Текст книги "Разделенные острова. Книга 1. Благими намерениями"

– Свят, свят… – запричитала, пришедшая в себя первой, та самая женщина, что выглядывала в окно, – проходите, проходите, гости… в недобрый час только вы зашли… ой в недобрый….. да поздно уже, на улицу нельзя идти. Солнце село…

Ив лучезарно улыбнулась, не обращая внимания на изумленные взгляды вокруг, и прошла вслед за женщиной к маленькому столику у бара. Девушка, что сидела там, при ее приближении пискнула и быстро убежала на кухню. «Альвы, ей-тить, Бездна, альвы» – шептались вокруг, – «как на тех жеж картинках, в книгах».

Повесив плащ на спинку стула, Ив обернулась, внимательно заглядывая каждому в глаза. Многие не выдерживали, опускали взгляд, отворачивались. Трактирщик подобрал кружку и убрал ее под стойку, бросил тряпицу перед собой и тер теперь ею край выщербленной деревянной столешницы.

– Я слышала о вашей беде, – сказала Ив и голос ее звучал звонко и громко, – Поэтому мы и здесь.

Айвен сдержал удивление, присел за стол, рядом с Ив.

– Вы слышали? – изумилась женщина, – про… этих?..

– Про упырей! – грубо перебил трактирщик, шмякнув тряпкой по столу со всего маху, – Упырей! Трупы, встают из земли, уже две ночи! И сегодня, чует сердце, и сегодня! Дерут скотину! Дома подкапывают! Губят огороды! Старуху того… до смерти испугали, да загрызли! Кладбище все разворотили! Ох и много их…

– Тыща! – вставил низенький мужичок потрясая топориком, – Тыща их, вот, Бездна, не вру!…

– И муж мой… муж мой там… – навзрыд зарыдала какая-то из женщин, – як его в том году похоронили, я по рубахе-то его узнала… муж мой…

И тут заговорили все разом. Женщины заревели, мужчины зашумели и загремели оружием и пивными кружками. Из кухни полился пронзительный плач младенца.

Ив вспорхнула на стол, оказавшись хоть немного выше толпы, ее стройные ножки в мягких коротких сапожках, застучали каблучками по столешнице, требуя тишины. И все послушно притихли, даже младенец унялся.

– Мы пришли помочь вам, – повторила она.

Сельчане недоверчиво уставились на нее, еще совсем ребенка, маленькую, стройную, в элегантном платьице. Этих мгновений замешательства хватило, чтобы она могла продолжить говорить.

– Мы услышали о вашей беде и свернули со своего пути, чтобы помочь вам, – она обвела зал широким жестом и продолжала тише, доверительней, – Конечно, я всего-лишь слабая женщина, но со мной… со мной закаленный альвский воин. Своим мечом он способен одним ударом уложить десяток! Он сражался с… упырями…. в наших родных лесах. Никто не сможет победить его… И он уничтожит всю эту нечисть… за небольшую… плату.

Трактирщик громко хмыкнул. Остальные мужики переглядывались, женщины заламывали руки.

– Оно, конечно, видно, что бравый воин… – кивнул трактирщик, почесывая кустистую бороду, – да денег в селе считай нема… и урожай плохой был в том году… а этот испорчен… да и налоги… в город-то отдавать надо… А вы, высокородная госпожа, явно привыкли к золоту… У нас таких сумм-то… наверное… и… никак…

Ив одарила его самой любезной из возможных улыбок:

– Нет, нет, денег мы и не примем… добрые люди…

– Так… чего же тогда? – засопел, начиная хмуриться трактирщик.

– Просите, просите госпожа, чего желаете, – запричитала хозяйка, чуть ли не цепляясь за подол платья Ив, – избавьте только нас от этих чудовищ, они ж нас всех поумрут… всех до одного…

Трактирщик кашлянул, его жена потупилась и сцепила руки на груди.

– Ничего невозможного я с вас не возьму, – уверила их Ив, – Так уж вышло, что нас ждет длинный путь… а альвы лошадей не держат. Мы избавим вас от монстров. От каждого до последнего. А в замен возьмем у вас одного коня… на время… Вернем его как пойдем обратной дорогой.

– Коня? – хмыкнул трактирщик, – просто коня?

– Только я сама выберу, – добавила Ив, – не строптивого, выносливого… просто коня, да и то… на время.

– И всех перебьете?

– Всех, всех, – подтвердила Ив, спрыгивая со стола и подходя к стойке, – Так что же? Согласны?

– А то! Да, да! Да как можно же, госпожа! Конечно! – послышалось со всех сторон, да и трактирщик кивнул.

– Вот и славно, – Ив подала знак Айвену следовать за ней и направилась к выходу. Пара мужиков спешно отворили засов, новый, явно навешенный лишь пару дней назад и раскрыли перед ними двери.

– Запритесь, – велела Ив, выходя.

Ночь накрыла деревню, за их спинами захлопали ставни. Серебристый, тонкий полумесяц выглянул из-за набежавшей тучки. Звезды мигнули. Позади вновь зашумели голоса. Айвен знал, что стоит ему захотеть и он сможет разобрать каждое сказанное там слово. Его чувства невероятно обострились за этот день.

Сидя там, подле Ив, на лесной поляне, он практиковался весь этот день. Различал голоса птиц на сотни метров вокруг, слышал каждого лесного зверька, каждого жука, мелкую мошку и комара. Он научился различать, отделать один звук от другого и научился заглушать эти звуки, чтобы не слышать.

Ночь показалась ему небывало светлой. Утоптанная улочка под ногами, забор, поленница, брошенные грабли, покосившееся пугало, наряженное в застиранную, цветастую юбку. Они прошли по деревне и остановились у оградки кладбища. Земля была вздыблена и разворочена, редкие деревца вырваны с корнями, часть забора обвалилась, старые каменные плиты расколоты, новые по большей части повалены.

Кладбище походило на вспаханное поле.

Ив присела на узкую жердь забора, беспечно болтая ногами и поглядывая по сторонам:

– Сейчас начнется…

И, словно все ожидало лишь ее команды, земля зашевелилась, влажные комья покатили с насыпей, камни застучали, деревянные гробы затрещали, разламываясь и из под земли полезли они. Айвен, выхватывая меч, скакнул вперед, заслоняя собой Ив. А они уже надвигались плотным рядом. Именно такие, каких он помнил. Истлевшие, полуразложившиеся, с лоскутами серой кожи, свисавшими с облезлых черепов, с запавшими глазами, или совсем без них, и с длинными, белыми зубами.

На секунду он дрогнул, почувствовал себя вновь маленьким, испуганным ребенком, но в следующий миг уже рубил мечом. Годами тренированное тело сделало все само. Выпад, удар, разворот, снова удар, в сторону, полукруг, удар, удар.

Он снес голову ближайшему, и та отлетела, раскололась, стукнувшись о камень, как переспелый фрукт, брызнула зловонная сероватая жижа. Проткнул грудину второму, ногой отпихнул третьего, рубанул четвертого наискось, а пятого разрубил напополам в районе талии. Нижняя его половина осела на землю, но верхняя продолжая жить, вцепилась ему в ногу и повисла, замедляя движения. Зубы вонзились в сапог.

Айвен попытался стряхнуть его – не тут то было. Ударил навершием меча по голове, чувствуя как руки другого схватили его за плечи. Их было много. Очень много. Слишком много. Они повисли на его ногах и руках. Он бил их мечом, вился в их хватке… Еще секунда и они повалят его на землю, разорвут в клочья, вопьются в него клыками.

Он уже падал, они опрокидывали его, и, падая, он увидел Ив, все еще сидящую на заборе и беззаботно болтавшую ножками. Поймал взгляд ее аметистовых глаз.

– Ну… хватит, – тихо сказала она и повела плечами, а затем спрыгнула.

И не успели еще ее сапожки коснутся взрытой земли, как он почувствовал, что пальцы, вцепившиеся в его плоть ослабли, челюсти, рвущие его куртку разомкнулись, руки, держащие его, разнялись… Он был свободен.

А они все лежали. Мертвые.

Айвен пошатнулся, поднимаясь, стряхивая с себя лоскуты истлевшей одежды, кожи и внутренностей. Разило мерзко.

– Я хотела посмотреть, – просто улыбнулась она и зашагала назад к трактиру.

Их встретили встревоженные взгляды, испуганные, но полные надежды. Двери трактира распахнулись, женщины завизжали, увидев Айвена, заляпанного тухлой плотью, кто-то грузно опустился на скамью, лишившись чувств.

– Все кончено, – гордо объявила Ив, – сожгите все останки как можно скорее. Вы в безопасности отныне. Можете расходиться по домам.

Но по домам никто не спешил. Несколько молодых мужичков покрепче, взявшись за оружие, шмыгнули в ночь, за порог. За ними еще несколько. И скоро с кладбища послышались крики:

– Выходите! Выходите! Все-все того! Померли!

Толпа повалила из трактира, с криками, с причитаниями.

– Сожгите все, – велела им в догонку Ив и обернулась к трактирщику.

– Ну дык, – кивнул тот, откладывая в сторону свою тряпку, – Уговор есть уговор… милостивая госпожа. Следуйте, стало быть, выбирайте конягу…

Вышли во двор. Деревня кипела, кто-то уже нес дрова, кто-то колол щепу для растопки, кто-то требовал масла и вилы, кто-то тащил из дома не потухшие угли, кто-то даже ретиво сдирал сухую солому с собственной крыши. Ив прошла в сарай за хозяином, а Айвен остановился у коновязи и корыта с водой.

Сняв куртку, встряхнул и повесил ее на колышек, прислонил ножны с мечом к корыту, стянул рубаху и окунул руки по локти в воду. Вода была прохладной. Он погрузил в нее разгоряченное лицо, полил на шею, где ели заметным уже следом красовались две ранки от укуса. Обтер грудь, избавляясь от мерзкого запаха мертвичины. Вода была прохладной, совсем как ее руки в тот самый миг, когда она впервые коснулась его и прошептала «теперь я твоя госпожа»…

Айвен застегивал куртку, когда она вернулась, ведя под уздцы длинноногую, красивую кобылу серой масти в яблоках, с белой звездой на морде и длинной черной гривой. Хозяин, следовавший чуть позади, был и горд, и раздосадован. Ив забирала его лучшую кобылу.

– Так ведь… стало быть… вернете? – спрашивал он, видно уже не в первый раз.

– Конечно, – уверила его Ив, похлопывая лошадь по шее, проверяя хорошо ли она оседлана, потуже застегивая подпругу.

Она делала все сноровисто, хотя альвы, конечно же, не держали лошадей. Айвен видел лошадей раньше, издали, но сам никогда не ездил верхом. В густом лесу не сподручно скакать на лошади. Он вынес их дорожный мешок из трактира, закинул его за седло, привязал ремнем. Ив ласково обнимала лошадь за крутую шею, что-то шептала ей, почти касаясь губами бархатного носа.

– До свидания, – бросила она трактирщику и повела лошадь прочь, на дорогу, – Идем, Ночка, хорошая девочка…

В деревне полыхал огромный костер.

Когда они отошли достаточно далеко, Ив остановилась, обернулась на видневшиеся домишки, подсвеченные красным заревом.

– Хорошее место, я тут бывала…

Она придержала лошадь, взглядом показывая, что ожидает, пока Айвен сядет верхом. Нельзя сказать, что вышло это у него ловко и быстро, но он устроился в седле, взял кинутые ему поводья. Ив же вспорхнула на лошадь как птичка. Секунду назад она была на земле и вот уже так близко, в его руках. Ее волосы на миг, взметнувшись, коснулись его шеи. Ив села на лошадь боком, прижавшись плечом к его груди. Опустив голову, Айвен, глядя на нее сверху вниз, увидел как она чуть покраснела. Пытаясь скрыть смущение, Ив теребила складки юбки, а он, взявшись за поводья, легко тронул лошадиные бока.

Ночка бодро посеменила вперед по дороге.

Она бывала тут. Вспомнил Айвен. Что делала она тут, в этой деревне?

Одним лишь словом, небрежным жестом, она вернула всех этих упырей к смерти… Она ли вернула их к жизни? Зачем? Ради лошади?

– Не красиво было бы просто украсть у них лошадь, – проговорила Ив, отвечая его мыслям, – а так они еще и благодарны…

Она помолчала.

– Да, я часто тут бывала. Удивительно… сколько пустых получилось в итоге… я думала меньше… да кто… считает.

Снова задумалась.

– Не люблю слово «упырь»… они просто пустые… оболочки… без воли… без мыслей… послушные и покорные… Восстают и упокаиваются по приказу, пока совсем не обратятся в прах…

И она замолчала. Лошадь мерно цокала копытами по пропыленной дороге, справа и слева простирались распаханные поля, звезды подмигивали с темного неба и тощий серп месяца иногда выглядывал из облаков. Он чувствовал как бьется ее сердце. Она была жива. Как и он.

***

Несколько дней неспешно ехали на запад. Глухие места сменились многочисленными полями посевов и деревушками. Дорога стала утоптанней и ветвилась как старое дерево. Встречались повозки и пешие путники, реже верховые. Айвен прятал альвские уши под капюшоном. Они не останавливались на постоялых дворах, часто миновали деревни ночью.

Днем Ив спала у него на руках, плотно завернувшись в полы плаща и покачиваясь в седле, либо останавливалась на лесных полянах. Она собирала цветы и травы, складывала их на просушку между листами альбома, готовила порошки и масла, рисовала тушью и делала какие-то записи.

А еще она учила его. Все чувства Айвена обострились до предела на вторую ночь пути. Он слышал каждый шорох, каждый мягкий шаг ночного охотника, взмах крыла летучей мыши на километры вокруг. Он видел в темноте, словно днем. Чуял запахи жилья, людей и животных. Но она научила его большему.

Научила его ощущать саму жизнь, не полагаясь на слух, зрение или чутье. Он мог закрыть глаза, заткнуть уши, но все еще видеть и слышать. Он словно находился в центре огромной паутины, оплетавшей все вокруг, он чувствовал соки текущие в ветвях дерева, чувствовал насекомых, как маленькие светящиеся капли росы в этой паутине, чувствовал каждого зверя и птицу. Все вокруг играло совсем иными красками, он чуял саму жизнь. Ив улыбалась:

– Ты станешь сильнее, быстрее, ловчее, – говорила она, наблюдая за тем, как Айвен тренируется с мечом, выписывая пируэты по поляне. И он чувствовал это.

Уже несколько суток он не спал, не ел и не пил… и не ощущал усталости от дороги. Ив же спала почти весь день, пробуждаясь на закате и вновь засыпая стоило ей вскочить в седло, когда они в районе полудня покидали свою очередную лесную стоянку. Он не спрашивал почему. Он никогда ее не спрашивал ни о чем. Она лишь однажды сказала, широко зевая и прижимаясь щекой к его груди:

– Чем дальше от дома, тем больше сил мне нужно, чтобы держать их там… я так устала…

Засыпала она почти мгновенно.

Ночами она была молчалива, задумчиво глядела вдаль или в звездное небо. К утру, разбивая стоянку, необычайно весела. Она любила смотреть как восходит солнце, как ночная темнота отступает, покрываясь золотистым сиянием. Любила слушать как просыпаются и спешат искать пищу живые создания, могла сидеть и смотреть как раскрывает навстречу солнцу лепестки пробуждающийся цветок. Она рисовала тушью и красками в небольшом альбоме с резным переплетом из прочной древесной коры. Любила сама расседлывать Ночку, седло было слишком высоко, и она позволяла Айвену помочь себе. Она искала самые чистые лесные ручьи, чтобы напоить лошадь, часами расчесывала ей гриву и заплетала хвост в косы, обтирала росой и накрывала собственным плащом зябкими утрами. Ночка слушала ее беспрекословно, следовала по пятам без привязи и уздечки.

Все животные любили Ив. Без страха выходили к ним на стоянках, ели с ее рук ягоды и фрукты, позволяли ей гладить себя.

Когда Айвен тренировался с мечом, она доставала флейту и играла, придавая новый ритм его движениям. Будто гипнотизируя его звуками музыками, она заставляла его ускоряться, замирать, двигаться в такт. Ее мелодии будто раскрывали для него ранее недоступные пределы мастерства, он повиновался ей, разучивал новые финты и выпады, совершал казалось бы невозможные маневры.

И она улыбалась.

***

Ехали на запад. Путники, встречающиеся им на пути, были хмуры и печальны. И Айвен знал почему. Проезжая засеянными полями, он видел пожухлые колосья, почерневшие и засохшие – урожай погибал. И Айвен чуял почему. Он чуял запахи мертвой плоти под землей, запахи тлена и разложения, отравляющие почву, стремящиеся к поверхности яды.

Он не спрашивал ее, но знал – это делала Ив. Почему? Зачем? Ответила бы она, если б он спросил?

В те редкие моменты, когда они въезжали в селения днем, она просыпалась. Была весела и внимательна к людям. Входя в село, каким бы маленьким оно ни было, пусть всего пара покосившихся, ветхих домов, она всегда спрыгивала с коня, скидывала плащ, тщательно отряхивала подол от дорожной пыли, поправляла волосы и вступала в деревню во всем своем блеске. Айвен же не снимал капюшона на людях. Он не знал за кого их принимали. За колдунов, эксцентричных особ королевского двора, бродячих циркачей или торговцев. Но люди всегда очень тонко улавливали, что именно Ив была госпожой. На Айвена обращали внимания не более чем на слугу или охранника.

На постоялых дворах и у местных хозяек Ив покупала морковь и яблоки для Ночки, раздавала сельчанам порошки и настойки от зубной боли, живота, ожогов, царапин. Селянок одаривала ароматными маслами, запечатанными в бутылочки из просмоленной древесины, детишек угощала засахаренными ягодами.

Первыми, конечно, их всегда встречали трактирщики да их жены. Любой путник для них, даже самый необычный – возможность разжиться монетами. Ив, без сомнений, привлекала всеобщее внимание. Сельчанки бросали работу и выходили во дворы, поглазеть на нее, шептались, кто постарше хмурил брови, помладше с завистью закусывали губы. Ив всегда действовала мягко, спрашивала овощей и фруктов на продажу, овса не просила, да и кто бы его продал при мертвых полях? Платила щедро и не торговалась, да как бы невзначай говорила:

– Вижу, спина у вас болит, добрый хозяин, позвольте помочь… Есть у меня мазь одна, чудесная… Примите в подарок…

От последних слов скупые трактирщики таяли, принимали из рук Ив порошки и припарки, внимательно выслушивали ее советы к применению, кланялись да благодарили. Уважал сельский люд безгранично травниц, да ворожей. А вслед за трактирщиком тянулась его жена за мазью от ссадин для детишек, да за питьем от мигреней. Ив улыбалась, раздавала травы, чутко выслушивала жалобы, а под конец, как фокусник извлекала из складок своего платья флакончики с духами и маслами. Сладкие ароматы разлетались по ветру и тут уже все молодухи да старухи стекались к ней, окружая плотным кольцом. Охали, ахали, просили разрешения коснуться ажурного кружева на подоле ее платья.

Деревни покидали они под общие восторги и чуть ли ни рукоплескания. Детишки махали им вслед, собаки, виляя хвостами, бежали за лошадью. Мужики кланялись, а женщины пытались исполнять реверансы. На время их прибытия деревня оживала, словно на праздник, а дальше…

А дальше снова шли мертвые поля, пожухлая, почерневшая пшеница и смрад мертвечины, что бил Айвену в нос. Как люди его не ощущали?

Ив ничего не объясняла.

***

На четвертую ночь они подъезжали к Столице. Шпили и красные черепичные крыши виделись из-за высокой стены серого камня с рядами узких бойниц. Ив тихонько тронула Ночку за шею и та свернула с главной дороги, мимо высоких, двустворчатых главных ворот, и зашагала вокруг города. В поле весело вился костер, освещая несколько пестрых шатров. То ли артисты, то ли какой-то купец предпочел расположиться за городом. До них долетали звуки музыки и голоса, но они проследовали мимо, к маленькой западной заставе.

Тут не было ни больших ворот, ни каменного моста. Насыпь, несколько полусгнивших рогатин, дверь в стене, в которую едва ли могла пройти лошадь, да заспанный одинокий стражник, клевавший носом на трехногом, кривом табурете.

При их приближении страж встрепенулся, сдвинул на затылок съехавший было на глаза шлем, пробормотал что-то про нерадивых путников и нелегкую, да кривоногих коней, что несут мимо главных ворот. Ив, конечно, слышала, но не рассердилась, соскользнула с седла, скинула капюшон, тряхнула серебром волос.

– Прошу простить нас, – пропела она, – да нам в эти ворота быстрее будет…

Стражник, разинув рот, загремел ключами, отпирая для них ворота.

– За беспокойство, – улыбнулась Ив, вкладывая в его мозолистую лапищу несколько блестящих монет.

И они вошли, сопровождаемые его поклонами.

За воротами они сразу же оказались зажатыми между облезлыми боками, прижавшихся друг к другу домов. В неглубокой канаве справа что-то хлюпало, пахло отходами, мочой и мокрыми тряпками. Протиснулись мимо домов и ступили на более широкую, кривую улочку. Уже совсем стемнело. Из-за угла на дорогу падал, подрагивая, тусклый свет фонаря, доносилась нестройная музыка и пьяный говор. Осмотрительно ступая по разбитой мостовой, Ив направилась прямо туда.

«Кружка» – гласила вывеска с отколотыми краями и ниже, неровными буквами дописано: «спать, еда». Двери распахнуты настежь, на ступеньках караулил путников мальчишка – слуга, ковыряясь пальцем в носу. Он был так увлечен этим занятием, что не замечал их, пока Ив буквально ни наступила на него.

– Госпожа! Го-господин, – вскочил мальчишка, худой, чумазый подросток с оттопыренными ушами, – Чего… эмм… изволите?

– Комнату и место для лошади, – строго сказала ему Ив, но тут же смягчилась, – Хорошее место для лошади, – и показала ему монетку.

Парнишка расцвел, забубнил что-то невнятное, замахал руками, приглашая идти за собой, соскочил с крыльца, на ходу вытирая ладошки об полы рубахи, и повел их на задний двор. Тут, под навесом, было привязано несколько кляч, сонно переступающих с ноги на ногу. Парнишка придирчиво осмотрел навес, покосился на Ив и принялся отпирать двери сарая.

В сарае оказалось на удивление чисто, пахло свежим сеном, видно хозяин не часто пускал сюда лошадей. Ив повела Ночку в стойло, та сделала пару шагов, всхрапнула испуганно и остановилась. На полу, в куче сена, спала девушка, прижимая к груди сверток. Молодая, круглолицая и курносая, с россыпью веснушек, с грязными волосами, заплетенными в растрепавшуюся косу и повязанную рваным платком. Она была одета в какое-то тряпье, босая, ноги по колено в засохшей уже грязи, на лбу свежая ссадина.

Мальчишка-слуга, шедший вслед за Ив, взвился, увидев бродяжку, подскочил к ней, затряс за плечо. Девушка вскрикнула, просыпаясь, сжалась в комок, закрывая сверток своим телом, и тут Айвен увидел в кульке из грязных тряпок младенца, совсем кроху.

– Щас хозяину все расскажу, – тыча в бродяжку пальцем шипел служка.

– Пожалуйста, пожалуйста, – заревела девушка, вставая на колени, – нам идти некуда…

– Пошла… пшш, пшшш… отсюда, – парнишка потянулся за метлой, что стояла в углу сарая и уже собирался пустить ее в ход, но Ив остановила его легким движением руки и блеском монетки. Уронив метлу, парень обеими руками схватился за деньги.

– Я заплатила за это стойло, оно мое на эту ночь. Пусть остается…

– Как угодно, как угодно, госпожа… да вот… хозяину не понравится…

– А мы ему не скажем, – уверила его Ив, – Иди… приготовь комнату и горячей еды! И пусть хозяин нас ждет, я рассчитаюсь сразу, нам рано утром выезжать…

– Все сделаю, все сделаю…

И он бросился вон, зацепился дырявым башмаком за порог, чуть не упал, замахал руками в воздухе, но все же побежал дальше.

Бродяжка, не веря своему счастью, забилась в угол, из ее волос торчала солома. Ив завела Ночку и принялась неспешно ее расседлывать, нарочито не обращая на девушку никакого внимания. Та, как мелкий испуганный зверек, присматривалась, принюхивалась, вздрагивала от каждого резкого движения. Айвен снял их дорожный мешок и поставил его на пороге сарайчика, помог Ив снять седло и водрузил его на покосившиеся козлы. А затем что-то будто мягко подтолкнуло его к выходу. Ив хотела чтобы он ушел.

Оставшись наедине с девушкой, Ив продолжала заниматься Ночкой, гладила лошадь по бокам, чесала шею. Она ждала. Наконец, бродяжка, пришла в себя, поднялась на ноги, поклонилась.

– Спасибо, госпожа…

– Как тебя зовут? – спросила Ив, продолжая почесывать лошадь.

– Танита, госпожа…

– А это? – Ив заглянула в кулек из тряпья.

– А это Альма, госпожа… моя дочка… моя девочка…

– Очень красивый ребенок… – задумчиво улыбнулась Ив, – садись же, ты явно устала… ты была в пути?

– Почти семь дней, госпожа… мы… мы шли с юга… семь дней… в Столицу… искать работу… место… любое место… но… но… никто не берет… с малышкой не хотят… Я хорошо работаю. Я могу штопать, стирать, мыть и убирать, подавать на стол! Меня всему-всему учили, госпожа…

Она затараторила что-то еще про свои умения, слишком быстро, несвязно. Ребенок на ее руках, видно, чувствуя волнение матери, проснулся и недовольно закряхтел, готовый расплакаться. Танита закачала ее, засюсюкала, успокаивая.

В этот момент в дверях появился Айвен с плошкой в руках, от которой поднимался пар с запахом разваренной репы и куриного бульона. Ив уж точно не ела обычной пищи, и когда она потребовала еды Айвен уже знал для кого она. Он поставил миску на порог и снова скрылся из виду. Ив переставила миску поближе к девушке.

– Ешь, – просто велела она.

Уговаривать не пришлось.

Бродяжка набросилась на варево с невероятной жадностью, за минуту очистив всю миску не смотря на то, что орудовать ей приходилось одной рукой и без ложки.

– Спасибо, спасибо добрая госпожа, – капли жидкой куриной похлебки лоснили ее щеки и подбородок.

Она порозовела и стала очень хорошенькой, не смотря на всю грязь и тряпье, в которое была облачена.

– А что отец ребенка? – спросила Ив тем временем.

Танита мотнула головой, насупилась:

– Умер, нет его… нет и все…

– А другая родня, твои мать? Отец? Сестры и братья?

– Никого нет… одни мы остались… Я да Альма, госпожа, никого у нас нет…

На глазах ее выступили крупные слезы, она попыталась утереть из кулачком, да лишь размазала грязь по щекам.

– Ты хорошая девушка, – мягко проговорила Ив, снимая с себя плащ и накидывая его на плечи бродяжки, – Я, возможно, смогу тебе помочь… А сейчас, отдыхай…. поговорим утром…

– О, госпожа, – всхлипнула бродяжка и дальше разревелась так, что была уже не в силах вымолвить ни слова.

Ив вышла из сарая во двор. Айвен ожидал ее. Конечно, он слышал все, о чем они говорили, и он молчал.

Бок о бок они вошли в таверну через боковую дверь, прямо с заднего двора. Их обдало сильными запахами кислого пива и лука. Изрядно пьяные посетители, в основном деревенские мужики, пришедшие из соседних сел пешком в город, шумели и спорили так громко и увлеченно, что даже появление Ив осталось практически незамеченным. На лестнице, ведущей на второй этаж, в комнаты, их поджидал принарядившийся хозяин. Видно прослышав о щедрости гостей, он нацепил свой самый чистый фартук, поверх линялой рубахи с заплатами на локтях, и даже попытался пригладить рукой торчащие во все стороны пучки волос на его лысеющей голове. Вид Ив, в ее кружевном платье и маленьких сапожках с каблучками, настолько превзошел его представления о щедром клиенте, что он потерял дар речи. Жестами пригласил их пройти за собой, отворил дверь комнатушки и даже попытался встать так, чтобы масляное пятно на стене меньше бросалось в глаза.

Комнатой оказалась самая обычная чердачная каморка, со скошенным потолком, где не везде мог бы встать в полный рост взрослый мужчина, и круглым окошком без стекла, закрываемым при самом сильном ветре старой деревянной крышкой от ведра, по прихоти судьбы точно подходящей по размеру. Сейчас эта крышка стояла, прислоненная к стене, в углу. Свет звезд не выгодно подчеркивал скудное убранство. Койка с тонким, колючим, лежалым матрацем слева, табурет справа, у двери ведро, вот и все.

Ив не повела и бровью, развернулась на каблучках к хозяину и высыпала ему в руки пригоршню монет.

– Соседние комнаты, как я подозреваю, пусты? – спросила она, хоть Айвен знал, она прекрасно слышит все, что творилось в соседних комнатах, вплоть до крысиной возни и пауков, перебирающих лапками в своих паутинах.

– Да, госпожа, – от вида денег к трактирщику вернулся дар речи.

– Не сдавайте их на сегодняшнюю ночь… и не беспокойте нас, пожалуйста… Мы бы хотели остаться одни.

Хозяин посмотрел на нее, на Айвена, осклабился как юнец, закивал и шмыгнул вон.

– Ну и хорошо, – Ив потянулась, осматривая комнату, в этот раз не скрывая брезгливости.

Айвен снял плащ и положил его на табурет, наблюдая, как она подходит к окну и высовывается из него, осматривая ночной город.

С высоты чердачного этажа им открывалось не много. Покатые крыши и узкие улочки близлежащего района, затопленные темнотой, чуть дальше ярким пятном горела главная площадь, над которой в небо впивался острый шпиль собора. Левее, на склоне холма, окруженного вторым кольцом стен, начинался квартал аристократии и на самой вершине красовался башенками замок из серого кирпича, с маленькими балкончиками, обвитыми плющом.

Ив вдохнула ночной воздух и отвернулась.

– Тут ужасно, – заключила она и стремительно направилась к двери.

Айвен выскочил следом, но тут же остановился, чуть не столкнувшись с ней. Они встали на широком внутреннем балконе, расположенном прямо над стойкой. Под ними, за перилами, открывался весь зал, полный посетителей, как на ладони. Но стоя тут, у стены, их совсем не было видно снизу. Ив прислонилась спиной к потертым, изъеденным обоям и прислушалась к разговорам внизу.

Сегодня трактир был полон встревоженных крестьян, собравшихся со всех окрестных сел, дабы залить горе дешевым пивом. Кто-то угрюмо молчал, глядя в свою кружку, но большинство горячо сетовали на судьбу и спорили о причинах неурожая.

– Все, все поле померло, будто солью посыпали! – стуча по столу кулаком, доказывал один, – солью посыпали!

– Да какая соль, – отмахивался второй, – окрест ни одного живого колоса не осталось. Так чу, все поля посыпали? Жук это.

– Да кто видел жука твоего, – фыркал еще один, помоложе, – вот старуха мать моя говорит – порча это, а уж она-то де в этих делах знает!

– Как детей в подоле носить она знает, Бездна ее подери!

– Так, что де, не помрем, – уверял кто-то, – скотина-то живая, не пала…

– Да ты кто такой? Умник? Башмачник ты, вот кто ты такой, рассуждает про скотину. А чем скотину энту кормить всю зиму?

– Цены-то на хлеб какие будут, – вступил трактирщик, Айвен слышал как звякают в его руках монеты, которые он кидал в ящичек под стойкой.

– Так может и не поднимут, – не унимался башмачник, – служка при храме говорил, у них там, в погребах храмовых, припасено на черный день…

– Как жеж, держи карман шире, уже отсыпали, – хмыкнул трактирщик, – эти храмовые, во главе с Огюстом лишь за подати пекутся, да за личные виноградники его святотейшего….

– Так они это… почахли, – неуверенно вставил башмачник.

– Почахли? – переспросил молодой парень, – аж если и сады при храме почахли говорю вам – порча это!

– Почахли, совсем почахли, – закивал башмачник, – мне еще сегодня утром служка говорил. Я ему де сандали энти починял, а он рассказывал. Погибли и виноград погиб…

– Ха, не будет Огюсту винца за этот год… – хмыкнул трактирщик.

– Так и пива поди не будет без зерна, – осек его злорадство тот, что рассказывал про соль.

– Ну так пейте, пока есть! – заявил трактирщик.

– Да ты небось уже надвое разбавляешь, – заплетающимся языком заявил тот, кто ссылался на жуков и дальше понесся спор о пиве, чуть не вылившийся в драку.

В итоге, знатока жуков и башмачника, вступившегося за него, вытолкали за двери и те, поддерживая друг-друга и рассуждая о пиве, башмаках и жуках двинулись куда-то вглубь квартала, оббивая плечами и боками все встречные углы. Ив отделилась от стены и скользнула назад в комнату. Снова подошла к окну, выглянула и одним ловким движением оказалась снаружи, уже на крыше.