Текст книги "По ту сторону Солнца"

Глава восемнадцатая

Рашхат, как пояснил негуснегести, уж миновал отметку полудня и неукоснительно, хотя и очень медленно шел на покой. Посему на бледно-голубом небосводе его диск был белого с лазоревым оттенком цвета, точно отражающийся от крон деревьев, по большей степени высоченных, с мощными стволами, и ветвями кои покрывали тонкие, длинные серо-голубые листья, закручивающиеся на концах и походящие на густые пряди мха. Словно рыхлая по своему окоему планета Перундьааг заслоняя небесный купол, в сочетание с широкими лучами звезды придавала самому лесу голубо-пасмурное освещение, а легкий дымок, витающий подле мшистой почвы сменившей цветовую гамму с голубоватой на багрово-синий, и вовсе насыщали воздух стылой влажностью.

Отчего у Даши стала кружиться голова и ее начало легонько покачивать, так, будто она попала в туман, насыщенный водяными парами столь плотными, что единственное легкое не справлялось с той марью. Посему, приметив такое состояние юного авгура, не только изгибающий в коленях Ури (придерживающий четырьмя руками корзинку и ковровый рулон), спешащий вслед убегающих рабов и патаги почасту оборачивался, но и сам Арун Гиридхари не раз поворачивал голову, взглядом соизмеряя данное покачивание собственного ссасуа на Хы. Чтобы хоть как-то справиться со слабостью (как пояснил негуснегести связанной с пережитой фантасмагорией) и отвлечься от головокружения, Дарья, повысив голос, спросила:

– А, зачем на Велесване нужны рабы, ассаруа? От кого они вас защищают на планете? И какие народы, точнее расы еще живут на Велесване? – снова выливая поток поспрашаний на Аруна Гиридхари.

Сладковатый аромат наполнял данное место. Как оказалось, это цвел покрывающий землю мох, усыпанный длинными, трубчатыми цветами. В первый момент те соцветия показались Даше небольшими гусеницами, чьи багровые спинки были усеяны длинными, частыми синими и чуть колеблющимися волосками. А на тонких, длинных серо-голубых листьях деревьев, походящих на лохмы, местами, словно виноградные грозди висели зеленые, крупные (в половину ладони ссасуа) пауки. Их длинные ножки, вероятно, количеством не меньше десяти, были ровно вытянутыми и кончиками упирались в листочки, а округло-вытянутое тело свешивалось вниз. Порой оплетенные блекло-бирюзовыми или нежно-синими нитями паутин, они казались неподвижно застывшими, вроде исполняющими какой-то ритуал или все же погибшими.

– Когда задаете вопросы, голубчик, – откликнулся Арун Гиридхари, и тон воспроизводимого сейчас прозвучал нравоучительно. – Сначала получите ответ на первый, токмо после задавайте следующий. Абы у вопрошаемого вами не создавалось впечатление, что ответами вы не интересуетесь. А теперь по сути заданного.

Голос негуснегести не напрягал, несмотря на его назидательность, он звучал равномерно, и в нем ощущалась такая неодолимость создания мудрого, что не просто желалось прислушаться, хотелось склонить голову, будучи более убогим. Спина ассаруа даже во время покачивания его патаги сохраняла ровность, словно он имел каменный, а потому столь тяжелый для раскачивания костяк. Сейчас он строго смотрел вперед, а Даша глядела в его макушку, на которой покачивались с десяток соломенно-красноватых тончайших косичек дотягивающихся до середины спины.

– Планета Велесван охраняется военными силами двух соседних планет Перундьааг и Сим-Ерьгл, – принялся пояснять Арун Гиридхари, в отличие от Девдаса сказывая все предельно четко и понятно. – Без согласования со мной ни одно межпланетное судно не может приземлиться на Велесван. Любая не утвержденная мною попытка войти в пределы орбиты Велесван повлечет за собой полное уничтожение такого судна. Любое прибытие, даже поставка продуктов питания с Перундьааг и Сим-Ерьгл всегда оговариваются и согласовываются со мной. Поелику на самой планете мне, как и вам, и иным велесвановцам опасаться некого. Одначе к моим чертогам в Вукосавку почасту прибывают посетители, просители, заказчики. И не всегда прибывающие готовы исполнять договорные условия при общение со мной. Потому и рабы, дабы демонстрировать мою защищенность. На Велесван, кроме велесвановцев, близкородственным мне и вам, проживают только халупники и рабы.

Арун Гиридхари смолк, предоставляя время ссасуа переварить полученную информацию, и самую малость повел голову влево, оглядывая его, да чуть громче молвил:

– Я ответил на ваши вопросы или следует еще, что-либо пояснить? – проявляя заинтересованность к тому, чтобы юный авгур все понял.

– Ответили, спасибо ассаруа, – незамедлительно откликнулась Дарья, ощутив внутри себя радость и удовлетворение, и это впервые за срок времени, разломом пролегший между тем, как в ровное полотно двери директора филиала на Земле в Солнечной системе, она постучала костяшками правой руки. Словно воздаяние за столь тяжелую жизнь там, полученную здесь заботу, внимание, вдруг почувствовав себя нужным, способным созданием.

– Благодарю, – поправил Арун Гиридхари, и, повернув голову, воззрился на бегущих рабов или дорожку. – Понятнее будет говорить, благодарю, ассаруа.

– Благодарю, ассаруа, – тот же миг исправляясь, проронила Даша и, очевидно, улыбнулась, ибо ощутила как вскинулись вверх уголки ее рта и выгнулся его нижний край.

А дорожка меж тем многажды расширилась, превратившись прямо-таки в дорогу, словно взбухла в размерах сглотнув такую же каменную свою подругу, врезавшуюся в нее, на широком перекрестие. Вторая дорожка, впрочем, смотрелась слегка пошире, она шла также через леса, прокладывая путь на восход Рашхат. И вела в слободу Девдаса, Далибору.

Сама дорога, по которой теперь можно было ехать зараз вдвоем, или даже втроем на патагах, была на удивление ровно проложена, хотя местность почасту пестрила небольшой бугристостью, рытвинами и даже оврагами, в коих стояла насыщенно голубого цвета водица. Мхи, сменив свой окрас на иссиза-голубой и лишившись цветов, не просто укрывали плотно почву, они, подступая к стволам, окутывали ершисто торчащие широкие корневища, стволы, и переползали на лохмы длинных листьев.

Степенно на смену высоченным, с мощными стволами деревьям, пришли более низкие, тонкоствольные. С черно-блестящей корой, тонкими, повислыми (вроде прутьев) ветвями и лазурно-голубыми листочками, иссеченными вспученными, синими жилками. Мхи не редкостью прятались под водой, подсвечивая ее изнутри сизостью. Теперь и сами деревья стояли в воде, а мхи взбирались до нижних веток, стлались по ним, и даже заползали на листья, демонстрируя желание выжить.

Опять-таки птичий мир представляли ранее виденные птицы. Размером с голубя, ворона, воробья блистающих ярким опереньем, отличительной особенностью коих можно было отметить густые красные гребни на кожистых головках и пурпурных клювах – одних; длинных, тонких, синих перьев с каплевидными белыми уплотнениями на концах хвостов – вторых; очень долгих оперенных ног, с загнутыми когтями – третьих. В воде среди мхов шныряли рептилии длинные с плоскими телами, имеющие закругленные головы, да явственно выраженный прямо на ней большой черный глаз. У этих животных ярко-лимонной была окраска, с зеркальным отливом гладкая кожа, и небольшой черный (похожий на рыбий) хвост. Весьма юркие рептилии, изредка вылезали на приподнятые, лишенные воды места, и, выгибая собственное тельце в спине, выстреливали в сторону пролетающих голубовато-прозрачных паучков с маленькими крылышками, или более крупных брюзово-глянцевитых жуков, белой жидкостью, мгновенно сбивающей их вниз.

Здесь, кажется, стало еще влажнее, и словно прохладнее. И хотя нельзя было сказать, что Даша мерзла, но весьма четко ощущала кожей понижение температуры. Впрочем, дышать теперь стало легче, вроде отвлекшись сначала на разговор с негуснегести, а после самой дорогой, местностью, ссасуа настроил собственное легкое на верный ритм работы. Птичий хор, и вовсе принялся гнусавить, растеряв какую-либо схожесть со своими земными собратьями. Сейчас они издавали долгие, растянутые или резкие звуки, зачастую дребезжа, щелкая, шурша или даже чавкая, рыкая, всхрапывая. Рашхат медленно хоронился за полосой стоящего слева лесного массива, уводя вслед своего белого с лазоревым оттенком диска, широкие лучи да вновь придавая небу фиолетовые тона и делая бледной поверхность Перундьааг.

Арун Гиридхари большую часть дороги молчал. А на вопросы Даши по поводу названия тех или иных растений, деревьев, птиц или даже насекомых, не оглядываясь, очень ровно отзывался одной и той же речью:

– Данный растительный и животный мир на Велесван насаждали ерьгловцы, видимо, им сии исходные названия известны. Нас же интересуют только определенные виды, коих мы используем, али опасаемся, про них я расскажу позднее. Все остальное для вас, голубчик, всего-навсего любование, и токмо.

Когда, негуснегести повторил эту тираду в третий раз, Дарья не выдержав захмыкала, а потом довольно-таки обидчиво сказала:

– Я поняла с первого раза, ассаруа, что вы не всем видам растений и животных дали название, потому как они велесвановцев не интересуют. Зачем повторять одно и тоже.

– Голубчик, – мягкость бархатистого голоса Аруна Гиридхари, зазвучала ласкательно, выделяя отдельные звуки в его словах, тем стараясь снять очевидное недовольство с Даши. – Но ежели вы поняли, зачем переспрашивали. Я же отвечал неизменно так, абы стало все предельно ясно. И не надобно огорчаться, понеже я никоим образом не смеялся над вами, не желал вас задеть или унизить, сие не в моих правилах. – Он на пару секунд прервался, слегка развернул голову, и, улыбнувшись, глядя с нежностью в лицо юного авгура, дополнил, – не в моих правилах расстраивать собственного ссасуа.

– Простите, ассаруа, – немедля отозвалась Дарья, сейчас по-другому воспринимая слова негуснегести и осознавая, что он при общение с ней всего-навсего проявил терпение, не собираясь ее задеть. И это лишь ее, Дашина, повышенная ранимость в его словах искала подкусы, каковые она привыкла получать от солнечников.

– Нет, нет, голубчик, – также враз проронил Арун Гиридхари и теперь, словно огладил ссасуа мягкостью собственного взгляда. – Не надо извиняться. Лучшем будет поколь объясняться, дабы вы поняли мою методику воспитания. И тогда мы с вами избежим каких-либо недомолвок и конфликтов.

Вскоре ряды деревьев зрительно поредели, легкий сизый дымок, дотоль прячущийся в стволах и стелющийся по мхам, махом рассеялся. А минут пять спустя и вовсе лесной массив уступил место раскинувшемуся круглому озеру, достаточно огромному, по берегу укутанному кронами деревьев. В центре озера располагался не менее большой, круглой формы, приподнятый над поверхностью воды остров, на котором и поместилась слобода Вукосавка. Был приподнят не только остров, но и сама слобода, а идущая дорога переходила в гранитную набережную, которая полукругом окружала озеро. К розово-красной набережной с разных сторон подходило до десятка дорог, мало чем отличимых от той по которой приехали Арун Гиридхари и Даша. Голубоватая поверхность дорог словно растворялась в улице, окружающей береговую зону, по краю ограниченной точеными из коричневого хрусталя невысокими столбиками.

Между набережной и слободой был прокинут прямо-таки по поверхности озера мост из бесцветного, прозрачного хрусталя. Весьма широкий мост, казалось, входил в гладь озерной воды, насыщенного синего цвета, посему и сам слегка поигрывал голубизной света. Не имея поручней или привычных ограничений, он плавными гранями соприкасался с водоразделом, на оный чуть зримо накатывала мельчайшая зябь воды, от дующего со стороны восхода Рашхат ветра.

Второй конец моста, стыкуясь с островной линией, мягко входил в полусферическое полупрозрачное здание, переливающееся в лучах центральной звезды лазурью цвета. Ровные голубые стены из хрусталя были столь безупречны, что лучи Рашхат преломлялись от них в направление строго вниз, точно входили в более плотную среду. Сверху на полусферическом здание, ассоциативно отнесенном Дашей к храмовому комплексу, восседала огромная статуя. В ней, вероятно, было все пятьдесят метров, согласно метрической системы солнечников. Выполненная из зеленовато-коричневого хрусталя с примесью болотно-сизых, расплывчатых пятен, она в точности повторяла образ негуснегести Аруна Гиридхари. Восседая в позе лотоса, статуя не только воспроизводила черты его лица, фигуры, складки одежды, пластины пояса, но и тик-в-тик передавала цвет его голубо-алых радужек. Руки статуи, вскинутые вверх, были согнуты в локтях, а развернутые к небу ладони, изливали из себя потоки темно-синей воды, коя большей частью скатываясь со стен храма, попадала в озеро.

Поразительно неподвижной вместе с тем смотрелась гладь озера, словно и опадающие со стен храма в виде небольших водопадиков струи не могли потревожить ее застывшего состояния. По окоему береговой линии озеро покрывали плавающие круглой формы широкие, сизо-зеленые листья с загнутыми вверх краями, вроде бортиков. Подле которых соседничали и вовсе огромные цветы, в высоту достигающие полтора-два метра. Их грушевидные бутоны, поражали многочисленностью тонких, точно пергамент исчерна-синих лепестков, продолговато-вогнутых, и тем своим цветом оттеняющих саму воду.

Над цветами летали крупные фиолетово-переливающиеся или густо черные стрекозы и здоровущие птицы. Расплющенные их тела, в виде диска ромбовидной формы, были срощены с головой и крыльями, широкими, кожистыми, не имеющими оперения вовсе. Расположенные по бокам головы сразу четыре небольших черных глаза, длинный в виде шнура хвост и мощный клюв, выдавали в этих птицах хищников. А удивительная расцветка темно-синей поверхности спинки, голубого брюшка, с яркими желтыми пятнами на голове делали ее весьма красивой, точно вышедшего с морского дна чудного существа. Голубизна неспешно взмахивающих кожистых крыльев, отливающих зримой синевой (будто проступающей от падающих сверху лучей Рашхат) придавала еще большей таинственности этим птицам, одновременно, напоминающих летучих мышей и морских скатов с планеты Земля.

Потому залюбовавшись их степенным и весьма низким полетом, Дарья интуитивно натянула жарёлок, и тем самым враз сдержала бег Хы. И тотчас замерли позади рабы, а вслед той значимой остановки и Ури, оглянувшись, гулко дыхнул, что-то в сторону негуснегести, также сдержав собственный шаг.

Арун Гиридхари немедля остановил свою патагу, и, обернувшись в сторону ссасуа, обеспокоенно вопросил:

– Голубчик, что случилось?

Казалось голос ассаруа проколыхался по всей набережной, покрыв мельчайшей рябью саму воду, качнув грушевидные цветы, широченные листы, и самих удивительных птиц. И почудилось Даше, теперь прямо-таки взыграли струны на многочисленных гуслях, наполняя это край нежной, задушевной мелодией. Музыкой ее родной земли, матушки Земли, русской земли, кою пришлось покинуть, не по собственной воле, по принуждению, и вдруг, нежданно, вновь обрести на этой, вроде бы чуждой планете.

– Красиво! – отозвалась, не скрывая собственных чувств, Дарья и голос ее надрывно задрожал. – Тут так красиво! и, кажется… Кажется, я вижу, чувствую мою землю, мою Русь, Родину, которую потеряла, утратила в поисках лучшей жизни, жрачки, одежды! И вот, внезапно, вновь ее увидела, возрожденную, восставшую в своей первозданной чистоте…

Юный авгур, так и не договорив, резко смолк, словно задохнувшись волнением, или только неожиданно выскочившей перед глазами мельчайшей пятиконечной, красной звездой, почти рубиновой, вроде сейчас смахнувшей со своей поверхности изображение маленького Володи Ульянова. Смахнувшей навсегда и тем самым отсекая Дашу от русских, землян, солнечников, от всего того, что досель волновало, единило и подчиняло. Руки также стремительно, разжавшись, выпустили жарёлок, и тотчас ссасуа тягостно качнулся, видимо, чуть было не свалившись с Хы. Впрочем, в следующий миг, когда рубиновая звезда погасла, улетев куда-то вправо, Дарья ощутила, как ее крепко поддерживает под правую руку оказавшийся рядом раб, а к ней подъезжает на патаги взволнованный Арун Гиридхари. Данная тревога, похоже, выплеснулась и на его приметно впалые щеки, окрасив зеленовато-коричневую кожу там в синие пятна.

– Голубчик, вам дурно? – заботливо вопросил он, останавливая патагу и перехватывая руку ссасуа из толстых пальцев раба. – Фантасмагория?

– Нет, – качнув головой, неуверенно отозвалась Даша и вздохнула глубже, стараясь совладать с собственным телом и диэнцефалоном. – Не то, чтобы фантасмагория, просто промелькнула перед глазами звездочка, красная такая, даже рубиновая. В прошлый раз с нее, как мне, кажется, и началась фантасмагория.

– Вам сие не кажется, голубчик, – мягко произнес негуснегести, выпуская из левой руки жарёлок и протягивая ее к лицу ссасуа. – Это есть исходная точка фантасмагории, вы, верно, определили, – он нежно провел подушечкой большого пальца по краю ноздрей Дарьи, смахивая оттуда слипшиеся комочки слизи. – Сначала появляется исходная точка, – продолжил Арун Гиридхари пояснения. – В вашем случае это и есть рубиновая звезда, являющаяся преддверием фантасмагории. Неизменно возникающая, когда вы волнуетесь. Воздействие Девдаса на ваш диэнцефалон, первая пища, вода, воздух, а днесь любованием местностью. – Теперь он огладил лоб и макушку головы юного авгура, тем, однозначно, возвращая спокойствие и уверенность, отчего последний вновь ухватил в руки жарёлок. – Вы можете приостановить наступление фантасмагории, начав глубоко дышать через рот, единожды успокаивая свой диэнцефалон. В любом случае, пока вы не научились правильно впитывать полученную информацию, вам запрещено отдаляться от меня, и скрывать приход исходной точки фантасмагории.

Ровность голоса Аруна Гиридхари поразила слух Даши, словно тот ей и не указывал вовсе, а только уговаривал. Однако мощь произносимого была очевидной, властной, подчиняющей. Применение в беседах устаревших слов, делала его речь более мягкой, плавной, насыщенной разнообразием и, одновременно, демонстрирующей немонотонность выданной информации. Посему не успел негуснегести замолчать Даша, не мешкая, отозвалась:

– Значит, это была исходная точка фантасмагории.

– Скрывать нельзя, понеже сие может завершиться для вас гибелью, – и вовсе вроде как пропел Арун и края его ноздрей чуть шевельнулись, производя легкий наигрыш на гуслях.

И Дарья окончательно осознала, что язык велесвановцев состоит не столько даже из шумного дыхания, сколько именно из напевной мелодии гуслей, звучавшей отдельным движением струны. А воздух ощутимо для механизма слухового ощущения наполнен голосами, разговорами, а может даже и песенными мотивами живущих в слободе Вукосавка велесвановцев, рабов и халупников, долетающих до ее слуха теми самыми напевными мелодиями родной русской земли, проигрываемой на гуслях.

Глава девятнадцатая

Слобода Вукосавка, как и остров, и озеро носящее название Дана, имела круглую форму. Внешние стены слободы были монолитно изготовлены из голубого со стеклянным блеском апатита, минерала на Земле относимого к классу фосфатов, очень редком и хрупком камне. Впрочем, на Велесване, добытый из недр планеты и обработанный, апатит оказался достаточно прочным, устойчивым к любым почвенным колебаниям. Стены слободы стыковались с полусферическим храмовым комплексом, без зримых линий, границ, словно голубой хрусталь врастал в апатит, едва только присущий последнему теряя стеклянный блеск. Широкий проход сквозь храм, в форме полой трубы, объединял мост и внутренность слободы, приводя на одну из двух кольцевых улиц.

Довольно-таки широкая первая улица отделяла примыкающие к внешней стене Вукосавки жилища халупников, рабов (ибо их оказалось на Велесван порядка сотни), хозяйственные постройки от домов самих велесвановцев. Одновременно, широкий проход, названный марга, идущий через храм разделял и сами кольцевые улицы, упираясь в расположенные в центре слободы чертоги негуснегести. Дома первой улицы, как и второй, были одноэтажными и сооружены из дерева, тонких рядов реек, собранных подобием переплетающихся полос. Их покрывали двухскатные, остроконечные или четырехскатные крыши прозрачные, выполненные из кварцевого стекла с фронтонами, зубчатыми карнизами и коньками. Данные украшения в свой черед были сотворены из непрозрачного кварца со зримо проступающими в нем мелкими газовыми пузырьками зелено-бурого цвета. В основном прямоугольной формы жилища не имели окон, а большущие, легкие, деревянные двери, ведущие в дом зачастую смотрелись открытыми.

Единственно, чем и отличались жилища велесвановцев, от подобных домов прислужников, это тем, что имели пристроенные веранды, расположенные перед парадной дверью. Крытые отдельными односкатными и более пологими крышами (неизменно из непрозрачного кварца) без стен, эти террасы были ограничены резными, деревянными перилами, и двумя ступенями. Тем ограждением, словно приподнимая пол жилища над уровнем самой улицы, чья ровная поверхность черная с металлическим блеском, была создана из какого-то весьма твердого минерала.

В этих домах, впрочем, как и в остальных слободах жили взрослые велесвановцы. Воспитанники, ссасуа, в связи с их малым количеством, проживали в соседних слободах, находясь на попечении ассаруа, по совместительству исполняющего обязанности старшего, боизы. Эту информацию Даше пояснил Арун Гиридхари, поколь они ехали через мост, сквозь храм и по слободе, сказывая все четко и неторопливо, делая небольшие паузы меж восторгами своего ссасуа, и тем самым проявляя не просто заботу, но и уважение.

Улица словно вкатила в чертоги негуснегести, несомненно, самую замечательную постройку в Вукосавке, значимо возвышающуюся над поверхностью дороги. Впрочем, имеющую традиционную прямоугольную форму постройки и четырехскатную из кварцевого стекла крышу, округлые, непрозрачные фронтоны, мелко зазубренные по краю карнизы и конек. В чертогах Аруна Гиридхари опять же отсутствовали окна, зато имелась веранда, располагающаяся вдоль фасада самих чертогов. Однако, имеющая цельнокроеную с основной постройкой пологую крышу из непрозрачного кварца с проступающими в нем мелкими газовыми пузырьками золотисто-голубого цвета, в лучах заходящей Рашхат, поигрывающей золотисто-желтыми, бледно-голубыми, а то и вовсе розовыми полосами света. Сама терраса ограничивалась высокими перилами, собранными из внахлест переплетенных деревянных реек, достигающими в высоту метра два, а остальное пространство вплоть до крыши (также занимающее не менее двух метров) было закрыто тканевыми навесами из полупрозрачной, блестящей, тонкой (хотя и жесткой) ткани, похожей на органзу, только много тверже. Ибо, несмотря на небольшой ветер, поднимающийся к вечеру, она даже не покачивалась. На ткани находился рисунок, словно нанесенный туда путем травления, где над изображенным маленьким треугольником повисали небольшие рога. Знак Велеса, Бога древних славян и русичей, сотворенного самим Родом и отвечающего за мудрость и чародейство (как соотнесла этот символ Даша), переплетали тончайшие золотые и серебряные веточки, унизанные небольшими листочками и разнообразными формами цветы.

Арун Гиридхари сдержав бег патаги подле семиступенчатой, широкой, деревянной лестницы ведущей на веранду, и уложив ее на поверхность улицы, медленно покинув спину, поднялся на ноги. Рабы, сопровождающие спереди и сзади процессию, разком выстроились в ряд справа от лестницы, а Ури скинув ковровый рулон и корзину с ее иной стороны, кинулся к ступеням и шумно дыхнул, что-то в недра жилища.

Негуснегести, величаво подошел к замершей и оглядывающей постройку Дарье и помог ей спуститься с патаги, уложив возгласом Хы на поверхность дороги, очень мягко сказав:

– Это есть парадный вход в наши с вами чертоги, голубчик. Внутренняя же стена чертогов имеет проход в сад, как с вашей, так и с моей половины. Сам сад огражден кустарниковыми растениями, абы в него со стороны улицы было невозможно попасть. Обаче сам сад вы увидите завтра, сейчас можете токмо оглядеть свою половину, комнату для занятий и ложницу, а засим сразу кушать и спать. Фантасмагория и перенесенные после нее боли вас измотали, посему необходим продолжительный сон. С вами мы увидимся завтра. Поелику по традициям, занятия мы начнем лишь, когда Рашхат займет отметку середины небосклона, пройдя десять часов дневного времени суток.

Арун Гиридхари протянул руку и провел пальцами по краям ноздрей ссасуа, проверяя его состояние, да нежно улыбнувшись, добавил, теперь с ощутимой властностью тона:

– И никаких променадов по слободе, днесь только кушать и спать.

– Хорошо, ассаруа, – отозвалась Дарья, впрочем, и сама понимая, что сей променад в связи со слабостью ей станет не по силам.

– Добро, ассаруа. Чтобы было понятно, надо говорить, добро ассаруа, – поправил все тем же назидательным, хотя и не обидным, тоном Арун Гиридхари и тотчас направился к лестнице.

Ибо из самих чертогов или только веранды выскочили еще двое халупников, мало чем отличимые от Ури, едва только их клешенная юбка была пошита из бело-розовой, и вовсе стоящей колом, органзы. Один из них, торопливо направился к лежащим на дороге корзине и ковровому рулону, да, подхватив их, побежал по дороге к первой кольцевой улице и хозяйственным постройками (как догадалась Даша), а второй принес с собой небольшой медный таз с водой, и плавающими в нем пористыми, пухлыми губками. Он установил таз на нижней ступеньке, и когда Арун Гиридхари подошел к ней, резко вскинув вверх стопы, протер одной из губок подошвы его ног. Негуснегести весьма быстро затем поднялся по лестнице, свернув вправо, да безотлагательно вслед него направились два раба, дотоль стоящие внутри веранды.

Ури немедля, что-то зашумел на велесановском языке, и вытирающий ноги ассаруа халупник, поспешил по лестнице, вмале также сокрывшись в половине негуснегести. Дарья еще немного оглядывала сами чертоги, да все также медлительно, слегка покачиваясь, направилась к лестнице, останавливаясь подле нижней ступени. Понимая, что и ей, вероятно, как ранее Аруну Гиридхари, пред тем как войти в дом необходимо протереть ноги. Ури между тем вновь заговорил, теперь более продолжительно, и его речь в этот раз сопровождалась звучанием струн гуслей, только весьма низкой фонации, и тотчас позади стоящей Даши послышался подобный отзвук.

Торопливо оглянувшись, юный авгур увидел подбегающих еще троих халупников в таких же бело-розовых юбках, словно демонстрирующих свою подчиненность Ури. Рабы, дотоль сопровождающие их в пути, внезапно стремительно развернулись и направились от чертогов по улице, к выходу из слободы, вероятно, отправляясь на отдых, после выполненного поручения. Теперь они шли свободно, не поддерживая ряд, и тем, выказывая достаточную простоту традиций на Велесван.

А Ури промеж того сам шагнул к ступеням и, склонившись, подхватил из таза губку да пальцами одной из рук подцепив ногу ссасуа в районе голени, без каких-либо предупреждений, попытался ее поднять. Он это сделал так внезапно, что Дарья в первый момент опешила, и, качнувшись, чуть было не упала. Благо подошедший ко все еще лежащей на дороге патаге один из халупников, враз прыгнув к Даше ближе, успел придержать ее за руку.

– Я сама, – чуть слышно проронила Дарья, привыкшая всегда и во всем заботиться о себе сама, и протянула навстречу губке руку.

Ури тягостно качнул головой и торопливо дыхнул, так, что затрепетали на его мягком, длинном хоботке не только прорези ноздрей, но и сама темно-стальная, влажная кожа и даже повислая в виде складок до плеч. Юный авгур еще немного тянул руку к губке, а после по качанию головы старшего халупника и чуть вздрагивающей коже, точно уловив появившейся в нем ужас, смирился с данным положением, и, вскинув стопы, предоставил возможность утереть от пыли подошвы. Лишь потом ступив на лестницу, и тогда уже избавившись от крепкой хватки иного халупника.

К удивлению неторопливо поднимающейся по ступеням Дарьи, Ури ноги также утерли, только не губками, обмоченными в тазу, а принесенной серо-стального цвета тряпицей, оказавшейся в руках младшего халупника. И поколь патаг поднимали и уводили с под чертогов два халупника, третий, каковой утер стопы своему старшему унес таз и губки, опять же, как и все дотоль, направившись в хозяйственные постройки находящиеся на первой кольцевой улице.

Войдя на веранду, Даша, не мешкая, замерла, оглядывая ее изнутри, и приметив стоящих вдоль деревянных перил и тканевых навесов в два ряда по одну и иную от входа сторону четырех рабов. Внутри веранда хоть и смотрелась широкой, не имела какой-либо меблировки. Стыковочная деревянная стена меж ней и основным зданием чертогов, из тонких рядов реек, собранных подобием переплетающихся полос, была сплошной, без окон. Не имелось в ней и привычного потолка, каковой заменяла крыша из непрозрачного кварца с проступающими в ней мелкими газовыми пузырьками золотисто-голубого цвета. Посему в самой террасе было не очень светло, а вроде как хмуро, ненастно, что ли.

Еще два халупника, в бело-розовых юбках, стоя на коленях, мыли полы в правой стороне веранды, окуная в овальные, деревянные ушаты с двумя боковыми ручками и вовсе огромные серые губки. Зараз натирая ими поверхность пола двумя руками, а иными все время сдвигая ушаты.

Остановившаяся в широком и высоком проеме Дарья снова тягостно качнулась, так как покачивалась сидя на патаге, и немедля Ури поддержал ее за левую руку, чуть выше локтя, вложив в данное пожатие ощутимое уважение и трепет. Да мягко потянул ее вперед в направление самого жилища, дверной проем которого был распахнут, а две непрозрачные створки сдвинуты вдоль стен с наружной стороны дома. Створки были также деревянными или сделанные из подобного материала, впрочем, имеющего чуть голубоватый отсвет, они представляли собой цельнокроеные полотнища, размером четыре на два, в высоту и длину. Пол же, как на веранде, так и в самом доме покрывали широкие квадратные и очень мягкие плетеные половики, достаточно плотно (словно имеющие пазы) вставленные друг в друга, видимо, также деревянные, хотя и прогибающиеся под подошвами ног.

Войдя в чертоги Дарья, однако, не остановилась, потому как Ури, не мешкая, потянул ее влево. Хотя помещение, в котором сейчас оказались, представляло собой большую квадратную комнату, также без мебели, выступающую холлом, где имелось четыре выхода. Первый тот, через который они со старшим халупником и пришли, а три остальных соответственно в трех иных стенах. И если в той стене, что лежала супротив входа, створки с голубоватым отливом дерева были сомкнуты и соответствовали размером парадной двери, да вели в какой-то мощный зал. То на двух соседних двери не только гляделись меньшим размером, одностворчатые, но и переливались сероватым отливом. Сейчас они были раскрыты, и Дарья несмотря на то, что Ури потянул ее влево сумела увидеть длинный, пустой коридор половины негуснегести, двух рабов замерших возле одной из четырех дверей, расположенных соответственно у входа в левой стене.