Текст книги "Леди и Некромант"

Екатерина Воронцова
Леди и Некромант

Разработка серийного оформления Алексея Матвеева Иллюстрация на переплете Ирины Кругловой

Глава 1
Леди

А потом я полетела вниз.

Перед глазами замелькали не кадры прожитой жизни, а застекленные балконы нашей многоэтажки. Смотреть на них в последние секунды жизни было тошно.

И я закрыла глаза.

Подумалось, что нормальный человек в подобной ситуации кричал бы. Но я леди, а леди не паникуют. Они принимают объективную реальность со смирением и внутренним достоинством. И потому я сделала единственное, что могла: сложила руки на груди и мысленно попросила у бабушки прощения.

Так и падала.

И падала.

И падала… в какой-то момент мне показалось, что падение мое слишком уж затянулось. Конечно, семнадцатый этаж – это не пятый, но не настолько же. Или дело в субъективности восприятия?

…и жизнь все равно перед глазами не мелькает.

Нет, если постараться, то многое вспомнится.

Вот я в розовом воздушном платьице, в белых гольфах и белых туфельках с пряжками-бабочками стою у подъезда. Вот Васька, местный наш хулиган, не иначе как очарованный подобною красотой, швыряет в меня дохлую ворону. Вот я с воем и слезами кидаюсь за ним, а Васька убегает и хохочет. Вот бабушка моя укоризненно качает головой: леди не пристало подобное поведение.

Леди переносят тяготы со смирением.

И да, с внутренним достоинством.

И нет, они не должны кидаться камнями, даже если обижены до глубины своей распрекрасной души. Леди подумают и найдут способ донести до обидчика всю бездну своего разочарования, а заодно сделать его немного лучше.

…вот Васька с благоговейным ужасом, не иначе, разглядывает свой новенький велосипед, оклеенный розовыми цветочками. Цветы я вырезала весь вечер, извела бабушкино платье из искусственного шелка. А уж о том, чего мне стоило подобраться к велосипеду…

Почему вдруг вспомнилось именно это?

Не похороны родителей.

Не наш с бабушкой переезд. Не мой выпускной в школе. Не университет… не знакомство с Владиславом, который с первой минуты очаровал меня… не бабушкина смерть, не свадьба наша, которую я порывалась отложить, но Влад проявил настойчивость.

Мертвое мертвым.

И теперь вот я сама мертва. Или в процессе, и все-таки, субъективно там или нет, но процесс этот несколько затянулся.

…а ведь день сегодняшний так хорошо начинался. Солнечное утро, впервые за несколько недель, и солнечное же настроение. Даже привычное ворчание Влада – в последние дни он был всем недоволен – не раздражало.

Утренний кофе.

Я живо ощутила его аромат и поморщилась, вот не хватало мне предсмертных галлюцинаций. Нет, кофе был определенно хорош. А Влад…

– Встретимся вечером, дорогая, – холодные губы скользнули по щеке.

Интересно, знал ли он, что не вернется?

Нет, пожалуй, вопрос следовало сформулировать иначе. Собирался ли он возвращаться, или где-то, в какой-нибудь маленькой гостинице, из тех, которыми он в обычной жизни брезговал, Влада ждал скромный чемоданчик со всем необходимым.

С парой-тройкой паспортов.

Белыми сорочками – он предпочитал батистовые, с небольшим содержанием шелка. Несессером, подаренным мною на первую годовщину. Бельем. Что еще положено брать с собой, убегая от прошлой жизни?

А все-таки… может, я уже упала? Лежу себе на асфальте – зрелище совершенно неэстетичное, будь моя воля, я бы выбрала иной способ самоубийства. Впрочем, ни о каком самоубийстве речи не идет, хотя не сомневаюсь, что дело будет представлено именно так.

…да, день был хорош.

Мелкие бытовые хлопоты.

Косметолог. И парикмахер. Мне хотелось сделать Владу сюрприз, но следует признать, у него получилось лучше…

В дверь позвонили в четверть восьмого.

Признаться, я уже начинала волноваться. Влад никогда не опаздывал к ужину. И не забывал о датах. А сегодня было пять лет со дня нашей свадьбы. Юбилей, достойный накрахмаленной скатерти, фамильного серебра и английского фарфора, которым Влад особо гордился, хотя не сказать чтобы фарфор этот был вовсе эксклюзивен.

Впрочем, не важно.

Главное, я ждала его.

Новая стрижка.

Новое платье. Золотые серьги, подаренные им к первой годовщине. Браслет – подарок ко второй. Клатч…

Клатч был при мне. Удивительно, как это я умудрилась не выронить его? Не знаю, чудо, не иначе. Жаль, что столь бессмысленное.

В общем, дверь я открыла, ожидая увидеть Влада с обычным для него букетом роз. Вообще-то я предпочитала хризантемы, но Влад полагал их недостаточно элегантными для своей супруги. А я не возражала. Стоит ли рушить семейное счастье ради глупых мелочей? Важны ведь не цветы, важно внимание.

…и очередное украшение я бы приняла с радостью.

Искренней.

Почти искренней. Все-таки вкусы наши несколько отличались. Влад предпочитал вещи массивные и броские, изрядной стоимости.

– Добрый день, Оливия. – Макс, партнер Влада, явился без цветов.

И что куда хуже – без приглашения.

– Впрочем, уже вечер… Влад дома? – Макс отстранил меня и вошел. А за ним – еще двое. Им я представлена не была, как и они мне. И признаюсь, данное обстоятельство нисколько меня не огорчало. Вид у господ был… не самый располагающий.

– Нет.

– Какая неожиданность… надо же. – Макс заглянул в гостиную.

В столовой остановился.

Присвистнул.

– Очаровательно… как это у тебя выходит-то? – Он наклонился к свече и задул ее. – Что ни ужин, то званый… Влада, значит, ждешь?

– Да.

– Подождем вместе. Ты не возражаешь?

И, не дожидаясь приглашения, уселся на Владово место.

– А…

– Присаживайся, дорогая. Не пропадать же ужину? К слову, всегда восхищался твоими талантами. – Он поднял крышку с серебряного подноса. – Мало, и вкусно, и красиво… моя так не умеет. Она вообще ничего не умеет. Дура полная. А ты присаживайся, Ливи… не голодна, нет?

– Что происходит?

Признаюсь, в тот момент я не испугалась. Все-таки Макс всегда отличался некоторой вольностью манер. Куда больше меня расстроил соус, пролитый им на скатерть. Соус этот отстирывался плохо, а сдавать тончайшее полотно в химчистку…

…какие же глупости меня волновали!

– Что происходит… интересный вопрос, Ливи… очень интересный. – Макс крутанул вилку.

А взял для рыбы.

Рыбу я пока не ставила в духовку, ее слишком легко передержать, а холодная, она напрочь теряет вкус.

– Если вкратце, то супруг твой, скотина этакая, вздумал меня кинуть. – Макс сунул палец в соусницу и облизал. – Очаровательно… слушай, что ты туда добавляешь? Мой повар вроде тот же делает, а не так выходит…

– Шалфей.

– Шалфей? А это что за… впрочем, не важно. Я ему передам.

– Влад…

– Сволочь он. Но думалось, с мозгами… он ведь не только меня кинул. Ладно, я бы с ним по-свойски разобрался… квартиркой бы взял… или вот… ты мне всегда была симпатична.

Эта симпатия проскальзывала в пошлых шуточках. В случайных вроде бы прикосновениях, которые я терпела ради Влада. Во взглядах долгих, оценивающих.

– И ради этой симпатии я пришел сам. – Макс отложил вилку. – В отличие от моей Аленки, ты ж не дура… нет, была б дурой, все бы поверили, что ты ничего не знаешь.

– Я действительно ничего не знаю.

Он кривовато усмехнулся и щеку поскреб.

…Влад регулярно посещал салон. И маникюр делал. И педикюр. И корректировал линию бровей. И это не казалось смешным, напротив, мне импонировало его стремление к совершенству, хотя до недавнего времени он и без того казался мне совершенным. Макс вот – дело иное. Кряжистый и какой-то неуютный. Дорогие костюмы лишь подчеркивали некоторую непропорциональность фигуры. Слишком короткая шея. Галстуки с виндзорским узлом на такой не смотрятся. Слишком длинные руки… ему пошли бы рубашки с удлиненными манжетами…

Маникюр?

Вряд ли он знал, что это такое. Руки были неухоженные. С кривоватыми пальцами и пожелтевшими ногтями. Макс имел отвратительную привычку эти самые ногти грызть.

…и сейчас, засунув мизинец в рот, с наслаждением его обсасывал.

– Никогда не думала, откуда взялось это богатство? – он кивнул на стол.

Я пожала плечами.

Почему же не думала? Думала, но Влад – успешный бизнесмен. Занимается строительством. Максу ли не знать, если он совладелец фирмы.

Он сплюнул, вытер рот ладонью.

– И ты эту сказочку скушала? И не подавилась? Выходит, прав Владик, даже самая умная баба – дура еще та… нет, Ливи, фирмочка-то наша имеется, да только трепыхается она, что карась на удочке, того и гляди подохнет, да… и подохла бы, если бы не добрые люди, которые решили помочь в обмен на небольшую услугу. И Владик твой, заметь, добровольно на это дело подписался.

Макс вытащил пачку сигарет.

Курил он прямо в столовой. И от запаха дешевого табака – а Влад предпочитал сигары и пороку предавался в курительной комнате – у меня заломило виски.

– Не кривись, Ливи… я понимаю, что тебе не шибко симпатичен. Ты у нас дамочка с гонором, на кривой козе не подъедешь. Влад любит вещички с переподвыпердом. – Макс выпустил струйку дыма и провел серебряным ножом по тарелке. – Чтоб не как у всех… он же ж особенный, избранный… дерьмо собачье. И ты, Ливи, ныне в дерьме. Муженек твой деньги у людей взял. А вернуть не вернул. Большие деньги, Ливи… очень большие деньги.

Я сглотнула.

Я не была дурой. Точнее, полагала, что не была, но… если Макс говорит, что… господи, да я могла бы и сама понять… раньше могла бы… но я предпочла не лезть во Владовы дела. Еще когда мы только поженились, я пыталась интересоваться, однако всякий раз Влад меня останавливал.

Мое дело – дом.

А уж он позаботится о прочем.

И меня это устраивало. А теперь получается… получается, что через фирму отмывали деньги. Чьи? Ясное дело, не от продажи маргариток полученные. И сумма была настолько большой, что Влад не устоял перед искушением. И когда деньги поступили на счет фирмы, он не перевел их подставной, но отправил… куда?

Куда-нибудь в офшорную зону.

– Я не знаю, где он может быть.

– Вижу, дошло. – Макс вздохнул. – И знаешь, Ливи, я почти готов поверить.

– Поверь.

Ушел.

Просто ушел.

Собрался. Поцеловал меня в щеку. Пожелал хорошего дня и ушел.

– Я бы поверил, только, дорогая, дело ведь не во мне… те ребята – это представители клиента. Законные, так сказать… и им нужно убедиться…

– Я отдам все…

– Отдашь. – Макс поднялся и вытер руки салфеткой. – Конечно, отдашь, дорогая. У тебя нет иного выхода. Но этого будет мало… дело не столько в деньгах. Этого убогого найдут рано или поздно. Дело в принципе. Ни у кого не должно и мыслишки поганой зародиться, что такой финт пройдет. А потому извини, Оливия.

…и вот я падаю.

…падаю.

…и никак не упаду.

И устав от непрекращающегося падения, я раскрыла глаза. Падение тут же прекратилось.

Глава 2
Некромант

Будущее Ричарда Годдарда предопределил он сам в возрасте вполне сознательных шести лет, когда ото всей души пожелал, чтобы издохший пес ожил. К огромной его радости, желание это взяло и исполнилось. Однако родители, типичные каро-горожане, радости этой не разделили. Вид изрядно пованивающей – лето в том году выдалось на редкость жарким – красноглазой и явно не настроенной на дружеское общение твари привел их в ужас.

А ужас заставил действовать.

Вызванный дежурный маг вторично упокоил несчастного пса. А заодно посоветовал хорошую школу-интернат, куда Ричард и вынужден был отправиться.

Мама плакала.

Но она плакала по любому поводу, и к слезам этим Ричард, как и его братья с сестрами, давно уже притерпелся. Отец был молчалив и сосредоточен. Он самолично сложил скудные пожитки Ричарда в огромный чемодан, с которым дед его отправился завоевывать столицу, и, глянув на сына с высоты изрядного своего роста – соседи злословили, что в роду Торвальда Годдарда отметились ледяные великаны, сказал:

– Мальчик мой. Я верю, мы еще будем тобой гордиться…

А матушка вновь разрыдалась.

Отец помог донести чемодан до наемного экипажа и легко закинул в багажное отделение. Поднял Ричарда. Заглянул в глаза. И, посадив на лавку, вытащил скудный кошель.

– Веди себя хорошо. Не позорь семью.

В кошеле Ричард обнаружил целое состояние – пять серебряных империалов и горсть меди. И это стало лучшим признанием в родительской любви.

Дальше было просто.

Дорога много времени не заняла. Извозчик, зная о цели поездки, был молчалив и поглядывал на Ричарда с явной опаской – потом Ричард привыкнет к этому взгляду. Лошади шли ровно. Улицы были пусты. И собственная жизнь представлялась Ричарду простой и понятной.

Он станет некромантом.

Редкий дар для семьи потомственного каро… тем лучше. Он станет известным некромантом. И отец действительно будет им гордиться. А мама плакать, но на сей раз от счастья. Братья завидовать, особенно Годфрид. Небось больше ему не драть нос, потому что он старше Ричарда на два года. Зато у него дар обыкновенный мастеровой и слишком слабый, чтобы имело смысл его развивать. Так папа сказал.

В школе Ричарда приняли.

Ему даже понравилось.

Разумом он обладал живым, и учеба давалась легко. Десять лет пролетели как один день. И на выпускном матушка, изрядно постаревшая и поседевшая, плакала от радости, как и мечталось. Отец был спокоен, но доволен – Ричард это чувствовал.

– Я перемолвился с дядей Бергусом.

Отец хлопнул Ричарда по плечу, и тот едва устоял. То ли выдохлась кровь легендарных великанов, то ли подавил ее темный магический дар, но в свои шестнадцать лет Ричард выглядел на четырнадцать. Невысокий – сестры и те переросли его, – худощавый, он видом своим вызывал у старшего Годдарда недоумение. Будь он не столь уверен в жене, глядишь, и засомневался бы.

– Возьмет тебя в управу. Помогать станешь.

С его точки зрения, будущее Ричарда было предопределено.

Работа.

Нетяжкая должность младшего помощника, благо помимо некромантии, коя представлялась искусством темным и, что куда хуже, на редкость бесполезным, Ричард мог кое-что и в стихийной магии. Карьера, вершиной которой при должном старании – а старание в своих детях Годдард воспитывал, не жалея ремня, – станет должность мага при третьей городской управе.

Женитьба.

Торвальд и невесту присмотрел, хорошую девушку из семьи с обширными связями, которые во многом должны были облегчить карьерный путь сына…

И все это, просто и безыскусно, он изложил Ричарду, рассчитывая если не на благодарность, то хотя бы на понимание. Но средний сын нахмурился, дернул узеньким плечиком, выворачиваясь из-под отцовской крепкой руки, и сказал:

– Извини, папа, но у меня другие планы.

– Чего?!

Вопрос этот вызвал у матушки новый поток слез и стенаний – причем непонятно было, за кого она переживает, за мужа ли с его слабым сердцем, за неблагодарного отпрыска или за гортензии, которым накануне досталось от соседской собаки.

– Я не собираюсь тратить свой талант на переписывание отчетов.

– Чего? – чуть тише – все же выносить семейную ссору в люди было не лучшей идеей – спросил Торвальд.

– Я отправляюсь в столицу. Поступлю в Академию и…

– Денег нет.

– Папа! Пойми, пожалуйста, то, что ты предлагаешь, хорошо для Года… или вот для Крони, но не для меня… я же сдохну от тоски…

Торвальд нахмурился.

По его глубочайшему убеждению всякая тоска неплохо лечилась тяжкою работой.

– Некроманты всегда неплохо зарабатывают, – Ричард чувствовал, что высокие идеи предназначения и необходимости личностного роста далеки от отцовского сознания, а потому прибегнул к аргументу простому и понятному.

И Торвальд призадумался.

Оно, конечно, верно. Некромантам, которые при дипломе, платят изрядно. Вон, дома-то у них хорошие, в Белом квартале ставлены, но… это ж сколько учиться?

– Пять лет, – ответил Ричард. – И два года полевой практики, чтобы получить полный допуск.

– Семь лет.

Семь лет жизни, потраченных впустую. И более того, проплаченных из семейного бюджета, на котором и без того лежали неподъемным грузом приданое троим дочерям, расширение семейного дела, ремонт крыши и тысяча ежедневных обязательных трат…

– Нет.

– Отец! – Ричард не собирался вот просто так отказываться от мечты.

– Нет, – Торвальд покачал головой. – Работать пойдешь. Хватит на шее сидеть…

– Я…

– Хватит! – На этот окрик обернулись и вороны, обретавшие при городской школе. А заодно уж и выпускники, и родители их, и учителя.

Матушка тоненько всхлипнула. Сестры хором вздохнули – ссор они не любили. А старший братец сочувственно похлопал Ричарда по плечу:

– Привыкнешь.

Привыкать к семейной жизни вновь Ричарду не хотелось. Признаться, его всегда несколько тяготила многочисленная и шумная родня, которая не ограничивалась братьями и сестрами, но включала еще двоих дядьев с женами и бесчисленное количество кузенов и кузин. В школе-интернате было не в пример тише.

Спокойней.

И Ричард вдруг явственно осознал, что если уступит, то до конца долгой своей жизни – а маги живут куда дольше обыкновенных людей – не видать ему покоя. И закрыв глаза – приступ отчаянной смелости требовал немалой силы духа – сказал:

– Я все равно поеду в столицу.

Ответ отца был прост, понятен и нецензурен.

Однако в столицу Ричард поехал. С тем же чемоданом, который верой и правдой служил не одному поколению Годдардов, и пустым кошельком. Последнее обстоятельство, по мнению Торвальда Годдарда, так и не смирившегося с этаким откровенным проявлением сыновней непочтительности, должно было отрезвить отпрыска и вернуть его, раскаявшегося, в отчий дом.

Торвальд был упрям.

Правда, не учел он, что качество это унаследовал и Ричард.

В столице ему пришлось туго. Провинциал с большими амбициями, но без денег? Этим никого не удивишь. Нет, в Академию магии Ричард поступил – все же даром Боги наделили немалым, а к нему приложились отличные отметки и рекомендательное письмо директора школы, некогда имевшего честь в Академии обучаться. Однако будущее оказалось вовсе не столь радужным, как представлялось сие Ричарду.

Пустой кошелек не спешил наполняться.

Подработка, на которую Ричард серьезно рассчитывал – все же школа давала право на использование магических сил четвертого и даже третьего уровня, – не находилась. В столице и без него хватало магов-недоучек, что порождало жесткую конкуренцию. И единственное, что ему удалось найти, – место смотрителя при полупарализованном старике, чей дурной нрав и привычка сквернословить отпугнули профессиональных целительниц и трех родных дочерей.

Старик обретался в маленькой душной квартирке, где пришлось поселиться и Ричарду.

Того, что платили за присмотр, худо-бедно хватало на еду и необходимые мелочи, а вот одежду приходилось искать в лавках старьевщика. Благо их в квартале Гончаров хватало.

Пожалуй, будь Ричард менее упрям, он бы вернулся.

Порой он даже мечтал о возвращении, живо представляя себе радость матери и скупую похвалу отца – не всяк способен признать свои ошибки, но мечты оставались мечтами.

Он учился.

Он вгрызался в пресловутый гранит науки, поскольку именно в ней находил отдушину. За манускриптами забывался и голод, и зловредный старик, полночи оравший матерные песни. На практикумах, сотворяя из костей и плоти нечто живое, Ричард чувствовал себя всемогущим, а не нищим оборванцем, на которого в Белом городе поглядывали с немалым подозрением. И в письмах домой, регулярных, пусть и стоило отправление целых три медяка, он писал исключительно об учебе.

Восторженно.

Так, чтобы понял отец – сын был прав в своем выборе.

Об Академии, сотворенной в белом мраморе. Об однокурсниках, которые Ричарда любили и, несомненно, помогали во всем. Последнее, конечно, было ложью. С однокурсниками отношения не заладились с первого дня. Кто он? Потомственный каро, прибывший из какого-то городка, о существовании которого большинство жителей Кристанена и не подозревали. И как смел он, провинциальный зазнайка, подумать, что в силе и таланте равняется почтенным лойро, чья кровь благословлена Богами?

На Ричарда смотрели сначала с недоумением.

Потом с удивлением – как вышло так, что он, никчемный, сумел перебраться через рубеж первой сессии, на котором отсеялась треть группы. И в числе ушедших были господа куда как достойные. К примеру, единственный сын лойро Ивельссона, императорского казначея. Или вот младший отпрыск двоюродного брата Императора?

Учителя были беспристрастны.

Неподкупны.

Так казалось Ричарду, и не ему одному.

И он, чувствуя растущую к себе ненависть, лишь крепче стискивал зубы.

Не дождетесь!

Вторая сессия прошла легко. На третьей он получил алую ленту лучшего ученика группы и, что куда приятней, двадцать золотых монет премии. Это позволило ему покинуть опостылевшего паралитика, норов которого ухудшался день ото дня, а здоровье оставалось богатырским, и снять комнатушку у тихой вдовы. К комнатушке, точнее закутку за ширмой, прилагались ужины и завтраки, что было уже роскошью. Остаток денег Ричард придержал, здраво рассудив, что такая удача часто не случается.

Но ему удалось повторить подвиг и на четвертой сессии…

К пятой он подходил куда спокойней, а после нее сам собой отыскался способ дополнительного заработка. Ричард без тени сомнений взялся за работы для тех, кому учиться, собственно говоря, было лень, а родительское состояние позволяло этой лени потакать.

Брался он не только за профильные предметы, здраво рассудив, что принцип составления рефератов везде един, а потому к выпускному курсу изрядно расширил свой кругозор и даже успел углубленно изучить некоторые, весьма специфические, ответвления магической науки, как, к примеру, рунопись и оркский шаманизм. Впрочем, ум его и знания лишь усугубили пропасть между Ричардом и однокурсниками, которых этакая кладезь талантов у того, кто этими талантами обладать не должен был в силу низкого происхождения, вовсе не радовала.

Не единожды Ричарда пытались поучить уму, однако, невзирая на урожденную тщедушность, он был крепким, вертким и неожиданно сильным, а еще не стеснялся использовать приемы дворовых драк, в коих не было присущего дуэлям изящества.

К пятому курсу Ричарда, к огромному его облегчению, оставили в покое.

Он даже понадеялся, что жизнь его все-таки налаживается… зря. Не сумев самостоятельно избавиться от противника, самим своим существованием низводившего великое искусство некромантии до понятного разуму ремесленника предмета, однокурсники не постеснялись обратиться за помощью. И отнюдь не к боевикам. Те, будучи в большинстве своем происхождения обыкновенного, аристократов недолюбливали, а Ричарду сочувствовали, проявляя свое сочувствие живо, ежедневными тренировками, которые он поначалу ненавидел всей душой, но позже осознал их полезность. Нет, некроманты воззвали к прекрасным дамам с факультета изящных магических искусств. Конечно, кто еще поймет лойро, как не лайра, в чьих жилах течет та же голубая кровь, а вереница предков не короче твоей.

Мог ли простой каро устоять перед благородной Орисс дель Виро, единственной и горячо любимой дочерью градоправителя, столь прекрасной, что само существование ее казалось чудом? И Ричард, впрочем, как и вся мужская часть Академии, от старика-подгорца, служившего привратником, до почтенных лет декана, любовался этим чудом.

Издали.

Ибо чудо охранялось весьма тщательно, и не только чарами, но и крючконосою орчанкой, следовавшей за подопечной неотступно. Чудо к орчанке, как и к учебе, относилось с одинаковым безразличием. По-настоящему Орисс дель Виро заботило лишь собственное будущее, в частности грядущее замужество. С кем?

С кем-нибудь достойным.

К примеру, с Императором, который так удачно овдовел.

История умалчивает о том, чего стоило уговорить Орисс на авантюру. Но достаточно было нескольких слов, произнесенных нежным голосом, пары-тройки взглядов.

Вздохов.

И одного признания, что сердце ее давно и прочно занято… кем? Ричардом. Здравый смысл, конечно, подсказывал, что не бывает сказок, в которых бы лайра, жертвуя титулом и привилегиями, выходила бы замуж за простого некроманта, пусть и с неплохими перспективами. Но в кои-то веки Ричард к здравому смыслу отнесся без должного внимания. За что и поплатился. Роман тайный – а как иначе, если орчанка не дремлет? – протекал бурно. И закончился приглашением в некий храм на окраине, жрец которого за малую мзду готов был произвести обряд, не требуя обязательного – прекрасной Орисс не исполнилось еще и двадцати – благословения родителей.

Обряд состоялся.

Невеста была молчалива, а лицо ее скрывал плотный полог, что соответствовало традиции, хотя и несколько насторожило Ричарда. Но счастье было так близко… и когда жрец разрешил полог откинуть – судьбы были соединены волей Богов, о чем и состоялась запись в Книге – Ричард воспользовался своим правом мужа…

…закаленные некромантией нервы не позволили заорать от ужаса.

И в обморок он не грохнулся, хотя желание было… и не стал устраивать скандал, здраво рассудив, что толку от этого не будет. Нет. Ричард поклонился своей жене – седовласой даме столь почтенных лет, что, верно, постарайся, она бы и Первую Магическую припомнила. Та ответила безумною улыбкой…

…у храма Ричарда встретили однокурсники, сгорающие от желания поздравить. И прекрасная Орисс лично поднесла сервиз из белого фарфора, а с ним – пожелания долгих счастливых лет супружества…

Этого он не забыл.

Нет, супруга, оказавшаяся лайрой, чьей-то вдовой троюродной теткой, прочно пребывающей в маразме, была тиха и незлобива. И прожила, на счастье Ричарда, недолго, оставив ему в наследство полторы дюжины кошек и сундук с пожелтевшим кружевом. Но сама эта выходка раз и навсегда убедила его в том, что никогда-то он, Ричард, что бы ни сотворил, не станет равным им, благородным.

Плевать.

Академию он окончил с отличием, но права произнести прощальную речь был лишен. А с ним – и права выбрать место работы. Как-то сразу стало очевидно, что в столице провинциальные некроманты, пусть и особой императорской грамотой жалованные, не слишком нужны. Бывшие однокурсники, впервые искренне пожелав Ричарду удачи – некроманту она пригодится, заняли свои места, кто ушел на императорскую службу, кто – в семейный бизнес, главное, что путь их был прост и понятен.

А вот что делать Ричарду?

Поступить на службу Императору? Его бы взяли, скажем, помощником штатного некроманта, коим стал не самый одаренный из сокурсников. И даже мысль о том, чтобы подчиняться человеку, которого Ричард в глубине души презирал, как и прочую «белую кость», ему претила.

Уехать в родной город?

И признать, пусть через пять лет, что Ричард был не прав? Нет, этого не позволяла уже гор– дость.

Семейного дела, во всяком случае такого, где был бы применим дар некромантии – вряд ли все его высшее образование вкупе с золотым дипломом пригодились бы на стройке, – у него не имелось. Да что там дела, у Ричарда не было даже такой малости, как семейный склеп с вереницей предков, готовых поделиться с благородным потомком силой. Единственной неупокоенной душой, в существование которой отец соглашался поверить, была пратетушка Брунхильд, при жизни отличавшаяся на редкость склочным нравом, и потому, назло невестке и всей прочей родне ждавшей тетушкиной смерти с плохо скрываемым нетерпением, она восстала. Увы, единственное, чем могла поделиться пратетушка, – это последние сплетни, которые она собирала с неустанным рвением…

Не было и дома, куда Ричард наведался, дабы продемонстрировать отцу, братьям и прочим родственникам, число которых возросло вдвое, свой диплом. Вид его, впрочем, отца не вдохновил.

– И чего делать станешь? – поинтересовался он, протянув матушке очередной платок.

– Работать пойду… свободным некромантом.

Решение было не то чтобы совсем уж спонтанным, скорее единственно возможным, поскольку аккурат перед отъездом профессор Горвиц, на чье покровительство Ричард всерьез рассчитывал, бледнея и заикаясь, произнес длинную речь: аспирантура – еще одна надежда – невозможна, во всяком случае, та, которая за государственный счет, поскольку единственное место отдано.

И кому?

Естественно, лойру Фицхарду, весьма талантливому юноше, за которого лично просил Император. А Императору, как известно, не отказывают. Конечно, и Ричарду будут рады в Академии, ибо стремление его к знаниям более чем похвально, но… остаться у него вряд ли выйдет.

Со всем уважением.

Уважение это Ричард, вспылив – все же до последнего надеялся, что его ум, талант и сила что-то да значат, посоветовал засунуть в место, где уже пребывали его несбывшиеся мечты и первая любовь. Прозвучало это не совсем цензурно, увы…

– Бродягою, значит. – Отец хмыкнул и крутанул поседевший ус. – Остепенился б ты, бестолочь.

Нет, в чем-то он сына понимал и даже уважал за упорство – добился же своего, паскудник, – но всему предел быть должен! И ладно, побездельничал он пять лет в своей Академии, так пора и поработать. С дипломом императорским его, быть может, в Управу примут. Если не старшим, то хотя бы штатным некромантом. А там, со временем, при должном упорстве, коего Ричарду было не занимать, и до старшего дорастет. В остальном отцовские планы за пять лет не изменились.

– Мне нужно собрать материал для диссертации. – Ричард заложил руки за спину и плечи расправил, стараясь выглядеть солидней, однако на фоне братьев, что родных, что двоюродных, он терялся. – А здесь это вряд ли возможно. Кроме того, в нашем городе хватает некромантов… высокая конкуренция… ввиду последних тенденций к уменьшению плотности нежити из расчета на душу населения…

В глазах старшего братца мелькнула тоска. Он-то никогда не отличался хорошо подвешенным языком, а тут…

– А и вправду, некромантов развелось, упырям не продохнуть… – сказал двоюродный братец, почесывая живот.

– Именно! Это из-за нецелесообразного распределения ресурсов. Все стремятся в города, тогда как подавляющее число сельских жителей…

– На деревню, стало быть, поедешь? – Отец не собирался отговаривать Ричарда. Во-первых, понимал, что сие бесполезно, во‑вторых, если уж хочет, пусть едет. Вон, собственная Торвальда тетушка сорок лет тому уехала на деревню и была весьма счастлива на собственной ферме.

Свинок растила.

Коровок держала. И при случае радовала Торвальда и племянников свежим маслицем и солонинкой. Быть может, и вправду этому неугомонному на свежем воздухе лучше будет? Упыри упырями – дело-то житейское, но, глядишь, встретит какую селянку, осядет.

Остепенится.

И Ричард, к немалому своему удивлению, получил помимо матушкиных слез отцовское благословение, пару дружеских подзатыльников от старшего и младших братьев, со старшим ростом сравнявшихся, а заодно и долю от семейного дела – сто сорок пять золотых. Этого, вкупе с тем капиталом, который удалось собрать на рефератах, хватило не только на новые сапоги из кожи виверны и горный плащ, но и на сумку с минимальным необходимым инвентарем, включая ритуальный кинжал. Кое-что Ричард и сам добыл, благо императорский диплом позволял ему реквизировать бродяг и висельников на нужды науки… в общем, к новой жизни он был готов.