Текст книги "Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs)"

– Не понимаю, о чем ты, – Зильберштейн поджал губы.

– Все-то ты понимаешь, – ухмыльнулся Егор. – Что, давно стрелу не забивали? Соскучился по былым временам?

– О чем он? – обеспокоенно поинтересовалась Ева.

– Почему же вы все такие… – не сумев подобрать нужных слов, замолчал Марк. Всем было прекрасно известно, что задеть Егора словом было невозможно. Марк знал об этом не понаслышке, но, тем не менее, всегда старался оставаться хладнокровным к чужим речам.

И быть более тактичным.

– Или сестренки не хватает? Говорят, она была невероятно хорошенькой, особенно если дело касалось не разговоров… Кому не понравится малышка, которая как только, так сразу бежит защищать своего братца? – упрекнул его Егор, и тут, кажется, именно тут у Марка снесло голову. Сознание помутнело. Он смутно понимал, что делает. Го лова безумно заболела, словно что-то сжало. Послышался ультразвук. Такой тонкий, едва слышный. Вывести Зильберштейна из себя непросто, но Егору удалось это сделать.

– Ты слышишь это? – прохрипел не своим голосом парень.

– Костенко! Зильберштейн! Я вам не особо мешаю?! – прикрикнула на подростков Анна Александровна, но ее слова были проигнорированы – Марк же их вовсе не заметил.

– Ты чо, совсем больной? – нахмурился Егор.

– Ты слышишь это? – настойчивей повторил Марк, мигом взглянув на потолок, повысил голос и с улыбкой добавил. – Я помогу тебе услышать, – после чего врезал ему одной правой. Не ожидав такого, Егор свалился со стула, прикрывая нос руками. Тем временем Зильберштейн решительно поднялся на стул и, с презрением осмотрев весь класс, произнес:

– Почему люди стремятся употреблять столько омерзительных слов в адрес того, кого они даже не знают? И, судя по всей их нахальности и распущенности, никогда не узнают. Кто-то настолько пуст и безобразен, что не увидит ничего дальше своего носа, – Романова осторожно потеребила парня за штанину, но он ее не заметил. – И после этого мне надо укорачивать язык? Во всяком случае, я никогда не скрываю того, о чем думаю, и не являюсь лицемером. Скажу даже более – люди, – он сделал неосторожную паузу, поскольку от перевозбуждения закружилась голова, – похожие на Егора, не достойны жизни. Мне кажется, они вообще ничего не достойны, – Марк обессиленно вернулся на свое место.

В классе наступила тишина.

Никто не смог сказать что-то против слова Марка. Даже Ева, которая смотрела на того с диким изумлением. Таня подскочила к Егору и, приобняв его, повела того к двери. Видимо, она решила проводить его к медсестре. Проходя мимо Зильберштейна, она чуть ли не плевком в лицо сказала про таких, как он; цитирую: «Таких, как ты, надо убивать еще в зародыше». Попахивает жестокостью в стиле Валерии Гай Германики, но что поделать, если не все так просто? Впрочем, спешу заверить вас, что обойдется все большим реализмом, нежели как в творениях той леди.

– Держите меня. Сейчас будет море крови, – сделав глубокий вдох, Анна Александровна встала у доски и испепеляющим взглядом посмотрела на Марка. – Это что сейчас было, Зильберштейн?!

– Самозащита, – уверенно заявил немец, хотя понимал, что еще немного, и его голос задрожит как последний осенний листок. То странное чувство его все еще не покинуло, но ультразвук затих.

– О своей самозащите будешь директору рассказывать! Все, с меня хватит. Собирай вещи, будем твоих родителей вызывать, – скомандовала классная руководительница.

Остальное было как в тумане. Даже не помнив, как собрал вещи, Марк послушно шел за Анной Александровной, которая тихонько материла все на свете себе под нос. Одноклассники шокировано провожали парня глазами, пока тот вовсе не скрылся в коридоре. Для школы Зверя произошедшее было нестандартной ситуацией, когда кого-либо вызывают к директору. Пожалуй, это был первый случай, о котором знала Ева. Такого поворота событий она никак не ожидала.

Только уже сидя на стуле перед столом директора, Марк более-менее пришел в себя. Мысли смешались в кашу и напоминали сумбурный поток местоимений и нецензурных существительных.

До матушки Марка так и не удалось дозвониться, поэтому девятиклассника отправили домой; ее собирались вызвать в школу на следующий день. Зильберштейн искренне не понимал, почему учительница на него так взъелась – начал же не он. Тем более, не он перешел на оскорбления членов семьи. Он лишь постоял за себя и расставил все точки над «i». Разве в этом могло быть что-то плохое?

Ученики девятого класса «А» с ненавистью пожирали глазами выходившего из кабинета директора Марка. Ева вместе с Кирой и Владом сидела на первом этаже у входа, и они что-то обсуждали. Судя по недовольным возгласам Берднева, они говорили о сегодняшнем инциденте. Романова внимательно слушала, что ей говорили ребята, будто в мыслях что-то оценивала. Нацепив на скорую руку пальто, даже не застегивая его, он поспешил к Романовой.

– Слушай, Иви, ты не против, если я тебе сегодня позвоню? Надо бы отрепетировать «Демона», – это был единственный разумный предлог, который сумел придумать Марк.

– Хорошо, буду ждать, – любезно улыбнулась девушка и, как ни в чем не бывало, продолжила беседовать с друзьями, лишь изредка поглядывая на парня.

Марку больше ничего не оставалось, как пойти к выходу.

Следующее утро в школе началось внезапно холодно и недружелюбно. Марк с удивлением отметил, что его либо не замечали, либо смотрели на него с лютой ненавистью. Впервые ему стало не по себе от полных пренебрежения и неприязни взглядов. Все бы, конечно, ничего – можно спокойно прожить, игнорируя общественное мнение, но что делать, если может отвернуться самый близкий человек? У него уже возникли сомнения на сей счет. Изначально у Марка было предположение, что на Еву могло повлиять случившееся; вчера он не смог дозвониться до нее – то ее не было дома, то занято. А на звонки на сотовый, судя по всему, она не реагировала. Впрочем, их было не особо много, Марк ненавидел быть назойливым.

В отличие от Зильберштейна Ева в тот день пришла с опозданием, что было для нее чем-то невообразимым, но таким приятным. Наконец-то она смогла хоть чуть– чуть, но подольше поспать. О встрече с Марком она не думала ровным счетом до того момента, пока внезапно не увидела его в классе. Ева, немного колеблясь, прошла мимо приятеля и села вместе с Кирой – вчера ей промыли мозг по поводу того, что с немцем нельзя общаться, и она пока не решалась возобновлять контакт. На некоторое время она посчитала нужным затаиться и более не светиться в «неправильной компании». Парня обдало приятным жасминовым запахом духов подруги, от которого у него сначала закружилась голова, затем он почувствовал что-то еще. Точно. Духи перекрывали запах табака, который девочки, шифруясь, маскируют туалетной водой или зажевывают жвачкой. Или все вместе и разом; после этого пахнет от девиц как от дешевенького автомобильного ароматизатора.

Обстоятельства сложились так, что Марк не мог найти подходившего момента, чтобы поговорить с Евой – ее постоянно куда-то таскали «друзья», к которым Марк относился с пренебрежением. Что же. Отныне с пренебрежением относились к нему.

Анна Александровна, не зная всей проблемы изнутри, удивлялась, насколько класс оказался сплоченным, раз они поддержали Егора в столь непростой ситуации. Во время большой перемены после второго урока учительница вышла в коридор на третьем этаже, где заметила свой класс, собравшийся возле кабинета географии. Ребята о чем-то переговаривались, весело смеясь. Затем Анна Александровна обратила внимание, что немного левее стоял Зильберштейн, державшийся обособленно от коллектива. Как было сказано ранее – Бог любит троицу, именно поэтому чувства Евы не пережили очередного конфликта и расстройства.

Все были на стороне Егора. Иной же стороны не существовало. Марк с презрением посмотрел на то, как он сидел с Таней на скамейке, приобняв ту за талию. Когда взгляды врагов встретились, лицо Егора окаменело, и он действием показал Марку перерезание горла.

– Ева, ты не против, если я провожу тебя до дома? – поинтересовался Марк после уроков, когда Кира и Влад распрощались с Романовой.

– Мм… пожалуй, неплохая идея, – пожала плечами девушка, с недоверием посмотрев вслед уходившим друзьям, и направилась к выходу из школы. Марк недовольно хмыкнул и последовал за одноклассницей.

За дорогу до дома та не проронила ни слова. Максимум – кротко отвечала на заданные вопросы, касавшиеся литературы и сдачи выученных отрывков.

– В чем trouble[39]39
  Trouble – проблема (англ.)


[Закрыть], Ева? – остановившись перед третьим подъездом, поинтересовался Зильберштейн. Задумчиво покачав головой, приятельница невнятно ответила:

– О чем ты? – где-то глубоко в своей светлой головушке Ева понимала, что совершала разом множество ошибок, но она находила себе оправдание в том, что игнорирование – выбор большинства. Впрочем, ей стало неуютно из-за того, что она вновь последовала за общественным мнением… впервые ей стало стыдно за это.

– Знаешь, моя матушка очень воспитанная. Настолько, что ее можно принять родом из Англии, – переведя дух, начал парень. Ева посмотрела на него с недоумением. – Таким же образом она воспитывала своих детей. «Провожая девушку до дома, ты обязан целовать ее руку, Марк!» – говорила она, но я никогда не слушал ее наставления. Я полагал, что это сделает меня шаблонным, и получается, я буду следовать чьим-то указам. Мне кажется, если бы я делал так, как меня учила мама, то за моими действиями на самом деле ничего не было бы.

– Это ты к чему?

– А вот к чему, – произнес Марк и, присев на одно колено, поцеловал руку Евы, после поднявшись и развернувшись в сторону дома. – Good luck[40]40
  Good luck – удачи (англ.)


[Закрыть]. Goodbye[41]41
  Goodbye – прощай (англ.)


[Закрыть].

Эти слова пронзили Еву, и она еще долго взглядом провожала Марка. Немец же старался как можно быстрее выбросить эти мысли из головы – из-за сильных эмоций у него могла заболеть голова. Придя домой, парень закинул школьную сумку в свою комнату и направился на кухню, где взял из подвесного шкафа запечатанную оранжевую колбочку с таблетками. Кое-как открыв ее, Марк выпил две таблетки, как было назначено доктором. Одна таблетка – профилактика, поддержание назначенного курса. Две таблетки – снятия стресса, при головных болях. Три таблетки и больше – большие проблемы. Он запил их водой и, сев около окна, закурил. Матушка, разумеется, была против вредной привычки сына, поэтому он курил дома только тогда, когда ее не было.

По телевизору показывали какую-то несусветную чушь. Марк переключал каналы, пока не наткнулся на занятную передачу, которая понравилась бы Иве – все-таки установили, что найденной на той скамейке была Христина из ММР, и, между тем, голос за кадром рассказывал о возвращении легендарного The Поэта.

«Включай НТВ и радуйся жизни, Холмс», – отправил сообщение Марк и усмехнулся набранному тексту. Руки немного тряслись. От волнения? В отличие от своих сверстников, Марк не умел долго злиться и быстро отходил.

Его мама пришла только под вечер. К тому времени Зильберштейн уже около получаса подбирал аккорды к песне, которую хотел сдать экзаменационной комиссией. Забравшись с ногами на кровать, он сел в позу лотоса и внимательно следил за правильным положением рук.

– Малыш, ты не забыл принять свои таблетки? – заботливо поинтересовалась мама. Марк посмотрел на дверь, которая была приоткрыта. Там стояла низкая пухленькая женщина с выразительными серыми глазами. Обесцвеченные короткие волосы были собраны в небрежный пучок, губы накрашены розовой помадой.

– Ja, Mama, – кивнул сын и собрался было возвращаться к своему прежнему занятию, но фройляйн Морозова – после развода она вернула девичью фамилию – посчитала важным побыть хоть немного вместе со своим отпрыском и зашла в комнату, где села рядом с Марком на край кровати.

– Малыш, ты же знаешь, что тебе нужно больше практиковать русский. У тебя в этом году экзамены, – заботливо сказала женщина и погладила сына по волосам. Затем резко притянула к себе и, принюхавшись, возмущенно спросила: – Опять курил?!

– Мам! – недовольно процедил Марк, вырываясь. – Русский я практикую, да так, что скоро немецкий начну забывать. Не нравится мне этот русский, для меня он слишком… резиновый что ли. Кстати, а хороший аргумент для сочинения на лингвистическую тему, что скажешь?

Но мать пропустила мимо ушей вопрос, осмотрев суровым взглядом комнату.

– Разбери книги на рабочем столе.

– Разберу. Как пройдет экзамен в музыкалке, так разберу, – пообещал Марк и зажал Am, после быстро переставив пальцы на Dm. В его комнате было не убрано лишь тогда, когда практически не было свободного времени.

– Ты уроки сделал?

– Да что там делать? Нам устно задали, – слукавил парень.

Было бы в школе так же спокойно, как дома. Разумеется, у юноши было желание с кем-нибудь поговорить о своих проблемах, но он ненавидел жаловаться, да и проку в этом не было. В конце концов, он что, слабак что ли какой-то? Сам разберется со всеми трудностями. Ну, а пока… Пока была большая перемена перед уроком литературы, и Марк усердно повторял «Демона», переписанного в тетрадку. Он сидел в классе. Помимо рабочей тетради и дневника, на парте была еще одна тетрадь, которая привлекла внимание Татьяны.

– Здесь твои стихи, да, Марк? – бесцеремонно взяв тетрадку со стола, поинтересовалась Таня. Рядом с ней стояла Сурикова, которой было больше интересно содержимое оной.

– Где же ваш бойкот, девчонки? – усмехнулся Марк и, вырвав тетрадь из рук одноклассницы, положил ее перед собой. – Да, они здесь.

– Мы выше всех этих бойкотов, – гордо заявила Сурикова. – Правда, с Егором ты все равно неправильно поступил. За что ты его так?

– Не считаю, что вас это касается. Впрочем, одна из причин напрямую связана с тем, что Егор редкостный гандон.

– За гандона сейчас получишь! – Таня залепила Марку легкий подзатыльник, больше напоминавший шутку. Марк нахмурился.

– Вот поэтому девушкам я никогда не посвящал стихов – вечно они влюбляются во всяких чудаков, – мы– то с вами понимаем, что было сказано другое слово.

– А прочти свой какой-нибудь стих! Мне всегда было интересно, чем занимаются мои одноклассники, – увлеченно попросила Сурикова. – Вот, недавно прочитала рассказ Сусанны, скоро она даст продолжение.

– Хм… Ну, ладно, – парень открыл первый лист и, откашлявшись, начал читать:

 
«К виску прижмешь мой шмайссер.
О боже, боже, шайсе!
Я чувствую, что Драйзер,
В трагедии был прав.
Нарушить свой устав
Была готова ты».
 

Но Таня оборвала Марка:

– Ни за что не поверю, что ты это сам написал.

– Ты слышала о такой вещи, как тактичность? Похоже, что нет, – насупился парень, но затем до него подобно разряду тока дошло, что сказала Таня. – Это что ты к чему? Что, неужели слишком хорошо?

– Не то чтобы… Просто сложно поверить, что человек, едва сумевший связать два слова, способен сочинить стих. Более чем уверена, что взял откуда-то из Интернета. Максимум, переделал пару слов и, вуаля, новый шедевр русской литературы!

– Ты действительно так думаешь? – осведомилась Сурикова, посмотрев на подружку. Она всегда полагалась на ее мнение.

– Конечно, Лен. Брось, это же проще пареной репы – если родной язык Марка немецкий, то и писать он, скорее всего, стал бы на немецком. Нихт вахр?

– Мэйби… Мэйби нот, – пожала плечами Сурикова и посмотрела на вошедшую в класс Анну Александровну. – О, давай спросим у Анны Санны о сдаче стиха после уроков? – девушки сдавали в четверг, а парни в пятницу. Подруги покинули Марка, оставив того в растрепанных чувствах. «Go to hell, girls»[42]42
  Go to hell, girls – Девушки, пройдите-ка в ад (англ.)


[Закрыть], – практически беззвучно прошептал он, вернувшись к повторению «Демона». Литература на первом уроке всегда проходила сонно. До того, как начнут спрашивать девочек, Марк решил вызваться первым – пока голову не покинула ненужная информация, нужно было отстреляться. Вместе с немцем к доске неохотно вышла Романова, держа в руке распечатанный листок с пронумерованными словами Тамары.

Голос юноши в мгновение преобразился, когда он начал рассказывать часть Демона; стал очаровывавшим, несмотря на то, что прежде не мог показаться таковым. Марк старался передавать все чувства, эмоции, будто выступал перед зрителями, время от времени жестикулируя, добавляя своей речи правдоподобности. Словно все это говорил именно он, и говорил именно Еве. Улыбнувшись своим мыслям, девушка мельком посмотрела на одноклассника – она не в первый раз замечала, что он любит выступать перед публикой, даже немногочисленной; а когда он нервничал или волновался, то частенько ошибался в словах или совершенно неправильно строит предложения, из разряда «моя твоя не понимать». Все-таки Романова отчасти добилась своей цели – она сделала наброски портера Зильберштейна, о котором думала во время знакомства.

 
Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм – без божества!
 

Впоследствии последние две строчки Марк стал цитировать невероятно часто, к чему мы вернемся ближе к концу.

 
…Твои слова – огонь и яд…
Скажи, зачем меня ты любишь!
 

Эти слова девушка прочитала уже без листочка. На какое-то мгновение ей показалось, что между ними установился невидимый контакт, и это вне зависимости от того, что Зильберштейн изъявил четкое желание прекратить общение. Но потом Ева вспомнила, что инициатором являлась она, и почувствовала стыд. Впрочем, когда она вспомнила о том инциденте с Егором, ей вновь стало не по себе. Тогда она почувствовала, что человек (Марк), находившийся рядом с ней, совершенно другой. Да если бы она продолжила с ним общаться как ни в чем не бывало, то ей бы тоже не поздоровилось; в школе Зверя даже девчонкам могли «забить стрелу», и сделать это при самых обычных обстоятельствах мог парень. Романовой не хотелось становиться жертвой одноклассников.

 
…Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты…
 

Ева невольно отметила, что образ демона-романтика невероятно подходил Марку и делал его похожим на человека, у которого был хотя бы намек на чувственность. Тем не менее, девушка считала маловероятным, что ему мог кто-то нравиться – едва ли он, по ее скромному мнению, к кому-нибудь испытывал симпатию.

 
Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.
 

На этих словах Марк внезапно упал на колени перед Евой и продолжил свою часть «Демона». Она была в шоке, впрочем, многие из класса не ожидали подобной выходки от Марка.

В конце концов, весь рассказ уложился примерно в пятнадцать минут. Может, чуть меньше. Большая часть времени ушла на то, что «демон» пытался добавить больше эмоций и чувств в свои «сладостные речи», которые чем-то даже очаровали «Тамару». Но, поскольку, несмотря на то, что Марк выучил достаточно приличный отрывок, он допустил несколько ошибок, за что ему сняли балл. Плюс ко всему ему снизили балл за то, что он выучил не то, что нужно. В итоге он получил тройку.

– Молодец, немец, – надменно усмехнулся над парнем Егор, проходя мимо того после урока. Зильберштейн ответил взглядом, полным неприязни, но, сколько бы он не вкладывал в него эмоций, его все равно не заметили. В отличие от него, для Евы первый урок прошел значительно успешней – получила хорошую оценку чуть ли не за то, что просто читала с листка, и за идеально рассказанное письмо Татьяны.

– Во время декламации надо представлять, что говоришь это кому-то конкретному, – делилась своим опытом Ева с Кирой.

– В таком случае, Марк признался тебе в любви, – усмехнулась красноволосая, повесив сумку на плечо. – Ладно, почапали.

«Бегу и падаю, как хочу признаться в любви», – в мыслях усмехнулся парень, подав дневник Анне Александровне, чтобы та поставила заслуженную «тройку». Не такой уж и плохой этот день. – «Так, следующий урок… Физика?»

«Школа Зверя была окутана болотно-зеленым туманом, а на небе светила манившая полная луна. На территории было безлюдно, лишь мигали один за другим одинокие уличные фонари. На дубе сидела аукавшая сова с огромными желтыми глазами. Стоило исчезнуть посторонним шумам, как в школе, в каждом помещении внезапно загорелся свет. Потом вовсе потух.

Наступила кромешная тьма.

Очнувшись с тяжелой головой, Марк заторможено оглянулся. В глазах зарябило. Это был полумрачный кабинет физики. Удивлению парня не было предела – ведь еще совсем недавно одноклассники были на своих местах, и Людмила Васильевна кричала на Ангелину, кидавшую в передние ряды пакетики сахара. Вместо утра глубокая ночь. Марк потянулся в карман за телефоном; его досаде не было предела, когда он увидел, что аккумулятор был разряжен. Нерешительно поднявшись со своего места, Зильберштейн прошел в кладовую, где нашел фонарик, который включился только после того, как немец хорошенько ударил его об стену, да и то – только со второй попытки.

– Сойдет, – хмыкнул юноша и направился прочь из кабинета. Но прежде, чем выйти, Марк посветил на часы, расположенные в конце класса. Ему не составило труда определить, что время на них остановилось на двенадцати часах… ночи?

Выглянув из-за угла, Марк посветил фонариком вперед. Луч задрожал, потом погас. Стукнув ручкой несколько раз о ладонь, парень включил и выключил прибор. Включил. Несколько раз помигав, фонарик зажегся.

– Здесь кто-нибудь есть? – тихо спросил Марк, но школа ответила ему безразличным молчанием. Он понял всю абсурдность своего вопроса и ударил себя по лбу. Конечно, даже если бы здесь был маньяк из фильма ужасов, он бы ответил в духе: „Иди сюда, в буфете еще полно еды“.

Марк отогнал бестолковые размышления. Первым делом ему надо было выяснить – каким образом он оказался здесь, и почему, кроме него, в школе больше никого не было… Самое удивительное, так это то, что страха также не было. Собравшись с мыслями, Марк направился в сторону парадного выхода. Выйдя к посту секьюрити, он увидел, что дверь была завалена обломками потолочной плиты.

„What’s the matter?!“[43]43
  What’s the matter?! – Что произошло?! (англ.)


[Закрыть] – встревожился парень.

За поворотом, в конце коридора, где располагалась лестница к актовому залу, послышался стук каблуков, эхом отдававшийся по всей школе. Марк посветил фонариком за угол, но все же посчитал безрассудным идти на поводу своего любопытства и развернулся. Первым делом ему стоило бы проверить черный выход, расположенный под лестницей, и только потом искать приключения на пятую точку, если и с этим ничего не выйдет.

Ночная школа Зверя выглядела невероятно мрачно.

Луч фонаря пал на стенд, длиной во всю стену и высотой около двух метров. На нем были собраны фотографии со школьных праздников и мероприятий. Лишь одна сумела зацепить внимание Марка; этот снимок висел на уровне его плеча. Сделан он, судя по всему, был полароидом. Самое забавное: парень не мог припомнить, чтобы он когда-либо фотографировался с Романовой, но, тем не менее, они были запечатлены вместе, что вызвало у него недоумение – это был не случайный снимок.

– Какое это число? – шепотом спросил Марк, выискивая дату на фотографии. – 09. 03. 09. What… the… hell?[44]44
  What… the… hell? – Что… за… черт? (англ.)


[Закрыть]

Это было день рождение Евы; Зильберштейн прекрасно помнил все важные даты, и эта входила в список таковых. Он планировал поздравить ее с оригинальной выдумкой.

Приглядевшись, Марк заметил, что они с Евой заметно отличались от них же самих в тот период. Ее волосы были значительно длиннее, а к концам плавно переходили в пепельный; на ее запястье красовался знак бесконечности, в левой петельке которой нижняя дуга плавно переходила в какое-то слово, вероятно, чье-то имя на кириллице. Четыре буквы.

Внешность Марка тоже претерпела изменения – он обзавелся некоторыми новыми пирсингами, помимо первого прокола в ухе, который он сделал летом. У него на запястье, так же, как и подруги, красовался знак бесконечности, вот только имя было короче, на одну букву, и было более различимым.

„Ева“. Определенно, у него было набито ее имя. Что же, получается, на ее запястье, средь бесконечности, „Марк“?

– Это было… через два года, – задумался Марк, не постеснявшись высказывать свои предположения вслух: – Мы вместе?

По коридору пронесся зловещий механический смех, изначально напоминавший женский безудержный хохот. Почему-то, услышав его, Марк вспомнил Ангелину. Впрочем, искать источник звука он не решился – рано или поздно, тот сам его найдет.

– Ты следующий… – прошептал ветер где-то за спиной, но был успешно проигнорирован.

– Почему на этом снимке у меня лицо какое-то персиковое? Я что, брал тональник Ангелины? Какого лешего я вообще брал тональник? О Боже, этому никогда не бывать! И в этом Марк был безусловно прав!

– Ты следующий… – настойчивей повторил шепот. Повеяло холодом. Обернувшись, юноша ничего не увидел и, сняв кофту с пояса, надел ее, застегнув молнию до самого подбородка. Зильберштейн вновь посмотрел на стенд – фотографии там больше не было. Вдруг перед ним материализовалась полупрозрачная девушка в изорванном белом бальном платье. – Просыпайся… – она открыла рот, но кроме черного провала там больше ничего не было. Расставив руки, она пошла на Марка. Из окна подул сильный ветер, и когда она была в сантиметре от Зильберштейна, то прошла сквозь него.»

С криком Марк подскочил на своем месте во время урока. Одноклассники на него удивленно посмотрели, а Людмила Васильевна прервала свой рассказ.

– С добрым утром, спящая красавица, – улыбнулась учительница, и класс дружно засмеялся. – Что, приснился страшный сон?

Насупившись, Марк сел обратно и, протерев глаза, открыл тетрадку по физике, после чего, как ни в чем не бывало, начал списывать формулы с доски. Несмотря на то, что со стороны он выглядел спокойным, сердце его колотилось со скоростью несущегося на красный свет пьяного водителя. Все из-за резкого пробуждения… Значит, это был всего лишь кошмарный сон. Прислушавшись, Марк понял, что источником того смеха был не кто иной, как Ангелина – она заливисто смеялась, сидя вместе с Женей за третьей партой ряда у стены. Людмила Васильевна, прервавшись в который уж раз, произнесла:

– Ребята, я не шучу! Если разговоры будут продолжаться, то будете писать тест по этой теме прямо сейчас, ее я уже объяснила, – на что весь класс дружно начал жалобно скулить, мол, они ничего не поняли, да и вообще – как так, очередной тест.

Марк устало вздохнул, усердно заполняя тетрадные листы, нисколько не разбираясь в переписываемом варианте китайского полотенца.

«Тот, кто хочет три, заучивает вариант китайского полотенца, – однажды произнесла Нина Матвеевна, когда Зильберштейн стоял у доски и разбирал формулы взаимодействия металлов с кислотами. Это была одна из ее коронных фраз. Частенько, употребляя ее, учительница прицепляла к груди значок, на котором среди радостных рожиц красовалась эта фраза. Впрочем, не она была самой запоминавшейся у Нины Матвеевны. – Китайское полотенце все видели. На ярлычке обычно еще есть иероглифы. Так вот, если вы способны их перерисовать, то, значит, способны заучить формулы взаимодействия металлов. Марк, сделай ОВР… Тот, кто хочет получить пять, учит все. Каждый сам для себя определяет критерии оценки и как он готовится к самостоятельной, которая будет на следующем уроке».

Насколько мы помним, Марк действительно силен в химии, но, несмотря на это, он сомневался, что сумеет сдать ее в качестве экзамена. Как обычно школа Зверя, принимая все новшества в области образования, в 2008 году будет сдавать в формате ГИА не только базовые предметы – русский язык и математику – но и те, которые по выбору учащихся. Во всяком случае, об этом с гордостью рассказывала Галина Николаевна, когда узнала, что большая часть класса ринулась готовиться к географии. В отличие от тех, кто уже определился, Марк ходил на три факультатива разом – помимо химии, он посещал еще английский и обществознание, и это не учитывая дополнительных занятий по математике и русскому. Парень пока не решил, стоило ли ему оставаться в школе. Может, он здесь только потерял бы время, и для него наилучшим выбором стал бы колледж?

Завидев в кабинете одинокую Еву, сгорбившуюся над учебником, Марк ухмыльнулся, хотя внутри него все трепетало от волнения:

– Что-то случилось, Ева? – он опасался, что она могла ему грубо ответить.

– На следующем уроке контрольная работа, – недовольно пробурчала Романова, – а я совсем ничего не понимаю.

– Могу объяснить, – добродушно предложил Марк, и внезапно до него дошло, что он готов вернуть прежние отношения с Евой любыми путями. Слишком громко в нем заговорили привычки.

– Посмотрим… Было бы неплохо, – девушка скрестила руки на груди, что означало неприятие позиции. Напрасно.

Поскольку в класс ввалились Кира и Влад, Ева сделала вид, что внимательно читала учебник, и никакого Марка рядом не было. Саванова притащила булочки из столовой. Марк с отвращением поморщился – школьная кухня, по его мнению, оставляла желать лучшего.

– Я, наверное, с Гришей буду танцевать. Георгий Павлович не против, если ученики из параллельных классов объединятся для выступления.

«Why didn’t I ask George about it early?»[45]45
  Why didn’t I ask George about it early? – Почему я не спросил Джорджа об этом раньше? (англ.)


[Закрыть] – возмущенно подумал Марк, краем уха подслушав разговор. Все могло быть гораздо проще; юноша даже разозлился на себя. Может, ему стоило тогда провернуть всю операцию раньше? Конечно, с вмешательством третьих лиц, но шанс у него мог бы появиться раньше.

На репетиции Кира вальсировала с Гришей, время от времени кокетливо улыбаясь ему и флиртуя. Смотрелись они замечательно. Еве даже показалось, что намного лучше, чем когда Саванова была девушкой Стаса. Впрочем, она до сих пор не выяснила, рассталась ли пара.

На появление Марка в зале отреагировали отрицательно. Айерченко вместе со своей партнершей резко прервали свой танец и враждебно уставились на немца. Они были единственными, кто мог репетировать на сцене, поскольку они являлись ключевыми исполнителями в танце – именно они будут вальсировать в центре круга, по которому будут идти остальные пары, что было весьма почетно, учитывая то, что Юра и ЛаЛаури, скажем так, считались «сливками» школьного общества. Одно то, что они так отреагировали на появление Марка, говорило о том, что многие теперь знали о той истории с Егором.

Ева практически беззвучно подошла к Зильберштейну, пока тот застыл на месте и задумчиво рассуждал, кто продолжил ГПС.

– Репетируем, Марк? – осторожно прикоснувшись к плечу одноклассника, поинтересовалась Ева.

– Yes, sure,[46]46
  Yes, sure – да, конечно (англ.)


[Закрыть] – забросив сумку на ближайшее сидение у стены, согласился он. Парень был невероятно счастлив, что девушка хотя бы не отказалась от него как от партнера.

Репетиция продлилась около получаса, и вскоре Марку пришлось уйти – подготовительные занятия в музыкальной школе, поэтому, дабы не терять линию сюжета, нам стоит переключиться на повествование о скромной Еве Романовой. По уходу партнера, девушка внезапно стала партнершей Берднева, так как Ангелины в очередной раз не было. Благо Кира сказала, что позвонила той, может, хоть раз она назвала бы причину своего отсутствия. «Серьезно? Сегодня репетиция? Впервые слышу! Скоро буду», – удивленно сообщила Геля, когда Кира поставила разговор на громкую связь. Впрочем, «скоро» – понятие растяжимое.