Текст книги "Выбор пути. Роман"

Тогда арестовывали главным образом носителей ромбов, расправлялись с теми, кто имел какое-либо отношение к Ягоде и его ближайшему окружению. Шептались, что всех арестованных расстреляли в Дмитрове чуть ли не на следующую ночь. Так праздничные торжества слились с ужасом. Каждый думал – хорошо, что не меня. И Голицын тоже так думал. Он же – князь и на канале работал.

– Князь Сергей Голицын уцелел для того, чтобы нам оставить свои мемуары. Спасибо ему.

– Да, сестра, ты права. Спасибо ему большое за интересную, правдивую информацию. Он сказал, что многих тогда наградили орденами, выдали специальные памятные значки и премии. Орденоносцев было видно со спины. Стояла жара, все ходили в рубашках, а награждённые томились в пиджаках. Гордились.

– Тогда награды ценили. Не то, что сейчас, – Аня хмыкнула.

– Сейчас тоже ценят. Просто награды не имеют никакого значения, пока люди их не имеют, – Павел улыбнулся. – А кому-то они не нужны, как зекам, которые жаждали массового освобождения. Так было на Беломорканале в финале строительства. На нашем канале освободили только тех, у кого кончился срок. За ударную работу никому сроков не сбросили и дополнительных зачетов не дали, потому что канал ещё не был готов полностью. Хотя первый пароход и провели через все шлюзы, но оставалась ещё незавершённой постройка второстепенных сооружений, отделка задних, невидимых с канала стен зданий, посадка деревьев вдоль его берегов.

Канал передали Наркомату водного транспорта. Всех строителей канала разделили на овец и на козлов-отпущения. Овцы остались на эксплуатации канала, а козлы-отпущения, то есть бывшие заключенные, поехали строить другие гидроузлы – в Рыбинск, в Углич, в Куйбышев.

Бюро наблюдений, в котором служил Голицын, оставалось. Ведь сооружения и впредь будут давать осадки, трещины, протекать. Угинчус вызвал князя к себе и спросил, хочет ли тот оставаться в Дмитрове.

– Конечно, хочу! Остаюсь! – обрадовался Голицын. – Тут мои родители живут, Москва недалеко и казенную квартиру дадут.

Так князь Голицын осел в Дмитрове, женился, родил сына, закончил литературные курсы, написал свою книгу воспоминаний, которая помогла нам с тобой погрузиться в канал с головой.

– Прекрасное завершение истории про князя. Можно расслабиться и передохнуть от избытка информации, мой говорливый братец.

– Аннушка, огорчу тебя, – Павел улыбнулся. – Это ещё не финал нашей саги о канале. Я тебе ещё о перековке рассказать должен.

– Пашка, давай перековку после остановки начнём, – предложила Аня тоном не требующим возражения. – Посидим на лавочке, посмотрим на солнышко.

– Согласен, госпожа Лев. Посидим, помолчим…

– Послушаем тишину, – Аня присела на лавочку, подставила лицо солнцу, закрыла глаза.

Икша шлюз №5

Павел сидел рядом, смотрел за полётом стрекоз над водой и думал о том, что Аня – зачарованная принцесса, которую он должен расколдовать. Для этого ему нужно найти какое-то снадобье или траву. Траву проще. Вон какое разнотравье вокруг. Любая трава подойдёт. Или не любая? Улыбнулся, посмотрел на Аню, вспомнил слова из недописанной песни, которую начал писать по просьбе жены Сони, да так и не завершил. А песня хорошая, могла бы получиться:

 
Полынь-трава горчит от горя и обид.
Найди её, найди, Любовь свою спаси…
Есть белая трава. Есть добрые слова.
Скажи их, милый друг, пройдёт любой недуг…
 

– О чём думаешь, брат? – спросила Аня, открыв глаза. – Ты на меня так пристально смотрел, что я испугалась, приворожишь…

– Тебя? – Павел покачал головой. – Даже пытаться не буду. Бесполезное занятие.

– А ты попробуй, – Аня закрыла глаза.

– Я тебе лучше про перековку расскажу.

– Ох, Пашка, Пашка, неугомонный ты мой. Ладно. Рассказывай, я буду слушать и на небо смотреть. Небо сегодня безоблачное, синее, бездонное.

– Небушко бездонное, а у канала дно есть. Трапециевидной формы оно для судоходства очень подходящее. Сконструирован наш канал замечательно. И люди здесь прекрасные трудились. Канал был одной из главных строек второй пятилетки. Помимо основных технических задач перед руководством канала стояла цель: перевоспитание оступившихся граждан или перековка. Цель высокая, но недостижимая, потому что главной мыслью заключённых было обретение свободы любой ценой и по возможности досрочно. Ради этого они готовы были и «перековаться», – Павел заговорил с воодушевлением, как заправский лектор.

Перековка

– Перековку придумал Семён Фирин. Он часто бывал в бараках, разговаривал с зеками блатным языком, знал блатные песни и был у бывших воров весьма популярен. Он разбирался в искусстве, хаживал в московские театры, бывал у Максима Горького и вместе с двумя-тремя чекистами приударял за невесткой писателя Надеждой Алексеевной.

Фирин руководил всей культурно-воспитательный работой и мог перевести под своё крыло любого зека. Особо он благоволил к осуждённым по статье 35 УК РСФСР – рецидивистам «тридцатипятникам». Но его попытки дать им профессии, в том числе шофёров, закончились неудачей. Тридцатипятники думали о машине, как о возможности вырваться на волю, больше их ничего не интересовало.

Важным звеном перековки Фирин считал пропаганду, поэтому собрал вокруг себя творческую элиту из находящихся в заключении профессионалов. Он понимал, что Москва недалеко, и сюда всегда может заглянуть кто-то из высокого руководства. В Дмитлаге был создан свой театр, духовой оркестр и оркестр народных инструментов. В течение недели проходили конкурсы художественной самодеятельности. В жюри были известные композиторы Шостакович и Кобалевский.

После одного из таких конкурсов Шостакович написал:

«Я просмотрел работы каналоармейцев Дмитлага. Все они стоят на хорошем уровне. Некоторые лучше, некоторые хуже. Хочется сказать руководителям художественной самодеятельности, чтобы они больше выявляли композиторов среди каналоармейцев. Среди прослушанного мною, есть много нового, свежего. Много хорошего тона в обработках товарища Розанова. Прекрасный напев для балалайки товарища Стручко. «Ветер» Шевченко прямо говорит о большом даровании автора. А самое главное – работать и учиться.

Дмитрий Шостакович.»

Художники центральной мастерской Дмитлага помогали художникам-любителям на всей трассе канала, готовили лозунги, плакаты, стенгазеты. Их ежемесячная продукция исчислялась тысячами копий, которые развешивались на участках стройки, в клубах и столовых. Художники участвовали в выставках, проводимых в Дмитлаге и в Москве, иллюстрировали газеты и журналы.

В Дмитлаге, в городке исправительно-трудовых работ – ИТР жил и работал художник-карикатурист Михаил Черемных. Он печатался в журнале «Крокодил», иллюстрировал русскую классику, выполнял театральные декорации. В 1934 году Московский комитет партии откомандировал его в Дмитлаг вместе с фотокорреспондентом Вадимом Ковригиным, которого назначили на должность редактора газеты строительства. В Дмитрове их никто не встретил. Пришлось до места назначения ехать на телеге. Ночное путешествие было сумрачно-зловещим. Мистики добавил колокольный звон…

– Пашка, ты мне фильм ужасов пересказываешь что ли? – Аня с удивление на него посмотрела.

– Нет, сестра, – Павел взял её за руку. – Я тебе реальные истории рассказываю. Дмитров тогда был маленьким, деревянным. Полумрак, серые одноэтажные домики, дорог нет. Единственная достопримечательность – Борисоглебский монастырь шестнадцатого века. Там-то и звонили в колокола. Наши герои приехали в Дмитлаг по поручению партии, но их никто не встретил. Хорошо что угрюмый возница предложил свои услуги.

Телега у него старая, скрипучая, вокруг темень, грязь… и колокольный звон. Друзья насторожились, было во всём происходящем что-то зловещее. Им подумалось, что колокола оплакивают кого-то или предвещают беду. Не знали они, что тогда колокола звонили в последний раз. Монастырь в скором времени закрыли, монахов разогнали, в кельях и соборе разместили краеведческий музей.

– Хорошо, что не конюшню или свинарник, – Аня вздохнула.

– Согласен. Перегибов тогда было много. Сейчас их, к счастью, исправляют, храмы восстанавливают, к духовности люди возвращаются. Но мы о прошлом. Итак, в Дмитрове по воскресеньям устраивали базары. Съезжались на них сотни подвод. В изобилии и баснословно дёшево продавались мясо, птица, яйца, молочные продукты, картошка, овощи. Но такое «благоденствие» показалось властям мелкобуржуазным, никак не соответствующим строительству социализма. Было издано постановление: базары запретить! Легкие кавалеристы устраивали на дорогах, ведущих к Дмитрову, засады, продукты у мужиков отбирали. Базарная площадь опустела. Теперь, чтобы продать продукты вольнонаёмным, которые жили в городке ИТР, мужики пробирались в Дмитров пешком и потихоньку.

– Это достойно строителей социализма, – Аня хмыкнула. – Тебе не кажется, брат, что сейчас происходит нечто похожее? С базара продавцов прогоняют, подсобные хозяйства держать запрещают…

– Точно, – Павел обрадовался. – А я думаю, почему у меня такое странное ощущение, словно тема мне хорошо знакома. И образцовый городок ИТР, сделанный напоказ для высоких гостей, и низкопоклонство.

– Всё, что было, то и теперь есть, – Аня улыбнулась. – Что там в городке особенного было, брат?

– Там всё было по высшему разряду. Двухэтажная столовая для вольнонаёмных радовала глаз. На втором этаже – шикарный зал. На столах белоснежные скатерти, много цветов. Служащие – все заключённые, в белоснежных халатах. Неплохой оркестр из заключённых играл по вечерам. вальсы, фокстроты, марши. Кругом была идеальная чистота. Дорожки посыпаны песком, на клумбах цветы.

Когда приехавшие на телеге художники увидели эту красоту, им стало легче. Страшилки Николая Васильевича Гоголя отменяются. На первом этаже столовой идёт репетиция к первомайскому празднику, готовятся к выступлению агитбригады, играет музыка, поются дозволенные частушки на тему канала.

Команда Черемных сразу захотела взяться за работу. Но на заседание их не пустили, «засекречено». Тогда Черемных по своей инициативе сделал плакат и назвал его «Окно перековки номер один»: «Чтобы Волге была расчищена к Москве дорога, надо работать упорно и много».

Плакат оценили и сразу же распространили его по всей трассе канала. Потом появились призывы: «Даёшь Сталинский канал Москва-Волга в срок!», «Планы второй пятилетки – досрочно!»

– Молодцы какие. Зарплату отрабатывали, наверное.

– Нет. Они были энтузиастами своего дела, и от зарплаты отказались. Сказали, что приехали в Дмитлаг на общественных началах.

– Но когда услышали колокольный звон и увидели ночной город, струхнули, – подсказала Аня.

– Было дело, но об этом историки не пишут, – Павел рассмеялся. Аня ему нравилась своей непосредственностью и умением в любой разговор включать меткие фразы. Благодаря её остроумию скучная беседа превращалась в веселый диалог. Она вопрос – он ответ.

– Мне попалась достоверная информация о том, что постоянную зарплату нашим художникам всё-таки назначили. Мало того, была организована центральная художественная мастерская – ЦХМ Дмитлага НКВД, в которой Михаил Черемных стал начальником, а Олег Савостюк – литработником. Им выдали спецодежду – военное обмундирование, в котором ходила вся охрана, и выделили помещение в клубе. Кстати, клуб привезли со строительства Беломорканала. Уж больно это деревянное двухэтажное здание нравилось начальнику строительства.

– Эстет, – Аня усмехнулась.

– Там много эстетов было, дорогая. Оркестром у них дирижировал композитор Макс Кюсс, который написал вальс «Амурские волны». Написал он его в 1909 году во Владивостоке, когда служил там капельмейстером одиннадцатого Восточнно-Сибирского полка. Вальс этот Кюсс посвятил Вере Кирилленко, в которую в то время был влюблён.

Первоначально вальс назывался «Волны Амурского залива», но со временем название трансформировалось в «Амурские волны», стало ассоциироваться с рекой Амур и с Амуром – древнеримским богом любви. В названии был скрыт ещё один смысл: «Амурские волны» символизировали несчастную любовь, уплывающую далеко по волнам.

– Романтично. А почему они с Верой не смогли быть вместе?

– Кюсс был женат. У него было двое детей. Жена, разумеется, не одобряла его увлечений. К тому же Кюсс издал ноты за свой счёт с портретом барышни и посвящением ей. Он не знал, как публика примет этот вальс и просто дарил ноты знакомым. Вальс стал популярным сначала на Дальнем Востоке, а потом и по всей России. В 1920—1930 годы его исполняли без указания авторства, чаще всего говоря: «Музыка народная».

Второй пик популярности вальса пришёлся на 1944 год, когда ноты попали к руководителю ансамбля песни и пляски Дальневосточного фронта Владимиру Александровичу Румянцеву. К музыке был написан текст и вальс стали исполнять с хором. Потом слова убрали и «Амурские волны» зазвучали так, как написал их Кюсс. Вот такая трансформация.

Кстати, Макс Авельевич Кюсс – интересная личность. Он родился в марте 1874 года. Его ценила императрица Мария Фёдоровна. В 1908 году она подарила Кюссу золотые часы, которые стали единственной наградой на творческом пути композитора. А ведь он создал более трёхсот композиций. Писал марши, вальсы и «Грёзы любви». Он любил жизнь, любил шумные компании. Этого не могла принять его жена. Она бросила Кюсса и вернулась в Одессу. Позже вернулся в родной город и он, больной, морально истощённый, проигравший ящик своих ещё не изданных нот. И хотя писал он до конца жизни, достичь прежнего уровня популярности уже не смог. В Одессе он написал салонный танец «Дирижабль» и вальс «Королеве Экрана», которые посвятил известной актрисе немого кино Вере Холодной. Но самым популярным его произведением остаются «Амурские волны».

Перед революцией Кюсс был капельмейстером отдельного батальона Георгиевских кавалеров. В Красную армию он вступил в девятнадцатом году. Дирижировал образцовым оркестром Кремлёвской роты почётного караула, который встречал иностранных гостей.

В 1927 году Кюсса уволили из конвойного полка музыкального взвода, как политически отсталого человека, который плохо работает над своими недостатками, хотя специалист замечательный. Дело своё любит, оркестр поставить может, но к подчинённым не требователен и, как администратор слаб. Списали всё на его преклонный возраст. Кюссу тогда исполнилось пятьдесят три года.

– Нам с тобой уже больше, но нас, к счастью, не списывают в утиль.

– Другое время сейчас, сестра, – Павел подмигнул ей. – После снятия с должности Кюсс, дирижировал оркестром в ГУМе, развлекал покупателей. А потом отправился в Дмитлаг на заработки. Там он был назначен на должность стрелка ВОХР с исполнением обязанностей капельмейстера. Талант его пригодился. Он дирижировал оркестром на первомайском шествии в Дмитрове. Шествие возглавлял красавец Семён Фирин – начальник Дмитлага, за ним шёл начальник дивизиона военизированной охраны Борис Кравцов, за ними духовой оркестр, одетый в военную форму. Вёл коллектив седовласый подтянутый и уверенный в себе Макс Кюсс.

Над колонной строителей развевались стяги, транспаранты, макеты плотин и шлюзов. Физкультурники выполняли перестроения, в небе проносились самолёты воздушных сил СССР.

 
Оркестра медь, блестят на солнце трубы.
Цветы и речи, что за благодать.
Текут по тротуарам реки счастья,
Чтоб радость всем на свете передать.
Пускай летит приветственное слово
Во все концы моей большой страны.
Мы создаём, мы созидаем вместе,
Мы делу Ленина и Сталина верны.
 

– Помнишь наши первомайские демонстрации? – спросила Аня. – Мы тогда веточки берёзы срывали и цветочками из бумаги их украшали. Флаги несли и шары. Наряжались в национальную одежду разных республик. Пятнадцать республик – пятнадцать сестёр… А теперь… Ладно. О грустном не будем, не стоит, не надо. Рассказывай дальше про тот праздник. Салют у них был вечерний?

– Не знаю, – Павел пожал плечами. – Знаю точно, что вечером в канальском парке играл тот же Центральный духовой оркестр. В программе звучали произведения дирижёра Макса Кюсса. После марша «Привет республике» исполнили вальс «Амурские волны». Кружились пары, смеялись дети, светила луна.

Каждый вечер оркестр играл в канальском ресторане. А в те дни, когда в клубе шла немая картина, среди молодых музыкантов неожиданно появлялся седой человек и виртуозно играл на скрипке. Люди завороженно слушали музыку, даже не подозревая, что композитор Макс Кюсс играет им своё новое произведение, – Павел прикрыл глаза, напел незнакомую Анне мелодию.

– Хорошая музыка, творит чудеса, – сказала Аня.

– И не только музыка. Искусство призвано пробуждать в наших душах лучшие качества. Фирин знал, что хорошие произведения искусств наполняют нашу жизнь особым смыслом и старался привлечь к работе в центральных мастерских талантливых художников из заключённых. Но начальство военизированной охраны прятало таланты, «зарывало их в землю», чтобы работы по прокладыванию трассы канала не остались без тачечников. Когда уголовники узнали, что их хотят привлечь к участию в выставке общелагерного слёта ударников – каналоармейцев, то с радостью бросили свои лопаты и тачки, вылезли наверх и помчались в мастерские.

Художники самоучки разрисовывали доски почёта, делали грамоты по специальным образцам, украшали плакатами свои участки трассы. Один из заключённых сделал в подарок Михаилу Черемных портсигар из крашенной соломки. Но начальник охраны забрал его себе, дарственную надпись стёр и подарил портсигар своей подруге.

– Молодец. Ещё, наверное сказал, что портсигар – его рук дело. А дамочка, наверное, всем хвасталась этим подарком.

– Вы зрите в корень, Анна. Вам известны тонкости женской натуры.

– Известны не только женской, – парировала она. – Не отвлекайтесь. Продолжайте лекцию, профессор.

– В 1935 году на экскурсию на строительство канала приехали известные художники, живописцы и графики. Среди них были Сергей Герасимов, Илья Машков и другие выдающиеся личности. К их приезду сделали большую выставку работ художников со всей трассы, на которых были запечатлены моменты строительства канала и лица каналоармейцев, отличившихся своим ударным трудом.

Эти картины и портреты знаменитые художники оценили по достоинству, сказали, что работы каналоармейцев не уступают работам профессионалов. Особенно понравились гостям работы заслуженного деятеля искусств Михаила Черемных. Кроме него выделили Глеба Куна, арестованного по статье 58 УК РСФСР «за принадлежность к контрреволюционной организации».

Кун стал героем «перековки». Фирин увидел его рисунки, пригласил иллюстрировать журнал, принял Куна в комсомол, обещал ему поступление в Академию художеств, познакомил его с Максимом Горьким. Тот высоко оценил талант художника, обещал ему работу в московских журналах.

«Два года я слежу за журналом „На штурм трассы“ и, вот, считаю себя вправе сказать, что – это самое удачное из всех изданий, которые выпускались и выпускаются в лагерях НКВД. На мой взгляд, значение этого журнала выражается прежде всего в демонстрации культурно-воспитательной силы государственно важной работы, посредством которой „враги общества“ превращаются в полезных работников и даже в героев труда». (М. Горький, газета Правда)

Бригада тридцатипятников с переходящим знаменем 1934г.

Культурно-воспитательные отделы – КВО были в каждом исправительно-трудовом лагере. Для многих заключённых они становились возможностью выжить, избежать тяжёлых работ или хотя бы иметь дополнительный паёк.

В Дмитлаге выпускалось более пятидесяти газет и журналов, в том числе и на национальных языках. Но самыми известными изданиями считались газета «Перековка» и литературный журнал «На штурм трассы», где публиковались только работы заключённых. Одни писали сами, за других это делали профессионалы – Лев Нитобург, Роман Тихомиров и лагерный поэт Николай Жигульский. Семёну Фирину хотелось, чтобы к приезду Горького у него был полный зал поэтов и писателей. Вот профессионалы и старались.

– Были они литературными рабами. И ведь не откажешься, не поспоришь, чтобы в ряды каналоармейцев не угодить.

– Думаю, никто из них и не собирался отказываться, – сказал Павел. – Они все были сознательными, морально устойчивыми и политически грамотными людьми. Сам Горький их хвалил.

Первый раз он выступал в Дмитрове 25 августа 1933 года на слёте ударников Беломорстроя, который должен был объединить в идейном плане две «стройки века». Речь Горького была опубликована в «Литературной газете». Через год 1 июня 1934 года состоялся первый Вселагерный слёт ударников, для которого Горький составил письменное приветствие. На следующий день дмитлаговцы подготовили ему свой коллективный ответ:

«Мы гордимся тем, что Вы о нас вспомнили. Только в нашей стране могло случиться, что величайший писатель обратился с тёплым человеческим словом к людям, от которых в мире богачей все отплёвываются и презирают. Ваше внимание к нам мы оправдаем нашей работой и перековкой».

К первому вселагерному слёту корреспондентов и писателей Дмитлага 15 сентября 1934 года Горький написал приветствие, которое распечатали в виде листовок и раздавали участникам съезда. Впоследствии письма Горького переписывали, вставляли в рамки, чтобы слова великого писателя были постоянным напоминанием о большой, ответственной, почётной роли – строительства канала Москва-Волга и задачах советского перевоспитания лагерника.

29 марта 1935 года Горький второй раз приехал в Дмитров, чтобы вместе с Фириным, Ягодой, Ивановым осмотреть строительство. Обращение Горького к каналоармейцам Дмитлага напечатали в журнале «На штурм трассы». А в мае 1935 года Горький пригласил Фирина принять участие в проекте «Две пятилетки». В своём письме он писал:

«Совершенно ясно, что если мы не дадим солидного очерка культурно-воспитательной работы ГПУ, то в книге обнаружится нелепый пробел, недопустимое зияние. Нам нужно показать формирование нового советского человека параллельно с развитием и обновлением страны».

Максим Горький одобрял «перековку», видел в ней путь превращения «социально опасных» людей в «социально полезных» через приобщение их к коллективному труду, участие в большом деле – строительстве канала. Он верил, что ощущение значимости своего труда, а также пробуждение собственных творческих сил – научных, художественных, литературных, помогут людям осознать своё предназначение и стать лучше.

Горький ничего не знал о том, что на самом деле происходит в Дмитлаге, видел только внешнюю сторону и всячески поддерживал Фирина в деле «перековки», радовался, что выпускаются книги стихов, рисунков и рассказов в серии «Библиотека «Перековки».

Многие издания выполнялись в двух вариантах: для общего пользования и для высшего руководства. Их Фирин распространял лично. Горькому он отправлял каждый номер литературного журнала «На штурм трассы», рассказывал об успехах строительства, о культурных мероприятиях и новых идеях культурно-воспитательной части. Сетовал Фирин на то, что московские литераторы почти не участвуют в культурной жизни Дмитлага.

Он писал: «У меня завалы серьёзных дел, а помощников по литературе нет. Заключённые освобождаются, уходят, а московские писатели не помогают. Даже хуже: приезжают изредка писатели если и интересуются этим делом, то только с точки зрения здесь заработать. Очерк, пьеса или роман – это уж только вопрос вкуса или нахальства. Какое-то литературное хищничество! Я уверен, что у нас, в лагерях, настоящая „золотая жила“ для ответственных литераторов, но никто ещё не удосужился взяться по-большевистски за её кропотливую разработку». Кстати, в Дмитлаге писали свои произведения Всеволод Иванов, Михаил Кольцов, Лев Кассиль, Антон Макаренко, Пётр Павленко, Виктор Шкловский. Горький читал все произведения, которые ему присылали. Нещадно критиковал одних, хвалил других.

Отзывы Горького, даже отрицательные, воодушевляли молодых авторов, давали стимул учиться и совершенствовать свой стиль. Отзыв Горького становился талисманом, который поддерживал человека в трудную минуту. Вряд ли сам Горький понимал всю сложность положения авторов, когда нещадно критиковал их работы. Он искренне верил в «перековку» оступившихся, в возможность возвращения их в общество исправленными.

А ведь молодыми писателями Дмитлага руководило не только стремление к самовыражению. Творчество для них была возможностью заработать облегчённый режим или даже получить досрочное освобождение. Но именно близость молодых литераторов Дмитлага к Фирину сыграла в их судьбе роковую роль. В 1937 году Семёна Фирина арестовали по сфабрикованному делу о «контрреволюционной террористической организации в Дмитлаге». Участниками этого дела стали почти все сотрудники культурно-воспитательного отдела, приближённые начальника. Двести девятнадцать человек были расстреляны в 1937 году и полностью реабилитированы в 1956 году.

– Пашка, чем больше я узнаю, тем грустнее мне становится. Через какие испытания пришлось пройти людям… Как они выдержали всё это?

– Человек не знает своих сверх-способностей, Аня. Не осознаёт, что в самые трудные моменты, включается новый энергетический потенциал. Человек – это миниатюрная вселенная. В нём есть такие же элементы, как и во вселенной, действуют такие же законы, которые управляют вселенной. Внешний мир – это пластический материал. Опора мироздания в нас самих. Мы – ось мира! Изучая человека, мы изучаем мир.

– Изучая мир, мы изучаем человека, – Аня рассмеялась. – Всё, Павел Львов. Я ухожу. Меня мама ждёт. Ты здесь надолго?

– Навсегда. «Я вернулся в мой город знакомый до слёз…» Спасибо Осипу Мандельштаму за эти строчки.

– Ты вернулся и поселился рядом со мной? – Аня нахмурилось.

– Поселился не рядом. Ты же знаешь, что большое видится на расстоянии…

– Знаю… Завтра принесу тебе дело деда, а ты принеси мне фотографии из семейного архива…

– Договорились…