Текст книги "История Жанны"

На кухне было жарко – Матильда пекла пироги, а Катрин ей помогала. Гастон, восседавший во главе огромного стола, снимал пробу и давал советы.

Я сняла с полки корзинку и уложила в нее бинты. Затем завернула в бумагу два больших куска яблочного пирога и несколько пирожков с капустой, достала бутыль с сидром, в другую бутыль набрала чистой воды и все это тоже убрала в корзинку.

Гастон жевал и молча наблюдал за моими действиями. А мне оставалось сделать последнее.

– Матильда, а где твоя целебная мазь?

– Какая мазь? От судорог, что ли? – она подняла голову и отерла пот со лба, перемазавшись мукой.

– Нет, вонючая такая. Ну, которой ты мне коленку мазала, когда я упала и поранилась.

– О Господи! Ты что, опять расшиблась? – Матильда вытерла руки о передник и направилась к буфету.

– Да нет же, успокойся, со мной все в порядке. Это для Малыша, – я забрала у нее пузырек и двинулась к выходу. Не хватало еще объясняться.

Гастон перехватил меня в дверях и загородил собой дверной проем.

– Что здесь происходит? Куда это ты собралась?

Старый солдат всегда на посту! Я нырнула ему под руку и, обернувшись, послала воздушный поцелуй.

– Не волнуйся, я скоро вернусь!

* * *

Он лежал там же, где я его оставила, и, похоже, в том же положении. Совсем плох, бедняга. Я поставила корзинку на камень и достала из нее воду и кусок простыни. Сначала нужно промыть раны.

Беглый осмотр показал, что ран, заслуживающих внимания, всего две. Мелкие царапины не в счет.

Левый рукав его рубахи был весь в крови. Запекшаяся кровь вперемешку с клочками ткани присохла к коже и мешала оценить серьезность ранения. Я сглотнула подступивший к горлу комок и полила водой на его предплечье.

Разорвать отмокший рукав я так и не смогла, поэтому пришлось его просто отрезать, благо у меня всегда с собой нож. После промывания выяснилось, что рана длинная и глубокая, но по счастью чистая. Вероятно, беднягу полоснули ножом сверху вниз, так как порез шел наискось от плеча почти до локтя. Оставалось надеяться, что не повреждено сухожилие. Конечно, края раны покраснели и опухли, но все же было не похоже, что началось воспаление. Я осторожно нанесла мазь и плотно забинтовала руку.

Если эта рана не опасна для жизни, то тогда почему он до сих пор без сознания? Неужели из-за удара по голове? В том, что был удар, сомневаться не приходилось: на правом виске под коркой из волос и засохшей крови я нащупала здоровенную шишку. Слава Богу, что ему не раскроили череп! Тут я была бы бессильна. Все, что я могла сейчас сделать, так это только промыть и смазать ссадину.

Закончив работу, я села, вытерла руки и, поколебавшись, вытянула из корзинки пирожок. Если у него сотрясение мозга, то проголодается он нескоро, а мне нужно подкрепиться. Я жевала и в задумчивости разглядывала своего подопечного.

Трудно сказать, сколько ему лет, но он старше меня – это явно. Лицо обыкновенное, без особых примет. Попроси описать такое – не сразу и слова подберешь.

Так, рассмотрим поближе.

Губы плотно сжаты: даже будучи без сознания он не может расслабиться. Под правым глазом растекается синяк. Это, наверно, последствия удара по голове. Волосы темные и абсолютно прямые. Ресницы загибаются, как у девчонки. Интересно, какого цвета у него глаза?

А вот что мне действительно понравилось, так это его нос – тонкий, идеальной формы. Признаться, у меня слабость к красивым носам.

Теперь руки. Не очень-то они похожи на руки моряка или рыбака. Даже ссадины и грязь под ногтями не могли скрыть то, что их обладатель не привычен к тяжелому каждодневному труду.

Кто же это такой? Шпион? Но чей?

Мне было не под силу разгадать эту загадку, да и времени не было. Пора возвращаться домой. Малыш уже, наверно, разнес свое стойло в щепки.

Я решила вернуться сюда вечером вместе с Гастоном. Если раненый не придет в себя, то мы под покровом темноты перенесем его в дом. Это, конечно, опасно, но не бросать же его здесь!

Корзинку с провизией и бинтами я отставила подальше, на тот случай, если он, очнувшись, сделает неловкое движение. Пока же он лежал тихо и, казалось, просто спал. Бросив на него последний взгляд, я вышла из пещеры и направилась домой.

* * *

Вернувшись, я первым делом нашла Гастона и отвела его на конюшню. Пока он седлал Малыша, я все ему рассказала. Старый вояка насупил брови и категорично заявил, что днем наведываться в пещеру слишком опасно – кто-нибудь и так уже мог заметить, что я дважды за утро ходила к морю. Мы договорились, что к наступлению темноты Гастон подготовит повозку, и мы, если нужно, заберем раненого в замок. Старик поворчал, но смирился, понимая, что другого выхода нет.

День тянулся невыразимо медленно. За разными делами я мысленно нет-нет, да возвращалась к утренним событиям. Как он там? А вдруг ему холодно? Я корила себя за то, что не догадалась прихватить с собой одеяло. А вдруг я пропустила какую-нибудь смертельную рану, и он там умирает, истекая кровью?

Моя главная проблема – чересчур богатое воображение. Это мне папа много раз говорил. Нужно было взять себя в руки, но я не могла: в голову лезли разные страшные мысли, а картины, встававшие перед глазами, были одна другой ужасней.

Катрин, обратив внимание на мой отсутствующий вид, несколько раз спрашивала, что со мной происходит. Объясняться было преждевременно, поэтому я только отмахивалась от расспросов. В конце концов, она обиделась и прекратила допытываться.

Наконец, сгустились сумерки, и я поспешила на конюшню. Гастон уже ждал меня. Он запряг повозку, накидал в нее немного сена и завалил его старыми мешками. Я взяла с собой два старых одеяла, лампу, еще бинтов и воды, папин мушкет и корзинку, полную провизии. На всякий случай.

Не спеша, стараясь не производить лишнего шума, окольным путем минуя деревню, мы двинулись к морю.

Отведя повозку с дороги, мы оставили ее в кустах возле обрыва и стали спускаться к пещере. Я шла первой, показывая путь. Гастон чертыхался, с трудом нащупывая еле видимую тропинку.

– Детка, не представляю, как мы его здесь потащим наверх!

Никого тащить не пришлось. Зайдя, наконец, в пещеру, я открутила фитилек лампы и обнаружила… Точнее, ничего не обнаружила. Ни бездыханного тела, истекшего кровью, ни моей корзинки. Вообще ничего. Как будто все произошедшее утром мне только приснилось.

Глава 5

Прошло две недели.

Внешне однообразные дни, заполненные повседневными делами и заботами, постепенно заслонили собой эти удивительные события. Хотя нет-нет, а все же иногда я думала, что с ним, жив ли он, и вообще – кто это был, черт его побери?

Каждый день приносил новости, одну тревожней другой.

С опозданием, но до нас все же доносились отголоски великих сражений. Прусские войска перешли границу, захватили Лонгви и окружили Верден. Париж лихорадочно готовился к обороне.

Опасаясь мятежа, парижская чернь ворвалась в тюрьмы и перебила огромное количество аристократов и не присягнувших священников. Страшная волна «сентябрьских убийств» прокатилась по всей Франции.

* * *

Во вторник 11-го сентября мы с Катрин и Гастоном поехали в Сен-Мало на ярмарку. Надо было кое-что прикупить, да и просто захотелось развеяться. Катрин по такому случаю нарядилась в свое лучшее платье. Я хотела, как обычно, надеть штаны и старую папину куртку, но Матильда и Альфонс, забыв былую вражду, объединенными усилиями уговорили меня одеться прилично.

Ходить по рынку в платье оказалось очень неудобно. Я ругалась вполголоса, цепляясь подолом за прилавки и тележки с овощами, а Гастон и Катрин посмеивались надо мной.

Мы быстро сделали все дела и решили напоследок прогуляться по набережной. Катрин застряла в лавке галантерейщика, выбирая себе ленту. Гастон остался у повозки, охраняя наши покупки. А я пошла вдоль набережной.

День был великолепный, солнечный. В гавани стояло множество кораблей, один прекраснее другого, и я пыталась угадать, который из них «Креол». Робер наметил на послезавтра отплытие и обещал приехать попрощаться.

Вокруг бурлила жизнь. Разгружались одни суда, загружались другие. Тут и там толпились иноземные моряки с резким гортанным говором, лодочники в шерстяных колпаках, крестьяне в куртках из козьей шерсти. Дородные торговки рыбой с корзинами на голове пронзительно кричали, расхваливая свой товар. Сновали водоносы, корабельные плотники и грузчики из доков.

Я вертела головой по сторонам, не глядя под ноги, и, споткнувшись, налетела на идущего мне навстречу человека в темном плаще. Мужчина ловко подхватил меня под руку, не дав упасть. А я с изумлением обнаружила перед собой маркиза де Ла Руэри и восторженно завопила:

– Крестный!

Смешанные чувства отразились на его лице. Тут была и откровенная радость от нашей встречи, и явная досада на мою несдержанность. Я смутилась, а он крепко сжал мой локоть.

– Жанна, Бога ради, тише! Не привлекай к нам внимания!

– Умоляю, простите меня! Но что Вы здесь делаете? И в таком виде?!

Под плащом у маркиза оказалась матросская роба.

– Девочка моя, я не могу сейчас с тобой разговаривать. Прости, но тебе опасно находиться рядом со мной.

Он снова сжал мою руку, оглянулся по сторонам и нырнул в толпу. А я осталась стоять столбом.

Вот так встреча! Я не видела крестного с тех самых пор, как он и маркиз де Ла Файетт приезжали к нам. Он похудел, осунулся, но не утратил ни царственной осанки, ни надменного вида. Ему и так-то трудно затеряться в толпе, а тут еще я со своими воплями. У меня даже слезы выступили от злости на свою глупость.

Ну конечно же, он скрывается! Господи, неужели я ему навредила?

Ужасно расстроенная, я развернулась и побрела к своим. Они уже потеряли меня. Катрин металась, заламывая руки, а Гастон, приставив ладонь козырьком ко лбу, высматривал меня в толпе.

Мой убитый вид вызвал у них самые худшие опасения.

– Жанна, где ты пропадала? Что случилось? Тебя обидели? Ограбили?!

– Господи, да кому я нужна! Успокойтесь. Ничего не случилось. Просто я заблудилась. Все, едем домой. Я устала.

Мы забрались в повозку и направились домой.

* * *

День был безвозвратно испорчен. Я до вечера промучилась, пытаясь убедить себя, что никому не навредила, и что с крестным все будет хорошо.

Наступила ночь. Отец заснул с книгой в своем кресле. Я с хрустом потянулась и отставила корзинку со штопкой. Пора спать. Надо позвать Альфонса и перенести отца в спальню.

И в этот момент дверь распахнулась, и в гостиную вошел Жером. Я никогда не видела его таким взволнованным.

Папа сразу проснулся и выпрямился в своем кресле. У меня тоже сон как рукой сняло.

– Хорошо, что вы еще не спите!

– Боже, Жером, у тебя такое лицо! Что-то случилось?

– Мальчик мой, с тобой все в порядке? Ты не ранен?

Я вскочила со своего места и подбежала к нему.

– Не тратьте время на расспросы. Дорога каждая минута!

– Да объясни же, наконец, в чем дело!

Жером повернулся ко мне и взял мои руки в свои.

– Жанна, завтра за тобой придут! Тебя арестуют, понимаешь?

Я стояла, пытаясь осмыслить услышанное.

На шум прибежала Катрин. Увидев, кто приехал, она помчалась за Матильдой. И вскоре все обитатели замка собрались в гостиной.

Все кричали, перебивая друг друга. И тут, перекрывая всеобщий гам, раздался голос Жерома:

– Тихо!

И стало тихо. Я машинально отметила про себя, что полгода службы не прошли впустую – тон у него был самый что ни на есть командирский.

– Рассказываю по порядку. Слушать и не перебивать. Вопросы потом. Ясно?

Он обвел всех суровым взглядом. Все молчали.

– Завтра Робер выходит в море. И сегодня его родственники организовали по этому случаю небольшое застолье. Он пригласил меня, и я пришел сразу, как освободился. К моему приходу большая часть гостей уже основательно набралась. Все говорили одновременно, и никто никого не слушал. Я подсел к краю стола. Рядом со мной сидел какой-то человек. Я так и не понял, кто он такой. Похоже, писарь, а может, и секретарь у окружного прокурора. Он уже окончательно напился и разговаривал сам с собой, сперва тихо, затем все громче, – тут Жером потер лоб, и я обратила внимание, как трясется его рука. – Поначалу я к нему не прислушивался. Он что-то плел про тяжкий труд и нищенскую оплату. Я насторожился, лишь когда он упомянул маркиза де Ла Руэри. Но когда он назвал твое имя, я его чуть не прибил.

Жером сглотнул подступивший комок. Я стояла, не дыша.

– Из его слов я понял, что раскрыт контрреволюционный заговор, в котором замешан маркиз. А, может, маркиз возглавляет этот заговор, я не понял. Так вот, на днях был подписан приказ об аресте маркиза и его сообщников, и теперь их разыскивают. А сегодня эта канцелярская крыса получила новые указания и собственноручно написала еще один приказ. О твоем аресте, Жанна! Я не представляю, что могло произойти!

– Зато я представляю, – у меня подкашивались ноги, пришлось опуститься в кресло. – Я сегодня встретилась с крестным. В порту.

– Господи, зачем ты это сделала?

Жером почти кричал. Я тоже повысила голос.

– Я случайно! Мы столкнулись в толпе. Мы даже не поговорили толком!

– Что он сказал?

– Да ничего не сказал! Сказал, что мне опасно находиться с ним рядом, и тут же исчез.

– Все ясно. За ним наверняка следили. А, увидев, как ты с ним говоришь, решили, что ты его сообщница.

– Что за вздор! Ну, какой из меня заговорщик!

– Да я знаю, что никакой! И Пишо это знает. Но это не помешает ему отправить тебя на эшафот!

– Пишо? При чем здесь Пишо?

– Вы что, ничего не знаете? Гражданин Пишо теперь служит делу революции. Он окружной прокурор.

Я почувствовала, как чья-то липкая и холодная рука сжала мое сердце. Да, это удобный повод поквитаться со мной за прошлые унижения.

Господи, что же мне теперь делать?

– Жанна, – отец произнес это тихо и совершенно спокойно. – Ты должна уехать. И немедленно.

– Уехать? Папа, о чем ты говоришь? Куда уехать?

– Жером, когда «Креол» выходит в море?

– Да, крестный, я тоже об этом подумал и договорился с Робером. Он отплывает завтра в полдень и заберет с собой Жанну. Ночью к двум часам он пришлет за ней шлюпку.

– И куда же я с ним поплыву? В Индийский океан?

– Нет, на остров Джерси. Он доставит тебя и Катрин на Джерси. А потом вы поедете в Англию к тете Софии.

Катрин даже не пискнула. А я так просто потеряла дар речи. В ушах у меня звенело. Все вокруг шумели, что-то обсуждали, Матильда рыдала. Вот так в одну минуту за меня сделали выбор. Я почувствовала, что буквально закипаю, и закричала:

– Я никуда не поеду! Слышите? Не по-е-ду!!!

Мгновенно установилась полная тишина, прерываемая только всхлипываниями Матильды.

– Я ни в чем не виновата! А уехать – значит признать свою вину. Даже если меня и арестуют, то сразу освободят, поскольку у них нет никаких доказательств.

– Девочка моя, не будь такой наивной! Кому в наше время нужны доказательства? – отец говорил со мной, как с маленьким ребенком, ласково и терпеливо.

Привычный мир рушился. Мои глупые надежды на то, что буря обойдет нас стороной, что мы переждем ее, перетерпим, пошли прахом. И что самое ужасное, в глубине души я знала, что у меня нет другого выхода, кроме как бежать. Если меня арестуют, то живой я уже не выберусь. Революция беспощадно расправлялась не только с врагами, но и с подозреваемыми. А стараниями нового окружного прокурора я очень быстро из подозреваемой превращусь в обвиняемую.

– Но я не могу тебя оставить! Ты должен поехать со мной! Я тебя не брошу!

– Жанна, ты не должна обо мне беспокоиться. Даже Пишо не придет в голову обвинить беспомощного калеку в контрреволюционных происках. Со мной все будет в порядке. Не трать время на споры. Тебе нужно собираться.

– Но папа…

– Жанна, не вынуждай меня применить силу!

Я не верила своим ушам.

– Что?! Что ты хочешь сказать?

– Только то, что, если ты не прекратишь упрямиться, на корабль тебя доставят связанной.

Я расхохоталась, не веря, что он говорит это всерьез. Но смех мой быстро оборвался, как только я взглянула ему в глаза, а потом перевела взгляд на Жерома и Гастона, стоявших рядом. У всех троих было совершенно одинаковое выражение лица. И я поняла, что чувствует кролик перед удавом.

* * *

Времени на сборы почти не оставалось. По счастью, собирать было особо нечего. Так, немного одежды, пара книг, мамины украшения. Укладывая вещи в дорожный кофр, я не верила в реальность происходящего.

Этого просто не может быть! Это не может происходить со мной! Господи, куда я еду? Зачем? Надолго ли?

Мне страшно хотелось кричать, топать ногами, что-нибудь сломать или разбить. Но внешне я оставалась спокойной и сосредоточенной. Я не могла себе позволить даже заплакать. Не сейчас. Не здесь. Еще будет время. Я понимала, что не мне одной тяжело, и не хотела делать предстоящее расставание еще более мучительным.

Наконец, вещи были уложены. Матильда, не доверяя корабельной кухне, собрала нам перекусить в дорогу. Думаю, хватило бы до Индийского океана.

Наступила страшная минута. Я опустилась на колени перед отцом, и он прижал меня к себе. Я не могла говорить.

– Девочка моя любимая, запомни и постоянно повторяй про себя – это ненадолго! Просто надо немножко потерпеть. Очень скоро все переменится. И мы снова будем вместе. Я обещаю тебе!

Я не заплакала. Даже улыбнулась, целуя его на прощанье.

Я не плакала, когда мы прощались с Матильдой и Альфонсом. И пока шла к берегу. И потом, когда обнимала Гастона и Жерома.

Самое ужасное, что я вообще не могла плакать. Сердце рыдало и обливалось кровью, а глаза оставались сухими. Внутри меня как будто что-то умерло. Я постоянно думала об отце, о доме. И еще о крестном. Я убеждала себя, что его не могут арестовать. Он не дастся. Он такой умный, осторожный. Такой опытный солдат. Его не найдут. Он останется на свободе.

Все происходило как во сне. Я механически двигалась, отвечала на вопросы и даже что-то спрашивала сама, но так, как будто это не я, а кто-то другой. Я словно впала в спячку.

Ночь выдалась ветреная и темная. Приближалось новолуние. Под прикрытием темноты и в полной тишине мы поднялись на борт «Креола» и просидели в каюте до самого отплытия.

Ровно в полдень «Креол», никем не задерживаемый, вышел в море.

А утром следующего дня меня принял лорд Уолдгрейв, губернатор острова Джерси.

Он был дальним родственником лорда Дартмута, мужа моей тети Софии. Когда-то давно они почти одновременно начинали дипломатическую карьеру и вместе приехали в Париж в далеком 1763 году для заключения мира, завершившего Семилетнюю войну. И даже за тетей Софией, порхавшей тогда при дворе, они ухаживали оба. Но тетя предпочла лорда Дартмута и уехала с ним в Лондон. А лорд Уолдгрейв уехал на остров Джерси.

Он выправил мне нужные бумаги и посадил на корабль, отправляющийся в Портсмут.

А уже в воскресенье утром мы с Катрин в почтовой карете ехали в Лондон.

Часть 2. Англия

Глава 6

Уже начинало темнеть, когда мы, наконец, приехали в Лондон. Кондуктор высадил нас на Флит-стрит и помог нанять кэб.

Огромный город буквально оглушал. Вдоль высоких домов с зеркальными окнами проезжали бесчисленные кареты, повозки и подводы. Тысячи свечей озаряли витрины с выставленными товарами – серебром, фарфором, тканями и изделиями ювелиров. Кричали разносчики горячей и холодной снеди. Слышался бой церковных курантов. Играли и пели уличные музыканты.

За всю мою жизнь я никогда не уезжала дальше Фужера и Сен-Мало. Поэтому ничего удивительного, что увиденное меня просто потрясло.

Постепенно улицы становились шире, а расстояния между домами больше. И я поняла, что наше путешествие подходит к концу.

Кэб остановился, мы выбрались из него и оказались перед парадным крыльцом большого дома, одного из нескольких, окружавших уютную площадь. Сюда не доносились звуки уличных музыкантов. Не лаяли собаки, и не сновали люди.

Я глубоко вдохнула и постучала в дверь.

Довольно долго никто не открывал, и я уж подумала, что в доме никого нет. Наконец, дверь распахнулась, и на пороге показался худой человек, сильно напоминавший сушеную треску.

С высокомерным видом он осмотрел нас с Катрин с ног до головы, и, похоже, ему не очень понравилось увиденное.

– Что вам угодно, мисс?

Его ледяной тон мог заморозить воду. Я догадывалась, какое жалкое зрелище мы собой представляем, и в другое время, наверное, смутилась бы и растерялась. Но за последние дни моя чувствительность сильно притупилась.

– Мне угодно видеть леди Дартмут.

– Ее светлости нет дома, – сказала сушеная треска и закрыла дверь у меня перед носом.

Нам некуда было идти, поэтому я снова постучала.

Через несколько секунд дверь приоткрылась.

– Я настоятельно рекомендую Вам, мисс, не вынуждать меня прибегать к сильнодействующим…

– Бэнкс, в чем дело? Кто там?

Треска отступила в сторону, и в просторном холле я увидела высокого и полного пожилого господина в отлично сшитом сюртуке. Он натягивал перчатки и, похоже, собирался уходить. Выглядел он не очень дружелюбно, но мне, честно говоря, было все равно.

– Прошу прощение за беспокойство, но мне совершенно необходимо видеть леди Дартмут. Я Жанна д’Аранкур, племянница леди Софии.

Господин замер, а потом резким движением сдернул с руки только что надетую перчатку.

– Прошу Вас, входите! Племянница леди Софии? Боже мой! Да входите же! – он склонился над моей рукой. – Лорд Дартмут к Вашим услугам. Бэнкс, занесите вещи и проводите леди в гостиную. Попросите миссис Смолл приготовить чай. Скажите ей, что я буду ужинать дома, и что у нас гости. Моя дорогая, пожалуйста, располагайтесь. Чувствуйте себя, как дома. Я присоединюсь к Вам буквально через несколько минут.

Бэнкс занес с улицы наши вещи и величественно, не теряя достоинства, поплыл впереди, показывая дорогу.

Белая с золотом гостиная поражала роскошью – мебель, обитая голубым бархатом, картины, вазы. Я падала с ног от усталости, но осталась стоять, дожидаясь лорда Дартмута. Через несколько минут он вошел в гостиную и остановился рядом со мной.

– Так-так-так, – сказал он, с улыбкой разглядывая меня. – Неужели, это действительно племянница моей Софии? Та самая Жанна!

– Да, это я, – тоже улыбаясь, ответила я. – А Вы, должно быть, муж моей тети, тот самый сэр Генри.

– Абсолютно точно, моя дорогая. Вы позволите мне так Вас называть?

Лорд Дартмут был приветлив и доброжелателен. Он мне определенно нравился. Я расслабилась и через какое-то время с удивлением обнаружила, что рассказала ему все и даже больше. Тут я с некоторым опозданием вспомнила, что когда-то сэр Генри был дипломатом.

Мы с Катрин сидели на мягком диване и пили чай с печеньем. Тети Софии действительно не было в городе. Она с детьми находилась в Миддлтоне, поместье Дартмутов в графстве Суффолк, и в Лондон должна была вернуться не раньше, чем через месяц, к началу светского сезона. Нам еще повезло, что мы застали сэра Генри в городе – завтра утром он тоже уезжал в Миддлтон.

Было решено, что мы поедем вместе с ним. Сначала он хотел перенести отъезд на послезавтра, ссылаясь на нашу усталость и необходимость выспаться, но я убедила его, что мы в деревне привыкли мало спать и рано вставать.

* * *

На следующее утро мы погрузились в большую дорожную карету и поехали в Миддлтон. Сэр Генри не признавал новомодных колясок – чрезмерно изящных и совершенно не пригодных для дальних поездок. В его же карете с мягкими сиденьями было удобно, и несколько часов пути пролетели незаметно. Мы беседовали о том, о сем, и я узнавала все новые подробности о семействе, в котором мне предстояло жить неопределенное время.

Я старалась не думать о том, как долго это может продлиться.

С началом революции переписка между отцом и его сестрой прервалась, но до этого они регулярно общались. Тетя София писала ему длинные и пространные письма, в которых подробно описывала состояние здоровья и достижения всех своих домочадцев. Каждое письмо давало нам пищу для разговоров на неделю, а то и больше. Думаю, что папины письма были значительно короче.

У лорда и леди Дартмут было пятеро детей. Старшая дочь, Каролина, вышла замуж за виконта Кортни и уже пять лет, как сама стала матерью. Старший сын, Джеффри, мой ровесник, в настоящее время находился в Оксфорде. Средняя дочь, Элизабет, с нетерпением ожидала начала своего второго сезона в высшем обществе.

И были еще близнецы, Томас и Николас, доводившие до отчаяния своих педагогов – малолетние преступники, судя по описанию отца. В прошлом месяце им исполнилось десять лет. Сэр Генри с любовью говорил о своих старших детях, откровенно гордясь их успехами, но мне показалась, что настоящая отрада для него – эти двое сорванцов. Им давно было пора вернуться в Итон, но любящая мать никак не могла расстаться со своими мальчиками.

Я слушала его, а перед глазами стоял мой дом.

Вот отец в кресле читает книгу. Белые волосы заплетены в косичку. Очки на самом кончике носа. Если сейчас его о чем-нибудь спросить, он не вскинет голову, а глянет на тебя поверх очков, смешно поднимая брови.

Вот Гастон на конюшне чистит Малыша. Малыш переступает длинными ногами и норовит укусить его за плечо.

А вот Матильда. Она что-то стряпает. Мне кажется, я чувствую запах поднимающегося теста…

Вероятно, заметив мое состояние, сэр Генри прервал себя на полуслове.

– Моя дорогая, я понимаю, каково Вам сейчас. И понимаю, что ничто на свете не может заменить родной дом. Но все же, прошу Вас, поверьте, что мы сделаем все для того, чтобы Вы не чувствовали себя… – он замялся на мгновение, – одинокой.

Мне показалось, что он хотел сказать другое слово, но я не стала уточнять. Больше всего на свете мне не хотелось быть для кого-нибудь обузой. Честно говоря, я не представляла себе свою жизнь у Дартмутов. Мне не хотелось обременять их заботами о своей скромной персоне. Папины слова «Это ненадолго!» продолжали звучать у меня в голове. Я собиралась, если можно так выразиться, забиться в уголок и просто ждать.