Текст книги "Когда я без тебя… (сборник)"

Часть II
Вокруг них

Есть на свете те, кто остается, и те, кто собирается в путь.

И так было всегда.

Каждый волен выбирать, покуда есть время, но после, сделав выбор, нельзя от него отступаться.

Туве Янсон

…Не ищет правды там, где ее нет. Не любит ветра, безжалостно разгоняющего облака. Не верит в могущество ночи, но доверяет рассветам – посланникам надежды. Слышит голоса людей, но не прислушивается к ним. Для него реальна только музыка собственного сердца…

Давно перестал стучаться в сердца людей. Отстранился от героев настоящего. Сформировал личное пространство, где нет табличек giriş и çıkış[25]25
  Вход и выход (турец.).


[Закрыть]. Посторонним вход запрещен – достаточно теней прошлого. Он боится ударов в сердце: знает, что оно не выдержит, – возраст не тот. Иммунитет, стойкость, вера – все поистрепалось с годами. Нет, он не доживает свой век, как считают окружающие. Он живет другой жизнью, не похожей на жизни миллионов из миллиардов…

Ему достаточно солнца, Босфора, работы сторожа в компании голубей при Египетском базаре. Голуби – путеводители его привязанностей. Ухаживает за ними. Кормит, поит, очищает перья от пыли мегаполиса. Верит исключительно им. Для общения с голубями не нужно знать птичьего языка. «Если голубь пригрелся в руках, значит, доверился. Нужно лишь прислушаться, и внутри, в глубине теплого комочка, обязательно услышишь искреннее воркование…»

Не прячет голову в песок. Не бежит от реальности. Оболочка старика вполне гармонично живет в этом мире. Договаривается с работодателем, перекупщиками, ходит в маркет, покупает табак, кофе и свежевыловленный товар у рыбаков с Галатского моста. Действует по определенной схеме – совершенно рутинной, но зато адекватно воспринимаемой окружающими. Признается, что если будет жить среди людей по другой, то его упекут в дурдом. Сумасшедшие – это люди, которые не смогли доказать реальность своих миров. Обществу всегда ближе идея о том, что других миров, кроме земного и небесного, не существует…

Читает Маркеса, никогда не запоминает снов, с тревогой провожает голубей в небо. Считает правду самым ценным, что у него есть. «Я честен перед самим собой. Мне есть что скрывать и есть чем делиться. Но всё это я предпочитаю оставлять взаперти. Чтобы избавиться от пристального внимания людей, надо создать иллюзию открытости…» Он и с нами говорит так, будто заворачивает слова во вкусно пахнущую, но непрозрачную яркую обертку. Лишь угадываем истинный смысл, настоящую откровенность в его словах. В красноречивых паузах, отстраненных взглядах, ритме сигаретных затяжек. Рядом с ним понимаешь, как ценна искренность и как же сильно повредила ее современность…

Харун-бей, 68 лет. Когда-то в молодости он мечтал стать писателем. Учился на архитектора, подрабатывал курьером в кондитерской, а по ночам писал. Неплохо писал. Так, во всяком случае, говорил его преподаватель философии Тургай Чинер, которому однажды Харун отважился показать свои тексты. Ходжа[26]26
  Учитель (турец.).


[Закрыть] посоветовал продолжать творить. Ярче выписывать образы, стремиться создать нечто целостное, к примеру новеллу. Воодушевленный Харун вернулся ночью домой с твердым намерением взяться за повесть о неотправленных письмах, но до письменного стола так и не дошел. На пороге застал заплаканных сестер. Умерла мать. Отказ второй почки, оставшейся после удаления первой, прогнившей. С той самой ночи Харун понял, что жизнь совсем не похожа на книги. Бросил учебу, устроился на три работы. Нужно было вырастить двух сестер. Теперь он заменял не только отца, бросившего семью, но и мать.

«…Никогда не жаловался на жизнь. В то время я как-то расслоился, отделившись от себя тогдашнего. Не думал, что должен проживать молодость, влюбляться, совершенствоваться. Для меня существовала одно – ответственность. За двух сестер, за дом и быт…» Харун-бей женился поздно. Когда выдал замуж сестер и заработал себе на «однушку» на окраине, осознал, что проехал мимо собственного счастья. Чуть позже, конечно, была любовь. Если точнее, влечение. Приглянулась девушка из соседнего дома, младше его на пять лет. Познакомился с Сюхейлой, отправил на сваты тетю. Сладкий чай. Спустя пять недель женились. А еще спустя пять месяцев начались конфликты. Харун собрал вещи и ушел с единственной утешительной мыслью: «Хорошо, не завели детей…»

Оставил по доброте душевной супруге квартиру в азиатском Стамбуле, ушел жить к другу Мехмету. Друг, как выяснилось позже, оказался совсем не другом. Подставил Харуна. Полиция, обвинение в краже, суд. Восемь лет за решеткой. «Отсидел и вышел с одним желанием: отойти подальше от людей. Вернулся в европейский Стамбул, устроился работать охранником в лавку на Египетском базаре, познакомился с голубями. С тех пор я здесь. У меня нет пенсионной книжки, зато есть совесть. Не стану называть судьбу шлюхой. Давно послал ее куда подальше…»

…Мирумир первая разговорилась с ним. На скамейке у базара. Когда увидела, что седой мужчина с пожелтевшими на кончиках усами увлеченно читает Маркеса, подсела ближе. Заглянула в книгу. Он читал ее любимый рассказ великого латиноамериканца – «Глаза голубой собаки». Мирумир заговорщицки подмигнула мне. Турок за чтением Маркеса в рабочее время – нонсенс. Я тоже заскользил по глади скамейки ближе к любимой. Она заговорила первой, и мы провели весь вечер вместе с Харун-беем. Он возвращался памятью в года минувшие, ссыпая в ямочки наших ладоней зерно для голубей. Втроем кормили пыльных ангелов Стамбула, осознавая, что жизнь контрастна, построена не только на потерях, но и на самом оправданном желании жить дальше. Даже когда жизнь – это череда поражений…

…Если позволяла бы площадь, она ложилась бы спать на кухне. Засыпать в окружении душистых специй, волшебных масел, неугомонных сковородок, пестрых мисок, бутонообразных венчиков – лучшей компании не придумаешь. Она не из тех поваров, которые, закончив рабочий день, хотят забыть обо всем, что только связано с приготовлением еды. Родная кухня и побережье Босфора – два райских места для нее. Готовя, изливает душу. И здесь нет нужды в людях-собеседниках. Предметы кухонной утвари – самые искренние слушатели. «Никому не рассказываю об этом. Люди стали слишком приземленными – смотрят на проявления душевности как на причуды. Улыбаются в ответ, а про себя называют сумасшедшей… Прячу свою любовь. Как можно кому-то признаваться в том, что моим лучшим советчиком является старая чугунная сковорода? Досталась мне от бабушки и хранит под своим черным налетом много историй, тайн…»

Когда атакует грусть, обращается к шафрану. «В нем столько яркости, что ею легко закрасить серые оттенки настроения…» Когда переполняет радость, достает из кладовки шарообразную колбу с граппой. Рюмочка крепкого итальянского дижестива продлевает ощущение счастья. «Если пить граппу раз в неделю по пятницам, то можно излечиться от болезненной тоски. Я излечилась…» Когда хочет уединиться в себе, покупает пучок свежей мяты. Заваривает «царицу душевности» с добавлением чайной ложки липового меда. Смакует маленькими глотками, настраиваясь на волну внутренней гармонии. «Мята такая необычная, закрытая – при всей внешней открытости. Отгорожена от окружающей жестокости. Османы считали, что дорога в рай усыпана мятными листьями…»

Колдуя на кухне, слушает оперу. Арии из «Турандот» Пуччини или «Аиды» Верди. «Если занимаюсь мясом, то обязательно под Nessun Dorma в исполнении Паваротти – и он привносит философию в блюдо, которым я занимаюсь…» На территории кухни прячется от реальности: уютное убежище, где нет разрушенных надежд. Абрикосовый пирог никогда не подгорит, если строго контролировать температуру. Запеканка никогда не высохнет, если подливать мясного бульона. Творожный крем никогда не скиснет, стоит поставить его в холодильник. «На кухне все в моих руках. Здесь нет необратимых потерь…»

…Назире, 59 лет. Седые волнистые волосы, собранные в гульку на затылке. Обаятельные морщинки на белоснежном лице, тревожные от природы глаза, губы в черешневой помаде, очаровывающая улыбка. Здоровая худоба. Обволакивающий голос с хриплой томностью. Моя тетя с великим кулинарным даром, родная сестра оптимистки Фериде. Талантливый автор многих любимых лакомств из моего детства. Булочек с изюмом, шоколадного торта с клубничным кремом и, конечно, sucuklu pide[27]27
  Лепешки с колбасой (турец.).


[Закрыть].

Именно Назире-тейзе стряпала для меня то, что отказывалась готовить мама. Отрезала щедрый кусок карамельного пудинга, не пугая диатезом. Кстати, он так ни разу и не выказал себя после тетушкиных сладостей. Мама, властная Скорпионша, все равно возмущалась, а тетя, упрямая Львица, вовсю отстаивала свою позицию. «Абла[28]28
  «Старшая сестра» – уважительное обращение к женщине (турец.).


[Закрыть], не забывай, мысль материальна. Наплюй на россказни врачей. Им лишь бы побольше химии запихать в ребенка… Что может быть здоровее домашней еды, приготовленной с любовью?»

С 22 лет работает поваром. Не кончала кулинарных колледжей, курсов по кондитерскому мастерству. Талант передавался из поколения в поколение. В нашей семье почти все женщины отлично готовили и готовят. Однако только тетя занялась кулинарией всерьез, посвятив этому искусству многие годы жизни. Сначала работала кухаркой в семье известного турецкого хирурга. Потом ее пригласили шеф-поваром в ресторан. Спустя пять лет заведение закрылось. Назире переключилась на кондитерские изделия: начала печь дома на заказ. Благо от клиентов отбоя не было. Когда большинство турецких кондитеров ограничивались исключительно национальными сладостями, тейзе расширяла кругозор, пополняя свое кулинарное «портфолио» европейскими рецептами. Одна из первых в Стамбуле стала готовить фокаччу, сорбе…

…Заварив чай, курит в открытое окно. Наблюдает за нами. Мы с Мирумир заняты курицей в молочно-грибном соусе. Десертом нас дожидается малиновый пирог со сливками. Тетушка сегодня превзошла саму себя! «Малыш, ты так редко заходишь. Совсем забыл свою старушку… Когда позвонил и сказал, что забежишь, я сразу же ринулась на кухню… Знаешь ведь, мне только повод дай повозиться на кухне. Тем более для любимых людей…» Назире-тейзе до сих пор продолжает печь сразу для двух кондитерских Стамбула. Загружает себя работой, чтобы убежать от изнуряющего одиночества. Ей чаще приходится готовить для чужих людей, нежели для родных. Муж два года назад умер от инсульта. Единственная дочь вышла замуж, переехала жить с мужем в Анкару. Если бы не кухня и востребованность, Назире давно сломалась бы…

«Если когда-нибудь напишу кулинарную книгу, то назову ее „Рецепты надежды“. Не зря дело жизни в итоге стало для меня источником надежды. Я плачу, но все равно готовлю. Я смеюсь и опять же готовлю. Каждое утро благодарю Аллаха. Одарил меня талантом, вложив в него силу жизни… Вы тоже никогда не теряйте надежду, даже если она подгорела или утратила вкус. Всегда можно по-новому замесить тесто и снова испечь то, что хочется…»

…Никогда не сбросит с плеч детство, словно мокрый плащ. Дорожит тем бесценным временем, когда тюбиком зубной пасты рисовала облака на голубом кафеле ванной, а черешни вешала сережками на оттопыренные уши. В ней живет чудесное ощущение того времени, которое, вопреки чисто фактическому расположению в картотеке прошлого, продолжает наполнять ее настоящее…

Она по-прежнему носит банановую панамку. Летом постоянно, зимой – в сухую погоду. Для нее панамка – своего рода оберег. «Мама заплетала мои рыжие кудри в толстую косу и нахлобучивала банановую панамку. Я шла по двору уверенной походкой под восторженные перешептывания соседей, называвших меня „рыжей феей“… Благодаря маме не стеснялась своей индивидуальности. Ну и что с того, что я немая и рыжая-прерыжая? Зато у меня красивое имя. Кстати, Мирумир, знаешь, как оно переводится на русский? Я – роза. Классно, да?..»

Болтает с жар-птицами, обожает апельсины, верит в жизнь за облаками, заваривает отменный яблочный чай с гвоздикой. Не умеет отпускать, не плачет по ушедшим. «Не понимаю, что значит отпустить?! Плохого в себе не держу, значит, отпускать нечего. А вот хорошее, доброе, даже светлую грусть держу в себе и не собираюсь с этим расставаться. Понимаете, это все мое. Прожитое, пережитое. Да и не верю я в то, что возможно что-либо отпустить из себя. Любые воспоминания навечно остаются в нас. Архив разума, куда помещена человеческая мемори-карта, безразмерен…»

Восхищается Кортасаром, гением возможной реальности. Если была бы наделена даром сочинительства, то писала бы именно в его стиле. «Хотя – воспроизвести уникальность Хулио не смог и не сможет никто. Я – тем более…» Она тоже, как герои Кортасара, смотрит на мир сквозь запах мятных леденцов и так же любит бродить без цели по южным улицам, зная, что вот-вот окажется в объятиях мира, где «все скользит, превращается, тает, переходит само собой из одного в другое»…

Мечтает съездить в Банфилд, пригород Буэнос-Айреса. Именно там родились самые колоритные образы великого аргентинца. «Жаль, что о Кортасаре не узнала в юности. Если прочла бы его раньше, то построила бы жизнь по-другому, хотя в принципе я довольна судьбой… Познакомилась с творчеством Кортасара благодаря моему душевному другу из Баку. Он посоветовал прочесть „Игру в классики“. Помню, как в бархатные сентябрьские дни взбиралась на Чамлыджу, здоровалась с мамой, жар-птицей и Золотым Рогом, садилась на нашу с другом скамейку, открывала книгу и погружалась в мир безграничных фантазий. Душа покидала Стамбул. Уносилась туда, где Орасио и Мага едят рубленые бифштексы, рассматривают облака над Парижем, осознавая, что небо куда ценнее земли…»

С ее шеи свисает желтый блокнот на оранжевом шнурке. На ласково-шершавых страницах пишет то, о чем хотела бы сказать вслух. Не относится к своей природной немоте как к недостатку. На жизнь смотрит с улыбкой на веснушчатом лице. «Правда, перевожу много бумаги, деревья жаль… Раньше писала мало, исключительно по необходимости. Теперь мысли удлинились, круг общения расширился… Исписанные блокноты не выбрасываю. Храню, перечитываю. Неплохие мысли попадаются. Круто иметь стенограмму повседневных бесед…»

…Гюльбен, 22 года. Талантливая художница с фиалковыми глазами. Небольшого роста, вздернутый носик. Носит желтый вельветовый рюкзак, на застежках которого позвякивают разноцветные брелки – смеющиеся рыбки. Больше живет в собственном настоящем, нежели в общедоступном. Возвращается в реальность с конкретной надобностью. Посетить лекцию, сдать экзамен, побыть с друзьями или поучаствовать в выставке. В остальное время находится в мире, где нет тусклых красок, а слезы рождаются только от радости.

Там она не одна. С ней многочисленные герои ее картин. Двухвостые кошки с сиреневыми языками, фиолетовые собаки без поводков и, конечно, мама. Источник ее веры, покинувший этот мир после продолжительной болезни. «Маме там хорошо. Не переживает, не болеет, не думает о заработке. Спокойно себе вышивает, вяжет, расписывает радугой крылышки купидонам, готовит для них пироги с начинкой из небесных звезд. И я с ней рядом… Хотите, открою маленький секрет? Вход в мой мир находится на Чамлыдже».

Познакомились с Гюльбен на ее первой выставке в Измире, куда нас пригласила моя родственница Шинай, редактор одной из турецких газет. «Обязательно приезжайте. Поверьте, это того стоит. Очень одаренная девушка…» Не поленились, съездили – и не пожалели. Картины Гюльбен – гирлянды из далеких воспоминаний. Смотришь на работы с одной мыслью: в моем детстве такое тоже было. Переносит на холст то, что, казалось бы, невозможно передать кистью…

«…Очень хочу нарисовать вас вместе. Давайте как-нибудь соберемся на Чамлыдже. Портрет на фоне туманного Золотого Рога. По-моему, интересно получится. В вашей любви, как и в Стамбуле, сплетаются культуры. Хотя… Все контрасты ничтожны перед силой любви, так ведь?» Согласно киваем, разглядывая новую работу Гюльбен под названием «Уничтожение сомнений одним усилием воли». Знак свыше?..

…Живет воспоминаниями о семи днях, шести ночах. Присутствует в настоящем с оглядкой в прошлое. Порой думает, может, произошедшее было сном наяву? Подносит запястье правой руки к носу. Все тот же аромат. Ее аромат. Цветочный. С ласковым холодком. Вдруг откуда-то из недр мужской самовлюбленности доносится гранитный голос. «Будь мужиком! Не будь слюнтяем! Ни одна баба не достойна того, чтобы ты по ней сох…» На мгновение соглашается с внутренним эго. Однако спустя минуту мужские убеждения заглушает крик сердца. Оно до сих пор ждет возвращения одной-единственной женщины, той самой недостающей половинки. Несколько лет назад, на пороге третьего месяца лета, половинка откололась, упав на дно колодца прошлого. От нее остались воспоминания в сердце и аромат на запястье…

В судьбе иногда выпадает и орел, и решка одновременно. У него был шанс удержать и причина расстаться. Он не отпустил, но не смог удержать. Незрелость чувств подвела. Не зря говорят, любовь укрепляется с годами… Мужает, держится, вроде бы двигается вперед. «Хотя, по-моему, я застыл на месте. Часы отказываются работать на запястье правой руки. Тоска по ней замораживает стрелки времени…» По настоянию родителей женился на «своей» – троюродной сестре из Урфы[29]29
  Город на юго-востоке Турции.


[Закрыть]. Чуткая девушка, прекрасная хозяйка, достойная супруга. Уважает Эбру, но не любит.

«По турецким меркам, я хороший муж. Заработанное приношу в дом. Трепетно отношусь к жене, дочерям. Хожу за покупками, выходные провожу с семьей. Физически нахожусь рядом с ними. Но моя душа принадлежит той самой русской девушке без адреса… Измена мысленная – большой грех. Поэтому не совершаю намаз. Какой толк, если каждую ночь в грезах обнимаю Анну?»

Пытается забыться в работе. Большую часть времени проводит в мужской парикмахерской в центре Таксима, владельцем которой является. Когда-то он начинал помощником мастера. Уже третий год как открыл свой салон. Сам стрижет только давних клиентов. Среди них и я тоже…

…Халис, 33 года. Поджарый брюнет со скуластым лицом. Говорит быстро, шепелявит. Нос с горбинкой, сросшиеся брови, меланхоличные глаза. Носит майки ярких цветов, потертые джинсы. Длинный шрам под средним пальцем руки. Подростком был жутко драчливым. Пару раз попадал в «обезьянник». Благодаря отцу избежал скамьи подсудимых… Не смог поступить в университет. Отслужив армию, вернулся в Стамбул, подался в парикмахеры. За считаные месяцы научился профессионально орудовать ножницами. Заработал авторитет среди аксакалов: дабы не утруждать пожилое поколение, ходил по домам, стриг умело и оперативно, вежливо отзываясь на капризы седовласых клиентов…

Родители возрадовались: наконец-то младший нашел свое призвание. Халис стал мастером своего дела. За два с половиной года из провинциальных цирюлен вырос до центральных арт-салонов Стамбула. С недавних пор имеет свой kuaför[30]30
  Парикмахерская (турец.).


[Закрыть]. Взял в аренду помещение, нанял мастеров, оборудовал кабинет специально для себя и так называемых клиентов класса VIP. Доволен: желающих постричься в «Старе» хоть отбавляй… Повезло в профессии, не повезло в любви…

Шесть лет назад на отдыхе в Кемере[31]31
  Кемер – курорт на берегу Средиземного моря.


[Закрыть], познакомился с русской туристкой Анной. Пухлогубая блондинка с золотистой кожей, будто светящейся изнутри. Нежный голос, волнистые волосы, доверчивый взгляд. Они нечаянно столкнулись лбами в голубой бездне Средиземного моря. Выплыв на поверхность, рассмеялись. Плыли в сторону берега вместе, улыбаясь друг другу во всплесках воды. Лучи солнца отражались от морской глади ультрамариновым блеском, а загорелый купидон в лазури летнего неба гордился удачным выстрелом…

Анна оказалась замужем, мамой двух близняшек. Приехала отдыхать в Турцию вместе с детьми и их бабушкой. Приехала за теплым солнышком, а нашла настоящую любовь. Аня была родом из Самары. Там, в незнакомом для Халиса городе, ее ждал муж. Друг детства, состоятельный человек, каменная стена. Но при этом он никогда не был любимым мужчиной…

Вышла замуж за Михаила по настоянию родителей. «Доченька, не раздумывай. Человек проверенный, хорошо зарабатывает, не пьет… Что тебе еще нужно?» Аня пять дней думала, в итоге согласилась, а спустя пять с половиной лет встретила любовь. Нежного брюнета, свободного, страстного, который настойчиво предлагал выйти за него замуж. Халис готов был и заменить отца ее детям…

Она осознавала всю масштабность своего чувства. Но ей не хватило смелости. Аня побоялась, что через пару лет пожалеет о безумном поступке. Сколько русских девушек так влюблялись, влюбляются на турецких курортах… Как правило, большинство случаев заканчиваются плачевно… Восточные сказки манят, дурманят, зовут в мир, который для многих становится клеткой страданий… Не сказав ничего Халису, наутро после страстной ночи Аня улетела в Самару…

«90 процентов наших мужчин едут на турецкие курорты, чтобы позабавиться с русскими девушками. Но есть же исключения. Я любил Анну. И она любила меня. Наши отношения разрушили стереотипы, которые независимо от нас поселились в наших разумах… Не виню ее. Наоборот, с годами больше понимаю. Отступилась от чувства во имя семьи. Все-таки двое детей… Наша семидневная история любви закончилась так же неожиданно, как и началась».

…Достригает меня. Смахивает напудренной щеткой волоски с шеи, сушит феном промокший воротник рубашки. Хлопает по плечу. «Ну всё, кардешим[32]32
  Братишка (турец.).


[Закрыть], можешь вставать… Извини, если заморочил тебя своими воспоминаниями». Поднимаюсь с кресла, благодарю Халиса, оплачиваю его труд. Покидаю салон. Размышляю по дороге. Я никогда не откажусь от Мирумир. Никогда. Даже если ей не хватит смелости сказать «да»…