Текст книги "У чуда две стороны"

– Маша, – торжественно начала классная, – ведь ты же у нас главный редактор школьной газеты, правда?

– Ну да. – Я скорчила кислую рожу и отодвинула «Физику» в сторону. Я уже догадывалась, что за этим последует: нужно выпускать очередной номер газеты «Привет, школяр!». В сентябре выбрали школьную редколлегию – всю из нашего класса, а главным редактором назначили меня. Это потому, что я сочинения ничего себе так пишу, а главное, потому, что я как-то заикнулась на классном часе, что хочу быть журналистом. И вот результат: хочешь быть журналистом – будь им: выпускай школьную газету, практикуйся, дорогая Маша Муравская, для последующей взрослой жизни.

Первый номер мы выпустили в октябре, и он всем понравился. Там было несколько заметок о летних каникулах, три стихотворения шестиклашки Тани Пироговой и рассказ Генки Жеребцова из десятого «Г» о том, как он смешно ишачил на стройке. Газета «Привет, школяр» – это брошюра размером А4 в шесть листочков. Можно было и больше сделать, но материалов набралось только на шесть. Газета предназначалась для всего звена старшеклассников. Ее напечатали на принтере в количестве ста экземпляров, и она валялась во всех школьных углах. Нет, это потом валялась, сначала ее все читали, я сама видела: читали на переменках, а некоторые одноклассники даже на уроках. И все решили, что газета нужна, она получилась интересная и что мы, редколлегия, молодцы.

Я поначалу воодушевилась этой затеей – газетой. Но потом мой пыл поугас. Потому что сразу после первого номера я обратилась к одноклассникам, чтобы они что-нибудь для «Школяра» писали, но никто до сих пор и в ус не дул. И члены редколлегии – Вера Долгова и Тимка Невезучев тоже бездействовали. Я и объявление на доске рядом со школьным расписанием вывешивала с просьбой приносить что-нибудь интересное в редколлегию в восьмой «А», но за целый месяц никто в наш класс не сунулся ни с одной строчкой! Получалось, что всем наша газета была до лампочки. Вот мой энтузиазм и сдулся.

Сейчас ноябрь, вторая половина, и давно уже было пора выпускать новый номер.

– Что ты кривишься, – поинтересовалась Женя и скорчила гримасу, очень похожую на мою. – Догадываюсь, материалов нет. Правильно?

Я кивнула.

– Вот, держи. – Женя подала мне два исписанных мелким почерком тетрадных листочка. – Нашла для тебя стихи семиклассницы.

– Тани Пироговой?

– Нет, Пирогова в шестом учится. Это девочка из седьмого, там есть имя. Если понравятся, опубликуешь.

– А Таня Пирогова? Пишет еще?

– Вот ты и узнай. – Женя засмеялась и сняла с моего плеча какую-то соринку. – Ты же у нас главный редактор, не я. Наверное, пишет. Вот и устрой поэтический турнир школы на страницах газеты.

– Ладно, – вздохнула я. – Узнаю.

– Недели вам хватит? – спросила классная. – Учти, газета каждый месяц должна появляться.

– Хватит, – кисло пообещала я. – Спасибо за стихи! Хоть кто-то что-то в нашей школе пишет.

– А какие-нибудь наметки у тебя имеются?

– Нет. Вообще ничего! Даже не представляю. – Я скорбно вздохнула.

– Так ты приобщи Веру! Тимофея! Они же члены редколлегии! Пусть мозгами пошевелят!

– Вы не беспокойтесь, Евгения Львовна, материалы будут, вы не беспокойтесь. Через неделю сделаем. – Я еще раз вздохнула, не очень-то веря сама себе.

– Я надеюсь. – Учительница мягко улыбнулась.

Женя была в голубой кофточке, которая здорово шла к ее голубым глазам, вся такая милая, что я снова удивилась, почему молодая классная до сих пор не замужем. Ведь она добрая, а не только милая, никогда не кричит и не ворчит, и куда только смотрят мужчины? Можно сказать, первоклассная невеста во цвете лет пропадает в нашем городе.

Дома я прочла стихи юной поэтессы. Ее и звали поэтически – Юлиана.

Стихи были ужасно детские:

 
Кошка Мурка простудилась,
Ей давали терафлю.
А она в ответ грозилась:
«Вот поправлюсь – отлуплю!» –
 

и все в таком роде. Это бы моему Никите понравилось, а вот школьникам – сомневаюсь, но я решила их публиковать. А что делать, нужно было чем-то наполнить очередной номер.

Я села за компьютер и набрала стихи в файл газеты «Привет, Школяр!» Завтра покажу Тимке и Вере. И вообще пусть тоже работают, а не только я.

Разогревая суп, я заметила на столе в кухне мамину записку:

Маша, забери Никиту из садика, папа сегодня не успеет.

Заберу. Жалко, что ли. Могла бы и сама забрать, раз она пока не работает. Мама целыми днями ходила по офисам, читала газеты, где писали о вакансиях, просматривала Интернет. Приходила она обычно рано, но сегодня, видать, где-то собиралась задержаться. Спрашивать у нее, нашла ли она работу, было рискованно – она начинала кипятиться, как наш чайник. У нас он металлический, и шумел гораздо сильнее, чем пластмассовые. Да я ее понимаю. Найдет, сама объявит. И сразу подобреет.

Я два раза хлебнула супу, и вдруг меня осенило! Наверное, суп был на мозговой косточке, не иначе!

Надо, чтобы случайно обнаруженный в школьном коридоре тот парень, прочитал в газете про меня и про себя! Чего его искать? Пусть сам объявится! Пусть меня вспомнит! Пусть знает, что я тоже в этой школе учусь! Пусть Лиам меня заметит! Если он учится в нашей школе, газета его точно не обойдет, классные руководители приносят ее в каждый класс. Я постараюсь так написать, чтобы понял: я пишу именно для него. И чтобы еще понял: я не сумасшедшая разъезжать в автобусах на роликах! Меня вынудили обстоятельства!

У меня сразу зачесались мозги и руки. Я оставила ложку в тарелке с супом и понеслась за компьютер.

Ненавижу воров!

У меня ролики не закатились за шарики, когда я на роликах влезла в автобус номер сто одиннадцать. Просто какой-то козел украл мои ботинки, когда я каталась на площади имени Победы. Я точно знаю, что этот воришка не учится в нашей школе, потому что в нашей ребята приличные, но все-таки я пишу это здесь. Вдруг эта свинья прочитает заметочку, находясь у себя в другой школе, вдруг кто-то покажет ему газету, и пусть он тогда знает, что я презираю его всей душой и всеми своими печенками. Пусть мои кровные новые ботиночки слетят с его правой или левой ноги и заедут ему прямо по башке!

И еще я хочу сказать спасибо тому молодому человеку, который спас меня из-под колес автобуса, когда я свалилась при выходе. Кажется, он учится в нашей школе.

Спасибо тебе, друг! Ты настоящий человек!

Я перечитала свой материал и осталась довольна. Ну да, написано грубовато. Некоторые словечки так и выпирают «углами». Это нарочно! Чтобы прочитали! Не знаю почему, но грубые слова привлекают к себе больше внимания, чем вежливые. Так не должно быть, но это так. Я конечно, сильно сомневалась, что мой текст пропустит цензура в лице нашей классной. Она читала до выхода все материалы, а как же! Но я решила воспользоваться служебным положением, то есть тем, что сама была редактором и выпускающим. И решила эту заметку классной просто-напросто не показывать. Удалю ее из файла, а потом, когда Женя прочитает, снова вставлю. А на принтере работает Наташа, секретарь при директоре школы. Она ничего не читает, просто жмет на клаву, а принтер, знай себе, гонит сто штук номера. И все. Наташе нет дела до того, что в газете, ей неинтересно читать про школяров. Она временно работает, пока постоянный секретарь Оксана находится в декретном отпуске.

А потом я подумала и решила, что показать Жене мою заметку все-таки следует. А то как-то нечестно. Вдруг пропустит? Она же молодая, должна все понимать. И сам по себе материал правильный: автор осуждает воришек и хвалит тех, кто помогает девчонкам.

Теперь нужно было собрать другие материалы. Не выпустишь же газету с одной заметкой. Это будет просто листовка! Я позвонила Вере Долговой и Тимке Невезучеву и загрузила их. Тимка сказал, что его камера всегда готова и что он хоть завтра все, что надо, снимет. А Вера ответила, что будет думать.

Теперь за Никиткой бежать. Бедняжка уже ждал, когда его заберут. Сидел в раздевалке на низенькой скамейке у своего шкафчика с нарисованной на нем пчелой, с голыми ногами, в сандалетах, но шапку уже надел и шарф накрутил на шею.

– Ты чего тут, Никит?

– Домой хочу.

– Хотел бы себе в группе.

– Там Владик меня бьет.

– Как это – бьет? А ну подай его сюда!

– Не-е, Маш, не надо.

– Позови, говорю!

Никита нехотя потащился в группу. Шарф с шеи раскрутился, и конец хвостом волочился по полу. Мама связала. Длинный, с бахромой. Мне бы тоже такой подошел, я бы не отказалась, но мне не предложили.

Вышел Никита вместе со шкетом-скелетом. Драчун Владик был маленьким, щупленьким. Непонятно было, как эта инфузория обижала нашего крупного Никитку?

– Ты Владик?

– Владик Чудинов.

– Ты что ребят обижаешь?

– Нет.

– А ну беритесь за руки, – приказываю ребятам.

Малыши послушались.

– Пожмите их. Как мужчины – крепко. – Мужики потрясли ладошками.

– Все! Между вами – мир-дружба! Навсегда! Поняли?

Оба кивнули и разошлись.

Вышли с братом на осеннюю улицу. Никиткины резиновые сапожки с батарейками в подошвах. При каждом шаге они светились оранжевым светом и придавали яркости темному грязному асфальту, засыпающим деревьям без листвы, серым зданиям и такого же цвета голубям, расхаживающим по лужам. Никита в вязаной колпачком шапке был похож на ракету, а сапожки с оранжевыми огоньками – напоминали ступени, которые вот-вот вознесут его к вершинам домов. Он полетит над нашим новым районом, и его светлый шарф будет развеваться, как у Маленького Принца. И вообще Никита на Маленького Принца похож, у него такие же светлые кудрявые волосы.

– «Киндер-сюрприз» купишь, Маша?

– Нет. «Чупа-чупс» куплю, так уж и быть. («Чупа-чупс» дешевле.) – Я привлекла Никиту к себе и завязала покрепче шарф.

– Хорошо. – Брат расплылся в улыбке. Хоть что ему купи, хоть пуговицу, он будет счастлив.

Зашли в супермаркет, купили ему «чупик».

Возвращались домой не спеша. Не холодно и не тепло. Предзимье. Под ногами осенние листья, истоптанные прохожими. Жалко их. Летом красовались, шумели на ветру, радовали людей, а потом под ноги прохожим шлеп. Что-то в этом есть несправедливое. Свернули на улицу, на которой еще недавно росли старые тополя. В этом году их спилили. Мне было их жалко даже больше, чем листья. Район новый, и деревьев еще негусто, и пусть бы тополя красовались. В июне они пылят пухом, но это ведь недолго… А пух такой замечательный, как будто выпадает теплый снег. В одной книжке читала, как мальчишке связали из тополиного пуха рубашку и в ней он летал над городом и совершал разные чудеса. Но пух от наших тополей многим не нравился, и вот деревья спилили… Сейчас от них остались только пни.

– И зачем тополя спиливают? – грустно спрашиваю Никиту.

– Наверное, чтобы проводам не мешали, – серьезно отвечает братишка.

– Нет же тут никаких проводов.

– Ну, может, для бабушек. Чтобы на пеньках отдыхали.

Я засмеялась. Наивный у меня брат. Но шестилетке простительно. И он добрый, шпингалет этот.

Со следующего дня я начала бурную деятельность. Даже не стала обращаться за помощью к Вере и Тимке. Уговаривать и объяснять дольше, чем сделать самой. Поначалу боязно было заходить в другие классы. Чужие классы для нас вообще чужие галактики. Первый класс, в который я зашла на перемене, был девятый «А». Там сидели несколько парней. Конечно, они на меня сразу уставились. Я поздоровалась и протараторила:

– Ребята, у вас есть новости? Я из школьной газеты, ну, как бы корреспондент.

– Не, у нас нет, – лениво ответил патлатый парень. У него во рту была жевательная резинка, и между словами он противно чавкал. – У нас рутина одна.

– Учимся, не покладая рук, – добавил другой.

– И ног, – третий.

– Может, у вас какие-то соревнования были или экскурсия? – подсказала я тему.

– Соревнования? – Патлатый почесал затылок и снова зачавкал. – Ага, были. Кто из нас больше жвачек сжует за переменку…

Парни загоготали.

– Да я ведь серьезно.

Я расстроилась и двинулась к выходу. Вот и поговори с ними. Ну их, дураков.

– Не-а, у нас ничего не было, правда, – сказал вслед еще один парень, пытаясь сгладить ситуацию. Я даже и не разглядела его хорошенько, не хотелось тут больше никого разглядывать, хотя спасибо ему, конечно.

– Мы тоже серьезно, – другой.

– Хорошо-хорошо, – бормотала я на ходу. А сама чуть не ревела от растерянности и обиды.

– Заходи в гости, – добавил патлатый. – Просто так заходи, девочка. Тебя же учительница послала?

Ничего не ответив, я вышла. Если все во всех классах будут так надо мной издеваться… Да пропади оно пропадом!

Мне сразу расхотелось путешествовать по классам. Лучше поспрашиваю про новости учителей. Но тут меня снова осенило. Ведь расхаживая по классам, я убиваю двух зайцев и могу обнаружить Лиама!

Только поэтому хватило решимости нырнуть в следующий – в девятый «Б».

Тут были девчонки. Одна из них знакомая, Лиза. Узнав о причине моего прихода, они сразу стали вспоминать события. Я успокоилась. Оказывается, не все дураки, а только парни. Девчонки вспомнили, что недавно все вместе ходили в кино. Фильм был так себе, но после сеанса ребятам не хотелось расставаться, и они зашли в кафе съесть мороженку, а там заспорили об Онегине, по которому задали писать сочинение… И они о нем так поговорили-поспорили, что все, кто пошел в кино, написали отличные работы. Даже никто ни у кого не списывал!

– Слушайте, девчонки, напишите об этом в газету! – с воодушевлением попросила я. – Это ведь всем интересно: в споре – рождается истина!

– Давай сама напиши, а? – предложила Лиза. У нее была коса, которую она то и дело доплетала. – Мы тебе рассказали, а ты раскрывай тему, додумывай. Журналисты ведь так работают?

– Хорошо, – согласилась я, улыбаясь. – Спасибо, что доверяете!

В третий класс – на следующей переменке – я вошла уже совсем по-хозяйски. Это был восьмой «В».

Сначала и здесь мне ответили: «Ничего не произошло!», «У нас глухо, как в танке!» – потом начали вспоминать разные мелочи.

– Ой, знаешь, у меня вчера комп полетел. Вот ужас! Пойдет? – спросила белобрысая девчонка.

– Нет, – отвечаю, – твой комп – твое личное дело. Нужно, чтобы оно касалось всех или чтобы было всем интересно читать.

– Разве это неинтересно?

– Ни капельки!

– Какая ты злючка! – Белобрысая недовольно кривит губы. – А если бы у всего нашего класса компьютеры испортились?

– Тогда – да! Это была бы новость! Все бы ее обсуждали!

– Да ты просто чернуху ищешь! – поддержала белобрысую ее соседка по парте.

Тощий длинный парень подскочил:

– Пиши, журналистка: вчера по телику я смотрел фильм про Шерлока Холмса. Классно! Буду тоже дедукцию изучать!

– И ничего не классно, – отвечаю. – Вот если ты напишешь на фильм рецензию, будет классно. А пока – твое личное дело. Вместе с твоей дедукцией.

– Значит, в газете не будет новостей из нашего класса?

– Значит, не будет.

Тогда они все, сколько их тут было, зашумели, замахали руками и сказали, чтобы я убиралась вместе со своей газетой.

Словом, из восьмого «В» меня прогнали. Я шла по коридору к своему классу и думала: может, я не права? А что, если сделать рубрику «Вести с мест» (то есть из классов) и писать даже о таких пустяках, как сломанный компьютер?

Беседовала я так с ребятами в разных классах, а сама по сторонам глазами стреляла – нет того самого?

…В шестом классе отыскала Таню Пирогову, заставила записать в мой блокнот новые вирши.

– Я тебе их по электронке скину, – сказала юная поэтесса.

– Нет уж. Пиши сейчас, сама наберу, а то забудешь.

Очень мне надо затягивать с новым номером! Знаю я школяров. Половина из них обещалкины. А мне нужно скорее, чтобы Лиам прочел!

– Я только два стиха написала, – скромничала Таня, передавая мне блокнот, – только они плохие.

– Разберемся! Плохие – выкину в топку!

Поэты всегда набивают себе цену. Даже юные! Стихи у Пироговой были классные! Про осень и дождь. Про то, что они влюблены друг в друга и поэтому никогда не расстаются.

Остался только девятый «В». Он был на последнем, четвертом, этаже и как бы в отдалении от других – за лестницей. В этот класс я заходила на ватных ногах. Я же не нашла Лиама, и если он все-таки перешел в нашу школу, а не заходил случайно в гости, то на этот класс была последняя надежда. Вот с ней я и переступила порог девятого «В».

Класс как класс. Две девчонки что-то писали на доске, передавая мелок друг другу. Два парня сидели за столом, а два других склонились над ними. Что сейчас могут рассматривать «хором»? Не книжку же! Смартфон, айфон или планшет. Конечно – парни что-то в смартике разглядывали.

Когда я поздоровалась, эти четверо подняли головы, а девчонки повернулись ко мне.

– Привет, если не шутишь! – Владелец телефона спрятал его в карман. Выражение лица и голос были совсем даже и не приветливые. – Чем обязаны?

На его голове модная стрижка с двумя выстриженными дорожками по бокам.

– Собираю материал для школьной газеты.

– А, «Привет, школяр!» – вспомнил название другой парнишка. Он был рыжий и кудрявый. Мне почему-то всегда сначала бросается в глаза цвет волос, а уж потом все остальное. Может, это из-за того, что мои волосы тоже «цветные», слишком белые. Мама говорит, что мне какого-то вещества не хватает, не помню, как оно называется. Я прямо как альбинос, хотя, к счастью, глаза у меня не красные, а серо-голубые.

Красные глаза! Какой ужас! Красные глаза у вампиров!

– Точно. Подкиньте, ребята, идейку.

– Да пожалуйста! Пиши, – продолжал Рыжий. – Серега Михеев смылся от нас в Москву. – Голос у Рыжего не то что у того, с лысыми дорожками на башке. Его голос веселый и, казалось, тоже рыжий. Яркий рыжий голос!

– Если кто-то уехал в Москву – это его личное дело. Это не нужно, – забраковала я «новость».

– Не нужно? Это тебе не нужно, потому что ты не знаешь Серегу. – Рыжий смотрел на меня весело и улыбался. – И что ты тогда вообще знаешь, кор-ре-спон-ден-тка? – Парень вышел из-за парты и вразвалочку направился мне навстречу.

– Знаю я Серегу вашего!

– А раз знаешь – пиши!

Словом, рассказали мне про москвича новоявленного, Серегу Михеева, – как они скучают и как уже собираются к нему в гости. И я про это записала.

Михей был компанейский, улыбчивый. Он мне как-то помог: я забыла закрыть рюкзак, и на пол посыпалось его содержимое. Серега ползал по полу, находил ластики, карандаши и поочередно подавал мне. Нашел конфету в фантике, протянул ее мне, а потом развернул фантик и демонстративно бросил карамельку в рот.

– Вкусно? – спросила я.

– Ага! Спасибо! – ответил Серега. Он еще не до конца прожевал конфету, и у него получилось: «Шпашибо!»

Мы тогда с ним посмеялись.

– Может, еще что-нибудь новенькое вспомните? – спросила я.

– Новенькое? Конечно! На Серегино место в понедельник пришел новенький, – воскликнул Рыжий.

Вот оно! Новенький! Лиам? У меня застучало сердце. И правда, не привидение же я встретила в коридоре два дня назад!

– Какой новенький? – спросила я, затаив дыхание.

– Нормальный мужик! Две руки, две ноги… и еще голова! – веселился Рыжий.

И тут на меня ступор напал. Хочу еще про новенького спросить, кто он, откуда, как звать, и не могу.

Звонок прозвенел. В класс повалили ребята. Скорее убежать, а то вдруг я его встречу! И ведь хочу встретить, мечтаю об этом и… трушу. Вот где тут логика? Если мой мозг – компьютер, то он учитывает только одно: хочу найти человека. Но того обстоятельства, что я боюсь с ним встречаться, мой «компьютер» не понимает. И значит, не только мозг управляет нами, людьми, но и что-то другое. Сердце?!

Я уже выходила из класса, когда увидела Лиама. Если бы просто увидела! Я столкнулась с ним нос к носу! Краска залила лицо. И что такого необычного в том, что я увидела малознакомого парня? Чего я так раскраснелась-то?

Лиам посторонился, давая мне возможность пройти. Я и прошла. Молча. Красная, как вареный рак. А тогда, при выходе в автобусе, наоборот, я посторонилась, давая место для его прохода!!!

Пришел в школу в понедельник! А случай в автобусе был месяц назад! Ну и что? В другую школу ходил. По месту прежнего жительства. Что странного?

Сейчас он показался мне еще красивее, чем раньше! Такие глубокие глаза! В том смысле, что глубоко в душу смотрят. На меня взглянул! Этот взгляд до пяток достал. Точно, на Пейна похож! Меня, наверное, не узнал. Во всяком случае, не подал виду. Но ведь и я виду не подаю! Но узнала я его в первую же секунду! И тогда, в коридоре, и сейчас! Как я могу его не узнать?

Когда я подходила к своему классу, сердце уже успокоилось.

По дороге домой я торжественно призналась подруге:

– Галчонок! Я его нашла! – И почему-то опять забилось сердце.

– Да что ты! Поздравляю! И в каком же он классе?

– В первом.

– Что-о?

– Да шучу, шучу! В девятом «В».

– Он тебе, что, нравится?

– Он красивый…Он похож на Лиама Пейна из «One Direction».

– Да ты что?

– Да.

– Ничего себе! А вообще-то он кто? Почему ты его ищешь, как будто он твой возлюбленный и ты потеряла его в годы далеких странствий?

– Я тебе говорила.

– Подумаешь! Руку он ей подал в автобусе!

– Да. Вот именно. Галчонок, Лиам так руку подал, что я в него… что он мне…

Галка не дала договорить. Она закатила глаза к небу и произнесла:

– О-о-о! Как у вас все сложно, дэвушка! Ты мне его покажешь?

– Конечно. Не говори никому, в каком он классе, ага?

– Почему? Знаешь, как круто: Лиам Пейн учится в девятом «В». В нашей школе! На весь город прославимся! Билеты будем продавать, чтобы желающие на него поглядели!

– Вот потому я и не хочу говорить. Все на него кинутся…

– А ты его для себя хочешь припрятать? – Галка приостановилась и хитро прищурилась.

– Галчонок! – Я покраснела страшно. – Я ничего не знаю! Я тебя только очень прошу, не говори, ладно? – Кажется, мой голос стал слезливым.

– Да ладно, ладно, мне что… не скажу…

– Я тебе его завтра продемонстрирую, но сначала, Галь, я тебе покажу заметку, и ты скажешь, можно ли ее в школьную газету помещать. Как ты скажешь, так я и сделаю.

– Ладно, давай свою повесть, писательница.

– Галь, не издевайся, это в газету, знаешь ведь, я в редколлегии. – От волнения у меня пропало всякое чувство юмора.

– Да знаю, знаю… можешь не объяснять.

Мы зашли в кафешку и взяли по детской, маленькой, пачке сока. Я вытащила из рюкзака планшет и нашла нужный файл.

Галка читала, поигрывая замком куртки: вниз-вверх, вниз-вверх, вжик-вжик, вжик-вжик… замочек вжикал, как летний жук.

– Круто, Маруся! Мне нравится! – похвалила она, прочитав, и забулькала соломинкой в соке.

– Не очень грубо?

– Что ты! Ни капельки! – Буль-буль.

– Жене ее показать?

– А что, разве классная все читает?

– Ну, конечно! У нас же цензура.

– Это плохо. Но ты покажи. Может, все будет о’кей. Но я думаю, кое-что она все-таки покоцает.

– Да здравствует свобода слова! – с пафосом воскликнула я, сжав над головой кулак. Мы выпили сок и вышли на улицу.

Падал первый снежок.

Детский лепет снежинок пушистых… – вдруг пронеслось в голове… Мне показалось, что кто-то произнес их внутри меня. И еще мне показалось, что это начало стихотворения. Самая-самая первая его строчка. И что это точно придумалось мной, не Таней Пироговой…

Слепила я нашу газету. Говорю «нашу», хотя правильнее сказать «мою», потому что члены редколлегии продолжали филонить. Еле-еле уговорила Тимку Невезучева сделать несколько снимков. Хотя вчера по сотику клялся, что готов хоть что снять. На следующий день принес «Nikon». И меня щелкнул как автора заметки. Я на фотках ничего получаюсь, ну это из-за волос. Раньше мне казалось, что иметь такие волосы неприлично. Только недавно успокоилась, потому что некоторые старшеклассницы стали интересоваться, краской какой фирмы я пользуюсь. Оказывается, мои волосы многим нравились!

Назавтра второй номер газеты был готов. Я показала его редколлегии. Вере и Тимке понравилось. Мое «сочинение» тоже одобрили.

– Даете разрешение – в свет?

– Спрашиваешь! Каешно! – воскликнул Тимка. – Только мои фоточки не забудь поставить!

– Спрашиваешь! Каешно! – ответила я его же словами и, ободренная ребятами, помчалась с планшетом в учительскую показывать номер классной.

– У меня сейчас окно, ты оставь планшетик, а я внимательно все изучу, пока ты на уроке, – пообещала Женя.

Оставила. Надеюсь, Женя умеет обращаться с компьютером и ничего мне в «планшетике» не собьет. И ВКонтакте на мою страницу не полезет… Она не такая. Она нормальная, как все девчонки.

Как ни странно, классной тоже понравилось все, включая мой авторский материал. Правда, как мы с Галкой и догадывались, заметка показалась ей слишком грубой.

– Я ее немного отредактировала, – Женя вернула планшет. – И еще. Жалко, Маша, что ты имени парня не знаешь. Ведь главное в газете – конкретность, информативность. А ее-то у тебя не оказалось.

– Как нет? Случай ведь конкретный!

– Ситуация конкретная, не спорю. А имени – нет. Но ничего, ладно… но в другой раз узнавай имя перед тем, как писать.

Я прочитала отредактированную заметку уже в классе.

И схватилась за голову.

Мне стало плохо.

Воровать нехорошо!

Когда я каталась на роликах на площади Победы, кто-то украл мои ботинки. Я возмущена поступком этого человека. Я была вынуждена ехать домой на автобусе прямо в роликах. И создала этим неудобства пассажирам. При выходе я неудачно упала, и встать мне помог один парень, который учится в нашей школе.

И все. Точка!

И вовсе Женя не девчонка. Она скучная взрослая тетя. Может, поэтому ее никто не берет замуж. Разве может девчонка так сухо писать? Я расстроилась. Я вовсе не хотела такой редакторской правки. Да просто кисель какой-то! А мне хотелось шмякнуть вора заметкой по морде. У вора не может быть лица, а только морда. Это мое твердое убеждение.

Я обещала Жене напечатать заметку в исправленном виде, а на самом деле восстановила первоначальный вариант. И «крик души» с квадратиком моей физиономии появилась на последней станице в рубрике «Колонка редактора». Я подглядела, что во многих модных журналах делают так – выделяют главное в подобных колонках, оформляя их в красивую рамочку. Я и свою заметку выделила рамкой.

На следующий день второй выпуск газеты «Привет, школяр!» вышел в свет. Женя дала мне стопку для нашего класса. Ребята разобрали сшитые в брошюру листки А‑4, и в разных углах школы зашуршали странички…

Я сидела на своем месте, читала учебник истории и волновалась, как и в день выхода первого номера. Все-таки газета «Привет, школяр!» была моим детищем, и я, конечно, хотела, чтобы она пришлась по душе ребятам.

Через пять минут Витька Павлухин повернулся ко мне и спросил:

– А кто это, Муравская? Кто тебя спас-то? В каком классе этот чел учится? А?

– Не скажу. – Я вспыхнула так, как будто он спросил, за кого я хочу выходить замуж.

– Почему?

– Так. – Сердце бьется и никак не хочет успокаиваться.

– Странно. Для чего же ты пишешь? – Света Коробова сверкнула на меня стеклышками очков. – Чтобы мы что? Посочувствовали, что твою обувку украли?

– Да. А что, этого мало? – еле слышно спросила.

– Мы сочувствуем, – сказал Павлуха.

– Но этого, да, мало! Сказала «А», говори «Б»! – добавила Света тоном директора школы. – Имя должно быть в газете обязательно! Странно, что ты этого не знаешь!

Я вздохнула. Эх, не укрыть мне своего Лиамчика от посторонних глаз!

– В каком-то из девятых он учится… кажется. Только я, правда, не знаю, как его звать.

– А почему не выяснила? Прямая обязанность журналиста!

– Свет, да ладно. Какой я журналист! Я не волшебник, я просто учусь…

– Фамилию указать, класс! – поддакнул Борька Филимонов.

– Счет в банке! – весело крикнул Павлуха. – Принадлежность к религии!

– Павлухин, ты – клоун, – сказала Света.

В класс вошла Дарина Ольховская с нарисованным на лице вопросом:

– Ма-аш, а кто этот парень? Из какого класса?

И пошло-поехало. Меня просто замучили: кто такой да в каком классе… Невозможно было на перемену выйти! Галка поддела:

– А ты хотела – что? Супермены всем интересны. И покажи его мне наконец-то! Обижусь!

– Только тебе, Галчонок! Бежим! В каком классе – ты знаешь!

Ха! Бежим! Так он прямо и сидит в классе, ждет, когда я покажу его своей лучшей подруге. И вообще он меня не узнал!

Но мы помчались все-таки к девятому «В», пока звонок на урок не прозвенел. Двери в классе раскрыты, видно, что там околачивается два-три человека, а его нет, конечно!

– А он точно в этом классе?

– Точно. Но это – секрет. Помнишь уговор?

– Да помню, помню. Только не помню – зачем…

А другим я стала отвечать, что придумала, что он из нашей школы. Что не знаю, из какой. Не знаю, как звать. Ничего не знаю!!! Все были страшно разочарованы и рассержены.

– За лживую информацию в печати, знаешь, что бывает, Муравская? – спросила меня одна старшеклассница с сильно накрашенными ресницами.

– И что же?

– Сттррашшная казнь! – услышав ее угрожающий вопрос, прошипел проходивший мимо парень из десятого класса.

– На тебя запросто можно в суд подать, – прогнав его взмахами рук, ответила старшеклассница.

– Давай!

– Очень надо с мелюзгой связываться! В руки больше эту газету не возьму! – И девушка отправилась прочь от меня по коридору.

– А я заплачу! – крикнула вслед.

Ну надо же! На меня в суд подавать! С ума сойти можно! Докатилась!

И тут меня как будто что-то ударило. Прямо так, с разгону. Кто-то внутри меня произнес: «Она права! Эта… с накрашенными ресницами!»

«Это почему же?» – засомневалась другая половинка моей души.

«Потому что ты используешь газету в своих корыстных целях!» – сказал внутренний голос.

Как так? Неужели?

Эта мысль остановила меня на пути в класс. Меня бросило в жар. В своих целях? Почему?

Я вспомнила, как сказала белобрысой девчонке из восьмого «В», что ее сломавшийся компьютер – ее личное дело. А разве мои украденные ботинки – не мое личное дело? Сломавшийся комп и украденная обувка – равны! Обувки нет, и комп не работает, то есть его тоже как бы и нет. И значит, написав о своих мокасинах, я написала о личном. Правда, я осудила воришку и похвалила человека, который мне помог. Значит, все же речь не только о башмаках?.. И лживой информации там не было! Ох, как же мне хотелось себя оправдать! Но ведь имени парня я не узнала! И значит, права старшеклассница эта… с ресницами! Все правы! Не узнала имени – не пиши! Я опубликовала заметку для того, чтобы тот парень меня вспомнил! А почему нужно, чтобы вспомнил? Да потому что он мне понравился!

Все это промелькнуло в моей голове за секунду. Я оглянулась. Срочно найти эту старшеклассницу и извиниться. Ведь я ей нагрубила, хотя она на сто процентов права!

Я кинулась назад. Но меня вернул звонок на урок.

Вместе с неприятными последствиями от моей заметки были и приятные. Со мной стали здороваться парни из восьмых, девятых, десятых. И даже из одиннадцатых! А девчонки не здоровались, а просто дружелюбно на меня поглядывали. А наиболее смелые задавали тот же вопрос: