Текст книги "Коло Жизни. Бесперечь. Том второй"

Глава восьмая

Еси сегодня допоздна засиделась в саду на своей скамейке и это несмотря на обилие комаров. Эти пренеприятные создания порой были столь активны, что нападали на людей и днем. И нынче они нещадно кусали, хотя девушка и натерлась мазью, которая совсем чуть-чуть отпугивали сих надоедливых созданий.

Но даже вопреки, их явственному и раздражающему жужжание, а иноредь и кусанию Есислава не торопилась к себе в опочивальню. Во-первых, потому как ноне Месяц особенно ярко сиял на небе, наполнившись желто-серебристым светом и тем своим дивным колыхающимся сиянием напоминал юнице Дари, за гибель каковой она все еще ощущала вину. А во-вторых Есинька страшилась вернуться во дворец, ибо знала, что Стынь должен был потолковать о ее беременности с Липоксай Ягы. Девушка, как и понятно, разрешила Богу давеча себя прощупать… И хотя он действовал достаточно мягко, Еси во время того действа потеряла сознание. Посему младшему Димургу не удалось сделать полное отображение состояния лучицы, как требовал Перший… Впрочем, и того, что успел сделать Стынь стало поколь достаточным, так успокоительно для сына молвил Перший.

Есислава пришла в себя еще там, на острове, под жаркими поцелуями Стыня, чрез которые он точно вогнал в нее силы. Посему чувствовала себя хорошо. Если не говорить о почти целой чреде четких видений, что пришли сразу после возвращения во дворец да вовсе какого-то мучительного стенания лучицы, в коих теперь сызнова явственно звучали просьбы о помощи и величания Отца, Кали, иноредь вырывающихся и выстреливающих в мозг острой, хотя и не продолжительной болью.

Видения погодя прошли, также как и боль… Потому Есинька сейчас и сидела на скамейке, тревожно обдумывая встречу Стыня и вещуна. И страшась ответа Липоксай Ягы на столь неоднозначную новость по поводу ее беременности. И более всего Есиславушка, пережившая духовное одиночество средь чуждого племени, боялась, что старший жрец ее изгонит, так как она нарушила все традиции дарицев… Дарицев, которые всегда в строгости держали своих дочерей, и беременность вне замужества считалась позором для чести всего рода.

Подолгу, вздев голову, девушка всматривалась в темно-марные небеса, где, будто наперекор яркости Месяца вельми зримо проступали мерцающие звезды такие серебристо-белые, трепетно ее любимые и призывно зовущие к себе.

– Ты, заметила моя милая, – благодушно произнес идущий по дорожке в направление к скамейке Липоксай Ягы, кажется, в доли мига вышедший из темноты. – Что Месяц после катаклизма стал проходить свой круг обок Земли, много ближе и сам в размерах увеличился, чуть ли не в треть. Наверно его коло движения сдвинулось и ноне стало составлять вже не сорок суток.

– Нет, отец, я того не приметила, – дрогнувшим голосом отозвалась девушка и поднявшись со скамейки взволнованно уставилась на подходящего старшего жреца.

– Я тоже не приметил, о том мне доложил Браниполк, – пояснил Липоксай Ягы, и, приблизившись вплотную к юнице, накинул ей на плечи каратайку. – Тут, моя душа, вечерами прохладно, дует с реки, не выходи не одетой… Тем паче, днесь тебе надо беречься за вас обоих.

– Отец, – глас Есиславы и вовсе надрывно сотрясся, и она едва качнулась, ощутив мощную слабость во всем теле. – Ты меня не изгонишь? теперь… когда…

– Изгоню? – повышая тембр голоса, словно жаждая взорваться от возмущения, протянул старший жрец. – Да, я не смогу засим без тебя жить, моя девочка… моя Есинька… Что ты такое говоришь.

– Боялась… так боялась, что ты не примешь моего малыша, – чуть слышно додышала Есислава, и, шагнув ближе к вещуну, торопливо приникла к нему телом и головой, спрятав… схоронив себя в объятиях человека который любил ее всегда больше жизни.

– Моя радость… душа… Есинька. Ты для меня дороже всего, что было, есть и будет, – прошептал, целуя девушку в волосы, Липоксай Ягы. – И я никогда не откажусь от тебя и от твоего ребенка. Тем более это сын мною весьма почитаемого и любимого Бога Стыня. Даже не представляю, что это будет за дитя…

– Мальчик, – тихим наполненным счастьем и радостью голосом отозвалась Еси, и, раскрыв руки, обняла вещуна, отчего каратайка дрогнув, соскользнула с ее плеч. Одначе, старшему жрецу удалось не только узреть, но и вовремя подхватив вещь, сызнова вернуть ее на плечи любимого чадо.

– Стынь, сказал, будет мальчик. И мы даже придумали ему имя, – добавила она воркующе и широко просияла.

– Мальчик, – ласково откликнулся Липоксай Ягы, целуя юницу в лоб и оглаживая книзу ее встрепенувшиеся от порыва ветра волосы. – Это хорошо… Потому как я еще не воспитывал мальчиков, лишь прекрасную девочку. И какое имя вы придумали нашему мальчику? – вопросил он с явным трепетом, от чувств проскользнувшим по всей его плоти.

– Ярило. Это значит стремительность, быстрота, сила, свет, восходящее солнце, – молвила Есислава, и слегка отстранившись от вещуна, заглянула в его блестяще-голубоватые от света месяца очи. – Такого имени еще не было у дарицев. Стынь говорил, это имя не принадлежит к людским. Его даруют своим детям создания из иных миров, более высокоразвитых в духовном смысле.

– Ярило, – протянул Липоксай Ягы, и, склонившись к юнице, вновь поцеловал ее в лоб.

Он, как и Стынь, приметил, что после возвращения от манан, о которых Еси также неохотно говорила и с ним, голова ее более не озарялась лучами смаглого света. Тем не менее, трепет каковой вещун всегда испытывал, прикасаясь к юнице, кажется, многажды усилился и теперь отдавался в его руках легкой вибрацией.

– Красивое имя, мне нравится, моя душа, – нежно отозвался старший жрец, и сызнова ощутив ту самую вибрацию, мягко улыбнулся. – И думаю понравится дарицам.

– Ах, отец, как мы только дарицам объясним, откуда взялась моя беременность… Я о том все время думаю, – взволнованно продышала Есислава и уткнулась лицом в грудь вещуна, пугаясь и единожды радуясь произошедшему.

– Бог Стынь велел поколь не кому не сказывать о том, – негромко отозвался Липоксай Ягы и бережно обхватив девушку за плечи, неторопко опустив, посадил на скамейку, и сам воссев подле. Он сделал так, понеже ощутил легкий трепет всей плоти девушки, пробежавший с головы до ног. – Не сказывать покуда о ребенке никому. Через полтора, два месяца, не более того, к нам прибудут посланцы Богов, народ, – вещун на малеша смолк, припоминая удивительное величание народа. – Гипоцентавры, – вспомнив, дополнил он. – Они объявят дарицам, что ты ожидаешь божественное дитя, кое является прямым отпрыском и телесным воплощением Бога Солнца. Ну, а дотоль я надеюсь, с тобой все будет благополучно. Бог Стынь велел, коли что-то с тобой будет не так сразу о том ему докладывать.

– Не так… – прошептала Есинька, припоминая нынешние видения. Обаче, не желая расстраивать старшего жреца, тихонько дополнила, – со мной все будет хорошо.

Вещун и девушка опершись спиной о деревянный ослон скамейки, сверху укрытый мягким тканевым покрывалом замерли, точно расслабившись под лучами Месяца. Есислава успокоено вздохнув, прислонила голову к плечу старшего жреца, ощущая лишь обок него защищенность.

– Почему только, – погодя, словно самому себе сказал Липоксай Ягы, очевидно то, что его весьма волновало. – Почему Бог Стынь не может своей мощью излечить твой глаз, и вернуть зрение… Ведь силы Зиждителя безмерны.

– Силы безмерны, – тотчас принялась пояснять девушка, и, повернув голову в сторону старшего жреца, нежно поцеловала его в плечо. – Но в божественных делах все разделено. Каждый занимается тем, что предписано. И Боги никогда не лечат людей… Они вообще не лечат, в том для них нет надобности. Да и силы свои они не должны тратить на такие мелочи. Для тех нужд существуют определенные создания. Стынь, сказал, зрение мне вернут гипоцентавры так, что не беспокойся более о том отец, и по поводу моего здоровья тоже. Меня больше тревожило, что ты можешь посчитать мое положение позором для чести жреческой касты.

– О, моя дорогая девочка, – ласково молвил Липоксай Ягы и теснее приобняв юницу за стан, привлек к себе. – Я бы никогда… ничего такого не позволил себе подумать, сказать… слишком сильно тебя люблю. Однако дарицы… увы! именно так и подумали бы. Коль бы еще не хуже сочтя, что тобой овладели демоны или бесы.

Вещун произнес ту молвь и резко прервавшись, смолк, точно озвучил какую глупость подле божества и тому явственно расстроился. И меж отцом и дочерью, не всегда кровными… иногда только духовными, сплоченными жизнью, наступив, поплыло отишье. Лишь слышалось тихое жужжанье… попискивающе-растянутое гудение комаров слетевшихся к пиру на запах человечьей юшки. Откуда-то издалека долетало раскатистое трель… трель.. ту выдуваемое какой-то малой птахой.

– Знаешь, отец, я хочу тебе кое-что рассказать, – наконец, прервав гудение комаров и подавляя окрики птички, произнесла Есинька. – После того как я попала в поселение манан, народа Бога Круча у меня появились видения. После возвращения к тебе они на какое-то время утихли, но сейчас вновь появились и можно молвить участились. Я рассказала Стыню о них и он сказал, это не видения, а события моей прошлой жизни.

– Прошлой жизни, – едва слышимо повторил старший жрец, и в тембре гласа его прокатилось изумление.

– Да из прошлой жизни, – молвила юница, и для значимости произнесенного выскользнув из объятий вещуна, воззрилась в его едва озаряемое желтоватым сиянием месяца широкое с крутым лбом лицо. – Нынче и вовсе эти видения оказались такими мощными, яркими… и я многое из них поняла. В той, прошлой своей жизни я была первой женщиной Владелиной. И родила своего единственного сына от Бога Огня. А демон… вернее демоница, имя которой рани Темная Кали-Даруга являлась для той Владелины вроде ты для меня… вроде матери… И Владелина ее очень любила. Такие четкие воспоминания я в них не только видела эту Кали, но и чувствовала ее любовь. Понимаешь о чем я отец? – Глаза Липоксай Ягы зримо в свете Месяца увеличились от удивления, вероятно, втрое. – Демоны, – продолжила говорить девушка, – это не потусторонние силы, оные противостоят Богам Света, исполняя веления Першего направленные на колебание веры и традиций дарицев. Демоны это не странные, неведомые, а зачастую и ужасные существа из преданий встреча с которыми может принести смерть как физическую, так и духовное отклонение от истинных верований. Демоны, отец, это народ, созданный Богом для определенной цели.

Есислава смолкла, обдумывая, как о видение рассказать более доходчивей вещуну. И вспомнила давешнее видение… такое насыщенное, жизненное. Она застыла в кресле в своей опочивальне, и, сомкнув очи, точно провалилась в события той жизни… не просто услышав молвь, но ощутив и запах, и звуки, царящие окрест нее… вернее окрест Владелины. Сладковато-травные ароматы лугов ударили в нос, а в ушах послышался посвист и перелив песен жаворонка аль соловья.

– Как и у иных племен, – проплыл низко-мелодичный голос Рани Черных Каликамов и пред очами точно колыхнулась россыпь черных, густых волос плотно укрывающих ее спину. – Таких как белоглазые альвы, гомозули, вьян друды, бесицы-трясавицы, трикстеры, дивьи люди, асанбосамы и многие иные созданные для определенных целей, и демоницы являются творениями Бога. Наш Творец Господь Перший создал нас трех сестер: меня, Калюку-Пурану и Калику-Шатину первыми созданиями Вселенной и для определенной цели… И эта цель воспитание лучицы, самого дорогого, бесценного творения для всех Зиждителей и Родителя.

– Лучицы? – переспросил Липоксай Ягы, теми поспрашаниями возвращая Еси в эту жизнь.

А в голове старшего жреца нежданно туго кольнуло… так, что он зримо перекосил уста. Несомненно, бес, восприняв рассказ девушки, передал его по иерархии ввысь, непосредственно Мерику, который освободившись от каземата, с особой тщательностью выполнял все указанное ему Господом Першим.

– Да, лучиц… Демоны воспитывают лучиц, – добавила Есислава, впрочем, не решившись пояснять вещуну, что лучица и ее душа есть единое целое. – Они демоны и впрямь выглядят несколько необычно. У них четыре руки, три глаза и голубая кожа, одначе, это совсем не злобное, как считают дарицы, существо, а вспять очень хорошее… светлое.

Еси, конечно, ошибалась, определяя демонам всего-навсе положительную роль, выступая со стороны испытываемых Владелиной чувств. Ведь не Влада… не тем паче она не знали, как в свое время расправилась Кали-Даруга с Братосилом. Не знала, что это племя вообще достаточно жестоко относится к человеческому роду, и не только в данном случае имели значения, испытываемые рани Черных Каликамов старые обиды, но и вообще… вообще демоны не любили людей. Действуя впрочем, всегда лишь в рамках предписаний али установленных законов. Каковые скорее всего на начальном этапе жизни землян, напугали детей и тем предопределили в них развитие того самого не благовидного образа демонов, со временем и вовсе навесившего на них метки отрицательных, злобных существ.

– Мне кажется… эти видения, – достаточно беспокойно произнес Липоксай Ягы и тягостно вздохнул. – Что-то не совсем нормальное… болезненное и наверно вызванное перенесенными страданиями. Что о них тебе сказал Бог Стынь?

– Он, похоже, тоже встревожен, – отозвалась Еси и судорожно дрогнула.

Определенно, ей о том было сложно думать… говорить… Еще сложнее видеть свое (как она считала) прошлое, ощущать испытанные чувства, пережитую радость, горесть и такую трепетную близость, любовь Богов, в первую очередь Расов.

Есислава и Липоксай Ягы долго еще сидели на скамейке, наблюдая за небесами, где неспешно двигался повдоль небосвода оставшийся одиноким… одиноким на веки, тысячелетия спутник Месяц. Они разговаривали не только о видениях девушки, не только о ее здоровье, но и о том, что составляет, насыщает жизнь… существование любого народа. Они толковали о верованиях… о понятиях добра и зла… света и тьмы… о душе. Они не спорили… не горячились, потому как оба знали много больше чем обычные люди… общаясь… непосредственно соприкасаясь с Одной и Другой стороной бытия.

Глава девятая

На следующее утро, когда толком и не рассвело, в приглушенной плотными занавесями опочивальне Есиславы возник Стынь. Он своим мгновенным появлением наполнил все помещение золотыми переливами света, немедля пробудив девушку, которая заснула всего несколько часов назад, по причине новой полосы видений. В этот раз, однако, младший Димург прибыл не один, а вместе со странным существом, коего крепко держал за руку, потому как оно… это самое создание желало вырваться, отчего яростно подергивало ногами, извивалось всем телом и даже верещало. Хотя верещало оно тихо, точно и само того самого своего верезжания боялось, аль боялось им самим разгневать Господа.

Еси торопливо поднявшись с ложа, села и с нескрываемым удивлением уставилась на прибывших. Ноне Стынь пришел в своем обычном виде, а посему возвышался могутной стеной, почитай касаясь головой свода комнаты, однозначно аквамарин в навершие его венца уперся в него голубой гранью. Посему в сравнение с Богом создание смотрелось низким, если не сказать маленьким. Похожее на женщину, творение было вельми худобитным, точнее даже, тощим, на кости которого, верно, сразу натянули серую кожу. Потому и сами чагравого цвета кости явственно сквозь ту тонкость проступали, и коли на груди вырисовывались округло-выпирающими рядьями ребер, вспять угловато топорщились в суставах на локтях, коленях, плечах и запястьях. Существо было голым, одначе, вместе с тем на нем отсутствовали какие-либо признаки пола, волос. Туловище по форме схожее с человеческим, имело несколько угловатый скат, из которого, словно из единой макушки, выходили ноги, также весьма худые и завершающиеся здоровущими стопами, лишенными пальцев, вместо каковых там находилась покатая впадина. На голове чем-то напоминающей сычиную, крупной, широкой с ярко выраженным лицевым диском и маленькими, торчащими кверху из навершия ушками, слегка увитыми черными курчавыми волосками, присоседились короткие, серо-дымчатые лохмотчатые волосы, вроде даже несколько их клоков. Само же лицо и вовсе казалось дивным, ибо не имело как такового носа, в том месте у создания просматривалась полусферическая выпуклость, с выступающими, слегка даже вывернутыми устами, да большим единственным глазом. Одначе, око, было значимым во всем лице существа, так как не только казалось огромным в размере, но и помещалось в центре лба. Глаз не имел, как таковой радужной оболочки в нем находилась лишь ярко-желтая склера и крупный, квадратный, черный зрачок.

– Трясца-не-всипуха, – довольно-таки строго протянул Стынь и резким движением руки стряхнул с себя бесицу-трясавицу, швырнув ее в направление ложа Еси. – Тотчас осмотри левый глаз девочки и доложи что с ним. – И уже слышимо только для создания, дополнил, – лучицу не задень, она итак напряжена.

Трясца-не-всипуха на самом деле по росту не намного выше, чем девушка, шибанувшись об деревянную грядушку ложа, повалившись на ковер, обидчиво всхлипнула, а посем достаточно скоро вскочила на ноги. Всполошено оглядевшись, словно изучая комнату и отступление из нее, она все также нервно ступила впритык к ложу, единожды с тем направив в сторону юницы левую трясущуюся руку, где тонкая кисть переходила в три долгих перста с небольшими бугорками в навершие без ногтей.

– Еси, – мягко протянул Стынь, узрев как испуганно зыркнула на ту руку девушка. – Приляг, моя милая, Трясца-не-всипуха осмотрит твой глаз.

Есислава еще малость взбудоражено оглядывала и саму бесицу-трясавицу, и ее руку с тончайше натянутой на ней кожей, а погодя медленно легла на одр, положив голову на подушку. Трясца-не-всипуха теперь и вовсе бесцеремонно уселась на ложе юницы, сдвинув в бок легкое покрывало, и подвела к больному глазу руку. И тотчас подушечки перст точно присосались к нижнему и соответственному верхнему векам, разом оттянув их, широко друг от друга. Еще морг и из единственного глаза бесицы-трясавицы выпорхнул едва зримый дымчато-серый столб, а черный, квадратный зрачок, многажды увеличившись в размерах, растянулся по бокам, приняв форму многогранника. Тот столб света мгновенно достиг больного глаза Есиньки и в нем ярко вспыхнув, заблистали малые крохи полымя, вроде сеяных искорок… только не красного, а вспять серебристого полыхания. Луч света не просто коснулся левого глаза девушки, он словно пробил его насквозь, обдав горячим дыханием не только саму внутренность, но и похоже мозг. Так, что от той болезненности застонала не только плоть, но и лучица, а пред очами и вовсе проплыл колыхающий боками марный туман. Трясца-не-всипуха, вероятно, ощутила боль и слабость юницы, аль увидела марево испарений, потому резко дернула головой, и с тем стремительно переместила влево дымчато-серый столб, только засим втянув и сам луч, и пляшущие в нем серебристые искры в себя. Она неспешно убрала перста от глаза девушки, нежным и ощутимо трепетным движением огладив кожу на ее лбу, и поднявшись с ложа, рывком развернувшись в сторону стоящего Бога скрипуче– писклявым голосом, будто желающим расхныкаться, молвила:

– Господь Стынь у госпожи контузия глаза. Была тупая травма, скорее всего полученная вследствие удара, каковая вызвала тяжелые осложнения. Произошло кровоизлияние внутри глаза. Кровь свернулась и образовалась соединительная ткань вкруг органа, засим последовала отслойка сетчатки и как итог око погибло.

– И, что? Столько как всегда болтовни, ничего толком не понять из нее, – весьма раздраженно произнес младший Димург и весь, кажется, сотрясся оттого негодования.

– Глаз уменьшился в размерах и погиб, объясняю коли вы того не приметили сами Господь Стынь, – еще более плаксиво, можно сказать даже надрывно, дополнила Трясца-не-всипуха.

– Как помочь? – теперь к металлическому звону в голосе Бога добавилась и особое сияние его кожи не золотое, а иссиня-черное… точно в тон к темно-синему сакхи. – Да, чего ты молчишь образина такая? Нешто все с тебя надобно силой вытягивать? Как вернуть зрение девочке, я спрашиваю.

– Зрение не вернуть. Нужна пересадка органа, – коротко молвила бесица-трясавица и почему-то гулко зарыдала. К тем стенаниям добавляя еще и глухое кряхтение, точно внутри у нее, что-то рывками рвалось на части.

– Прекрати немедля рюмить, ты меня тем раздражаешь, – грубо заметил Стынь и не менее недовольно зыркнул на Трясцу-не-всипуху, отчего последнюю тягостно качнуло вправо… влево, а в такт с ней заколыхались плотные занавеси скрывающие вход в комнату теплым солнечным лучам. – У нас на маковке, в какой срок можно помочь девочке?

– Помочь можно, – с трудом выдавила из себя Трясца-не-всипуха, явно не в состоянии солгать своему повелителю. – Но без разрешения Господа Першего того нельзя сделать. Тем паче Господь Стынь лучица дюже напряжена, это чувствуется даже при беглом осмотре. Господь Перший…

– Вряд ли сейчас тебе стоит думать о Господе Першем, – перебивая создание, сухо произнес младший Димург и повел головой вправо тем, высвобождая ее от своего мощного взгляда. – Господь Перший ноне у Родителя и вернется явно не скоро. Подумай лучше как буду гневаться я, ежели ты не исполнишь надобное мне… Думаю, и мой дорогой брат, Творец бесиц-трясавиц, не станет вступаться за тебя, узнав, как ты меня расстроила. – Стынь, перевел взор теперь на девушку и нежно ей улыбнувшись, дополнил, – Еси, милая моя девочка, оденься… Мы днесь уходим.

Трясца-не-всипуха еще раз встревожено огляделась. Очевидно, она искала возможность убежать, но так как позади нее с ложа поднялась девушка и принялась одеваться, туго вздохнув, обреченно свесила свои руки и голову, видимо, смирившись с собственной участью. Есислава меж тем одела на себя годовщину, рубаху из белой ткани, с плечевыми вставками, с небольшим стоячим воротником. Широкие рукава, собранные у запястья, как и вставки, были на годовщине украшены вышивкой выполненной золотой нитью. А также голубую зоновку, юбку, собранную на талии мелкой складкой, да олочики, обувь из кожи без голенища на мягкой подошве.

– Итак, – наблюдая за тем как одевается юница и при этом зорко поглядывая на замершую бесицу-трясавицу, проронил младший Димург. – Сейчас мы возвращаемся на маковку и там, ты, Трясца-не-всипуха со своими помощницами очень быстро… Очень быстро лечишь мою девочку…

– Быстро не получится, – чуть слышно скрипнула в ответ Трясца-не-всипуха и теперь резко дернула головой вниз, вроде тем рывком жаждая ее оторвать и избавить себя в целом от гнева Бога.

– Должно получится, – ровно на этот раз проронил Стынь, и бесица-трясавица спешно кивнула, слегка выгнув при этом не менее долгую, костлявую шею. – И не бойся, я, тебя от гнева Господа Першего сокрою, коли выполнишь как мне надо, – добавил младший Димург и протянул в сторону создания правую руку.

Трясца-не-всипуха резво шагнула к Богу и схватила его за мизинец, но всего-навсе двумя перстами и как-то не дюже крепко, вроде оставляя себе возможность убежать.

– Еси, поди ко мне, – обратился Стынь к девушке и теперь он говорил полюбовно, и та нежность была столь насыщенной близкой не к божьим чувствам, а к человеческим.

Юница уже обувшая олочики на ноги, торопливо обойдя бесицу-трясавицу, приблизилась к возлюбленному. Бог ласково приобнял девушку за плечи, и, прижав ее голову к себе, словно окутав полами сакхи, досказал:

– Днесь, моя милая, мы отправимся с тобой на маковку… ты только не пугайся.

Есинька легохонько кивнула и замерла обок могутного тела Бога. А Стынь нежданно густо засиял, заполыхала не просто его кожа, а и материя сакхи, и сам аквамарин в навершие его венца. Мощная волна, словно выплеснувшаяся из плоти Зиждителя объяла своей теплотой девушку и бесицу-трясавицу… Еще миг, и все трое обратившись в горящую золотую искру, покинули опочивальню.

Прошли доли секунд и Еси глубоко выдохнув, оказалась в огромной четырехугольной зале с зеркальными стенами, и высоким, ровным, фиолетовым сводом по которому перемещались блекло-желтые, пухлые облака. Они медлительно покачивали своими объемистыми, рыхлыми боками и тем приглушенным светом, движением придавали черному гладкому полу и вовсе марное сияние. В зале на маковке никого не было, лишь по полу изредка колыхаясь плыла перьевая сизая дымка, и вместе с тем царствовала плотная тишина, каковая нежданно разрушилась каким-то едва слышимым плямком. Хлюп… хлюп, раздалось вначале в непосредственной близи от Еси, а после также резко смолкло… И только смолкло, одна из стен залы пошла малой зябью.

Стынь замерший подле девушки, тревожно огляделся, по лицу его в такт движению стены пробежала рябь негодования, ибо справа от него не было бесицы-трясавицы. Он торопливо выпустил из объятий девушку и зыркнув в направление все еще покачивающей зеркальной поверхностью стены, гневливо молвил:

– Сбежала… Вот же образина. Решила меня облыжничать… Ну, ничего… ничего сейчас я тебе устрою, – голос его на чуток стал мягче, и рука огладила волосы стоящей юницы. – Еси побудь тут, я сейчас найду Трясцу. – Засим прозвучав многажды властнее, почитай прогремел, – Мерик! Мерик тотчас ко мне!

Аквамарин в его венце ярко полыхнул голубыми лучами света, и поколь Есинька переосмысливая те указания, открывала рот, Стынь мгновенно, все той же искрой, пропал из залы. Своим уходом, враз сдержав трепетание стен, и наполнив это мощное, полутемное помещение непроницаемой тишиной, каковая надавила на всю плоть юницы.

– Стынь… Стынюшка, – испуганно прошептала Есислава.

Лишь сейчас осознав, что осталась одна в каком-то божественном зале, а Стынь отправился разыскивать Трясцу-не-всипуху, успевшую сбежать на привычной ей территории. Есинька не в силах не то, чтобы осмотреться от мощи, коя давила на нее, но и толком позвать, недвижно застыла. Ощутив, как внезапно сила этого помещения в сочетании с сумрачностью, заползла в ее плоть и сжала сердце, отчего оно яростно застучало.