Электронная библиотека » Елена Бузько » » онлайн чтение - страница 1


  • Текст добавлен: 28 мая 2022, 09:43


Автор книги: Елена Бузько


Жанр: Старинная литература: прочее, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Елена Бузько
«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

© Бузько Е. А., текст, 2014

© Издательство «Индрик», 2014

* * *

1
Об иноке Парфении и его книге

Вистории русской церкви о. Парфений Агеев – личность выдающаяся. Монах, схимник, паломник, игумен, писатель – он был в полной мере Христовым воином и служителем Слова.

О. Парфений, в миру Петр Агеев, родился по старому стилю 14 ноября 1806 г. в молдавском г. Яссы в русской семье. Мальчик осиротел младенцем и был усыновлен довольно зажиточной купеческой семьей старообрядцев. Своих приемных родителей будущий монах горячо любил, им был обязан христианским воспитанием и церковным образованием. Монашеская жизнь интересовала Петра с самого раннего детства: мальчик мечтал о жизни инока и намеревался провести жизнь в скиту или пустыне. Будучи подростком, Петр не раз предпринимал попытки покинуть дом, дабы удалиться от суеты и мирских соблазнов, однако его желанию тогда не дано было осуществиться.

Уступив просьбе родителей не покидать их до времени, Петр помогал отцу в торговых делах, однако главным занятием юноши оставалось изучение Священного Писания; в родительском доме он собрал библиотеку из книг духовного содержания «рублей тысячи на две». За свое стремление открывать людям величие и славу Господа, Петра еще в детстве называли «попом-проповедником» и «игуменом». Не удивительно, что без участия будущего монаха не оставалось ни одно, столь распространенное среди старообрядцев, прение о вероисповедании. Дождавшись совершеннолетия, юноша отправился в странствие, во время которого посетил Стародубские раскольнические монастыри, Рогожское кладбище, Керженские, Иргизские и Карпатские скиты. Петр также побывал в Киеве и Саровской пустыни. В старообрядческом Бело-Криницком монастыре он принял постриг с именем Паисий, а затем избрал себе для жительства молдавский Мануиловский скит. Общаясь со староверами, инок убедился в том, что его единоверцы «только и стараются одни внешние обряды соблюсти», но не беспокоятся об «очищении внутреннего человека». Хорошо изучив к тридцатилетнему возрасту Священное Писание, святоотеческую, богослужебную литературу и убедившись в неправоте раскольников, будущий о. Парфений принял единоверие. В 1839 г. после большого странствия по монастырям и пустыням России и Молдавии, где он встретил великих подвижников, в числе которых были ученики Паисия Величковского, Петр Агеев окончательно воссоединился с православной церковью в молдавском монастыре Ворона.

В том же году искатель истины во Христе отправился на Афон, где обрел духовника иеросхимонаха Арсения, старца, известного своей подвижнической жизнью. На Афоне Петр постригся в иноческий чин с именем Памва, а весной 1841 г. в русском Пантелеимоновом монастыре принял схиму с именем Парфений. Вскоре инок был послан на послушание в Россию собирать пожертвования для русского монастыря на Афоне. Во время этого странствия афонский монах убедил своих родителей оставить раскол и присоединиться к церкви. Тогда же о. Парфений посетил множество обителей и храмов центральной России, Молдавии, Болгарии, Турции. Странствие обернулось для инока тяжелейшими испытаниями: больше года он провел в остроге, страдал от тяжелых болезней и, наконец, в 1843 г. возвратился на Афон. После многотрудного путешествия и долгого вынужденного пребывания в миру о. Парфений получил благословение старца Иеронима (Соломенцова) на уединенную жизнь в келии святого великомученика Георгия. Однако в 1846 г. духовник Арсений не благословил о. Парфения долее оставаться на Святой горе, а послал инока в Сибирь, в Томскую губернию, не веля ему возвращаться на Афон. Тяжело переживая предстоящую разлуку с Афоном, о. Парфений отправился в Иерусалим, странствовал по Палестине, жил в Константинополе. Перед своим отъездом в Сибирь инок вновь оказался на Святой горе, где узнал о кончине о. Арсения. Только после смерти старца о. Парфений окончательно преодолел свое человеческое желание не расставаться с Афоном и, как истинный монах, покорился воле духовника.

В 1847 г. о. Парфений прибыл в Томск. В городском архиерейском доме по благословению епископа Томского и Енисейского Афанасия (Соколова) о. Парфений работал над созданием своей первой книги. Она была издана в 1855 г. при участии митрополита Московского Филарета (Дроздова) под заголовком «Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле постриженика Святыя горы Афонския инока Парфения», вскоре, в 1856 г., последовало второе издание книги. После публикации «Сказания»[1]1
  В соответствии с традицией сокращения заглавий правильнее было бы: «Сказание…». Однако, со стилистической точки зрения вариант «Сказание» предпочтительнее, и в монографии мы позволили себе отступить от нормы. По тем же причинам в тексте исследования перед монашеским именем часто опускается необходимое указание на принадлежность лица к иноческому чину, т. е. наряду с общепринятым «о. Парфений» встречается вариант «Парфений».


[Закрыть]

Парфений продолжил писательскую деятельность, занимаясь главным образом обличительными сочинениями, направленными против раскола.

Живя в Томске, о. Парфений подавал в Синод прошение о принятии его в один из русских монастырей. Просьба инока долго оставалась без ответа, и только благодаря ходатайству митрополита Филарета, который надеялся «употребить» о. Парфения «для вразумления раскольников», афонский постриженик был принят в братство Гефсиманского скита Троице-Сергиевой лавры. Послушанием о. Парфения стали диспуты с раскольниками, которые монах должен был проводить на Сухаревском подворье лавры, в Москве.

В 1855 г. о. Парфений был рукоположен в сан иеромонаха и вскоре стал строителем, а затем настоятелем Николаевской Берлюковской пустыни. Время пребывания о. Парфения в этой обители можно назвать лучшим периодом ее истории: именно тогда начинает действовать иконописная мастерская, создается школа, где ведется обучение греческому языку и колокольному звону. Настоятель лично занимался переплетными работами в библиотеке обители, но главной его заботой оставалось внутреннее благочестие братии. В Берлюках о. Парфений продолжил работу над сочинениями по апологетике православия, а через три года по настоянию митрополита Филарета получил назначение управлять строительством в Спасо-Преображенском монастыре, располагавшемся в Гуслицких лесах, – месте, где было сосредоточено «самое гнездо раскола». На плечи строителя легли не только очень нелегкая миссия обращения старообрядцев к церкви, но и подчас непосильные для него денежные тяготы, связанные с основанием и обустройством обители. В награду за свои труды о. Парфений получил золотой наперсный крест и в 1863 г. стал игуменом Гуслицкого монастыря.

На протяжении долгих лет жизни в России о. Парфения не покидала печаль о разлуке с Афоном. «Беспрестанное» желание афонского инока вновь оказаться в «тихом пристанище» исполнилось за несколько лет до его кончины. Неутомимый паломник вновь вступил на земли Афона, Иерусалима, Константинополя. Эту последнюю встречу со Святой Землей Парфений описал в своем «Вторичном странствии…»[2]2
  Инок Парфений (Агеев). Вторичное мое странствие во Святый Град // Иерусалим и во Святую Гору Афонскую в 1870–1871 гг. // Он же. // Странствия по Афону и Святой Земле. М., 2008. С. 143–184.


[Закрыть]
. Оставшиеся годы жизни схиигумен проводил сначала в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой лавры, а затем, когда здоровье его сильно ухудшилось, – в стенах самой обители. Умер о. Парфений в 1878 г. и был похоронен на братском кладбище лавры.

Сегодня собраны важнейшие исторические сведения, касающиеся деятельности о. Парфения[3]3
  Игумен Евмений (Лагутин). Подвиг крестоношения, Панин А. Н. Благословенное странствие инока Парфения, Гуминский В. М. «Сказание» инока Парфения и русская литература // Инок Парфений (Агеев). Странствия по Афону и Святой Земле. М., 2008. С. 187–195, С. 197–238, С. 239–271; Игумен Евмений (Лагутин). Молитвами схиигумена Парфения, Панин А. Н. Схиигумен Парфений Агеев. Жизнь и труды на благо Церкви // Инок Парфений (Агеев). Автобиография монаха Парфения (бывшего в Молдавии раскольника, затем постриженика русского Пантелеимонова монастыря на Афоне). М., 2009. С. 191–200, С. 201–251.


[Закрыть]
, переиздано «Сказание»[4]4
  Инок Парфений (Агеев). Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле: В 2 т. М., 2008.


[Закрыть]
, опубликованы автобиография[5]5
  Автобиография монаха Парфения…


[Закрыть]
, «Вторичное странствие…» о. Парфения по Иерусалиму и Афону. Несмотря на это, деятельность афонского постриженика, столь много послужившего России, остается не до конца раскрытой. Современному исследователю предстоит осмыслить то духовное наследие, которое оставил нам о. Парфений, а потому его личность нуждается в подробном жизнеописании. Изучение писаний о. Парфения долгое время было невозможно, но в настоящий момент необходимость в выявлении всех текстов, принадлежащих этому автору, очевидна. Его труды требуют библиографической систематизации и заслуживают внимания богословов, историков, культурологов, литературоведов.

В историю русской культуры о. Парфений вошел прежде всего как автор «Сказания», потому осмысление творчества Парфения справедливо начать с книги, которая имела большой резонанс в русской литературе XIX в. Уже тот факт, что сочинение о. Парфения оказалось в центре внимания литературной критики и получило высокую оценку у И. С. Тургенева, А. В. Дружинина, А. А. Григорьева, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Ф. М. Достоевского вызывает интерес к литературной судьбе этой книги. Восприятие «Сказания» современниками как выдающегося и оригинального произведения позволяет оценить место Парфения в русской культуре. Следует сказать несколько слов о создании книги.

История писания и публикации «Сказания» свидетельствует о смирении автора, о совершенном отсутствии у него притязаний на успех. В автобиографии Парфения, полностью опубликованной совсем недавно, содержится рассказ о «маленькой тетрадке» иерусалимских записей, столь полюбившейся Томскому епископу Афанасию, что тот отдал ее в переписку. Переписка оказалась неудачной: кое-что было поправлено со славянского на русский. Владыка «оскорбился» правкой, «а мне, – вспоминает о. Парфений, – начал говорить, чтобы я еще этим занялся и кое-что пописал подробнее и побольше; но я отказывался невозможностию упомнить места, не имея места, где писать, и тягостию скорбей. Он хотя и ежедневно об этом напоминал, но все еще слегка. Потом час от часу начал более и более принуждать»[6]6
  Автобиография монаха Парфения… С. 126.


[Закрыть]
.

О. Парфений признавался, что над «Сказанием» он работал, исполняя послушание, казавшееся ему «выше сил». Утешением для начинающего писателя было участие в его судьбе епископа Афанасия, который по отношению к Парфению сменил гнев на милость, но одновременно «совершенно напал» на него: «Пиши свое путешествие, да и только»[7]7
  Там же. С. 127.


[Закрыть]
. Искус о. Парфения в это время был особенно тяжел: он проживал в чуждом ему Томске, почти постоянно плача по афонскому безмолвию, терпя напрасную клевету и чиновничий произвол. Переживания инока усугубило известие о кончине любимых родителей.

Наставничество епископа Афанасия, видимо, было необходимо Парфению, как и настойчивость владыки, по воле которого создавалось «Сказание». Работа над книгой виделась Парфению непосильной для него ношей, однако он приступил к труду. «Книги своего путешествия» инок писал с «большою скорбию, ночь читал псалтирь, сорокоусты за упокой, и на эти деньги покупал бумагу, свечи, чернила и перья, и одежду, и восковые свещи, и ладан, а владыка ничего не давал». О. Парфений вспоминал: «Когда я окончил и переплел сам, и принес владыке, он принял очень приятно и вынес мне денег 20 руб. серебром. Я говорю ему: «На что же ты мне теперь даешь денег, когда они уже не нужны; ты бы тогда давал, когда я писал книги, тогда они точно были нужны». Он, улыбаясь, сказал: «Я дожидал, что отец Парфений не попросит ли денег, и этим тебя искушал, однако ты все-таки меня пересилил» <…> Прочитав мои путешествия, заставил еще переписать набело. Я еще сидел год переписывал, но с небольшой прибавкой; а владыка как начал мне выписывать книг, только успевай благодарить; начал давать денег на бумагу…»[8]8
  Автобиография монаха Парфения… С. 132–133.


[Закрыть]
.

Парфений работал по благословению архиерея, «понуждая» (именно это слово он употребляет в сопроводительной заметке к «Сказанию») себя к труду «не ради чести или тщеславия, или суетной хвалы мира сего, но ради чести и славы святаго имени Господа»[9]9
  Инок Парфений (Агеев). Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле: В 2 т. Т. I. С. 16. Далее ссылки на это издание даются с указанием тома, римскими цифрами, и страницы в тексте.


[Закрыть]
. Автор создавал текст отнюдь не заботясь ни о «красотах слога» в светско-литературном понимании, ни о том, какое впечатление «Сказание» произведет на публику: «Может быть, некоторым мое описание покажется и невместительно: но аз о том не разжизаюся; пусть кто как знает, тако и рассуждает» (I, 17). Тот факт, что о. Парфений создавал текст помимо своей воли, подтверждает уникальность его книги как литературного явления. В «Сказании» отсутствовала та сознательная поэтизация странствия, которая отличала сочинения профессиональных литераторов, запечатлевших свое паломничество в Святую Землю.

Своим выходом в свет «Сказание» во многом обязано митрополиту Филарету. Из переписки святителя видно, с какими трудностями сочинение Парфения проходило цензурную правку[10]10
  См.: Письма митрополита Филарета Московского к наместнику Свято-Троицкой Сергиевой лавры архимандриту Антонию (Медведеву). М., 1883. Ч. 3. С. 298–313.


[Закрыть]
. Исправления касались главным образом церковнославянского строя речи автора. Митрополит очень опасался, что «книга может увязнуть», и со своей стороны сделал все, чтобы она вышла в свет с минимальной правкой цензуры, сохраняя «своеобразную речь» Парфения.

Еще до выхода второго издания «Сказания» в «Москвитянине» 1855 г. появилось «Замечание о книге о. Парфения». Автор «Замечания» остался неизвестным, но редактор журнала М. П. Погодин в примечаниях к заметке предостерегал Парфения от каких-либо языковых изменений во втором издании «Сказания» и просил автора печатать книгу «со всеми ее особенностями». Считая книгу «украшением народной русской словесности (не говоря о великой ее многообразной пользе)», М. П. Погодин особенно беспокоился о том, что особый стиль Парфения[11]11
  [Б. п.] Замечание о книге о. Парфения // Москвитя нин. 1855. № 23–24. С. 2 9 7.


[Закрыть]
окажется искаженным.

Опасения «Москвитянина» были не беспочвенны и подтвердились в 1856 г. Второе издание «Сказания» отличалось от предыдущего заменой многих старославянских форм, стилистической правкой, отсутствием некоторых самобытных фрагментов, например, рассказа о горном змее, и прочими сокращениями текста. Особенно сетовал по поводу изменений в переизданной книге Парфения Н. П. Гиляров-Платонов, по его мнению, в новом виде сочинение теряло «тот вид совершеннейшей искренности», который высоко ценился в самых разных читательских кругах.

Цельная картина мира, созданная автором «Сказания», принимала черты яркого художественного образа и обеспечивала книге читательский интерес. Однако феномен читательского успеха книги до сего дня остается не до конца проясненным.

Следует признать, что сам текст «Сказания» до 2008 г., когда книга была переиздана, для читателя оставался труднодоступным, а краткие сведения о «Сказании», как и о его авторе, до недавнего времени можно было найти лишь в справочных статьях и комментариях к текстам М. Е. Салтыкова-Щедрина и А. А. Григорьева. Вопрос о влиянии Парфения на произведения Ф. М. Достоевского был поставлен в работах Р. В. Плетнева, И. Д. Якубович и С. И. Фуделя. Как самостоятельный духовный писатель Парфений был представлен впервые в статье С. В. Шешуновой[12]12
  См.: Шешунова С. В. Парфений. Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь / Гл. ред. П. А. Николаев. Т. 4. М., 1999. С. 536–537.


[Закрыть]
. Однако здесь информация о «Сказании» была ограничена форматом справочного биографического издания, кроме того, текст статьи содержал некоторые библиографические неточности. В целом сочинение Парфения так и не получило полноценного литературоведческого осмысления.

За последнее десятилетие ситуация изменилась. Тема христианского Востока, его взаимоотношения с Россией оказалась в центре внимания деятельности издательства «Индрик», благодаря которому перед современным читателем открылся мир выдающихся произведений паломнической литературы, среди которых книги А. Н. Муравьева, А. С. Норова, К. М. Базили, В. Г. Григоровича-Барского и другие. К проходившей в Москве конференции (июнь 2009 г.), посвященной 130-летию со дня смерти схиигумена Парфения, издательством были опубликованы: фрагмент странствований автора «Сказания» по европейской Турции и Греции, тексты «Вторичного странствия», «Автобиография» Парфения. Исследовательские статьи, представленные издателем как «Приложения» к сочинениям Парфения[13]13
  См. выше.


[Закрыть]
, поддержали идею всестороннего изучения творчества духовного писателя. Однако еще ранее, в 2005 г., «Сказанию» было посвящено специальное исследование, в котором произведение Парфения рассматривалось в историко-литературном контексте[14]14
  Бузько Е. А. «Сказание» инока Парфения в литературном контексте 1820–1870 гг. Автореф. дисс… канд. филол. наук. Тверь, 2005; Бузько Е. А. «Сказание» инока Парфения в полемике М. Е. Салтыкова-Щедрина и А. А. Григорьева // М. Е. Салтыков-Щедрин: жизнь и творчество: Материалы конференции. Углич, 2000. С. 19–21; Бузько Е. А. К вопросу об источниках сцены у юродивого в романе Ф. М. Достоевского «Бесы» // Историко-литературный сборник / Ред. – сост. А. Ю. Сорочан, М. В. Строганов. Тверь, 2002. Выпуск 2. С. 118–123; Бузько Е. А. «Сказание <…> инока Парфения» в восприятии Салтыкова-Щедрина // Щедринский сборник / Научный ред. Е. Н. Строганова. Тверь, 2003. Выпуск 2. С. 128–139.


[Закрыть]
. Интерес к наследию Парфения, обозначившийся в русском религиозном и культурном сознании в последние годы, побудил автора настоящего труда к раздумьям о литературной судьбе книги Парфения, о роли этого произведения в истории русской культуры. Историко-литературное изучение «Сказания» позволяет объяснить особенности его восприятия современниками, раскрыть феномен читательского успеха книги Парфения. Контекстуальный подход к «Сказанию» для автора исследования оказался наиболее приемлемым и интересным, поскольку позволил внести важные уточнения в мировоззренческие характеристики крупнейших русских писателей, в частности, освободить их от модернизации в атеистическом духе, проведенной в советский период.

Следует заметить, что повествовательную манеру автора «Сказания» довольно трудно согласовать с нормами современного русского языка и адаптировать к сегодняшнему читателю. Помимо этого, текст Парфения в настоящее время нуждается в сопроводительном научно-справочном аппарате. Нельзя не посетовать, что в существующем современном издании «Сказания» текстологическая работа была проведена недостаточно. Это привело во многом к утрате индивидуального авторского почерка. С нашей точки зрения, упомянутое издание «Сказания» нельзя назвать удачным еще и потому, что авторский текст не был оснащен историческим и богословским комментариями, столь необходимыми в издании книги, созданной в первой половине XIX в. Поскольку «Сказание» не переиздавалось с 1856 г., новое издание, несомненно, восполнило огромный пробел, сделав книгу Парфения доступной для широкого читателя. Принимая это во внимание, текст в настоящем исследовании цитируется по современному изданию.

В цитатах сохраняются орфография, пунктуация и курсив авторов. В угловых скобках даны пояснения и сокращения автора исследования.

2
О «Сказании» как о литературном явлении

Текст Парфения по всем признакам относится к церковной литературе: в основе произведения лежит утверждение истины православия, автор книги принадлежит к духовному сословию, будучи афонским монахом, схимником. Наконец, повествование о. Парфения отличается цельностью мировоззрения, основывается на Священном Писании, предании и святоотеческой традиции. В немалой степени «Сказание» направлено на обличение заблуждений старообрядцев, к которым некогда принадлежал сам автор.

Церковные сочинения подобного рода обычно не удостаивались внимания светской литерату рной общественности. Но со «Сказанием» все было иначе. Восприятие читателями книги Парфения, равно как и ее нравственное значение, запечатлел Ап. Григорьев: «Вся серьезно читающая Русь, от мала до велика – прочла ее, эту гениально-талантливую и вместе простую книгу – немало, может быть, нравственных переворотов, но уж во всяком случае немало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни»[15]15
  Григорьев А. А. Парадоксы органической критик и // Он же. Эстетика и критика / Под ред. А. И. Журавлевой. М., 1980. С. 150.


[Закрыть]
. По словам критика, книга произвела неотразимое обаяние на людей, «которых уже никак нельзя заподозрить в аскетических наклонностях». К числу последних принадлежал А. В. Дружинин, написавший в письме к И. С. Тургеневу 19 сентября 1858 г. о книге афонского инока следующие строки: «И относительно языка, всякому русскому читателю стоит изучать Парфения; уж одно то выше всякой оценки, что этот человек в жизнь свою ничего не читал литературного, о красоте слога понятия не имеет и часть жизни провел с людьми, считающими молчание за подвиг, а всякое лишнее слово чуть не за преступление»[16]16
  Тургенев и круг «Современника»: Неизданные материалы. 1847–1861 годы. М.; Л., 1930. С. 217–218.


[Закрыть]
. Строки Дружинина нуждаются в серьезных уточнениях.

Действительно, Парфений провел свое детство и юность среди раскольников, он вырос в благочестивой семье старообрядцев, где не могло быть речи о школе или другом подобном учреждении. Своим образованием Петр Агеев полностью обязан родителям[17]17
  Парфений говорит в данном случае о родителях, которые вырастили и воспитали его, не упоминая о том, что остался сиротой еще в младенчестве. Это свидетельствует о глубочайшей привязанности о. Парфения к своим приемным родителям и том духовном родстве, которое существовало между ними.


[Закрыть]
: «…семейство наше было как Духовная академия и училище благочестия, ибо ничего больше никогда не услышишь – или читают книги, или кто что-нибудь душеполезное рассказывает, или поют духовные песни»[18]18
  Автобиография монаха Парфения… С. 18.


[Закрыть]
. Однако все сказанное совсем не означает, что будущий автор «Сказания» не имел понятия «о красоте слога», напротив, его книга позволяет говорить о высоком уровне образования автора, но образования церковного.

Подтверждение последнему можно найти и в автобиографии о. Парфени я. Уже в десяти летнем возрасте будущий автор «Сказания» прочитал все Четьи Минеи, Прологи, Ефрема Сирина, авву Дорофея, священноинока Дорофея, Златоуста, Василия Великого и др. учителей церкви. Замечательно как само стремление юного Петра познать Библию, так и то, что отрок оказался вполне подготовленным к пониманию Писания: «…с Божией помощию начал я, – вспоминал о. Парфений уже в зрелом возрасте, – различать в ней <Библии>: что писано исторически, что нравоучительно, что до закона касательно, что пророчественно; и я в ней увидел все Божие домостроительство – чудеса Его и премудрость, благость, человеколюбие Его и правосудие; и прочитал я ее несколько раз, и всю ее несколько раз, и всю ее мог почти наизусть рассказать, разбирать и толковать»[19]19
  Там же. С. 20.


[Закрыть]
.

Парфений, воспитанный вне светской культуры[20]20
  Интересно привести здесь единственный фрагмент «Сказания», поучение старца Иоанна (монастырь Ворона), в котором речь касается светской культуры: «…блюдися злейшего отродка сатаны <…> проклятого Волтера, иже изблева свой злый яд и хулу на Всевышнего своего Творца и Бога и на Святую Христову Церковь и от Бога учиненную царскую власть, и основал себе гнездо в том адском дне – Париже, откуда вся злая происходят на весь мир, и откуда, как из бездны, исходят злые звери, и поядают Христово стадо. Оттуда исходят все бесовские моды» (I, 248–249).


[Закрыть]
, не осознающий себя в области так называемой «мирской» литературы, не заботившийся о «красотах слога» в общепринятом понимании, создал книгу, которая ассоциировалась не только с особым мировоззрением, но и с индивидуальным литературным стилем. Богатый красками и образами язык «Сказания», уникальное слияние церковнославянской литературной и народной речей в восприятии читателей приобретали особое качество художественности. Автор «Сказания», смиренный инок, был поставлен в один ряд с Байроном, Гоголем (А. В. Дружинин), Пушкиным, Островским (А. А. Григорьев), С. Т. Аксаковым (А. А. Григорьев, М. Е. Салтыков). Не менее, чем творения писателей-современников, книга Парфения несла черты «вдохновения и поэзии», являя собой важнейший документ умственной и нравственной жизни народа.

Выразительность повествовательной манеры Парфения не имела никакого отношения к светской литературной традиции, и в этом заключалась особенность книги, которая представляла собой уникальное явление культуры. Тем не менее, в «Сказании» о. Парфений выступает именно как литератор, человек, не только «пишущий вообще», но обладающий несомненным «мастерством, стилем, интеллектуальным уровнем, мировоззрением» и привносящий все это в свое произведение[21]21
  Хохлова Н. А. Андрей Николаевич Муравьев – литератор. Studiorum Slavicorum Monumenta. T. 23. СПб., 2001. С.219.


[Закрыть]
.

Надо заметить, что разделение литературы на духовную (церковную)[22]22
  Речь идет о сочинениях, утверждающих истину православной церкви.


[Закрыть]
и светскую, начавшееся с петровского времени и явно обозначившееся в России к первой трети XIX столетия, существовало далеко не всегда. В культурном сознании общества (особенно в средних и низших его слоях) понятие «литератор», не связанное с определенной литературной деятельностью, нисколько не противоречило выражению «духовный писатель», и наоборот. Для о. Парфения, судя по содержанию его произведений, никакого противоречия между «писательством» и деятельностью, связанную с духовным трудом, не существовало. Потому, называя автора «Сказания» «духовным писателем», мы подразумеваем его литературное творчество.

О. Парфений создает свое произведение в то время, когда в России особенно остро ставятся вопросы об историческом самосознании народа, о национальной сущности русского характера. В исследовательской литературе принято говорить о «периоде выжидания» большого социально-психологического романа[23]23
  Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Л., 1977.


[Закрыть]
. По мнению Л. Я. Гинзбург, в этот «кризисный» или переходный для русской литературы период, который приходится на конец 40-х – начало 50-х гг. XIX в., чрезвычайно возрос интерес к промежуточным, полубеллетристическим жанрам. Мемуары, автобиографии, записки, очерки, т. е. всевозможные документальные жанры свободны от фабульных схем и не претендуют на «художественность» стиля[24]24
  Там же. С. 220.


[Закрыть]
, но в них «открыто и настойчиво» присутствует автор, а, кроме того, ощутимы тяга к «факту» и «материалу», стремление к многостороннему изображению быта, психологическому исследованию. Все эти признаки можно найти в «Детстве» Толстого, «Фрегате «Паллада» Гончарова, «Записках из Мертвого дома» Достоевского.

Аналитические возможности литературного произведения Л. Я. Гинзбург связывает с потребностью осмыслить итоги французской революции 1848–1849 гг., утверждая при этом, что «принципом осознания и построения личности» в это время становится «разрыв между внешним и внутренним миром». Исследовательница приводит убедительные примеры. Но историко-литературная значимость рассматриваемого нами периода отнюдь не исчерпывается произведениями широко известных авторов, а методы анализа, успешно «работающие» там, где речь идет о «Былом и думах» Герцена, «Мадам Бовари» Флобера, «Рудине» Тургенева, не применимы, например, к «Семейной хронике» С. Аксакова или, тем более, к сочинению инока Парфения.

Так, автора, а одновременно и героя «Сказания», отличала редкая ясность мировоззрения, что в глазах читателей придавало книге Парфения особую ценность. То же можно сказать о произведении Аксакова, которое произвело большое впечатление на современников прежде всего цельностью авторского мировосприятия. Аксаков и о. Парфений действительно создают свои произведения в период, когда в России особо отчетливо звучит тема истоков и корней русского мира, когда речь идет о судьбе страны в целом. Героям «Семейной хроники» и «Сказания» чуждо сознание, расчлененное противоречиями европейской цивилизации, чужд разрыв личности «между внешним и внутренним миром», и, конечно, названные сочинения не имеют никакого отношения к последствиям революции во Франции.

Другой важный момент заключается в том, что, работая над книгой по послушанию, Парфений не мог не осознавать, что задумал и создал значительное произведение не только по объему. Конечно, афонский монах был бесконечно далек от того, чтобы претендовать на литературное признание в обществе. Мысль как бы «не явиться хваляся и тщеславися своим странствованием» тяготила о. Парфения с самого начала его работы над книгой. Но Парфений, безусловно, ориентировался на читателя, что подтверждает и текст «Сказания», и сам факт обращения автора к читателю в предисловии[25]25
  Текст «Сказания» предваряет сопроводительная записка о. Парфения, ее вполне можно называть «предисловием».


[Закрыть]
к книге.

В процессе создания своего произведения Парфений предполагал читателя, но не искал при этом «специальных средств художественной выразительности», а придерживался той «установки на подлинность», которая определяет уровень документальной литературы. В результате в «Сказании» возникло то «качество художественного образа»[26]26
  Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. С.10.


[Закрыть]
, которое было воспринято современниками как «великая поэтическая фантасмагория»[27]27
  Тургенев и круг «Современника». С. 217.


[Закрыть]
. «Удивительные образы» «Сказания», его самобытный язык и церковнославянский строй речи оказались уместными в избранном писателем жанре.

«Сказание» содержало черты автодокументальных жанров, поэтому можно говорить о синкретизме как о жанровом своеобразии сочинения афонского монаха. Однако жанровой доминантой в этой книге остается путь в Святую Землю и пребывание в ней. Знакомый с писаниями древних паломников, Парфений понимал: он создал нечто отличное от средневекового жанра, что и отразилось в названии его произведения.

Термин «сказание» нельзя считать устойчивым жанровым обозначением. Можно говорить лишь о том, что это повествование о прошлом, характеризующееся ретроспективностью в изложении событий и отличающееся особым пониманием прошлого с позиции позднего времени[28]28
  Сказание // Краткая литературная энциклопедия. М., 1971. Т. 6. С. 8 77.


[Закрыть]
. Сам автор «Сказания» почти всегда называл свою книгу «странствием». Действительно, о. Парфению удалось «с протокольной точностью» описать все виденное и слышанное и вместе с тем живо запечатлеть свое переживание странствия, свою жизнь, потому применительно к «Сказанию» можно говорить как о новаторстве Парфения, так и об определенном следовании исторически сложившейся традиции паломнического жанра.


Страницы книги >> 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации