Текст книги "Любовные чары"

Нарциссы Джессики

Утром горничная, принесшая завтрак, едва до нее достучалась (Марина заперла дверь) и, похоже, была недовольна, что пришлось ждать.

– Миледи боялась, что к ней пожалует призрак? – фамильярно осведомилась девица, но Марина глянула столь хмуро, что она благоразумно смолкла.

Чай, крепкий и густой, почти без сливок, масло, намазанное на ломтики белого хлеба… Марине хотелось гречневой каши с молоком и яблок, но откуда им здесь взяться? Делать нечего. Марина глянула на нее почти приветливо. Тем более что камин уже был затоплен, солнце заливало комнату теплыми золотистыми лучами, и все призраки улетучились, а обиды – испарились. Не зря же говорят: утро вечера мудренее!

– А скажи-ка, милая, – осведомилась Марина, пока горничная затягивала ей корсет, – что за зверь такой – брауни?

Девушка так дернула за шнурки, что у Марины из груди, чудилось, вырвался весь воздух.

– Простите, миледи, – пробормотала Глэдис, и в ее голосе послышались слезы. – Но не говорите со мной про… про…

– Про брауни, что ли? О боже мой, да не дергай так!

– Простите, миледи! – всхлипнула Глэдис. – Я не хотела причинить боль вашей милости. Но мистер Сименс строго-настрого запретил слугам говорить о… о том, что он называет «неземная рать». Про тех, кто танцует на лужайке при луне, или живет в цветах, или водится в озере… Только не называйте их, умоляю вас, миледи! Если услышит мистер Сименс, мне несдобровать. Он настоящий пуританин! И может обвинить меня и мою семью в ведьмовстве. Видите ли, здесь раньше жили ведьмы, и они причинили людям много бед. У мистера Сименса ведьмы извели всех родных, поэтому он слышать ни о чем таком не может. А его дед был охотником на ведьм, и мистер Сименс любит говорить, что дух деда в него иногда вселяется.

– Да что ты говоришь? – изумилась Марина. – Кто бы мог подумать!

Но тут же она вспомнила удивившую ее фразу Десмонда: «А что Сименс? По-прежнему гоняется за ведьмами?» Теперь все понятно.

– Что же делают с ведьмами?

– Их топят в реке, – угрюмо промолвила Глэдис. – Связывают по рукам и ногам и бросают в реку. Ежели выплывет, значит, истинно ведьма, ей дьявол помогает спастись, и тогда ее забрасывают камнями, пока она не пойдет ко дну.

– Ну а если сразу потонет? – возбужденно спросила Марина, уже не чувствуя боли, хотя Глэдис довольно резко орудовала шнурками.

– Значит, не ведьма, – пожала плечами Глэдис.

– И что? Женщину спасают?

– Ну, кому придет охота лезть в воду и искать там полумертвую? – рассудительно покачала головой Глэдис. – К тому же нужно еще постоять на берегу, подождать. А вдруг ведьма возьмет и поднимется со дна? Но некоторые считают, что это враки. Я знала одну девушку… давно, двенадцать лет назад… Один раз она даже поспорила с подругами, что обойдет церковь против хода солнца и с ней ничего не произойдет…

– А что должно произойти? – перебила Марина.

– Разве вы не знаете? Человека похитят эльфы.

– И что? Девушку похитили?

– В том-то и дело, что нет! – жарко выдохнула Глэдис. – Но Сименс сказал, что эльфы не тронули ее, потому что она сама ведьма. Чего только не наговорил про нее! И настоял на том, чтобы ее подвергли испытанию водой на всякий случай. Но он оказался не прав, потому что бедняжка… утонула.

– Дикость какая! – возмутилась Марина. – Зачем же сразу топить? Вот у нас кликушу ставят под колокол во время звона, дабы изгнать бесов болезни из тела…

– Умоляю вас, миледи, не говорите мне ничего! – жалобно пискнула Глэдис. – Ведь я не удержусь и обязательно кому-нибудь перескажу, а мистер Сименс узнает и… Я не хочу, чтобы меня утопили!

– Ничего себе! – пробормотала Марина. – Лучше бы ваш Сименс призраков из замка изгонял.

– Потому он и пошел к старому лорду камердинером, – пояснила Глэдис. – И знаете, миледи, призраки почти не появляются. Правда, за несколько минут до кончины его светлости три бульдога, его любимцы, опрометью бросились вниз по лестнице и забились во дворе в самый темный угол. Мы все думаем, что псы видели Смерть, которая шла за старым милордом. Но леди Урсула уверяла, мол, видела белый призрак леди Элинор. Хотя леди Урсула… немножко не в себе…

– И все так боятся Сименса, что про брауни мне не с кем поговорить, кроме него?

– Да. Даже сэр Джаспер – хотя он не сэр, но мы его так по привычке называем – не решается с ним спорить.

– Почему же Джаспер – не сэр?

– Ну, он ведь младший сын. А титул и имение наследуются старшим.

– Однако Десмонд… я хочу сказать, милорд… тоже младший сын, а он и сэр, и наследник, – непонимающе свела брови Марина.

– Так ведь сэр Алистер умер! – Глэдис посмотрела на нее как на глупенькую.

– Но ведь до этого умер старый лорд, а Джаспер не стал его наследником! – запальчиво возразила Марина. – Я знаю, Джаспера лишили наследства. За что?

Глэдис дрожащими руками схватила пустые кувшины.

– Простите, миледи, но ежели узнают, что я тут с вами все утро болтала, да еще и обсуждала господ, меня выгонят из замка. Уж тогда мне только и останется, что утопиться с горя. Вы уж спросите, если что нужно, у леди Джессики. Она все знает, а ее даже сам мистер Сименс побаивается, потому что уверен… Ой! Что я говорю!

Глэдис подхватила кувшин и пустилась прочь.

– А где мне найти ее, леди Джессику?

– В оранжерее-е! – донесся голос из коридора.

Марина улыбнулась. У них в имении на окраине сада стояла оранжерея, и матушка, пока была жива, все свободное время проводила среди диковинных цветов. Потом, когда приехали дядя с теткой, все захирело, стекла побили, заморские растения померзли. Марина хотела бы все восстановить, да ей не давали денег. Тем дело и кончилось, однако красивое слово всегда воскрешало в ее памяти милое лицо матушки, ее ловкие руки, перепачканные землей, а рядом – какое-нибудь чудо невероятной формы и запаха, именуемое ирисом или тюльпаном, – сказочной красоты! Любопытно, что разводит Джессика?

Марину постигло разочарование: в стеклянном домике было едва ли теплее, чем на улице, а небольшие грядочки поросли какой-то скудной травой. Но Джессика разглядывала невзрачные ростки так пристально, что не сразу заметила Марину.

– Хорошо ли спали? – спросила она, не чинясь, с приветливой улыбкой, и Марина облегченно вздохнула: английская чопорность ее пугала.

– Да разве на новом месте уснешь? – пожала плечами Марина. – И потом, эти коридоры… Вы ничего не слышали? Никакого шума?

– Моя комната в старом крыле, где башни, – Джессика кивком указала куда-то в сторону. – Туда доносится шум речных перекатов, долетает ветер с моря. Я люблю ветер! А что, кстати сказать, я должна была слышать ночью? – лукаво подняла она брови. – Неужели к вам заглянула познакомиться леди Элинор? Или, не дай бог, постучалась деревянная нога с черным котом?

– Кота я видела, – угрюмо ответила Марина. – Только не черного, а белого.

– А, Макбета, – улыбнулась Джессика. – Он вполне живой, но гораздо более противный, чем любое из привидений… которых и не существует вовсе.

– Не существует? – вытаращила глаза Марина.

– Неужели поверили бредням бедняжки Урсулы? Это все милые фамильные предания. Особенно поэт. Уж я знаю доподлинно!

– Как так? – растерялась Марина.

– Я живу в той самой комнате, которую некогда занимал застреленный рыцарь. Так что именно ко мне должен был бы вбегать несчастный призрак, именно в мое окошко кидаться!

– И… что? – с волнением спросила Марина. – Никто не вбегал?

– За кого вы меня принимаете? В спальне порядочной девицы – мужчина, хоть и призрак?! – И Джессика засмеялась, а Марина вместе с ней.

Сегодня Джессика нравилась ей гораздо больше – смотрела она весело, одета была в простенькое платье, и, хоть по-прежнему выглядела очень хорошенькой, ничто в ней не напоминало о роковой, опасной красоте, так поразившей Марину. И, похоже, русская гостья ей тоже нравилась.

– А что здесь вырастет? – спросила Марина, осторожно коснувшись розетки из волнистых листочков.

– Это примула. В лесу она появится еще не скоро, под Пасху. Есть даже примета – девушка, которая первой найдет на Пасху расцветшую примулу, раньше всех выйдет замуж. Но я выращиваю примулы не для цветов, а для еды.

– Вы имеете в виду, делать снадобья?

– Нет, для них есть особые травы. Но я страдаю от нашей тяжелой пищи, и вы, как мне показалось, тоже. Однако сегодня к ужину у нас будут молодые листья примулы, а ее корни, имеющие приятный анисовый вкус, заменят пряности. Надеюсь, вам салат придется по вкусу.

– Спасибо, – шепнула Марина. – Я никогда не думала, чтоб ради меня…

– Нет, дорогая, не ради вас. Я ужасная эгоистка и все делаю ради себя, а потому в свободное время охотно предаюсь радостям садоводства.

– Здесь все примулы? – Марина кивнула на грядки.

– Не только. Вообще-то я не люблю примулы. Они – как деревенские простушки, желание которых сводится к одному: всем нравиться. Впрочем, таковы и другие цветы. И только один цветок всецело занят лишь собой, своей красотой. Ему все равно, что думают о нем люди, он любит себя. Угадали?

Марина пожала плечами:

– Не знаю. Может быть, тюльпан?

– Тюльпан самодовольный болван! Нет, я говорю о нарциссе.

– Увы, нарциссы у нас не растут, – вздохнула с сожалением Марина. – Но если судить по названию… Цветок назван в честь того самого Нарцисса?

– Значит, вы читали Овидия, – кивнула Джессика. – Прекрасно… Не зря научное название цветка – Narcissus poeticus, нарцисс поэтический, потому что разве только роза была так воспета поэтами всех стран. Кстати, мусульмане уверяют, будто пророк Магомет сказал про него: у кого два хлеба, тот пусть продаст один, чтобы купить нарцисс, ибо хлеб – пища для тела, а нарцисс – пища для души. Персидский же царь Кир назвал его бессмертною усладой.

– Как красиво! – восхищенно выдохнула Марина. – Значит, нарциссы растут не только в Англии, но и на Востоке?

– Еще до елизаветинских времен его вывез из Константинополя великий лорд Казначейства. Я мечтаю вывести у себя чисто-белый цветок. Но это необычайно трудно!

Джессика говорила быстро, глаза ее блестели, лицо было одушевлено сильным и глубоким чувством. Марина кивала, улыбалась, но, когда услышала, что результата опытов надо ждать три или четыре года, ужаснулась: «О, как долго! Столько времени ждать и верить, что твои усилия увенчаются успехом! А вдруг ударит мороз – и все труды пойдут прахом. Наверное, Джессика так же лелеяла надежды на счастье с Алистером, но он погиб – и все рухнуло».

– Миледи! – послышался голос, и в оранжерею заглянула… Агнесс, при виде которой Марина невольно вздрогнула. – Леди Джессика, меня послал милорд… Он ждет вас в кабинете для каких-то срочных дел.

– Хорошо, Агнесс. Можешь идти!

Стрельнув любопытным взором в сторону «русской кузины», девушка прикрыла дверь, и сквозь стекло было видно, что она со всех ног бежит к дому, высоко – на взгляд Марины, слишком высоко! – подбирая юбки.

– Что с вами? – спросила Джессика, взглянув на Марину. – У вас вдруг так изменилось лицо… Неужели вы обижены на Десмонда, что он оказывает вам мало внимания? Хотите, я напомню ему о его обязанностях хозяина?

– Нет! – испуганно вскрикнула Марина, вообразив, что прежде может прийти в голову Десмонду после минувшей ночи. – Дело не в нем, а в Агнесс…

– Похоже, вам не нравится эта красотка? – Улыбка скользнула по губам Джессики.

– Красотка! – фыркнула Марина. – И совсем она не хороша… Глазки маленькие.

Собеседница поджала губы, словно удерживая готовые сорваться слова.

Нет, до чего все-таки осторожны и сдержанны английские девушки! Даже такого удовольствия, как поточить язычок о свою соперницу, не понимают. Но Марина не собиралась отказывать себе в милом развлечении.

– Нынче ночью мне не спалось, – начала она осторожно. – Решив развеяться, я выглянула в коридор. И кого я там увидела? Агнесс, в одной ночной рубашке направлявшуюся куда-то… – Марина запнулась, удивляясь своему волнению.

– Не куда-то, а… – усмехнулась Джессика. – Вы прекрасно знаете куда.

– Что вы имеете в виду? – попыталась принять безразличный вид Марина. – Я ведь не следила за ней, просто случайно взглянула и…

– Сколько разных случайностей происходит от того, что люди не могут спать по ночам! – Джессика покачала головой. – Вам в первую же ночь открылась одна из маленьких семейных тайн. Впрочем, настолько прозрачная, что ее и слепой разглядел бы. Десмонд от младых ногтей был великий гуляка, причем предпочитал темноволосых, юных девушек. Разумеется, и более зрелыми, пышнотелыми блондинками тоже не брезговал, однако Агнесс считалась признанной фавориткой. А о том, что она бегала к нему по ночам, всем известно. Значит, взялась за старое…

Марина почувствовала, что бледнеет. У нее еще была надежда, что Агнесс провела ночь не в спальне Десмонда, но слова Джессики разбили иллюзию вдребезги. «Господи, ну зачем я затеяла этот разговор! – подумала она с отчаянием. – Теперь Джессика подумает, что…» Марина постаралась принять небрежный вид и заметила, что та и впрямь не без интереса наблюдает за ее лицом.

– Вы удивлены? – продолжила Джессика. – Неужели вы не подозревали, дорогая Марион, что ваши английские родственники во многом подобны великому королю Ричарду Львиное Сердце? Тот не пропускал ни одного замка, чтобы там не остановиться, ну а Макколы не пропускают ни одной особы женского пола, чтобы не затащить ее в постель!

Сердце Марины на миг перестало биться. Нескончаемая череда красавиц и дурнушек, разодетых дам и простушек-крестьянок, удостоенных внимания Десмонда, вообразилась ей, и где-то в ее конце была она сама…

– Надеюсь, я не шокировала вас своей прямотой? – Джессика поднялась и начала отряхивать платье от прилипших комочков земли. – Прадед Десмонда был чуть ли не первый, кто женился. Прежние Макколы не затрудняли себя браком. Брали себе девушку из народа, а если у нее рождался мальчик, он становился наследником своего отца, только и всего. Кстати, у Джаспера тоже есть в деревне любовница. Ее зовут Флора, она молочная сестра Алистера, так что здесь все по-семейному. От Джаспера у нее двухгодовалая дочь, и говорят, что Флора так трясется над ней, что даже соседкам не позволяет подержать ее на руках!

– И что, все о ребенке знают? – ужаснулась Марина.

– Конечно! Такие вот милые вольности, и воспринимаются они так же естественно, как… как ночь и день. Только Сименс осмеливается воевать против господских любовниц. Флору выжил из замка именно он.

– А что с Агнесс? – ревниво спросила Марина.

– Агнесс? Но ведь Десмонд только вернулся. Надо же дать время ему потешиться! Но не сомневаюсь: рано или поздно Сименс примется и за нее.

– Рано или поздно… – угрюмо повторила Марина. «Поздно» ее не устраивало!

Джессика снова понимающе улыбнулась, однако лицо ее тут же померкло:

– Сказать по правде, даже Алистер… У него был роман с одной из девушек в замке. Ее звали Гвендолин. Я не видела ее, но она была, говорят, необычайно хороша.

– И где она теперь?

– Ушла в монастырь.

– После смерти Алистера?

– Нет, накануне нашей помолвки, – сухо сказала Джессика. – Алистер дал ей понять, что скоро женится, а значит, прежние отношения с любовницей не могут продолжаться. Мой Алистер был настоящим джентльменом…

Джессика опустила голову. На тонком пальце блеснул бриллиант.

«Если судить по Десмонду, то благородство свойственно не всем Макколам, – Марина прикусила губу. – Алистер, лишь собрался жениться, дал отставку любовнице. Но Десмонд уже женат! А что, если… Вдруг у него тоже есть ребенок?»

Она уже приоткрыла рот, чтобы спросить об этом Джессику, как вдруг ее посетила мысль весьма коварного свойства…

– А старый лорд? – спросила Марина, хотя это ее нимало не интересовало. – Неужто и у него были побочные дети?

– О господи, Марион! – Джессика всплеснула руками. – Оказывается, вам палец в рот не клади. Увы, не могу удовлетворить ваше любопытство: ничего не знаю. Хотя и не исключено, что в какой-нибудь окрестной деревне подрастает его побочный сын. И если, не дай бог, что-то случится с Десмондом, бастард может заявить о своих правах. Такое бывало. Но меня ждет Десмонд. Простите, должна спешить. Вы идете?

– Нет, я еще посижу, попытаюсь представить, какого цвета будут нарциссы, – криво улыбнулась Марина.

Поистине героические усилия понадобились ей, чтобы хоть как-то улыбнуться – губы дрожали от сдерживаемых слез. Разумеется, не бредовое предположение Джессики о незаконнорожденном лорде Макколе подкосило ее. Просто Марина вдруг осознала, что вполне может носить будущего лорда в своем чреве.

Несостоявшаяся прогулка верхом

Прошло несколько дней, прежде чем Марина убедилась, что ее предположения неверны, и это были чуть ли не самые черные дни в ее жизни.

Десмонд уехал в Лондон, Джессика беспрестанно хлопотала по хозяйству, Урсула вообще не показывалась, а Джаспер выходил к столу желтый, дрожащий и, едва шевеля губами, объяснял, что за него взялась застарелая малярия. Потом он и вовсе слег, и Сименс, который по случаю отъезда лорда оказался не у дел, принялся ухаживать за больным, сохраняя все тот же важный вид. По облику достойного камердинера невозможно было представить, что он способен на какие-то сильные побуждения, тем более предавать казни женщин по одному предположению, что они ведьмы, и Марина никак не могла решиться подступить к нему и утолить свое любопытство, вы-спросив о брауни. Разумеется, вспомнила она о мохнатом ночном проказнике уже потом, а первые-то дни ей было не до брауни, думала лишь о себе.

Марине чудилось, будто все поглядывают на нее с особенным выражением. В первую очередь – Агнесс. Уж смуглая красавица, конечно, знала толк в таких вещах, как нечаянная беременность!

И вот как-то раз, увидав Джессику, которая ехала куда-то на лошади, Марина поняла, что ей нужно: хорошая скачка! Озадачивало одно: хоть в ее бессчетном гардеробе и было платье для верховой езды, называемое амазонкой, Марина не умела ездить в дамском седле. Только верхом, по-мужски. Даже смотреть было страшно, как Джессика сидит: боком, неудобно изогнувшись. И все же, с помощью Глэдис, которая теперь так старательно держала язык за зубами, что и двух слов от нее было не добиться, облачилась в синюю бархатную амазонку. Платье путалось в ногах, цеплялось за ступеньки – сзади оно было длиннее на целый аршин. Марина изрядно намучилась, пока управилась с этим хвостом, догадавшись наконец просунуть руку в нарочно для того пришитую петельку. А уж сколько пыли на себя нацепляла – и не описать!

Наконец хвост был укрощен, и Марина решительно зашагала к конюшне. Следовало бы послать туда слугу, но все куда-то разбежались. «Конечно, хозяина нет, Джессики тоже, Джаспер болен, Сименс при нем, Урсула не в счет… А каково бы они забегали, узнав, что в замке сейчас их хозяйка, миледи Марион Маккол! Да уж, понакланялись бы мне! А где, интересно, в Англии дерут повинных слуг? Может быть, на конюшне, как и у нас ведется?»

Марина была так увлечена своими размышлениями, что картина, которую узрела она, лишь заглянув в конюшню, сначала показалась ей картиной порки. Она увидела женщину, стоявшую с наброшенными на голову юбками, а над ней склонился мужчина, занося руку, словно для увесистого удара. Но вместо того, чтобы ударить, он сильно дернул женщину к себе, отчего она громко вскрикнула, а потом быстро-быстро задвигался, все плотнее вжимаясь в нее. Марина остолбенела, поняв, что видит не порку, а грубое любодейство. После нескольких стремительных движений он захрипел и навалился на женщину. Та рухнула плашмя и замерла, придавленная его тяжестью. Он тоже был недвижим.

– Ужас какой… – пробормотала она. И в тишине конюшни ее негромкий голос зазвучал неожиданно громко.

Любовники подскочили, словно их огрели плетью. Мужчина обернулся и с ухмылкой глянул на Марину. Похоже было, он ничуть не смущен, а наоборот – наслаждается происходящим. Марина вскрикнула и выскочила за дверь, сопровождаемая его негромким хохотком. Припав спиной к стенке, она отчаянно цеплялась за камни, чувствуя, что сейчас рухнет в обморок, на потеху незнакомцу с ошеломляюще красивым лицом и нагловатой улыбкой. Вдруг представилось: она лишается сознания тут, под стеной, а он… выходит из конюшни, хватает безвольное тело, задирает юбки на голову и…

Дверь конюшни резко распахнулась, и Марина, взвизгнув, отпрянула, выставив ладони, готовая обороняться, готовая…

– Миледи! О, простите меня, миледи! Я не хотела! Клянусь богом, больше никогда, никогда…

Залитое слезами, зажмуренное, пунцовое лицо оказалось перед ней, чьи-то руки вцепились в руки Марины. И тут она увидела знакомые черные волосы.

– Агнесс?!

Услышав свое имя, растрепанная смуглянка открыла глаза и воззрилась на ту, кого хватала за руки. Пальцы ее разжались так резко, словно она обожглась:

– Так это вы?! – Агнесс с явным облегчением перевела дух. – А я-то думала, пришла леди… Урсула. – Она махнула рукой и вновь направилась в конюшню.

У Марины просто-таки дух занялся от такой наглости.

– Нет, погоди! Куда ты собралась? Продолжать? А ну, пошла в дом! И если ты думаешь, что я никому не скажу о том, что видела…

Агнесс стремительно обернулась.

– Кому же вы скажете, мисс? – прошипела она, приближая свое лицо к Марининому и обдавая ее горячим дыханием. – Леди Урсуле? Леди Джессике? Или, быть может, милорду? – Она злорадно хихикнула, увидев, как отпрянула Марина. – Ну вот, я так и знала! Я с первого взгляда поняла, что вы и он…

– Да ты сдурела! – возмущенно выкрикнула Марина. – Ты только что… с этим кобелем, а теперь меня чернишь? С больной головы на здоровую?!

– Ого, какие слова! – усмехнулась Агнесс. – Держу пари, что ни леди Урсула, ни леди Джессика таких и слыхом не слыхали! Не зря говорят, что у вас там, в России, все вперемежку валяются: слуги, господа, кобели…

Бац! Голова Агнесс нелепо мотнулась, а у Марины заломило ладонь. Она даже не сразу поняла, что произошло, и, только увидев на щеке Агнесс заалевший отпечаток, поняла, что влепила ей пощечину. Но она должна, должна была как-то остановить поток ненависти, изливающейся из глаз, из уст Агнесс!

А та дико взвизгнула и ринулась было на Марину, да ее перехватил выскочивший из конюшни мужчина. Рванул к себе, прижал, не давая шевельнуться.

– Замолчи, дура! А ну, тихо! – прикрикнул он.

Но Агнесс не унималась и рвалась так, что мужчина едва справлялся с ней, выкрикивая:

– А может быть, ты ревнуешь? Пришла сюда за тем же самым?

– Опомнись! Рехнулась? – прорычал мужчина, тряся ее что было сил. – Успокойся! Какой дьявол тебя разбирает?! Стоит узнать Сименсу, сама знаешь, что начнется!

Но Агнесс словно не слышала его.

– Не старайся! Хьюго тебя не захочет! Он не любит бесцветных. Ему нравятся яркие женщины!

Бац! Новый хлесткий звук пощечины! Но удар был хорош: глаза Агнесс блуждали, грудь резко вздымалась, рот широко открывался, словно у рыбы, вытащенной из воды.

– Бога ради, простите ее, леди, – негромко сказал мужчина. – Она обезумела!

Голос его подействовал на Марину, как выстрел.

– Нет! – истерически вскрикнула она, отскакивая. – Не приближайтесь ко мне!

Против воли ее взгляд устремился на его бедра, и Марина с облегчением перевела дух, увидав, что штаны застегнуты. Он проследил ее взгляд и сказал:

– Успокойтесь, леди. Я не причиню вам вреда.

Марина воззрилась на мужчину, понемногу приходя в себя и удивляясь непринужденности, с которой говорил с ней конюх. Либо «кузину» лорда никто из слуг ни во что не ставит, либо… либо Хьюго знает о том, какое впечатление производит на женщин. Да уж… его миндалевидные темные глаза, неожиданные при почти белых густых волосах, поражали. И какие длинные, густые ресницы! Черты его лица были четки и красивы, а резко изломанные брови придавали лицу дерзкое, властное выражение.

– Вы не должны были это видеть, – сказал Хьюго тихо, и Марина подалась вперед, чтобы расслышать. – Я хотел встретиться с вами иначе, прекрасная леди.

– Ты хотел встретиться со мной? – переспросила она, почти робея под его пристальным взором. – Зачем?

Он отвел взгляд от ее глаз и посмотрел на губы. И они вдруг пересохли, Марина лихорадочно облизнула их. Хьюго повторил движение, а потом посмотрел на грудь, и Марина ощутила, как приподнялись ее соски.

– Мне пора идти, – пробормотала она.

– Кажется, вы хотели покататься верхом? – спросил Хьюго, и у Марины перехватило горло от рассчитанной двусмысленности его слов. – Только прикажите, и я покажу вам лучшего коня на свете, – вкрадчиво шепнул он, делая шаг вперед.

Марина покачнулась… И вдруг лицо Хьюго изменилось, застыло, сделалось равнодушным. Сквозь гул крови в ушах Марина различила топот копыт.

– А вот и леди Джессика возвращается, – произнес Хьюго.

Марина со всех ног кинулась в боковую аллею, понимая, что не вынесет сейчас встречи с Джессикой, ее приветливых вопросов, ее проницательного взгляда.

Быстрый бег утомил ее, но вернул способность думать. Она криво усмехнулась, вспомнив бесстыдную сцену, свидетельницей которой стала. Да, Хьюго красив, понятно, что женщины липнут к нему. А какова Агнесс! При мысли о ней у Марины даже руки затряслись. Тварь! Что она посмела наговорить!

Марина криво усмехнулась, уставившись на куст можжевельника, усыпанный темно-синими шишечками.

Агнесс… Что проку корить горничную, если Марина ничем не лучше ее?