Текст книги "Большая книга ужасов – 72 (сборник)"

– Почему именно этот остров выбрали для прокаженных? – спросил тогда Саша у гида.

Критянин, отлично говоривший по-русски, пожал плечами:

– Точно не знаю, но, говорят, у него издавна была дурная репутация.

– Какая? – не отставал Саша.

Гид отвел глаза и предложил продолжить экскурсию.

Воспользовавшись тем, что родители отвернулись, Саша решил заглянуть в одну из опустевших хижин. Начал подниматься по неровным каменным ступенькам – и кроссовки скользнули, он поехал-поехал, скрипя гравием, но чудом удержался на самом краю крутой лестнички – только один камень с грохотом свалился вниз из-под его ног. Родители это заметили, ужасно его ругали, а потом отец сказал, что, наверное, умер бы или с ума сошел, если бы с его ребенком что-нибудь случилось…

Вдруг раздался какой-то грохот. Саша вскинулся, ужасно жалея, что сон прервался и он не успел снова услышать эти слова.

Выскочил в прихожую.

Стоп, а Савва где?

Саша заглянул в комнату родителей да так и ахнул: у входа валялась раскрытая обувная коробка, все вокруг было покрыто беспорядочно разлетевшимися фотографиями (значит, там хранились фотографии, а не мамины туфли!), а посреди этого разора возлежал Савва, сосредоточенно грызя… легко догадаться что! Сашину кроссовку!

– Ах ты приблуда несчастный! – воскликнул Саша. – Как же ты на шкаф залез?! Это мои самые любимые кроссы! Фу! Фу, тебе говорят! Отдай немедленно!

Однако Савва и не собирался слушаться. Он покосился на Сашу с самым что ни на есть зверским, даже свирепым выражением морды и продолжал терзать кроссовку.

– Да ты озверел, что ли?! – завопил Саша, замахнувшись, но пес так рыкнул в ответ, что Саша счел за благо отскочить.

– Да ты… да ты… бессовестная скотина! – простонал он потрясенно.

Похоже, Савве стало стыдно. Он выпустил кроссовку, побрел в коридор, и слышно было, как он шумно плюхнулся у входа. А Саша подобрал свою злосчастную обувку и внимательно осмотрел ее.

Очень странно! Никакого урона кроссовке причинено не было. Вот эта трещинка на подошве – она появилась еще в Греции. Наверное, Саша ее заполучил, лазая по критским скалам. Или там, на Спиналонге, когда чуть не свалился с каменных ступенек. Однако эта трещинка никак не мешала ходить, и даже в дождь вода в нее не проникала. Но сейчас трещинка несколько расширилась. Наверное, сюда и запускал зубы Савва. Но это ерунда, он ничего не успел повредить.

Теперь стало стыдно Саше. Погорячился, конечно, когда накинулся на пса! Еще хорошо, что сдержался и не стукнул его.

Выглянул в коридор. Савва лежал с закрытыми глазами, но явно не спал. Морда у него была сердито-обиженная. Такое выражение морды, в смысле лица, могло быть у человека, если бы его в чем-то несправедливо обвинили. Ну что ж, так и было!

– Ну ты и артист! – невольно усмехнулся Саша. – Ладно, извини. Я со сна не разобрался. С кем не бывает!

Савва фыркнул. Саше почудилось, будто пес хотел сказать, что с ним-то ничего такого точно не бывает, без разницы, со сна или нет! И вид у него по-прежнему был обиженный.

– Ишь какой! – буркнул Саша. – Кроссовки ты, конечно, не испортил, но фотографии расшвырял. Теперь кто их собирать будет, Пушкин, что ли, Александр Сергеевич? Нет, Денисов Александр Васильевич! А Савва будет лежать надутый!

Он сердито вернулся в комнату, начал ползать на коленях и складывать снимки обратно в коробку. Впрочем, вскоре Савва сменил гнев на милость и тоже притащился в комнату.

Помогать.

Помощь выражалась в том, что он весело возился на полу, подсовывая Саше лапой то один, то другой снимок.

Все-таки удивительно умный пес оказался, а что кроссовку грыз, так ведь такова его собачья природа!

Фотографий было много. Отец не любил смотреть снимки в мобильнике или в компьютере: всегда отдавал их распечатывать в ателье. А вот Саше разглядывать фотографии было скучно – не считая снимков спектаклей, которые оформлял отец. Они хранились в особых альбомах, которые отец забрал с собой, когда уходил. А раньше Саша их часто смотрел, втайне мечтая тоже стать художником-оформителем, но прекрасно понимая, что этого никогда не произойдет: способностей к рисованию у него не имелось ни малейших! Ну и ладно. Он и артистом не прочь был бы стать. Недаром ему так нравится историческая реконструкция, где в каждой игре чувствуешь себя воином из другого времени, живешь его жизнью…

Фотографии, сделанные во время этих игр-сражений, лежали в отдельном альбоме в Сашкиной комнате, а эти, старые… он даже не знал, что они хранятся в коробке из-под обуви на шкафу. И сейчас рассматривал их с любопытством. Среди новых, цветных, мелькали и старые черно-белые снимки. Вот баба Люба – та, которая в Арзамасе болеет. Здесь она еще совсем даже не больная, и дед Сережа, мамин отец, еще жив. Дед умер, когда Саше было четыре года. Вот они втроем: дед, бабушка и мама. А вот родители отца: они тоже давно умерли, их сын тогда еще в институте учился и был даже не женат.

Фотографии взрослых и детей мелькали перед Сашей… кого-то он знал, кого-то видел впервые. Наверное, знакомые родителей.

Савва расшалился, возил лапами туда-сюда, и к Саше подлетела фотография девчонки в зеленом сарафанчике и с эскимо в руке. Кто такая? Чья-то дочка, каких-нибудь знакомых? Снимок сделан в Нижнем, на фоне Волги и Борского моста.

Хорошенькая какая девчонка. Русая коса, а глазищи!.. Интересно, они только на фотографии получились нежно-зелеными, как молодые березовые листочки, или и в самом деле такие? Почему ни одной похожей девчонки нет в Сашином классе?! И в параллельных нет. Если бы такая появилась в школе, за ней бы все мальчишки бегали!

А может, и хорошо, что она в другой школе учится. Рядом с признанными школьными красавчиками Валеркой Черкизовым или Серегой Сапожниковым, даже рядом с Витьком или Егором, у Сашки Денисова не было бы ни единого шанса!

Он не стал убирать эту фотографию в коробку – отложил на стол. Потом еще полюбуется этой девчонкой.

Интересно, как ее зовут? Ира? Оля? Нет, наверное, как-то особенно… Камилла, например!

«Буду звать ее Камиллой, – решил Саша. – Все равно не узнать, какое у нее на самом деле имя!»

Он продолжал рассматривать снимки. Хихикнул, увидев себя: малявка в ползунках на руках у мамы. А это папа – молодой, очень веселый, держит на руках запеленатого младенца. Радуется, что у него сын родился. Хотя нет, вроде бы он не Сашку держит. Этот младенец завернут в розовое одеяльце, а так заворачивают только девчонок. У бабы Любы до сих пор хранится Сашкин первый конверт, в котором его из роддома забирали. Он голубой, как и положено мальчишечьему конверту. Папе, наверное, просто дали подержать дочку какого-нибудь знакомого.

Саша смотрел, смотрел на снимки… Среди них вроде бы чего-то не хватало, но он не мог понять чего.

Наконец разглядывать фотографии надоело. Саша сунул их в коробку, все одной кучей, и только сейчас заметил, что Савва пытается выцарапать что-то из-под дивана. Наверное, туда еще какие-то снимки залетели.

Ну, их только шваброй можно будет достать.

Только собирался пойти за ней, как зазвонил мобильник. Мама!

– Саш, ну ты там как, не голодаешь? – спросила она первым делом.

– Нет, я сегодня суп сварил. Взял деньги у Ангелины Богдановны и сварил, – сообщил он, размышляя, брякнуть маме про Савву прямо сейчас или подождать ее возвращения.

Нет, лучше ее сначала морально подготовить, а то слишком много потрясений: отец ушел, бабушка болеет, теперь вот животина в доме появилась!

– Мам, может, мы теперь заведем собаку? – спросил Саша вкрадчиво и сморщился – до того глупо и грустно прозвучало это «теперь».

Мама только вздохнула:

– Посмотрим. Главное, чтобы ты не забывал с ней гулять утром и вечером. – И тут же простилась, потому что бабушке пора было делать укол.

Гулять! Сашка начисто забыл, что с Саввой нужно гулять! Хорошо, что мама напомнила. Кстати, придется купить ошейник и поводок для прогулок. Деньги еще остались.

– Пройдемся? – предложил Саша, погладив пса, который по-прежнему лежал на полу и шарил лапой под диваном. – Да брось ты! Потом достанем. Пошли гулять! Хочешь?

Савва несколько секунд еще полежал, как бы размышляя, хочет он или нет, потом понял: хочет! – и, задрав хвост, понесся в прихожую. Саша, на ходу напяливая кроссовки, поспешил за ним.

Зоомагазин, где продавались всякие собачьи прибамбасы, находился недалеко. Саша направился к нему, не сомневаясь, что Савва послушно последует за ним. Но не тут-то было! Савва вдруг рванул через дорогу, не обращая ни малейшего внимания на светофоры, и ринулся куда-то в сторону площади Свободы. Саша, который на красный свет бежать не решился, отстал, причем порядочно, и, когда оказался на площади Свободы, успел заметить только лохматый коричневый хвост, мелькнувший у поворота на Варварку.

– Савва! – заорал Саша, но без толку.

Пришлось наддать. Вылетел на Варварку – коричневое пятно маячило чуть ли не на Ошарской. Добежал до Ошары – Савва уже на площади Минина. К счастью, Саша успел увидеть, как пес влетел под арку Дмитриевской башни кремля.

Ну, если Савва помчится вниз по склону, на набережную, собаки у Саши, считай, больше нет. Может быть, Савва раньше жил где-то неподалеку, вот и рвется теперь домой? Уж не там ли его довели до того жалкого состояния, в котором он попал в парк Кулибина? Ну и неблагодарным же он оказался! Бросил того, кто его спас, накормил, напоил, чью кроссовку он грыз…

Саша замер как вкопанный. За этими мыслями он и не заметил, как вбежал в кремль, миновал выставку военной техники и выскочил на просторную площадку над самым обрывом. Там стояли лавочки, на них сидели люди, глядевшие на Стрелку[3]3
  Место слияния Оки и Волги напротив Нижнего Новгорода.


[Закрыть], над которой алое закатное солнце медленно опускалось в золотые облака. Отражаясь в реке, неистовые золотые и алые краски заката приобретали более спокойный серебристый оттенок.

Красота, конечно, неописуемая, но Саше было не до заката, потому что, как выяснилось, он чуть не наступил на… Савву, который смирно лежал посреди тротуара, умостив голову на лапы.

– Ну ты и собака! – запаленно выдохнул Саша, однако Савва даже не шевельнулся, продолжая пристально глядеть вперед.

Впрочем, отнюдь не волшебная красота заката привлекала его! Вообще где вы видели собаку, которая любовалась бы красотами природы? Вот и Савва был не из таких. Он не сводил глаз с девочки, сидевшей на садовой скамейке вполоборота к Саше и глядевшей на Волгу. У девочки была русая коса, которая ему что-то напомнила…

Рядом сидела женщина, видимо, ее мать, заботливо придерживавшая кофту на худеньких плечах девочки. Та нетерпеливо дернулась, но женщина ласково сказала:

– Тебя продует, Асенька. Совершенно ни к чему, чтобы ты еще и простудилась! О, смотри, папа идет. Мороженое тебе купил.

«Если родители не хотят, чтобы их дочка простыла, зачем же покупают ей мороженое?» – насмешливо подумал Саша, но тут девочка резко повернулась, он увидел ее лицо – да так и ахнул.

Это была та самая девчонка с фотографии! И глазищи у нее на самом деле оказались зеленые, как молодые березовые листочки! Только на фотографии она была загорелая, а сейчас ужасно бледная, но все равно хорошенькая просто до одури.

«Ася? – удивился Саша. – Значит, она не Камилла, а Ася? Нет, Камилла гораздо лучше!»

В эту минуту к девчонке подошел высокий мужчина. Он был одет в джинсы и серую футболку с надписью «Я ♥ ТЮЗ-НН!»

«Что такое? – возмутился Саша. – Откуда у этого дядьки папина майка?!»

И тут же он понял, что это никакой не дядька, а его, Сашин, отец! В своей собственной майке…

Сашин отец подал девчонке по имени Ася эскимо и ласково ей улыбнулся.

– Спасибо, папа, – сказала она Сашиному отцу, улыбаясь в ответ.

А отец даже не заметил своего сына…

Подойти? Или крикнуть отсюда «Привет, папа!»? Они сразу перестанут улыбаться!

Саша попятился на газон, проломился через кусты и бросился бежать из кремля, тупо удивляясь, почему все вокруг кажется каким-то размытым.

– Плачу я, что ли, как дурак? – пробормотал Саша, яростно, до боли проведя ладонью по глазам.

Да, ладонь оказалась мокрой.

И он побежал дальше, то и дело вытирая глаза и изо всех сил стараясь не думать о том, что видел в кремле, вообще ни о чем не думать. Он так старался, что, лишь придя домой, сообразил: Саввы рядом нет. Он не вернулся.

Вот так… И этот предал!

* * *

До позднего вечера Саша сидел на полу и снова и снова перебирал старые фотографии. Те, которые залетели под диван, он тоже вытащил. Они лежали в отдельном конвертике. На них он увидел ту самую девчонку. Асю! Ее было очень легко узнать по глазам. Вот Ася стоит под елкой в костюме Снегурочки – ей тут года три, наверное. А вот сидит на коленях у отца. У Сашиного отца! Она еще совершенная малявка – не в пеленках, но в ползунках, на шее повязан слюнявчик, и отец кормит ее с ложечки.

Саша добавил к этим снимкам ту фотографию Аси, которую видел раньше, а потом снова перерыл содержимое коробки и выискал фото отца с младенцем в розовом одеяльце. Сто пудов, что в него была завернута Ася! И отец такой счастливый…

Теперь все стало ясно. На вид эта девчонка Сашина ровесница. Она совершенно не похожа на Сашу, но это, конечно, его сестра! У них один отец. Получается, у него было две семьи. Он был… как это называется… двоеженец! Одна жена – Сашина мама, вторая – конечно, та женщина, которая сидела рядом с Асей над Волгой. И дети у них родились одновременно. Наверное, отец сначала больше любил Сашину маму, поэтому жил с ней и с сыном. Потом Саша и его мама отцу надоели, и он вернулся в ту, другую семью, которая обитает в микрорайоне Мещерское озеро, где-то неподалеку от Борского моста. На фоне этого моста сфотографирована Ася, там же Сашиного отца видел Макс. Отец вернулся в ту семью, потому что решил: мать Аси лучше, чем мать Саши. А дочка лучше, чем сын.

Чем лучше?

Наверное, отец знает чем. У взрослых своя, взрослая логика, которая помогает им находить ответы на вопросы, для которых в принципе нет ответов, и оправдывать свои самые ужасные поступки. Такие, например, как бросить одну семью и уйти в другую.

Интересно, знает мама про эту другую семью? Про девчонку Асю? Наверное, знает. Потому и плакала по ночам. Но все же ни к чему, чтобы она наткнулась на эти снимки. Опять будет плакать.

Странно, что отец их оставил. Забыл, наверное? Так спешил к другой семье, что даже фотографии забыл? А впрочем, у него теперь есть настоящая Ася, зачем фотографии?

Ему незачем, но и здесь этим снимкам делать нечего! Надо их выбросить. В помойку!

Саша сначала хотел изорвать все Асины фотографии в клочки, но потом ему почему-то стало противно это делать. Просто сунул конверт в первую попавшуюся полиэтиленовую сумку, свернул – и выскочил из квартиры. Он вдруг страшно заспешил и с трудом заставил себя запереть дверь. Хотелось избавиться от конверта как можно скорей!

Уже стемнело. Во дворе Саша подбежал к мусорному контейнеру и собрался было швырнуть конверт туда, но потом решил, что это слишком близко к дому. Вдруг сумка раскроется, снимки выпадут из конверта и их ветром разнесет по двору? Лучше поискать помойку подальше. Ага, вспомнил он, в парке Кулибина есть большущий ящик, куда подметальщики собирают парковый мусор. Вот туда и надо бросить этот поганый конверт!

Уже стемнело, но при свете парковых фонарей Саша все же нашел ящик, швырнул туда сумку, с облегчением вытер руки о джинсы, повернул было назад, понимая, что уже ночь на дворе и пора возвращаться домой… но вдруг споткнулся, ошеломленно оглядываясь.

В пустых аллеях один за другим гасли фонари, словно… словно кто-то невидимый выключал их волшебным делюминатором профессора Дамблдора.

Саше смутно вспомнилось: что-то подобное он уже видел!

Дорожки утонули во тьме. Похоже, во всем парке осталось только одно светлое пятно: то, в центре которого стоял Саша. Пятно напоминало бледно-желтый лоскут, обметанный по краю черной ниткой.

«И это я видел, – вспомнил он испуганно. – И это со мной уже было!»

Но больше ничего вспомнить не удавалось…

Подошву правой ноги что-то обожгло, и Сашей овладела ужасная слабость. Он прилег на клочок света, распростерся на нем, а в следующее мгновение у него возникло странное ощущение, будто пятно-лоскут кто-то подхватывает с асфальта и несет, несет… вместе с ним. Над Сашей резко хлопали крылья, внизу мелькали улицы, потом он почувствовал прикосновение чего-то холодного – ужасно, просто загробно-холодного… почудилось, что лоскут, на котором он распростерся, скомкали и обтирают им могильный памятник. Перед глазами мелькнул портрет красивой большеглазой женщины, надпись «Федорова Екатерина Николаевна», даты рождения и смерти… Екатерина Николаевна умерла три года назад, и было ей около тридцати пяти. Потом опять замелькал город внизу: Стрелка, здание Нижегородской ярмарки, дома, улицы, высокий мост через Волгу – Борский мост – появился впереди… потом последовало резкое снижение к приоткрытой балконной двери, и порыв сквозняка внес лоскут в какую-то незнакомую комнату.

Саша не мог понять, то ли он летит вместе с лоскутом, то ли сам идет по чуть поскрипывающему полу, не касаясь его ногами, неспешно направляясь к кровати, на которой кто-то лежал.

Рядом на стуле сгорбился какой-то мужчина. Дремал сидя.

Вдруг что-то сердито-пресердито зафырчало рядом, и Саша увидел, как из-под дивана выкатился серый комок, весь покрытый иголками. Снова зафырчал, поднял острую мордочку, потом засеменил к Саше, стуча коготками по полу и топорща иголки.

Да ведь это еж! Симпатяга какой, даром что сердитый!

– Ты что, Ахилка? – послышался с кровати шепот, и Саша невольно улыбнулся.

Ахилка! Так звали ежика в «Детстве Никиты» Алексея Толстого – в одной из самых любимых Сашиных книжек. Значит, тому, кто лежит на кровати, тоже нравилась эта замечательная книжка?

Ахилка, про которого там рассказывалось, тоже бегал, стуча по полу коготками, особенно ночами, выспавшись за день. А когда наступили холода, он натаскал тряпок и бумажек под буфет, чтобы завалиться спать на всю зиму. Интересно, этот ежик зимой тоже спит под каким-нибудь шкафом, в укромном уголке?

Саша обошел ежа – и замер, увидев лицо того человека, который лежал на кровати.

Это была Ася.

Ася! Та самая зеленоглазая девчонка с косой. Его сестра… сестра по отцу.

А мужчина, который задремал на стуле, – их отец!

Ася была бледная, ужасно бледная в этом лунном свете, ну прямо как неживая. И она испуганно смотрела на Сашу.

– Мамочка, – прошептала Ася. – Ты пришла! Ты за мной пришла, да? Ты беспокоилась, что я одна, что тетя Валя за мной плохо ухаживает? Нет, она очень хорошая! Правда, она тебя не послушалась. Она нашла моего папу и рассказала, что ты умерла, а я очень сильно болею, так, что меня никак не могут вылечить. И папа теперь живет у нас! Ты понимаешь? Он теперь со мной! И я знаю, что он меня ужасно любит! Ты зря говорила, что он меня не любит: я знаю, что я ему нужна, очень нужна, и ему будет очень грустно, когда ты меня заберешь. Мне его очень жалко, но я так устала болеть… Помоги мне!

– Ася! – раздался сдавленный голос. – Что ты говоришь? С кем ты разговариваешь?

Отец вскочил со стула и испуганно оглядывался.

Саша понял, что тот его не видит. А вот Ася видит – но не его, а почему-то свою маму.

Значит, Екатерина Николаевна Федорова, памятник которой недавно видел Саша, была матерью Аси. Екатерина Николаевна умерла. А теперь умирает Ася. Получается, отец бросил Сашу и его маму потому, что его дочка умирает. И, может быть, когда она умрет, он вернется?

Похоронит ее – и вернется!

Да, Ася сейчас умрет, Саша был в этом уверен. Умрет – так же как умерла женщина, за которой пришел ее покойный муж, так же как умер парень, которому явился его убитый друг. Саша внезапно осознал то, чего не осознавал раньше: это не они являлись умирающим – это он принимал их образы! Как-то это было связано с тем, что он оказывался на кладбище и видел их могильные памятники. Прикасаясь к ним, он словно бы вбирал в себя образы покойников, принимал их облик – и приходил к умирающим, чтобы забрать остатки их жизней, чтобы увести душу из тела, измученного болезнями.

Значит, он совершал благое дело! Ведь та женщина говорила своему Пашеньке: «Я так измучилась от этих болей! Спаси меня от них! Забери меня с собой!» И Гошка Панов просил друга: «Колян, спаси меня от этих мучений! Забери меня с собой!» И Ася только что сказала: «Я так устала болеть…» И попросила: «Помоги мне!»

Ну что же, Саша поможет ей. Охотно поможет! Еще как охотно! Из-за нее они с мамой натерпелись столько горя! А теперь… теперь надо только смотреть ей в глаза. В эти зеленые глаза, похожие на листочки молодых берез.

Она такая красивая! И она его сестра…

И нет ничего странного, что им обоим нравится «Детство Никиты»!

«Ну и что? – словно бы прозвучал в его голове чей-то вкрадчивый шепот. – Что тебе до нее? Тебе надо просто смотреть и смотреть. Ты уничтожил ее фотографии, а теперь уничтожишь и ее. Тогда отец вернется! Смотри, смотри ей в глаза, пока они не погаснут!»

– Ася! – вдруг раздался хриплый голос. – Асенька, не надо! Милая, подожди! Не умирай!

Это был голос отца, но Саша даже не сразу узнал его. Такого голоса он никогда не слышал. Как будто слова шли не из горла, а из разорванного сердца! И Саша вспомнил: «Даже не знаю, как бы я пережил, если бы с моим ребенком что-нибудь случилось. У меня бы сердце разорвалось, наверное! Или с ума бы сошел…»

– Ася! Не уходи! – прохрипел отец, и Саша вдруг совершенно ясно понял: отец тогда, на Спиналонге, на этом страшном острове, правду сказал. Он не сможет перенести смерть своего ребенка. Он с ума сойдет или умрет, когда умрет Ася!

А может быть, он это все-таки переживет? Погорюет – и вернется домой? Даже если дочь умрет, сын – это ведь тоже утешение, большое утешение!

Ася умрет! Вот сейчас. Эти зеленые глаза сейчас погаснут…

Нет!

Саша зажмурился, рванулся, ринулся куда-то… он сам не знал, куда бежит, что будет делать, – знал одно: смотреть, как гаснут Асины глаза, он не собирается! Не хочет!

Он бежал через комнаты, а сзади слышался мелкий дробный перестук. Саша оглянулся через плечо – это еж Ахилка семенил за ним! Иголки его воинственно топорщились.

Значит, Ахилка тоже его видел?

Его? Или умершую Екатерину Николаевну?..

Но сейчас было не до загадок и не до разгадок. Саша хотел одного – исчезнуть отсюда!

Смутно помнилось, что он попал в эту квартиру через балкон. Выскочил, перевалился через перила, даже не думая, с какого этажа сейчас упадет и, наверное, разобьется… Однако рядом резко захлопали крылья, мелькнула страшная рожа с гладкой безволосой головой и острыми ушами. «Chauve-souris!» – подумал Саша, пытаясь вспомнить, что эти слова значат и откуда он их знает, но не смог. Было такое ощущение, что нетопырь схватил его за шиворот и теперь несет, хлопая крыльями. Все кружилось перед глазами, нити улиц путались, и вдруг он ощутил, что его бросают вниз!

Асфальт приближался стремительно, однако удара Саша не почувствовал – он словно бы плавно спланировал на землю. И в то же мгновение что-то вцепилось в его футболку сзади и поволокло по жесткому асфальту.

Голова еще кружилась, перед глазами все мелькало, он совершенно ничего не соображал, но попытался вырваться. Футболка угрожающе затрещала, однако тот, кто его тащил, не отставал.

Постепенно мельтешение в глазах исчезло, и Саша обнаружил, что сидит в центре блеклого пятна с черной каймой, похожего на лоскут ткани, аккуратно обметанного черной ниткой. И такое впечатление, кто-то неизвестный очень хочет его с этого лоскута стащить, однако сделать это ему никак не удается.

В этом пятне с черной каймой было что-то настолько зловещее, что Саша и сам невольно попытался сползти с него, но не смог: пятно словно бы приклеилось к его джинсам и продолжало тащиться по асфальту вслед за ним.

Послышался треск веток, и в кустах близ дорожки что-то зашевелилось. Казалось, оттуда пытался выбраться некий бесформенный сгусток тьмы!

Саша взвизгнул от ужаса, вспомнив, что парк Кулибина разбит на месте старого кладбища, что сейчас ночь, глухая ночь и, веришь ты в оживших мертвецов или нет, тебе сейчас, кажется, придется убедиться в их существовании.

Сгусток тьмы вывалился из куста, мгновенно принимая четкие очертания, и Саша увидел перед собой огромного рогатого козла. Козел вздыбился – и обернулся высоким человеком, облаченным во все черное. Лицо его тоже было черным, и тяжелые темные веки почти прикрывали его глаза.

Ударило воспоминание, что Саша уже видел такое однажды, видел, но прочно забыл, а теперь вспомнил! И это воспоминание было связано с полетами на кладбища, прикосновением к холодным надгробным памятникам, с глазами, в которых постепенно угасал свет жизни…

С плеча черного человека сорвался нетопырь и метнулся вперед. Саша загородился ладонями, уверенный, что мерзкая летучая тварь сейчас вцепится в его лицо, выцарапает глаза, однако нетопырь просвистел мимо, а в следующий миг за Сашиной спиной раздался стон – и он почувствовал, что тот, кто пытался стащить его с бледного пятна, выпустил его футболку.

Сзади что-то визжало, рычало, порою громко стонало от боли, и Саша понимал, что это неведомое существо сражается с нетопырем. Повернуться он не мог, потому что от взгляда черных, непроглядно-черных глаз неизвестного человека словно бы окаменел, лишился возможности двигаться.

Шум драки сзади начал отдаляться, и Саша понял, что существо бросилось в бегство, а ведь оно пыталось спасти его, как же он сразу этого не понял?!

Теперь надеяться было не на кого, кроме себя, а сам он не мог шевельнуться.

Черный человек наклонился над ним:

– Имя, – прозвучал глухой, тяжелый, словно бы тоже черный голос, – день твоего появления на свет, место, где издавна властвовал вечный покой, знак смерти, который ты постоянно носишь с собой… Разве ты забыл, что ты мой помощник и служишь мне, пока ночь владеет миром?

Его слова прервал пронзительный визг. Нетопырь снова просвистел мимо Саши, но уже в обратном направлении, ударился в грудь черного человека и рухнул перед ним на дорожку. Вслед за ним, почти задев голову Саши и осыпав его какими-то крошками, пролетело что-то еще.

Резко запахло ванилью. Черный человек пошатнулся, и Саша наконец смог отвести – вернее, отдернуть от него взгляд.

При блеклом свете, который исходил от пятна, он рассмотрел, что осыпан землей и меленькими цветочками, а перед ним лежит какое-то цветущее растение, вырванное с корнем. Немедленно сзади прилетело еще одно такое же растение, потом еще одно и еще. Блеклый лоскут задергался словно в страхе.

Еще одно синее растение ударило черного человека в голову. Он с глухим стоном отпрянул в кусты, исчез в них, но тотчас оттуда вытянулась длинная черная рука, оканчивающаяся не пальцами, а копытом, и зашарила по асфальту. Саша хрипло завопил, подбирая ноги и понимая, что немедленно умрет от ужаса, если это коснется его. Из копыта выдвинулись два черных человеческих пальца с длинными ногтями. Одним пальцем рука подцепила с дорожки неподвижного нетопыря, другим – бледный лоскут и втащила их в куст. Затрещали ветки, зашевелился сгусток тьмы, теряя всякие очертания, словно бы растворяясь в темноте… и Саша по-стариковски тяжело, шатаясь, поднялся на ноги.

Надо было бежать, бежать, но у него подкашивались ноги, а кроме того, было страшно повернуться к кусту спиной: а вдруг оттуда опять высунется черная рука и вцепится в него. Попятился – и чуть не упал, потому что под колени ему ткнулось что-то мягкое и теплое.

Обернулся… да это Савва!

Пес резко встряхнулся – с него посыпались земля и мелкие синие цветочки, – а потом вцепился зубами в Сашину штанину и потащил за собой.

Саша, ничего не соображая, задвигал ногами – сначала медленно, потом быстрей, быстрей и через мгновение уже летел из парка во всю прыть, а сзади, прикрывая ему спину и порой грозно взрыкивая, словно отпугивая врагов, несся Савва.

* * *

Саша проснулся от яркого света, бившего в лицо, но некоторое время лежал с закрытыми глазами, вздрагивая от непонятного страха и пытаясь сообразить, где находится. Он чувствовал, что лежит одетый, на чем-то довольно мягком, но не мог понять, что это такое и почему он одет. Все произошедшее с тех пор, как он выбросил фотографии Аси в мусорный ящик в парке Кулибина, он начисто забыл.

Не без опаски пошарил вокруг. Похоже было, что лежит он на своем собственном диване, только без простыни, подушки и одеяла.

Тогда Саша наконец решился и открыл глаза.

Солнце светило прямо в не задернутое шторами окно, и он снова зажмурился.

Что происходило ночью?

Напряжение мыслей заставило его сильнее затрястись от непонятного, необъяснимого страха. И страх этот еще усилился, когда из коридора донеслись странные чавкающие звуки. Похоже, кто-то что-то грыз и давился этим сгрызенным.

Саша немедленно вспомнил читанную совсем недавно повесть известного творца ужастиков о том, как некое существо, а может быть вещество, а может быть и вообще пространство как таковое, пережевывало попавшегося ему медведя. Однако сейчас это существо-вещество-пространство, кажется, не чавкало, не давилось… и стонало!

Ну да, он отчетливо услышал стон… вернее, слабый визг, как будто собака скулила.

Саша вскочил.

Савва? Да нет же, Савва бросил его вчера в кремле. Но почему-то кажется, что потом пес вернулся и они вместе сломя голову мчались из парка Кулибина, а сзади, в кустах, осталась страшная клубящаяся тьма…

Или это приснилось?

Саша попытался мысленно отделить явь от сна, однако вновь раздавшийся слабый визг заставил его выглянуть в коридор – и замереть.

Савва! Савва лежал на полу, безжизненно вытянувшись, а из его пасти торчала… Сашина кроссовка. Правая.

Саша на миг зажмурился, отказываясь верить глазам, а потом бросился к Савве и начал трясти его, бормоча:

– Савва, ты что?! Да ты что, Савва?!

Голова пса вяло моталась из стороны в сторону, глаза были закрыты.

Саша приложил ухо к его боку. Бок был теплый, но биения сердца он не услышал.

– Савва!!!

Вспомнив, какое живительное действие совсем недавно произвела на измученного пса обыкновенная вода, Саша метнулся в ванную, набрал ковш, вернулся в прихожую и принялся брызгать на морду Саввы, набирая полный рот воды, такой холодной, что заломило лоб. Потом сбегал в ванную еще раз и еще, залил водой все в прихожей, но пес не шевелился.

Саша смотрел на него в отчаянии, ничего не понимая, не зная, что делать.

Если бы это был человек, Саша вызвал бы «Скорую». Но, может быть, они бывают и для собак?..

Рванулся было к компьютеру, чтобы выйти в Интернет и отыскать ветеринарную «Скорую» в Нижнем, но тут раздался звонок в дверь. Саша открыл – и отлетел в сторону, так стремительно ворвалась в прихожую Ангелина Богдановна, звеня браслетами, на ходу завязывая халат, из-под которого виднелась ночная рубашка в цветочек, и теряя шлепанцы, надетые на босу ногу. Ее седые кудряшки были взлохмачены.