Текст книги "Клеймо красоты"

Елена Арсеньева
Клеймо красоты

Пошел к куме, а засел в тюрьме.

Пословица

Было около пяти часов вечера, когда в магазин «Сириус», что на привокзальной площади Арени, вошла молодая женщина и спросила продавщицу, когда пойдет автобус на Вышние Осьмаки.

Продавщица с натугой грохнула на прилавок ящик с пивными бутылками и вытаращилась на посетительницу.

Перед ней стояло воистину странное создание, а уж здесь, в этом магазине, который на самом деле был покосившимся и проржавевшим ангаром непонятного предназначения, и вовсе неуместное. Какие-то предприимчивые люди на скорую руку соорудили в ангаре стеллажи и прилавок, а над входом местный художник намалевал красивое слово «Сириус» в окружении пучка синей крапивы, символизировавшей хвост кометы. Какое отношение комета имела к звезде Сириус, не знал никто. Более того! Немалое количество народа пребывало в убеждении, что Сириус – это никакая не звезда, а новый сорт импортной жевательной резинки или шоколада, нечто среднее между «Сникерсом» и «Марсом»!

Однако, если бы продавщица была склонна рассуждать о звездах, она вполне могла бы предположить, что молодая женщина свалилась откуда-то оттуда, в этом своем платьице, сидевшем до того в обтяжку, что оно казалось нарисованным прямо на теле, с этой несусветной прической из локонов цвета бледного северного золота, с огромными дымчато-серыми глазами в обрамлении нарядных ресниц и с лицом воистину неземной красоты. И, разумеется, только пришелица со звезд могла интересоваться автобусом на Вышние Осьмаки!

– Христос с тобой, подруга, – по-свойски отмахнулась продавщица, затаривая пивом облезлую клеенчатую сумку, которую ей протягивал беззубый и лысый старикашка в мутной рубахе и рваных тренировочных штанах. На тощем морщинистом запястье было вытатуировано: Гена М. Пробела между именем и М. практически не осталось, так что казалось, старичка так и зовут: ГенаМ. Буквы были большие, яркие: наверное, у старичка уже начался необратимый склероз и он боялся забыть свое имя. – Какой автобус? До каких Осьмаков?

– Вышних. Ареневского района Нижегородской области, – испуганно уточнила неземная красавица. – Если станция Арень, то и район Ареневский, не правда ли?

– И район Ареневский, и область Нижегородская, а вот насчет Осьмаков я что-то не врублюсь…

– Да ты шо, Люська? – прошамкал ГенаМ. – Да это же деревня у болота, рядом с которой мафики себе базу построили в староверском скиту. Лет десять назад, как мы школу закончили, помнишь?

Молодая женщина недоверчиво уставилась на ГенаМа. Ведь она тоже заканчивала школу десять лет назад. Выходит, они с этим дедушкой ровесники? Да нет, не может такого быть. Наверное, он сидел в каждом классе по шесть лет. Или в Ареневском районе время идет в шесть раз быстрее, чем во всей остальной области?

Пришелице захотелось немедленно броситься прочь из магазина и вернуться в город, но она знала, что поезд уже ушел – последний сегодняшний поезд. Да и вообще, обратной дороги ей не было, только вперед…

– А, ну да! – вспомнила продавщица. – Точно, это ж Осьмаки и есть. Шестьдесят кэмэ отсюда. Только там уже давно все развалилось, нету никого народу, живут полторы старухи да старик какой-то, а остальные разъехались.

Молодая женщина подавила желание спросить, сколько лет назад окончили школу этот старик и его соседки-старухи, и еще раз робко поинтересовалась насчет транспорта.

– А нету туда никакого транспорта, – почему-то радостно сообщила продавщица. – Только пешочком и можно добраться до этих самых Осьмаков.

Красавица потупила взор. Она была обута в немыслимое сплетение ремешков, охватывающих божественные ножки чуть не до колена. Ремешки крепились к пятнадцатисантиметровым каблукам.

– М-да… – сочувственно сказал старичок, набивавшийся в ровесники незнакомке. – Маловато у тебя обувки для нашей местности… Тут вишь, как народ ходит? – И он лихо задрал скрюченную конечность, всунутую в болотный сапог.

Дружно задрали ноги и все остальные посетители магазина, поголовно обутые независимо от возраста в сапоги либо галоши.

– Что вы делаете? – испуганно вопросила неразумная пришелица. – Это же очень вредно – все время носить резиновую обувь. Ноги сгорят!

– Да я так всю жизнь хожу, и ничего, – обиделся дед, совсем недавно, по его словам, бывший десятиклассником. – У нас иначе нельзя, глина кругом. Чуть дождь – грязь до ушей.

Молодая женщина поглядела в запыленное окошко. Если в городе позавчера наконец-то после более чем месячного перерыва все-таки прошел дождь, то здесь им и не пахло. Зелень пожухла, а земля потрескалась, будто в пустыне Гоби. Но, очевидно, ареневцы приоделись, вернее, приобулись в предвкушении грядущих циклонов.

– Что же делать?! Мне непременно нужно в Вышние Осьмаки…

– Да, не повезло, – сочувственно кивнул ГенаМ. – Главное дело, сегодня аж три попутки туда было, буквально час-полчаса назад. Мы с мужиками загорали за околицей, глядь – трюхает «уазик». Тормознул рядом с нами, высунулся такой справный парень моих лет, кудрявый из себя, и спрашивает, как на Осьмаки проехать. Ну, мы ему объяснили, он нам дал на пивко за совет и упылил. Только кинули, кому в магазин бежать, едет джип, этот, «ланд»… Ну, могучий такой джипяра, колеса с шипами. И ему Осьмаки понадобились! Тоже не пожадничал, понял, что людям надо поправиться. Я уже пошел было в магазин, как видим – пылит по дороге эта, как ее… «Мерседес»! Едет она, значит, и около нас притормаживает. Ну, мы тут, не дожидаясь вопросов, орем в три глотки, как хор мальчиков: «На Вышние Осьмаки поворот направо, по заброшенной дороге!» Думали, из окошка веером червонцы полетят, а он, гад такой, дал газу – только ручкой помахал.

– А может, еще пойти подождать? – с надеждой спросила красавица. – Вдруг еще кто-то проедет и дорогу спросит?

ГенаМ осторожно поволок с прилавка сумку с бутылками:

– Это навряд ли. Удача до трех разов ходит, известно, да и то на третьем, вишь, спотыкается. Еще год сидеть можно, а не дождешься, чтоб проехал кто. Тем более на Осьмаки!

– Кому тут в Осьмаки? – вдруг раздался громовой голос, и ГенаМ от неожиданности выпустил свой ценный груз. Однако в то же мгновение откуда-то протянулась могучая ручища и поймала сумку в сантиметре над бетонным полом, встреча с которым, конечно же, кончилась бы плачевно для ее хрупкого содержимого.

– Держи, дедуля! – Сумка полетела к хозяину, которого аж зашатало. – А ты, красавица, живенько брось мне пару ящиков «Нижегородской». Сдачи не надо.

Из разлапистой руки веером посыпались не червонцы даже, а пятидесятки и сотенные, на которые продавщица налетела коршуном и успела сгрести их под прилавок прежде, чем чей-нибудь острый глаз мог хотя бы прикинуть размер этой самой ненужной сдачи.

– Так кому в Осьмаки? – повторил щедрый покупатель, разворачиваясь к очереди.

Очередь замерла.

Если правда, что человек произошел от обезьяны, то в магазине стояло живое подтверждение теории дарвинизма. Причем, судя по всему, в данном случае процесс завершился буквально только что, даже волосяные покровы еще не успели сойти с тела вновь образованного гомо сапиенса. Если бы любителю «Нижегородской» прикрыть лицо, его вполне можно было бы демонстрировать в зоопарке вместо гориллы. Могучие клубки мышц, глыбы плеч, шея в два обхвата, плавно сужающаяся к макушке бритой белобрысой головы… Однако лицо у гориллы было уже вполне человеческое и даже симпатичное, когда бы не портил его подбородок, косо срезанный под детскими, пухлыми губами.

Большие голубые глаза грозно сузились, когда их обладатель не услышал ответа на свой вопрос, и покупатели, все как один, вдруг решили, что попусту тратят в очереди драгоценное время, которое можно было бы использовать для хозяйственных дел, прогулок за околицей или, к примеру, для чтения романа «Граф Монте-Кристо». Магазин как-то враз опустел, и по одну сторону прилавка осталась продавщица, а по другую – экспонат из музея дарвинизма и неземная красавица.

Голубые глаза расширились при взгляде на ее стройную фигуру и немыслимые ноги.

– Мать твою… – выразила горилла свое неподдельное восхищение и брякнула на прилавок кулачище с зажатой в нем пачкой купюр. – Шампанского даме!

– Это ей в Вышние Осьмаки! – возбужденно доложила продавщица, выставляя черно-серебристую бутылку.

– Да что ты мне даешь? – рявкнул покупатель. – Ящик волоки! Ящик шампанского!

Продавщица, спотыкаясь, зарысила в подсобку.

Гориллообразный субъект одним махом содрал фольгу, отвинтил проволоку, пробка ударила в лампу дневного света, и в магазине резко наступили сумерки. Впрочем, девушка этого даже не заметила, потому что пыталась спастись от пенистой струи, хлынувшей из бутылки, словно из огнетушителя.

Подтверждение теории дарвинизма с неподдельным восторгом наблюдало за грациозными движениями ее изящного тела.

Убедившись, что ни одежде, ни прическе не принесено урону, девушка подняла на гориллу затуманенные очи.

– Извините, – выдохнула она, – а вы случайно не в Вышние Осьмаки едете?

Человекообразный субъект кивнул, зачарованно протянув ей шипящую бутылку.

Девушка машинально приняла ее.

– А вы меня не подвезете?

– Подвезу, – хрипло выдохнул гигант. – На край света подвезу!

Продавщица с грохотом проволокла по полу ящик. Недавно образованный гомо сапиенс выхватил еще одну бутылку шампанского, столь же эффектно открыл ее, не разбив ничего на потолке лишь потому, что разбивать уже было нечего, и картинно чокнулся с девушкой, брякнув своей бутылкой о ту, которая была у нее в руке:

– Со знакомством! Виталя меня зовут. А тебя?

Девушка провела языком по губам. Это движение выдало бы проницательному наблюдателю ее крайнее замешательство, однако Виталя при этом испустил сдавленный стон и торопливо залил пожар шампанским.

Она тоже сделала отчаянный глоток и выпалила, словно решившись на что-то невероятное:

– Ирина… Ирина Бурмистрова.

– Иринка, значит, – ласково уточнил Виталя. – Красивое имя! И ты… ты тоже бамбук!

Девушка испуганно хлопнула ресницами, но потом решила, что это комплимент ее стройности. Впрочем, особо вдаваться в сущность комплимента времени не было: Виталя засунул по бутылке шампанского в карманы необъятных шортов, сграбастал в каждую ручищу по ящику водки и скомандовал:

– На выход!

Ирина потащилась за ним будто во сне. Ей уже давно казалось, что с ней происходит нечто нереальное, какая-то фантастика, ну а сейчас это ощущение усугубилось. Виталя так на нее смотрел… Вообще-то сегодня с самого утра все мужчины смотрели на нее именно так. И, надо признать, это доставляло ей удовольствие. Но все же откуда-то с обочин сознания нет-нет да и высовывалась ехидненькая мыслишка: «Что ты о себе возомнила, интересно?! Они, дураки, ничего не знают, но ты-то, ты… Кому голову морочишь?!»

Ирина запуталась на ступеньках в своих каблучищах и влетела прямиком в объятия Витали, который уже запихал ящики в багажник огромного серебряно сверкающего автомобиля и даже избавился от бутылок.

– Ух ты какая тоненькая! – пробормотал Виталя. – Хоть узлом тебя завяжи. Прямо змейка! А ты, между прочим, змеев боишься?

– Не змеев, а змей, – уточнила девушка с видом человека, привыкшего исправлять речевые ошибки ближних своих, но тут же испугалась: – А что, тут водятся змеи?!

– Одного я своими глазами видел час назад, – хохотнул Виталя, снова проигнорировав родовую ошибку. – Садись. А ну, красивая, поехали кататься!

Ирина заскочила на переднее сиденье и села, пытаясь натянуть юбку на колени. С тем же успехом Ева могла проделывать это со своим фиговым листком. Но рядом с Евой не было гориллы с горящими голубыми глазами! Однако имелся в наличии Змей, что еще хуже. Змей, змей… Ирина вздрогнула всем телом от такого совпадения, но оказалось, что это дрогнуло, срываясь с места, мощное сооружение на колесах.

Миг – и позади осталась не только привокзальная площадь с «кометой Сириус», но и весь поселок. Промелькнул столбик с табличкой «Арень», перечеркнутой красной полосой, – и к дороге с обеих сторон подступили сосны.

– Что это? – испуганно обернулась Ирина Бурмистрова.

– Чего такое? – покосился назад и Виталя, почему-то сняв правую руку с руля и сунув ее под сиденье.

– Да вот табличка. Слово «Арень» перечеркнуто. Значит, это все-таки была не Арень?

Виталя снова взялся за руль обеими руками и издал короткое ржание.

– Да это значит, что Арень кончилась. Дорожный знак! На въезде – надпись без черты, на выезде – с чертой. Элементарно, Ватсон! Откуда ты взялась, что таких простых вещей не знаешь?

– Ну, конечно, я редко выезжаю из города, – призналась Ирина. – Работы много, да и вообще.

– Да и вообще? – со значением повторил Виталя. – Конечно, у такой девчонки, как ты, с утра до вечера небось это самое вообще. И с вечера до утра!

Он захохотал.

Ирина покосилась на своего развеселого водителя. Ясно, за кого он ее принял! Но вместо того, чтобы возмутиться, она вдруг почувствовала, как что-то запузырилось в ее душе, как несколько минут назад пузырилось в желудке шампанское. Это снова забродил дух авантюризма, поселившийся в ее душе несколько дней назад, а если честно, то вчера.

Вчера! Боже! Неужели все это началось только вчера?! Сутки назад?! Ирина ошеломленно покачала головой, и впервые слова «Чудилось, целая жизнь прошла с тех пор!» показались ей не заезженно-банальными, а просто истинными. Впрочем, что есть прописная истина, как не банальность, с которой мы рождаемся и умираем?

– Ты работаешь-то где? – спросил между тем Виталя, выныривая из глубокой колдобины, залегшей на пути, как тайный враг. Впрочем, следует сказать, что на всей дороге таились такие «враги». От асфальта осталось только жалкое крошево по обочинам, и если бы не высокие колеса и мощные рессоры авто, поездка превратилась бы в нечто зубодробительное и скуловоротное. А так седоков лишь слегка подбрасывало на сиденьях.

– В областной библиотеке, – сказала Ирина и тут же пожалела, что не придумала что-нибудь этакое, необыкновенное. Могла бы сказать, например, что работает моделью или… или… Увы, фантазия у нее насчет экзотических профессий была бедновата. Да и вообще она не очень любила врать. – В отделе редких фондов.

– А в Осьмаки зачем? К родне?

– Да нет, родни у меня там нету…

Ирина замялась: без вранья все же не обойтись. И надо придумать что-нибудь поскорее, иначе она из-за этой своей идиотской врожденной честности все так и выложит Витале. Вот уж воистину: простота хуже воровства! Вспомни, сколько неприятностей причинила тебе твоя дурацкая искренность, и сделай, наконец, выводы! Надо было все три часа в электричке не отражением своим любоваться в оконном стекле, а легенду сочинять. Пусть это первый вопрос о цели ее поездки в Осьмаки, но далеко не последний, уж точно. Что бы такое соврать?.. И вдруг ее осенило:

– В командировку еду. Деревня хоть и развалилась, но, по слухам, осталась нетронутой сельская библиотека. А в ней были очень ценные экземпляры. Вот я и еду уточнить, что именно там осталось, нельзя ли пополнить наши фонды.

– Библиотека – это где книжки? – уточнил Виталя.

– Ну да, – удивилась Ирина.

– Да плюнь ты на свои Осьмаки, – дружески сказал Виталя. – Книжек я тебе хоть вагон куплю. Пройдем по Большой Покровке в Нижнем – всех «тормозов» обчищу!

– Спасибо, конечно, – несколько растерялась Ирина. – Но мне нужны непременно старые книги. Я ведь не только в библиотеку еду – еще хотела по местным жителям походить. Здесь места староверские, до сих пор у кого-то могут сохраняться, к примеру, неправленые Библии, ну, еще до раскола изданные, хотя это вряд ли, конечно, это ведь настоящий клад…

Стоп! Ирина заставила себя в буквальном смысле прикусить язык и сморщилась от боли и злости. Дура болтливая!

Сосняк, плотной стеной стоявший вдоль дороги, внезапно поредел, а потом и вовсе разошелся, и перед Ириной открылась небольшая деревня. У въезда стоял столбик с табличкой, однако разобрать на ней хоть слово было невозможно: железо все было изорвано дырами, словно кто-то тыкал туда железным острым пальцем.

– Что это?

– Да ну, чепуха! – ухмыльнулся Виталя. – Мы со Змеем тут позавчера тренировались в стрельбе из автоматического оружия.

Ирина испуганно моргнула:

– Со змеем?.. Но разве они умеют стрелять?

– Не знаю, как насчет остальных, а этот очень даже умеет! – обиженно сообщил Виталя, виртуозно огибая ямину посреди безлюдной деревенской улицы. – Обставил меня на пару ящиков, гад ползучий. Видела, я водярой затарился по самое не могу? Вот, мой проигрыш. Но это даже к лучшему, ведь иначе я б не встретил тебя. Сейчас приедем, в сауне попаримся, выпьем со знакомством…

– Да мы уже вроде бы пили, – глухо сказала Ирина, снова пытаясь растянуть свой фиговый листок до размеров простыни и незряче глядя в окно.

Вдоль дороги тянулись одичавшие сады и огороды, среди которых виднелись дома с заколоченными окнами, провалившимися крышами. Коза на обочине оказалась единственным признаком жизни этого заброшенного селения. Однако Ирину сейчас интересовали не теплокровные млекопитающие, а только пресмыкающиеся.

Если отбросить бредовые домыслы о гадюках, кобрах и гюрзах, выдрессированных для стрельбы из автоматического оружия, следует, наконец, догадаться: Змей – это прозвище человека. И если Ирина правильно поняла это «мы», проскочившее у Витали, ее намерены пригласить в гости к Змею?

Нет, это ни к чему. Может быть, ей и удалось опередить тех, кто висит у нее на хвосте, но надолго ли? Времени у нее всего ничего, нельзя терять ни минуты. И вообще, не исключено, что, приехав в эти самые Осьмаки, она нос к носу столкнется с… да что говорить, с пулей она столкнется, потому что стоит этому типу ее увидеть, как он сразу начнет палить, это же ясно! А она и знать не будет, откуда, так сказать, «прилетело», потому что не знает своего врага и не узнает его, даже столкнувшись с ним нос к носу!

Ирина вся сжалась от страха, опуская голову, чтобы скрыть набежавшие слезы, но тут же вспомнила, что произошло сегодня утром, и настроение мгновенно улучшилось. А ведь он тоже… Она улыбнулась, снова забурлили те же самые шампанские пузырьки вновь обретенного авантюризма, однако вино ее души тут же и выдохлось, стоило в поле Ирининого зрения мелькнуть табличке с перечеркнутой красными буквами надписью: «Вышние Осьмаки».

«То есть как это? – растерянно оглянулась Ирина. – Знак, что Осьмаки кончились, есть, а что они начинались – нет?»

И тут до нее дошло, что тот самый изрешеченный пулями кусок железа, болтавшийся на столбе, и был названием деревни! Выходит, Виталя отлично знал, что они уже в Осьмаках? Знал и не сказал?!

– Остановите, остановите, – забормотала она, хватаясь за ручку двери. – Я уже приехала, я уже сойду.

– Да ладно-ка! – вальяжно пробасил Виталя. – Чего тебе тут делать, на этом кладбище? Пыль книжную глотать? Это знаешь как для легких вредно! Поехали лучше к нам на базу. Тебе полезно на природе пожить, вон ты какая бледненькая.

– Здесь тоже природа! – взвизгнула Ирина, изо всех сил дергая ручку, но та не поддавалась ее усилиям.

– Не дергай, а то сломаешь, – мягко посоветовал Виталя. – Здесь вообще вся система запоров блокируется как «четыре-один», то есть если один замок сломаешь, все из строя выйдут. Тогда придется нам с тобой тут жить всегда. А чего? Выпить есть чего, спать есть где. – Он нажал на какую-то кнопку, и спинка Ирининого сиденья внезапно откинулась, так что девушка оказалась простертой плашмя. – Нет, здесь очень даже можно жить… половой жизнью.

Ирина мгновенно вышла из ступора и взвилась над сиденьем так, что макушкой врезалась в потолок. Замолотила кулаками в стекло, но оно не поддавалось. И безлюдье, такое безлюдье кругом! Мелькнула на обочине деваха в красном сарафане; рядом лениво брела корова, которую деваха то и дело подхлестывала прутом. Корова вскинула голову, встретившись своими огромными безмятежными глазами с безумным Ирининым взглядом. И у девахи были точно такие же сонные, равнодушные глаза…

– Лежать! – скомандовал Виталя, хватая Ирину за волосы и опрокидывая на сиденье. – Ну чего дергаешься, тут одни старухи да старик столетний, в этих Осьмаках. Кто тебя услышит? А если даже и услышит… Да чего ты колотишься, не пойму, нас же там всего двое, на базе! Не на «субботник» же везу. Лежи! – рявкнул он, теряя терпение и награждая Ирину звучным шлепком. – А то ты меня возбуждаешь, мне уже сидеть больно. Еще раз дернешься – и я… Вот так, умница, – хохотнул одобрительно. – Хорошая девочка, лежи тихо!

Она лежала тихо. А что еще оставалось делать?

* * *

Ветер всполошенно пронесся в вершинах деревьев и стряхнул на землю последние капли, оставшиеся от вечернего дождика. Несколько капель угодили в макушку человеку, который стоял, прислонившись к стволу. Он стоял здесь так давно и неподвижно, что словно бы слился с деревом и был совершенно невидим со стороны. Да и видеть-то его было некому: весь дом давно спал. Этот человек тоже с трудом боролся со сном, даже на какое-то мгновение задремал с открытыми глазами, и спросонок ему померещилось, будто с дерева спорхнула стая птиц и осыпала его мелкими ударами железных клювов.

Хрипло выругавшись, он выскочил из-под дерева и сильно потер макушку. Когда ладонь угодила в мокрое, он решил, что птицы не только клевали его, и пробормотал новое проклятие.

Отогнув рукав рубашки, человек посмотрел на часы и, сообразив, сколько времени простоял под деревом, выругался в третий раз. Так они не договаривались, нет, так не договаривались!

Он окинул взглядом двор, полный черных неподвижных теней. За эти несколько часов глаза его привыкли к темноте, и он сразу разглядел пластиковый грибок телефона-автомата. Бесшумно пересек двор, поднырнул под навес и хмыкнул, увидев, что с телефона сорван диск, а трубка срезана под самый корень. Однако это его мало расстроило, поскольку в его кармане лежал сотовый телефон. Идти в автомат понадобилось ему исключительно для маскировки: с улицы во двор нет-нет да и залетали синие отблески милицейских мигалок (после вечернего происшествия из этого района не уезжала патрульная машина), а что может быть более естественно, чем человек, звонящий по телефону? Даже в глухую ночь. Может, он «Скорую» вызывает. Или разыскивает загулявшую жену по ее подружкам. Или вообще в милицию звонит!

Эта мысль его развеселила, и улыбка блуждала по его лицу, пока он набирал номер. Но стоило зазвучать в трубке голосу, как лицо человека стало прежним: настороженным, недобрым.

– Алло?

Это округлое слово в устах ответившего было острым, как нож.

– Это я.

– Твою мать! Куда ты пропал?

– Никуда, – удивился звонивший. – Я тут стою. А что?

– Ну, я ведь жду. Думал, может, тебя повязали.

– Пока нет. Не за что!

Эти слова, похоже, не понравились человеку, ответившему на звонок:

– Какого хрена?! Ты что, еще не?..

– Она дома. Она сидит дома, никто к ней не приходит, все тихо.

– Ну и в чем дело?

– Она еще не спит, свет горит на кухне.

– Может, ушла, а свет погасить забыла?

– Ну куда она уйдет, ты сам посуди? – раздраженно буркнул звонивший. – Она ведь даже от ментов вернулась домой, не осталась с ними. Могла бы не возвращаться, верно?

– Вернулась, а потом смылась, зараза, – с ненавистью буркнул тот, кто ответил на звонок.

– Дверь подъезда у меня перед глазами. Никакая собака не выходила.

– Точно? Она ведь хитрая, сучка, я ее знаю!

– Да ты видел-то ее полторы минуты, – буркнул звонивший, которому вдруг осточертел этот разговор. У него промокли ноги, и немедля захотелось по малой нужде.

– Этого мне на всю жизнь хватило. Никогда не забуду, как она… Никогда ее не забуду!

В устах этого человека его слова звучали отнюдь не приятным легковесным обещанием. Они звучали как смертный приговор. Да они, по сути, им и были – смертным приговором.

– Да что мне, в дверь ломиться? – переминаясь с ноги на ногу, проворчал звонивший. – Ты знаешь, на сколько замков она заперлась? И соседи ее все сейчас на стреме. И ментовозки тут шныряют мимо двора.

В трубке воцарилось молчание. Оно длилось долго, и звонивший не вытерпел: переложил трубку в левую руку, свободной расстегнул штаны и сделал то, что хотел, шныряя при этом глазами с освещенного окна на втором этаже к двери подъезда.

Он уже закончил свои дела и даже мог бы повторить при желании: в трубке по-прежнему царило молчание.

– Блин, отключилось, что ли? – с досадой пробормотал звонивший. – Эй, ты где?

– Я здесь, – отозвалось ему. – Я здесь! Штаны не намочил?

– Откуда ты… – Звонивший вздрогнул, когда в трубке вдруг запикали гудки. – Ну, сволочь!

– Придержи язык, пожалеешь, – тихо, быстро шепнул ему кто-то в ухо, а в шею воткнулось что-то ледяное, круглое.

Звонивший скрежетнул зубами:

– Псих! Ты здесь? Ну, ты и… не веришь, что ли? Мне не веришь?

– Доверяй, но проверяй.

– Убери ствол, больно.

Его послушались, но вслед за этим звонивший почувствовал холодную металлическую тяжесть в своей руке.

– Хватит тут стоять. Бери и делай.

– Да у меня свой есть. – Звонивший подергал плечом, как если бы у него что-то чесалось под мышкой.

– На здоровье, работай своим. Вон там над подъездом труба газа проходит. Очень удобно. Если уж я сиганул оттуда без ущерба для здоровья, ты уж всяко залезешь. А я подстрахую около квартиры.

И он вошел в дом.

Человек, который караулил под деревом, а потом звонил по телефону, разбежался, пружинисто подпрыгнул и ухватился за край бетонного козырька, нависавшего над дверью подъезда. С силой забросил тело на козырек и встал. Желтая труба газоснабжения проходила совсем рядом, однако его ловкому телу она была не нужна. Он дотянулся до края балкона и через секунду уже перемахивал через перила, стараясь не задеть ящики с цветами, которыми они в изобилии были украшены.

Держась так, чтобы не попасть в блики света, падавшего из соседнего окна, он осторожно сунул какую-то плоскую штуку в щель между косяком и балконной дверью, и вскоре ручка запора мягко повернулась.

«Отлично!»

Впрочем, человек тут же разозлился на себя. Он мог бы и сам решиться рискнуть, не ждать, пока появится этот Псих и пинком под зад пошлет его делать привычное дело. Сейчас уже все закончил бы и спал спокойно.

Он сунул руку под рубашку и достал из подмышечной кобуры пистолет. Снял с предохранителя и утвердил палец на курке.

Балконная дверь отворилась бесшумно. Он умел делать такие вещи, умел беззвучно втираться в узкую щель и невесомо перемещаться по старым, скрипучим половицам так, чтобы они не издавали ни звука. Сразу отпрянул от окна в сторону, к стене, чтобы его силуэт не вырисовывался на фоне окна, и помедлил, пока глаза снова не привыкли к темноте.

Где-то за стенкой методично капало из крана. И это был единственный звук, нарушавший тишину. Сигнализация в коридоре не пищала. Человек усмехнулся, вспомнив рассказ того, кто его сюда послал. Все, что Псих смог сделать, – это в сердцах сорвать проводку, хотя следовало бы обмотать ее вокруг шеи этой твари и покрепче затянуть. Не удалось. И на крутых, значит, старух бывает проруха. А строит-то из себя…

Он досадливо оскалился и невесомо двинулся к дивану, на котором белела постель. Прищурился: диван был застелен на ночь, но пуст. Значит, она все-таки на кухне. Или в ванной. Там, где капает вода.

Огибая углы – тесная комнатенка была заставлена мебелью, – он переместился в узенький тамбур, ведущий в кухню.

Дверь закрыта. Потянул ее на себя – и ворвался в крошечное помещение, с трудом удержавшись, чтобы не нажать на курок.

Пусто!

Отпрянул в коридорчик, дернул дверь в ванную (в двери зияла россыпь крошечных дырочек).

Пусто!

В прихожую, стукнув кулаком по выключателю, – пусто! Дернул входную дверь – заперта.

Ну-ну…

Теперь, когда он уже обнаружил себя, можно было не таиться. Хозяйка, конечно, забилась в какую-нибудь щель в безумной надежде, что ее ночной гость поудивляется пустоте квартиры и уберется восвояси. А зря надеется! Он найдет ее: в нише, в шкафу, под диваном, под столом – куда бы она ни спряталась в паническом страхе. Если понадобится, он поднимет каждую доску пола!

Он включил свет и первым делом рванул дверку стенной ниши, которая исполняла в этой маленькой комнатке роль гардероба.

Обыск был закончен за минуту. После этого человек с пистолетом остановился посреди комнаты и тупо уставился на пол, словно и впрямь вознамерился поднимать доски.

Похоже, ему оставалось только это: квартира была пуста.

* * *

Девчонка плакала около автобуса.

Плотная, широкоплечая, круглощекая, с разноцветными перышками волос, она то стискивала руки на груди, то бросалась вперед и начинала стучать в стекло.

– Позвони мне! – кричала она. – Позвони, ну пожалуйста! – И вдруг: – Я тебя люблю! Люблю!

Люди, стоявшие на остановке, пялились на нее во все глаза, шофер тоже посматривал в зеркальце заднего вида, но не трогался с места. Он хотел, чтобы полупустой автобус заполнился. И ему было все равно, что человек, которому это адресовалось, явно мечтает провалиться сквозь землю.

На него оглядывались. Кто-то понимающе вздыхал, кто-то откровенно ухмылялся. Есть такие люди, которые считают, что они вправе откровенно ухмыляться над теми, кто попал в затруднительное положение. Их довольно много развелось на свете, этих ухмылял…

Катерина не удержалась и оглянулась тоже. Ладненький, хорошенький парнишка, сидевший на заднем сиденье, то натянуто улыбался своей неистовой подружке, то воровато озирался. Встречал обращенные к себе взгляды – и горбился, опускал голову, украдкой махал через стекло: уходи, мол, но девчонка то ли не понимала, то ли просто не в силах была уйти.

– Позвони, ну пожалуйста! – кричала она сорванным голосом, тиская на груди футболку.

– Пьяная, что ли? – слишком громко сказала какая-то женщина, одна из тех, которые считают себя вправе во всеуслышание высказывать самые грубые и нелепые свои предположения…

Дверцы громко закрылись, и Катерина услышала, как парнишка испустил вздох нескрываемого облегчения.

Руки у девчонки бессильно упали.

– Я же люблю тебя! – отчаянно выкрикнула она и вдруг ударила себя по щекам – сильно, отчаянно. Сперва по одной, потом по другой.

Автобус сильно взял с места, словно испугался. Катерина отвернулась.

Она смотрела в окно, но ничего не видела, кроме пухлых короткопалых ладоней, которые били по тугим щекам.

За что она себя так? Почему любовь заставила ее возненавидеть свое лицо? Ну да, она понимает, что не нравится, не может понравиться этому тихому хорошенькому парнишке с густыми, словно расписными бровями и длинными, нарядными ресницами, слабым подбородком и ярким ртом. Таким нравятся нежные блондинки со смазливыми личиками и развязной походкой, длинноногие, тоненькие. И она избивала себя за то, что не уродилась именно такой, а значит, этот парнишка никогда…