Книга: Крошки Цахес - Елена Чижова

Образ учителя интересный, мне понравился своей силой, упорством, устремленностью, знанием того к чему направляет детей. Если это трагедия, то трагедия общества, проявляющаяся на стойких людях. Жизнь её трагична, не более чем трагична жизнь тех, кто живет впуская в себя все подряд, без способности оценить качество. Трагедия знания красивей трагедии невежества, кто-то выбирает красоту и незыблемое, отметая временное и изменчивое.

Формально, предательство в том, что дети предали преподаваемые им ценности. Предательство, это худшее из возможных проступков. Кроме основного предмета, учительница показала им лучшее. Показала, чуть ли не насильно. Насилие в той же мере как и насилие режиссёра над актерами. Далее, следует их выбор. На экзаменах:

«Мы все отвечали отлично. Ей было не за что волноваться: ее работа была сделана. Остальное зависело от нас.»

Только не надо думать, что выбор самостоятелен. Против неё стояло всё общество. Дети уходили в отлаженное веками общество со своими законами и правилами, со своими ценностями.

«дитя, глотнувшее бессмертия, ступало на общий путь, ведущий к смерти»

Можно ли предать юность? «Предательство» здесь как результат победы общества, родителей… Марионетками они были не в её руках, они, скорее стали ими после выхода на «свободу». Она показала им лучшее, на что они способны, дала им шанс в будущем растянуть смерть. Это борьба со временем, борьба одиночек, индивидуальностей. Учителем было дано приглашение на эту борьбу. Хотя с самого начало было ясно, что большинство индивидуальностей проиграют и сольются с массой.

В названии книги можно прочитать мысль о том, что в жизни, хвалят не тех, кто это заслуживает.

«Крошки Цахес… Я еще не читал, отец сказал, это сказка, в которой хвалят не того, кто заслужил. Он сказал, страшная сказка».

Еще более жесткая аналогия на процесс подготовки детей в школах видна в этих строках:

«Пища ходит своим путем – незамкнутым хороводом крошек Цахес, взявшихся за руки: из кухни, через буфет, в голодные руки, которые сами относят в мойки отвратительные недоеденные остатки. Этот хоровод замкнуть нельзя.»

Использованные остатки уже не на что не годны, их только выбросить, чтобы догнивали.

Увидел в книге настораживающие меня элементы, связанные с неполнотой представленной мировоззренческой картины, которая тяготеет к пессимизму и обреченности. Но если воспринимать книгу как законченное произведение искусств, то все сделано на «отлично» с достаточной глубиной, чтобы ее перечитывать.

Они её ненавидели и боялись, но каждый мечтал стать её фаворитом, чтобы в конце концов предать с холодной улыбкой возмездия на устах. И лишь одна из них, которая осталась верна ей до конца, была благодарна за тот кнут презрения и холодности, который подготовил её ко взрослой жизни.

«Время женщин» - небольшой фрагмент жизни маленькой неговорящей девочки в коммунальной квартире. Безрадостный послевоенный быт питерской коммуналки, где живут три старорежимные старухи и молодая женщина, приехавшая в город из деревни. Детали нищенского быта, малоприятная правда общественного бытия, где всё определяют женщины. Они спасают, они карают, они преследуют, они уродуют, они любят. Отвратительный советский строй, поддерживаемый десятками оставленных женщин. В этом мире мужчины редки и являются скорее жучками, достойными для накалывания в энтомологическую коллекцию. Вот с этим интеллигентом у героини была краткая встреча и любовь, после которой он исчез, но оставил залогом любви маленькую девочку. Вот этого деревенщину ей подталкивали в мужья, хотя все было против этого союза – нездоровый ребенок, три чужие бабушки, ставшие своеобразной семьей и зависящие в выживании от единственной молодой и трудоспособной женщины. Брак, по сути фиктивный, сделали возможным соображения другого порядка – битва за жилплощадь да необходимость какой-то законной определенности сохранения девочки в кругу посторонних бабушек. Ведь именно молодая первой шагнет в другой мир и для нее похоронное платье будет использовано по прямому назначению. Мелочные интриги главы женского комитета тоже имеют свою цель и кружат все над тем же – свободный мужчина, свободная жилплощадь, новый телевизор.

Мать, Гликерия, Евдокия, Ариадна да еще Соломон становятся мистическими хранителями этого малообустроенного очага, где ванная совмещена с кухней, где в маленьких комнатах теплится надежда вырастить хорошую маленькую девочку. Где в лучшей комнате умирает от рака матки мать, где в телевизоре показывают нереальные новости, Лебединое озеро и съемки довоенных парадов, в которых, возможно покажут всех – кто сгинул в войне, но будут показаны на Красной площади в параде физкультурников, воинов, людей – еще живыми. Этот мир слаб и обречен на гибель. Но именно в своей сюрриалистичности и отвратительной дегуманистичности этот женский мир выживает, выживает какими удивительными остатками животной природы персонажей. Девочка выживает, сохраняя мебель, обстановку, память о самых близких женщинах, которые научили ее и выживанию, и эстетике, и правилам нравственного поведения, французскому языку.

Конечно, этот небольшой роман претендует стать еще одним семейным эпосом страшной советской эпохи – 50-х годов, времени безвременья и выживания. Умирающая мать лежит на постели и то ли бредит, то ли мечтает:

- … Раньше я тоже мечтала: замуж пойду, муж колечко подарит. Сроду колечка не было золотого. - Вдруг и подарит еще. - Да уж нет, - усмехнулась. – Разве на том свете… Я вот, - шепчет, - в телевизор гляжу: хорошо там… Все у них ладно, по-доброму. Не то что у нас…

В романе сумрачно в воспоминаниях сохраняют идеологические баталии начала века – за правое устройство, за веру в мужика, за крепость веры христианской, за глупость этой надежды, где мужик мечется между страхом и куражом.

«А страх уйдет – все и рухнет. Да как еще посыпется: только успевай!»

Выживание женской страны, неграмотной и запуганной, закрытой в маленькие комнатушки, которые так легко потерять. Выживание внутренней силой, желанием пожить, увидеть вставших на ноги детей, силой, произрастающей из веков народной жизни, опытом предыдущих еще более страшных блокадных лет. А еще прогулками с маленькой девочкой до церкви, по паркам и каналам, вырезанием кружевных снежинок, кукольных домиков, самих этих куколок, разыгрывающих сцены счастливой жизни. И нет ничего, кроме этих кукольных домиков, светлого в существовании этих женщин. Достоевщина какая-то достойная выморочного Ленинграда, на улицах и в домах которого развертываются события.

«Крошки Цахес» переносят нас лет на 20 позже – в 70-е годы в элитную английскую школу. Здесь страсти шире – шекспировские. Даже намек на то, что в день театра можно поставить пьесу современного западного драматурга, полную пошлости и мещанства, приводит к катастрофе. Только Шекспиром могут чиститься тонкие ученические души. И есть только один педагог, который может вести детей на очищение. Главная героиня – старшеклассница, не по статусу влюбленная в педагога. Которая готова мыть кабинет, гладить костюмы, играть самые глубокие по смыслу сцены. И ради своего кумира готовая пойти и на предательство и на самоотверженность.

Увы, мне доводилось видеть таких девушек, открывших для себя тайну жизни в личности конкретного педагога. Человека, который может поднять на вершины духа, дать нравственный ориентир, открыть другой не-пошлый мир. Девочки преследовали их на переменах, на занятиях, в курилках. Для них это был кумир, с которым нужно было быть рядом – помогать, спасать, ухаживать, возить на машине по хозяйственным делам, разговаривать, создавать вокруг них свой мир. Пугают эти годами переживаемые ученические страсти, перипетии становления экзальтированной личности.

Вот только этот роман воспитания опять оказывается квази-мемуаром и ничем не заканчивается. Не оставляет ничего, кроме облегчения конца романа и конца этого мира.

Романный язык Елены Чижовой очень тяжелый. Постоянно сталкивающиеся метафоры разных оснований. Язык не цельный, а с двойным дном. Высказывается мысль, и тут же есть сомнение в том, что можно ее высказать, да и в том, правдива ли эта мысль. И в стык – театральное описание школьного зала или кабинета. Ощущение, что повествование идет не от лица старшеклассницы, репетирующей шекспировские сцены, а от немного нервного и неуверенного в себе завхоза…

Возможно, я понимаю, что хочет сказать и на что претендует автор. Но я больше никогда – ни-ког-да – не возьму в руки ее книгу, не погружусь в этот мрак неуверенности, неясных страстей, хороших, но неприятных героев, не буду восстанавливать в памяти эту отвратительную эпоху бесконечного падения вниз. Удивительно, что читая эти романы, я не перебил в доме пару чайных сервизов.

февраль 2020 года

Язык автора не всегда был мне понятен. О чем речь. Кто это говорит. Диалоги не выделены, все идет сплошным текстом. Много вопросов было по поводу жизни Учителя. Такую книгу перечитывать не будешь, слишком много личных нарывов начинают вновь открываться.