Электронная библиотека » Елена Арсеньева » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 27 апреля 2014, 22:33


Автор книги: Елена Арсеньева


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Маруся даже задрожала от злости на себя. Даже слезы ее прошибли. Неужели возвращаться?!

Можно, наверное, вернуться. И спрятать походную справу. И подольститься к тетке, выспросить у нее дорогу на падь. Только не факт, что тетка дорогу знает. Опять же не факт, что скажет, даже если знает. И еще раз не факт, что у Маруси хватит решимости снарядиться в рискованный, неведомый путь снова. Сейчас ее словно ветер несет. А потом надо будет идти ногами…

Но что делать? Она ведь не знает дороги!

Маруся горестно поглядела на опушку леса, на частокол деревьев. Березы, осины, изредка елки, дубы. Все деревья ровные такие. Только одна пара берез-кривулек – склонились друг к другу под углом, да еще у одной березки ветка свесилась косо. Все вместе очень похоже на букву А. Белые стволы ярко выделяются на фоне темного дубняка, словно некий знак.

Буква А… «Пойду под аз», – написал Вассиан Хмуров. Да ведь буква А раньше, до революции, называлась аз!

Маруся сорвалась с места так споро, что шавка даже отпрянула. Да что проку, даже если бы и бросилась следом? Маруся мчалась под аз, и не было сейчас в мире силы, способной ее остановить.

Шавка не бросилась – только снова тявкнула вдогонку.

* * *

– Мне бы сестру Пелагею повидать, – сказал Леший, приникнув к монастырским воротам.

Алёна топталась рядом, постукивая каблуком о каблук и пытаясь что-нибудь за воротами узреть. Они были, впрочем, довольно плотно закрыты, из-под них виднелись только полы черного одеяния и валенки, в которые была облачена высокая фигура – очевидно, женская, ибо монастырь все-таки был женским.

– На что она вам? – спросил суровый голос – тоже, очевидно, женский, но очень уж неприветливый и как-то особенно сварливо-скрипучий.

– Насчет росписи побеседовать, – пояснил Леший. – В смысле насчет восстановления фресок в старой церкви монастырской.

– Хм, – неприветливо проскрипела фигура. – Новые новости! Выдумают же. Лишь бы деньги прихожан невесть на что потратить.

– Как это – невесть на что?! – изумился Леший. – Церковь в плохом состоянии – значит, надо ее восстановить, чтобы, значит… чувства верующих… ну…

Алёна подмигнула своему запутавшемуся приятелю и произнесла одними губами:

– Намоленное пространство должно выглядеть благолепно!

– Намоленное пространство должно выглядеть благолепно! – немедленно озвучил подсказку Леший.

Однако это не произвело никакого впечатления на фигуру за воротами. Скорей наоборот.

– Много вы в намоленном пространстве понимаете, фарисеи! – фыркнула она. – Сами небось ни одной молитвы не знаете, а туда же…

– Как не знаю? Конечно, знаю! – обиделся Леший и отчеканил: – Отче наш, иже еси на небеси, да святиться имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя – во веки веков, аминь!

– Избави нас от лукавого, не введи нас во искушение… – по мере сил помогала Алёна.

– Подите отсюда, глумцы! – сурово резюмировала фигура. – На небеси… «На небесех» глаголить надо, какое еще «небеси»! С таким-то знанием слова Божьего и лезть к Божьему лику? Да никогда, покуда я жива!

– Извините, – не унимался Леший, – вы не могли бы представиться? Насколько я понимаю, такие вопросы решает мать-настоятельница или как минимум сестра Пелагея, а не, простите, привратница, коей вы, как я понимаю, являетесь.

– Перед Богом все равны, – последовал величественный ответ. – Всякая овца ему угодна и им обласкана. А вы убирайтесь восвояси, богохульники, есть тут у нас уже художники, без вас обойдемся.

– Понятно, – буркнул Леший. – Значит, и святые места москвичам продаете?

– Идите, идите своим путем, кощунники! – заверещала привратница. – Больно много вы понимаете! Не судите, да не судимы будете!

– Сестра Зиновия! – послышался издалека женский голос. – На кухне тесто перестаивается, а вы разговоры разговариваете!

– Иду, сестра Елизавета, – совсем другим тоном, вовсе даже не скрипучим, запела фигура. – Иду, моя хорошенькая, в миг един пироги в печку вскочат. Тут нецыи наезжие речи ведут богопротивные, вот я и заворотила их прочь! – И снова зашипела в воротную щель: – Идите, говорено же, есть у нас художники, наняты уже и работать начали!

Ворота со стуком сомкнулись, лязгнул засов. Послышался скрип снега под удаляющимися шагами. Чудилось, что сестра Зиновия доругивается, уходя.

– Мать честная… – охнул ошеломленный Леший. – Вот тебе и Зиновия. Цербер и Аргус в одном флаконе, а не Зиновия. Слушай, а как она нас клеймила? Богохульники, глумцы, кощунники и еще… как их… Немые, что ли? Но я вроде бы очень красноречиво с ней общался, чего ж немые-то?

– Да не немые, а нецыи, то есть суеверы по-старославянски, раньше так язычников называли, – пояснила Алёна. – Ну и что теперь с росписями будем делать?

– Да ничего не будем. Поедем домой, не ломать же монастырские ворота, – пожал плечами Леший. – Понятно – опоздали мы. Феич, наверное, был не в курсе, что заказ уже пристроен. Да ты знаешь, я сильно и не огорчился, если честно. Общение с Зиновией все настроение убило.

– Да уж, намоленное пространство почему-то не навеяло ничего благолепного, – согласилась Алёна. – Тогда поехали в город, что ли? Есть шанс вернуться засветло, если поторопимся.

Они снова загрузились в «Форд», развернулись и поехали из деревни. Небо серебристо светилось близостью к сумеркам, в кронах развесистых ветел и высоченных берез метались галки и орали – видать, непогоду накликали. Немыслимо-сусально поблескивал купол монастырской церкви. Была она трехглавая, однако лишь один из небольших куполов оказался вызолочен, остальные темнели неприглядной дранкой.

Алёна обиженно посмотрела на купола. Обиделась она за Лешего, ну и отчасти огорчилась: надеялась, пока он будет обсуждать заказ, поглядеть на быт сестер. Ее, великую греховодницу и эпикурейку (или эпикуреянку? Или для женщин сего термина не предусмотрено? Ну вот вам и еще один типичный случай дискриминации по половому признаку!), ужасно интересовал всякий не вынужденный, а добровольный отказ от того сонма желаний, которые всегда искушали ее душу, раздирали тело и смущали ум. Не то чтобы она пыталась брать с кого-то пример, тем паче с половых затворниц, – скорей надеялась найти подтверждение тому, что иной образ жизни ей противопоказан. Да вот не удалось…

Деревня сползла по увалу, скрылась в сугробах и скоро осталась позади. Сейчас переехать мостик над незамерзшей, быстро-быстро текущей речкой с осклизлыми сугробами по берегам, повернуть – и, можно сказать, до большой дороги рукой подать, каких-то двадцать километров.

– Вах! – удивленно воскликнул Леший, притормаживая. – А это еще кто?

Удивляться было чему. Из-за поворота показался высокий человек, увешанный фотоаппаратами, в распахнутой дубленке и джинсах, заправленных в валенки до колен. Был он молод, белокур, бородат, в волосы и бороду вплетены разноцветные ленточки и бусинки, а в ноздре имело место быть серебряное колечко.

– Милостивый бог, – пробормотала Алёна почти со священным ужасом. – Туземец, никак? Ты видишь его нос?

– Вижу, вижу, – кивнул Леший, притормаживая. – А ты видишь блямбу на его шубе?

Слева на груди дубленка незнакомца была украшена изображением орла, за распахнутыми крыльями которого виднелись яркие лучи восходящего солнца. В когтях орел держал какой-то странный нож.

– Ариец? – предположил Леший. – Или древний римлянин?

Алёне блямба что-то напоминала, но что именно, она никак не могла сообразить.

Между тем туземец (ариец или древний римлянин, нужное подчеркнуть) замахал рукой и двинулся к «Форду». Он что-то говорил – губы его шевелились, но слышно ничего не было.

Алёна опустила стекло.

– Здравствуйте, люди добрые, – донесся голос незнакомца. – Подвезете пару кэмэ, до заброшенной деревни? Мне там надо пару десятков кадров нащелкать на закате.

И блондин потряс многочисленными фотоаксессуарами, висевшими на его могучей груди.

– Садитесь, – кивнул Леший. – Заброшенная деревня – это любопытно. Я и сам поснимал бы ее. У меня такая мысль была, еще когда в Падежино ехали, да мы спешили… а сейчас с удовольствием составлю вам компанию. Леночек, ты не против?

– Да ради бога, – улыбнулась Алёна, с интересом разглядывая незнакомца.

Он был младше того мужского контингента, с которым она обыкновенно общалась (не более двадцати пяти, а Алёна начинала отсчет своих приоритетов преимущественно с тридцатилетних), однако оказался настолько хорош собой и привлекателен, что вполне мог бы стать одним из тех спорадических исключений, которые только подтверждали правило ее личной жизни, кабы не встретились они в обстановке сугубо дорожной и к интиму не располагающей. Ну вот что такое не везет и как с ним бороться?! Алёна мигом перехватила несколько более чем заинтересованных взглядов молчела на ее правую руку, а потом на руку Лешего и спрятала улыбку. Так, понятно. Ему уже до жути хочется узнать, какие отношения связывают пару в автомобиле – женщину, которая одним взглядом задела его сердце, и мужчину за рулем. Как бы половчее дать ему понять, что никакие? Да легко и непринужденно, как любит говорить один Алёнин приятель, классный фотограф Андрей Овечкин.

– Ты ведь знаешь, Леший, что я тебе все позволю, я очень снисходительная сестрица. Но если это нас задержит, ты лучше Анечке позвони: нехорошо волновать такую жену, как она, – проворковала Алёна с нежной родственной улыбкой.

И была вознаграждена протяжным взглядом молчела.

«А интересно, он свою носовую серьгу снимает, когда целуется и все такое? – подумала Алёна. – И как она вообще называется, интересно знать?»

Не следует забывать, что она была Дева, а потому чрезвычайно конкретна. И всякий вопрос норовила рассмотреть во всей его, так сказать, совокупности.

– Да не думаю, что съемка задержит нас больше чем на полчаса, – откликнулся Леший. Он тут же повернул голову к пассажиру: – А, вообще, вы оттуда тут взялись?

Это был именно тот вопрос, который хотела задать Алёна.

– Я из редакции «Вечерней звезды», – ответил молодой человек. – Если вы проедете пару километров вон по той дороге, то обнаружите нашу машину, у которой что-то там такое выпало…

– В коробке выпал хвостовик? – предположила Алёна строчкой какого-то стихотворения, которое кто-то когда-то зачем-то написал. Не то чтобы она представляла себе, в какой коробке сей хвостовик выпал… и почему вообще в, а не из… и что он вообще такое… Но строку отчего-то помнила много лет и с удовольствием вворачивала там и сям, по поводу и без повода.

– Да бес его знает, – пожал плечами молчел. – Факт тот, что там что-то куда-то зачем-то выпало, и машина стоит, а мне до зарезу нужно поймать уходящую натуру.

Алена обменялась быстрым взглядом с Лешим. Слова об уходящей натуре выдавали в парне профессионала. На языке людей понимающих «поймать уходящую натуру» значит – сделать натурные съемки, пока не изменились свет или погода… короче, пока имеет место быть именно та картинка, которая должна быть запечатлена на фото.

– А что там такого особенного в старой, заброшенной деревне? – спросила Алёна, поворачиваясь к заднему сиденью, на котором сидел молчел, небрежно облокачиваясь и жалея, что сидит спереди, а не сзади. Ситуация со взаимным интересом уже могла бы начать радикально меняться… С другой стороны, ее на заднем сиденье всегда укачивает, так что нет худа без добра. Иначе говоря – все, что ни делается, делается к лучшему.

– Вы про белого тигра слышали?

Алёна хлопнула глазами.

«Форд» вильнул – Леший нервно дернул рулем.

– Ну, вообще-то… – промямлила Алёна, – это какой-то дальневосточный экзотик. Я была на Дальнем Востоке. Хабаровск – прекрасный город, у меня там подруги живут, Сашечка и Машечка.

– Да нет, – нетерпеливо отмахнулся молчел, которому по-прежнему соответствовало слово «незнакомец», ибо он так и не представился, – в том-то и дело, что тигр появляется здесь. И именно в заброшенной деревне.

– Глюк? – осторожно осведомился Леший.

– Очень может быть, – покладисто согласился незнакомец. – Но разве могут наблюдать глюк сразу несколько человек? И может ли он оставаться запечатленным на пленке?

– А что, остается? – Леший аж повернулся.

– Сами увидите. Только надо спешить. Сейчас времени сколько, четыре? Полчаса, самое большее, – и все, сегодня он больше не придет, и надо будет ждать неизвестно сколько…

Леший потянул на себя переключатель скоростей. «Форд» чуточку присел – перед тем как рвануть вперед. И тут незнакомец вдруг заорал, хватая Лешего за плечо:

– Тигр! Белый тигр! Слева! Берегись!

Леший резко вывернул руль вправо. Автомобиль скакнул на обочину, на миг замер на ней – и резко заскользил вниз по почти отвесному склону.

«Форд» не успел еще остановить скольжение, как незнакомец распахнул свою дверцу, вывалился в снег, проворно вскочил на ноги – и резко бросился наверх, на проезжую дорогу, где и скрылся из глаз. А в какую сторону он убежал, направо или налево, сего ни Алёна, ни Леший не успели приметить.

Не до того им было.

Из записок Вассиана Хмурова
Что рассказал дядька Софрон

«Когда близ Сахалян-Ула стали находить золото, вкрапленное в куски красновато-коричнего кремня (Максим называл камень красивым словом «халцедон» и уверял, что начальные, то есть самые изначальные, люди делали в великой древности из такого камня наконечники для стрел, которыми стреляли зверье себе на еду), сюда на добычу его начали пригонять каторжан. Софрон помнил, как прибыла первая партия – да и прочие от первой не слишком отличались: медленным шагом, побрякивая цепями, тянулась колонна варнаков по всей длине селения, и каторжники мучительно-тоскливыми голосами пели свою так называемую «Милосердну». На эту песню выбегал народ из домов, протягивая руки с подаянием – куском пирога или черного хлеба, ломтем вареной рыбы или дичины, а то и с грошиком, хотя кандальным тут покупать нечего. Партии сгоняли в острог и запирали там, а больных, особо доходяжных, распределяли по сельчанам для поправления. Вот так попал в дом Змейновых Максим. В ту страдную пору все были на полях, одного Софрона, недавно сломавшего ногу и еле двигавшегося в лубках, оставляли дома. Он кое-как ходил за лежащим в жару Максимом, Тати помогала. Они выходили Максима, а потом тот заново сложил в тугой лубок Софронову ногу, никак не желавшую срастаться. Обязанные друг другу взаимным исцелением, они сдружились, и постепенно чужой, пришлый человек стал для Софрона роднее родного, потому что разбудил и взлелеял в нем дремавшую, старательно подавляемую страсть к возвращению в Россию, к перемене своей участи.

Отец Софрона и другие переселенцы пришли в Приамурье не своей волею – были отправлены по разнарядке. Восприняли они переезд как жестокую необходимость, как волю судьбы, с которой необходимо смириться, потому что так сродясь положено. Софрону же это «сродясь положено» было хуже горькой редьки, костью становилось в горле и заставляло ненавидеть того человека, который те слова произносил. И Максим был таким же. Он говорил, что всякий человек – сам хозяин и повелитель своей судьбы, что смиряться с ней нельзя ни в каком случае, а напротив – всякий случай надо использовать в свою пользу.

– Ты посмотри хотя бы на то золото, которое мы дробим, – говорил он. – Ему судьбой было назначено лежать веками в мертвенных объятиях кварца, халцедона. Но драгоценный металл подчиняет себе человека. Человек уверен, что он владеет золотом, хотя на самом деле – золото владеет им. Оно заставляет человека очищать себя от кварца. Вынуждает сгонять сюда каторжан – делать это, работать – и конвойных, чтобы охранять каторжан… Жизнь вашего захолустного уголка уже переменилась из-за золота, а если Стрекалову удастся доказать, что Акимкина «вода-едучка» может быть создана искусственным путем, тут дела совсем иначе повернутся.

Максим рассказал, что таких месторождений золота, где металл почти сплошь скрыт кварцевой галькой, не столь и много в России. Собственно, на Енисейском кряже есть, да и все. Но то месторождение богатое, а каково оно на Сахалян-Ула, пока неведомо. Вполне возможно, иссякнет скоро, но вполне возможно, окажется неисчерпаемым. Такое часто бывало на Урале.

– Сюда геологи должны прийти, серьезные изыскания проводить нужно, – пояснял Максим. – А Россия-матушка – страна неповоротливых толстомясов. Вон сколько петиций капитан Стрекалов отписал в Санкт-Петербург, и все без толку. Пока что овчинка выделки не стоит… Вот разве что посмотрят в столице на Акимкину «едучую воду»…

Работа каторжан состояла в том, чтобы сначала перелопачивать смешанную с кварцем земляную породу, а потом отыскивать в ней камни, смешанные с золотиной. Вслед за тем предстояло камень раздробить, а золото выбрать. Когда оно было должным образом отчищено, на свет Божий выходили самороды размером иной раз с ноготь, а то и с полпальца. Но работа требовала твердой и верной руки, а пуще всего – неусыпного надзора за каждым дробильщиком, потому что невозможно было порой устоять и не припрятать обнажившийся самород. И знали каторжные, что поселение их тут бессрочно, и стражники знали, что служить им тут не переслужить, а в местах этих отдавать самородное золото некому – не гилякам же за юколу, не маньчжурам же за буду! – но вот такова сила желтого металла, что поселяет он в людях нелепые, несбыточные и опасные мечтания, заставляет их грезить о том, чего быть не может…

И вот однажды к русскому капитану, инженеру Стрекалову, пришел юный гольд Акимка и сказал, что в одной из пещер Сахалян-Ула бьет ключ с «едучей водой», которая кремни плавит и делает мягкими, словно масло, а золота не касается. Потом кремень твердеет вновь, но в течение некоторого времени из него можно лепить все, что хочешь, словно из глины. Добавить «едучей воды» побольше – и хоть в воду камень кремень обращай! Источник-де знал Акимкин дед, старый шаман из рода Бельды, но никому из Актанка не открывал, потому что ненавидел их. Дед умер и завещал свой секрет Акимке. Тот намыл порядочный мешочек (фунта три) золота, потому что хотел выменять на него у маньчжур серебряных денег, которые пуще всего ценились гольдами, – чтобы купить лодку, новое русское ружье для охоты и заплатить калым за невесту. Но лучше он отдаст воду русским, которые помогут ему не только имуществом обзавестись, но и стать уважаемым человеком.

На Акимкино счастье, пришел он со своим разговором не к недавно прибывшему в Приамурский край начальнику острога, а к инженеру Стрекалову, вежливому, скромному, сдержанному, выделявшемуся среди прочих офицеров и повадками, и изысканным перстнем с расколотым бриллиантом (фамильной драгоценностью) на среднем пальце левой руки. Стрекалов, собственно, открыл кварцевое приамурское золото – назвал месторождение Кремневый Ручей, один руководил его разработкой.

Стрекалов посмотрел на гладкие, чистые самородки, принесенные Акимкою, – и приказал повести его к источнику. Акимка сначала не соглашался: якобы дед заповедовал никому постороннему источник не показывать, иначе тот иссякнет, даже заклятье какое-то на воду наложил, но Стрекалов только плечами пожал, сказав, что, пока своими глазами все не увидит, и разговаривать не станет. Оно, конечно, – инженер в дальневосточном краю много чудес навидался, однако и много пустых баек наслушался от суеверных и доверчивых, словно младенцы, гольдов, а потому верить Акимке на слово отказался.

Акимка в конце концов согласился презреть дедов завет и отвел русского к источнику, страшно петляя и путая дорогу. Стрекалов посмотрел на зловонную пузырящуюся лужицу, покачал головой, но все же опустил туда зажатый в щипцах кремень с золотиной внутри. И – не поверил своим глазам. Он не рискнул коснуться размягченного, словно воск, камня голыми руками – помял его затянутыми в перчатку пальцами и убедился, что ни перчаточную кожу, ни золото странная жидкость не берет, а действует только на кремень. Стрекалов наполнил «едучкой» свою походную флягу и отправился в обратный путь, тщательно примечая дорогу.

Всю ночь инженер наслаждался, «освобождая» золото из каменного плена. К утру «едучки» осталась ровно половина, инженер успел намыть около фунта золота и лег спать счастливый, мечтая о той минуте, как отправится к источнику с гораздо б́ольшей флягой. Однако чуть свет в острог прибежал заплаканный, несчастный, почти неживой от горя Акимка и сообщил, что проклятье деда сбылось: источник в одну ночь иссяк. Стрекалов опять не поверил, ринулся туда по знакомым засекам и убедился, что Акимка не соврал: пузырящейся, зловонной лужицы как не бывало, даже земля в том месте успела просохнуть и растрескаться. Ох, как же проклинал он себя за вчерашнюю недоверчивость! Теперь у него оставалось всего ничего жидкости – ее должно было хватить едва ли еще на фунт. Стрекалов был в отчаянии. И тут инженеру попался на глаза кандальник, обросший бородой, который, стягивая с кудлатой головы шапку, сказал:

– Не огорчайтесь, ваше благородие. Наука химия – великая наука! – И засмеялся, скаля белые от сосновой смолки (ее все местные беспрестанно жевали, спасаясь от цинги) зубы.

Капитан уставился недоуменно, узнав каторжанина Максима Волкова, который был упечен в сии места за «химические фокусы» – создание взрывчатых соединений, использовавшихся бомбистами и прочими боевиками. Волков был светлой головой, но крамольником, бесшабашником и анархистом отъявленным.

Стрекалов принял было привычный начальственный, суровый вид, и тут его словно ударило: а ведь и впрямь – если провести анализ «едучки», ее можно попытаться изготовить искусственным путем! В Санкт-Петербурге имеются великолепные лаборатории. Какое счастье, что у него осталась еще жидкость… Если удастся «едучку» изготовить, в горнодобывающей отрасли вообще, а самое главное – в золотопромышленной произойдет поистине революция.

– Не твое дело, – бросил он Волкову начальственным тоном.

Однако в остроге все новости, даже самые секретные, каким-то непостижимым образом быстро становились известными всем. И точно так же всем сделалось известно, что Стрекалов собрался в Санкт-Петербург, для чего получит в Хабаровке от военного начальства сопроводительный документ на себя и на Акимку, которого намерен взять с собой в благодарность за открытие, которое, очень возможно, дарует стране неизмеримое количество золота. Ехать Стрекалову предстояло в сопровождении стражника из числа конвойных.

Акимка ходил, ног не чуя под собой от счастья, и не переставал намекать Тати, что вернется подлинным нойоном, и тогда она пожалеет, что отвернулась от него, согласится стать его женой.

Тати лишь плечами пожала, с презрением глядя в смуглое, плоское, с узкими глазами лицо Акимки. Она, маньчжурская царевна, могла принадлежать только светловолосому и светлоглазому мужчине. Совершенно как та Марина, о которой рассказывал Максим! Тати уже нашла себе мужа – Софрона, у которого глаза цвета неба, а волосы цвета осенней березовой листвы, и если и собиралась его на кого-то променять, то уж, во всяком случае, не на неприглядного Акимку. Ей хотелось быть женой русского барина, а не гольдского нойона. Ей хотелось жить не в стойбище Сахалян-Ула, а в русской столице!

Конечно, ничего этого Тати не стала объяснять Акимке. Она вообще ни слова ему не сказала – просто посмотрела на него, повела бровями, напоминающими два нежно изогнутых черных лука, – да и пошла прочь, и две черные девичьи косы вились по ее тонкой спине. Таков был обряд в стойбище: девушка носит две косы, женщина – одну. Конечно, Тати нарушала обряд, она ведь уже простилась с девичеством, однако она никогда не отягощала себя истовым соблюдением обрядов и обычаев.

И вот тут-то появился тигр».

* * *

– Ничего себе… – произнесла наконец Алёна, вытаскивая из бардачка невесть как попавшую туда руку и собирая с колен бумажки, которые там доселе лежали. – Теперь я всегда пристегиваться буду.

– Да что толку? – проворчал Леший, пытаясь отлепиться от рулевого колеса, в которое врезался грудью. – Условности все это… Черт, вот засели!

– Скажи на милость, зачем ты так резко повернул? – спросила Алёна, с превеликим усилием открывая дверцу и сдвигая сугроб, к которому она приткнулась.

– Да меня этот понтифик за плечо как схватил, как повернул… – простонал Леший, потирая грудь.

– Какой еще понтифик? У тебя что, бред?! – возмутилась Алёна.

– Да, бред. И скажи спасибо, что не предсмертный, – буркнул Леший. – Давай выбирайся, если можешь, мою-то дверцу напрочь заклинило. И беги в деревню, к Феичу, помощи проси.

– Хорошо сказано – беги… – пробормотала Алёна. – Нашел зайчика-пробегайчика. По такому снегу не бежать, а тащиться только можно. Я ж не такой лось, как наш Сусанин. Часа три у меня уйдет. Пока до деревни добреду, пока Феича подниму, пока он подмогу соберет… И три – самое малое, а скорее больше. Я так понимаю, у Феича не больно-то много дружбанов в Падежине. Легко вообразить, что он никого не найдет и придется вызывать автосервис из Нижнего. И что ты будешь делать столько времени? Прыгать по сугробам? Замерзнешь ведь. А если включишь печку, угоришь. Нет, я одна в деревню не пойду, только с тобой. Мне твоя жизнь дорога как память. У меня больше двоюродных братьев, пусть и фиктивных, нету. Так что давай вылезай, пошли вместе.

– Леночек, – теряясь перед ее настойчивостью, вздохнул Леший, – ну как же я машину брошу? Разденут ведь, разуют!

– Кто? – рассердилась Алёна. – Кому твой «Форд» тут так сильно нужен?

– А может, нашему понтифику? – упрямился Леший. – Зачем-то же он нас сверзил под откос! Заманил, главное, как дураков, своим белым тигром…

– Почему ты его понтификом называешь? – удивилась Алёна. – Из-за орла, что ли?

– Вернее, из-за ножика, – прокряхтел Леший, перебираясь по сиденьям к правой дверце. – Да черт с ним, ладно, пойдем к Феичу вместе. Не могу я тебя отпустить одну на ночь глядя. Мало ли что! Видел я, как этот бродяга на тебя косяка давил – так бы и завалил…

– Медведей заваливают, – строптиво возразила Алёна, старательно скрывая, что, против всякого приличия, чувствует себя весьма польщенной, – а меня голыми руками не возьмешь. Но ты прав, Леший, одной мне идти страшно. И за себя, и за тебя.

– Так и быть, пошли вместе. – Леший выбрался из салона. – Все же «Форд» застрахован, а ты нет.

– И вообще, – поддакнула Алёна, – «Фордов» много, а я одна.

– «Форд» у меня тоже один, – тоскливо сказал Леший. – Ну все, тронулись, вознеся молитвы вышним силам. Авось оберегут. Отче наш, иже еси на небеси… то есть на небесех… да святится имя твое…

Алёна скрыла улыбку и сделала самое постное выражение лица.


Добирались они до Падежина не так долго, как опасалась Алёна, – всего какой-то час. Или чуть больше. Никакие злодеи на них по дороге не нападали – может, побоялись, а может, злодеев просто не оказалось в наличии. Так или иначе, они вполне благополучно добрались до дома Феича и постучались в дверь, как те бедные котятки, которые некогда явились просить тетю кошку выглянуть в окошко. В окошко не в окошко, но в дверь Феич выглянул и так вытаращил глаза, что Алёне всерьез показалось: они вот-вот продерутся сквозь лохмы его власов, заслонявших физиономию, и разбегутся в разные углы его замусоренной жилухи, где отыскать их будет очень непросто.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации