Текст книги "Клад вечных странников"

Елена Арсеньева
Клад вечных странников

© Арсеньева Е. А., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Около пяти часов вечера в магазин «Сириус», что на привокзальной площади села Арень, вошла молодая женщина и спросила продавщицу, когда пойдет автобус на Вышние Осьмаки.

Продавщица с натугой грохнула на прилавок ящик с пивными бутылками и вытаращила глаза.

Перед ней стояло воистину странное создание, не иначе, свалившееся в Арень с этого самого Сириуса: в платьице, которое казалось нарисованным прямо на худеньком теле, с прической из локонов цвета бледного северного золота, с огромными дымчато-серыми глазами в обрамлении шикарных ресниц – и лицом воистину неземной красоты. А главное, только пришелица со звезд могла интересоваться автобусом на Вышние Осьмаки!

– Христос с тобой, подруга, – отмахнулась продавщица, затаривая пивом облезлую клеенчатую сумку, которую ей протягивал дедок в мутной рубахе и рваных тренировочных штанах. – Какой автобус? До каких Осьмаков? Впервые слышу!

– Да ты шо, Люська? – прошамкал дедок. – Да это же деревня у болота, рядом с которой какие-то авторитеты обосновались в староверском скиту.

– А, ну да! – вспомнила продавщица. – Точно, это ж Осьмаки и есть. Полста кэмэ отсюда. Но в той деревне живут полторы старухи да старик какой-то, а остальные разъехались. И автобусы туда не ходят. Только пешочком и дойдешь.

Красавица опустила взор. Она была обута в немыслимое сплетение ремешков, охватывающих божественные ножки чуть не до колена. Ремешки крепились к двенадцатисантиметровым каблукам.

– М-да… – вздохнул дедок. – Маловато у тебя обувки для нашей местности! Тут вишь, как народ ходит? – Он лихо задрал скрюченную конечность, всунутую в болотный сапог.

– Что же делать?! – всхлипнула красавица. – Мне обязательно нужно в Вышние Осьмаки!

– Не повезло, – посочувствовал старикан. – Главное дело, сегодня аж три попутки туда было. Мы с мужиками сидим себе за околицей, глядь – трюхает «уазик». Тормознул рядом с нами, высунулся парень, кудрявый весь из себя, и спрашивает, как на Осьмаки проехать. Мы ему объяснили, он нам дал на пивко за совет – и упылил. Вскорости едет могучий такой джипяра. И ему Осьмаки понадобились! Тоже не пожадничал. Я уже навострился было в магазин, как вдруг несется аж «Мерседес»! И около нас притормаживает. Ну, мы тут орем в три глотки: «На Вышние Осьмаки поворот направо, по заброшенной дороге!» Думали, из окошка веером денежки полетят, а он, «Мерседес», гад такой, дал газу – и только ручкой помахал.

– А может, и мне пойти подождать за околицу? – с надеждой спросила красавица. – Вдруг еще кто-нибудь проедет и дорогу спросит?

Дедок осторожно поволок с прилавка сумку с бутылками:

– Это навряд ли. Удача – она до трех разов ходит, да и то на третьем, вишь, спотыкается. Еще год сидеть можно, а не дождешься, чтоб проехал кто. Тем более на Осьмаки!

– Кому тут на Осьмаки? – вдруг раздался громовой голос, и дедок от неожиданности выпустил свой ценный груз. Однако в то же мгновение откуда-то протянулась могучая ручища и поймала сумку в сантиметре над бетонным полом, встреча с которым, конечно же, кончилось бы плачевно для ее хрупкого содержимого.

– Держи, дедуля! – Сумка полетела к хозяину, которого аж зашатало. – А ты, тетенька, живенько брось мне пару ящиков «Нижегородской». Сдачи не надо.

Из разлапистой руки посыпались купюры, на которые продавщица налетела коршуном и успела сгрести их под прилавок прежде, чем чей-нибудь острый глаз мог хотя бы прикинуть сумму этой самой ненужной сдачи.

– Так кому в Осьмаки? – повторил щедрый покупатель.

– Мне! – пискнула красавица – и онемела.

Если правду говорят, будто человек произошел от обезьяны, то в магазине стояло живое подтверждение теории дарвинизма. Причем, судя по всему, процесс завершился буквально вот-вот, еще волосяные покровы сойти не успели. Могучие клубки мышц, глыбы плеч, шея в два обхвата, плавно сужающаяся к макушке, – ну сущая горилла! Правда, голова оказалась уже вполне человеческая: белобрысая, бритая, – и лицо было бы даже симпатичное, когда б не портил его косо срезанный подбородок.

Голубые глаза вновь образованного гомо сапиенс расширились при взгляде на стройную фигуру и немыслимые ноги красавицы.

– Мать твою… – выразил он свое неподдельное восхищение и воздел кулачище с зажатой в нем пачкой купюр. – Шампанского даме!

Продавщица метнула на прилавок черно-серебристую бутылку.

– Да что ты мне даешь? – рявкнул покупатель. – Ящик волоки! Ящик шампанского!

Продавщица, спотыкаясь, зарысила в подсобку.

Горилла одним махом содрала фольгу, отвинтила проволоку и тычком по дну вышибла пробку.

Девушка отпрянула, пыталась спастись от пенистой струи, хлынувшей из бутылки, словно из огнетушителя.

Подтверждение теории Дарвина с неподдельным восторгом наблюдало за грациозными движениями ее изящного тела.

Убедившись, что ни одежде, ни прическе не принесено урону, красавица подняла на гориллу дивные очи:

– В Вышние Осьмаки не подвезете?

– Подвезу, – хрипло выдохнул новенький гомо сапиенс. – Хоть на край света подвезу!

Продавщица с грохотом проволокла по полу ящик.

Галантная горилла выхватила еще одно шампанское, выбила пробку столь же замечательным способом и звонко чокнулась с бутылкой, которую держала девушка:

– Со знакомством! Виталя меня зовут. А тебя?

– Ирина… Ирина Бурмистрова.

– Иринка, значит, – ласково уточнил Виталя. – Красивое имя! А ты вообще отпад!

Вслед за этим Виталя рассовал бутылки шампанского по карманам необъятных шортов, заграбастал каждой ручищей по ящику водки и скомандовал:

– На выход!

Ирина потащилась за ним, будто во сне. Ей уже давно казалось, что с ней происходит нечто нереальное, ну а сейчас это ощущение усугубилось.

Виталя так на нее смотрел… Вообще-то сегодня с самого утра все мужчины смотрели на нее именно так. И, надо признать, это доставляло ей удовольствие. Но все же с обочин сознания нет-нет да и кукарекала ехидненькая мыслишка: «Что ты о себе возомнила, интересно?! Они, дураки, ничего не знают, но ты-то, ты… Кому голову морочишь?!»

Ирина запуталась на ступеньках в своих каблучищах и влетела прямиком в объятия Витали, который уже запихал ящики в багажник огромного серебряно сверкающего автомобиля и даже избавился от бутылок.

– Ух ты какая тоненькая! – пробормотал Виталя. – Хоть узлом тебя завяжи. Прямо змейка! А ты, между прочим, змеев боишься?

– Не змеев, а змей, – уточнила девушка с видом человека, привыкшего исправлять речевые ошибки ближних своих, но тут же испугалась: – А что, тут водятся змеи?!

– Одного я своими глазами видел час назад, – хохотнул Виталя. – Садись. А ну, красивая, поехали кататься!

Ирина забралась на переднее сиденье и попыталась натянуть юбку на колени. С тем же успехом Ева могла проделывать это со своим фиговым листком.

Миг – и поселок остался позади, а к дороге с обеих сторон подступили сосны.

Ирина смотрела на бегущую под колеса дорогу – и недоверчиво качала головой.

Вчера! Неужели все это началось только вчера?! Сутки назад?! Впервые слова: «Чудилось, целая жизнь прошла с тех пор!» показались ей не банальностью, а истиной…

– Ты работаешь-то где? – спросил между тем Виталя, выныривая из глубокой колдобины, залегшей на пути, как тайный враг. Впрочем, следует сказать, что на всей дороге таились такие «враги». От асфальта осталось только жалкое крошево по обочинам, и если бы не высокие колеса и мощные рессоры авто, поездка превратилась бы в нечто зубодробительное и скуловоротное. А так седоков лишь слегка подбрасывало на сиденьях.

– В областной библиотеке, – сказала Ирина. – В отделе редких фондов.

– А в Осьмаки зачем? К родне?

Ирина ругательски ругала себя за откровенность. Вот уж воистину: простота хуже воровства! Надо было все три часа в электричке не отражением своим любоваться в оконном стекле, а легенду сочинять. И вдруг ее осенило:

– В командировку еду. Деревня хоть и заброшена теперь, но, по слухам, осталась нетронутой сельская библиотека. А в ней были очень ценные экземпляры старых книг. Здесь места староверские, вдруг сохранились, к примеру, неправленые Библии, ну, еще до раскола изданные, это ведь настоящий клад…

Стоп! Ирина заставила себя в буквальном смысле прикусить язык и сморщилась от боли и злости. Дура болтливая!

Сосняк, плотной стеной стоявший вдоль дороги, внезапно поредел, а потом и вовсе разошелся, и впереди показалась небольшая деревня. У въезда стоял столбик с табличкой, однако разобрать на ней хоть слово оказалось невозможно: железо все было изорвано дырами, словно кто-то тыкал туда железным острым пальцем.

– Что это?

– Да ну, чепуха! – ухмыльнулся Виталя. – Мы со Змеем тут позавчера тренировались в стрельбе из автоматического оружия.

Ирина испуганно моргнула:

– Со змеем?.. Но разве они умеют стрелять?

– Не знаю, как насчет остальных, а этот очень даже умеет! – сообщил Виталя. – Обставил меня на пару ящиков, гад ползучий. Везу ему свой проигрыш. Но это даже к лучшему, ведь иначе я б не встретил тебя. Сейчас приедем, выпьем со знакомством…

Ирина снова попыталась натянуть свой фиговый листок на колени: ее зазнобило от страха.

Еще не хватало по гостям разъезжать, да еще с каким-то Змеем пить! Может быть, ей и удалось опередить тех, кто преследует ее, но надолго ли? Времени терять нельзя!

И вдруг на обочине мелькнула табличка с перечеркнутой красными буквами надписью: «Вышние Осьмаки».

«То есть как это? – растерянно оглянулась Ирина. – Знак, что Осьмаки кончились, есть, а что они начинались – нет?»

И тут до нее дошло, что тот самый изрешеченный пулями кусок железа, болтавшийся на столбе, и был названием деревни! Выходит, Виталя отлично знал, что они уже в Осьмаках? Знал – и не сказал?!

– Остановите, остановите, – забормотала она, хватаясь за ручку двери. – Я уже приехала, я уже сойду.

– Да ладно-ка! – вальяжно пробасил Виталя. – Чего тебе тут делать, на этом кладбище? Пыль книжную глотать? Это для легких вредно! Поехали лучше к нам на базу. Тебе полезно на природе пожить, вон ты какая бледненькая.

– Здесь тоже природа! – взвизгнула Ирина, изо всех сил дергая ручку, но та не поддавалась ее усилиям.

– Не дергай, – мягко посоветовал Виталя. – Здесь система «четыре-один». Один замок сломаешь – все из строя выйдут. Тогда придется нам с тобой тут жить всегда. Хотя почему бы нет? Выпить есть чего, спать есть где.

Он нажал на какую-то кнопку, и спинка Ирининого сиденья внезапно откинулась, так что девушка оказалась простертой плашмя.

– Нет, здесь очень даже можно жить… половой жизнью, – хохотнул Виталя.

Ирина мгновенно вышла из ступора и взвилась над сиденьем так, что макушкой врезалась в потолок. Замолотила кулаками в стекло, но оно не поддавалось. И безлюдье, такое безлюдье кругом! Мелькнула на обочине деваха в красном сарафане; рядом лениво брела корова, которую деваха то и дело подхлестывала прутом.

Корова вскинула голову, встретившись с безумным Ирининым взглядом своими огромными безмятежными глазами. И у девахи были точно такие же сонные, равнодушные глаза…

– Лежать! – скомандовал Виталя, хватая Ирину за волосы и опрокидывая на сиденье. – Ну чего ты колотишься, не пойму, нас же там всего двое! Лежи! А то ты меня так возбуждаешь, что уже сидеть больно. Еще раз дернешься – и я… Вот так, умница, – хохотнул одобрительно. – Хорошая девочка, лежи тихо!

Ирина лежала тихо. А что еще оставалось делать?

* * *

Из старых писем:

«Здравствуйте, моя любимая жена Асенька, родные дети Володя и Машенька!

Не пугайтесь, получив письмо, написанное чужим почерком. В последнем бою меня ранило в правое плечо, оттого не в силах я сам держать карандаш, пишут за меня добрые люди.

Спешу сообщить, что жив и здоров, насколько позволяет моя рана. Поначалу боялся, что руку отнимут, но доктор сказал, вроде бы обойдется дело. Не иначе, твоими молитвами и горючими слезами, дорогая Асенька, начал я выздоравливать.

Хотя не всякому так повезло, как мне. Вот на соседней койке позавчера умер один человек… А знаешь, кто это был? Ни за что не угадаешь! Наш сосед со старого двора – ну, тот самый, у которого дед себе домовину при жизни выстругал. Вспомнила?

Много он чего понарассказывал про себя, я мало чему верил, но поскольку здешний особист разговаривал с ним по-человечески, значит, не так уж он и врал. Выходит, и правда искупил свою вину кровью и, если бы выжил, вернулся бы в строй уже как человек. Только, беда, не выздоровел он. Ты, Асенька, сходи к Анне Ивановне и покажи это письмо. Небось через военкомат известят ее, а ну как нет? Он же, помирая, все просил, чтоб я непременно известил о его кончине мать. И чтобы ей передал: надо, мол, достать из-под порога какой-то черный гроб (сестренка его Тонечка якобы знает, где он лежит), а открыть нужно позвать деда из Вышних Осьмаков. Конечно, сосед при этих словах уже заговаривался предсмертно, потому что дедушка его давным-давно сгинул из дому неведомо куда и, конечно, уже помер. Да и разве может под порогом находиться гроб?! Однако я перечить ему не стал и обещал, что все передам досконально. Ты, Асенька, не поленись, сходи к Анне Ивановне, буде она еще жива, а то, может, не перенесла того горя, какое сын ей принес. Но он клялся, умирая, что ни в чем не был виновен и оговорили его злые люди. Ну, земля ему пухом…

Девушка, что пишет за меня это письмо, работает на швейной фабрике. Она была при кончине нашего прежнего знакомца, она ему и глаза прикрыла. Ее зовут Клава Кособродова, душа у нее добрая, а почерк разборчивый, не то что у меня, так что надеюсь крепко: каждое слово ты в моем письме разберешь и поймешь правильно.

Целую вас крепко, любимая моя жена Асенька, родные дети Володя и Машенька. Желаю вам быть здоровыми и ждать меня терпеливо, а я вернусь домой непременно, как только разобьем фашистского зверя в его логове.

Ваш муж и отец Василий Дворецкий».

* * *

Прошлое

Девчонка плакала на остановке.

Плотная, широкоплечая, круглощекая, с разноцветными перышками волос, она то стискивала руки на груди, то бросалась вперед и начинала стучать в стекло маршрутки.

– Позвони мне! – кричала она. – Позвони, ну пожалуйста! – И вдруг: – Я тебя люблю! Люблю!

Люди, стоявшие на остановке, пялились на нее во все глаза; шофер тоже посматривал в зеркальце заднего вида, но не трогался с места. Он хотел, чтобы полупустая маршрутка заполнилась. И ему было все равно, что человек, которому адресовались признания, явно мечтает провалиться сквозь землю.

На него оглядывались. Кто-то понимающе вздыхал, кто-то откровенно ухмылялся.

Катерина не удержалась и оглянулась тоже. Ладненький, хорошенький парнишка, сидевший на заднем сиденье, то натянуто улыбался своей неистовой подружке, то раздраженно махал через стекло: уходи, мол! – но девчонка или не понимала, или просто не в силах была уйти.

– Позвони, ну пожалуйста! – кричала она сорванным голосом, тиская на груди футболку.

– Пьяная, что ли? – громко сказала какая-то женщина.

Дверцы маршрутки наконец-то закрылись, и Катерина услышала, как парнишка испустил вздох нескрываемого облегчения.

Девчонка бессильно уронила руки.

– Я же люблю тебя! – отчаянно выкрикнула она и вдруг ударила себя по щекам – сильно, с размаху. Сперва по одной, потом по другой.

Маршрутка резко взяла с места, словно испугалась.

Катерина отвернулась.

Она смотрела в окно, но ничего не видела, кроме пухлых короткопалых ладоней, которые били по тугим щекам.

За что она себя так? Почему любовь заставила ее возненавидеть свое лицо? Ну да, она понимает, что не нравится, не может понравиться этому тихому хорошенькому парнишке. Она избивала себя за то, что не уродилась какой-нибудь длинноногой изящной блондинкой, а значит, этот парнишка никогда, никогда…

Маршрутка бодро промчалась по опустевшей улице, но не успела проскочить светофор и рывком затормозила. Прямо напротив Катерины образовалось огромное лицо, от которого она испуганно отшатнулась, не сразу сообразив, что видит перед собой рекламный плакат.

Лицо на плакате было разделено на две половинки: одна – довольно уродливая, а вторая – неописуемой красоты. Многоцветная надпись просто-таки кричала о сети косметических салонов «Аллюр», где обладательница любой внешности могла бы из дурнушки стать несусветной красавицей с помощью каких-то селеностероидов, выращенных на космической станции «Мир».

Интересно, видела этот плакат та девочка, что, наверное, все еще плачет на остановке? Да если даже и видела! Такие превращения по карману небось только супругам мэров и губернаторов. Или женам олигархов. Хотя олигархи и так женятся исключительно на красавицах, которым не нужны никакие селеностероиды!

С другой стороны, не родись красивой, а родись счастливой. А счастье – это любовь…

Некрасивым в любви не везет, это Катерина отлично знала, потому что и сама была некрасивой.

Маршрутка промчалась мимо ярмарки, свернула на мост, потом на набережную – и картина заката, ранее скрытого высокими домами, вдруг открылась во всей красе. Солнце уже ушло в воду, виднелся только ярко-золотистый край, и это сияние размывалось серо-лиловой полосой, а выше сгущалось немыслимо малиновым цветом, бросавшим яркие отсветы на темнеющие с каждой минутой облака. К востоку их уже не было, там небо казалось лазурно-прозрачным, как дорогой шелк.

После пасмурного дня этот немыслимый закат казался внезапным подарком. Кому?..

«Да уж точно не мне», – уныло подумала Катерина.

И, словно подтверждая это, автобус резко повернул от Волги. Закат исчез из глаз, и пока автобус медленно тащился в гору, забираясь на площадь Минина, пока ехал по улице того же названия, а потом выруливал на Сенную, небо померкло, и, когда Катерина вышла на своей остановке, оно было уже самым обыкновенным, тускло-серым, сумеречным.

Катерина миновала продуктовый магазин, у крыльца которого топтались трое парней. Свернула во двор и пошла к своему крыльцу.

За ее спиной зазвучали шаги. Эхо, что ли?

Катерина покосилась через плечо. Нет, не эхо: те трое шли за ней. Она торопливо отомкнула дверь подъезда своим ключом, проскользнула внутрь, захлопнула дверь, перевела дух и начала подниматься.

Однако дверь снова открылась.

Ключи есть только у своих. Наверное, это квартиранты с третьего этажа. Там постоянно меняются квартиранты, всех не упомнишь!

«Квартиранты» промчались вверх по лестнице, даже не взглянув на Катерину. Да и она не больно-то на них смотрела, отметила только, что один из них нахлобучил какую-то нелепую каскетку с огромным козырьком.

Дошла до второго этажа, достала из сумки ключ, вставила в скважину своей двери, но в это самое время что-то сильно, больно уткнулось ей под ребро, и незнакомый голос пробормотал:

– Открывай быстро, не дергайся.

Катерина замерла.

Те трое стояли рядом, взяв Катерину в тесное кольцо, буквально прижавшись к ней.

Да это никакие не квартиранты! Это грабители!

– Крикнешь – застрелю, – раздалось над ухом. – Соседи не прибегут, не надейся: пистолет с глушителем.

Голос был ровный, спокойный, в нем не звучало ни полтона угрозы, однако Катерина поверила сразу.

Один замок, другой – дверь открылась, и торопливое пиканье встретило их на пороге.

– Сигнализация! – выдохнул кто-то встревоженно, однако пальцы, вцепившиеся в локоть Катерины, не разжались.

– Отключи! – раздался спокойный приказ, и она послушно нажала на четыре кнопки.

Наступила тишина.

– Заходите, быстро! – велел голос, принадлежавший, как сообразила Катерина, главному в этой компании.

Катерина покосилась на него и ахнула. У этого человека не было лица!

Миновало мгновение дикого страха, прежде чем она поняла, что у грабителя не содрана вся кожа с головы, а просто на нее напялен светлый капроновый чулок.

– Погодите, – выдохнула Катерина, хватаясь за косяк. – Мне плохо, меня сейчас…

Она не договорила, зажала рукой рот и рванулась в туалет.

«Чулок» шагнул было следом, но тотчас брезгливо скривился и отпрянул:

– Блюёт. Эй, присмотрите за ней, а я тут займусь.

Катерина спустила воду, выпрямилась, вытирая дрожащие губы.

Смуглый парень стоял в дверях и мерил ее взглядом.

Она снова покачнулась и оперлась на стиральную машинку. Туалет в ее квартире был совмещенным с ванной.

– Пожалуйста, выйдите на минуточку, – пролепетала Катерина, не слыша своего голоса за шумом набегающей в бачок воды. – Мне… у меня что-то с желудком, мне надо… – Она махнула на унитаз.

Лицо смуглого искривилось, он брезгливо отшатнулся в коридор:

– Медвежья болезнь? Давай быстро! А то, когда пристрелим, будешь в дерьме лежать. Некраси-иво!

И захохотал, выходя.

Катерина закрыла дверь на защелку и припала к ней лбом. Ей казалось, будто она бумажная кукла, так подгибались ноги и тряслись руки. Но пришлось все-таки найти силы, чтобы обхватить стиральную машинку и с силой сдвинуть ее с места, подперев дверь. В жизни не поверила бы, что сможет своротить эту махину! Какое счастье, что дверь в ванную открывается внутрь, это всегда было жутко неудобно, Катерина постоянно мечтала перевесить дверь, но, конечно, так ничего и не вымечтала. И слава богу!

На стиральную машинку она взгромоздила все тазы, и ведро для мытья полов, и вешалку для полотенец, и сами полотенца, и вообще все, что нашлось в ванной. Уперла швабру в косяк и в противоположную стенку. Прислушалась к возмущенному воплю, раздавшемуся в прихожей, и прыгнула в ванну. Всем телом, всем лицом втиснулась в ледяную белую эмаль, – и замерла.

Кто-то из грабителей бился в дверь изо всех сил, но машинка была широкая, она перекрывала косяк и блокировала задвижку. Конечно, если навалятся все вместе… если успеют навалиться…

«Раз, два, три… десять, пятнадцать… тридцать, – считала Катерина секунды. – Господи, ну что так долго, мы в квартире уже не меньше семи минут, а тревожной группы все нет! Я ведь нажала кнопки «вызова под принуждением»! Они ведь должны понять, что меня заставили!»

Звонок! Звонок во входную дверь! Обычно он был еле слышен, но сейчас Катерине показалось, будто зазвенело прямо в ее голове. Вся ванна от этого звона заходила ходуном. Опять звонят. И еще раз, еще.

Катерина зажмурилась.

Это не звонок. Это стреляют через дверь, а пули попадают в ванну.

А вот целая очередь! У них что, и автомат есть, а не только пистолет с глушителем?!

И вдруг настала тишина. А потом снова очередь… Нет, не очередь, а непрерывная трель дверного звонка.

Полиция все-таки приехала!

Мгновение тишины…

– Ну, ты меня еще вспомнишь!

Голос долетел до нее – ледяной, мертвенно-спокойный, словно выдох из могилы. А потом – топот, звон, треск, крики!

* * *

Ирина никогда в жизни не видела староверских скитов, разве что в каком-то фильме по Мельникову-Печерскому, однако, лишь взглянув на это мрачное строение, темное от времени, с крестом, прибитым на уровне второго этажа, она сразу поняла: точно, скит!

Раньше она думала, что самым трудным будет отыскать это место и войти внутрь, но, похоже, куда труднее будет выбраться отсюда и избавиться от Витали и… и от этого ходячего ужаса!

Сцепив руки на груди, расширив глаза, чувствуя, как холодеет лицо, она завороженно смотрела на высокую мужскую фигуру, возникшую в воротах.

Сказать, что этот человек в ворота вышел, можно было лишь условно, настолько гибки, текучи, неуловимы были его движения. Сказать, что выполз, – как-то неловко: ведь он перемещался на двух вполне нормальных нижних конечностях. И все-таки ассоциация с движениями пресмыкающегося была полной. Вдобавок он оказался невероятно худ, узкоплеч, с маленькой черноволосой, коротко остриженной головой, которая, вероятно, была слишком тяжела для длинной тонкой шеи и клонилась то влево, то вправо… точь-в-точь как голова змеи, ждущей добычу! И в довершение всего его тощие ноги облегали, как перчатка, узкие черные брюки из блестящей кожи.

Но и этого ему оказалось мало! Все его тощее тело от плеч до пояса было покрыто сплошным узором татуировки. Рисунки словно бы перетекали один в другой, подрагивая и шевелясь при каждом движении худого тела. Они казались ожившей чешуей, которая покрывала тело двуногого пресмыкающегося, и Ирина подумала, что назвать его можно было, конечно, только одним словом – Змей.

– Ух ты, какое чудо! – Как ни странно, Змей не шипел, не свистел, а разговаривал вполне человеческим голосом, разве что чрезмерно тонким, даже писклявым. – Только имей в виду, киска, больше 50 баксов за ночь я не даю. Да ты не переживай, – тут же успокоил он, заметив, как вздрогнула Ирина, – Виталя отвалит как минимум столько, так что свою сотку ты всяко заработаешь. Ну и за день положим тебе полсотни за хлопоты… хорошие деньги даже в Нижнем, а уж в этой дыре – тем более! Ну, пошли!

Змей открыл дверцу, которая почему-то мгновенно подчинилась ему, выволок Ирину из машины, окольцевал ее талию гибкой длинной ручищей и повлек за собой в дом, чуть приподнимая, когда ее ноги начинали путаться каблуками в высокой траве. Распахнул дверь, втащил девушку в просторный холл и выпустил из рук.

Очень кстати сзади оказалось кресло, в которое Ирина и рухнула, поскольку ноги ей по-прежнему не повиновались.

Откуда-то шло ровное, успокоительное тепло. Да это камин, в котором пылала преизрядная лесина! Даже в том состоянии, в каком она сейчас находилась, Ирина не могла не отметить нелепости этого сочетания: староверский угрюмый скит – и камин, сложенный из дикого камня. Конечно, здесь все переделано новыми хозяевами, для которых горит огонь в камине, разбросаны кругом ковры и в изобилии заставлен тарелками огромный круглый стол.

Ирина, у которой маковой росинки не было во рту со вчерашнего дня, почувствовала легкое головокружение от внезапно пробудившегося голода и с интересом уставилась на стол, на котором, казалось, не было только птичьего молока.

Змей то ли решил помочь Витале разгрузиться, то ли просто выполз по неведомой надобности. Оставшись одна, девушка сорвалась с кресла и очутилась около стола. Глаза разбежались, но все же она успела схватить два ломтика сыра и пласт копченого мяса и даже проглотить все это, прежде чем скрипнула, открываясь, дверь.

До кресла бежать было далеко; Ирина метнулась к камину и замерла, протянув к огню руки, делая вид, что греется, а сама в это время усиленно пыталась прожевать остатки сыра. При этом она чувствовала себя Васисуалием Лоханкиным, застигнутым над кастрюлей.

– Замерзла? – раздался оживленный голос Витали. – Ну ничего, мы со Змеем тебя согреем. Хочешь – прямо тут, у камина, на коврах?

Ирину передернуло. Сыр и мясо заметались в желудке в поисках выхода.

Вот странно, да? Жизнь прожила в убеждении, что переизбыток мужского внимания – это все, о чем может мечтать женщина, а оказавшись объектом повышенного сексуального интереса двух мужиков, только и мечтает, что избавиться от них!

Ирина обернулась и увидела, что Виталя и Змей выставляют на стол все звенящее и булькающее содержимое водочных ящиков, а также бутылки шампанского. И ее пронзил приступ нового страха: не может же быть, чтобы все это намерены выпить Виталя со Змеем! Наверняка сюда заявятся еще какие-то братья-разбойники, ведь нет никаких сомнений, что она попала в разбойничий притон! И что эти братья-разбойники с ней сделают?..

Надо выбираться отсюда, и поскорее!

– Ребята, а вы очень проголодались? – удалось выдавить ей.

– Это в каком же смысле? – похотливо промурлыкал Виталя, и Ирина вдруг перестала бояться.

Этот Виталя, такое ощущение, не живой человек, а персонаж, сошедший со страниц плохого романа об этих, как их там… отморозках. А если он впрямь такой, каким отморозков рисуют книжки, значит, туп и несообразителен. Со Змеем будет, наверное, сложнее управиться, но следует помнить, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Всякого мужчины! И вряд ли эти двое являются счастливым исключением.

– Терпеть не могу сухомятку… – начала Ирина, но Змей перебил:

– Да мы тебя подмажем! Виталя, где у нас крем из того секс-шопа?

Он похотливо заржал, и Ирина чуть не разрыдалась. Только яростное нежелание испытать на себе действие «крема из секс-шопа» заставило продолжать игру.

– Я имею в виду, – отчеканила она, – что хотела бы съесть какое-нибудь горячее блюдо, например, жаркое, да и вы, наверное, не отказались бы от нормальной еды. У вас есть что-нибудь в холодильнике, мясо какое-нибудь? Я отлично готовлю, через пятнадцать минут угощу потрясающими отбивными.

Змей взглянул с неподдельным интересом:

– Горяченького покушать, говоришь? А ведь это мысль! Виталя, а ну, волоки все, что у нас есть!

– Давайте лучше я сама посмотрю, – с невинными глазами вызвалась Ирина.

Виталя нескрываемо обрадовался:

– Пошли! Я тебя провожу. А потом помогу на кухне.

– Только давайте там быстренько, – буркнул Змей, придвигая к столу одно из кресел и начиная с неимоверной быстротой метать себе в рот содержимое тарелок. – А я покуда закушу маленько.

Почему-то Ирина надеялась, что Виталя выведет ее во двор, в летнюю кухню. Однако кухней оказалось соседнее с холлом помещение. Здесь стояли шкафы с посудой и плита, настолько залитая жиром и остатками еды, что прочесть марку оказалось невозможно, и такой же чумазый газовый баллон.

Кругом царил стойкий запах несвежей пищи: в так называемой кухне не оказалось ни одного окна, чтобы проветрить помещение… а также сбежать.

В это мгновение Виталя отшвырнул табурет и, наклонившись, дернул за толстое железное кольцо в полу. Отвалилась большая квадратная крышка, открылось мрачное пространство, веющее ледяным духом и освещенное тусклой лампочкой, подвешенной на стену.

Ирина отшатнулась.

– Да ты чего? – удивился Виталя. – Сама же хотела на продукты взглянуть. У нас тут движок хреновый, то потухнет, то погаснет, вот холодильник и загнулся. Теперь все в погребе храним. Навезли льда – и ничего! Все всегда свеженькое.

Виталя ловко спустился по земляным покатым ступеням и протянул руки откуда-то из непомерной глубины:

– Ну, иди сюда, не бойся!

Ирина с тоской оглянулась. Самое время захлопнуть крышку и дать деру… но куда? Окошка, как уже было подмечено, в кухне нет, а чтобы выскочить во двор, придется пробежать холл. Вряд ли Змей, чавканье которого слышно даже здесь, спокойно отнесется к ее попытке смыться!

Она неловко сползла на первую ступеньку, так и ощущая заинтересованный взгляд Витали, который, чудилось, мечтал во что бы то ни стало разглядеть, какого цвета у нее трусики.

Ужас в том, что разглядывать там было практически нечего. Чистая символика. А лифчика ей и вовсе не дали!

Ирина уже в который раз за сегодняшний день с отчаянием подумала, что, не иначе, она была утром под гипнозом, если позволила не только сотворить с собой такое, но и так себя одеть.

Наконец она утвердилась на плотно утоптанном земляном полу.