Текст книги "Большая книга ужасов – 72 (сборник)"

Не обращая внимания на Сашу, соседка нагнулась над Саввой и, приподняв ему веки, заглянула в один глаз, в другой, потом в бессильно приоткрытую пасть…

– Так вот оно что… – пробормотала она, переведя взгляд на Сашу, а потом властно указала на злополучную правую кроссовку, стоявшую посреди лужи: – Дай мне! Быстро!

– Он грыз ее! – воскликнул Саша. – Но не может же быть, чтобы из-за этого…

– А из-за чего еще?! – прошипела Ангелина Богдановна. – Срочно нужно лекарство!

– Я сбегаю! – так и подскочил Саша. – Ветеринарная аптека недалеко, на Ванеева. Что купить?

– Ему нужен гелиотроп, – отрывисто бросила Ангелина Богдановна, разглядывая подошву кроссовки. – Помнишь? Синие цветочки, запах ванили… Гелиотроп растет в парке. Беги туда. Найди клумбу. Скорей!

Саша рванулся было вперед, но Ангелина Богдановна поймала его за край футболки:

– Обуйся сначала.

Он машинально сунул ноги в кроссовки, краем сознания удивившись, что в правой мокро. Ну да, сейчас она стояла посреди лужи, но ведь раньше он сто раз бегал в ней по лужам и она не протекала…

– Она протекает потому, что Савва выгрыз проклятый камень! – сказала вдруг Ангелина Богдановна. – Тот, который ты привез с Острова смерти.

Саша покачнулся:

– Что?!

– Долго рассказывать, – отмахнулась Ангелина Богдановна. – Беги!

Он выскочил из квартиры.

Саша мчался так быстро, что ноги заплетались, но ему казалось, что заплетаются они в какой-то нереальности, которой вдруг будто сорной травищей поросла его нормальная, пусть в последнее время и довольно печальная, жизнь. Нет, не только жизнь, но и память. Из памяти что-то пропадало, что-то в ней вдруг возникало – такое, какого быть просто не могло, – и от этого становилось страшно!

«Какой камень выгрыз Савва из кроссовки? При чем тут какой-то Остров смерти? Ангелина Богдановна Спиналонгу, что ли, имела в виду? Бред какой-то… А может быть, я с ума сошел? – вдруг подумал Саша. – С ума сошел от горя, потому что отец меня бросил, потому что у него есть другая семья, которую он любит больше, чем нас с мамой? Ну почему, почему они ему дороже, чем мы?!»

Саша вдруг замер, почувствовав: он знает, знает почему, точно знает почему – но не может вспомнить, не может, хоть головой об стену бейся!

Может быть, он так и поступил бы, потому что это ощущение застрявшего где-то в подсознании воспоминания было болезненным, мучительным, однако ни одной стены поблизости что-то не просматривалось: кругом стояли деревья да кусты, и Саша сообразил, что уже примчался в парк.

В парк Кулибина! Он прибежал сюда за синим цветком, который пахнет ванилью и называется «гелиотроп»! Цветок нужен, чтобы спасти Савву!

Почему его спасет этот цветок?

Неизвестно. Но так сказала Ангелина Богдановна, которая, кажется, знает кучу совершенно невероятных вещей…

Саша заметался по аллеям, дорожкам, тропкам парка, отчаянно разыскивая клумбу, на которой рос гелиотроп, но не мог найти. Клумб было немало, одна стояла вообще пустая, ничем не засаженная, на других в изобилии цвели астры, георгины, любимые цветы Сашиной мамы – космеи, еще какие-то лютики-цветочки, но только не гелиотропы.

Однако же она была, ну была же где-то эта клумба! Но ее нет. Как сквозь землю провалилась!

Или… или он видел ее во сне? И ее нет в реальности?

Есть! Должна быть! Ведь Саша отлично помнит, как Савва – тогда еще не Савва, а просто грязный умирающий пес – помогал отбиваться от какой-то гадости, засевшей в кустах.

Так. Надо сосредоточиться!

От той клумбы он понес умирающего пса к ТЮЗу, где был кран. Бежал напрямик, по газону, по чуть видной тропке.

Саша вернулся к серой стене театра, встал около крана, отыскал в траве тропку и пошел по ней в обратном направлении, надеясь, что так выйдет к пропавшей клумбе с гелиотропом.

Тропа вывела Сашу на боковую асфальтированную аллею, к той самой клумбе, около которой он сегодня уже носился как ищейка. Но на ней не росло никаких цветов вообще. Земля была вскопана и тщательно взрыхлена.

Что за бред! Ну здесь, точно, это было здесь, – но почему на клумбе нет цветов?

Чуть не рыча от злости, Саша наклонился ниже – и вдруг заметил, что трава чуть сбоку от клумбы усыпана мелкими синими цветочками.

Поднял с земли несколько штук, старательно рассмотрел, для верности понюхал.

Гелиотроп! Он самый! Значит, и клумба та самая.

Но куда же подевались цветы? Кто их вырвал и зачем?

Проследив взглядом цепочку синих цветков, которая вела к кусту, Саша осторожно раздвинул ветки, заглянул за них – и чуть не упал, увидев нечто… он не мог найти слов для описания… ни тьма, ни свет, а некое пространство, туманная пелена, в которой мелькали фигуры людей, изредка поднимая головы и взглядывая прямо в глаза Саше. Происходило это так быстро, что он не смог бы разглядеть толком ни одного лица, и все же каждый взгляд был настолько живым и выразительным, что он невольно вздрагивал.

Внезапно несколько лиц слились в одно, их черты смешались, несколько ртов образовали один огромный провал, из которого исторгся мрачный, враз оглушающий и в то же время вкрадчивый голос:

– Александр!

От неожиданности Саша отпрянул так резко, что свалился на землю.

Сел, растерянно хлопая глазами.

Куст как куст. Ветки и листья. Неведомо, как он называется, с виду самый обыкновенный, здесь, в парке, таких полно по бокам дорожек. Но только что там, внутри, Саша видел какую-то совершенно непонятную штуку.

И кто его окликнул? Или показалось?

Так уже было, вдруг вспомнил Саша. Позавчера… нет, позапозавчера он шел поздним вечером от Витька, забрел в парк, и кто-то заорал точно таким же голосом: «Александр!»

Саша откликнулся, а потом…

Что потом?

Не помнит! Он опять не помнит!

Саша снова сунулся в куст, однако там ничего не оказалось, кроме самых обыкновенных веток и листьев. Пахло землей и травой, пахло древесной корой – несколько веток были сломаны.

Значит, в очередной раз показалось?

И вдруг Саша остро ощутил, что упустил какой-то шанс. Шанс понять то, что оставалось непонятным вот уже который день. Шанс вспомнить то, что толклось в голове, не давало покоя – и никак не вспоминалось. Шанс отличить то, что чудилось, от реальности. А главное, шанс совершить… что? Он не знал, не понимал этих слов, но оно отчетливо прозвучало в голове, как если бы кто-то шепнул его вкрадчивым и в то же время мрачным голосом, как тот, который окликал его по имени. Сожаление от потерянного толкнуло Сашу вперед. Он без раздумий всунулся в куст, зажмурился, потому что чуть не выткнул глаз веткой, и заорал что было мочи:

– Александр! Я Александр!

Что-то словно бы ударило его в лицо: ударило волной ветра, солнечного жара, людского гомона. Он открыл глаза – и обнаружил, что стоит на широкой дороге, казалось сложенной из разноцветных осколков стекла, камня, разбитых зеркал… как мозаика! У Саши закружилась было голова, но это неприятное ощущение тотчас прошло, и он увидел перед собой просторную каменную площадь, окруженную развесистыми деревьями и строениями с колоннами. Солнце садилось, очертания домов таяли в тени, но Саша разглядел, что на площади кое-где возвышались беломраморные статуи, увенчанные венками. Рядом стояли корзины с яблоками и виноградом. На площади толпились люди в странных длиннополых или очень коротких одеждах тускло-белого цвета. Дети вообще бегали голышом.

Было такое ощущение, что Саша видит картинку с какого-нибудь сайта по истории… по истории Древней Греции. Ну конечно! Всяких древнегреческих картинок он нагляделся о-го-го сколько, особенно тех, которые касались одежды, и сейчас сразу распознал хитоны и пеплосы, гиматионы и хламиды[4]4
  Хитон – нижняя одежда мужчин и женщин в Древней Элладе: два прямоугольных куска тонкой шерсти или льна, скрепленных на плечах и подпоясанных. Хитон мог быть коротким и длинным. Пеплос – женская верхняя одежда из легкой ткани в складках, без рукавов. Его надевали поверх хитона. Гиматион, или гиматий, – длинный плащ, который носили и мужчины, и женщины: прямоугольный кусок шерстяной ткани, в который можно было завернуться разными способами. Хламида – короткий плащ. Хламиду накидывали только на левое плечо и закрепляли застежкой на правом.


[Закрыть].

Но сейчас перед ним были не картинки – сейчас перед его глазами разворачивалась живая жизнь. Некоторые люди были босы, некоторые обуты в кожаные сандалии. Саша слышал голоса, причем, как это ни удивительно, понимал каждое слово чужого языка.

Из разговоров стало ясно, что люди нетерпеливо ждут появления какого-то человека по имени Александр.

– Александр? – пробормотал Саша. – Кто это?

– Лжепророк, – презрительно проговорил кто-то рядом.

Это оказался мужчина в длиннополом гиматионе. Лицо чисто выбрито, светлые волосы уложены аккуратными локонами. Это явно был знатный человек.

– Александр очень ловко морочит народ священными именами Аполлона и Асклепия[5]5
  Аполлон – в древнегреческой мифологии олицетворение солнечных лучей, покровитель предсказаний и искусств. Асклепий (Эскулап в древнеримской мифологии) – сын Аполлона, бог врачевания.


[Закрыть], – проговорил он. – Пугает своей ручной змеей. В этих местах водится много ежей, которые всех змей истребили, люди отвыкли от них, вот и смотрят на все, что им показывает Александр, как на чудо. Однако помяни мое слово: он за это рано или поздно поплатится. Я с нетерпением буду ждать этого дня, а потом напишу книгу, которую прочтут и в Элладе, и в Риме. Все будут знать, что с богами шутки плохи! Аполлон и Асклепий еще отомстят Александру за оскорбление! А ты, наверное, чужеземец, если не слыхал про этого негодяя? Позволь узнать, откуда ты прибыл? Как твое имя? Меня же зовут Лукиан из Самосаты.

Лукиан?! Уж не про него ли говорил Макс в тот вечер, когда они все собрались у Витька? И труд Лукиана именно так и назывался: «Александр, или Лжепророк»…

В это мгновение Лукиан поглядел куда-то в сторону и воскликнул:

– А вот и этот гнусный нечестивец! О Геракл, избавитель от зла! О Зевс, отвратитель несчастий! О Диоскуры-спасители! Лучше встретиться с врагом и недругом, чем иметь дело с человеком, похожим на Александра!

Саша обалдело таращился на него. Он эти слова недавно в Интернете читал, а теперь слышит их своими ушами!

Тем временем Лукиан начал проталкиваться сквозь толпу к центру площади, где появился высокий мужчина в черном гиматии. Из-под полы высовывался хвост черной змеи, волочившийся по земле. Саша вздрогнул от страха и отвращения, а собравшиеся выкрикивали приветствия и падали перед Александром ниц.

– Эти простодушные и доверчивые люди чествуют не только обманщика, но и убийцу, – раздался рядом негромкий женский голос.

Саша обернулся.

Судя по богатому синему узору на полах длинного хитона, с ним заговорила какая-то знатная горожанка. В отличие от остальных женщин, которые лишь слегка прикрывали волосы, но не прятали своих красивых лиц, она придерживала край тонкого гиматия так, чтобы он скрывал и голову, и лицо. Саша видел только блеск ее глаз. На запястье отливал тусклой медью браслет с большим синим камнем, в котором можно было разглядеть красные пятнышки.

– Он выдает себя не только за пророка, но и за врачевателя безнадежных больных, – продолжала женщина. – Однако единственное лекарство, которое он прописывает, – смерть. А между тем все его предки были истинными защитниками людей! Они были истребителями вриколасов[6]6
  Вриколас в переводе с греческого означает «вампир».


[Закрыть] на Калидоне.

– А кто такие вриколасы? – изумленно спросил Саша, но тут же прикусил язык, испугавшись, что не знает того, о чем известно всем.

Что бы такое наврать, если его опять спросят, откуда он прибыл? Как назло, все греческие названия напрочь вылетели из памяти, кроме Спиналонги!

Но женщина ни о чем не спросила.

– Вриколасы – это ожившие мертвецы, – пояснила она. – С древних времен скалистая окраина полуострова Калидон служила кладбищем для про́клятых, самоубийц или преступников. Видишь ли, на островах, в том числе и на Крите, мало плодородной земли, и люди жалели тратить ее, закапывая в нее трупы злодеев. Поэтому их отвозили в особые уединенные места и сбрасывали в скалистые трещины или просто заваливали камнями. На Крите таким местом стал Калидон. Но если мертвец не засыпан землей, он может выйти из могилы и продолжать творить свои страшные дела: преследовать живых, мучить их кошмарами и пить их кровь. Потом, когда люди узнали об этом, они перестали свозить трупы на Калидон, но там уже появилось так много вриколасов, что постепенно они стали истинным проклятием всего Крита.

– Как же люди спасались от них? – дрогнувшим голосом спросил Саша, вспомнив фильмы про оживших мертвецов и вампиров, спастись от которых было совсем не просто!

– Единственный, кто мог справиться с вриколасами, – это Александр, – ответила незнакомка, и Саша изумленно уставился на нее:

– Вот этот?!

Женщина не успела ответить, потому что люди вокруг разразились криками, в которых восторг мешался с испугом.

Саша посмотрел туда, куда смотрели все.

Александр отбросил край гиматия с правого плеча, и стало видно: вокруг шеи лжепророка обвивалось белесое туловище змеи, которая была, получается, длины неимоверной, а рядом с его головой маячила змеиная голова… только она была не змеиная, а человечья – маленькая, но человечья! С глазами, носом, ртом и даже с всклокоченными волосами!

Это было так ужасно и отвратительно, что у Саши ноги задрожали. Он покачнулся, схватился за что-то, пытаясь удержаться… это что-то оказалось острым, колючим… все вокруг вдруг покрылось трещинами, словно старая-престарая мозаика, потом раскололось на множество разноцветных частиц – и Саша обнаружил, что находится ни в какой не в Древней Элладе, а в парке Кулибина в Нижнем Новгороде: стоит на коленях перед кустом и держится за ветки.

– Эй! – окликнул его сердитый голос. – Ты что там делаешь? Клад ищешь?

Саша обернулся. Какой-то лысый дядька в оранжевом жилете с надписью «Парковая служба» стоял перед ним, опершись на метлу, и хмурил полуседые брови.

– Я… я… – забормотал Саша, с невероятным усилием возвращая себя к реальности, – я…

Он совершенно не знал, что ответить! Он вообще мало что соображал сейчас и тупо озирался вокруг. Взгляд упал на свежевскопанную клумбу, и Саша вспомнил:

– Я искал гелиотропы, которые тут росли.

Нахмуренные брови разошлись и взлетели над изумленными глазами:

– Чего?!

– Гелиотропы, – повторил Саша.

– За каким бесом? – вопросил подметальщик.

– Ну, это… – Саша на миг запнулся, но только на миг, а потом его так и прострелило вдохновением, и вранье полилось как вода из крана под стеной ТЮЗа: – Нам на лето задали собрать гербарий, и каждому задан свой цвет. Мой гербарий должен быть синий. Я пока нашел только один подходящий цветок – гелиотроп. Вчера мимо клумбы пробежал, но было некогда, понадеялся, что сегодня сорву, а сегодня вон что! – Он махнул рукой на пустую клумбу с видом самого глубокого возмущения: – Кто цветы вырвал? Зачем?!

– Откуда же я знаю? – пожал плечами подметальщик. – Я сегодня утром вышел на работу, а на этой клумбе сущий Содом с Гоморрой. Вся она истоптана, изгажена, цветы повырваны с корнем и вокруг валяются, а половина их вон в тот куст заброшена. – Он метлой указал на куст, из которого только что вывалился Саша.

…Вокруг внезапно стемнело. Саша обнаружил, что сидит на асфальтированной парковой дорожке в центре блеклого пятна с черной каймой, похожего на лоскут ткани, аккуратно обметанного черной ниткой. Сзади кто-то вцепился в него и пытается стащить с этого пятна, но напрасно.

Послышался треск веток, и некий бесформенный сгусток тьмы вывалился из кустов. Он принял очертания огромного козла, но тотчас преобразился в человека, облаченного в черное. С плеча этого человека сорвался нетопырь и, со свистом взрезая крыльями воздух, пролетел мимо Саши.

– Имя, – прозвучал глухой, тяжелый голос, – день твоего появления на свет, место, где издавна властвовал вечный покой, знак смерти, который ты постоянно носишь с собой… Разве ты забыл, что ты мой помощник и служишь мне, пока ночь владеет миром?

Его слова прервал пронзительный визг. Нетопырь снова просвистел мимо Саши, но уже в обратном направлении, ударился в грудь черного человека и рухнул перед ним на дорожку. Вслед за ним, почти задев голову Саши и осыпав его какими-то крошками, пролетело растение с мелкими синими цветочками, вырванное с корнем. А потом еще и еще, и опять, и опять.

Черный человек исчез, канув обратно в куст и втащив за собой безжизненного, как тряпка, нетопыря. Саша попятился и чуть не упал, потому что под колени ему ткнулось что-то мягкое и теплое.

Это был Савва!

Пес резко встряхнулся – с него посыпались земля и мелкие синие цветочки, – а потом вцепился зубами в Сашину штанину и потащил за собой.

Савва, которого надо спасать как можно скорей! Савва, для спасения которого нужен гелиотроп!

– …Не мог же я такого безобразия допустить, – раздался чей-то голос, и у Саши посветлело в глазах. Вокруг тоже посветлело, и он снова увидел стоящего перед ним подметальщика, который бубнил: – Не мог допустить, само собой! Все убрал, все подмел, все выбросил, клумбу перекопал для новых цветов…

– Куда гелиотроп дели?! – прохрипел Саша, и подметальщик снова взмахнул своим орудием труда, указав на большущий мусорный ящик, видневшийся за деревьями:

– Куда ж еще? В помойку. Они там, твои цветочки. Можешь хоть все забрать. Конечно, они привяли уже, так ведь тебе для гербария их еще сильней надо высушить. Помню, я тоже пацаном был, тоже гербарии делал… Все новое – это хорошо забытое старое, понял, ботаник?

– Понял, – пробормотал Саша. – Спасибо большое! – И он со всех ног бросился к ящику, от которого и в самом деле пахло не помойкой, а ванилью.

Вот они, стебли гелиотропа, прямо сверху навалены! Саша схватил целую охапку, рванулся было бежать, но сообразил, что привядшие цветы по дороге обвалятся и притащит он домой одни будыли.

Что делать? И вдруг он заметил среди мусора край какой-то черной полиэтиленовой сумки. Вытащил ее. Сумка оказалась пустая, только какая-то белая бумага завалялась в ней. Саша не стал тратить время, чтобы ее выбросить: поскорей запихал в сумку гелиотроп и понесся домой, думая, что он будет делать, если Ангелина Богдановна скажет, что увядший гелиотроп для лечения не годится. С этими мыслями мешались вспышки воспоминаний о том, что он увидел в кусте, о том, что услышал от знатной гречанки, и о том, что ему вдруг привиделось, однако эти странные воспоминания Саша старательно отгонял, как стаю хищных ос. Он даже черным пакетом размахивал, однако толку от этого было мало: воспоминания нипочем не отгонялись!

* * *

– Вот! Я принес! – закричал он, врываясь в квартиру и заглядывая в комнаты. – Ангелина Богдановна! Я принес гелиотроп!

Ангелина Богдановна сидела на диване в большой комнате.

– А где Савва? – нетерпеливо выдохнул Саша. – Давайте его лечить. Скорей!

Соседка не шелохнулась. Глаза ее были опущены, лицо печально. Руки, лежащие на коленях, нервно стиснуты.

– Что? – прошептал Саша. – Неужели…

Ангелина Богдановна слегка кивнула.

Саша выронил пакет. Он не мог заставить себя произнести роковое слово, да и без этого все было ясно.

– А где же… где же он теперь? – наконец смог он спросить.

– Там, куда уходят савватистисы, – ответила Ангелина Богдановна.

Саша покачнулся.

– Ты лучше сядь, – посоветовала Ангелина Богдановна. – Пора нам поговорить. И разговор будет долгим.

Саша не сел, а рухнул в кресло, стоящее напротив дивана. Незаметно вытер глаза. Значит, Савва, который успел стать ему другом, близким другом, умер. Умер после того, как выгрыз камень из кроссовки. Камень со Спиналонги. Но какая была в нем опасность? Опять непонятность, которая оплела его жизнь… Саша чувствовал себя ужасно усталым, как будто в Древнюю Элладу, которая привиделась ему в парке, он и впрямь отправился пешком по той многоцветной мозаичной дороге, нагляделся там каких-то ужасов, а потом, так же пешком, вернулся обратно.

Древняя Эллада… странные разговоры, которые вела с ним женщина, закрывавшая от него лицо…

Он уставился на соседку. Ангелина Богдановна была в длинном светлом платье с синим узором по подолу и в сандалиях; обычно растрепанные седые кудряшки аккуратно причесаны. Словно подыскивая слова, с которых лучше начать разговор, она задумчиво крутила на запястье широкий браслет с синим камнем, в котором мелькали красные пятнышки.

Саша посмотрел на этот браслет – и почувствовал, что у него пересохло в горле.

– Как называется этот камень? – прохрипел он.

– Гелиотроп, – ответила Ангелина Богдановна.

– Как это… как такое… что это… – заикаясь, выдавил Саша. – Вы были там? Там, где этот… Александр?!

Она кивнула:

– Я знала, что Савву спасти невозможно, поэтому и послала тебя в парк, чтобы ты не видел, как он… как он уйдет. Но я не предполагала, что ты сразу же найдешь дромос! Пришлось срочно отправиться вслед за тобой, чтобы ты не зашел слишком далеко. Пока еще рано! Но теперь я окончательно убедилась, что мы с Саввой не ошиблись насчет тебя. И Александр насчет тебя тоже не ошибся!

– Ничего не понимаю, – безнадежно вздохнул Саша. – При чем тут Александр? Откуда он меня знает?! Ерунда какая-то! И в чем вы с Саввой не ошиблись? Как вы могли обо мне говорить с ним, он же пес?! А что такое дромос?

– «Дромос» – по-гречески «дорога», – ответила Ангелина Богдановна. – По дромосу мы переходим в иные миры. Опасное место, очень коварное! Мы приложили немало сил, чтобы ты смог туда не только пройти, но и вернуться. Многие на дромосе гибнут. Ты нас, честно говоря, поразил своей безрассудной смелостью, когда сам полез туда! Но мы старались изо всех сил, чтобы тебя защитить.

– «Вы» – это кто? – насторожился Саша.

– Мы в данном случае – это Лукиан и я. А вообще мы – это савватистисы. Те, кто сражается с вриколасами.

– Я опять ничего не понимаю! – проскулил Саша. – Савватистисы… разные миры, вриколасы, гелиотропы! У меня мозг в трубочку свернулся!

– Ничего, развернется, когда я все объясню, – хладнокровно бросила Ангелина Богдановна. – Но придется набраться терпения. Итак, там, на дромосе, я успела тебе сказать, что Александр был родом с Калидона. Однако позднее римляне назвали этот полуостров «Спиналонга», что означает «длинный шип», потому что он был длинным и узким.

– Но ведь Спиналонга – остров! – возразил Саша.

– В шестнадцатом столетии венецианцы построили там крепость. Чтобы сделать ее неприступной, они перекопали перешеек, превратив полуостров в остров. Но это место исстари было проклято, ведь там хоронили проклятых людей!

– Так вот почему гид сказал мне, что у Спиналонги издавна была дурная репутация! – вспомнил Саша. – Теперь понимаю…

– Даже после того, как в 1830-е годы Греция освободилась от османского владычества, турки продолжали владеть Спиналонгой, – продолжала Ангелина Богдановна. – И тогда туда привезли прокаженных, чтобы окончательно прогнать врагов. Да, они испугались страшной, неизлечимой болезни и бежали, но с тех пор Спиналонга на долгие десятилетия стал Островом смерти. И не было во всей Греции более подходящего для этого места: ведь над Калидоном по-прежнему витали тени вриколасов. Ветры и штормы разносили их в разные места Крита, всей Эллады, в другие страны. Но не только тени были опасны. Кости тех, кто был похоронен там, превращались в камни, и каждый такой камень оказывался опасен для людей, ибо связывал их с вриколасами.

Саша посмотрел на свою кроссовку, и Ангелина Богдановна кивнула:

– Да, именно такой камень попал в твою подошву, когда ты был на Спиналонге. Очень может быть, что вриколасы погубили бы всю Элладу и даже другие страны, однако с ними сражались савватистисы.

– Но кто они такие? – нетерпеливо воскликнул Саша.

– «Савватистис» в переводе с греческого значит «субботник», – продолжала Ангелина Богдановна. – То есть тот, кто родился в субботу! Нас еще называют колдунами седьмого дня.

– Но суббота – шестой день недели! – перебил Саша.

– Теперь – да, – кивнула Ангелина Богдановна, – но издревле неделя начиналась с воскресенья, так что суббота считалась седьмым днем. Впрочем, слово «савватистис» появилось всего несколько веков назад. А в те давние времена, когда вриколасы буквально не давали людям жить, борцов с ними называли просто Александрами. Ведь это имя значит «защитник людей». Сначала их определяли по жребию, но постепенно, с течением лет, было замечено, что самые лучшие борцы с вриколасами рождаются именно в седьмой день недели. И с тех пор каждый, родившийся в этот день и названный Александром или Александрой, должен был стать савватистисом. Нас обучали отыскивать малейший след вриколаса, различать его во тьме, ибо ночь – любимое время вриколасов, а луна – их солнце. Впрочем, они способны являться и днем, и порою их бывает непросто отличить от людей! Нас обучали защищаться от вриколасов и сражаться с ними. Нашими орудиями были заклинания, венки из гелиотропа, ибо аромат этого цветка страшен для злых потусторонних сил, и амулеты из гелиотропа-камня. Именно поэтому я ношу этот браслет.

– Погодите! – вдруг спохватился Саша. – Вы тоже савватистис, но вас зовут Ангелиной, а не Александрой. Почему?

– При рождении меня назвали Александрой. Только не спрашивай, сколько мне лет: женщинам такие вопросы не задают! – лукаво поглядела она своими синими глазами. – И вриколасы, и савватистисы проходят путь смертей и возрождений через каждые триста лет. Мы выбираем себе обличья и имена. Я выбрала этот облик. – Она привстала с дивана и с явным удовольствием заглянула в темный экран компьютерного монитора, стоявшего на столе.

– А почему Савва решил принять образ собаки? – изумился Саша.

– Это образ савватистиса-помощника, – пояснила Ангелина Богдановна. – Они являются в виде птиц и животных, иногда даже насекомых. Но слушай дальше. Я назвалась Ангелиной – по-гречески это значит «вестница», кроме того, мне кажется, что мое имя немного созвучно с названием нашего магического орудия: гелиотропа. Ан-гелина… Гелио-троп… «Гелиос» – солнце, «тропос» – путь. Идущий путем солнца – вот кто такой савватистис! Идущий сквозь темноту, сквозь царство вриколасов так же упорно, как гелиотроп поворачивает свои венчики вслед за солнцем. Красные пятнышки на этом камне – словно лучи солнца, пробивающиеся сквозь ночную темноту. Многие из нас погибали раньше, чем становились взрослыми, но никто не отказывался от жребия своей судьбы. В этом жребии особая доблесть! Ты понимаешь?

Саша кивнул:

– Да. Но, наверное, это очень страшно – быть савватистисом…

– Конечно, – согласилась Ангелина Богдановна. – Александр, которого ты видел на дромосе, был рожден савватистисом, однако он оказался единственным, кто отступил от своего долга и бежал с Крита. Ладно бы еще, если бы он просто жил жизнью труса, не делая людям добра, но и не причиняя им зла, но он пошел по страшному пути! Он сам стал убийцей. Явившись в Пафлагонию, он решил заработать много денег и стяжать славу великого врачевателя. Чтобы его не приняли за обычного шарлатана, каким, собственно говоря, он и был, Александр решился на подлинное святотатство. У него была ручная змея. Он приучил ее обвиваться вокруг его тела и спокойно спать. А сам в это время выставлял напоказ искусно сделанную маленькую человеческую голову и уверял, будто это голова Асклепия, сына Аполлона. Как известно, Асклепий научился воскрешать мертвых, чем и прогневил бога смерти Танатоса и был им убит. Александр выдавал свою змею за воскресшего Асклепия.

– Какая чепуха! – не выдержал Саша. – Как можно было в это поверить?

– Люди в те времена были куда более легковерны, чем теперь, – вздохнула Ангелина Богдановна. – О новостях они узнавали только по слухам: книг, газет, Интернета не было… Да, они легко поддавались обману! А Александр был ловок. Он никогда не являлся перед толпой при ярком солнце – только в сумерках, да и то показывал своего «Асклепия» лишь на мгновение. Словом, ему поверили.

– Но ведь вы сами сказали, что он был шарлатаном, – перебил Саша. – Значит, он не умел лечить! У него не было лекарств! В конце концов люди не могли не понять, что он их дурачит, если никто не выздоравливал!

– Конечно, – кивнула Ангелина Богдановна. – Рано или поздно это стало понятно. Но к тому времени слишком многие умерли… Опасаясь мести, Александр сбежал из Пафлогании и стал странствовать по Греции. Его след был отмечен новыми и новыми смертями. И хоть он навлек на себя гнев Аполлона и самого Асклепия, за него заступился Танатос, в царство которого попадали новые и новые жертвы – стараниями Александра.

– Вы так про это говорите, – не выдержал Саша, – так всерьез, как будто верите и в Аполлона, и в Танатоса… и вообще…

– Но ведь ты уже веришь во вриколасов и савватистисов, – серьезно сказала Ангелина Богдановна. – А в богов поверить проще, ибо они были всегда – и пребудут вовеки. Вся жизнь, во всем многообразии, в борьбе добра и зла, создана волею бессмертных богов! Но слушай дальше. Александр прожил много лет, но всякая человеческая жизнь имеет конец. И вот он умер. Ненависть людей к нему оказалась настолько велика, что его труп сбросили в трещину меж скал, чтобы его склевали хищные птицы. Однако Танатос даровал ему вечное существование, лишь бы Александр продолжал отправлять в царство смерти новых и новых поселенцев. Так он сам стал вриколасом, причем необыкновенно сильным. Помощник у него – нетопырь, тварь ночная, страшная, а еще ему верно служит змея, которая когда-то помогала ему обманывать людей.

– И что он делает теперь? – настороженно спросил Саша.

– Продолжает приносить жертвы богу смерти. Однако Александр настолько ненавидит савватистисов, которые не отступили от своего долга, что теперь заставляет именно их убивать людей. Это его месть за то, что он стал негодяем, а они остались благородными защитниками людей.

– Как же он это делает? Как он может заставить савватистисов убивать?! – недоверчиво спросил Саша.

– А как он заставил тебя служить себе после того, как окликнул, – и ты необдуманно отозвался, хотя каждому разумному человеку известно, что нельзя отзываться, если незнакомый голос зовет тебя по имени в ночной темноте, вдобавок на кладбище? – воскликнула Ангелина Богдановна.

Саша онемел.

– Что молчишь? – рассердилась она. – Помнишь это?

– На кладбище – это в смысле в парке Кулибина? – кое-как справился Саша с голосом.

– Да. Это ведь бывшее кладбище! А что потом было, помнишь?

Он напряг память:

– Помню, что очнулся в парке, ничего не соображая, и побежал домой.

– А что случилось на следующую ночь? – сурово спросила Ангелина Богдановна.

– Да я в магазин вроде пошел, только потом… нет, не помню! Вроде тоже в парке Кулибина очухался, домой помчался.

– А минувшей ночью что было? – не отставала она.

– Я… это… пошел мусор выносить, – почувствовав, что краснеет, пробурчал Саша, который прекрасно помнил, что пошел выбрасывать Асины фотографии. – Ну и дошел до парка Кулибина. А потом вдруг… я помню, как Савва меня спасал от нетопыря… Я уже видел этого нетопыря раньше!

Что-то металось в памяти, мельтешило красными пятнышками в глубокой синей темноте… Саша вдруг обнаружил, что Ангелина Богдановна поднесла к его лицу свой браслет с большим гелиотропом, и чем дольше он смотрел на синий камень, тем отчетливей вспыхивали в памяти картины странных, неописуемо странных полетов над городом, причем Саша ощущал себя плоским, безжизненным рисунком на каком-то куске ткани, обметанном змеиным телом будто черной ниткой. Он видел лица на могильных камнях, он вспоминал имена, он снова встречался глазами с умирающими, снова видел, как гаснет их взгляд. Он помнил зеленые глаза Аси, он не хотел, чтобы эти глаза погасли!