Текст книги "Нашла себе блондина!"

Часть вторая
Любовь

Глава 1
Сашкин папа

…Вот стыдоба, думаю, только б он ничего не заметил. А у самой сердце в пятки, по спине холодный пот, ноги дрожат.

– Танечка, у вас что, клаустрофобия? Вам нехорошо? Вы что-то побледнели, – забеспокоился он.

А я обрадовалась. Какая отмазка клевая!

– Да, – шепчу еле слышно, – клаустрофобия…

– Э, да вы сейчас упадете. Держитесь за меня, вот так, не бойтесь, Танечка, нас скоро вызволят отсюда, и воздух тут проходит, видите вон ту щелку…

Он меня за плечи держит, обнимает, можно сказать, и говорит что-то ласковое, успокаивает, а я чувствую, что умираю от счастья и любви. И пахнет от него так приятно, хорошим одеколоном, немножко табаком и чуточку бензином, и руки у него такие сильные, красивые… Господи, думаю, только бы подольше тут с ним побыть.

– Ну, вам легче стало? Умница. Вот что, Таня, расскажите-ка о себе, в разговорах время быстрее пролетит. Вы что, с Сашкой вместе учитесь?

– Да.

– Геологом хотите стать?

– Да.

– Не очень подходящая профессия для женщины, я уж и Сашке говорил, но она уперлась. Упрямая, вся в меня, – смеется он. – А вы москвичка?

– Да.

– Значит, живете не в общежитии, да?

– Да.

– С родителями?

– Да. Ой, нет, я одна живу, родителей у меня нет.

– Ох, простите, я же не знал. Сашка о вас никогда не рассказывала. Вы давно дружите?

– Да нет, не очень. Я даже удивилась, когда она меня пригласила.

– Ну а парень у тебя есть? – вдруг спросил он каким-то другим голосом.

И тут я сразу поняла, что именно для этого человека себя и берегла.

– Нет, – говорю, – и не было никогда.

И осмелилась даже на него глаза поднять.

– Не верю, – говорит, – за такой красавицей парни должны табунами бегать…

– И бегают, только мне на них наплевать!

– Ух ты, как глаза-то сверкают, – улыбнулся он. – Ничего, Таня, все еще у тебя будет, и принц на белом коне. Вы же все о принце мечтаете, даже самые умные.

Тут наконец явился механик и в два счета нас освободил.

– Ну вот и кончилось наше заточение, – смеется он. – Жива?

– Жива!

Поднялись мы с ним на два пролета, он ключом дверь открывает.

– Александра, я тут твою гостью выловил! – кричит он.

– Папа, мы уж волновались! Ой, Танечка, привет!

Квартира у них большущая. Никита Алексеевич ушел куда-то. Сашка меня к гостям потащила, там много знакомых, конечно, но и незнакомые лица тоже попадались. Музыка играла, стол шикарный, но пока все вокруг толклись, не садились. Сашка мой подарок развернула, на себя надела, вроде ей понравилось. Я села в уголочек, чтобы в себя прийти, а ко мне парень какой-то сразу клеиться начал. Оказалось, Сашкин школьный приятель, на филфаке учится. Только я его в упор не вижу. И тут стало мне интересно на Сашкину мать посмотреть.

– Саш, может, помочь надо, а? Ну, на кухне там или что?

– Да нет, Танечка, все готово уже, только маму еще ждем.

– А мамы что, дома нет? – удивилась я.

– Нет, она вот-вот появится. Тань, обрати внимание вон на того парня, в синем свитере.

– А что?

– Он тебе нравится?

– Ничего, видный.

– Видный! Да он красавец настоящий, будущий киноактер, талант… Я по нему просто умираю… – шепчет Сашка.

А я сижу и думаю, что это все значит? Мы с ней сроду не откровенничали. А тут она меня мало что на день рождения пригласила, так еще и про своего парня рассказывает. Пригляделась я к нему. Ничего себе, красивый, но с Никитой Алексеевичем не сравнить. На Сашку поглядывает, улыбается ей нежненько, но и других девчонок вниманием не обделяет.

– Саш, а твои родители… они кто? – набралась я наконец то ли храбрости, то ли наглости.

– Папа у меня сценарист, а мама – киновед. Киношники, одним словом. Зато тетка у меня, сестра отца, геологиня, профессорша, такой клевый бабец! Она в Питере живет, преподает в университете. Я по ее стопам решила пойти, меня от киношников уже тошнит.

– А парня себе киношного выбрала, – засмеялась я.

– Ну и что? Профессия одно, а любовь другое. И потом…

Но тут вдруг Сашка вскочила с воплем:

– Мама пришла, садимся за стол!

Она побежала встречать маму, а я лихорадочно соображала: Сашкина фамилия Вдовина. Значит, скорее всего Никита Алексеевич тоже Вдовин. Никита Вдовин. Никогда раньше я в кино не обращала внимания на сценаристов, но киношники вообще казались мне почти небожителями, хотя в доме Медеи я встречала и киношников.

Но вот, наконец, все собрались и уселись за большой роскошный стол. Чего там только не было… Никита Алексеевич сидел с другой стороны стола и время от времени я ловила на себе его взгляд, как мне казалось, вполне равнодушный. От этого болело сердце. А потом, примерно через час, они с женой ушли, оставив молодежь на свободе. За все время он ни разу ко мне не обратился, не улыбнулся… Что ж, все правильно, думала я. Кто я такая для него? Сопливая девчонка, сокурсница его дочери, только и всего. Но он же назвал меня красавицей… Ну и что? Просто хотел подбодрить, боялся, что я грохнусь в лифте в обморок, возись потом со мной. Тут что угодно запоешь. А как у него вдруг голос изменился, когда он спросил, есть ли у меня парень… Подумаешь, остался в закрытой кабине с молодой девчонкой, вот в штанах у него и зашевелилось… Большое дело! Такой же кобель, как и все, только что породистый… Так я себя уговаривала, полагаясь на свой богатый жизненный опыт, а сердце все равно болело, и на вечеринке этой мне быстро стало тошно. Как только родители ушли, сразу началось: потушили свет, кто-то визжит, кто-то хохочет-заливается, что-то падает… Я под шумок вышла в прихожую, ищу свой плащ, а за мной Сашка выбежала.

– Тань, ты чего? Линять надумала?

– Саш, мне пора, ехать далеко, и еще я обещала соседке с собакой погулять, она болеет…

– Ты разве с соседями живешь?

– Нет, это соседка по площадке.

– Да ладно, Тань, не вредничай, посиди еще, потом тебя кто-нибудь из ребят проводит.

– Это вряд ли, они скоро уж лыка вязать не будут и мне еще их провожать придется. Я уж поеду. Спасибо, Саш, мне у тебя понравилось. Ты тоже ко мне в гости приходи, я буду рада…

– Тань, а можно я у тебя одну вещь спрошу?

– Спрашивай!

– Тань, ты сможешь мне дать ключ от своей квартиры? Не сейчас, конечно, но вообще, в принципе?

Ах вот зачем меня позвали!

– Трахаться с этим киношником? – напрямик спросила я.

– Ну ясное дело, зачем же еще, – засмеялась она. – Так дашь или не дашь?

– Не дам! – отрезала я. – Мой дом – не бардак!

– Тань, ты чего? У нас же любовь…

– Если он тебя любит, пускай сам думает, где тебя трахнуть. Но я тебе не советую! Поматросит и бросит! Все, пока!

Я выбежала на улицу, стою, продышаться не могу от обиды и себя ругаю: дура набитая, ты что думала, тебя за красивые глаза в гости позвали ни с того ни с сего? А теперь еще и врага себе нажила и Никиту Алексеевича никогда больше не увижу… Я чуть в голос не завыла, хоть обратно беги, ключи предлагай… Но, конечно, никуда не побежала, а медленно побрела к метро. Неужто это любовь на меня свалилась, любовь с первого взгляда? А он мне в отцы годится, у него жена есть, красивая, кстати, хоть и старая, конечно. Одета, дай бог на Пасху, элегантная, ухоженная. И дом у них – полная чаша, домработница есть. Оказывается, это она стол приготовила, а я-то, дура, хотела на кухню попасть, на Сашкину мать поглядеть. Поглядела… Сашке девятнадцать стукнуло, значит, уж точно лет двадцать они с Никитой Алексеевичем женаты. Валюша, Валечка, Валентина Ивановна. Киновед. У них интересы общие, всегда есть о чем поговорить, а я? Какой ему во мне интерес? Только что я молоденькая еще, свежая, но у них в кино таких до фига и больше, и в сто раз красивее меня. Нет, Танька, ничего тебе тут не светит…

Прихожу домой – и первым делом к соседке. Я и вправду с ее собакой гуляю, пока у нее ангина. Собака красивая, породы колли, Митчеллом зовут, а сокращенно Митькой. Хожу я с Митькой по скверу и реву. Чего реву и сама не знаю, то ли от любви, то ли от обиды, но все-таки больше от любви… И от безнадеги.

Но ничего, время, как говорится, лечит. Сашка на меня вроде зла не держит, здоровается. Я тоже здороваюсь, но стараюсь держаться подальше. Прошла, наверное, неделя, я успокоилась, даже самой смешно, какая я дура была… И вот как-то прихожу я домой поздно вечером с целой сумкой платков, мне одна женщина с фабрики их таскала по дешевке. Устала, далеко мотаться пришлось. Вот хорошо, думаю, сейчас поем – и в койку! И тут телефон звонит, а время уж двенадцатый час.

Снимаю трубку, а там молчат. Кричу:

– Алло, говорите, вас не слышно.

– Здравствуйте, Таня.

Я так и села. Сразу голос узнала, но ушам своим не поверила.

– Это кто? – спрашиваю.

– Таня, это Никита Алексеевич, мы с вами на той неделе в лифте застряли… помните?

Не сказал «Я Сашкин отец», мгновенно сообразила я, значит, с ней этот звонок не связан.

– Да, здравствуйте, – говорю, а голос какой-то деревянный, как и не мой вроде.

– Вы, наверное, удивлены, Танечка?

– Ну, вообще-то, да.

– Таня, у меня к вам предложение.

– Какое?

– Давайте встретимся, хотите завтра в кино пойти на «Покаяние», слыхали про такой фильм?

– Да, конечно, слыхала… – И не соврала, тогда про этот фильм все говорили, но почти никто еще не видел. – Хочу, да, спасибо.

– Но это дневной просмотр, Таня, вы сможете?

– Смогу, конечно, смогу!

Короче говоря, договорились мы встретиться в полтретьего у метро «Университет», он обещал за мной на машине заехать. Когда я трубку повесила, думала с ума сойду. Что ж это такое? И как он меня нашел? И еще как это понимать? Он меня на свидание пригласил или просто в кино? В голове туман, в сердце маета, в ногах слабость… И такая потребность хоть с кем-то поделиться, но не с кем, хоть волком вой. И вдруг я подумала, что могу позвонить Райке. Она учится в ГИТИСе на отделении музкомедии и в таких вещах, наверное, разбирается, но одно я понимала четко: называть Никиту Алексеевича я права не имею. Посмотрела на часы – без четверти двенадцать. Собралась с духом и позвонила, решив, если подойдет не Райка, брошу трубку. Но подошла Райка, и голос у нее совсем не заспанный был.

– Рай, привет, не спишь?

– Татьянка, ты? Что стряслось?

– Раечка, посоветоваться нужно. Ты сейчас говорить можешь?

– Могу, у мамы там подружки сидят, о своем о девичьем толкуют, им не до меня, так что валяй, советуйся. Втюрилась, что ли?

– Да нет, понимаешь, меня завтра один тип в кино пригласил…

– Ну так чего тут советоваться, Тань? Тип ничего себе? Кино хорошее? Так иди. Если хочешь, конечно, а не хочешь – пошли его куда подальше. В чем проблема?

– Рай, а ты смотрела «Покаяние»?

– «Покаяние»? Он тебя на «Покаяние» пригласил? Танька, беги, даже не задумывайся, все кругом про этот фильм талдычат, но никто не видел пока, но говорят, потрясающая картина, мне один парень сказал со слов своего дядьки, который какой-то чин в Министерстве культуры, что, если этот фильм разрешат, значит уже все разрешить могут… Тань, а кто это у тебя такой борзый завелся? И где просмотр будет, колись? Может, и я туда протырюсь?

– Рай, я не знаю, мы просто договорились встретиться, а где, что – не знаю.

– Во сколько встречаетесь?

– Полтретьего.

– Тьфу ты черт, никак не смогу… Так кто этот тип?

– Да я и сама толком не знаю, познакомились на той неделе, я и не думала, а он вдруг звонит…

– Вдруг? А телефончик у него откуда?

– Сама не знаю, я не давала.

– Надо же, борзый какой. А сколько ему годочков? Старый небось?

– Почем я знаю, но не молоденький.

– А ты ж вроде молоденьких и не любишь?

– Райка, при чем здесь любишь, не любишь?

– Слушай, подруга, вот что… Либо колись, в чем дело, либо я пойду, а то мычишь незнамо что, правду говорить не хочешь, тебе просто поделиться охота? Вопроса не наблюдаю!

Но я уже малость пришла в себя и говорю:

– Вопрос в том, как одеваться?

– О, это уже конкретно! – засмеялась Райка. – Днем, на моднючий фильм, да еще неясно, может, и запрещенный… – задумчиво проговорила Райка, – значит, скорее всего в каком-нибудь творческом клубе, в доме архитекторов, к примеру… Тогда надевай что угодно. Можно подумать, у тебя шкафы от туалетов ломятся. А свое пончо слабо надеть?

– Почему? Можно, я, кстати, себе черное сделала, красиво смотрится.

– Совсем черное, без рисунка?

– Ага.

– А что, идея клевая… Тань, я тоже черное хочу! Его же на что хочешь можно надеть, на любую водолазку, на блузку… Кайф! Сделаешь?

– Без вопросов!

– Тань, в таком случае еще ряд советов, бесплатно! Во-первых, сильно не малюйся, днем неприлично считается, украшений никаких, ну можно маленькие сережки и колечко скромненькое какое-нибудь…

– Рай, ты чего? Откуда у меня украшения? Одно кольцо материно было, так я его загнала, сама, что ли, не знаешь?

– Знаю, но я на всякий случай. Вдруг твой поклонник тебя уже брюликами увешал.

– Ты чего, офонарела?

– Шучу. Да, а духи у тебя какие?

– «Может быть».

– Не пойдет!

– Почему?

– Дешевка, и не модно уже, прошлый век… Слушай, если хочешь, заезжай ко мне, дам подушиться, у меня французские, «Же Озе». Но только если рано утром.

– Да нет, не надо, я лучше вовсе душиться не буду.

– Ну и правильно, пусть лучше от тебя чистотой пахнет и невинностью, ты ведь у нас еще невинная?

– Райка, кончай!

– Танька, откуда невинная девушка такие неприличные слова знает?

– Да ну тебя, Райка! Вечно ты…

– Слушай, Татьянка, это что же, большое и светлое?

– А если и так! – рассердилась я.

– Ой, Таня, расскажи!

– Нет, пока не о чем рассказывать, мы виделись один раз.

– Но потом расскажешь, после свиданки? Кстати, после фильма он вполне может тебя в ресторан пригласить, ты в ресторане когда-нибудь была?

– Конечно, сколько раз, с Медеей еще и с ее родителями, – всхлипнула я.

– Ну вот, ты расстроилась! Не смей реветь, ты должна завтра классно выглядеть. Голову обязательно помой, и еще, глаза красить умеешь? Какая у тебя тушь?

– Самая обычная, в которую плевать надо.

– Слушай сюда: ты перед тем как тушь накладывать, глаза попудри, то есть реснички, тушь наложи, дай минутку просохнуть, опять попудри и опять тушь, и так раза три-четыре, глаза такие мохнатенькие будут, он с ума спятит, твой поклонник! У тебя пудра-то есть?

– Есть, только компактная.

– Ничего, сойдет! Еще вопросы будут?

– Нет, наверное…

– Тогда, ладно, Танюшка, я спать хочу, умираю. Ни пуха ни пера!

– К черту!

Глава 2
Любовь-морковь

На лекции я, конечно, не пошла, все утро занималась собой и на всякий случай отдраила квартиру. Вдруг он пойдет меня провожать? Вернее, поедет, у него же машина, но все равно. Наконец все было убрано, но обстановка казалась такой убогой по сравнению с его квартирой, что я чуть не расплакалась и решила ни за что его сюда не пускать. А когда глаза накрасила Райкиным способом, понравилась себе ужасно. Надела черные брюки, беленькую бакинскую водолазку, черное пончо и подумала: девчонка – класс! И плевать на мебель!

К метро «Университет» я примчалась в пять минут третьего, задыхаясь от волнения. Прошлялась минут десять вокруг метро, то и дело поглядывая на часы. И вдруг меня просто затошнило. От страха, что ли? Но я тут же сообразила, что ничего сегодня не ела. Хорошенькое дело, надо срочно хоть что-то сжевать. Неподалеку продавали пирожки с мясом. Я хотела купить, но вдруг вспомнила, как одна моя знакомая отравилась такими пирожками, так что в больницу попала. Обычно меня такие рассказы не пугают, но тут одна мысль, что в разгар фильма прихватит живот, повергла меня в панику. Но голод не тетка, и я купила первую попавшуюся булку, сжевала ее, едва не подавившись. А запить было нечем. И я начала икать. Просто напасть какая-то, икаю, не могу остановиться. Смотрю на часы – половина третьего. Сейчас он подъедет, а я икаю! И тут же услышала его голос:

– Таня!

От ужаса я замерла, боясь даже обернуться. И хотела броситься наутек, но он схватил меня за руку:

– Куда?

Я ахнула и перестала икать. С перепугу! Он стоял передо мной и ласково улыбался.

– Танечка, привет!

– Здрасте!

– Пошли, у меня тут машина.

У него была белая «Волга», показавшаяся мне просто верхом роскоши. Он усадил меня, закрыл дверцу и сел за руль.

– Ишь как глаза наваксила, – улыбнулся он, а я залилась краской. Я чувствовала себя совершенно несчастной. – Но тебе идет, ты такая красивая, глаз не оторвать. Значит так, сейчас мы едем на просмотр, а потом посидим где-нибудь, идет? Таня, не надо меня бояться, я девочек не обижаю, честное благородное слово.

– А почему вы… почему вы…

– Хочешь спросить, почему я пригласил именно тебя?

– Да, – еле слышно пролепетала я.

– Объясняю: я этот фильм уже видел, моя жена тоже, Сашка со мной никуда ходить не желает, почему, не знаю. А мне страшно хотелось еще раз посмотреть фильм в компании непрофессионала, человека молодого, со свежими мозгами, так сказать… Вот я и вспомнил об очаровательной девушке, с которой застрял в лифте.

– А телефон… Вам Саша дала?

Он засмеялся.

– Нет, я сам нашел.

– Как это?

– Взял ее записную книжку, посмотрел на букву Т, а там один Тимур, три Тамары и всего две Тани. Но вторую Таню я знаю, это моя двоюродная сестра, так что все оказалось несложно.

Народу было видимо-невидимо, Никите Алексеевичу с трудом удалось поставить машину, и не успели мы выйти, как кто-то сразу подскочил, спросил лишний билетик. Пока мы пробивались ко входу, билетики спрашивали каждую секунду, одним словом, ажиотаж был тот еще! Никита Алексеевич взял меня за руку, как маленькую, и тащил за собой, потому что в этой толпе я спотыкалась на каблуках. Наконец мы вошли. Он то и дело с кем-то здоровался.

– Тебе перед сеансом никуда забежать не надо? – тихонько спросил он.

Я обомлела от стыда, а он говорит:

– Нечего стесняться, мы все живые люди, иди вон туда, я буду тебя ждать у той колонны. Да не задерживайся.

Я, как глупая собачонка, побежала в туалет, раз хозяин велел, но при этом я была ему безумно благодарна, мне еще в машине захотелось, но я приготовилась терпеть сколько понадобится, а он обо всем позаботился. Но с другой стороны, может, это означает, что ему на меня наплевать как на женщину, вернее, на девушку? Я так была воспитана, что при мальчиках о таких вещах говорить нельзя ни в коем случае… Но он-то не мальчик, у него такая дочь, как я, и он все понимает. А я его за это люблю больше жизни. Я вдруг так отчетливо это поняла в клубном сортире… И еще подумала: раз он так обо мне заботится, значит, тоже любит меня? Хотя за что ему меня любить? Но тут я глянула в зеркало, и мне показалось, что меня есть за что любить…

– Какая ты красивая, Таня! – сказал он, когда я подошла. – Ну, пошли. – Он взял меня под руку и повел в зал. Когда погас свет, он шепнул: – Таня, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но прошу, забудь обо всем и смотри фильм, как будто меня тут нет.

У меня кровь в лицо бросилась! Ну, думаю, дела! Но я тут же решила сделать вид, что ничего не поняла, и смотреть фильм.

Ах, что это был за фильм! Я и вправду обо всем забыла. Многого, конечно, не понимала, но чувствовала – это настоящее… И еще мне безумно понравилась актриса, которая играла взрослую Кети, она была такая удивительная, элегантная, красивая, аристократичная и чем-то напоминала тетю Нуцико. Один раз она тоже испекла такой громадный красивый торт на шестнадцатилетие Медеи… У меня текли слезы и щипало глаза от туши, но я боялась вытирать лицо, чтобы не размазать тушь окончательно. Уже перед концом фильма Никита Алексеевич вдруг сунул мне в руку платок. Но я боялась шелохнуться, и, когда зажегся свет, он взял платок у меня из рук и сам вытер мне лицо. Ни слова не говоря. А потом опять взял меня за руку, чтобы я не потерялась. Люди выходили потрясенные, взволнованные. Какой-то человек, чье лицо показалось мне очень знакомым, хлопнул Никиту Алексеевича по плечу.

– Да, старичок, если это пойдет широким экраном, я уж ни за какие устои не поручусь… А это твоя дочка?

– Нет, племянница, – сухо отозвался Никита Алексеевич.

– Ах, вот как, племянница, – насмешливо повторил тот тип, – ну-ну, сделаю вид, будто поверил! Пока, приятель!

В гардеробе Никита Алексеевич подал мне пальто, это было так приятно. Когда мы сели в машину, он спросил:

– Ну как, Таня?

– Я не знаю, как сказать… Я не все поняла, наверное, но ужасно хочу посмотреть еще… А как фамилия этой артистки, ну, которая играет Кети?

– Боцвадзе, Зейнаб Боцвадзе. Удивительно хороша. А ты всегда в кино плачешь?

– Нет, очень редко.

– Ну хватит пока об искусстве, поехали обедать. Была когда-нибудь в Доме литераторов?

– Нет.

– Довольно приличный кабак. Голодная?

– Нет, спасибо. – А у самой уж живот подвело.

– Да ладно, небось с самого утра маковой росинки во рту не было, – засмеялся он. – Танечка, не надо стесняться. В ресторан ходят, чтобы поесть. И если тебе чего-нибудь захочется, говори, не мучайся. И не красней, хотя тебе это идет. Откуда ты такая, Таня?

Мы довольно быстро добрались до улицы Воровского. Спустились в подвальчик, он помог мне снять пальто, сдал его, мы опять поднялись, прошли мимо какой-то строгой тетки за столиком, которая мило улыбнулась Никите Алексеевичу, как доброму знакомому, и вошли в зал ресторана. Там было очень красиво – обшитые деревом стены, много резьбы, лестница наверх, камин, высокое окно с цветными стеклами, и народу много, и пахнет вкусно…

Столики в основном на четыре человека или на шесть, только справа у стенки два столика на двоих, один занят, а на втором табличка «Стол заказан». Вот за этот столик он меня и усадил.

– Ой, а разве можно? – испугалась я.

– Можно, можно, это я столик заказал.

У меня сердце трепыхнулось. Надо же, для меня столик заказал! Он сам взял с соседнего столика меню и протянул мне.

– Таня, смотри на названия блюд, а не на цены, уверяю тебя, этот обед меня не разорит.

– Лучше вы сами…

– Хорошо. Давай мы с тобой немножечко выпьем за знакомство, а?

– Вы же за рулем?…

– Немножко можно. Ты что пьешь?

– Ничего не пью.

– Нет, давай по рюмочке для храбрости. Думаешь, мне не страшно с тобой, такой молоденькой, такой красивой, что дух захватывает?

Тут к нам наконец подошла толстая тетка в белом фартучке.

– Никита, здравствуй!

– Привет, Ритуля! Покормишь? Мы голодные жутко!

Официантка скользнула по мне взглядом и вынула из кармашка блокнот.

– А почему она вам «ты» говорит? – спросила я, когда она приняла заказ.

– Потому что я сюда еще студентом бегал, и она тогда уже работала. Красивая была, мы все за ней увивались. Что время делает с людьми…

Он замолчал. В этот момент через зал прошел высокий мужчина в немыслимо ярком свитере. Он показался мне знакомым.

– Кто это? – шепотом спросила я.

– Евтух!

– Кто? – не поняла я.

– Евтушенко, слыхала про такого?

– Господи, конечно! – задохнулась я.

– Ты небось его стихи наизусть знаешь? – усмехнулся он.

– Два стихотворения, правда, знаю, у меня пластинка его есть, Милочка очень любила слушать, как он читает «Со мною вот что происходит!» и «О, свадьбы в дни военные, обманчивый уют», – поспешила я блеснуть эрудицией.

– Да, читает он стихи здорово, этого у него не отнимешь.

Я так поняла, что остальное все у Евтушенко можно отнять, хотя мне его стихи нравились… Но спорить я не стала.

Нам принесли закуски и маленький графинчик с водкой. Никита Алексеевич налил водку в две рюмки. Положил мне на тарелку красной рыбки, тарталетку с сыром, половинку вареного яйца с красной икрой, даже намазал маслом кусок калача.

– Танечка, давай выпьем по чуть-чуть за нашу встречу.

– Я не могу… Можно я не буду пить, я лучше лимонаду…

– Таня, ты же будущий геолог, непьющих геологов я лично никогда не видел! Уверяю тебя, от рюмки ничего с тобой не случится.

– Хорошо, – кивнула я со страхом. Давным-давно Милочка взяла с меня клятву, что я никогда не буду пить водку. Но ради Никиты Алексеевича я готова была стать клятвопреступницей. И стала. Выпила полрюмки и сморщилась от отвращения.

– Закуси скорее!

Он взял тарталетку и сунул мне в рот. Тарталетка оказалась необыкновенно вкусной!

– Танечка, с боевым крещением! – улыбнулся он.

А мне вдруг стало хорошо, такое тепло разлилось внутри, что еще полрюмки я выпила уже значительно спокойнее и сама заела бутербродом с рыбой.

Потом мы ели ужасно вкусный борщ из металлических мисочек, а когда принесли котлету по-киевски с резной бумажкой на косточке и с сухой мелко наструганной картошкой, я была уже совсем другой. Мне казалось, что все это нормально, в порядке вещей сидеть в ресторане с немолодым мужчиной, у которого в глазах такая нежность, что больше всего на свете хочется прижаться к нему, закрыть глаза и слушать, что он говорит… А он говорил о фильме, объяснял мне то, что я не поняла, а еще говорил, что скоро жизнь переменится, и неизвестно еще, к лучшему или к худшему, что Россия страна, не созданная для демократии и… А потом взял мою руку и поцеловал.

А я вдруг собралась с духом и задала ему вопрос:

– Никита Алексеевич, а почему все-таки вы меня пригласили, только честно!

– Честно? Ну, если честно… Потому что я в тебя влюбился как дурак! И еще потому, что после того, как мы с тобой застряли в лифте, у меня кончилась депрессия, я снова начал работать, как раньше, а до того уже месяц не мог писать… А еще, если честно, я всегда именно такой представлял себе свою любовь, с юности, нет, пожалуй, даже с отрочества… Русые волосы, синие глаза, курносый носик с веснушками… Вот так, если честно. Хотя понимаю, что гожусь тебе в отцы.

От его слов у меня кружилась голова, хотелось подпрыгнуть до потолка, петь, кричать… Такого со мной еще никогда не бывало, и я вдруг отчетливо поняла, что именно это и называется счастьем.

– Ты почему глаза закрыла? – вдруг спросил он.

– От счастья!

– Боже ж ты мой, что я делаю! Таня, ты…

– Я тоже в вас… С первого взгляда… Там, в лифте…

– Это плохо, Таня, очень плохо, – вдруг тихо произнес он.

Я сразу открыла глаза.

– Плохо? Почему?

– Потому что у меня дочка твоя ровесница, потому что я старый для тебя, потому что мне, собственно, нечего тебе предложить, кроме моей любви. А тебе это не надо…

– Надо, еще как надо!

– Нет, тебе кажется. Я… У меня нервы ни к черту, я дерганый, злой, мнительный, я исписался уже… Все, что я сочиняю, никому на фиг не нужно. Через пять-десять лет никто и не вспомнит, что был такой сценарист Вдовин. Теперь нужно другое кино, а я отстал от этого поезда…

Пьяный он, что ли? Но мы совсем немножко выпили, а он окосел. Может, он алкаш? – вдруг испугалась я. Но нет, алкашей я навидалась, он не похож… Просто он – творческая личность, а у них вечно что-то не так, сколько я про это читала, и в кино видела, и в театре…

Он молча допил водку, закурил. Мысли его были где-то далеко. Я сидела как мышка, боясь проронить словечко. И мне вдруг захотелось домой, я поняла, что все хорошее, приятное уже кончилось, и чем скорее я попаду домой, тем скорее смогу пережить все это снова, сама с собой, вспоминая каждую секунду…

– Никита Алексеевич, мне, наверное, пора… Я… Можно я пойду?

– А? Что? Куда пойдешь?

– Домой… Мне заниматься надо, скоро сессия…

– Прости, прости, девочка, я задумался. Нет, никуда тебе не надо, врешь ты все… И заниматься не сможешь. Придешь домой и начнешь все вспоминать… Знаю я вас, молоденьких девочек… Нет, сейчас я закажу тебе мороженое, любишь мороженое? Хотя глупый вопрос, кто ж не любит мороженое? Ритуля, поди сюда! Будь добра, принеси нам мороженого и кофе, будешь кофе? Будешь.

И вдруг у меня остановилось сердце: к нашему столику подходила Валентина Ивановна, его жена. От страха я вся сжалась.

– Никита, какая встреча! Ты уже пообедал? Тебя искал сегодня Ахмадов, звонил раз десять, у него что-то срочное, и еще Телешов просил немедленно с ним связаться.

Когда она подошла, он сразу встал, и разговаривали они стоя. А я сидела, боясь даже дышать, но Валентина Ивановна меня как будто и не замечала и наверняка не узнала…

– Хочу еще напомнить, что завтра с утра тебе надо быть в Госкино!

– Спасибо, я все принял к сведению.

– Замечательно! Приятного аппетита!

С этими словами она удалилась.

– Сука! – выдохнул он, покачал головой и невесело рассмеялся. – А ты чего побледнела? Боялась, что тут будет драка с мордобитием? Ну что ты, мы не так воспитаны, мы из хорошей семьи, у нас все всегда тихо, вечный штиль… А вернее, мертвая зыбь. Знаешь, что такое мертвая зыбь? Нет? И не надо тебе знать. Ты не такая, да? Ты бы на ее месте небось по морде бы мне дала? Нет? Скандал бы устроила? Или просто притворилась бы, что тебя тут не было?

– Не надо, пожалуйста!

– Ох, ты права, милая моя! Прости, все это отвратительно, пошли отсюда! А впрочем, все даже к лучшему. Ты сама убедилась, что от меня одни только неприятности всем. И тебе, и ей, этой иезуитке… Тьфу!

Мы оделись, вышли, сели в машину.

– Ну, куда прикажете, барышня?

– Домой.

– А точнее?

– Вы меня до метро какого-нибудь подбросьте, если можно.

– До метро нельзя. Где ты живешь?

– В Кузьминках.

– Отлично, едем в Кузьминки. Или ты боишься, что я «пьяный за рулем»?

– Ничего я не боюсь…

– Ты хорошая храбрая девочка.

Мы ехали молча. Я вдруг так устала, как будто целый день на мне воду возили. И ничего уже не хотела, никого не любила. Ну его к черту…

– Вот ты где, значит, живешь, – сказал он, когда мы подъехали к моему дому. – На каком этаже?

– На последнем.

– Ага, понятно. В гости не пригласишь?

– Зачем?

– Умница, все правильно. Ладно, девочка, прости, если что не так… Хотя, впрочем, почти все было не так, но ты прости. И забудь всю эту лабуду… Любовь-морковь… Чепуха это, игра воображения, но ты хорошая, красивая, и дай тебе Бог счастья!

– И вам тоже! До свиданья!

Я выскочила из машины и бегом бросилась к подъезду. Лифт опять не работал, я побежала вверх по лестнице и только между шестым и седьмым этажом остановилась перевести дух. Глянула в окно. Белая «Волга» все еще была там. А рядом стоял он и смотрел вверх. Я хотела броситься обратно, к нему, но тут он швырнул что-то в лужу, наверное, окурок, сел и уехал. А я еле доплелась до своего девятого этажа, открыла дверь квартиры и прямо в пальто села на табуретку в кухне. Мне хотелось завыть в голос, но я знала, что на вой примчится соседка, залает Митька, да и вообще… Нет, ничего я вспоминать не буду. Наоборот, постараюсь забыть как можно скорее, не пара мы с ним, это и козе понятно. Хорошо, что я это быстро поняла, а то натворила бы дел. А так… Сходила в кино, в ресторан, и не в какой-нибудь, а в ЦДЛ, кучу живых писателей видела, даже Евтушенко, и хватит с меня. Кто я такая? Девчонка из Кусьё-Александровского Горнозаводского района Пермской области. И должна радоваться, что учусь в МГУ, что у меня отдельная квартира в Москве, что я красивая, наконец, вон, даже знаменитый сценарист со мной кадрится, чем плохо? А любовь… Ну, значит, не судьба. Поживем, еще кого-нибудь полюбим, куда денемся? Кого-нибудь помоложе, попроще, без этих штучек… И, главное, без жен и дочек. Все! К черту, к черту, к черту!