Текст книги "Сквозь туманы синие…"

Красавчик, как у нас называли в отделе Женьку Карстова, был недурен собой – высокий, широкоплечий и лицо у него было симпатичное. Но мне он не нравился – слишком уж надменный был у него взгляд и наглые манеры. Мне не о чем было с ним говорить. Впрочем, мы и не разговаривали. Только предавались любви, если это можно так назвать. У него было много женщин и каждая из них, за исключением меня мечтала рано или поздно стать его хозяйкой. Я не хотела, да впрочем, он и не предлагал. Я думаю, что ему просто было лестно записать дочку советника в свой список. А я соглашалась быть с ним, потому что, во-первых, он не обременял меня работой, а что самое главное таким способом я легко могла досадить Веронике. Это была самая красивая женщина не только в нашем отделе, но и, пожалуй, одна из самых красивых в городе. У нее были густые, коротко остриженные светло-льняные волосы огромные фиалкового цвета глаза и ладная фигура. Не знаю, почему Красавчик не предлагал ей стать его хозяйкой. Впрочем, будь я мужчиной, я поступила бы также – терпеть Вероничку более пяти, минут было не возможно. Она постоянно была чем-то недовольна, чем-то раздраженна, а ко мне цеплялась постоянно – наверное, из-за Красавчика. Ее жутко злило, что он уделяет время такой «сумасшедшей страхолюдине» (так она меня называла), как я. Чтобы насолить ей, мне приходилось терпеть Красавчика. Говорят, что в процессе секса женщины получают удовольствие. Я ничего подобного не испытывала. Я вообще ничего не чувствовала: ни боли, ни удовольствия – лишь раздражение оттого, что нужно тратить время на подобные глупости, когда можно было бы подышать свежим воздухом, прогуляться по городу…

С Максимом все было по-другому. Мне нравился этот высокий, чуть-чуть полноватый парень с доброй улыбкой на лице. Он был одним из ведущих специалистов отдела планирования. Я плохо представляла себе его работу – знала только, что ему приходится производить много расчетов. Он очень хорошо считал в уме, даже не пользуясь бумагой. У меня так никогда не получалось сколько я ни старалась. Он часто заходил за мной в обеденный перерыв, и мы с ним гуляли по городу, если меня не тянуло на развалины. С ним было просто и интересно. Он, кажется, знал обо всем на свете. Но был робок. Я видела, как он смотрел на меня. Примерно также, как Красавчик, только в его глазах кроме желания была еще и нежность. Мне было жаль его. И однажды после окончания рабочего дня я взяла его за руку, увела в комнату для отдыха и закрыла дверь. При близости с ним я тоже ничего не испытала кроме удовлетворения от того, что доставила удовольствие человеку, который мне нравился. После этого я стала встречаться еще и с ним. Но Максим, в отличие от Красавчика никогда не настаивал на интимных встречах и вел себя очень корректно. Только стать его хозяйкой он тоже мне не предлагал. Хотя нет… Один раз сказал, но я думаю, в шутку. Пожалуй, меня такое даже устраивало. Ведь я не любила его, а бабуля всегда говорила, что нужно становится хозяйкой исключительно по любви. Честно признаться, я даже не могла представить, что такое любовь. Нет! Конечно же, я любила отца, братьев, бабушку, тетю Полину, своих племянников. Я переживала за них, когда кто-нибудь из них болел, радовалась их успехам, спешила помочь, чем могла. И, как оказалось, жутко скучала, если не видела хотя бы один день. Ничего подобного ни к одному мужчине я не испытывала. Даже к Максиму. Хотя он мне и очень нравился, но я спокойно обходилась без него и за все время, которое я пробыла в изоляторе и в тюрьме практически ни разу о нем не вспомнила.

– Может, я вообще не умею любить? Или просто не встретила того единственного? – подумала я, переворачиваясь на другой бок. – Эх, где же ты сейчас? Что, если ты где-нибудь на другом краю света, в далекой Америке, или Австралии? Как тебя мне найти.… И, как понять, что это ты… – Сквозь сон подумала я и медленно улетела в страну сновидений, в которой я стояла на вершине огромной скалы и, смотря вдаль, пела песню, которую, как мне хочется думать, придумала сама…

 
Сквозь туманы синие,
Через горы дальние
Позову тебя я,
Громко позову.
Э-эй! Я тебя зову,
Э-эй! Так давно я жду.
Ты услышишь голос мой,
Нежный и звенящий,
Как стрела летящий
В сторону твою.
Э-эй! Я тебя зову,
Э-эй! Так давно я жду.
И тогда поймешь ты,
И тогда придешь ты
В печальную обитель,
Где тебя я жду.
Э-эй! Я тебя зову,
Э-эй! Так давно я жду.
 

Глава 8

На следующее утро, когда за окнами было еще темно, и мелкий осенний дождик грустно стучался в окно, меня разбудила Полина. Она стояла около моей кровати со свечой в руках и что-то негромко говорила. Спросонья я даже не разобрала, что она говорит. Лишь спустя какое-то время, когда сон немного отступил, до меня начал доходить смысл ее слов.

– Вставай, Флоруся! Сегодня тебе на работу. Я просила, просила твоего отца, чтобы он тебе хоть денечек дал отдохнуть, но нет! Ты же знаешь, какой он упрямый! Говорит, что ты и так за две недели хорошо отдохнула.

– Он прав, Полина! Пора и честь знать. Хоть мне туда и нисколечко не хочется, тем более в такую погоду, но работа есть работа…. – Я откинула одеяло в сторону и сразу же по телу от холода побежали маленькие «мурашки». Полина протянула мне пуховую шаль:

– На, Флоруся, накинь, а то в доме прохладно. Печку твой папочка приказал только с сегодняшнего дня начинать топить. Говорил: тепло, тепло… А сегодня с утра сам замерз – надел теплый свитер, да жилет сверху. Так-то вот!

Я укуталась в пушистую, пахнущую почему-то мятой и душицей шаль и, взяв со стола вторую свечу, которую Полина уже успела зажечь, последовала за тетей вниз – завтракать.

– На кухне никого не было. Папочка, видимо, уже позавтракал, Климент и Адрон завтракали на работе, а Фрол вставал гораздо позже. Его огород был недалеко от дома – ему не приходилось тащиться через полгорода в административный район.

Полина поставила на стол тарелку овсяной каши, блюдо с пирожками

и горячий душистый чай из смеси разных трав, которые летом Полина собирала недалеко от города, в лесу.

– Ох, Полина, опять ты хочешь меня откормить! – Вздохнула я.

– Кушай, Флоруся, кушай. Посмотри, что от тебя осталось – одни глаза! – Сегодня холодно нужно хорошо поесть, а то замерзнешь на улице. И прошу тебя, не езди на переднем сиденье хоть сегодня! Дождь моросит, дорога скользкая, да и спать всем хочется. Вдруг водитель уснет?

– А что мне пешком идти? Сегодня точно других мест не останется – никому не охота грязь по дорогам месить. – Беспечно отозвалась я, размазывая кашу по тарелке. Я терпеть не могла овсяную кашу! Съев пару ложек каши, а остальную, разогнав по краям, я взялась за пирожки. Они оказались очень вкусные – с рябиново-яблочным вареньем. Когда я наелась, пирожков на блюде заметно поубавилось. Полина осталась довольна. Встав из-за стола, я отправилась одеваться в свою комнату. Хотелось спать… Но нужно было идти в темное, неприветливое, холодное утро, льющее слезы мелким, унылым дождем. Я вздохнула, протерла глаза и открыла шкаф с одеждой. Нарядов у меня было, честно признаться не много. Их и нарядами-то трудно назвать было – скорее лохмотья. Я достала старые, с заплатами на коленках джинсы, теплый синий свитер с воротом под горло. Напоследок из недр шкафа появилась черная куртка с капюшоном, сшитая из какого-то не промокающего материала. Пожалуй, это была единственная более или менее приличная вещь в моем гардеробе. Недавно отец разрешил открыть склад с одеждой в одном из заброшенных районов. Одежду как всегда раздавали в любимом папином порядке: красивые вещи – по заслугам, обычные – по необходимости. Как раз в это время я шла домой и вся промокла, на следующий день прихворнула. Папочка решил, что мне необходима непромокаемая куртка. Вот так мой гардероб и пополнился новой вещью.

Только случалось это очень редко. Если бы не Полина, которая великолепно шила и вязала, когда было свободное время, я, наверное, вообще ходила в одних лохмотьях.

Накинув на голову капюшон, я вышла из комнаты. Внизу Полина мне вручила мешочек с пирожками на обед. Поблагодарив Полину, я положила свой обед в сумку, перекинула ее через плечо и вышла на улицу под моросящий холодный дождик.

Осень окончательно вступила в свои права – было промозгло и холодно. Скоро, наверное, и снег выпадет… Я потуже затянула пояс на куртке и заспешила на остановку. Автобус приходил по расписанию – три раза в день. Если я сейчас опоздаю, то придется идти пешком или искать подводу, идущую в город. В любом из этих случаев, я бы непременно опоздала. Получать выговор от Красавчика в первый же рабочий день мне не хотелось. Я прибавила шаг, а когда услышала, неровное урчание автобуса – побежала. Конечная остановка располагалась на бывшем трамвайном кольце. Ржавые, полуразрушенные рельсы еще и до сих пор лежали здесь. Трамваи и троллейбусы уже давно не ходили – электричества-то не было! Осталось только несколько автобусов, которые возили жителей из жилых районов в административный. Бензин выменивали в Нижнем Бурге. Когда я подошла к остановке, автобус уже остановился, и толпа желающих доехать с комфортом с боем рвалась внутрь. Сидячих мест в салоне давно не было – все сиденья убрали, чтобы могло влезть больше народа. Те, кому не удавалось пробраться в один из десяти автобусов, уходящих утром добирались сами – на извозчиках, или пешком – а это часа полтора пешком…

Я подошла к автобусу и помахала рукой водителю – дяде Саше – веселому дядьке лет под пятьдесят. Он улыбнулся мне в ответ и выглянул в окно:

– Давно тебя Флоруся не было! Едешь сегодня?

– Ага! – Кивнула я.

– Может, сегодня в кабине поедешь? Погодка-то нынче не самая приятная. Для такой худышки всегда место найдется!

– Спасибо, я как всегда поеду. А то кто-нибудь возмущаться начнет, крик поднимет.

– Из-за этого не переживай. Дебоширы быстро выйдут из транспорта!

– И все-таки я как обычно. Давно не ездила – хочется прокатиться.

– Ладно! Держи тогда плащ, а то замерзнешь, да и перепачкаешься вся – дороги сегодня сильно развезло! – Дядя Саша протянул мне в окно свернутый плащ палатку.

– Спасибо. – Поблагодарила я водителя, завернулась с ног до головы в тяжелый непромокаемый плащ и заняла свое место – посередине. По бокам было еще два места, но желающих там ехать пока не нашлось – все до сих пор пытались протиснуться в салон.

– Все! Закрываю двери! – Объявил дядя Саша. – Автобус не резиновый! – Двери со скрипом закрылись. Тогда по приставной лесенке люди полезли на крышу. Там было около десяти сидячих мест, стоять на крыше строго воспрещалось. Скоро и там все было занято. Спустя пару минут и по бокам автобуса не осталось свободных мест. Я уже подумала, что придется мне ехать спереди одной, как вдруг раздался вопль:

– Дядя Саша, подожди! – Из-за угла дома выбежали два парня – один долговязый, а другой, по сравнению с ним почти коротышка.

– Ух, ты Флоруська! – Удивился один из них. Давно тебя было не видно. – Соскучились уже. – Развязно объявил долговязый Петька. Он жил в соседней с нашим домом пятиэтажке и слыл шалопаем и хулиганом. Но, на мой взгляд, он ничего плохого не делал. Подумаешь, вечером любил песни во дворе попеть допоздна! Так пусть поет! Голос у него был приятный, и я нередко засыпала, убаюканная его песнями. Но многим добропорядочным гражданам это не нравилось и они в глаза и за глаза называли Петьку хулиганом и дебоширом. Его друг – коротышка Ленька стал хулиган лишь потому, что был закадычным другом Петьки и был повсюду с ним. Даже здесь, хотя ему вовсе не доставляло большого удовольствия ехать впереди автобуса – он ехал, чтобы не отставать от друга.

Парни сели на оставшиеся свободные сиденья, опустили фиксирующее устройство, дядя Саша выглянув в окно, убедился, что все пристегнуты, и автобус, тяжело скрипя, неторопливо тронулся и медленно поехал, оседая под тяжестью набившихся, как селедки в бочку, пассажиров. Парни вокруг меня балагурили, что-то кричали друг другу, но смысл их слов до меня не доходил. Во-первых, из-за двух капюшонов, надетых на голову, а во-вторых, я еще окончательно не проснулась… Меня не смогли разбудить даже холодное утро и колючий дождик, хлеставший в щель капюшона, которую я оставила, чтобы дышать. Неторопливый бег автобуса меня убаюкивал. Я нисколько не боялась ехать на своем месте. Когда-то боялась, а теперь – нет. Страх прошел, когда я вдруг поняла, что каждому смерть предопределена заранее. Все расписано уже давным-давно, и ничего не изменить. Если тебе суждено утонуть, то ты не разобьешься, упав даже с огромной скалы. А если смерть уготовила тебе смерть от какой-нибудь легкой простуды – ее тоже не избежать. Можешь всегда закрывать все форточки, надевать в ненастную погоду шарф и калоши, или наоборот закаляться, и даже в самые лютые морозы ходить в легкой одежде – все равно простуда подкараулит тебя, бросится из-за угла и завершит то дело, которое ей поручила смерть. В общем, по словам, бабушки у меня был фаталистический взгляд на вещи. Бабушка говорила, что все в наших руках, а я верила, что судьба лишь дает нам эту иллюзию – иллюзию самостоятельности, а на самом деле вся наша жизнь давно была прописана ей в какой-нибудь толстой книге. Вся жизнь, до мелочей… Я пришла к этому мнению внезапно. Тогда мне было семнадцать лет. Я, окончив, обязательные пять классов работала в конторе. Как всегда в перерыв, я отправилась погулять. Было лето, но сильный ветер дул с севера, гоняя по небу грязные лохмотья туч. Далеко идти не хотелось, и я решила прогуляться по городской плотине. Этому сооружению было уже более трехсот пятидесяти лет, а оно все еще стояло – служило городу. Народа практически не было – все предпочитали провести обед где-нибудь в трактире, поближе к огоньку.

Пробежавшись вдоль воды, я поняла, что дольше пяти минут здесь не протяну – ледяной ветер легко проникал сквозь кофту и кожу, медленно сковывая холодом внутренности. Лишь чайкам, с заунывными криками носившимся над серой водой все было нипочем. Я покинула набережную, поднявшись по полуразрушенным ступенькам. Здесь ветер тоже был силен, но казалось, что не так холодно. Прямо передо мной стояли два истукана – памятник основателям города. Папа был равнодушен к памятникам, поэтому за этими напоминаниями о прошлом никто не ухаживал. Оба истукана, покрытые толстым слоем грязи и птичьего помета, укоризненно взирали на полузаброшенный город…

Я заметила, что я не одна: недалеко от памятника на каменном ограждении сидел мужчина в черной, потертой кожаной куртке. На вид ему было лет пятьдесят, может чуть больше. Он смотрел в сторону реки и, казалось, чего-то ждал. Мне не хотелось уходить отсюда, и я села на ограждение с другой стороны от мужчины, чтобы не нарушать свое и его одиночество. Ветер все сильнее носился над рекой, поднимая в вихре пыль и белые, словно небольшие мотыльки листки бумаги. Было как-то тоскливо-тревожно. Казалось, что я сижу и чего-то жду. Я не знала чего именно, просто в руках и ногах я чувствовала не приятный холодок, который всегда появлялся у меня в процессе ожидания чего-то. Неожиданно ветер утих, и воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь дикими криками чаек, кругами носящихся над плотиной. Потом я ощутила легкую дрожь. Я даже не поняла – то ли это я дрожу от холода, то ли это слегка подрагивает ровная поверхность каменного парапета, на которой я сижу. Камень, на сколько мне было известно, дрожать не мог, но все-таки это происходило. Теперь я уже точно чувствовала, как тяжелый каменный парапет раскачивается подо мной, покрываясь паутиной мелких трещинок. Истуканы тоже словно пустились в пляс – раскачивались из стороны в сторону все сильнее и сильнее.

– Еще чуть-чуть и они упадут… Прямо на меня… – с замиранием сердца подумала я, не в силах сдвинуться с места. А истуканы раскачивались все сильнее и сильнее. И вот, наконец, хрупкое равновесие нарушилось и, застыв на мгновение, истуканы рухнули в противоположную от меня сторону. Я услышала глухой удар, сдавленный крик и тишину, огромной птицей повисшей над городом. Колебания почвы прекратились, каменный бордюр тряхнуло последний раз и он, треснув в нескольких местах замер. Я с трудом встала. Ноги не слушались меня и сильно дрожали. Я обошла истуканов. Из-под головы одного из них вытекал красный ручеек, и выглядывала сжатая в кулак рука…

Именно в тот момент я поняла, что наш путь земной давным-давно расписан где-то в книге Судьбы. А, как известно, что написано пером, того не вырубишь и топором. Нет, я, конечно, верила, что нам дается выбор. Выбор – неотъемлемая часть нашего существования. Но он был в мелочах: какое платье тебе сегодня одеть, съесть ли тебе хлеб с маслом или с сыром, а во всем остальном – мы были полными марионетками в руках нашей повелительницы судьбы. Она, направляя нас по той или иной дороге, умела сделать так, чтобы мы до последнего момента были окутаны дымкой иллюзии, думая, что сделали этот выбор сами. Вот и тогда: почему тот мужчина оказался именно в то время, в том месте? И почему землетрясение, которого не было в наших древних горах уже очень давно, началось именно тогда, когда он сидел там? И почему истуканы упали именно на него, а не на меня? Хотя шансы оказаться погребенным под тяжелыми статуями у меня и у мужчины были абсолютно равные. И почему он вообще пришел в этот холодный день на плотину? А ответ был донельзя прост – он просто НЕ МОГ не прийти. Пьеса его земной жизни подошла к концу. И хотя завершающая сцена была столь нелепа, она была именно такова… Не всем же, в конце, концов, умирать в своей постели от старости или от какой-нибудь хвори. Ведь великому драматургу Судьбе вряд ли понравилось бы писать совершенно одинаковые сценарии без малейших вариаций. Она была ограничена в выборе начала и конца пьесы. У всех они были одинаковы – рождение, и в конце смерть. И чтобы хоть как-то разнообразить повествование – Судьба расписывала нашу жизнь, порой придумывая невероятные, головокружительные сюжеты…

Автобус тряхнуло на ухабе, и я очнулась от полудремы, в которую впала, убаюканная мерным покачиванием. Я огляделась по сторонам – проезжали бывшую промышленную зону. Когда-то раньше, здесь располагались многочисленные заводы, выпускающие турбины, двигатели, разнообразные электрические машины, а также продукцию для оборонки – танки, ракеты и т. д. Сейчас эти огромные территории принадлежали Нижнему Жизнебургу. Жители нижнего города продолжали изготавливать самые необходимые для жизни предметы, но, конечно, не в таких масштабах как раньше…

– Флоруська! – Позвал меня Петька. – Айда, сегодня с нами на поле правды!

Хотя ребята из Петькиной компании были младше меня на добрых пять лет, они, видимо, не чувствовали этой разницы и запросто приглашали меня в свою компанию. Трудно было назвать их моими друзьями – скорее хорошими знакомыми, которые, чуть ли не единственные, считали меня вполне нормальным человеком. Однажды Петька чуть не подрался с какой-то бабкой, которая, увидев, меня однажды на улице сказала шепотом своей подружке, что идет «Сумасшедшая» Флора. Петька оказался неподалеку, и слух у него был отменный. Он не отстал от старушенции, пока она прилюдно не взяла свои слова обратно.

– Приходи! Сегодня должно быть интересно! – Поддержал друга Ленька. Сегодня будут решать кто прав Рыжий из первой девятиэтажки на автобусной остановке и Серега-мелкий. – Эти персонажи были мне практически неизвестны. Может, видела пару раз не более.

– Из-за чего же они поссорились? – Поинтересовалась я.

– Вчера Серега-мелкий на своем велике, проехал по луже около Рыжего и немного обрызгал того. Рыжий назвал его уродом, а мелкий Рыжего – недоразумением и ошибкой природы.

– И всего-то! – Хмыкнула я. – И им разрешат занять поле из-за подобного пустяка?

– Уже разрешили. – Споров сейчас никаких нет, а народ хочет повеселиться, да и сам Куреньков, по-моему, заскучал по работе. – Объяснил Петька.

– Да уж, этот любит свою работенку. – Улыбнулась я, вспомнив невысокого, щуплого заведующего «Поля правды» в его неизменной клетчатой кепке, которая скрывала раннюю лысину.

«Поле правды» располагалось на бывшем стадионе. До эпидемии, как ни странно, он был в запустении, и только после образования Жизнебурга получил свою вторую жизнь.

Идея создать «поле правды» принадлежала моему деду. Однажды ему надоело, что на улицах устраивают потасовки и перебранки, и он издал закон, что если у кого-нибудь возникают разногласия, споры или какие-либо другие конфликты, то конфликтующие стороны должны прийти на поле правды. Мелкие споры решал заведующий полем правды с учетом мнения зрителей, которых на таком мероприятии собиралось довольно много, а серьезные конфликты – сами советники города. Конфликт можно было решить двумя способами: с помощью слов – каждая сторона рассказывала историю конфликта или спора со своей точки зрения, приводила доказательства и т. д. – тогда кто прав, а кто виноват, решали большинство зрителей, заведующий или советники. Обычно к такому методу прибегали женщины, а также соперники, явно отличающиеся по силе. Был и другой способ решения споров – соревнования в силе. Кто побеждал, тот и оказывался невиновным, так как у нас считалось, что правому помогает Бог. Такой вариант был возможен только при одинаковых физических параметрах участников конфликта. Если один из участников отказывался от поединка, то другой имел на весь город объявить соперника трусом. Мужчины обычно выбирали последний вариант, наверное, брала свое природа – стремление к борьбе и соревнованию. До убийства и тяжелых увечий, подобные способы решения конфликтов не доходили. За этим строго наблюдали. Победителем считался тот, кому удалось повергнуть противника наземь и удержать его полминуты. Время отсчитывал сам Куреньков. Для решения споров были выделены определенные дни: для «словесных» конфликтов – понедельник, четверг, а для силовых – среда и пятница. Проводили подобное мероприятие, которое, кстати, называлось «Суд Фемиды» обычно после окончания рабочего дня – часов в семь вечера, чтобы все желающие могли беспрепятственно попасть на это зрелище. Людям нравилось подобное мероприятие, особенно мужчинам. Ведь особых увеселительных заведений у нас не было. Был театр, но он не мог заменить людям щекочущего нервы «Суда Фемиды».

– Ну, так что ты придешь? – Снова спросил меня Петька, так как я так и не дала никакого ответа.

– Обещать не буду. – Ответила я. – Если сильно устану на работе, тогда вряд ли. Честно признаться, я уже немного отвыкла от работы.

– К хорошему быстро привыкаешь. – Хихикнул Петька. – Только я все же предпочел ходить на работу, чем томиться в тех «веселых» заведениях, которые тебе пришлось посетить.

– Это верно. – Согласилась я. – Приятного там мало…

– Ладно, заходите за мной в половине седьмого, тогда точно скажу. – Дала я окончательный ответ.

– Хорошо, жди нас! Обязательно зайдем! – Пообещал Петька. – Эй, друг! – обратился он к коротышке Леониду. – Ты там не уснул? Нам пора выходить! – Автобус со скрипом затормозил. Оба парня подняли вверх удерживающее устройство, и, помахав мне рукой, скрылись за автобусом. Дальнейший путь мне предстояло продолжить одной. Чтобы добраться до работы, мне нужно было проехать еще пять остановок до конечной станции, а потом пройти пешком пару кварталов.

– Скоро снова буду на работе. – Немного с досадой подумала я. Но, решив, что теплая, светлая контора отдела выписки товара, заполненная людьми все же гораздо лучше изолятора или тюрьмы, я улыбнулась и, стряхнув с капюшона капли дождя, поехала дальше…