Текст книги "Открой глаза, Фемида!"

Инструктор направился за мишенью, а Владимир Васильевич достал из пистолета обойму, вынул из нее последний оставшийся патрон и сунул в карман.

Вернулся инструктор и протянул ему мишень.

– Давайте я вас включу в список участников соревнований. А когда же у нас ближайшие? – Он посмотрел на Высокова, словно тот лучше него знал ответ на этот вопрос, и тут же произнес: – Разве что в июле в честь профессионального праздника следственных органов. Давайте и вы поучаствуйте! Глядишь, чемпионом города станете, а если так же отстреляетесь, как и сегодня, глядишь, мастера спорта присвоят. Будете носить значок мастера на служебном кителе.

– На мантии, – уточнил Высоков, – я вообще-то судья.

Он вернулся домой и застал на кухне Настю, которая готовила что-то вкусное. Запах еды Высоков почувствовал еще на лестничной площадке.

– Ой, – вскрикнула девушка, – что ты не предупредил? У меня еще ничего не готово.

Он подошел и обнял ее.

– Не хочу есть. Хочу полежать немного. Если честно, то я сегодня не выспался.

– Прости, – шепнула Настя и поцеловала его. – Иди приляг, а я закончу здесь на кухне и проберусь к тебе под бочок…

Владимир Васильевич шел по берегу озера с удилищем руках. Озеро было большое, и за деревьями на далеком противоположном берегу сквозь дымку проступали призрачные высотные дома. Стая уток пролетела над озером, а потом опустилась в камышах. Владимир Васильевич хотел забросить удочку, но вспомнил, что не приготовил наживку… Теперь он держал в руках голый крючок и удивлялся не своей рассеянности, а тому, что не помнит, как здесь оказался. Крючок был кованый, большой – на таких обычно ловят очень крупную рыбу: сома, например. Высоков смотрел на озеро и все больше узнавал его. Это было озеро Разлив, знакомое еще с детства – с того времени, как он с мамой поселился здесь. Он даже место узнал – отсюда до их дома километра четыре или того меньше. Сюда он обычно приезжал на велосипеде. Возле камышей забрасывал удочку, ждал поклевки. Но теперь как раз в том самом рыбном месте стоит бревенчатый дом… Не старый, а совсем недавно построенный: бревна свежие и покрыты светло-коричневой морилкой. Высоков направился к дому, удивляясь тому, как мало в нем окон. Почти подошел, как услышал плеск воды за своей спиной. Обернулся и увидел в озере седого мужчину, лицо которого показалось ему знакомым. Качанов. Каро Седой не купался, а просто, зайдя в воду по пояс, плескал на себя пригоршни воды. Все тело его было в синих татуировках. Качанов смотрел на Владимира Васильевича и широко улыбался.

– Ну че, начальник, очко жим-жим? – продолжая скалиться, выдавил Каро. – Теперь ты следующий…

Разбудил его мобильный. Пока Высоков приходил в себя, не понимая, где он находится и куда делось озеро с бревенчатым домом, телефон замолчал. Владимир Васильевич взял с тумбочки аппарат и посмотрел на номер. Только что с ним пытался связаться генерал Корнеев. За оконными шторами была темнота и непонятно было: вечер, ночь или уже утро. Стрелки на циферблате показывали восемь двадцать. Значит, все-таки вечер. Или утро? Настя спала глубоко. Ее не разбудил даже телефонный звонок.

Высоков посмотрел вокруг, увидел свою рубашку. Взял ее, обернул ею бедра и связал рукава на животе. Вышел из спальни, проследовал на кухню, где все сияло чистотой. И только после этого нажал кнопку обратной связи.

– Докладываю, – без всяких предисловий начал Корнеев, – только что связывался с Евдокимовым. Понимаете, о ком я говорю?

– Глава городского следственного комитета.

– Он со мной поделился результатами первоначальной экспертизы. Марьянова убили вечером в пятницу на прошлой неделе или крайний срок в субботу самым ранним утром. Он никуда не собирался, ни на какую рыбалку… Он вообще-то был охотником, а не рыболовом. Даже для выездов на охоту приобрел «уазик», который и был обнаружен на том озере. Семья его выехала на дачу в пятницу: жена, дочь и внучка маленькая. Он обещался подъехать к ним или поздним вечером пятницы, или в субботу пораньше. Последний звонок от него был получен в двадцать один тридцать вечера. Дача у него на Токсовской трассе: за Токсово разные дачные поселки, в том числе и СНТ прокуратуры. От него до того озера, где нашли тело, меньше сорока километров. Жена тело опознала. Только удивилась, что на Марьянове были болотные сапоги, не те, что он носил прежде: не его зеленые, а черные. Да и размером на три номера больше. У Марьянова был сорок второй, а эти соответственно сорок пятый. А куртку она опознала, сказала, что он в такой всегда на дачу приезжал.

– Какие-нибудь следы, улики были обнаружены?

– Никаких. Отстреленной гильзы нет. Пуля ушла в воду, но в какую сторону непонятно, потому что место, откуда произведен выстрел, точно установить не удалось… А потому точную траекторию отследить вряд ли получится. К тому же озеро глубокое, дно илистое. Даже металлоискатель ничего не найдет. Но даже если и обнаружится гильза, вряд ли удастся установить принадлежность пистолета. На такое дело обычно берут ствол, не замазанный на других убийствах, чтобы следствие не могло уцепиться за ниточку.

– А следы от колес машины или что-то еще?

– Обнаружены, но были дожди, а там, говорят, или мох или трава… Эксперты не смогли сделать слепок отпечатков протектора, но сказали, что по ширине колесной базы это почти наверняка внедорожник. Сейчас осматривают в ускоренном режиме записи со всех камер дорожного наблюдения. Но дело это тоже вряд ли выгорит. Озеро хоть и лесное, мимо проходит лишь бетонка, но съехать с нее можно по трем разным направлениям: на Токсовскую трассу, на Ново-Приозерку и на дорогу, ведущую из города в Колтуши…

– На Дорогу жизни?

– Так. Беда в том, что все эти направления забиты машинами. А внедорожников у нас теперь сами знаете сколько. У вас, к примеру, какой автомобиль?

– У меня «паджеро».

– Вот и вы туда же.

– Я своим внедорожником теперь редко пользуюсь. У меня служебный «вольво» с водителем.

– Не обижайтесь: это я к слову. Вас-то никто и не думает в чем-то подозревать. Все же понимают, что это убийство заказал Качанов.

Высоков обернулся и увидел стоящую у дверей кухни Настю, на которой из одежды были только узенькие трусики. Он махнул ей рукой, показывая, что разговаривает по делу и скоро освободится. Настя улыбнулась ему и пошла обратно в спальню.

– Это пока все, – подытожил генерал Корнеев, – если появятся свежие новости, тут же сообщу.

Владимир Васильевич вернулся в спальню.

– Какой ты смешной, – рассмеялась девушка, показывая на рубашку, которой он прикрывал свою наготу.

– Важный звонок, – объяснил Высоков, – некогда было одеваться.

– Ну и хорошо, – продолжала веселиться Настя, – зато сейчас долго раздеваться не придется. Ложись скорее!

Глава двенадцатая

Заседание суда было назначено на десять утра. В десять оно и началось. Но еще до этого Высоков познакомился с новым прокурором. Тот сам подошел, протянул руку и представился.

– Советник юстиции Мелешкин Денис Андреевич. Я вместо Марьянова. Вы в курсе, какая трагедия случилась с Георгием Ивановичем?

Владимир Васильевич кивнул:

– Надеюсь, это не помешает нам сделать наше дело?

Было ему около сорока – вряд ли больше. И надежды на дальнейший карьерный рост, судя по его настрою, у Мелешкина сохранялись. На заседании он спокойно наблюдал. Вопросов почти не задавал. Только под самый конец спросил Качанова:

– Какое место вы отводите себе в преступной иерархии?

Качанов усмехнулся и повернулся к своим адвокатам:

– Я не понимаю, о чем базар.

Тогда со своего места поднялся Дима Словоерсов.

– Ваша честь, – обратился он к своему бывшему сокурснику, – можно попросить господина прокурора задать вопрос как-то иначе, чтобы можно было понять, что его интересует.

– Согласен, – кивнул Высоков, – даже я ничего не понял.

– Хорошо, – завелся Мелешкин, – спрошу иначе, чтобы поняли все. Гражданин Качанов, являетесь ли вы так называемым вором в законе?

– Почему так называемым? – лениво возмутился Каро Седой. – Вор и есть.

– То есть вы не отрицаете того факта, что являетесь одним из лидеров преступного мира и руководите преступной организацией.

Подсудимый покачал головой и ответил серьезно и даже пафосно:

– Насчет лидеров – это по спортивной или партийной части. А у нас организаций нет. Кто же нас зарегистрирует? Так что ни организаций, ни ячеек, ни партийных взносов. Разве что пожертвования.

– Хватит паясничать! – крикнул прокурор. – Вы признали, что вы – вор в законе, а следовательно, руководите преступной группой.

– Я – польский вор, – снова усмехнулся Каро Седой, – так что отвечаю только за свои дела. Скажите, что я конкретно совершил? Кого-то ограбил, убил, зарезал вместе с его мамой? Предъявите – и я отвечу по существу.

– Ваша честь, – посмотрел на судью Мелешкин, – он опять наносит оскорбление суду.

– Подсудимый, – обратился Высоков к Качанову, – в соответствии с вашей терминологией, а точнее, с уголовным жаргоном, «польский вор» означает, что у вас нет своей группы и вы всегда действуете в одиночку?

– Так и есть…

– Так и есть, ваша честь, – подсказал ему адвокат Словоерсов.

– Заглохни! – ответил ему подсудимый.

Суд совещался недолго, а потом Высоков объявил решение: гражданину Качанову изменить меру пресечения и назначить ему содержание под стражей до суда. Советник юстиции был доволен.

Владимир Васильевич вернулся в свой кабинет, не успел даже мантии снять, как ему позвонил Боря Лифшиц.

– Тебе передали, что я пригласил тебя на отвальную? – спросил он.

– А когда ты собираешься отвалить?

– Ты же знаешь, Володенька, что я свалил из Раши восемь лет назад окончательно и бесповоротно, о чем, между нами говоря, не жалею. Но поскольку у вас принято обмывать не только покойника, но и каждого отъезжающего куда-нибудь, хоть на пригородную дачу, то решил не нарушать традицию. Ты согласен?

– Согласен ли прийти к тебе на твое обмывание?

– Не надо так шутить! Не на мое обмывание, а на нашу пьянку.

– А кто еще будет?

– Димка Словоерсов и еще…

– С ним встречаться я не могу, потому что мы оба заняты в одном деле: я – судья, он на стороне защиты. Разве в Штатах судья может общаться с адвокатом вне зала суда?

– Нет, конечно, только как тогда бабло зарабатывать? Вот был там случай. Одна американская дура помыла кота и засунула его сушиться в микроволновку. Коту, мягко говоря, настал трындец. Американка, само собой, подала иск против производителя микроволновок, который не указал в инструкции, что котов в микроволновой печи сушить нельзя. И потребовала компенсации в тридцать миллионов баксов. Обратилась в солидную адвокатскую контору. Какой-то пройдоха из этой конторы встретился с судьей, которому пообещал ровно половину того, что назначит суд, после уплаты налогов, разумеется. Вот так американка и выиграла свое дело. А от производителя микроволновок и прочей корейской техники не убудет. Адвокатская контора получила сверх указанной суммы еще семь лимонов за свои услуги – от корейцев, разумеется, как от проигравшей стороны, в счет судебных расходов истца.

– Боря, я же сказал, что не приду.

– О’кей. Давай только ты и я. Только буду не один, а с девушкой, на которой, возможно, женюсь. Хочешь она подружку приведет?

– Не надо. У меня есть девушка.

– Вот с ней и приходи! В эти выходные в клубе «Аврора» будет Крис Норман выступать. Невесть какой исполнитель, да и старый уже… Но мы что, разве пойдем туда музыку слушать? Музыка у меня и в машине есть. А там мы пообщаемся, винца выпьем, повеселимся… Когда ты свою девушку в свет выводил? Она у тебя небось сидит одна в четырех стенах и мечтает оказаться в зале, где играет громкая музыка и Крис Норман поет: «Водки найду-у-у!» Помнишь, мы так дурачились в свое время: у него же песня такая «What can I do».

«А ведь он прав, – подумал Владимир Васильевич. – Настя целый день дома одна сидит. Она скучает, сама признавалась в этом».

И Высоков сломался.

– Ладно, – сказал он, – мы придем.

– Значит, в субботу увидимся, – обрадовался Лифшиц, – я закажу билеты.

Но очень скоро выяснилось, что поход на концерт престарелой звезды может отмениться, потому что позвонил Виктор Николаевич Корнеев и деловым голосом сообщил, что все остается в силе, и, когда Владимир Васильевич выразил недоумение, о какой силе идет речь, генерал объяснил, что недавно между ними была достигнута договоренность о двухсторонней встрече на его даче. Последнее предложение показалось странным, потому что генерал высказался каким-то дипломатическим языком, на котором сам вряд ли когда-либо разговаривал, тем более что бо́льшую часть своей сознательной жизни призывал подчиненных ему полицейских повышать раскрываемость преступлений совсем иными словами. Но тут же Высоков догадался, что рядом с Виктором Николаевичем сейчас находятся не подчиненные, а почти наверняка – жена.

Высоков спорить не стал, сказал даже, что хорошо помнит, но не может быть уверен, что будет располагать достаточным временем для приятного неформального общения.

– Принято, – сухо произнес генерал Корнеев, – в любом случае будем рассчитывать на вас. Постарайтесь разобраться со своими делами до субботы.

До субботы оставалось еще немало времени. Виктор Николаевич, вероятно, на этом и хотел закончить свой разговор, но не успел.

– Есть ли новая информация по убийству прокурора Марьянова? – поинтересовался Владимир Васильевич.

– Ничего нового, – ответил Корнеев, – разве что нашли два внедорожника, числящихся в угоне. Но это по нашей линии, а что там у следственного комитета, пока не знаю. Да, одна новость все-таки есть, но это надо было предполагать – подключилась к расследованию Федеральная служба безопасности. У ФСБ, сами понимаете, возможностей куда больше, чем у нас или у следственного комитета.

– Вы имеете в виду спутниковые снимки в реальном времени? – догадался Высоков.

– А что же еще! Местность там глухая, но поблизости есть пара объектов, имеющих стратегическое значение, за подходами к которым ведется постоянное наблюдение, в том числе и из космоса.

Это была плохая новость.

– Надеюсь, что до субботы дело будет закрыто, – продолжил Корнеев, – преступник будет установлен, обнаружен и задержан.

А это была очень плохая новость.

– Так что приезжайте ко мне в субботу к обеду, – наконец подытожил разговор генерал, – и я все вам расскажу со всеми подробностями.

– Принято, – зачем-то ответил Владимир Васильевич.

Снова защемило сердце, участилось дыхание. Тревога не отпускала, и Высоков стал думать теперь о том, как ему действовать, если вдруг будет определен владелец автомобиля, попавшего на спутниковый снимок. В его кабинет заходили люди с какими-то вопросами и разговорами, ненужными ему, кто-то звонил ему, кому-то – он, но порой и сам не понимал, о чем говорит и с кем. Голова была занята другим – как выкрутиться, если к нему придут следователи.

На обед он не пошел, потому что не хотелось ни есть, ни кого-то видеть. Размышлял о том, что отвечать ему, если вдруг придут следователи и начнут задавать неудобные вопросы. Линия защиты в этом случае может быть одна: в ночь на субботу он работал с документами, засиделся долго, лег спать едва ли не под утро, а потому проснулся поздно, приготовил себе завтрак… Ближе к обеду вышел во двор, чтобы отправиться в магазин за продуктами. Автомобиль находился там же, где он его оставлял, хотя, возможно, не совсем – тогда показалось, что он стоял метрах в двух или даже трех от привычного места. Конечно, некоторое время можно кому-то доказывать, что его внедорожником мог воспользоваться кто-то другой. Но ведь проведут опрос соседей, и кто-нибудь обязательно вспомнит, что видел, как судья выезжал со двора в пять утра. Во дворе в тот момент точно никого не было, но кто-то мог глядеть в окно. Хотя кто смотрит в окно в пять утра? И все равно, доказать, что он говорит неправду, утверждая, что вышел из дома в обеденное время, вполне возможно. Даже очень легко можно это сделать. А если он врет, значит, что-то скрывает. А если начнут опрашивать Настю? Вдруг она не выдержит и признается, чтобы спасти его? Может быть, ей уехать на какое-то время? А лучше, конечно, уехать вдвоем. На пару недель, например, в Крым или в Сочи. Лучше, конечно, в Крым, потому что он там ни разу не был, а Крым находится подальше, чем Сочи. Но вряд ли его отпустят, потому что через две недели предстоит заседание суда по делу Качанова.

Если бы убитый не был прокурором, никто бы не стал так рыть землю, чтобы найти убийцу. Мало ли других убийств, которые легко раскрываются, а этим делом только статистику портить. Провели бы необходимые оперативно-следственные мероприятия и отправили дело в архив. И если бы даже кому-нибудь из оперов в голову вдруг заскочила безумная мысль, что к делу может быть причастен заместитель председателя городского суда, то опер сам придушил бы ее и трижды перекрестился при этом… Надо, конечно, уехать подальше, потому что, пока он будет отсутствовать, все смирятся с мыслью, что убийство прокурора – очередной глухарь… Плохо только, что не уехать никуда. Но Настю отправить можно…

Некстати позвонила мировой судья Алиса Никифорова и вкрадчиво поинтересовалась, что у него запланировано на выходные.

– А у меня теперь нет выходных, – ответил Высоков, намекая на то, что отношения между ними закончились.

– Вообще или только для меня?

– Вообще для всех.

– Ну-ну, – продолжила Алиса таким тоном, словно решила сама поставить последнюю точку в их отношениях, – на меня обиделся, что тогда не позвала тебя к себе? Но у дочки был день рождения, мама моя приезжала… И нечего из себя оскорбленную невинность корчить. Неужто не знаю, что ты завел себе какую-то фифу, мягко говоря. И даже к себе хотел ее на работу взять. А это уже верх неприличия! Ты еще в своем кабинете двуспальную кровать не распорядился установить?

– Пока, – сказал Владимир Васильевич.

– Нет, погоди! – не дала ему проститься судья Никифорова. – Нечего со мной как с собачонкой. Возомнил о себе! Большим начальником стал! Слава богу, что на тебе одном свет клином не сошелся! Есть и другие, которые только и мечтают, чтобы…

– Не расстраивай мечтателей! – сказал он и отключил аппарат.

Посмотрел за окно и подумал: «Надо скорее отправлять Настю куда-нибудь».

Вечером, вернувшись домой, Высоков сказал ей об этом. Осторожно намекнул, что хотел бы с ней полететь на море, но работа не отпускает.

– Если хочешь, можешь слетать на море одна, – предложил он.

Настя, обхватив его шею руками, прижалась к нему так, что ее глаза приблизились, будто девушка хотела обнаружить в его взгляде то, что он пытается скрыть.

– Избавиться от меня хочешь? – с наигранной угрозой спросила Настя и тут же засмеялась, прекрасно понимая, что скорее небо упадет на землю, чем он сделает это.

Владимир Васильевич хотел что-то объяснить, но она поцеловала его и прошептала:

– Без тебя никуда. Я и без того целый день мучаюсь, страдаю от тоски по тебе.

И он не стал настаивать.

После ужина пили вино, вернее, только разлили по бокалам и едва пригубили, как в дверь позвонили.

– Открыть? – спросила Настя.

Вместо ответа он прижал палец к губам:

– Тс-с.

И тут раздался еще один звонок, потом еще и еще.

Так звонят, когда приходят с обыском или старые друзья. Но старых друзей у Высокова не было. И все равно он поднялся и сам пошел открывать.

На пороге стоял улыбающийся во весь рот Лапников.

– Ну что, Высокий, – почти крикнул он, перешагивая порог, – в подполье ушел? Одноклассников своих игнорируешь? Городской твой не отвечает. Хотя кто сейчас городскими номерами пользуется… Мобильный ты никому не даешь.

Лапников заглянул на кухню и увидел Настю.

– Прошу прощения за то, что, возможно, прервал ваш романтический ужин. Меня зовут Алексей… Можно просто Леша.

– А я – Настя.

– Очень приятно, – одноклассник начал рассматривать девушку, – а мы разве не встречались прежде?

– Нет, – покачала головой девушка.

– Точно встречались: у меня профессиональная память. Я вас для рекламы не снимал?

– Леша у нас кинооператором стал, – объяснил Высоков, – теперь фильмы снимает.

– Не снимаю. Меня на фильмы только вторым оператором берут: я же курс не закончил, потому что позвали на один проект. Деньги повалили, а это засасывает. Потом хотел на факультете восстановиться, но как-то не срослось. А вторым оператором это как-то не по мне, унизительно даже: свет выставлять, сумку таскать с бобинами… Хотя сейчас уже на цифру снимают, но все равно… Так что я больше по рекламе специализируюсь…

Говоря все это, Лапников подошел к столу, пододвинул к нему еще один стул и уселся на него.

– …теперь исключительно рекламой зарабатываю. Рекламные ролики, клипы… – он посмотрел на подругу Высокова, поднял вверх указательный палец и провозгласил: – Вспомнил! Вспомнил, где я вас видел. В конторе у Артема Лисневича. Точно! «Шанс интернешнл» – они мои постоянные заказчики… Хотя теперь уж не знаю… У них, по слухам, большие проблемы.

– Какие? – спросила Настя. – Просто я там уже не работаю.

– Проблемы выше крыши! У них с бухгалтерской отчетностью не все в порядке оказалось… Ну, этого и следовало ожидать: сколько таких конторок спалилось. Работают же за наличные, деньги по кассе не проводят, налоги не платят… А у Артема еще оружие нашли… дома… А раз дома шмонали, значит, и подпольную студию накрыли.

– Какую студию? – удивилась Настя.

– Он там снимал фильмы для взрослых… Слава богу, в кутузку не отправили, оставили под домашним арестом. Он адвокатов своих вызвал… Лисневич же не просто так ниоткуда взялся: ему на раскрутку один солидный человек дал очень приличную сумму денег и с конкурентами вопрос решил. Артемка сам мне хвастался, что тот человек решает все и на всех уровнях. А тут вроде как облом – тот человек и сам на чем-то сгорел… Адвокаты, конечно, пообещали, что и без крыши решат…

– Откуда ты этого Лисневича знаешь? – спросил Высоков.

– Учились на одном курсе, только я на операторском, а он на режиссерском. И оба не закончили… Но к тебе я не за этим…

Алексей показал взглядом на бутылку, но Настя сделала не совсем правильный вывод, принесла еще один бокал и наполнила все три.

– За встречу! – провозгласил гость и осушил свой бокал залпом.

После чего взял с тарелки кусок сыра, хотел отправить его в рот, но начал внимательно осматривать.

– Какой-то странный сыр.

– Это горгонзола, – объяснила Настя, – его делают вблизи Милана, прожилки из зеленой плесени придают ему изысканный вкус.

Лапников еще раз посмотрел на кусок, который держал в руке, и не решился:

– В другой раз как-нибудь.

Он посмотрел на Владимира и начал рассказывать как будто специально для него:

– Мы тут все живем давно. Наш квартал старый, все дома построены сразу после войны, а некоторые еще до революции. Школа, можно сказать, у каждого во дворе и на всех одна. Родители почти всех наших в эту школу ходили. Тут мы все и продолжаем жить за редким исключением. Все встречаемся во дворах, на остановках, в магазинах. Все про всех знаем… Только вот Володька какой-то некомпанейский оказался. Мы, конечно, знаем, что он тоже, как и его отец, судьей стал…

– А ты всегда мечтал стать оператором, – напомнил Высоков, – даже с камерой ходил постоянно, всех снимал.

– Точно, – подтвердил Алексей, – было такое дело. Ведь я чего пришел-то. Я собрал все свои материалы, что в школе наснимал, и смонтировал фильм. Между прочим, классный фильмец получился. Копии всем раздал, но еще раньше состоялась премьера. Мы всем классом собрались в одном кабачке. Там есть большой экран, ну и запустили там кино. Столько визгу было, сколько слез. Там же помимо наших школьных вечеров, уроков, перемен, каких-то походов за город я включил еще интервью, которые взял перед выпускным у каждого. Помнишь?

– Нет, – честно признался Владимир. – Как ты с камерой бегал помню, а как интервью давал – не помню.

Бывший одноклассник вынул из кармана флешку и протянул Высокову:

– Тогда держи! Думал, что вместе посмотрим. Но поскольку у вас тут все так чопорно и чинно, то, пожалуй, пойду. – Продолжая сидеть, достал из кармана пиджака визитку и положил на стол.

– Здесь указан номер моего телефона: буду нужен – звони.

После чего поднялся, направился к выходу. Когда дверь перед ним открылась, повернулся и посмотрел на Настю:

– И все-таки вас, красавица, я видел еще где-то. Не знаю где, но вспомню: зрительная память у меня профессиональная.

– Ты хоть женат? – спросил его Высоков.

– В разводе. Я вообще-то еще на третьем курсе на Таньке Антоновой женился. Но только прожили мы с ней вместе четыре года без малого, то есть мы развелись почти через четыре года, а прожили вместе куда меньше. Это она меня бросила. А сама потом замуж не вышла. Наверное, тебя забыть не может.

– Я-то к ней каким боком?

– А разве у вас не было романа? У меня в фильме даже есть эпизод, как вы танцуете на вечеринке в квартире моих родителей, когда они на дачу уехали. Она так смотрит на тебя, так прижимается. Вы же оба были наши спортивные звезды: ты – биатлонист, она с барьерами бегала, то есть перепрыгивала через барьеры. – Он вздохнул. Ладно пошел.

Но продолжал стоять на пороге.

– Я чего к тебе приперся, – вспомнил одноклассник. – Просто я ночью в прошлую субботу… То есть уже утром в субботу домой возвращался и видел, как ты вышел из дома и в свой «паджеро» садишься. Хотел крикнуть, но потом думаю: «Зачем весь двор будить?» – и поперся домой.

– Это был не я, – соврал Высоков, – я ночью спал… То есть полночи работал. А потом до полудня дрыхнул.

– Ну, может, я ошибся, конечно: был пьян немного.

Повернулся, пошел к лестнице.

Вино и закуски перенесли в гостиную. Высоков вставил флешку и начали смотреть фильм. Вначале шли детские фотографии каждого ученика в отдельности и общие классные. Настя не узнала Владимира и, когда он показал на себя маленького, удивилась:

– Ты был таким крохой?

Потом пошли видеозаписи. Вперемежку обрывки классных собраний, уроков, более развернутые сюжеты со школьных вечеров и домашних вечеринок. И тут на экране появился полутемный актовый зал школы, танцующие пары, камера приблизилась и выхватила одну из них. Владимир Васильевич смотрел на себя молодого: и узнавал, и нет, потому что не мог вспомнить себя таким, но Таню Антонову узнал сразу. Оба они, высокие и тонкие, двигались в такт музыке. Таня смотрела на него, а Высоков в это время что-то увлеченно рассказывал ей, и Антонова кивала, соглашаясь. Они явно о чем-то договаривались. Но о чем? В тот вечер он пошел провожать ее, а чего там провожать, если она жила в соседнем со школой доме. Но они прошли арку, за которой был маленький внутренний дворик и дверь ее подъезда, потом свернули к площадке детского сада и забрались в игрушечный домик, в котором тесно было даже одному из них, а они сидели вдвоем и целовались. Володя целовался тогда впервые в жизни…

Теперь он смотрел на полутемный зал, на танцующие пары, на себя… Звучала популярная тогда песня.

…Как упоительны в России вечера…

Потом пошли кадры с вручением аттестатов, выпускной вечер, перед которым состоялось интервью на тему «Кем ты хочешь стать?».

Таня Антонова сказала, что хочет стать олимпийской чемпионкой и женой человека, которого очень любит.

Высоков пообещал, что точно станет судьей.

Гречин соврал, что мечтает о космосе.

Давыдкина собиралась стать известным модельером.

Ипатьев – журналистом.

Лапников захотел стать известным кинооператором и получить «Оскара».

Новикова мечтала стать дизайнером интерьеров.

Саленко – танцовщицей и выступать в варьете «Мулен Руж».

– Без лифчика! – выкрикнул возникший за ее спиной Ташков, который тут же признался, что станет крутым банкиром…

Леня Фишкин пообещал стать полезным обществу человеком.

…………………………………………………………

Владимир Васильевич смотрел на этих детей, и ему было грустно. Грустно от того, что прошли те времена, когда и он, и все эти счастливцы надеялись, что всех их, каждого… ну может быть, не каждого, но его уж точно, ждут успех и слава…

– Таня стала олимпийской чемпионкой? – тихо спросила Настя.

Он покачал головой:

– Нет, но через год она была второй на первенстве России, а еще через полгода попала в автомобильную аварию и сломала обе ноги. Шесть месяцев лежала в гипсе.

– Ты ее навещал?

– Нет, ее родители сказали, что она никого не хочет видеть. Никто и не ходил к ней. Кроме, как выясняется, Лапникова. Вот у него мечты почти сбылись: он стал кинооператором, но «Оскара» не получил и уже не получит. Потому что бросил институт ради рекламных роликов. И женился на Тане, в которую был влюблен с детства.

Владимир Васильевич подумал немного и пошел на кухню, откуда вернулся с визиткой, оставленной бывшим одноклассником.

Алексей Лапников, кинооператор

Номинант премии «ТЭФИ»

Высоков набрал номер.

Бывший одноклассник отозвался мгновенно.

– Как тебе фильм? – поинтересовался он.

– Очень хороший, только грустный немного.

– Я думал продолжение снять о том, кто кем стал и как живет. Но там вообще тоска получится. Ни у кого жизнь не сложилась, разве что у тебя. Бывшая моя жена теперь учительница физкультуры в нашей школе, Давыдкина – швея-надомница, Гречин в охране, стоит у входа в универсаме, сечет, чтобы не выносили товар мимо кассы; Саленко танцевала по клубам – без лифчика, как ей и предсказывали, да и сейчас, несмотря на свои тридцать пять, тем же самым занимается, только теперь не в крутых клубах, а в каких-то забегаловках. Фигура у нее и сейчас дай бог, только лицо… короче, видно, что не девочка. Ташков в армии на контракте… Леня Фишкин, правда, в какой-то финансовой организации, но он переехал куда-то, сменил телефон – затихарился, одним словом… Так если перечислять, то особо довольных жизнью и нет… Если тебя интересуют подробности, давай завтра встретимся вечерком в баре, что напротив твоего дома: посидим, выпьем, поговорим…

– Я не пью.

– Я не напиваться тебя приглашаю. Просто возьмем бутылочку винца и за часок с ней управимся.

– Не обещаю: не знаю, как завтра у меня со временем.

– Буду ждать звонка.

– Погоди, – вдруг вспомнил Высоков, – а ты и вправду номинировался на телевизионную премию?

– Что-то вроде того. Номинировалась передача, которую я снимал. Это Ипат, то есть Пашка Ипатьев, сделал свою программу. Называлась «Город принял»… Смотрел, наверное…

– Не смотрел, но слышал о ней. Это ведь криминальные новости?

– Типа того. Очень была популярная передача, ее выдвинули на премию, но не дали, а потом и вовсе закрыли, сказали, что мы очерняем действительность: зачем показывать чиновников-взяточников и казнокрадов, подпольные казино и бордели… Разогнали такой коллектив! Пашка всех лучших собрал, даже с рекламными роликами завязал, хотя в деньгах терял много…