки, орёт – на повышенных тонах аффектированно объясняет и причитает, когда Игорёк не понимает.
Для объективности Николай признал, что Лариса хоть и орала, но быстро успокаивалась, успокаивала своего малютку, задабривала его чем-нибудь, сама доделывала за него уроки – и увозила на тренировки. Игорь играл в футбольной команде и подавал надежды. Педагог Лариса была плохой, хоть и старательный. Хорошо, что Полина училась сама.
Ещё Лариса была плохой дипломат. Тоже старательный, но слабенький. Николай позорился с ней при гостях. Несильно позорился, порой оплошности даже придавали ей очарования, но всё равно дипломат она плохой. Плохой кинокритик, даже на домашнем уровне…
Ларисины недочёты сцепились в паровозик и крутились в голове Николая. Ему приятно было думать о Ларисе плохо. Но быстро стало стыдно.
Ехать домой со стыдом, усталостью от жены и растерянностью перед всем этим Николаю оказалось тяжело, и он долго кружил на машине по городу, стоял в пробках перед светофорами, сворачивал на тех перекрёстках, на которых никогда не сворачивал. И выехал в ближний пригород, где стоял их дом, когда уже стемнело.
Он не мог думать – а это было его главное занятие, этим он зарабатывал на жизнь. На свою, Ларисину, Полинину и Игорькову. Тупое состояние, которое охватило его в связи с женой, сделало Николая молчаливым и рассеянным. Таким он вошёл в свой дом, где его давно ждали. Дети, жилистый Игорь и великовозрастная Полина, радостно выскочили в прихожую. Лариса ничего не заметила, хлопотливо бросилась в объятия, трогательно ворчала, что Коля сегодня задержался, что она соскучилась. Заглядывала в лицо, суетилась, помогала, заботилась…
И понеслось.
Словно глаза открылись у Николая. Он смотрел на ту, что шестнадцать лет жила с ним, и как будто впервые её видел. Видел чересчур широкие для такой хоть и высокой, но совсем не толстой женщины запястья, которые мелькали перед ним утром и вечером за столом, – и ему казалось, что ширина кости – знак нетонкости натуры. А натура Лорик была, конечно, нетонкая. Прямая, как артиллерийский ствол, понимающая только то, что ей говорят, без попытки улавливания оттенков и расшифровки умолчаний, глуповатая, хоть и убийственно ответственная и исполнительная. Фантазии у этой женщины с широкими запястьями не было ни на грош. Фантазии не в выборе занавесок и дизайне интерьеров, не в сексуальных разнообразиях и планировании выходных. Старательная Лариса во всём этом преуспела. А вот неуловимой женской магии в ней не было, таинственного полёта души. Так, наверное. Да-да, так, – объяснял себе Николай.
Отныне огромное количество времени он проводил в размышлениях. Анализировал, вспоминал, сравнивал и сопоставлял. Да, это не мешало мирно проводить семейные вечера, получать завтраки, ужины и поцелуи, ездить в гости и играть с семьёй на лужайке перед домом в подвижные игры, до которых все были большие охотники. Сексуальная жизнь не сократилась. Тут было странное дело – мысли о Ларисе и общее ощущение от неё становились с каждым днём всё более негативными; разочарование, уныние и скука заполняли существо Николая, когда он общался с женой или просто думал о ней. Но физическая сторона супружеской медали держалась как миленькая. Вот это-то и было странно. Не такая уж Лорик зажигательная штучка. Скорее, посредственная. И к тому же, наверное, ханжа. Но вот тем не менее… Женщинам, был уверен Николай, чтобы они не хандрили, обязательно нужно быть сексуально включёнными. А хандрящий Лорик ему был не нужен – как выстоит дом, если в нём тоскующая хозяйка? «Это для Лорика, – каждый раз в моменты секса думал Николай, – только для Лорика!» Правда, поскольку Николай был честным человеком, ласковые слова, даже для приободрения партнёрши, он из интимных отношений изъял. Секс, и раньше не отягощённый болтовнёй, стал полностью бессловесным. Николай специально стискивал зубы, чтобы случайно не вылетело лживое слово приязни. В этих вещах нельзя врать. Перед самим собой стыдно. А себя Николай уважал. Иначе не выжил бы.
…Он смотрел, как Лорик на празднике новоселья семейной пары, недавно образованной из его старого друга и сторонней молодой женщины, рулит процессом веселья. Неутомимая и утомительная до зубовного скрежета затейница. Почему же ему раньше это нравилось? Песни под гитару – как он мог в этом участвовать? Тоска…
Смотрел Николай, смотрел на свою жену. И думал о том, что единственная его жизнь – единственная, единственная! – пройдёт возле Ларисы. Молодой Ларисы, не очень молодой Ларисы, стареющей Ларисы, старой Ларисы… Всё той же, всё той же Ларисы, Лоры, Лориньки, Лорика. Сам он, конечно, тоже не помолодеет – но ведь это он сам, от себя-то ему никуда не деться. А от Ларисы… Стоп!
А что стоп? Это ведь дети Ларису так любили, что в прямом смысле жить без неё не могли. А Николай мог. И даже хотел.
«Попробовать надо!» – пришла к нему чёткая честная мысль. Вот только как? Командировки были редки, всю жизнь Николай ездил в них с неохотой, скучал там по дому, налаженному быту и сладчайшему уюту, который умела создать Лоринька.
Язык теперь не поворачивался назвать жену Лоринькой. Так, Лорик иногда ещё проскакивал. Но чаще Лариса. Жена моя Лариса. Привет. Привет…
Николай мучился. Ему было стыдно, что он разговаривает с Ларисой хорошо, а думает о ней плохо. Не то чтобы плохо. Объективно. Насколько объективны могут быть его личные субъективные ощущения и реакции.
В эту командировку ехать было не обязательно. Достаточно, что на завод в область сгоняет парочка молодых специалистов. Но Николай поехал сам с помощником. И задержался на неделю.
Жил. Думал. Анализировал. Наблюдал. Прикидывал, на какое мыло можно обменять утомительное собственное шило. Не прямо сейчас обменять, в перспективе.
Да и просто наслаждался одиночеством, сгрузив все дела на помощника.
Решил сувениров не покупать. Обычно он из каждой поездки волок жене какой-нибудь хлам: товары народных промыслов, магнитики, значки, блокноты и ручки. Лора сколько выговаривала: ну Коля, ну зачем так много, ну дорогие же, ну уже некуда девать, Коля, ну… А он всё равно вёз. Потому что порадовать её, дуру, хотел. А теперь что радуй, что не радуй – какая разница? Раньше Николай чувствовал крючок в своём сердце, которым Лора зацепила его и тянула к себе. И он с удовольствием тянулся, а по пути радостно прихватывал сувениры.
В общем, он сидел в командировке, а Лариса названивала. Да как ты, да что ты? Алё-алё, а потом щебечет и щебечет, ну как тут сведёшь отношения к минимуму?
– Про детей, расскажи про детей, – чтобы оставаться честным, неизменно честным перед собой и ввести разговор в не раздражающее его русло, требовал от Ларисы Николай. Ведь так можно оставаться честным. Про неё слушать удивительно неинтересно, ничего нового. А дети растут, меняются, дети есть дети.
Лариса послушно рассказывала про детей, и теперь Николаю казалось, что и про детей она сообщает как-то бестолково, видит их проблемы со своей приземлённой колокольни. Чей бы рассказ его порадовал, это тоже было неизвестно, но и Лорин был как будто не про его детей.
Возвращение из командировки не принесло радости ни в момент встречи, ни в процесс жизни.
В общем, Николай мучился, а Лорику пора было в отставку.
Как это всё устроить, Николай не представлял. Тем более что ему было сейчас совершенно не до домашней перестройки, дела фирмы требовали его максимальной отдачи. Так что он пропадал на работе. Многим было трудно работать в таком напряжённом ритме, а ему как раз нормально. Как только он оставался наедине с собой, мысли стучали дятлами, совесть жгла и ела, а полное погружение есть полное погружение – никаких посторонних мыслей и чувств. Николай работал как вол. И если бы он сейчас остался один, без службы тыла, которой, конечно, была Лора, это подкосило бы его работоспособность. Так что он неизменно приезжал домой, находил в себе силы говорить спокойные приветливые слова и неизменно, чтобы Лариса не почувствовала женской неполноценности и заброшенности, выполнял супружеский долг. Старательный человек Лариса это по праву заслужила.
И – точно так же, как и Николай, однажды и вдруг – Лариса поняла это. В момент исполнения супружеского долга она вдруг чётко осознала, что это оно и есть: исполнение супружеского долга. И больше ничего.
Эта мысль ударила в голову и прожгла тело до пяток. Лариса только хотела подумать, что вот это да, какая у неё чувствительность, но тут же поняла, что это произошло получение знания. «Так вот ты какой, супружеский долг! – подумала она. – Долг, который надо отдавать. Вовремя и без нареканий»…
Это знание заставило её приблизить своё лицо к Колиному, вглядеться в него и, не найдя на этом лице ответа или какой-то эмоции, пожать Коле руку, вылезти из кровати и убежать в ванную.
Там Лариса включила подсветку зеркала и, сидя под душем в полутьме, стала думать.
Долг. Молчаливое действо напоминало откатывание обязательной программы. Лариса не могла похвастаться тонкой интуицией, но она это почувствовала – и поняла, что не обманывается.
С самого начала брака Лариса не требовала в свою честь сексуальных подвигов, она в них не разбиралась, и сравнить ей было не с чем. Наоборот, она восхищалась и удивлялась: вот, оказывается, какую страсть она в человеке вызывает. Ну надо же! Это заставляло Ларису преисполниться благодарности и стараться на каждом из жизненных фронтов изо всех сил. Так она стала идеальной хозяйкой, верным другом и соратником, красавицей и эрудиткой, пусть и по меркам их социальной среды. Страсть Николая не угасала, и Лариса, женщина нестрастная, стыдливая и робкая, никогда ей не противилась. Однажды, на заре семейной жизни, она с ужасом представила, как отказ обидел бы Колю, а потому всегда откликалась на его желания, как боевой конь на зов полковой трубы. Коле надо, это природа, Коля много работал и должен расслабиться, а ей не трудно, она домохозяйка, которая может отдыхать хоть целый день, если правильно организует своё время.
Лариса вспомнила: а ведь как давно она не слышала ни одного ласкового слова, не ощущала милого внимания и искреннего интереса, которые для неё были в тысячи раз важнее секса. Ведь наверняка за годы брака Коля это понял. И раньше-то это всё было! И шутки-возня-беготня с вовлечением радостно визжащих детей, и сидение в обнимку на террасе или у телевизора, и волнующее мерцание свечей на ресторанном столике, накрытом на двоих. «Ах ты, чижик мой!» – подражая Вертинскому, ласково говорил Ларисе Коля и клал ей руку на затылок. Тепла и нежности в голосе, выражения лица Коли, когда он произносил это, хватало Ларисе чуть ли не на неделю – как топлива для поддержания себя в состоянии счастья.
Что же случилось сейчас? Коля постарел? Переутомился? Он болеет и скрывает это?
Лариса была не из породы женщин, которые надумывают себе несуществующие проблемы и страдают по их поводу, вгоняя себя и окружающих в тоскливый кошмар. Поэтому ответ пришёл быстро: Коля её разлюбил.
И жить с этим знанием оказалось тяжело. Ну а кому такое легко, всё понятно. Бессмысленно было Ларисе думать и гадать: почему разлюбил, за что разлюбил. Это полюбляют за что-то, а разлюбляют по какой-то другой причине. Или по нескольким сразу.
Лариса не умела скандалить. У неё был если не талант, то способность улаживать бытовые конфликты. Работники сферы обслуживания, эти главные специалисты по унижению и выведению людей из себя, быстро становились её добрыми помощниками. Злобные неадекваты на дороге, если она выглядывала из машины и что-то им говорила, усмирялись и переставали портить ситуацию. А уж скандалить с мужем, подателем жизни, гарантом и оплотом, ей и в голову не приходило.
Поэтому Лариса затаилась и ждала. Но каждую минуту общения с Колей она фиксировала явные и косвенные признаки: не изменившись сам, Коля очень изменил поведение и отношение к ней, Ларисе. С детьми он стал ещё более внимательным и креативным, несмотря на нехватку времени, регулярно проводил с ними выходные. То, что несколько раз подряд в поездки на ипподром, в парк развлечений и на выставку метеоритов не взяли маму, прошло для Полины и Игоря незамеченным. Мама и так с ними всю неделю, пусть отдыхает мама.
А мама дома рыдала. Мама не унижалась поиском причины охлаждения – не копалась в телефоне, почте и страничках мужа в социальных сетях, не следила за ним и не просила проследить знакомых. Существует ли новая «она» и как далеко Коля продвинулся в отношениях с разлучницей, Лариса тоже не интересовалась.
Но она поинтересовалась тем, что всё-таки происходит, у самого Коли. Выбрала время: не тогда, когда он был в напряжении и работал, а после большой трудовой победы Коли и его фирмы, после расслабляющего и благостного корпоратива победителей, где Лариса тоже принимала поздравления как заслуженный труженик тыла. Да и то не сразу поинтересовалась, а через день, в середине воскресенья, когда Игорька пригласил в гости его одноклассник, Полина приехала из бассейна и у себя в комнате занималась маникюром-педикюром, а Николай лежал в гостиной на диване и щёлкал пультом телевизора.
Коля знал, что Лорик неизменно спросит, что не так. Каждый день уверял себя, что готов к тому, как она начнёт выносить ему мозг. Дико боялся серьёзного разговора и надеялся, что жена протянет с этим подольше – или не сразу поймёт по недалёкости своей, или, по своей деликатности, будет оттягивать этот разговор, выжидая удобный для него, Николая-добытчика, момент.
Выбрав сегодняшний день, она не очень угадала. Отдых у Николая был сейчас священный заслуженный отдых – и вот теперь адовой крышкой захлопнется кастрюля его покоя…
– Да, есть проблема, – подтвердил Лорино предположение Николай. – Я больше не могу к тебе относиться как раньше. Ты ничего для этого не сделала. И другой женщины у меня нет. Просто такая жизнь.
Хоть Лариса много раз прокрутила у себя в голове такой ответ Николая, но, когда эти слова прозвучали, в душу Ларисы вошёл ледяной страх и попробовал эту душу на разрыв. Душа выдержала. Лариса нашла в себе силы продолжать дальше. А дальше был вопрос: «Что делать?»
И ответа на этот вопрос Николай честно не знал. Пока предложил жить так, как жили. А потом, наверное, перестроить дом (хорошо, что у Николая есть дом, это не квартира, которую пришлось бы менять), сделать в доме два выхода, чтобы каждый из них жил отдельно, а дети продолжали обслуживаться Ларисой, но находились бы в одном доме с отцом. Коля очень любил детей, чувствовал их, расстаться с ними ему не представлялось возможным.
– Я детей не брошу, – сказал Лорику Коля. – Это всё, что у меня есть.
Сказал правду. Такую правду ему было говорить легко и приятно.
Лариса усмехнулась. Пафосность его утверждения могла казаться смешной, а само утверждение спорным. К тому же Коля продолжал лежать на диване, тогда как Лариса стояла перед ним. Она вполне могла бы сесть в кресло, но серьёзность вопроса держала её на ногах, так Лариса казалась себе твёрже и собранней. Она стояла, а Коля лежал. И хотя и выглядело это разговором барина с девкой-просительницей, встать с дивана Коля сейчас не мог. Иначе сразу будет понятно, как со стороны это смотрится, и тогда Коле станет совестно. А как только станет совестно, он может начать оправдываться. Оправдываться нельзя – победитель не оправдывается, он выигрывает раунд за раундом.
– Коля, ты любишь меня? – еле-еле сдерживая слёзы, задала свой самый главный вопрос Лариса.
На такой вопрос мог быть только прямой ответ. И любое юление и выкручивание означали тоже ответ «нет». На что рассчитывал Николай, пойдя именно по этому пути, было непонятно. Рассчитывать на то, что его жена совсем дура, было странно. Не дура, конечно.
И тем не менее он ответил по-страусиному:
– Ну, понимаешь, всё так сложно. Разводиться я с тобой не стану, ты останешься замужем, всё будет в порядке… У нас впереди долгая жизнь… А у меня есть к тебе уважение. Поверь, это немало.
Лариса всхлипнула. Её сражение было полностью проиграно. Победители не рыдают.
– Уважение и спокойствие. Это всё, что я могу тебе предложить, – нажал на педальку Коля. – Ну нет у меня других эмоций. И не знаю, появятся или нет. И не строй мученицу, мы с тобой ещё легко отделались.
У Ларисы никогда не было нервных припадков, и потерями сознания она тоже не страдала. Перебирая длинными своими ногами, она двинулась в спальню, оттуда в гардеробную, вышла из гардеробной и направилась в кухню. Она была, но её как бы не было, и только чтобы осознать, что она есть, Лариса двигалась-двигалась-двигалась.
Николай ещё минут сорок полежал перед телевизором, кликнул собаку и вышел с ней на улицу.
Лариса загремела посудой. И замерла.
В доме было тихо. Чуть слышно было только музыку, которая доносилась из комнаты дочери. Совсем тихая музыка, музыкальный шёпот. Музыка, надеялась Лариса, играла и тогда, когда они разговаривали с Колей, так что дочка ничего не слышала. Это хорошо. Они продолжат жить как жили и даже всем составом куда-нибудь выбираться. У детей будет полная семья. Коля умный, он всё продумал.
Лариса заглянула в большую кастрюлю – и бездна предстоящего кошмара разверзлась перед ней. Ей сорок два года, она здорова и молода, полна сил и радостной энергии, но больше в её жизни не будет любви. Всё. Муж не сможет полюбить её заново, искать другого она не станет, да и шансов на то, что кого-то она заинтересует, почти ноль. А до случайных связей она не опустится. Значит, она отныне становится не женщиной, а только матерью. Ну а что, это тоже немало, нарожала детей – содержи и заботься до скончания века.
Да. Надо делать всё то же самое, что и раньше, только без общения с Колей. Или всё-таки надо продолжать о нём заботиться – ведь она останется жить в его доме и будет пользоваться деньгами, которые он зарабатывает?
Ответ очевиден.
Продолжать заботиться. Засунуть гордыню в попу. И ходить по жизни аккуратно, чтобы гордыня оттуда не выпала и люди не увидели, что вышедший в тираж Лорик тоже хочет любви и внимания. Хотя разве в Конституции записано, что всем гражданам гарантируется то, чтобы их обязательно любили? Нет. Гордыня за годы счастливого брака разрослась и зацвела пышным цветом. Не тот Лариса подарок, чтобы требовать к себе чего-то особенного. Лариса много хочет.
У неё не было подруги, которой можно было бы всё это рассказать. Все подруги находились замужем за друзьями Коли, и портить имидж мужа и семьи Лариса не имела права.
Если бы было куда гордо уйти и начать жизнь с чистого листа – устроиться на работу, сделать карьеру и показать, что и без Коли она ещё о-го-го какая интересная женщина, то это было бы красиво. Но для Ларисы невозможно. Своих денег у неё не было, отдельной жилплощади тоже, родители живут далеко в семье брата. Так что независимая жизнь отпадала.
Но, признавалась себе Лариса, жизнь зависимая ей нравилась. Потому что в семье все друг от друга зависят. Да, Лариса умела делать только одно: любить и заботиться. Любитьизаботиться, вот так, наверное. Это было одно единое дело. Жизнь Ларисина. Да даже если бы удалось отделиться и продемонстрировать независимость, Коля от этого её не полюбит обратно, а только порадуется: ну вот и хорошо, успокоилась, довольна, теперь не будет страдать по поводу меня и висеть на шее камнем вечного укора… Всё получалось так, как выгодно Коле, а не Ларисе. Плохо всё-таки быть не очень умной женщиной. Как и не очаровательной до такой степени, что за это очарование мужчины цепляются и не отпускают до самой твоей смерти…
Всю жизнь Лариса любила сама и была уверена, что её любят. Это давало сил и весёлого задора, с которым она бросалась на дела и заботы. В своём счастливом браке она считала себя сыром в масле, искренне и часто молилась в церкви и благодарила Бога за то, как ей повезло. Но весть о том, что её не любят, остановила её бодрый моторчик, и теперь он крутился лишь на поддержание сил и внешней бодрости – ни дети, ни окружающие не должны были видеть Лорикова горя.
Однако Лариса стала стремительно стареть. Коля не приглядывался, а потому не заметил, но заметила дочь, потащила маму в магазин и заставила купить антивозрастной косметики. Записала в салон на процедуры.
Но теперь каждый рубль Николая, потраченный Ларисой на себя, жёг её, как будто укорял: ты их не заслужила, не заработала, нечестно пользоваться деньгами, ведь ты не совсем жена, какая тебе красота теперь… Так что первая же невинная очищающая маска прожгла ей кожу чуть ли не до кости, много повидавшая косметолог едва не поседела, увидев, что стало с лицом Ларисы. Ларису лечили, извинялись, предлагали бесплатно комплекс услуг, но она даже не расстроилась. Залив лицо пантенолом с облепиховым маслом, она уехала домой. Убираться, варить и подавать можно было и без лица.
С той самой ночи Лариса бежала от супружеского долга, как от чумы. Шок не проходит и не пройдёт, если ты раньше думал, что с тобой это делают по любви, а оказывается, вообще непонятно зачем. Но Коля несколько раз настаивал, выполняя долг так же молча. За участие в этом Ларисе было стыдно, стыдно и обидно. Она пыталась думать, что ей только кажется, что на самом деле всё происходит по несгораемой Колиной страсти. Но убедить себя в этом не получилось. Она корила себя за то, что не может настоять на своём. На вопрос, зачем ему это нужно, Коля не ответил.
А Ларисе даже перелечь некуда было. В большом доме комнаты были расположены так, что выезд мамы из родительской спальни удивил и насторожил бы тщательно оберегаемых детей. Лариса попробовала как-то устроиться на оттоманке, которая без дела стояла в углу спальни, но Коля вернул её в кровать и сказал, что зря она боится, больше никаких поползновений с его стороны не будет.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?