Текст книги "Проклятие кровавой луны"

Проклятие кровавой луны
Елена Антонова

© Елена Антонова, 2023

ISBN 978-5-0059-4920-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Проклятие кровавой луны

I

 
Ночь заходится луной,
А из леса волчий вой.
– Что за черти? Что за дьявол,
К нам оборотне'й отправил?
Нынче век наш неспокоен-
Не пройдет здесь даже воин! —
Мелет спьяну лорд Трибой,
Сотрясая бородой.
В этой же корчме с сивухой
Зависал и длинноухий.
Только все он услыхал,
Меч серебряный достал:
– Я с бедою вашей справлюсь,
Убийством чудищ, ведь я славлюсь!
Да чтоб мне гореть в аду,
Если вам не помогу! —
Бьет себя пьянчуга в гру'ди,
Чтоб знали ту'тошние люди,
Какой же воин к ним забрел
И много шороху навел.
– Щас же я к оборотню̍
Прямо в логово пойду.
Выпущу ему я кровь
Корчмарь, мне пива приготовь! —
– Ты, храбрец, побойся ночи
У чудовищ хватит мочи,
Чтоб такого завалить
И кровушки твоей испить! —
Смеялись местные мужи
В хмели от водочки из ржи.
Подначенный храбрец хмельной
Поднялся, топнул он ногой.
– Сейчас вам делом докажу,
Убийцу-волка я сражу!
Бошку' его вам предоставлю
И вас в покое не оставлю:
Должны мне будете по гроб!
Слыха'ли сме'рды, ети'ть вас в лоб?
Все разом война снарядив,
Уткнулись в свой аперетив
И выпивая за его победу,
Наговорили много бреду…
А длинноухий на плечо свой меч закинув,
Корчму веселую покинул.
С тех пор никто в округе сей
Не слы'хивал о нем весте'й,
Лишь по весне охотник – дед
Нашел в лесу его скелет.
С тех пор и оборотень местный
Стал куролесить в перелеске.
Отпробовав крови' людской
Он потерял весь свой покой,
И жажда днем его давила,
А по ночам в леса манила.
 

II

Луна на небе засияла

И полный лик свой показала.

И снова оборотня вой

Раздается под полною луной.

Ветер по округе вьется

Ликантроп в цепях все бьется.

В башне замка он закрыт

Караул за ним следит.

Вот один из караульных

Устав от снов своих разгульных,

Решил косточки размять

И немного погулять.

Услышав, как их пленник в клетке

Скребется и рычит на на це'пке,

Глазочком в щелку заглянул,

Да и к напарнику рванул:

– Там герцог наш, как зверь в силках,

Запутался в своих цепя'х.

Он задыхается в удавке,

Умрет – нам не видать добавки

К получки нашей, к медякам,

Снесут бошки' нам дуракам! —

И вот, двое из конвоя

Пошли освобождать вульф-бо'я.

Засов открыли, в логово вошли,

И тело зверя бездыханное нашли:

Поросший шерстью, когти сабли,

И зубы острые, как грабли,

Торчат из мерзкой пасти монстра

И каждый умещался в горсти.

– Иди проверь-ка, дышит ли,

Иль поздно мы сюда пришли? —

Толкает в бок мечом напарник,

Себя ведет он, как начальник.

– А че так сразу, я смотреть?

Проверь-ка сам, хорош звиздеть!

Не помню, чтоб хмыря такого,

Повышали до старшо'го.

Чего ж командуешь ты здесь?

Хорош бухтеть и сам залезь! —

Напарник строго говорил

И врозь ладони разводил.

– Я не могу, боюсь до дрожи

Огромной этой волчьей рожи.

Ноги мне откажут сразу,

Коль ближе подойду к заразе.

Вот, смотри! Уже размякли.

Не чую их, они как пакли.

Показывал один другому,

Мечтая убежать до до'му.

– Я сам признаюсь, что страшусь…

Поверь! И я его боюсь.

Лишь только я к нему ступил,

В штанину лужу напустил! —

– Пока с тобою мы тут мнемся

Вервольф в цепях совсем загнется.

Тогда нам герцог старший даст —

В ручище смерти передаст.

А за спасенье сына своего,

Не пожалеет ничего:

Мы обретем богатство, славу,

Коль угодим отцову нраву…

Отговорки все потом,

Совместно разберемся со ското'м.

Иди за мной, держись-ка ближе,

Вдруг, чего я не увижу… —

Конвойный первый говорил

И к зверю ближе подходил.

И одновременно нагнувшись,

Дрожа и матом чертыхнувшись,

Они его освободили

И по-быстрому свалили.

Но только к двери добежали

Их зубы оборотня догнали.

Порвал их монстр на клочки,

Сорвал засовы он с петли

И выбрался из башни этой,

Свободный побежал по свету.

И мчался зверь, как ли'хий ветер

В след оставляя кро'ви реки.

Молва пошла с тех пор в округе,

Мол: «не ходите в леса, дру'ги!

Там зверь ужасный и свирепый,

Он человеков ест, как репу.

И целиком он вас сожрет,

При этом глазом не моргнет!»

И снова страх на люд нашел,

Что монстр в лес опять пришел.

Народ стал деньги собирать,

Чтобы охотника нанять.

Минули месяцы, что б прежде

Удалось охотников сманить с земель прибрежных,

Что силой славились своей,

Готовых выручить людей.

Их к берегу причалило с десятка:

Свирепые, угрюмые и смотрят все с оглядкой

И чуть заслышат они шорохи в кустах,

Стреляют так, что наступает зверю крах.

С собой они оружие смертельное несут

И им они уверенно в руках своих трясут.

Досу'жие до девок, боя и питья

И меж собою они ро'дные братья'.

Условия им сообщили, злата дали

И только пыль из-под пят охотников вида'ли.

Наемники гурьбой всей в лес вломились,

А люди о удачи их молились.

Серьезная охота в лесах тех развернулась

И много хищников тогда загнулось,

Но братья свое дело четко знали

И оборотня в скором времени загнали.

Стреляли его пушками, рубили топорами,

Огнем палили, дырявили гвоздями…

Все ни почем проклятому чертяке,

На нем все раны заживают, как на собаке.

Ну вот один из всей охотничьей династии

Зуб серебряный изъял из своей пасти,

Вложил его в мушкет, поджог фитиль

И выстрелил он в зверя с полумиль.

Пробил легкое серебряный зубок

И из раны зверя заклубил дымок.

Зверь тут же ринулся спасать свою седую шкуру,

С утеса в реку скинул он свою фигуру.

– Вот гад! Мы упустили зверя!

Он сдох, иль нет? Надо бы проверить! —

Молвил всем старшо'й из братьев.

– Нужно отработать честно, нам ни к чему селян проклятья!

Все разом в один голос согласились

И в путь дорогу вскоре снарядились.

Да вот теченье бурное тело унесло

В края далекие, в озерное русло'.

Прибила к берегу на камни тело,

Которое лежало до утра без дела.

А утром уже юношу красивого нашли,

Когда рыбачить мужики к берегу тому пришли.

В свою деревню они находку оттащили,

Водою чистою его омыли, напоили

И занесли в дом повитухи —

Единственной в деревне лекарке-старухи.

Она ему на раны травы приложила,

Зуб серебряный вынула и рану ту зашила.

Отпаивать настоями больного бабка стала

И потихоньку своим леченьем парня поднимала.

III

У той старухи была внучка,

Та еще девчонка-штучка:

Красавица, юна в годках,

Нужды не знала в женихах.

От ясных глаз ее – сиянье,

Что всех манило на признанье —

Веяло теплом и светом…

И как на зло случилось летом

Той девушки к своей бабуси

Приехать в гости из родного устья.

В помощницах красотка эта

Была у бабки на все лето.

За юношей она следила,

Ухаживала и кормила…

И вот, как обычно и бывает

Молодых чувства вдруг обуревают.

Любовь их на'крепко связала

И верности обоих обязала.

Шло время, а луна росла.

Охотников били по реке весла'.

К берегу причалили войны-братья,

Чтоб навсегда избавить волка от проклятья…

Тем временем сын герцога беду учуял,

Охотников душок, что с речки дунул,

Он носом потянул и запылало сердце,

Признал, что от расплаты никуда не деться.

Окреп немного, он стал бесноваться

И по избушки повитухи с угла на угол мотаться.

– Бежим со мной, краса моя, Ирада!

Я чую, что за мной пришли, устроили засаду!

Бежим к отцу, там будем под защитой.

Мы в замке спрячемся от глаз чужих закрытом.

Там будем мы с тобою мужем и женой,

Только дай согласье и бежим со мной!

– Ох глупый! Ты чего от внучки просишь?

Вернешься в замок и ее ты бросишь!

Она хоть и красотка, но без голубых кровей.

Отец твой не позволит плодить вам сыновей!

Ты красивый парень, но чувствую с тобой

Общенье моей внучки выйдет нам бедой.

Уходи скорее, ведь ты уже окреп.

Вот тебе водица и пшеничный хлеб! —

Протянула бабка и турнула в бок:

– А теперь-ка с Богом, ну давай, милок! —

Помахала бабка утешая внучку:

– Коль Ирадку любишь не тяни со случкой.

Присылай сватов к нам, мы их будем ждать,

Коль намерен свадебку с Ирадочкой сыграть.

– Ну конечно, бабка, я к вам возвращусь,

Если я в дороги тут не задержусь.

Ну а ты, любимая, меня здесь дождись,

Понапрасну слез не лей и иди ложись.

Будем скоро вместе, разлука пролетит

И наш с тобой союз отец благословит. —

С этими словами паренек ушел

Болея за любимую и сердцем и душой.

Но судьба злодейка по-другому рассудила

И двоих влюбленных на веки разлучила.

Охотники с собою трофеев привезли,

Оборотня голову людям поднесли.

Вновь в деревню эту спокойствие пришло,

А в другой деревни сердце девушки зашло:

– Ну где же мой любимый? Месяц уж прошел.

А может сват, им посланный, дом наш не нашел? —

Убиваясь горем, девушка щебечет,

Слезы утирает и слагает речи:

– Может, с ним, бабуля, случилася беда?

А может притомила в дальний путь езда?

– Ну, что же ты, глупышка, ни как все не поймешь!

Бросил он собака…

– Нет! Ты мне нагло врешь! —

Плакала девица у бабки на коленях,

А бабка утешала свою внучку в сенях:

– Это ты, бедняжка, мужиков не знаешь,

Что у них на мыслях, ты не угадаешь…

Сегодня они любят, ну а посля' чужие…

Мы вон, с твоим дедом, тока так и жили. —

Сетовала бабка, гладя внученьку свою:

– У тебя все будет… А его убью!

Попадись мне только под горячу руку,

Я уж его вылечу, таку подлу суку!

IV

Дни и ночи пролетали, время все летело,

А у девушки-красы пузико круглело.

Вот заметила и бабка, в девке измененья,

И решается спросить, с ее позволенья.

– Ты чего такая стала? По утрам все плохо…

Не решила ль понести от герцогского ло'ха? —

Девушка лишь опустила свои ясны очи.

– Ой бабуля, ой родная, больше нету мочи! —

В слезы кинулась девица бабушки на грудь.

– Ну-с, рассказывай девица, в чем страданья суть?

И со всхлипом ее внучка правду рассказала,

Как судьба ее за счастье жестоко наказала:

– Я не думала бабуля, что вот так все будет,

И не думала, что он про меня забудет.

А теперь я на сносях и совсем одна…

Что со мной теперь-то будет? Ой, беда! Беда!

– Не расстраивайся так, все это – не горе,

Ну подумаешь, принесешь ты дитя в подоле…

Вырастим твое дитя… он же наш! Сумеем!

Ну, а ты теперь сама станешь в раз мудрее.

У меня здесь оставайся, будем вместе жить,

А потом придумаем, как нам дальше быть…

V

Пролетело много время,

Выпало рожать ей бремя…

Стонет девка вся в поту:

– Мне уже невмоготу!

Бабка рядом, греет воду, сетует на ночь:

– Вот увидишь, что к утру принесешь ты дочь!

Только вот луна на небе кровью обагрилась —

Очень нехороший знак… Хоть бы получилось!

Стоны до утра неслись из дома повитухи:

Умирала внучка на руках старухи,

И пред смертью наказала, дочь свою спасти:

– Не бросай ее, родная… Режь меня, хоть рви!

Но спаси мое дитя, ведь она мой плод,

И в любви зачата… Пусть ей повезет!

На заре затихла девка и повисла тишь,

А минуты через три закричал малыш.

Бабка вьется над дитятей, с утробы доставая,

Жмет его к грудя'м своим, слезами умывая:

– Уж прости, малютка, бабку, что мамку не спасла,

Не хотелось мне, чтоб ты сирото'й была,

Но не выдержало сердце матери твоей…

Знать судьба ее такая, кормить земных червей. —

Убиваясь горем, бабка слезы льет

И своей правну'чке наказы все дает:

– Назову Агатой, тебя – мою правну'чку,

Ведь у тебя глазища, словно солнца лучики

Так блестят, так светят, прямо как каменья…

Не даром мне недавно мерещилось виденье:

Словно моя внучка волчонка родила

С такими вот глазами, прям как у тебя.

Ты ж расти, малютка, сильная, как мать,

Но усвой! Мужчинам не стоит доверять!

Вот подлец – твой батька, что сделал сирото'й,

Не даром ты явилась в мир с кровавою луной!

Это знамя крови – твой отныне талисман,

Научись-ка ты в людя'х распознавать обман.

Я тебя по силам буду защищать,

Хоть знаю, не заменишь тебе родную мать,

Но буду я молиться, что б твоя судьба

Тебе благоволила, как сия луна…

***

С тех пор годко'в пятнадцать минуло лихо так

А в доме повитухи немыслимый бардак,

И ветхая бабуся не в силах уследить,

Ведь за шустрой пра'внучкой приходится блюди'ть.

Куда она не кинется – всюду крах, погром,

Словно буря пронеслась, перевернула дом.

Как с делами справиться бабке невдоме'к,

Приходится ей преподать хитрости урок:

– Ты, моя красавица, сбегай по грибы,

Ягод и корений мне из лесу принеси.

А то зелий мало. Нужно наварить,

Да грибочков на зиму надо б засушить.

Только ты далече в лес не уходи

И к закату скорее, до дому приходи. —

Напутствий надавала и всучила корзину,

И бабка отпустила в лес одну совсем детину,

А правнучка, что буря по тропке понеслась

И вскоре с кустами и деревьями зелеными слилась.

Пошла подросток в лес по ягоды грибы,

Да вот так незадача во круге только мхи.

Пошла она подальше, где гуще и темней

И видит поле ягод, в пределах заросле'й.

Набрав плодов с лукошко, по грибы пошла

И даже не заметила, как с тропы сошла.

Идет и собирает, песенки поет,

А время, что водица, между рук течет.

Стемнело незаметно во' густом лесу,

А она наткнулась на грибную полосу'.

И так увлекшись сбором, она все шла и шла,

Пока на небе полная луна вдруг не взошла.

Опомнившись не скоро, девчонку затрясло,

Ведь отошла от дома дале'че, как на зло.

И вот девчонка наша совсем уж забрела,

И выхода из леса к вече'ре не нашла.

Аукала бедняжка, на помощь всех звала,

Ответом потеряшке лишь тишина была.

Угукал рядом филин и волки поднялись,

А ноги вдруг со страху свинцом уж налились.

И вот разволновавшись, вдруг заболел живот

С такою страшной силой, словно на него лег гнет.

И вдруг под юбкой что-то по ножкам потекло.

Девчонка всполошилась, и сердце запекло.

– О Боги! Что же это? Не уже ли кровь? —

Пригляделась девка, задрав вверх свой подо'л.

– Мне бабка говорила как-то, что есть такие дни

У женщин наступают с взрослением они.

Что кровь из лона хлещет прямо между ног,

И, что спасает только из тряпочек моток. —

Она подол свой опускает и думает, как быть,

А близко, на горище, кто-то начал выть.

Ни волки, ни медведи, так злобно не звучат,

Лишь оборотни голосом ужасным говорят…

И голос этот страшный раздался словно гром.

Она корзины бросила, во тьме свой ищет дом.

Но куда бежать не знает, вокруг лишь тьма да мрак,

А с горы тут зверь спускается большой, как вепрь-хряк.

При луне шерсть серая блестит как серебро,

Глаза объяты пламенем – в них одно лишь зло.

И лапы его сильные, ступают по траве,

В лесах он ошивается, мечтает о еде.

Учуяв запах свежей крови, зверь самку распознал

И у него гон начался… сезон любви настал!

Донесшись, запах этот сладкий, до его ноздри,

Он затуманил его разум, запудрил все мозги.

Он отключил его сознанье, заставил захотеть

Пометить самку, что бы та смогла тут залететь.

Ведомый страстью и желаньем спариваться с ней,

Зверь воет, широко разинув пасть до своих ушей.

Он со склона резво мчится – вывалив язык,

Чтобы самке доказать, какой он есть мужик.

Девушка бросается, куда глядят глаза,

Из них с испугу сильного катится слеза.

Девчонка словно птица в клетке бросается бежать,

А за ней огромный монстр, пытается догнать.

Он настигает ее быстро, у речки, где арык,

В отчаянье девчонка бьется, подняв над лесом крик.

Схватив палку, что лежала прям у ее ног,

Зверю морду распорола и оступилась о пенек.

Тут оборотень ее в запале за ногу укусил

И только он хотел пометить, как жертву упустил.

Девчонка быстро пробежала по мостику-бревну

Пересекла речушку и стала на правом берегу.

За нею зверь собрался, вскочил он на бревно,

Но вес его огромен, и мостик повело.

И не успевши спрыгнуть, он полетел в овраг,

А выбраться на правый берег он не мог никак.

Вот так добыча улизнула из его когтей,

И не успел он с ней случиться и завести детей.

VI

Девчушка ночь в лесу таилась до самого утра,

А утром на тропинку вышла, добралась до двора.

Но только видит, что избушка странно так стоит,

И бабули утварь с дома у порога вся лежит.

Сунулась в избушку наша девица-краса

Да тут же и наружу… нет на ней лица.

Увидела девчушка прабабушку свою,

Вернее, что от нее осталось, не целую, не всю.

Зверь большой ужасный ворвался ночью в дом,

Он следы когтей оставил, перевернул все в нем.

Бабушку любимую, бедную он съел

Не пощадил он старость, ее не пожалел.

По запаху девчонки той, дом он сей нашел,

Вдоль деревни незаметно он сюда пришел.

Не найдя своей омеги, зверь разозлился сильно

И в порыве злости, бабке кровь выпустил обильно.

Плачет сиротинка, слезы свои трет,

А время до заката все идет, идет.

– Что же делать? – Плачет. – Кто поможет мне?

Не уже ли нужно покорной быть судьбе?

Я теперь одна совсем, бабули больше нет,

Не кому меня обнять и сварить обед. —

Убивается девчушка, да только нет резона,

Она вещи собирает, идет к своим знакомым.

Просит приютить ее, веща'ет о беде,

Да только вот не рады ей, и дело не в еде.

Узнав, что ночью ликантроп за ногу укусил,

Ее люди избегают, бояться в дом пустить.

– Тебе я дам один совет – ты уходи с деревни… —

Глаголет ей старик один, из всех он самый древний.

– Твоя беда понятна нам, но некому помочь,

Ведь и сегодня тоже будет полнолунья ночь.

А раз твоей крови' уже отведал злобный зверь,

То покоя всем не будет, ты уж мне поверь!

Уходи скорее, внучка, ночь совсем уж скоро,

Вот еще один совет – поспешай ты в горы.

Там отшельник должен жить, я ему родня.

Коли я письмо отправлю, он выручит тебя,

Ведь знает много разных зелий и мазей таковых,

Которые проклятья снимут и с мертвых, и с живых… —

Старик же что-то записал и передал письмо,

В дорогу ей харчей он дал и перевязал тесьмой.

И девушка с больной ногой отправилась же в путь,

К закату, чтобы ей успеть и на тропу свернуть.

Идет бедняжка целый день, боится не успеть,

А нога ее болит, нету сил терпеть.

И вот свернув с тропы идет, к дому лесника,

Чтобы ей там отдохнуть, ведь ноша не легка.

– О, здрасте вам! Прошу пустите меня в уютный дом.

Позвольте мне ночлег найти для сна тут вечерком.

Я к вам пришла из далека и путь мой был так долог.

Покинула я отчий дом, что был мне очень дорог.

Беда заставила уйти меня с родной деревни…

Позвольте хоть на лавке лечь, где кошка ваша дремлет. —

Просила ста'рче сирота', топча'ся на пороге:

– Прошу, меня вы приютите, а то устали ноги.

– Ну что ж, дитя я прогоню, что плача меня просит?

И разве нам не хватит места, скоротать сей ночи? —

Мужчина хитро отвечал, жалея ту глупышку:

– Ну что стоишь ты у порога, проходи же, мышка.

За стол он гостью усадил, помог ей и с постелью,

А как стемнело, перешел к словесному веселью.

И выпив крепкого вина, давай дитя колоть,

И спьяну глазки строить ей и всяку чушь молоть:

– От куда только принесло, такую худобу'?

Тебя, что, дома не кормили, зажали что ль еду? —

С усмешкой в голосе мужик, игриво вопрошал,

Ну а сам, бросая взгляды, усы все потирал:

– Ну куда же ты идешь, оставайся тут,

Я едой же обеспечу, мне здесь нужен труд.

Сам же я уже вдовец, долго без жены,

Так что дому этому руки женские нужны.

Раз сюда ко мне попала, значится – судьба!

Будь же мне женой, красотка, и твоя изба! —

Соблазнял ее мужчина и пытался льстить,

Да бутылку не бросал, продолжал все пить.

И вот наклюкавшись вина, он замертво упал,

Он захрапел на всю избу, ведь кончился запал.

А девушка спокойно так на лавке прилегла,

Но выспаться, как следует, так и не смогла…

Всю ночь одолевал ее сон один ужасный,

Как гонится за нею зверь лохматый и опасный.

Горят во тьме его глаза и клыки сверкают,

Они девчонку за подол острием хватают.

И бедная, что в клетке жертва, рвется, убегает,

А опасный зверь ее вскоре настигает.

Вот так до самого утра ворочалась сиротка,

Ну а с рассветом из избы ушла неровною походкой.

А вот лесник остался спать и даже не заметил,

Что ночная гостья упорхнула при первом же рассвете.

VII

Прошла уже неделя, а девушка в пути

И никто не ведает, сколько ей идти.

То там переночует, до домик вдруг найдет,

Ну а днем девчушка все идет, идет.

Но ночи очень тяжки, ведь видит она сон,

Как оборотень серый пускается в догон.

Желает он сиротку настигнуть, разорвать

И больно так клыками пытается хватать.

В поту тут просыпается, ведь нога болит,

И что-то в ее сердце больно так щеми'т.

Продолжив путь свой тяжкий, девчонка набрела

На деревеньку горную, что в снегах была.

И видит наша девочка, что нету ни души,

Лишь избы покосившиеся… Ищи, хоть не ищи,

Но никого в деревне нет, лишь снег в домах стоит,

И ста'веньки оконные ветер шевелит.

Такая тишина мертвецкая правит местом сим,

Словно здесь погост и только, нет места тут живым.

И скрип дверей пугает дичь, и гонит прочь людей.

Скрывает снег сию деревню уж много-много дней.

– О как же холодно-то здесь! – Дрожит девчонка наша. —

И очень кушать хочется, поела б я и каши.

Запасы я еще в обед потратила уж все

И если не найду тепла, замерзну я совсем. —

И кутаясь поглубже в плащ, что дали ей селяне,

Носом девка шмыгнула и слезы засияли.

– Найти б дрова, костер разжечь, но нет нигде деревьев…

Неужели мне судьба сгинуть средь деревни? —

Милостью судьба тогда к деве обернулась,

Сделала, чтоб девушка на дымок наткнулась.

– Что же там, в дали? Туман? Над горой струится…

Нет же, это дым из печки над избой резвится. —

Бросилась к вершине девка, плащ свой подбирая

И вершины горные ловко огибая.

Добралась она к избе, что на само'й вершине

И стала в дверь ломиться, боясь, что вот-вот остынет.

Постучав так слабо в дверь, потеряла силы

И в горле все слова застряли, что помощи просили.

Услыхавши тихий стук, старик тут встрепенулся

И к дверям от теплой печки, со страхом обернулся…

– Кто пожаловал ко мне, демон, дух иль люд?

Не боишься, что мои заклятия убьют?

Я хоть стар, но посох мой крепок и тяжел…

Пожалеешь, что избу отшельника нашел! —

Вышел на порог старик, держа в руке свой посох,

Да увидевши девчонку закивал, заохал. —

– Как же угораздило дойти сюда дитя?

Не иначе Боги сберегли тебя!

Он девчонку без сознанья затянул в избушку

И горяченькой водицей, наполнил он кадушку.

Дров подкинул в печь свою, чтоб огонь прожарил,

Самогонки в куб налил, по' столу ударил.

Напоил девчушку эту и растер ей тело,

Чтобы кожа синяя в миг порозовела.

Вот прошло тут с пол часа, девушка очнулась,

К старику – отшельнику тут же обернулась.

– Дедушка, я вас искала, есть для вас письмо,

Ведь от брата вашего написано оно. —

Подскочила гостья, стала в сумке рыться,

Протянула письмецо, а дед нахмурил рыльце.

– От кого же сей листок? Разве жив мой брат?

Как покинул он деревню, стал мне словно враг.

Годы минули так быстро… я совсем седой,

И небось, мой брат Антип ходит с бородой.

Все покинули деревню, стали жить внизу…

– Бормотал отшельник старый, утирал слезу.

Взял из рук согретой гостьи старенький листок,

Прочитал, заулыбался, подал голосок:

– Вспоминает меня братец каждый Божий день,

И все так же, как и в детстве, зовет меня «олень»!

Возмущается, как прежде, что с ним я не ушел,

Но признаюсь, среди гор я мир в душе нашел.

Раз он просит тебя, детка, сберечь и излечить,

Выполню его я просьбу, раз смог меня простить!

Только, что-то не пойму, говорит – «беда» —

Оборотнем укушена… Такие вот дела…

Девушка подол задрала, приоткрыла рану.

– Зверь ужасный укусил, что нагой не встану!

Дед тут рану оглядел, дернул он плечами,

Встал он вмиг из-за стола, затопал он ногами.

По избе туда-сюда, ходит, что-то ищет

И почти что шепотом, под нос чего-то свищет:

– Как же ты в люто'й мороз, в горы заявилась,

Или ты в пути таком совсем не заморилась?

Рана-то глубокая, укусил он крепко…

От укусов всех зверей – помогает репка…

Заживляют хорошо репейника коренья,

Ну а чтобы не простыла – калиново варенье! —

Скляночки достал отшельник, мази и масла,

Обработал девке раны, примочки положил туда.

Туго обвязал тряпицей, справился и сел,

Улыбнулся ртом беззубым, пальцем повертел:

– Вот теперь ходи с неделю, бинты только меняй,

А вот дикое зверье ты не донимай.

Заживут твои укусы уже очень скоро,

Вот тогда и можешь ты отправляться в город.

Ну теперя отдохни, ты поди устала,

Ведь дорога дальняя сильно измотала. —

Предложил отшельник ей со шкурами лежанку,

Ну а сам в ночи опять взялся за киянку.

– Подождите, дедушка, вот и все леченье?

Мазь на рану и бинты, ну и чай с вареньем?

Ну а как же от проклятья звериного спастись?

Разве вы не помните, что помочь клялись?

Или зря я по горам вас в ночи искала?

Если все это в пустую, то я очень злая! —

Дед на лавке, что сидел, разразился смехом,

Он никак не ожидал, что его леченье обвинят в прорехах:

– Ну а ты чего ждала, жертвенный костер?

Или может, обряд тайный, из чернил узор?

Я ведь лекарь, а не маг… Нет на тебе проклятья,

Только рана от укуса и порвато платье! —

Засмеялся старый дед, над нею потешался,

Пока гостье его ночной, в беседу не в мешался.

– Ну а как же все легенды про чудо-людо-во'лков?

Вы хотите мне сказать, что в них, нет никакого толка?

Ну а как же все рассказы, что есть среди людей,

Те, кто превращается в волков, ест маленьких детей?

– Да, конечно, это явь, «волчье» есть проклятье,

Но работает оно на том, на ком заклятье… —

– Но меня он укусил, что ль шерстью я покроюсь?

Нет уж лучше умереть… В землю я зароюсь!

– Погоди ты, горемыка, в погосте хорониться

И позволь же мне с тобой толком объяснится…

Ритуал сей очень сложен, требует он дара

И написан он в циганьих только гримуарах.

Тот, на ком сие проклятье в волка превращается

И оно по кровной линии лишь распространяется.

И страдают от проклятья только лишь мужчины,

А для женщин их укус не хуже, чем удар лещины.

Так что не'чего бояться шерсти, ты ей не покроешься,

А вот от незнания – ты быстрей расстроишься… —

Продолжал дед потешаться, пряча рот беззубый

И растягивал в улыбке свои то'нки губы.

Выпучив глаза – алмазы, девушка развеселилась

И до дня выздоровленья у деда поселилась.