Текст книги "Репутация плохой девочки"

Глава девятая

Женевьева

Через три часа после встречи с Эваном я все еще ругаю себя. В момент торжествующей глупости рот перестал меня слушаться, и теперь я должна материализовать свидание из воздуха. Как только ложь слетела с моих безрассудных уст, Эван, естественно, разозлился, хотя и делал все возможное, чтобы вести себя так, точно в этом нет ничего особенного. Иногда он забывает, что я слишком хорошо его знаю. Все его заморочки. Итак, притворяясь, что внутри он не кипит от злости, Эван расспросил меня о том, где и когда пройдет свидание, поэтому одна ложь последовала за другой, а потом еще и третья. Мне удалось уклониться от ответа на вопрос, кто мой избранник: я настаивала на том, что Эван не знает этого парня, однако не решилась бы утверждать, что он не устроит проверку. В этом и состояла загвоздка.

К восьми часам вечера мне нужно найти мужчину, который куда-нибудь меня пригласит.

Поскольку я не собираюсь регистрироваться в Tinder’е ради фальшивого свидания, чтобы обмануть бывшего, я отправляю SOS в наш групповой чат, а затем бегу к Стеф и Алане устроить по этому поводу совместный мозговой штурм. Хайди на работе, что, вероятно, хорошо, ведь ее советы в чате были совершенно бесполезны. «В какие игры играешь, то и получаешь», – написала она в своей типичной бессмысленной манере.

Ох. То есть… она права, черт возьми.

– Итак, ты эмоционально мастурбировала, чтобы подразнить Эвана своими сиськами, а затем отшила его, – говорит Алана в ответ на мое объяснение событий. Мы сидим на крыльце на заднем дворе их дома, и я пытаюсь представить, что в моем сладком чае есть водка. – Знаешь, – и я не принимаю его сторону, – я бы назвала это смешанными сигналами.

– Кажется, я неправильно рассказала. Это он пришел ко мне.

Стеф смотрит на меня с удивлением.

– Да. Но тебе вроде как понравилось.

– Ничего страшного, если это так, – успокаивает меня Алана, развалившись на качелях на веранде и раскачиваясь взад-вперед. – У каждого свои причуды.

– Это не причуда.

Хотя теперь, когда подруга назвала это так, полагаю, она не так уж далека от истины. Между нами с Эваном всегда существовало это напряжение. Мы то отталкивали, то притягивали друг друга. Заставляли ревновать и манипулировали. Все это часть вредных привычек, от которых я пытаюсь избавиться. И тем не менее, делая это, я повторяю те же шаги. Новая мелодия – тот же старый танец.

– Это магия члена плохого парня, – произносит Алана со своей ровной интонацией, лишенной юмора. – Она сводит нас с ума. Это не наша вина, что испорченные парни лучшие в постели.

Ну, в ее словах есть смысл. И когда дело доходит до Эвана Хартли, меня приводят в замешательство самые случайные вещи. Мелочи, которые пробуждают воспоминания и вызывают непроизвольные реакции. Мое тело было настроено на определенные раздражители. Это инстинкт. Вторая натура. Он облизывает губы, и я начинаю представлять его лицо у себя между ног. Сегодня все дело оказалось в том, как пахли его волосы.

И уж точно не помогало то, как он у бассейна насмехался надо мной по поводу секса, а потом попросил встретиться с ним позже в нашем месте.

Я придумала предлог для свидания только потому, что уже почти готова была принять его приглашение. Ведь что плохого в небольшом сексе по обоюдному согласию между друзьями, верно? Никакого вреда… пока этот небольшой секс не приведет к большому сексу, и тогда мы станем проводить вместе каждую свободную минуту, устраивая неприятности и затевая драки, поскольку каждое необузданное приключение и очередная ссора выжмет из нас еще чуточку адреналина.

– Я ничего не могу с собой поделать рядом с ним. Он как зависимость. Я стараюсь вести себя равнодушно, но потом он улыбается, флиртует и вынуждает меня флиртовать в ответ, – признаюсь я. – Но если я не избавлюсь от этой привычки, то никогда не начну жизнь с чистого листа.

– Значит, мы разорвем этот порочный круг, – решает Алана. – Просто нужно найти кого-то, кто выглядит полной противоположностью Эвана. Вызвать замыкание в системе, так сказать.

– Ну, это исключает практически всех, кого мы знаем.

Мысленно вычеркнув имена парней, которые являются либо его друзьями, либо теми, кого я терпеть не могу, прихожу к выводу, что в этом городе почти не остается людей, которые не были бы моими родственниками. Бродить по студенческих барам в поисках случайного придурка из Гарнета тоже не похоже на мое представление о хорошем отдыхе.

– А что насчет того парня с прошлой ночи? – спрашивает Стеф. – Того, кто подошел к тебе и Хайди.

– Кого? Харрисона?

Она ведь несерьезно.

– Нет, это же идеально. – Алана садится. Ее лицо светлеет, когда она все больше проникается этой идеей. Девчонка просто королева интриг. – Это правда подходящий вариант.

Стеф кивает.

– Судя по тому, что нам рассказала Хайди, этот парень определенно в тебя влюблен.

– Но он… – У меня даже на языке неприятный привкус. – Полицейский. И носит брюки цвета хаки. Туристы носят брюки цвета хаки.

– Вот именно, – Алана понимает, что все кусочки складываются воедино, а потом устремляет на меня решительный взгляд. – Анти-Эван. Он само совершенство.

– Всего лишь одно свидание, – напоминает Стеф. – Оно избавит тебя от Эвана, к тому же есть способы провести ночь и похуже, чем получить бесплатный ужин от парня, у которого нет никаких шансов затащить тебя в постель.

Это правда. И она права. Харрисон был очень мил. Что касается свиданий, то конкретно это связано с минимальными ожиданиями и таким же риском. Худшим, я думаю, станет то, что нам не о чем будет говорить, и мы сразу поймем: у нас нет абсолютно ничего общего. Но мы просто неловко расстанемся в конце вечера, и нам больше никогда не придется видеть друг друга. Вот так просто. И если появится Эван, он бросит один взгляд на Харрисона, решит пожалеть меня и уйдет, от души посмеиваясь. Я могу с этим справиться, если подобный шаг удержит Эвана на расстоянии.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Операция «Бойскаут» началась.

Поскольку я не знаю никого, у кого бы имелся номер копа в телефоне, и нет ровно никаких шансов, что я позвоню в полицейский участок поболтать, мне требуется немного творческих усилий и кое-каких фокусов в социальных сетях, чтобы проникнуть в личные сообщения Харрисона. Его лента в Instagram[9]9
  Здесь и далее: деятельность социальной сети запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности (согласно ст. 4 закона РФ «О средствах массовой информации»).


[Закрыть] очаровательна, если не сказать – трогательно пресная. Но я убеждаю себя, что это делает Харрисона совершенно безобидным поклонником и что я встаю на путь исправления. Больше никаких плохих парней.

Я: Было здорово увидеть тебя.

Я: Прости, что нас прервали. Поужинаем сегодня?

Довольно наглое заявление, но я девушка целеустремленная. И у меня срочное дело. К счастью, Харрисон отвечает через пару минут.

Харрисон: Вот так сюрприз. Да, было бы круто.

Харрисон: Забрать тебя в семь часов?

Я: Давай. Но патрульную машину оставь дома.

Харрисон: Принято. Увидимся.

Ну вот. Было не так уж сложно.

За последний год своего преображения я поняла одну истину: перемены – это выбор, который мы делаем каждый день, тысячу раз на дню. Сначала мы решаем сделать лучше что-то одно. Затем другое. Потом следующее. И что-то еще. Поэтому, возможно, за то, что я пригласила хорошего парня на фальшивое свидание, чтобы обвести своего бывшего вокруг пальца, меня вряд ли причислят к лику святых, но… в общем, как говорится, идем к цели маленькими шажками. Дело в том, что прежде меня бы ни за что не застали в одной комнате с Харрисоном. Но кто знает, может, мы выйдем из этой ситуации друзьями.

Глава десятая

Эван

Женевьева делает это дерьмо нарочно. Ей нравится знать, что у нее по-прежнему есть власть морочить мне голову, соблазнять меня только для того, чтобы в последний момент слиться. Что меня больше беспокоит, так это какой-то таинственный парень. Гребаный парень, который подумал, что нацелиться на Джен прямо у меня под носом – это хорошая идея. Попрощайся с жизнью, придурок.

Излишне говорить, что я на взводе, когда возвращаюсь домой после работы. Но не успеваю сделать и трех шагов за дверь, как Купер тут же набрасывается на меня.

– Эй, – доносится его голос из гостиной, где они с Мак сидят на диване и смотрят телевизор, – ты связывался со Стивом по поводу фитингов для труб?

– Что? – Я снимаю ботинки и слишком резко кидаю ключи на приставной столик. – Нет, мы с Леви были дома у Джен.

– После чего тебе следовало заехать в офис и позвонить Стиву по поводу заказа для отеля. Эти детали нам завтра понадобятся для замены сантехники на втором этаже.

– Так сам и позвони.

Я прохожу на кухню и беру пиво из холодильника. Дейзи, более возбужденная, чем обычно, подбегает ко мне и виляет хвостом.

– Кажется, она хочет на прогулку, – замечает Мак. – Не против пройтись с ней?

– Ты прилипла к дивану или что-то вроде того?

– Эй! – Купер сразу вскакивает, очевидно, все еще способный передвигать ногами. – Что за тон?

– Я только что вошел в эту чертову дверь, а вы двое не можете подождать и десяти секунд перед тем, как вцепиться мне в глотку. – Я выбрасываю пробку от бутылки в мусорное ведро и щелкаю пальцами, указывая на Дейзи, от чего та скулит и возвращается к Мак. – А чем вы оба занимались сегодня? Вместо нытья и жалоб оторвали бы свои задницы и сами это сделали.

Не проявляя ровным счетом никакого интереса к нашему разговору, я направляюсь в гараж.

Что меня приводит в бешенство, так это то, что Джен не ходит на свидания. Мысль, будто она надевает красивое платье и наносит макияж, чтобы привлекательно выглядеть за ужином, просто смехотворна. Она скорее отгрызет себе руку, чем станет вести светскую беседу за закусками. Так что же это – какая-то изощренная попытка убедить меня, что она изменилась? Чушь. Джен из тех девушек, которые угоняют мотоцикл возле байкерского бара лишь для того, чтобы покататься. Она ни при каких обстоятельствах не позволяет парню отодвигать ей стул.

Может, сейчас позволяет.

Назойливый внутренний голос так и норовит пошатнуть мою убежденность. Что, если красивые платья и застольные беседы теперь ее конек? Неужели это так невероятно? Но вдруг девушка, которую я знал в прошлом году, уже не та, что…

Я тут же прогоняю эту мысль. Нет. Просто нет. Я знаю Женевьеву Уэст как свои пять пальцев. Знаю, что ее возбуждает. Помню, что заставляет ее улыбаться и вызывает слезы на глазах. Я могу распознать любое ее настроение и проникнуть в самые глубокие, мать вашу, уголки ее души. Может быть, она и одурачила себя, но не меня.

Повернувшись, я снимаю рубашку, отбрасываю ее в сторону и начинаю бить по тяжелой груше, свисающей с потолка в углу гаража. Пыль взлетает с поверхности при каждом ударе моих кулаков. Огромные вздымающиеся столбы мелкого серого порошка. Первые несколько попаданий парализуют мои нервы, выбивают шум из головы. Острая, стреляющая боль отдается в руках, затем в предплечьях, локтях и выше, пока не притупляется, и я почти перестаю ее чувствовать. Но я все еще чувствую ее. Везде. Все время. Она занимает все мои мысли.

Джен бросила меня. Парня, который всю ночь проспал в кресле у ее больничной койки в тот раз, когда она получила сотрясение мозга, упав с дерева во время забега по скалолазанию с двумя своими братьями. Меня, в чьих объятиях она рыдала каждый раз, когда мать пропускала важное событие в ее жизни.

Она просто уехала, ничего мне не сказав.

Нет. Даже хуже – не попросила меня поехать с ней.

– У тебя на руках не останется ни одного живого места, если не обмотаешь кулаки бинтами. – Купер подкрадывается ко мне и встает за грушей, чтобы удерживать ее, в то время как я в основном игнорирую его, пытаясь сосредоточиться на своей цели. На груше уже появились небольшие капельки моей крови. Да плевать.

Когда я не отвечаю, он продолжает:

– Ну же, что происходит? Что-то случилось?

– Если ты собираешься болтать, то можешь валить. – Я бью кулаком по мешку. Промахиваюсь. Сжимаю кулаки все сильнее. С каждым новым взмахом отвлекаться все труднее, и по мере того, как тело перестает реагировать на болезненные ощущения, эффект от изнуряющих ударов тоже проходит.

– Так дело в Джен. – Рядом раздается вздох неодобрения и разочарования, словно я пришел домой с двойкой в табеле успеваемости. Это так утомительно – иметь брата, который возомнил себя моим отцом. – Когда ты уже забудешь об этом? Она отшила тебя, братец. Что еще можно сказать?

– Помнишь, как ты благодарил меня за помощь с Мак в прошлом году? – задаю ему вопрос. Я усвоил урок. Тогда я был свидетелем его перехода на темную сторону, когда Куп начал влюбляться в богатую цыпочку и он не раз просил меня не вмешиваться. Что ж, брат был прав. – Ну, сейчас то же самое.

– Просто пытаюсь присмотреть за тобой, – объясняет он, будто я упускаю смысл. А потом, видя, как я начинаю терять терпение, Купер меняет тему: – Ладно, давай выберемся ненадолго. Прогуляемся. Проветришь мозги, так сказать.

– Я пас.

Одно я выяснил задолго до этих событий: нет ничего, что могло бы вытеснить мысли о Женевьеве из моей головы. Она забралась мне в душу, поселилась в моем сердце, и я не в силах вырвать ее оттуда, не разорвав себя на куски.

На секунду между ударами по груше я ловлю взгляд Купера. В его глазах мелькают отчаяние и беспомощность. Но я не могу заставить брата почувствовать себя лучше и не возьму на себя ответственность за попытки.

– Иди, Куп.

Стиснув зубы, он выходит из гаража.

Вскоре после этого я перестаю колотить грушу. Костяшки моих пальцев в крови, кусочки плоти свисают с костей. Просто омерзительно.

Когда у меня в кармане жужжит телефон, я на мгновение впадаю в нетерпеливое предвкушение, ожидая, что это Джен, а затем чертыхаюсь про себя, когда вижу имя моей матери.

Шелли: Привет, малыш. Просто проверяю, как ты.

Ага, моя собственная мать у меня в контактах значится не как «мама», а как «Шелли». Это о многом говорит.

Она писала мне в попытке возродить наши отношения после того, как пару месяцев назад Купер ненадолго сдал ее под арест за кражу у него нескольких тысяч. Ему уже давно надоели ее выходки, но для брата это стало последним оскорблением. Последним предательством.

Я не сказал Куперу об этих сообщениях, ведь, насколько мне известно, она для него умерла. Признание в том, что я с ней общаюсь, чертовски бы взбесило его.

Не то чтобы я так уж снисходителен к ней. По крайней мере, больше нет. Многие годы я верил в ее невиновность, даже когда чувствовал, что ей нельзя доверять. Что каждый визит матери был просто предвестником очередной нарушенной клятвы и ухода без прощания. Я просто не понимаю, как ее игнорировать.

Вздохнув, быстро отправляю ответ.

Я: Все нормально. Как ты?

Шелли: Я в Чарльстоне. Надеялась, может, ты приедешь навестить меня?

Я долго смотрю на экран. В течение нескольких недель она настаивала на том, что исправилась. Начала все с чистого листа и тому подобное. В своем последнем сообщении Шелли просила у нас шанс на примирение, но, если посчитать, сколько шансов мы подарили этой женщине, число окажется просто смешным. Когда-то мы с Купером были детьми и нуждались в матери. Теперь мы прекрасно обходимся без нее. Черт возьми, мы даже лучше ладим. Жизнь становится гораздо менее напряженной без женщины, которая приезжает в город каждые несколько месяцев или лет, несет какую-то чушь о новых возможностях и заманчивых перспективах, хотя на самом деле все, что ей нужно, это место для ночлега и немного денег. Пока однажды утром мы не проснемся и не обнаружим, что ее уже и след простыл. Банка из-под кофе пуста. Комната Купера обчищена. Или что-то в таком духе: нас уже не удивит любая низость со стороны Шелли.

Когда я своевременно не отвечаю, всплывает еще одно сообщение.

Шелли: Пожалуйста! Мы могли бы начать с чего-то простого. Кофе? Прогулка? Что захочешь.

Пока меня терзают сомнения, приходит новое СМС.

Шелли: Я скучаю по своим сыновьям, Эван. Прошу.

Я стискиваю зубы. Дело в том, что мне совершенно не нужно это чувство вины. Она не может сейчас разыгрывать роль заботливой мамочки после стольких лет равнодушия и пренебрежения.

В ее следующем сообщении указано время и место. Ведь Шелли прекрасно знает, как я смягчаюсь, когда дело касается ее. Я всегда был таким. Она бы не посмела вот так подойти к Куперу. Что еще более коварно и несправедливо.

И все же, даже понимая это, мне очень хочется поверить матери, дать ей шанс доказать, что она может стать порядочным человеком. Хотя бы ради нас.

Я: Я подумаю и напишу тебе.

Но примирение – это труднодостижимая цель. Куп решил унести эту обиду с собой в могилу. Уверен, он был бы счастливее, если бы ему больше никогда не пришлось иметь с ней дело. Что до меня, ну, если по-честному, то, наверное, я все еще переживаю из-за всего этого. В прошлый приезд она превосходно исполнила свою роль, на сегодняшний день это можно назвать ее лучшим выступлением: я правда поверил, что она останется и будет настоящей мамой, по крайней мере, насколько она могла ею быть для двух взрослых мужчин, которые едва ее знают.

Нужно ли упоминать, что вся эта хрень позже аукнулась мне, сказанная словами Купа: «Я же тебе говорил».

И поскольку я не в настроении, чтобы снова это слышать, когда позже вечером мы садимся ужинать, я держу при себе новость о том, что Шелли в Чарльстоне. В любом случае она наименьшая из моих забот. Мысли о Джен на ее свидании звучат в моей голове гораздо, гораздо громче.

Пока Мак подает мне картофельное пюре, я представляю, как Джен смеется над шуткой какого-нибудь мудака, пробуя салат или закуски. Купер говорит о бизнесе, а перед моим мысленным взором тот придурок прикидывает, как заманить Джен к себе домой сегодня вечером. Он мечтает о ней обнаженной, размышляет, купить ли ей стейк с лобстером за минет на первом свидании?

У меня так сводит челюсти, что я едва могу есть.

А затем, когда мы убираем со стола, внутренний голос, одолеваемый сомнениями, все не успокаивается: «А что, если Джен действительно нравится этот ублюдок?» Что, если она купилась на его бред, на эту игру? Может, она надела какой-нибудь сексуальный наряд с намерением оставить его на полу в спальне этого парня. Возможно, позже вечером она проведет ногтями по его спине.

Я чуть не пробиваю кулаком стену, но вовремя хватаюсь обеими руками за столешницу, пока помогаю Мак загружать посудомоечную машину.

Что произойдет, если Джен сойдется с ним по-настоящему? Одно дело, если бы она встречалась с кем-то в Чарльстоне и мне бы не пришлось этого видеть. Но сейчас она дома. Если Джен найдет нового парня, то я буду вынужден наблюдать, как они разгуливают поблизости и тычут мне в лицо своими отношениями, пока я на работе, ремонтирую дом ее отца. Или мы столкнемся у нее на кухне, и она станет непринужденно себя вести с пылающими от румянца щеками, которые подскажут мне, что его пальцы недавно были внутри нее. О, вот уж нет. В итоге все закончится тем, что я размажу молотком его чертову руку.

– Мы пойдем прогуляемся по пляжу с Дейзи, – сообщает Мак, аккуратно складывая кухонное полотенце и кладя его рядом с раковиной. – Хочешь с нами?

– Не-а. Все в порядке.

Ничего не в порядке. Ни в малейшей степени.

В тот момент, когда Купер с Мак выходят на заднюю веранду, я хватаю ключи и бросаюсь к входной двери.

В мгновение ока я уже на пути в город, мчусь на мотоцикле, чтобы увидеть все своими глазами. Будь я проклят, если из меня сделают рогоносца.

Глава одиннадцатая

Женевьева

– Кажется, я облажалась, – шепчу я Харрисону, в то время как официант в белой рубашке и черном жилете кладет льняную салфетку мне на колени. На столе уже по три бокала на каждого, а мы еще даже ничего не заказали. Когда официант предложил нам негазированную или газированную воду, я попросила бесплатную. – Я и понятия не имела, что это место такое шикарное.

Или дорогое.

Ресторан открылся совсем недавно, и я заметила его, когда на днях проходила мимо. Придумывая отговорку для Эвана, как раз вспомнила о нем. Сейчас я в своем лучшем легком платье, даже накрасилась и сделала прическу, и все же чувствую себя недостаточно одетой.

Со своей стороны, Харрисон превосходно играет отведенную ему роль, выдавая себя за одного из парней из яхт-клуба, которые приезжают в Авалон-Бэй на летний сезон. На нем поло и эти чертовы брюки цвета хаки с поясом в тон ботинкам. Хотя ему определенно идет.

– Я не возражаю. – Харрисон отодвигает несколько бокалов в сторону, чтобы освободить место для своего меню. – Я редко ужинаю не дома. Приятно иметь повод сходить куда-то.

– Хорошо, но мы, очевидно, разделим чек пополам.

С улыбкой, достойной канала Disney, Харрисон качает головой.

– Я не могу позволить тебе сделать это.

– Нет, серьезно. Я бы не предложила это место, если бы знала. Пожалуйста.

Он откладывает меню в сторону и смотрит мне в глаза с непоколебимой убежденностью. Это старит его лет на десять.

– Если продолжишь попытки впихнуть мне свои деньги, то я приму это за оскорбление. – Потом он подмигивает, от чего на щеках отчетливо проглядывают мальчишеские веснушки, и я понимаю, что он меня разыгрывает.

– Ты делаешь такое лицо, когда надо побыть суровым копом, да?

– Точно, специально отрабатывал его в зеркале, – подтверждает Харрисон, чуть пододвигаясь и понижая голос. – Как у меня выходит?

– Я бы сказала, у тебя все схвачено.

Харрисон отпивает воды, словно только сейчас вспомнил, что первое свидание заставляет изрядно понервничать.

– На днях я остановил старушку за проезд на знак «Стоп». И совершил ошибку, спросив, не видела ли она его. Похоже, она восприняла это как насмешку, мол, я намекаю на ее плохое зрение. И вот, значит, звонит эта самая старушка шерифу и жалуется, что какой-то старшеклассник украл патрульную машину и форму и терроризирует общество.

Я прыскаю со смеха.

– Короче. Мне сказали, что лучше найти способ больше соответствовать роли, – заканчивает он.

Официант возвращается, чтобы принять наш заказ на напитки, и спрашивает, не желаем ли мы бутылку вина. Харрисон предлагает мне карту вин, но я отмахиваюсь от нее. Мой опыт, как правило, ограничивался пятью основными горячительными напитками: виски, водкой, текилой, ромом и джином.

– Позволь мне, – с волнением говорит Харрисон, просматривая список. – Однажды я смотрел документальный фильм о вине на Netflix.

Я улыбаюсь.

– Ботаник.

С довольным видом он пожимает плечами, и кажется, что он очень горд собой.

– Нам, пожалуйста, два бокала пино гриджио две тысячи шестнадцатого года выпуска. Спасибо.

Официант одобрительно кивает. Я подумываю о том, чтобы отказаться, но что плохого в одном бокале вина? Я ведь не пью шоты или коктейли. С нескольких глотков у меня даже захмелеть не получится. Кроме того, не хочется погружаться в подробности своего решения быть трезвенницей до того, как мы закажем еду. Не самая подходящая тема для беседы. Эта давнишняя проблема теперь как незначительный аксессуар, что дополняет образ повзрослевшей, образумившейся Джен.

– Думаю, все прошло хорошо, – хвалю я Харрисона.

– Я немного стушевался вначале, но потом вроде справился, – соглашается он со смехом.

Честно говоря, я ожидала намного более худшего начала нашего фальшивого свидания. Но мы встретились в ресторане, вместо того чтобы он заехал за мной. Отчасти меня беспокоило, что парень придет с цветами или типа того. Поцеловав меня в щеку в знак приветствия, Харрисон признался, что подумывал о том, чтобы принести букет, но понял, что это не мое и подобный поступок, вероятно, смутил бы нас обоих. Он оказался абсолютно прав, и это выставило его в совершенно новом свете.

Сейчас царит спокойная атмосфера, и мы в итоге находим общий язык. Никакого неловкого молчания и беглых взглядов, никаких попыток избежать зрительного контакта, если бы мы стали мысленно продумывать возможные причины для ухода. Осмелюсь даже сказать, что я хорошо провожу время. Как бы странно это ни звучало.

Раньше меня бы никогда не застали в подобном месте. В чем, я полагаю, и заключается вся ирония. Я наконец-то выбираюсь из тени, которую мое прошлое отбросило на мою жизнь. И Харрисон, безусловно, играет в этом немалую роль. Немного застенчивый и сдержанный по сравнению со мной, но милый и забавный, как в семейном ситкоме девяностых. Я не испытываю к нему никакого сексуального влечения, но, возможно, это и к лучшему. Мы с Эваном были полностью зависимы от нашей бешеной сексуальной химии. Она буквально управляла нами.

Но если я собираюсь серьезно отнестись к своему превращению в хорошую девочку, возможно, мне для преображения нужен хороший мальчик, чтобы соответствовать такому образу.

– В общем, – произносит Харрисон после заказа блюд, когда поведал о том, почему больше не может есть мидии, – я чувствую, что веду себя грубо и неловко, болтая об этом. Иногда я не могу остановиться.

– Нет, с тобой все в порядке, – уверяю его. Я бы предпочла, чтобы разговор не касался меня. – Мне интересно, на какой самый странный вызов ты выезжал?

Харрисон размышляет, уставившись в свой бокал с вином и вращая его маленькими кругами по столу.

– Ну, был один случай. Вторая неделя на работе. Ко мне по-прежнему был приставлен надсмотрщик, этот парень Митчем, который, если представить себе рассерженного учителя математики с пистолетом, вполне подошел бы на эту роль. С первой секунды нашего знакомства он вел себя так, будто желал мне смерти.

Я издаю слишком громкий смешок, от чего посетители с соседних столиков с неодобрением оборачиваются на нас, и я прячусь от их взглядов за салфеткой.

– Нет, правда, – настаивает Харрисон. – Не знаю почему, но, когда я зашел в кабинет босса перед своей первой сменой, Митчем стоял там и смотрел на меня так, словно я обрюхатил его дочь.

Невозможно представить, чтобы Харрисон не понравился кому-то с первого взгляда. С другой стороны, я никогда не испытывала особой симпатии к копам в этом городе, так что, возможно, других объяснений и не требуется.

– Нас вызывают в дом в Белфилде, – продолжает он. – Диспетчер сообщает, что у соседей возник какой-то спор. Итак, мы прибываем на место происшествия и обнаруживаем двух парней постарше, которые кричат друг на друга во дворе перед домом. Мы с Митчемом разнимаем их, каждый рассказывает нам свою версию событий, и мы понимаем, что те слишком рано начали прикладываться к бутылке. Парни вроде как спорили из-за газонокосилки или почтового ящика, это зависит от того, кого спросить. Ничего такого, но у обоих были винтовки, они размахивали ими, и кто-то даже сделал пару выстрелов.

Я пытаюсь предугадать, к чему приведет эта история, когда Харрисон качает головой, как бы предупреждая: «Даже не пытайся».

– Митчем спрашивает первого парня: «Почему бы тебе не убрать оружие?» Тот говорит нам, мол, вытащил свою винтовку только потому, что у соседа она тоже была. А другой объясняет, что достал оружие после того, как сосед посадил аллигатора на крышу.

– Что? – Я издаю еще один громкий звук, который нарушает тишину всего ресторана, хотя сейчас меня настолько переполняет любопытство, что я вовсе не раскаиваюсь. – Типа настоящего аллигатора?

– Этот парень пытался сбить зверюгу, если можешь в это поверить. Всаживал пули в собственную крышу, стены, куда угодно. Мы даже не были уверены, все ли они попали в цель. Слава богу, сообщений о шальных пулях не было.

– А как он вообще туда забрался? – спрашиваю я.

– Оказывается, этот парень работал в телефонной компании. Едет он, значит, на работу и находит этого аллигатора посреди дороги. Во время обеденного перерыва он решает взять подъемник и отвезти рептилию домой, чтобы на время оставить ее там, хотя я даже представить себе не могу, что творилось в голове у этого бедолаги. Как после выяснилось, тем утром у этих парней уже произошла стычка, которая и ускорила расплату.

– Я почти восхищаюсь этим парнем, – признаюсь я. – У меня никогда не было обиды, которая могла бы оправдать даже библейскую чуму. Наверное, стоит найти врагов получше.

– Слушай дальше. Митчем, этот милый парень, говорит мне, что я должен забраться туда и спустить аллигатора.

– Да ты что?!

– И помни, что это моя первая смена на улицах, и если мой напарник вернется в участок и скажет, что такая работа мне не по силам, то меня посадят за стол навсегда. Поэтому выбора не остается. И все же я не отказываюсь от последней надежды: «Может, вызовем службу по отлову животных?» А он в ответ: «Извини, мужик, ловцы собак работают только на земле».

– Вау. – Если честно, я в шоке. Я, конечно, помню, что копы – те еще ублюдки, но это уже перебор. Так себе дружелюбие. – И что ты сделал? – спрашиваю его.

– Короткая версия, – он устремляет на меня взгляд человека, многое повидавшего в жизни, – включает в себя лестницу, рибай, немного веревки и около четырех часов на то, чтобы спустить эту тварь.

– Черт, Харрисон, ты мой герой. Предлагаю тост за «Служить и защищать»[10]10
  To protect and to serve – девиз полиции в США, часто встречается на патрульных полицейских машинах в штате Калифорния.


[Закрыть], – я чокаюсь с ним бокалом.

Мы доедаем половину наших блюд, прежде чем Харрисон вновь пытается перевести разговор на меня. На этот раз речь о моей матери.

– Мне жаль, – снова повторяет он. – Должно быть, тебе сейчас трудно. Ну, с переездом и всем прочим.

Его утешительный тон напоминает, что я все еще разыгрываю спектакль, исполняю придуманную мной роль человека, которым должна быть: скорбящей дочери, по-прежнему оплакивающей свою дорогую мать. Сочиняю более-менее достойную историю о наших отсутствующих отношениях, ведь это звучит лучше.

Мне никогда не приходилось делать этого с Эваном.

Черт. Несмотря на все усилия, мысли о нем все равно проникают в разум. Он единственный человек, который разделяет мои самые мрачные мысли, не осуждает и не пытается исправить. Эван понимает: то, что в моем сердце вместо материнской любви зияет огромная дыра, не делает меня плохим человеком. И пусть у нас были неудачные моменты, Эван никогда не просил, чтобы я была кем-то другим.

– О-о, выглядит аппетитно.

Помяни гребаного дьявола.

Совершенно ошеломив нас, Эван внезапно отодвигает стул за нашим столиком и садится между мной и Харрисоном, затем хватает гребешок с моей тарелки и отправляет его в рот. С самодовольной ухмылкой он скользит по мне дерзким взглядом.

– Привет.

Невероятно.

Я в недоумении, не могу выбрать – сжать челюсть от злости или приоткрыть от возмущения рот, поэтому приходится чередовать эти два несопоставимых движения, которые, уверена, придают мне растерянный и глупый вид.

– Ты спятил, – рычу я.

– Принес тебе кое-что. – Он кладет на стол зеленый чупа-чупс со жвачкой внутри, затем оценивает меня с почти непристойным интересом. – Хорошо выглядишь.

– Нет, я не собираюсь потакать тебе. Иди домой, Эван.

– Что? – спрашивает он с притворной невинностью, после чего слизывает лимонно-масляный сироп со своих пальцев. – Ты молодец, я все понял. И пришел, чтобы спасти тебя от этого заносчивого придурка.