Текст книги "Сказка о колдовском лесе"

Елена Городенцева
Сказка о краснодеревщике

Книга посвящается моему другу.

Его предки украшали скульптурами московское метро, а он решил посвятить себя работе с деревом.

* * *

© Городенцева Е.Н., 2021

* * *

 
Глубокий вечер, за окном луна…
Расправил мрак плащ тёмный над землёю.
Настало время сказок. Вам сейчас
Придётся вновь постранствовать со мною.
 
 
Мы посещали много разных мест.
Сегодня же окажемся в деревне,
Что сделали известной мастера,
Которых звали прежде древоделы.
 
 
Ремёсел много славных на Руси
Себя в живых легендах закрепили.
Но есть такие, о которых мы
Несправедливо, кажется, забыли.
 
 
Труд мастеров о ком пойдёт рассказ,
Как раньше, так и впредь будет цениться.
Умелец, что работает с душой,
Всегда сумеет ярко проявиться.
 
 
Итак, представьте сказочный рассвет…
Будя хозяев, петухи запели,
Зашевелилась с нежностью листва,
Люд начал покидать свои постели…
 
 
В деревне наступал обычный день,
Наполненный работой и заботой.
Озвучивал окрестность громко скот,
На пастбище идущий с неохотой.
 
 
А в двух больших бревенчатых домах
В то время ожидалось прибавленье.
И данные события легли,
В рассказе, как существенные звенья.
 
 
Всё разрешилось, к счастью, как должно.
Преподнесли тем временем подарком
В одной семье жена супругу дочь,
В другой – богатыря с «копною» яркой.
 
 
Да, да… Он от рожденья рыжим был.
То красоту его не уменьшало.
В роду его прибавилось мужчин,
Что счастьем небывалым в доме стало.
 
 
Случилось так, что каждая семья
Желаемое в руки получило
Наградою великой за любовь,
И временные муки облегчило.
 
 
Мальчонке дали имя Серафим,
За кудри ярко-огненного цвета.
Девчушку предки Ольгой нарекли,
Ведь в их дому прибавилось с ней света.
 
 
Жизнь малышей до времени была
Счастливою, весёлой, беззаботной.
И до пяти лет каждого в семье
Не занимали важною работой,
 
 
Хотя в домах тех жили мастера
И тонких, кружевных дел мастерицы.
Детишки познавали внешний мир.
Они играли, слушали песнь птицы,
 
 
Смотрели на красивые цветы,
Закатом и рассветом любовались…
При сборе ягод спелых и грибов,
Их души благодатью наполнялись.
 
 
Природа им давала посмотреть
На дивные пейзажные картины
Лесов, реки глубокой и полей,
Узоры на стекле зимою длинной,
 
 
Сияние сугробов серебром
В морозное и солнечное утро…
Растущим помогали осознать
Как мир чудесен, поступая мудро.
 
 
Заложен в этом был глубокий смысл.
Увиденное чудо сохранялось,
И всё, чем так прекрасен дивный мир,
В дальнейшем в их работах отражалось.
 
 
И даже безобидная игра,
Дарующая счастье и веселье,
В дальнейшем помогала воссоздать
Предметы, что достойны восхищенья,
 
 
Закладывала в творчество настрой,
Что в душах породить сумеет благость.
Скажу вам, настоящим мастерам
Приносит это истинную радость.
 
 
К пяти годам, рождённые тогда,
Конечно друг о друге уже знали.
Им нравилось носиться, веселясь,
По улице с другими малышами.
 
 
Но вскоре время беззаботных игр
Сменилось полосою обученья,
Когда удача в маленьких делах,
Как праздник поднимало настроенье.
 
 
Девчушка вышивала и плела
Невиданные, тонкие узоры
И нежною пригожестью своей
Ласкала устремлённые к ней взоры.
 
 
А в восемь лет подросший Серафим
Топор в руках держал довольно крепко.
Он с лёгкостью умел колоть дрова,
Для розжига печи снабжал всех щепкой.
 
 
Конечно, погруженье в ремесло
Свершалось, безусловно, под приглядом.
Осваивая острый инструмент
Про безопасность забывать не надо.
 
 
Парнишку брать старались чаще в лес.
Он должен был познать виды деревьев,
Прислушиваясь, впитывать в себя
Всё познанное в прошлых поколеньях.
 
 
Теперь он ведал – дерево несло
Внутри себя магические силы,
И в дом, что был построен из него
Дыхание живое привносило.
 
 
Скажу вам больше, в сказках перед сном
Рассказывались мальчику поверья,
Где говорилось, почему нельзя
Срубать и приносить домой деревья,
 
 
Стоящие вдоль брошенных дорог,
Растущие близ неких перекрёстков…
Описывалась в сказках святость рощ,
В которых проявлялась чудотворность.
 
 
Немудрено, ведь много должен знать,
Допущенный до плотницкого дела.
И опыт, навык предков помогли
Любую малость выполнить умело,
 
 
А также труд великий полюбить.
Внушалось парню: «Вкладывая душу,
Ты можешь мир вокруг преобразить,
Лишь к делу относись неравнодушно».
 
 
И вскоре повзрослевший Серафим
Прекрасно резал ковшики и ложки,
Узорчатые кружки, для гостей,
Тарелочки с рисунками и плошки.
 
 
Ему несложно было на заказ
Стол сделать так, что просто загляденье,
Резную лавку или табурет
С удобным и узорчатым сиденьем.
 
 
Всё спорилось у юноши в руках.
То было невозможно не заметить.
И я скажу вам, эдакий талант
Не каждому даётся в жизни встретить.
 
 
Рыжеволосый яркий Серафим
К семнадцати годам в своей деревне,
Среди таких же молодых парней
В своих успехах был тогда на «гребне».
 
 
Девицы при гуляньях на него
Внимание всех больше обращали.
Он весел был, красив, широк душой
И очень работящий… Это знали.
 
 
Да только сердце юноши давно
Красавице одной принадлежало.
Рождённая в один и тот же день
Пригожестью подружек затмевала.
 
 
И зная, как собою хороша,
Она преподнести себя умела,
Не позволяя рядышком стоять
Или вести при разговоре смело.
 
 
Была не просто в Ольге красота,
В ней ощущалась сила неземная.
При гордой неприступности своей
Она была совсем не «ледяная»,
 
 
Чем больший разжигала интерес,
Желание добиться и бороться.
И юноши из кожи лезли вон,
В надежде, что она им улыбнётся.
 
 
Её расположение порой
Ухаживаньем разным достигали —
То подносили колотый орех,
То сладостями щедро угощали.
 
 
Казалось, что красавица тех мест
Внимания тому не придавала.
Она, имея множество подруг,
Все чувства свои тщательно скрывала.
 
 
К несчастью, неземная красота
Во многих порождает часто зависть.
Соперницы не могут мирно спать,
Стараясь злом подобное исправить.
 
 
В те времена в деревне подросла
Девица, что как раз была такою,
Что сплетни распускала о других,
Ведь ревность не давала ей покоя.
 
 
Но к Ольге почему-то клевета,
Как ни старалась та, не прилипала.
Напраслина при первых же словах,
Неверием в безвестность утекала.
 
 
Я имя той коварной не скажу.
Она ведь среди многих – единица.
Боюсь, девиц, что звали, как её,
Беспочвенно начнут все сторониться.
 
 
Мне хочется лишь только указать,
Что в пору, когда девушка невестой
Могла достойно числиться уже,
Она не находила себе места,
 
 
И день, и ночь, мечтая сотворить
С красавицей удачливой такое,
Что юношу навек отворотит
От той, что не даёт ему покоя.
 
 
Но видимо была не так сильна,
Как та, что проживала рядом в чаще.
В лесу колдунья страшная жила,
Считаясь для лихих дел подходящей.
 
 
В один из дней, когда вся молодёжь
Отправилась под песни на гулянье,
Задумавшая зло пошла тишком
В места, куда заходят с замираньем
 
 
Души. Скажу вам, светлый человек,
Боясь напастей, порчи или сглаза,
По слухам зная, где колдуньи дом,
Не пребывал в краях этих ни разу.
 
 
Но эта не ища иных путей,
Чтобы достичь желаемой ей цели,
Хоть было страшно и бросало в дрожь,
Пошла по тропке меж кустов и елей.
 
 
И у болота рядом, где вода
И птица выпь ревела и стонала,
Привиделся ей затемнённый дом.
Хозяйка гостью явно ожидала.
 
 
Она уже стояла на крыльце
И в это время желчно улыбалась.
Сегодня к ней удача в руки шла,
Сказать вернее потихоньку кралась.
 
 
У девушки захватывало дух,
Хотелось в миг последний развернуться
И убежать назад, к себе домой.
Но ей не дали в сторону метнуться.
 

 
Деревья заскрипели, а кусты
Отходные пути загородили,
Как стражники зловещих тайных мест,
Которые за пришлыми следили.
 
 
Задумавшая подлые дела,
От ужаса на миг оторопела.
Она уже боялась сделать шаг,
Страшась, ту, что с ухмылкою смотрела.
 
 
За краткий срок промчались в голове,
Рассказы, в коих здешняя колдунья
Детишек ела, что являлись в лес,
И на метле в ночи была «летунья»…
 
 
И если раньше верилось с трудом
В подобные ночные небылицы,
То в данный час девица поняла,
Что усомниться в том могли «ослицы».
 
 
В ночи раздалось: «Что ж ты? Заходи!
Не стой столбом. Пока тебя не трону.
Не бойся, если в доме у меня
Увидишь говорящую ворону…
 
 
Мне ведомо достаточно, и всё ж,
Хотелось бы внести немного ясность:
Что хочешь сделать с помощью меня,
Придя, забыв про ужас и опасность?
 
 
Пока внутрь не войдёшь – не говори.
Наш разговор никто не должен слышать,
Ведь уши есть буквально у всего
Кто воздухом в лесу подобном дышит…»
 
 
Вошла хозяйка в дом, дверь не прикрыв.
Девицу что-то с силой подтолкнуло,
Заставив перейти через порог.
Она не передумав, внутрь шагнула,
 
 
Где пребывала также темнота.
Безвестность ещё более пугала.
Пришедшая, задумавшая зло,
Соперницу неистово ругала.
 
 
Казалось, в гостье кто-то разжигал
Невероятный гнев, чтоб обнаружить
Всё худшее, приведшее сюда,
И выпустить быстрей это наружу.
 
 
Подкравшись очень тихо в темноте,
Колдунья прошептала ей на ухо:
«Рассказывай, зачем сюда пришла.
Неужто не хватает ещё духа?»
 
 
И тут, как будто что-то прорвалось.
Коварная почти что закричала:
«Не просто так я в этот дом вошла!
Но то, что будет страшно мне, не знала.
 
 
Теперь уж всё равно… Приход сюда
Лишь значит, что я сильно полюбила,
Но на пути соперница стоит,
Что красотой своей меня затмила.
 
 
Построенную хитро клевету,
Что очерняла, милый не заметил.
Напраслина не возымела верх.
Для парня нет милей её на свете.
 
 
В хитросплетеньях я, увы, слаба.
Желанье есть, но не хватает силы
Разлучницу с дороги устранить
Любым из средств, ведущим до могилы».
 
 
Поверьте, очень трудно передать
То ощущенье, когда за спиною,
Чуть не прилипнув, рядышком стоять
Вдруг станет та, что водится со тьмою.
 
 
Пришедшей приходилось то терпеть.
Хозяйка дома обошла девицу,
Подула в печь, чем тут же разожгла
Огонь в ней. В это время чудо-птица
 
 
Откуда-то слетела для того,
Чтоб с гостьи снять красивые серёжки.
Она бесцеремонно сорвала
Блестящие и прыгнула в окошко.
 
 
Сощурив свои страшные глаза,
Колдунья долго молча, наблюдала
Реакцию на действия слуги,
А девушка в безмолвии стояла.
 
 
Тогда в избе раздалось: «Ладно, что ж…
Пусть украшенье явится залогом.
Теперь ты будешь связана со мной
Незримо, оказавшись за порогом.
 
 
Уж так и быть, тебя я научу,
Что нужно непременно будет сделать.
Ты всё получишь здесь и далеко
За средством роковым не нужно бегать.
 
 
Ворона мне давно уж донесла,
Что парень приглянувшийся – работник,
Которого на свете не сыскать,
И что он резчик и чудесный плотник.
 
 
Тебе его придётся попросить
Из дерева красиво сделать ложку,
И намекнуть, что это прихоть той,
К которой он порой стучит в окошко.
 
 
Не сомневайся, за единый день
Исполнится им знатная работа.
Ты только лишь должна предупредить,
Что передать её – твоя забота.
 
 
Резной подарок нужно погрузить
На день иль два в полученное зелье.
И, как бы ни хотелось – не спешить.
Здесь нужно будет проявить терпенье.
 
 
Цвет ложки станет дивной красоты.
С такой расцветкой дерево не купишь.
Себе не оставляй. Предметом сим
Соперницу ты с лёгкостью погубишь.
 
 
Она захочет есть лишь только ей.
В растворе ядовитом будет сила,
Манящая, зовущая к себе…
Вручишь – считай, что ты уж победила.
 
 
Заранее тебя предупрежу.
Что есть от зелья и противоядье.
Сокрытый от людей лихих секрет
Хранится у одной старушки кладью.
 
 
И если повернуть случится вспять
Задуманное действие тобою,
То ты вороной чёрной можешь стать,
Как та, что проживает здесь со мною.
 
 
Старайся сделать так, чтобы никто
Не смог о совершённом догадаться.
Теперь ступай, пока ещё темно.
До времени нам незачем встречаться.
 
 
Понадобится что-то – передай
Помощнице, что сердце беспокоит.
Её довольно просто отыскать.
Она сидит частенько на заборе…»
 
 
Колдунья, «пошуршав» в углу, нашла
Обмазанную глиною бутылку,
Её тотчас же деве отдала,
Изобразив, лукавую ухмылку.
 
 
Хозяйке было в радость наблюдать
Свершаемое здесь грехопаденье.
Коварная желала хохотать,
Но ей хватило всё-таки терпенья
 
 
Сдержать себя немного до поры,
Когда дом, наконец-то, опустеет.
А насладиться совершённым злом
Она и после вволюшку успеет.
 
 
Желаемое в руки получив,
Девица от колдуньи убежала.
Безмолвно… Нужно ли благодарить
За помощь тёмных сил, она не знала.
 
 
Отрезавшие путь назад, кусты
Теперь её возврату не мешали.
Наоборот, построившись в ряды,
Они кротчайший путь ей указали.
 
 
Всё было к сроку. Девушка домой
Прийти до дойки первой успевала.
Никто и не заметил, что она
Отсутствовала и не ночевала.
 
 
Красиво начинался новый день.
Лучами солнце живность пробуждало.
И ничего плохого на земле
Ничто ещё пока не предвещало.
 
 
Обычные житейские дела…
Все заняты привычною работой.
И находилась только лишь одна
Теперь с особой каверзной заботой.
 
 
Задумавшая подлые дела,
Явилась к Серафиму между прочим,
Как будто что-то важное спросить,
А также намекнуть о том, что ночью
 
 
Ей подсказали сделать… И она
Шепнула парню о желанье Ольги —
О ложке, что ей грезилась давно,
И то, что ожиданья девы долги.
 
 
Услышанное было, как бальзам,
Что радует и греет светом душу.
Он рад был ненаглядной угодить,
Ведь так давно был к ней неравнодушен.
 
 
Пришедшая ещё не скрылась с глаз,
А он уж рисовал в душе картинно
Рисунки ручки ложки и всего,
Что вырезать ему необходимо.
 
 
Для Серафима кажется теперь
Другого в свете не существовало.
Девица это сразу поняла,
И злоба её больше обуяла.
 
 
Старясь тем не выказать себя,
Пришлось ей очень быстро удалиться.
В злодействе ей свершён был первый шаг.
Всё вскоре должно будет совершиться.
 
 
Но в это день, для многих роковой,
Случилось и другое, что как в сказке,
Значительностью действий приведёт
К счастливой и желательной развязке.
 
 
Пришёл в деревню некий человек,
Заметно подуставший от дороги.
Он к дому Серафима завернул,
Как будто направляли его Боги…
 
 
Радушная и дружная семья
Гостей всегда приветливо встречала.
И то сказать, от эдаких людей
Она довольно много узнавала
 
 
О том, что происходит на Руси,
Чем мир, что далеко был, интересен.
Лились легенды, россказни… Порой
Звучало много новых дивных песен.
 
 
А этот гость хорош ещё был тем,
Что создавал чудесные картины.
Сюжеты на холстах были просты,
Понятны, интересны и невинны.
 
 
Но каждый мог отметить, что ему
Особенно портреты удавались.
Он рисовал особенных людей,
Которые в пути ему встречались.
 
 
О каждом он мог много рассказать —
Чем именно герой затронул душу.
Портреты раскрывающий рассказ
Возможно бесконечно было слушать.
 
 
И видя, как работал Серафим,
Художник тоже делом загорелся.
Он натянул имеющийся холст,
Напротив парня тотчас же уселся
 
 
И стал изображать его в делах,
Когда тот вырезал для Ольги ложку.
Обоих было трудно оторвать
От творчества, отвлечь хоть на немножко.
 

 
Никто и слова вслух не произнёс,
Ведь каждый пребывал в особом мире.
К обеду уже виделся итог
Того, что оба в действах совершили.
 
 
Работы были сказочны. В руках
У паренька был редкостный подарок.
Узор на ручке был замысловат
И дивен, хотя в цвете и не ярок.
 
 
Картина же раскрыла глубоко,
Как парень в дело вкладывает душу.
Красавец был как будто бы живой,
С холста готовый выбраться наружу.
 
 
Художник произнёс: «Ты выполнял
Работу, будто сердце твоё пело.
Отмечу, что при возрасте своём,
Ты делаешь всё быстро и умело.
 
 
И мне б теперь хотелось посмотреть,
Хоть краем глаза, для кого старался.
Уверен, в доме нету таковых.
Не им ты, творя ложку, улыбался.
 
 
Не думай ни о чём-либо плохом.
Мне просто почему-то стал вдруг важен
Ещё один задуманный портрет,
Пред тем, как я займусь здешним пейзажем».
 
 
А Серафим – открытая душа,
Пред гостем в этом и не укрывался,
И искренне и честно рассказал
О той, для коей в этот день старался,
 
 
Пообещав, что сможет показать
Красавицу, когда наступит вечер,
Когда придёт счастливая пора
Прогулок и дозволенные встречи.
 
 
На том и порешили. А пока
Задумал вдруг художник прогуляться.
Сегодня им как будто кто владел,
Чему он не хотел сопротивляться.
 
 
Он подошёл к колодцу. Рядом с ним
Бабулька очень ветхая стояла.
Ей было трудно приподнять ведро.
Рукам её сил явно не хватало.
 
 
И гостю захотелось ей помочь.
Ему сия работа была в радость.
Он лишь спросил: «Куда мне отнести,
Водицу, уважаемая „старость“?»
 
 
Старушка, видя эдакий порыв
Пришедшего в деревню, ободрилась.
Она такой открытой простоте
И щедрости душевной удивилась.
 
 
Отнёс художник бабушке ведро,
Затем запас воды надолго сделал.
Для этого, скажу вам, много раз
Он с вёдрами к колодцу быстро сбегал,
 
 
Хотя никто об этом не просил.
По свету путешествуя немало,
Творец невероятнейших картин,
Знал из чего в селе жизнь состояла.
 
 
И бабушка казалась непростой.
Взгляд у неё глубок и интересен.
Она смотрела с некой теплотой,
Хоть гость, что угождал, был неизвестен.
 
 
Конечно, не затеяв разговор,
Хозяйка пришлого не отпустила,
А в благодарность, усадив за стол,
Сначала чаем травным напоила,
 
 
Узнала для чего сюда пришёл,
В котором из домов остановился…
Тот тотчас же ответы изложил
И рассказал, что очень удивился
 
 
Растущему в деревне пареньку,
Как он умело вырезал подарок
Для девушки. Не ложку, а шедевр,
Хотя он однотонен и не ярок.
 
 
Художник посмеялся, что ему
Хотелось бы взглянуть, хоть краем глаза
На редкостную, видно, красоту,
Что он, возможно, не встречал ни разу.
 
 
Старушка уточнила: «Ты сказал,
Что Серафим строгал сегодня ложку?
Признаюсь, ты меня насторожил.
А ну-ка посмотри сейчас в окошко.
 
 
Вороны нет сидящей на плетне,
И не следит ли чёрная за нами?
Боюсь, в деревне снова быть беде,
Сплетённой невиновными руками.
 
 
Как видно тебя Бог сюда послал.
И если ты действительно художник —
Вручу тебе я чудотворный холст.
Надеюсь, ты крещён и не безбожник.
 
 
Тебе ещё придётся написать
Хотя б одну реальную картину.
Пусть девушка предстанет во весь рост.
Её нельзя казать наполовину.
 
 
Кого изобразить, я подскажу
И расскажу тихонько по секрету,
Что Серафим наш преданно влюблён,
И для него милее Ольги нету.
 
 
Все парни по ней сохнут. И понять,
Несложно, за что дарится вниманье.
Любому, даже если кто подслеп,
Приметится она на расстоянье.
 
 
Боюсь, что над красавицей теперь
Ненастье тучей чёрною нависло,
И нужно реагировать на зло
Немедленно и очень-очень быстро.
 
 
А потому исполни, что прошу,
И дальше занимайся чем захочешь.
Написанное только мне отдашь,
И сделаешь то под покровом ночи.
 
 
Я буду ждать. Теперь же уходи.
Не вздумай обронить хотя б полслова
Про наш с тобою тайный уговор».
При этом она глянула сурово.
 
 
К лицу её подобный взгляд не шёл,
Но видимо старушка показала,
Ответственность за тайные дела.
Она вручила то, что обещала.
 
 
Напившись чая, спрятав дивный холст,
Отправился художник к Серафиму,
Чтоб краски взять и всё что в этот день
Сумеет стать ему необходимым.
 
 
Там встретил он девицу, что к себе
Лукавостью в лице не привлекала.
Она подарок дивный забрала,
И вот её уже как небывало.
 
 
Гость юношу, конечно же, спросил:
«Неужто, ложка ей предназначалась?
Я не могу судить, но мне она
Достойною её не показалась.
 
 
Не думай, внешний вид тут ни при чём.
Я насмотрелся всякого на свете
И чувствую, который человек
Душой красив и, будто солнце, светел.
 
 
Неясно, почему ты не вручил
Подарок сам? Отдал бы его в руки
Желанной. Та дарует нежный взгляд,
Как благодарность за труды и муки.
 
 
Иль всё же вещь сготовлена была
Для той, что сейчас в гости заходила?
Тогда прости. Возможно жизнь тебя,
Людей иначе видеть научила.
 
 
Ты тоже мастер, спорить не решусь.
Никто мне не давал такого права.
Могу сказать, любая принять дар,
Что сделан был тобою, будет рада».
 
 
А Серафим ответил: «То не та.
Пришедшая лишь Ольгина подруга.
Что нравится – заносчиво-горда,
Мы всей деревней ходим при ней в „слугах“.
 
 
Обещано, её я покажу.
А ложка была, видимо, секретом.
И чтобы изготовил её я,
Она лишь намекнуть могла об этом,
 
 
Решив, что будет лучше попросить,
Желанье передав через подругу.
Поверь, мне любо было угодить
И оказать подобную услугу.
 
 
Надеюсь, когда все пойдут гулять,
Голубушка позволит быть с ней рядом.
Я для неё на большее готов…
В ней счастье и другого мне не надо.
 
 
Пойдём. Ты поглядишь издалека
На, в самом деле, редкостное чудо.
Захочешь – можешь Ольгу написать,
Я ревновать к тебе её не буду.
 
 
Мне хочется иметь её портрет.
Такой, чтоб находился возле сердца.
Я сделаю сегодня медальон,
В котором раскрываться будет дверца,
 
 
Где будет место тайное внутри,
Невидимое для чужого глаза.
Прошу тебя всем сердцем – услужи,
Я не просил других людей ни разу
 
 
Исполнить это. Ты по нраву мне.
Лишь потому открыто доверяюсь.
Ты первый, кто узнал, что я влюблён,
При ком признаться в этом не стесняюсь».
 
 
Смекнул художник, что ему теперь
Исполнить нужно будет два портрета.
И для второго, малого клочка,
Что плотным был, к несчастью пока нету.
 
 
И он решил, что будет рисовать
Красавицу уже на деревяшке.
А Серафим, как мастер, сможет сам
Оформить её в виде круглой бляшки.
 
 
Теперь осталось только лишь успеть
Предмет мечтаний молодцев увидеть.
Причём не только дивное лицо,
А во весь рост – ни лёжа и не сидя.
 
 
Дом Серафим, конечно указал,
Но сам войти в хоромы постеснялся,
Ведь Ольга и подумать не должна,
Что он за благодарностью являлся.
 
 
Он позже встретит девушку итак.
Чрез несколько часов пойдут гулянья,
И любая ему, уже сама
Признательность окажет и вниманье.
 
 
И юноша ушёл. Художник же
Сначала стукнул до трёх раз в окошко,
Когда увидел в нём лик старика,
В душе забеспокоился немножко.
 
 
Но было то напрасно. Вскоре дверь
Открылась, и приветливые люди
Его впустили внутрь. Он знать не мог,
Что дальше за порогом крепким будет.
 
 
А там он за работой увидал,
Невиданной красы чудо-девицу…
Чернёные ресницы, чистота
«Озёрных» глаз… Не девушку-царицу.
 
 
Он должен был запомнить дивный лик,
Но позабыть такой никто не сможет.
Осталось её только приподнять,
Что сделает художник чуть попозже.
 
 
Он произнёс: «Я попросился к вам,
Как гость, буквально только на минуту.
Мне очень захотелось посмотреть
На ту, что трудно в мире с кем-то спутать.
 

 
В деревне вашей я всего лишь день,
Но от людей настолько был наслышан
Об Ольге, что мне трудно усидеть
Вдруг стало, как художнику под крышей.
 
 
Теперь я вижу, каждый говорил
Мне правду. Дева, дай испить водицы,
И я уйду. Мне незачем теперь
Вас отвлекать и в доме находиться».
 
 
Хозяева спокойно отнеслись
К приходу гостя и подобной просьбе.
Красавица поднялась и пошла,
Не думая в то время об угрозе,
 
 
Ведь в доме находилась не одна.
Художник в это время любовался.
Он мысленно её уж рисовал,
И виденному в мыслях улыбался.
 
 
Приход подобный, чуть повеселил.
Открыто в дом зашёл чужой мужчина,
Чтоб бросить на девицу быстрый взгляд,
И с нею написать потом картину.
 
 
Конечно, Ольга гордостью была.
За это их навряд ли кто осудит.
Она была как спелый, сочный плод,
Который вскоре ещё краше будет.
 
 
Хозяин дома только произнёс:
«Уж если нашу дочку нарисуешь,
То подари портрет или продай.
Разочарован платою не будешь».
 
 
Художник не посмел им отказать,
И рассказать, что сделать должен дважды.
Молчание в таинственных делах
Является, скажу вам, делом важным.
 
 
В то время у открытого окна
Ворона, заколдованная, вилась.
Она на ставень села и теперь,
Как неживой предмет, не шевелилась.
 
 
Успев прекрасно разобрать слова,
Чернёная мгновенно улетела
В места, куда послушная нога
Ступить ни днём, ни ночью не хотела.
 
 
Никто и не заметил в этот раз
Присутствие пернатой, ведь все были
«Заложниками» встречи до поры,
Пока художника не проводили.
 
 
А тот спешил уж к Серафиму в дом.
И чтобы ото всех уединиться
Он попросился тут же на чердак,
Где нет людей, где никакая птица
 
 
До времени за ним не проследит,
Присутствием своим не помешает.
Бесспорно, что в кромешной темноте
Никто писать картин не начинает.
 
 
И в это время мастер лишь желал
Надёжно холст, хотя б на время, спрятать,
Чтоб завтра, с первым солнечным лучом
Начать заказы делать в три этапа.
 
 
Портрет последний может подождать.
Главнее всех, конечно, будет первый.
Возможно то пустая колготня,
Напрасно поднимающая нервы.
 
 
Но красотой такою рисковать
Преступно. Лучше всё ж подстраховаться.
Бабулька, что вручила ему холст
Не просто так вдруг стала волноваться.
 
 
Обдуманно художник в уголок
Сложил довольно скромные пожитки.
Намеренно их досками прикрыл,
Как будто утаил златые слитки.
 
 
А после, как спустился, уж пошёл
Чуть-чуть полюбоваться на гулянье.
В местах, где он недолго пребывал,
Имело всё своё очарованье.
 
 
Намереньем же главным было то,
Чтоб дева не боялась его взгляда.
Так он характер сможет уловить,
Чем дышит, чему больше в жизни рада.
 
 
Картина должна это передать.
Лик неживой не тянет и не манит.
Когда ж взгляд невозможно оторвать —
Такой хранить сумеет долго память.
 
 
А тут увидел мастер сразу всё.
Здесь Ольга себя истинно раскрыла.
Песнь, танец, обращение с людьми…
В какой момент улыбка озарила.
 
 
И образ, что навеки не забыть,
Теперь сложился именно как надо.
Но странно, что подружки в этот раз
Не оказалось с девушкою рядом.
 
 
Не стоит за догадками ходить.
Задумавшая зло, налила зелье
В кувшин, и в него ложку погрузив,
Ждала теперь то самое мгновенье,
 
 
Когда подарок поменяет цвет…
Колдунья в это время лютовала.
Ворона рассказала про портрет,
Для них известье это означало,
 
 
Что видеть истребленье красоты
Уже, возможно, вскоре не придётся.
Им нужно было выкрасть тот портрет,
Пока изделье яду наберётся,
 
 
Иль непременно как-то помешать
Художнику с усердием работать.
Ворона полетела намекнуть
Завистнице, чтоб та свершила что-то.
 
 
Художник на заре уж рисовал
В сокрытом месте первую картину,
Где девушка стояла во весь рост
Близ дерева красивой и невинной.
 
 
Он смог в холсте всё то отобразить,
Что прежде в восхищении задумал,
И от себя ничто не прибавлял,
Не сделав даже ярче цвет костюма.
 
 
Работал мастер быстро и легко,
И тихо-тихо… Высоко под крышей
Хозяевам пришедший дивный гость
Не виден был полдня, да и не слышан.
 
 
Когда спустился он передохнуть,
То острый глаз его тут же приметил,
Что радостный, лучистый Серафим,
Душой своею мрачен и несветел.
 
 
Он так старался… Ольга же его
Подарок, как мечтал, не оценила,
Ходила безразлично близ него
И взглядом ласковым не одарила.
 
 
А гость вмиг успокоил, указав,
Что девушки другой не видел рядом.
Возможно ложка дивная вчера
Не отдана. В печаль впадать не надо,
 
 
И нужно будет просто подождать,
Что в данный миг пора было заняться
Изготовленьем бляшки из бруска,
На коем дева станет улыбаться.
 
 
Уж очень не хотелось повредить
В дальнейшем нарисованное чудо.
Размер теперь хотелось уточнить,
А Серафим буквально ниоткуда
 
 
Сработанный доставил медальон,
Который внешне прост был, и вниманье
Намерено к себе не привлекал.
И лишь внутри виднелись очертанья
 
 
Как будто кружев. Юноша хотел
Чтоб был портрет в особом обрамленье.
По контуру шли вроде кружева
Красивого и тонкого плетенья.
 
 
Тем самым Серафим смог подчеркнуть,
Что Ольга была тоже мастерица.
Она была и внешне хороша,
Да и в делах ей было чем гордиться.
 
 
Художник лишь немного отдохнул
И радуясь, что смог утихомирить
Напрасное волненье паренька,
Пошёл служить возвышенной богине.
 
 
И вот уже закончен был портрет,
Обещанный загадочной старушке,
Наполнен ликом девы медальон,
И каждый предан был воздушной сушке.
 
 
Картина третья тайной не была.
Её писать творец мог и на солнце,
При ярком свете, а не при лучах,
Что пробивались в малое оконце.
 
 
Чудесный мастер для себя решил,
Продолжить труд свой дивный на природе,
Не замечая рядом вороньё,
И что коварство где-то рядом ходит.
 
 
Работа продолжалась целый день.
Ворона рядом с мастером летала.
И только как умела и могла
Писать картину дивную мешала,
 
 
Назойливо пыталась сбросить холст,
Не дозволяя царствовать покою,
Но ранена охотником была,
Сказать точнее острою стрелою.
 
 
По счастью он поблизости прошёл,
И усмотрев нападки злобной птицы,
Хотел её и вовсе пристрелить,
Но чёрной удалось куда-то скрыться.
 
 
Художник в благодарность показал,
Спасителю внезапному картину,
Затем для одобренья передал,
Что создал на природе – Серафиму.
 
 
А тот, любуясь, долго изучал
С придирчивостью каждую частичку
Приятного и нежного лица…
И указал, что не толста косичка.
 
 
Поправил мастер это в тот же миг,
В душе успеху дела улыбнулся.
Коса, не лик, и в памяти своей
Рисуя Ольгу, он не обманулся.
 
 
Ему лишь оставалось получить
Награду за им созданный «подарок».
Конечно, он немножечко устал.
День был насыщен и к тому же жарок.
 
 
Художнику хотелось отдохнуть,
В тени большого дерева укрыться,
Где рядом за забором со стрелой
В окно стучалась раненая птица.
 
 
Пытливый взгляд заметил, кто впустил
Несчастную внутрь дома и услышал,
Как хищная ворона, через боль,
Стараясь говорить как можно тише,
 
 
Сказала: «Вынь ужасную стрелу.
Чрез день сослужит службу наша ложка.
Меня лишили сил. Значит тебе
Придётся посодействовать немножко.
 
 
Когда свою подругу посетишь —
Увидишь её образ на холстине.
Соперница написана на нём
Так точно, как живёт в реальном мире.
 
 
Картина, видно может помешать
Свершению намеченных событий.
Нельзя лик Ольги прежний сохранять.
Он должен стать навеки позабытым.
 
 
Как хочешь, только ты должна украсть
Написанное. Если и боишься —
Снеси её колдунье побыстрей,
Иначе в птицу вскоре превратишься».
 

 
Освободившись девой от стрелы,
С большим трудом, ворона улетела.
Завистница же стала понимать
Что злым делам не видится предела,
 
 
Что риск быть уличённою велик
И может быть ужасною расплата.
Случиться может, что и Серафим
Другую, не её, захочет сватать.
 
 
С дороги всех красавиц не убрать.
С колдуньей страшно далее водиться,
Но было уже поздно отступать,
Она могла ведь стать лесною птицей.
 
 
Подслушавший был сильно удивлён.
В деревне, в самом деле, замышлялось
Продуманное, редкостное зло,
Что шалостью, конечно, не являлось.
 
 
За красочный им созданный портрет,
Художника по-царски одарили
И сходством восхищаясь, целый час,
Забыв дела, «спасибо!» говорили.
 
 
Конечно, мастер этим был польщён,
Но просто так их дом не смог покинуть.
Он попросил минуту уделить,
Для разговора «главного» мужчину,
 
 
И, отойдя в стороночку, сказал:
«Я рад, что вам понравилась работа,
Однако пока я её писал,
Меня всё время сдерживало что-то.
 
 
Казалось, будто кто-то наблюдал
За тем, чем я сегодня занимался,
При помощи вороны мне мешал,
А я как мог, от чёрной отбивался.
 
 
Уж если вы хотите сохранить
Надолго образ той, что так красива,
Старайтесь осторожнее вести
С гостями, укрывая своё „диво“,
 
 
Не хвастаться картиной до поры.
Простите, говорю, как ощущаю.
Конечно, я не вправе вас учить.
Я от души лишь вас предупреждаю».
 
 
Хозяин дома всех в деревне знал,
Скажу вам больше, он был уважаем,
За пазухой каменья не держал,
Да и в него никто не бросил камень.
 
 
Он улыбнулся: «Раз ты попросил,
Сокроем холст на время за иконой.
Пусть высохнет получше полотно,
Что было чуть не порвано вороной.
 
 
Господь с тобой! В спокойствии иди.
В дом наш не заберётся злая птица.
Защитников достаточно в семье.
Нам и гостей бояться не годится!»
 
 
Уверовав в подобные слова,
С душой спокойной мастер дом покинул.
Ему осталось только передать
Секретно холст, который стал картиной.
 
 
Исполнил он всё так, как обещал:
Вручил брелок заветный Серафиму,
И пожелав, прохладой подышать,
Гостеприимный дом в ночи покинул.
 
 
Старушка его, видимо, ждала.
Дверь в дом была заметно приоткрытой,
Чтоб в тишине ненужный громкий стук,
Не сделал тайный сговор с ним раскрытым.
 
 
Холст был прекрасен. Бабушка его
В особый короб бережно сложила,
Поставила коробочку в сундук
И тканями, с нарядами прикрыла,
 
 
Потом сказала: «Расскажи-ка мне,
Что в этот день с тобою приключилось.
Мне важно всё: общение с людьми
И даже то, что в доме „новом“ снилось».
 
 
Искусный мастер всё ей изложил,
Что вызвало мгновенно огорченье.
Хозяйка дома, слушая рассказ,
Прониклась, подключив воображенье,
 
 
И с сожаленьем вслух произнесла:
«Придётся вновь с лесной колдуньей биться.
Она воспряла духом от того,
Что к ней явилась местная девица.
 
 
Прошу тебя остаться, чтобы ты
Смог помощью стать юному мальчишке.
Он должен отстоять свою любовь,
Что трудно сделать при его умишке.
 
 
Ты хаживал по множеству дорог.
Боюсь, что приключится вскоре горе,
Чему мы не сумеем помешать.
А так ли или нет, узнаем вскоре.
 
 
И если это всё ж произойдёт,
Управиться с бедой поможет древо,
Что выросло совсем в других краях,
Где солнце постоянно землю грело.
 
 
Куда идти и как его достать,
Узнать возможно только на дороге,
Которую не каждому видать.
Она себя раскроет не для многих.
 
 
Так вот, если событья не обман,
И то, чего боюсь я, приключится,
Ты должен быть опорой пареньку
В пути. Ему придётся научиться
 
 
Освоить очень редкую резьбу.
Он мастер, но не всё ещё умеет.
Ты сможешь его мысли рисовать,
И он, дай Бог, спасти любовь успеет.
 
 
До времени ко мне не приходи.
Я сохраню от глаз чужих холстину.
И в час заветный, как последний штрих,
Вручу при возвращенье Серафиму.
 
 
Итак, дружочек мой, запоминай:
Где спать ложится солнце за деревней,
Растет высокий многолетний дуб.
Он, как и я, морщинистый и древний.
 
 
Вокруг него не видится дорог,
Хотя их, в самом деле, очень много.
Кому куда заказаны пути,
Как тайну он хранит довольно строго.
 
 
Не вздумайте под ним в ночи уснуть
И повредить хотя бы одну ветку.
Вам нужно у кореньев положить
Для тех, кто спит в земле одну монетку
 
 
И после в тишине спокойно ждать.
Не пропустив дозволенного знака.
Вам может показаться, что в ночи
Дитя печально рядом станет плакать.
 
 
Дождитесь непременно громкий стук.
Тут важно будет правильность подсчета.
Старайтесь ничего не упустить.
Потом же вам останется забота
 
 
Вокруг ствола спокойно обойти,
Круги нарезав, сколько постучали.
С последним приоткроются пути,
Что духи вам любезно указали.
 
 
Не вздумайте смеяться или там,
Не веруя, подумать про дурное.
Вы можете ни с чем тогда уйти,
И созерцать, как прежде только поле.
 
 
Теперь ступай. До времени молчи.
Откроешь тайну только Серафиму.
Родные при пропаже паренька
Погоню с суматохою поднимут,
 
 
Поэтому придётся поспешить.
Дорога, что появится у дуба
Не даст настигнуть никого из вас,
Подняв траву нехоженого луга».
 
 
Тут бабушка прервала разговор,
Художнику на выход указала,
Как будто бы услышала в тиши
Шаги того, кого к себе не звала.
 
 
Художник, догадавшись, промолчал,
Не смея задержаться – удалился.
И вовремя. Минуток через пять
Близ дома неизвестный появился.
 
 
Он вслушивался долго в тишину.
И не услышав шорохов – убрался.
Художник же успел прийти домой
И для ночлега на чердак взобрался,
 
 
Где, как убитый, сразу же уснул.
Сегодня день его был так насыщен,
Что вряд ли б что сумело помешать
В сон погрузиться в эдаком жилище.
 
 
Ночь пролетела пущенной стрелой.
Настало утро дня, когда злодейка
Должна «вползти» к своей подруге в дом,
Как скользкая и жалящая змейка.
 
 
В ту ночь к ней сон, конечно же, не шёл.
Она считала до зари мгновенья,
Когда в сосуде ложка сменит цвет
И яд впитает… Должное терпенье
 
 
Уже с трудом давалось проявлять.
И только первый луч проник в окошко,
Она, забыв про прочие дела,
Пошла смотреть какою стала ложка.
 
 
А та сменила прежний белый цвет
На редкостный: коричневый и красный.
Работа Серафима стала вдруг
Не просто дивной – сказочно прекрасной.
 
 
И если бы задумавшая зло
Причину красоты такой не знала,
Она бы инструмент не отдала,
А щи сама той ложкою хлебала.
 
 
Но нет! Нельзя! Известно, красота,
Маня к себе, живое убивает.
Спасается от этого лишь тот,
Кто в хитростях подобных понимает.
 
 
Достав предмет заветный из «горшка»,
Злодейка его солнцем просушила,
Затем в тончайший, вышитый платок,
Что выглядел нарядно, положила,
 
 
Собравшись духом, наконец, пошла,
Стараясь при волнении не выдать
Хоть чем-нибудь неискренность и фальшь,
Надеясь, что притворство не увидят.
 
 
И ей всё удалось, ведь от неё
Красавица дел злых не ожидала.
Она с восторгом ложку приняла
И, радуясь подарку, засияла,
 
 
Достала нарисованный портрет,
Конечно указав, что это тайна,
Затем его обратно убрала,
Пока родные не вошли случайно,
 
 
Делилась о весёлых вечерах,
Что девушка недавно пропустила,
Стараясь ничего не позабыть,
Что важным для подружки её было.
 
 
А та уж маску радости надев,
Улыбку на лице изобразила,
Про каждый ей упущенный момент,
«Как жаль, что не была!», смеясь, твердила.
 
 
Общенье пролетело словно миг,
Красавица пошла за угощеньем,
Чтоб чаем ароматным напоить
Подругу с пирожками и вареньем.
 
 
Скажу вам, тех минут для воровства,
Злодейке роковой с лихвой хватило,
Чтобы достать и выставить портрет
В окошко, где сейчас нелюдно было.
 

 
И чаепитье явно сократив,
Коварная с подругой распрощалась,
В то время на важнейшие дела,
Намерено и искренне ссылалась.
 
 
Задуманное дело, удалось.
Осталось навестить в лесу колдунью,
Картину, что украла передать…
Она боялась искренне ведунью,
 
 
Но чувства к Серафиму брали верх.
Наполовину к счастью путь проделан.
Злодейка не могла вернуть всё вспять,
И если сказать честно, не хотела.
 
 
Ждать вечера не стала в этот раз.
Отправилась, как будто за грибами,
Корзиночку плетёную забрав,
Стуча в волненье все-таки зубами.
 
 
Она пошла, испытывая страх,
По только ею хоженой дороге.
Как только в лес коварная вошла,
С трудом ей подчиняться стали ноги.
 
 
Затем они буквально понесли
Запутанными тайными путями
К ужасной, что желала видеть холст,
Дорогой куда люди не ступали.
 
 
Колдунья ожидала на крыльце.
Девицу она вновь предупредила,
Что разговор их будет лишь внутри
И взглядом в дом девицу «проводила».
 
 
«Дай посмотреть портрет, что принесла» —
Хозяйка мест загадочных сказала,
«Не слишком расторопной ты была.
Я сутки в нетерпенье ожидала!»
 
 
Девица передала тут же холст.
Колдунья Ольги лик не оценила,
Ведь для неё не образ важен был,
А выбранная для работ холстина.
 
 
Понюхав и пощупав грубо ткань,
Она под ноги девушке швырнула
С довольною улыбкой сей предмет
И облегчённо с радостью вздохнула,
 
 
Сказав: «Теперь спокойно можно спать.
Боязнь была, похоже, беспредметной.
Картина не опасна, ведь она
Меняться станет с Ольгой незаметно.
 
 
Изображённой лик не сохранить.
Один волшебный холст такое сможет,
Который для художника вчера
По счастью недоступен был, похоже.
 
 
То к лучшему… Людишкам не успеть
Что-либо изменить. Пора настала
О красоте девицы позабыть,
Ведь ложка, что ты ядом пропитала
 
 
Соперницу в волшебный плен взяла.
Смотри, вглядись сейчас в эту картину.
На ней девица стала уж бледна.
И свет, что был внутри, её покинул…»
 
 
Пришедшая, подняв вмиг полотно,
Заметила, что Ольга изменилась.
И в самом деле, дивное лицо,
Улыбкой лучезарной не светилось.
 
 
Подчёркнутая в красках красота,
Заметно из картины убывала.
Подобное воздействие злых чар
Коварная с трудом осознавала.
 
 
Убрав в корзину холст, она ушла…
Колдунья деву не остановила.
Возможность прекращенья подлых дел,
Она, казалось ей, предотвратила.
 
 
Осталось лишь немного подождать,
Когда наполнит душу ликованье,
И люд сумеет, наконец, понять,
Насколько велико её влиянье.
 
 
Мечтала ведьма выказать им власть.
Представилась ей редкая удача
Завистницей пришедшей обладать.
Да, слабость душ в злодействе много значат.
 
 
Пока мечты, колдунью захлестнув,
Давали ей взрастить лихие силы.
Соперница, задумавшая зло,
Из мест сих свои ноги уносила,
 
 
Нет-нет бросая на картину взгляд,
Не веря в то, что Ольга изменилась.
Но сказанная лиходейкой речь
Теперь ещё сильнее подтвердилась.
 
 
Лицо бледнело прямо на глазах,
Казалось, жизнь тихонько утекала.
На сердце девы камень грузом лёг,
И радость от того не пребывала.
 
 
Украденную вещь нужно вернуть.
Соперница хитрить, увы, умела.
Притворство и желанье делать зло,
Скажу вам, в тот момент не оскудело.
 
 
Она явилась к Ольге, как всегда,
Чтоб обсудить план действий при гулянье,
И показала, будто бы дивясь,
Что обладала красочною тканью,
 
 
Которую «отбила» по пути
У чёрной, злобной, яростной вороны.
Придумав, как она сломала клюв,
При битве с нею из-за обороны.
 
 
Красавица, конечно же, всему
Услышанному очень удивилась.
Пропажу за икону вновь убрав,
Она пред нею тут же помолилась,
 
 
И «верную подругу» от души
За сделанное поблагодарила,
Ведь в пору ту представить не могла,
Чтоб в доме без холста происходило.
 
 
Однако «праздник» встречи и возврат
Потери не принес большую радость.
Призналась Ольга, что она с утра
Вдруг стала ощущать нежданно слабость,
 
 
Что стала вдруг кружиться голова,
Желание общения отпало.
Подобных ощущений, как теперь,
Она с явленьем в свет, не ощущала.
 
 
Соперница заликовав в душе,
Красавицу притворно пожалела,
И до прихода старших, торопясь
Покинуть дом, конечно же, успела.
 
 
Ей рисовалось в призрачных мечтах,
Как глянется сегодня Серафиму.
Осталось платье новое надеть,
Венок сплести… Тогда её воспримут
 
 
В отсутствии «красотки» основной,
Не менее пригожей и достойной.
Внутри неё пропал недавний страх,
Душа холодной стала и спокойной.
 
 
А в это время полотно надежд
Её, во исцеленье, разрушалось,
И времени порадоваться злу
Действительно немного оставалось,
 
 
Ведь так желанный сердцу Серафим
Беседовал с художником, который
Заманчиво и ярко описал,
Бескрайние, обширные просторы,
 
 
Где можно, да и нужно побывать,
Чтоб стать в резьбе по дереву великим.
Наставников чудесных повстречать,
Которых нет в местах, по сути, диких…
 
 
Но парень не тщеславен был пока.
Да и потом, как можно бросить Ольгу?
Он даже и на миг не представлял,
Что можно быть вдали от милой долго.
 
 
И видя, что легко уговорить
На путь в страну познаний не даётся,
И что лежит препятствием любовь,
С которой горы сдвинуть удаётся,
 
 
Чудесный мастер начал раскрывать
Пред юношей таинственные вещи.
Ему пришлось теперь уж рассказать
О помыслах коварных и зловещих
 
 
Нечистых женщин, как они близки,
Чтоб красоту девицы уничтожить,
О том, что только дерево спасти
Возлюбленную может быть поможет.
 
 
Но в сих местах подобных не растёт,
И нужно обладать будет уменьем
Из древесины некое создать,
Что станет для красавицы спасеньем.
 
 
А в подтвержденье сказанным словам,
Велел художник вечером пройтиться.
И если на гулянье Ольги нет,
То к ней с другим подарком заявиться
 
 
И посмотреть, что девушка уже,
Неясною болезней заболела,
Что яркое и дивное лицо,
Заметно за один день побледнело.
 
 
И редкий для деревни этой гость,
Имея явно опыт за спиною,
Сказал: «Ты должен Ольгу убедить,
Что лишь она начертана судьбою,
 
 
И для тебя милее её нет,
Что ты вернёшься непременно вскоре,
И что сумеешь с ней преодолеть
Любые неприятности и горе.
 
 
Любимой нужно только подождать,
И главное, надеяться и верить.
Ты должен попросить, чтоб тайну слов
Она не смела до поры доверить
 
 
Ни близким, ни далёким – никому,
Тем более какой-нибудь подруге.
Пусть в ней не зародится дикий страх,
Когда тебя искать станут в округе.
 
 
Уверь её. Дай девушке понять
Насколько неподдельно твоё чувство.
Коль любишь – значит это донесёшь.
Ты мастер, а любить тоже искусство…»
 
 
И веря и не веря, Серафим,
Решил один тотчас же прогуляться.
Ему было достаточно минут,
Чтоб выглядеть пригоже и собраться.
 
 
Он не пошёл, конечно же, к друзьям,
А сразу же направился в дом Ольги,
Тихонько постучался к ней в окно,
Чтоб не родить людские кривотолки
 
 
И попросил девицу уделить
Ему хотя бы малое вниманье,
В душе ещё надеясь, что их гость
Ошибся и чудесное свиданье
 
 
Услышанное прежде, зачеркнёт,
И уходить ему будет не надо.
Жизнь в радости и дальше потечёт,
Когда она близ будет как награда.
 
 
Но бледность подтвердилась, да и нрав
В бессилье стал спокойнее и мягче.
Она с ним говорила, но была
Душою далека, как будто спящей.
 
 
И даже чувства несшие слова
«Впитала» безучастно и спокойно,
Казалось, ей уж было всё равно:
Любовь, покой… Не потому что больно,
 
 
А потому что силы шли на нет.
Их будто бы незримо забирали.
И угасая, дивные черты
Всё это, несомненно, подтверждали.
 

 
Но Серафим настойчиво твердил,
Что чувство его искренне, не ложно.
Он в подсознанье вкладывал её,
Что нужно верить, ждать, хоть будет сложно,
 
 
Что он явится вскоре и спасёт,
Вернёт назад утраченное счастье,
И что услышать хочет уходя
Желанное, охотное согласье.
 
 
И девушка ответила ему:
«Не сомневайся, что просил – исполню.
Я твой подарок при себе держу
И о тебе всечасно милый помню.
 
 
Прости, но я должна сейчас уйти.
Смотри в чужих краях не затеряйся.
Слова, что произнёс при мне – сдержи,
В пути не всем открыто доверяйся.
 
 
Ну, в общем, ты себя побереги.
Ты люб мне, я скрывать того не стану.
Не дай Бог, приключится что в пути…
Ты нанесёшь на сердце этим рану».
 
 
Сказала это дева и ушла.
Заметно было, что она устала.
Улыбку на прощанье подарив,
Она болезнь свою не показала.
 
 
А Серафим немного подождал,
Глазами проводил её до двери,
И с грустью поспешил к себе домой,
Ведь совершилось то, во что не верил.
 
 
Художник уже ждал, чтобы уйти
При всех заметно и по уговору.
Он будет его ночью ожидать
Вдали от дома, в поле на котором
 
 
Растёт тот самый необычный дуб.
А дальше всё подвластно будет Богу.
Вот мастера и след давно простыл
И Серафим собрался в путь-дорогу.
 
 
Он взял с собой топор и инструмент,
Которым вырезал порою вещи,
Что были необычны, хороши…
Чем может похвалиться лучший резчик?
 
 
Пока о мастерстве он думал так,
Не зная, как далёко совершенство.
Ему познать в дороге предстоит
Признанье неуменья и блаженство
 
 
От нового великого труда,
Который породит процесс познанья,
Что приоткроет тайну красоты,
Рождённой чрез любовь и состраданье.
 
 
С родными не простившись, он ушёл.
Родители уйти б ему не дали.
Он зелен был ещё, чтоб вольно жить,
И близкие его бы удержали.
 
 
Покинув отчий дом через окно,
Ступая еле слышно и спокойно,
Прошёл через деревню Серафим
Довольно быстро. Только беспокойно
 
 
В то время было как-то на душе.
Он двигался и думал почему-то,
Что что-то позабыл, иль упустил,
А может, был обманут всё же плутом.
 
 
Как вдруг ударил с неба яркий луч
И осветил лежащий на дороге
Мешочек. В нём лежало пять монет.
Сей бархатный предмет был не у многих.
 
 
Находку парень тут же подобрал,
А луч упавший сгинул за мгновенье,
Зато раздалось рядом в вышине
Незримых птиц божественное пенье,
 
 
Как посланный кому-то некий знак,
Давая знать, что действо совершилось
И принят был таинственный предмет.
А дальше пенье с тишиною слилось.
 
 
И вот уж дуб заветный вдалеке
Обещано на поле показался.
Художник рядом с деревом стоял.
Он Серафима, видимо, заждался,
 
 
Боясь, что парень вовсе не придёт,
Что юношу родные не отпустят.
Но близившийся чёткий силуэт
Лишил его сомнения и грусти.
 
 
Теперь осталось только подождать,
Чтоб их дорога повела по свету.
А, для начала нужно положить
Под дерево хотя б одну монету.
 
 
Но видимо про то, кто это знал,
Рассказывал намерено не точно.
А может он и сам тут не бывал
И исказил все действа не нарочно.
 
 
Но только в тот момент, когда луна
Поднялась высоко над головою
Раздался скрежет, а потом шаги
У двух людей стоящих, за спиною.
 
 
Монета ещё наземь не легла,
А человек уж рядом появился.
Он палкой длинной стукнул по коре,
И ликом не по-доброму скривился,
 
 
Затем вслух произнёс: «Зачем пришли?
Чего на печке тёплой не сидится?
Иль есть причина некая, что вас
Заставила в ночи здесь появиться?»
 
 
Ответ держал художник, ведь ему
Известно было больше Серафима.
Он понимал, что именно теперь
Поддержка пареньку необходима,
 
 
И потому сказал: «У нас беда.
Возлюбленную парня погубили.
Её неясным ядом день назад
Чрез дерево резное отравили.
 
 
Мы слышали, что девушку спасти
Сумеет неизвестное нам древо.
Так подскажите как его найти?
Куда идти: направо иль налево?»
 
 
Внезапно появившийся сказал:
«За пропуск в мир иной берётся плата.
Отыщется ли чем нам заплатить?
Найдётся ль серебро иль горстка злата?»
 
 
Художник о находке ведь не знал.
Он нёс в суме обычные монеты,
Что ранее работой заслужил,
Рисуя, когда странствовал по свету.
 
 
Да… мастер растерялся, но зато
В их разговор вдруг плотник подключился,
Подумав, что не просто перед ним
Вдруг денежный «кулёчек» появился.
 
 
Он произнёс: «Дозвольте заглянуть
В мной найденный таинственный мешочек.
Сегодня мне ужасно повезло.
Со мною поделился кто-то ночью.
 
 
И если там есть злато с серебром,
С тем, что легко досталось, я расстанусь,
Ведь мне важнее знать дальнейший путь.
Дай Бог я здесь надолго не останусь!»
 
 
Во время своей речи Серафим
Достал свою недавнюю находку,
Плетёные завязки распустил,
Желая представлять довольно чётко
 
 
Значения и ценность денег там.
И тут внутри тотчас же засияли
Пять необычных золотых монет
Со знаками, что что-то означали.
 
 
А юноша, отдал, как обещал
Их все. Он почему-то не оставил
Хотя б одну на память для себя
Чем множество морщинок подрасправил
 
 
На искривлённом холодом лице.
Тот, кто их взял, пять раз по древу стукнул
И тут же появилось пять мужчин,
И каждый, получив монету – «хрюкнул».
 
 
По крайней мере, показалось так.
Художник же решил подправить дело
И из сумы достал простой пятак
И протянул шестому его смело.
 
 
Теперь уж все стояли при деньгах.
Прервал тишь в этом месте лёгкий ветер,
А первый, кто явился, произнёс:
«Дорог немало есть на белом свете,
 
 
Которые вас могут привести
К известному немногим людям чуду.
Одна из них десятки лет идёт.
По ней вести я вас сейчас не буду,
 
 
А укажу кротчайшую из всех,
С условием, что вы её найдёте,
Вкруг дерева пройдя не один раз.
Не обманитесь только при подсчёте.
 
 
Пока же предлагаю посидеть
И выслушать, что каждый из нас скажет.
Серьезно отнеситесь ко всему.
Беспечность покарает и накажет.
 
 
Поверьте, что услышанное здесь
Без всякого сомненья злата стоит.
Мы умерли когда-то за секрет,
И с каждым тут расправились без крови…»
 
 
Он палкою петлю обрисовал,
Что раньше с веток дерева свисала,
Продолжив: «За столетия нас тут
Немало за удачу пострадало.
 
 
Я вижу, что вы начали бледнеть…
Прибывших не советую бояться.
Представьте нас как духов, что порой
Во снах невероятных ночью снятся.
 
 
Итак, начнём. Монеты, что нашли
Различны. Знак на них ведь что-то значит.
Пусть тот, кто держит ту, что со змеёй,
Расскажет в чём секрет его удачи».
 
 
И тот, кого касалось то, сказал,
Немного повертев свою монету:
«Я вижу двух прекрасных мастеров,
Что прогуляться вздумали по свету.
 
 
Возможно, вам удастся получить
Не каждому доступные познанья,
Что для земных, обычных мастеров,
Находятся, как я б сказал, за гранью
 
 
Доступного для мыслей и идей,
Посильные в привычной прежней жизни.
Так вот, старайтесь мимо не пройти
Учителя. Он странен и капризен.
 
 
И только с виду будет очень прост,
Для всех, необъяснимо, добродушен.
Но станет обучать он только тех,
Кто искренен в работе и послушен.
 
 
В неверии с ним рядом быть нельзя.
Вам нужно, что показано, исполнить,
И каждый жест простого старичка
До тонкостей освоить и запомнить».
 
 
Затем, ещё монету повертев,
Смотря на Серафима, вдруг добавил:
«Ох, как ты ещё молод паренёк,
И как птенец гнездо своё оставил
 
 
Впервые. Так смотри не обманись.
Встречая, приближай не по одёжке.
Монету забери. Змея сползёт,
И поведёт по ведомой ей стёжке.
 
 
Будь счастлив, получая знаний дар.
Пусть мудрость снизойдёт и поселится,
Как высшее и главное звено
И в нужный час сумеет проявиться».
 

 
Без промедленья начал речь другой:
«Моя монета с головой оленя.
Имея знак подобный при себе
Ты обретёшь великое терпенье,
 
 
А также осторожность, острый слух,
Умение вершить дела не наспех,
Как говорится „медленно спешить“,
Без неуместной, показной огласки.
 
 
Тебе вручить монету мне не жаль.
За щедрость – соответственная плата.
Дать большего, увы, я не могу.
И в том моя судьбина виновата…»
 
 
Когда легла монета на ладонь,
Тотчас же говорить стал призрак третий:
«Моя монета скрашена орлом.
Подобных птиц, ты в жизни много встретил,
 
 
Но тот, что здесь на злате закреплён,
Одарит тебя нужным вдохновеньем,
Даст сил, вселит отвагу перед врагом,
Послужит возвышеньем и спасеньем».
 
 
Он более ничто не произнёс.
Лишь отдал золотой и встал поодаль.
Лицо его светилось добротой
И счастьем от того, что злато отдал.
 
 
Четвёртый произнёс: «Ты на пути
С монетою моей повсюду следуй.
Пусть во спасенье суженой, дела
Окончатся великою победой
 
 
Над злом. А сокол, что изображён
Паря на небе плавно и высоко
Заранее тебя предупредит
О том, что будет, кажется далёко,
 
 
Но очень важно… Вот и весь мой сказ».
И этот дал монету улыбаясь,
А пятый прошептал: «Пусть мой журавль,
Средь прочих птиц гуляет не стесняясь.
 
 
Волшебно он бессмертье принесёт.
Жизнь так хрупка… Победа и удача
Важны бесспорно, но продлить их миг
Не менее весомая задача».
 
 
Итог всему стал подводить шестой.
Он говорил уже не с Серафимом,
А с тем, кто поделился «простотой»,
Но денежкой для них необходимой.
 
 
Её назад как раз он не отдал, а произнёс:
«Пятак твой много значит…
Ты денежку свою не пожалел,
Чем закрепил наличие удачи.
 
 
То пропуск в тот далёкий дивный мир.
Я вижу далеко и знаю точно,
Что ты идти парнишку сговорил,
И дружба ваша станет очень прочной.
 
 
Да… Без тебя он в общем-то птенец.
В пути нелёгком, парень возмужает,
Но истинно людскую красоту
Сей мастер без тебя ведь не познает.
 
 
Я одарю тебя наличьем сил,
Теплом в душе… добавил бы и света,
Но пребываю так давно во тьме,
Что не владею тем, чего здесь нету».
 
 
И говорящий выпучил глаза,
Которые тотчас позеленели,
Потом сверкнули вспышкой неземной
И тут же, как и раньше потускнели.
 
 
Художника пробила даже дрожь.
Чего уж говорить про Серафима?
Он, как и друг, теперь уж не сидел
И чувствовал, что кровь внутри застыла.
 
 
Но продолженья не было словам.
Виденья, растворяясь, исчезали,
И ровно чрез минуту гости мест
Уже одни под деревом стояли.
 
 
И ждать было нельзя. Тому был знак.
Трава вокруг при ветре «зашумела»,
И тропы вроде б начала казать,
Открыв и застилая то и дело.
 
 
Поток воздушный причесал траву,
И уложил её в подобье круга,
Указывая, как нужно идти,
Чтоб те могли покинуть место луга.
 
 
Настало время сотворить обход.
Пять раз вокруг пройтись было несложно.
Художник, видя тропочку в конце,
Почуял, что количество пять – ложно.
 
 
Он вдруг припомнил, что он не учёл
Стук старика при первом появленье.
А этот позабытый им удар
Имел, как видно, важное значенье.
 
 
Шестой проход вкруг дуба показал,
Что было верным то предположенье.
Открылась широчайшая тропа
Доступная для лёгкого движенья.
 
 
Событье это птицы вознесли
В теряющее тьму ночное небо.
И Серафим с художником пошли,
Не пожалев для пташек крошек хлеба.
 
 
Немало Серафим ходил с отцом
И изучал доступную окрестность,
Но та, где он теперь ступал ногой,
Указывала на иную местность.
 
 
Казалось, что открылся вдруг проход
Короткий в неизведанные страны.
Пред ними показался вскоре порт
Откуда отбывали в океаны.
 
 
Послышался крик чаек, всплески волн,
Лицо обдул приятный тёплый ветер,
Почувствовался запах морских вод,
Что не сравним с другим на белом свете.
 
 
В то время на поляне, где рос дуб,
Высокой густотой трава поднялась,
Сокрыв все-все возможные пути.
Она теперь нетронутой казалась.
 
 
И утром спохватившись, паренька
Родные не нашли. Они искали
Его довольно долго. Им пришлось
Прожить немало времени в печали.
 
 
Но мы вернёмся к водным берегам.
То было беспокойнейшее место.
И путникам, что прибыли сюда
Оно, конечно, было неизвестно.
 
 
Стоял вопрос, с чего же начинать?
Рассказ был скуден… Где пойдёт ученье?
Где дерево найти, что воплотит
В себе возможность Ольги исцеленье?
 
 
Художник так же, как и Серафим,
На краткий миг лишь только растерялся,
Ведь он по свету много лет бродил
И потому общаться не стеснялся
 
 
С доныне неизвестными людьми.
Ему осталось только приглядеться
И оценить, где можно отдохнуть,
Поесть, попить, немного обогреться.
 
 
Он опытом огромным обладал.
Но было, как мне кажется, важнее
Что он владел десятком языков.
И знаний этих не было ценнее.
 
 
Творец «багаж» не сразу раскрывал,
Ведь знал, что лучше выглядеть порою
Глупцом, слепым, а может и глухим,
Чтоб люди не хитрили пред тобою.
 
 
Харчевню отыскать было легко.
Манящий запах жаренного мяса
Другие почему-то затмевал,
А шумный дом был этим опоясан.
 
 
Художник накормил там паренька
И спать, как и положено, отправил.
Бессонной ночь и страшною была…
Сам мастер расслабляться был не вправе.
 
 
Внизу, стараясь быть среди людей,
То там, то тут, подсаживаясь, слушал,
Стараясь разузнать о кораблях,
Про дивные места и где та суша,
 
 
Куда направят вскоре паруса,
Передохнув у берега в дальнейшем…
Художник много баек услыхал.
Путь каждого не виделся скучнейшим.
 
 
И лишь один с ухмылкой на лице,
Оборванный и с виду очень жалкий,
В отсутствии монет, спросил попить,
Не хвастаясь пред всеми жизнью яркой.
 
 
К нему хозяин красок и холстов
Подсел и для начала разговора,
Хмельным питьём изрядно угостил,
Чтоб развязать язык мужчины скоро,
 
 
Едой его простою накормил.
И было то недорого, но сытно,
Потом в беседу нужную вступил,
Желая знать, что под усмешкой скрыто.
 
 
И тут, по виду жалкий мужичок
Раскрылся, наконец, для разговора:
«Спасибо за внимание ко мне,
Жизнь в чуждых мне краях течёт сурово,
 
 
Но я, как видишь, в общем, не ропщу,
И вынужденно долго ожидаю
Неведомое взрослое дитя.
Я по мечте его тотчас узнаю.
 
 
Заметил я, что ты был удивлён —
Все говорят, а я лишь улыбаюсь…
Я просто знаю больше, чем они,
Но хвастовством средь них не возвышаюсь.
 
 
Тебя я здесь не видел до сих пор.
Ты молчалив, умеешь долго слушать,
Напрасно не встреваешь в разговор,
Не лезешь, не имея права в душу…
 
 
Однако, меня выбрав среди всех,
Ты угостил меня ведь специально
Приятно тело греющим вином.
И для тебя, наверное, нормально
 
 
Вести беседу с пьяным мужиком.
Так можно раскрывать чужие тайны.
Качни в знак подтвержденья головой,
Коль те преподношенья не случайны».
 
 
Художник это знаком подтвердил,
И более того, ему ответил:
«Сюда с собой привёл я паренька,
Он мало что познал на белом свете.
 
 
Отправились мы с ним в далёкий путь,
Желая, чтоб прошёл он обученье
И стал великим мастером в резьбе.
Он должен это сделать во спасенье
 
 
Своей любимой… И условье есть,
Что девушку спасти сумеет древо,
Которое у нас не отыскать.
Мы только что пришли. И ты стал первым,
 
 
Кого бы мне хотелось расспросить
О где-то поднимающейся роще
Деревьев, что коричнево-красны
Внутри и как добраться туда проще?»
 
 
Мужчина вновь прищурился слегка,
По-доброму привычно ухмыльнулся,
И только лишь потом вслух произнёс:
«А ты, дружок во мне не обманулся.
 
 
Да только, продолжать сей разговор
Я должен буду вовсе не с тобою.
Ты должен показать мне паренька,
С кем встреча мне назначена судьбою.
 

 
Мне очень интересно поглядеть,
А главное, конечно же, услышать,
Насколько будет искренна мечта,
За что меня сослали сюда свыше».
 
 
Художник подчинился, ведь ему
Другого шага и не представлялось.
И он поплёлся наверх. На него
Свалилась небывалая усталость.
 
 
Казалось, сверху пал на плечи груз,
Свинцом тяжёлым наливались ноги,
И в комнату ступив через порог,
Он пал, забыв о парне и дороге.
 
 
Зато кто шёл буквально по пятам,
Расправил в ширину большие плечи
И стал огромным, крепким мужиком.
Таким обычно люди не перечат.
 
 
Одежда, та, что ветхою была,
В одно мгновенье быстро испарилась,
Зато другая, в коже и мехах,
С оружием блестящим появилась.
 
 
Он кашлянул, да так, что Серафим
От сна, что безмятежен был, очнулся.
Увидев друга рядом на полу,
Он бросился к нему, слегка нагнулся,
 
 
И лишь когда услышал лёгкий храп,
На гостя перевёл своё вниманье.
А тот стоял горою небольшой,
Держась ещё пока на расстоянье.
 
 
«Кто вы такой? Что здесь произошло?» —
Спросил парнишка, приподнять стараясь
Художника, чтоб положить его…
Зашедший ждал, смотря и улыбаясь.
 
 
Когда же мастер занял всю кровать
Предавшись тихо отдыху дневному,
Неведомый учтиво произнёс:
«Я рад бы был хозяину такому.
 
 
Твой друг всего лишь спит, а потому
Он нам ничем с тобой не помешает
Спокойно без помех поговорить.
Я понял, как он много уже знает
 
 
О том, что ведать должен только ты.
А может быть не ты? Я заблуждаюсь?
Для проясненья вскрой свою мечту.
Что ищешь, мирно по свету скитаясь?»
 
 
Закончив говорить эти слова,
Он посмотрел на юношу сурово.
И Серафим почувствовал в тот миг,
Что холод пробирает его снова.
 
 
Поэтому сказал: «Мечта проста.
Есть девушка, что люба мне безмерно.
Теперь она не ясно почему
Неведомой болезнью заболела.
 
 
Но якобы есть дивные места,
Где в дереве раскрыв себя, как мастер,
Я смог бы её быстро исцелить,
И это будет только в моей власти.
 
 
О большем я не смею и желать.
Мой друг в пути опора и помощник.
Он с виду лишь обычный человек,
А, в самом деле, редкостный художник».
 
 
Пришедший произнёс: «Всё так и есть.
Решился ты пройти сквозь испытанья,
Возможно, сильно, искренне любя,
А может быть в порыве, от незнанья…
 
 
Считай, что вам безмерно повезло.
Я несколько часов пройду с тобою.
Воспринимай меня проводником,
Ниспосланным заведомо судьбою.
 
 
Я не уверен в том, что спящий друг
Тебе в дальнейшем чем-нибудь поможет.
Но если ты так хочешь, он с тобой
Отправиться в дорогу тоже сможет.
 
 
Мне права не дано вас напугать.
Предупрежденье только в моей власти.
Заветный путь к задуманной мечте
Нелёгок будет, страшен и опасен.
 
 
Подумай хорошенько. В эту ночь,
Уж если мне, доверившись, решишься,
Ступить через открывшийся порог,
Мечта возможно в будущем случится».
 
 
И тот, кто произнёс слова, ушёл,
Оставив при раздумье Серафима.
Он точно знал, что парню самому
Решение принять необходимо,
 
 
Чтобы никто при этом не мешал.
Здесь не должна влиять чужая воля.
Но были и условия ещё,
О чём узнать придётся уже вскоре.
 
 
Скажу, спаситель Ольги в этот час
Не собирался вновь определяться.
Он сознавал, что горе причинил,
Когда задумал ночью «прогуляться».
 
 
Но чувство виноватости внутри
Затмила вера в то, что он вернётся,
Как победитель, что повергнет смерть,
К сердечку, что в болезни страшной бьётся.
 
 
Сидеть и ждать до ночи он не мог.
Его вдруг сильно к морю потянуло.
Живя в деревне, он лишь видеть мог
Как небо вдалеке к земле прильнуло.
 
 
А тут была солёная вода,
Что, расстилаясь, долго не кончалась.
Совсем иным смотрелся горизонт,
Где небо где-то с водами сливалось.
 
 
Крик чаек и набеги мощных волн,
Позиции сдающий тихий отступ,
С лесною тишиной был несравним.
За краткий путь открылся парню доступ
 
 
В неведомые, дивные места…
Но порт есть порт. Людей повсюду много.
Попался на глаза его старик,
Что потерял когда-то свою ногу.
 
 
Он откровенно тихо слёзы лил,
С прикрытою штаниною культяпкой,
Лежал в куски порубленный протез,
Соседствующий с брошенною шапкой.
 
 
Монеты бросить Серафим не мог.
Они имели важное значенье,
Но безучастно горе наблюдать
Конечно же не стал. В одно мгновенье
 
 
Он обстановку быстро оценил,
Нашёл бревна обрубок тут же рядом,
Достал из сумки нужный инструмент
И вырубил протез довольно ладный.
 
 
При этом, сам не зная для чего
Оставил знак, что схож с красивой птицей.
И попросил примерить, чтобы знать
Насколько вещь, что сделана, годится.
 
 
Старик подарок сей не ожидал.
Он созерцал те действа с изумленьем,
Ведь вовсе незнакомый паренёк,
Явился, как «соломинка спасенья»,
 
 
И ничего за труд свой не спросил,
А просто уходить стал собираться.
Тогда старик сказал: «Я и не знал,
Что с мастером сумею повстречаться.
 
 
Вернув возможность снова мне ходить,
Ты заслужил особенную плату.
Вещицу эту мне далёкий друг
Как ценный талисман вручил когда-то.
 
 
Игрушечный по виду якорёк,
Для странника любого очень важен.
То символ возвращения домой.
И этот путь до Родины укажет,
 
 
Когда ты станешь искренне мечтать
Переступить порог родного дома.
Мне, старому, больному моряку,
Желание подобное знакомо.
 
 
Возьми. Закаменевшая смола
Не может быть обузою как тяжесть.
Дай Бог тебе удачи. Пусть сей труд
Тебе и людям доставляет радость».
 
 
И тот, кто слёзы лил, тут же исчез.
Его здесь будто бы и не бывало.
А парня кто-то дернул за рукав.
С ним рядом теперь девочка стояла.
 
 
Глаза её светились от надежд.
Она спросила: «Куклу сделать можешь,
Такую, чтобы маленькой была
И на меня немножечко похожа?»
 
 
И Серафим ответил, погрустнев:
«Я много пока что не умею,
И резать начинать прелестный лик,
Похожий на тебя, увы, не смею,
 
 
Хотя игрушку сделаю сейчас.
В краях родных детишки с ней играют.
Я видел, как им радостно тогда.
Забава долго их не утомляет».
 
 
И вот уж парнем сделанный медведь
Долбить стал с зайчиком по наковальне.
Стучит один – черёд свой ждёт другой,
Сменяя тут же друга моментально.
 
 
Подарок был действительно хорош,
Хотя и не являлся некой куклой.
Лучистость глаз ребёнка в один миг
В душе родило счастье, что потухло
 
 
От всплывшего виденья дорогой,
Любимой и единственной девицы.
Древесный мастер был, конечно, рад,
Что труд его смог людям пригодиться.
 
 
Однако время пущенной стрелой,
На удивленье, с быстротой промчалось.
Садилось солнце, стало вечереть.
В деревне их, сказали бы – смеркалось…
 
 
Пришла пора вернуться и в трактир,
Где пребывал в смятении художник,
Не помнящий, как лёг, как засыпал…
Не веря, что подобное возможно.
 
 
И только возвращенье паренька,
Расслабили натянутые нервы,
А с ним вернулась память, проявив
Того, кто стал беседовать с ним первым.
 
 
Художник к сердцу юношу прижал
От счастья, даже малость прослезился.
Ещё не веря, что тот снова с ним,
Он на мгновенье с Серафимом слился,
 
 
И лишь потом, шепча, его спросил:
«Тебя твоей мечтою проверяли?
Я был бессилен перед волшебством,
Когда меня нарочно усыпляли.
 
 
Прошу тебя раскрыться предо мной.
Неведенье преградой встанет снова
В делах без промедленья помогать,
Так, чтоб поддержка числилась весомой».
 
 
Ответить парень другу не успел.
Пол заскрипел предательски за дверью,
И в тот же миг во весь огромный рост
Предстал, кто к ним приблизился с доверьем.
 
 
Он посмотрел на них и произнёс:
«Ты юноша прошёл все испытанья.
Мечта, мечтою, но прогулка в порт
Явилась новым поводом свиданья.
 
 
Я про условья лишь упомянул,
Ты ж Серафим, не зная, их исполнил,
Когда строгал несчастному протез,
Девчушке душу радостью наполнил…
 

 
Когда даже ребёнку не солгал,
И мастерством своим не похвалялся,
А искренне бессилие признал
И делать в чём не смыслишь, не пытался.
 
 
Хотя в твоих руках уменье есть,
Тебе дружочек надобно учиться.
И я скажу, с отзывчивой душой,
Задуманное может получиться.
 
 
Поэтому, когда двенадцать раз,
Часы пробьют – тогда непроизвольно
Пред вами отодвинется камин.
Вы ступите в безвестность добровольно.
 
 
Я вас сейчас не вправе заставлять
Во всё происходящее поверить,
Могу лишь в упрежденье указать,
На редкость отворенья данной „двери“.
 
 
Ни завтра, ни когда-нибудь потом,
Подобный шанс перешагнуть чрез море,
Минуя лишь коротенький тоннель,
Хоть сотню раз исполните условье,
 
 
Никто уже повторно вам не даст.
Идти иль не идти, придётся взвесить,
Ведь будет только несколько минут,
Чтоб сделать шаг в мир, что вам неизвестен».
 
 
И после этих высказанных слов,
Нежданный гость исчез. Он удалился
Вновь обратившись в нищего,
Сменив наряд красивый, в коем появился.
 
 
Художник вместе с юношей смогли
Испуг и трепет внутренний не выдать,
Они решили – будут рисковать,
Им оставалось лишь немного выждать.
 
 
И тут взгляд «рисовальщика» скользнул
По странным буквам, выбитым детально,
Что трудно было сразу прочитать.
Они были начертаны зеркально.
 
 
Не каждый смог бы знаки разобрать,
Ведь крылись они в тоненьких узорах,
Которыми украшен был камин,
Беря начало в узеньких зазорах.
 
 
Парнишка их не видел, зато друг
Их тут же написал на всякий случай.
И не забыл картинки повторить,
При этом вслух те буквы не озвучив.
 
 
Да и сказать по правде, что слова
У мастера по краскам не сложились.
Как будто тут присутствовал секрет,
Чтоб те во что-то надобное слились.
 
 
И времени загадки раскрывать
У путников уже не оставалось.
Вот-вот раздастся долгожданный бой.
Теперь волненья скрыть не удавалось.
 
 
При первом же ударе в тишине
Стена пренеприятно заскрипела,
Подвинулась, и видимый камин
Остался в стороне и не у дела.
 
 
Он развернулся. Задняя стена
Видна теперь прекрасно стала сбоку.
Пока она кирпичною была
И поднималась к потолку высоко.
 
 
Но с каждым боем, несколько рядов
Внутри неё куда-то пропадали,
Являя двум друзьям резную дверь,
Которую, те прежде не видали.
 
 
Отсутствовали ручка и замок…
С двенадцатым ударом все затихло.
Послышался отчётливо щелчок.
Заслон исчез, а в комнату проникла
 
 
Тотчас же атмосфера волшебства,
Наполнив всё вокруг нежнейшим светом.
Мерцающе дорожка пролегла,
Являясь приоткрывшимся секретом.
 
 
Но тут же свет её стал угасать,
Как будто бы друзей предупреждая,
Что времени бездейственно стоять
У них уж нет. И медленно ступая
 
 
Художник с Серафимом внутрь вошли.
А дальше им идти было не надо.
Тела поток воздушный подхватил,
Обдав успокоительной прохладой.
 
 
Глаза друзей закрылись, как при сне.
Приятное паренье продолжалось,
Казалось бесконечным… Это им
На самом деле только показалось.
 
 
В момент определённый в тишине
Щелчок раздался, как у первой двери.
Пространство оказалось в этот раз
Не в доме, а в неведомой пещере.
 
 
Художник с Серафимом пали ниц.
Заслонка, пропустившая закрылась.
Теперь прекрасно виделась стена,
Которая местами раскрошилась.
 
 
На каменном строении рукой
Замысловато кто-то выбил знаки,
Что спрятались в рисунках. Разглядеть,
Как те, что на камине, мог не всякий.
 
 
Хозяин красок вновь зарисовал,
Увиденное быстро и подробно.
Он чувствовал, что некое письмо
Путь к возвращенью показать способно.
 
 
Должно случиться это не сейчас…
Теперь полезно было приглядеться,
Найти дорогу к людям, в новый мир.
Возможно, нужно будет отсидеться,
 
 
И не ступать поспешно, ведь они
Страны, куда проникли, не видали.
А те, кто их сюда препроводил
В подробностях о ней не рассказали.
 
 
Минуя море или океан,
Друзья могли попасть куда угодно.
И, в частности туда, где люд ходил
Озлобленным, раздетым и голодным.
 
 
Художник был, конечно же, мудрей
Простого и домашнего парнишки.
Он странствовал и слышал о местах,
Где торговали некие купчишки
 
 
И земли открывали моряки.
Кто знает, может здесь они бывали,
Или хотя бы от других людей
Об этом месте всё-таки слыхали.
 
 
Он был готов здесь знания раскрыть,
Но вдруг раздалось эхом: «Где монеты?
Вложи в отверстье ту, что со змеёй.
Она раскроет многие секреты».
 
 
И снова наступила тишина.
Лишь луч скользнул, указывая место,
Где ожидают первый золотой.
Друзьям, конечно, было интересно,
 
 
Что далее сейчас произойдёт.
А далее там вот что приключилось:
Как только был положен золотой,
Змея большая тотчас появилась.
 
 
Она, неспешно голову подняв,
Чуть слышимо, но ясно прошипела:
«Спасибо! Вы вернули меня в дом,
В который я попасть бы не сумела.
 
 
Зачем пришли я знаю. Проводить
Куда необходимо, мне несложно.
Вы попадёте в город волшебства,
Где жить придётся очень осторожно.
 
 
Законы в нём написаны не мной.
Вы смените сейчас свои одежды,
Чтоб слиться с многочисленной толпой.
Таких, как вы, здесь не бывало прежде.
 
 
Я видимой для всех быть не могу,
Поэтому незримо буду рядом.
Когда необходима стану вам,
Звать вслух меня при ком-нибудь не надо.
 
 
Достаточно тихонько постучать.
Ударов ритм легко будет запомнить».
Она тотчас же стукнула хвостом,
Сумев пространство звуками наполнить.
 
 
Ритм был на самом деле очень прост,
В нём сложностей больших не пребывало.
И всё-таки у путников в душе,
Намного легче на душе не стало.
 
 
Змея же продолжала: «Вы сейчас
Окажетесь в большом красивом доме.
Хотя среди стоящих близ других,
Он будет, в самом деле, очень скромен,
 
 
Ведь всюду поднимаются дворцы,
А также удивительные храмы.
Жилище ваше в городе большом
При красоте, неброским будет самым.
 
 
На самом деле, это хорошо.
Уменье ваше сразу не заметят.
Поэтому, возможно, паренёк
Учителя желаемого встретит.
 
 
Здесь знанья среди знати не в чести.
Живущим во дворцах, всё так даётся.
Лишь слугам исключительным порой,
В науки окунуться удаётся.
 
 
Чем похваляться тут, увы, нельзя.
Кто ниже, тот не смеет быть умнее.
Чтоб в городе, хоть как-то выживать,
Приходится быть грамотно хитрее.
 
 
Из сказанного сложно не понять,
Что мастера, что греет сердцем древо,
В хоромах трудно будет отыскать.
Он прячется искусно и умело.
 
 
И в том большая сложность.
Серафим себя открыто в деле не проявит,
А тот, кто это может оценить,
Хоть будет восхищён, увы, слукавит.
 
 
Вам нужно будет мудрость проявить.
Сначала прогуляйтесь, приглядитесь.
Советую сходить в ближайший храм.
Там раскрываясь Богу помолитесь…
 
 
Кто знает, может он поможет вам,
Послав с небес своё благословенье.
Высот здесь достигает только тот,
Кто проявляет выдержку с терпеньем.
 
 
Вот всё, что я хотела б сообщить.
Под камнем облачение найдёте.
Оденьтесь, как велела, а затем
Вы по следам оставленным пойдёте».
 
 
Конечно же, художник с пареньком
Исполнили всё так, как им сказали.
Они одежду, в чём сюда «пришли»,
В пещере аккуратно с себя сняли,
 
 
Одели, что под камнем и с собой
Родную телу брать не захотели,
А спрятали, чтоб люди в граде том,
У них её внезапно не узрели.
 
 
Дорога состояла из песка.
Змеиный след был ярок и заметен.
Друзья неспешно вдоль него пошли,
Боясь в душе, подобных тварей встретить.
 
 
Вдали виднеться стали купола
Дворцов высоких, впрочем, как и храмов.
Да, город был поистине красив.
В строениях присутствовал лишь мрамор
 
 
Приятных, нежных, ласковых тонов.
А деревом здесь крылись только крыши.
Но и они притягивали взгляд,
Стремясь под облака, как можно выше.
 

 
Хотелось с наслаждением смотреть
Теперь уж только вдаль, а не под ноги.
Да только необычный проводник
Ждал их у раздвоения дороги,
 
 
И прошипев, сказал: «На город вы
Насмотритесь, а вот сыскать тропинку,
Что в прежнюю пещеру приведёт,
Сложнее будет, как найти песчинку
 
 
Средь множества подобных. Вам пока
Неведомо, что город сей в движенье.
Земля по настроению, под ним,
Меняет за день местоположенье.
 
 
А здесь на перехлёсте двух дорог
Подобное ей сделать не даётся,
Здесь край и „карусельный“ лёгкий ход
За некою чертою остаётся.
 
 
Поэтому по улицам, домам,
Определяться будет бесполезно,
И лишь светила: Солнце и Луна,
Подскажут направление любезно.
 
 
Мои следы ветрами занесут,
Вот если бы здесь знак какой оставить,
Что безрассудно кто-то не собьёт
И каблуком в пески легко не вдавит.
 
 
Подумайте, решенье может есть.
Не забывайте, нужно торопиться.
Путь к дому за чертою в этот час
Невидимо для глаза может сбиться».
 
 
Художник призадумался. Ему
Ничто на ум пока не приходило…
А Серафим вдруг вспомнил якорёк,
Как символ возвращенья в дом родимый.
 
 
Подарок незатейливый достав,
Он произнёс: «Я здесь его зарою.
И лишь втроём теперь мы будем знать,
Что спрятано на перекрёстке мною.
 
 
Придёт пора – отыщется предмет,
Куда бы вдруг земля не повернула».
Змея, услышав это, в тот же миг,
С огромным облегчение вздохнула,
 
 
Ударила чешуйчатым хвостом.
Твердь тут же перед нею расступилась,
В отверстье чаша с крышкой расписной
Нежданно и волшебно появилась.
 
 
Ползучая тогда произнесла:
«Твой якорь в чаше лучше сохранится.
И чтоб его достать, тебе дружок
Не нужно при усердии трудиться,
 
 
Ведь проще будет вслух сказать слова:
„Земля отдай, что я тебе доверил…“
И назови положенный предмет.
Дух чаши тут же правильность проверит
 
 
И если верно сказано – отдаст.
Ну что же ты? Клади пока не поздно!»
И Серафим свой якорь из смолы
Укрыл в красивой чаше осторожно.
 
 
Земля мгновенно на глазах сошлась.
Довольная свершённым проводница
Немедля потихоньку поползла,
Теперь уж не боясь с дороги сбиться.
 
 
Художник заприметил, где сейчас
На небе лик показывало солнце.
Змея была, конечно же, права.
Как вовремя она сползла с червонца.
 
 
Друзья не для прогулки были здесь,
А чтобы поднабраться впечатлений,
Которые в дальнейшем могут стать
Источником высоких вдохновений.
 
 
На первом месте ставилось сейчас —
Открыть невероятное уменье
Работой жизнь в изделие вдыхать
И воплощать реальностью ученье.
 
 
Парнишка шёл теперь уж по следам
И был на этом лишь сосредоточен.
Художник же в то время примечал
Любую мелочь, что видали очи.
 
 
Вот город рядом. У охранных стен
Открыты настежь крепкие ворота…
Отсутствовал дежурный караул,
Но всё же, настораживало что-то.
 
 
Не верилось, что запросто пройти
Любому из гостей было доступно.
Хозяину полотен и кистей
Здесь пребывать казалось неуютно.
 
 
Сомнения развеяла змея.
Она за метр до входа прошипела:
«Идите и не бойтесь, в этот град
Тот, кто добраться смог, ступает смело.
 
 
Отсюда трудно выйти, а войти,
Как птице в клетку залететь возможно.
Не думайте, что вас объятья ждут…
Гостеприимство видимое – ложно.
 
 
По счастью небогатый внешний вид,
Царящих здесь, мгновенно успокоит.
Прислужники приветствуются тут,
И потому дрожать сейчас не стоит.
 
 
За вас пойдёт меж знатных некий торг.
Кто верх одержит, я давно уж знаю,
И потому в известный домик мне,
С уверенностью и сопровождаю.
 
 
Вам нужно лишь покорно помолчать.
Кто вы, откуда, спрашивать не станут.
Царящим важно то, что вы пришли.
Они вас поучать служить им станут.
 
 
То временно придётся исполнять.
Не вечно, но дней несколько уж точно.
Ходите в храм за помощью небес,
А я явлюсь сама, коль будет срочно.
 
 
Ты, парень золотые береги
И пользуйся, когда они сгодятся.
Не смей кому-то их передавать,
А так же где-то ими похваляться.
 
 
Тебя их тут же главные лишат,
А значит, и избавят от подмоги.
Здесь, юноша, не дом… „Учителя“
Не очень-то добры и очень строги».
 
 
В то время, в самом деле, средь дворцов,
Вернее среди тех, кто в них царили,
Шёл самый настоящий, шумный торг.
Людей без разрешения делили…
 
 
Их то разъединяли, а потом
Не разлучая, вместе выкупали…
Пришедшие в знак платы в этот миг
Не деньги, а фигурки выставляли.
 
 
Они ценились больше. Дело в том,
Что статуэтки эти оживали
И бились. За вновь прибывших гостей
Древесные фигурки воевали.
 
 
И те, что представляли большинство,
Свой перевес, конечно же, имели,
Но только до поры, пока «полки»
В ход конницу свою пустить не смели.
 
 
Соперники, упавшие в бою,
Хозяевами с поля удалялись,
А вместо тех, кто выстоять сумел,
Наездники с конями выставлялись.
 
 
Прошедшие достойно тот этап,
Имели преимущество, бесспорно,
Однако полк, что был на лошадях,
Ведя борьбу отважно и упорно,
 
 
Старался ситуацию сменить.
Значение имели и размеры
Фигур оживших. Самый крупный конь
И воин повергал всех прочих первым.
 
 
Подобная борьба была игрой.
Царящие здесь эдак развлекались.
Причинно. Я раскрою вам секрет:
Они уйти с победою старались,
 
 
Лишь только потому, что пришлый люд
Хозяином как раз употреблялся
Особо. Каждый новый человек
Сначала лишь уборкой занимался,
 
 
А после, время некое спустя,
Их в комнату с фигурками впускали,
Которые, боролись при игре.
Они к себе лишь редких подпускали.
 
 
Слугу, что был изранен меньше всех
При чистке удивительных сокровищ,
Тотчас же отправляли в чудный лес,
Где было много таинств и чудовищ.
 
 
И если те прислужники пришли
Назад и принесли с собой деревья,
Из коих после делали солдат,
То забывали тут же про мученья
 
 
От тяжкого, нелёгкого труда.
Работников таких уже учили
Резному делу. Каждый начинал
С фигурок малых… Их они живили,
 
 
Вдыхая часть душевно огня.
Дать импульс такой малым удавалось,
А воину, что сотворён большим
Достаточно тепла не доставалось.
 
 
Не каждому далось познать секрет,
Как, впрочем, и резьбой владеть умело.
Тут как уж при покупке повезёт…
Никчемных занимали «грязным» делом.
 
 
Они трудились просто как рабы.
Их уступали, выставляя плату
Уже в «обычных» золотых деньгах.
Страна была немыслимо богата.
 
 
Высказываньем «деревянный рубль»,
Ничтожность только б мы определили.
А в городе, куда зашли друзья
Древесное превыше всех ценили.
 
 
Змея была действительно права.
Художник с парнем в этот раз достались
Красавцу, что смотрелся выше всех.
Его фигуры очень рьяно дрались,
 
 
Как будто в этот раз решалась жизнь
Воссозданных из древа человечков.
В том доля правды, в общем-то, была…
Вселённый дух в них пребывал не вечно.
 
 
Они сил набирались вновь тогда,
Когда их, подрезая, обновляли.
Ценившиеся чудо-мастера
Фигурки постоянно уменьшали.
 
 
Так сокращалась численность бойцов.
В лес знатных мастеров пускать боялись.
Случалось постоянно, что с тех мест,
Ушедшие обратно не являлись.
 
 
И видимо в том был некий секрет.
Хозяева его бесспорно знали,
И потому замену мастерам
Средь вновь зашедших только лишь искали.
 
 
Но мы немного с вами отвлеклись.
Художник с Серафимом продвигались
По городу теперь не за змеёй,
А по черте волнистой, что видали.
 
 
И вскоре показался «теремок»,
Который непонятно как вписался
В царящую повсюду красоту.
Сей домик своим видом выделялся.
 
 
Пред странниками приоткрылась дверь.
Спеша мгновенно выбежали люди,
Услужливо дорожку расстелив.
Они согнулись, зная, что здесь будет.
 

 
Стояли они так, я вам скажу,
Довольно продолжительно в смиренье,
Подчеркивая, как они мелки
Пред тем, чьё ожидали появленье.
 
 
И наконец, держа резную трость,
Обрисовался, видимо, начальник.
Нет, это был пока не господин.
Он произнёс намерено печально:
 
 
«Вы заблудились видимо в горах,
Ветра в песках сокрыли все дороги…
И всё же вам сегодня повезло.
Попасть в наш город довелось немногим.
 
 
Возрадуйтесь душой, что спасены.
Но пребыванье здесь имеет плату.
Одежда выдаёт, что вы бедны.
А чтобы выжить, нужно стать богатым.
 
 
Благополучье можно заслужить.
Поверьте, это многим удаётся.
А может у вас есть чем заплатить
И золото сейчас рекой польётся?
 
 
Коль нет, то наш хозяин разрешит
Пожить у нас гостями день, не больше.
Вам будет, что поесть и что попить…
Жить беспечально можно тут и дольше.
 
 
А для того вам просто лишь с утра,
Придётся делать в комнатах уборку.
В том сложности особой, в общем, нет.
Я сделаю одну лишь оговорку,
 
 
Что каждый зримо видимый предмет
Необходимо дружески погладить.
И этот необычный лёгкий труд
Сумеет вас возвысить и прославить.
 
 
Вы можете попробовать уйти,
Что сделать никому не удаётся.
Решайте же и помните, для вас
Потом дверь в этот дом не распахнётся».
 
 
Да… Вышедший с друзьями говорил
Сочувствуя, и все-таки пугая,
Внушая, что без денег ты никто.
Уйти нельзя. Остаться предлагая,
 
 
С людьми свершали сделку. Человек
Холопом становился поневоле.
Из-за движенья в городе земли,
Сбивался путь… Гость был, как будто, волен
 
 
И в то же время нет. И с каждым днём
Зависимость всё больше возрастала.
Трудиться становилось тяжелей.
Усталость комом снежным нарастала,
 
 
Стирая этим помыслы искать
Обратные пути для путешествий.
Хотелось неприметно отдыхать
И не искать опасных происшествий.
 
 
Художник с Серафимом наперёд,
По счастью, от змеи это узнали.
И по её совету, стоя там,
Согласье молчаливое давали.
 
 
Когда начальник понял, что они
Покорно в этом доме остаются,
Он пригласил идти их за собой,
Возрадуясь, что те легко сдаются.
 
 
Но вдруг услышал: «Мы пришли вдвоём.
Останемся прислуживать с условьем.
Нас не должны пытаться разлучить…»
Начальник недовольно повёл бровью
 
 
И всё же согласился, вслух сказав:
«Да будет так. Служите честно вместе.
Потом лишь не ропщите. Путь в делах
Заранее не каждому известен.
 
 
Случиться может всякое. Один
Потянет в неизвестное другого.
Никто не пересмотрит уговор
И не изменит клятвенного слова».
 
 
Художник, что условье выставлял,
Вздохнул, ответ услышав, с облегченьем,
И в терем деревянный заходил
С приподнятым немного настроеньем.
 
 
И Серафим был тоже очень рад.
Держась вдвоём, им выжить, будет проще.
Один другого станет дополнять.
А как? Узнаем мы немного позже.
 
 
Пока же, усадили их за стол,
Что от еды, как говорят – ломился.
Художник, впрочем, как и Серафим,
Столь редкостной щедроте удивился.
 
 
Но вдруг услышал, как из-под стола
Раздалось им знакомое шипенье:
«Не вздумайте есть что-либо. Едой
Хотят ввести вас в некое забвение,
 
 
Чтоб вы забыли прошлое навек.
Заморское вино стирает память.
Старайтесь, как актеры, делать вид.
Тут важно, кто сейчас кого обманет.
 
 
Подобного потом не повторят,
Поэтому прошу – себя сдержите.
А чтобы к вам не стали приставать,
Вы чем-нибудь сидящих развлеките».
 
 
Невольно, слыша это, загрустишь.
Дурманил аромат чудесной пищи.
Безудержно хотелось много съесть,
Но не стерпев, пути назад не сыщешь.
 
 
Художник вдруг с подноса грушу взял.
Ножом лицо на ней легко «сработал»
Сидящего напротив старика
И отдал, тешась сделанной работой.
 
 
Сидящий свою схожесть оценил
И попросил исполнить то повторно,
А мастер сделал знак, чтоб Серафим
Из фруктов что-то вырезал проворно.
 
 
Намёк парнишка тут же уловил,
В игру, что предлагалась, подключился.
Он, доставляя радость детворе,
Давно зверюшек резать наловчился.
 
 
Присутствовал вокруг степенный люд,
Но их восторг скрыть было невозможно.
Фруктовые игрушки каждый брал
С улыбкой, прикасаясь осторожно.
 
 
Друзья не съели малого куска.
И тут по неизвестной чьей-то воле,
Опустошили крытые столы,
Не дав продлить веселье это боле.
 
 
Теперь иные блюда принесли.
Шипеньем раздалось: «Вы совершили
Невольно чудо. Ешьте от души.
Вас от забвения освободили».
 
 
Вот так порой умение и труд
За малые казалось бы минуты
Дают возможность круто изменить,
Ведущие к мечтаниям маршруты.
 
 
К друзьям теперь иначе отнеслись,
На мягкие перины уложили,
Дав долго и приятно отдохнуть,
Но рано-рано утром разбудили.
 
 
Кому-то не терпелось мастеров
Проверить на чувствительность к игрушкам
Которые умели воевать.
Обычною уборкой в комнатушках
 
 
Никто уж их не думал занимать.
Художнику с парнишкой показали
Палату, что смотрелась как музей.
На полках редко воины стояли,
 
 
Похожие чуть-чуть на малышей.
Они излишне были кругловаты.
У каждого животик выступал,
А ножки были чуть коротковаты.
 
 
Лицо платок защитный прикрывал.
И если б рука саблю не держала,
Приподнято, как делают в борьбе,
Фигурка б умиленье вызывала.
 
 
Однако столь прелестные тела
Безжалостно обманность доказали,
Когда по приказанию друзья
Тельца для протиранья с полки сняли,
 
 
Держа их будто малое дитя.
Художник прыснул тотчас яркой кровью,
Что потекла фонтаном из руки.
И видя нанесённый вред здоровью
 
 
Парнишка тут же друга отстранил,
Сказав: «Ты их, пожалуйста, не трогай.
Оружие кроплёное бедой,
Я удалю, иль сокращу немного».
 
 
В знак подтвержденья слов, он нож достал
И сабельку обидчика обрезал,
Предупредив: «Тягаться вам со мной
При росте своём просто бесполезно.
 
 
Советую не биться, а дружить.
От рук моих зависит долголетье
Теперь, возможно каждого из вас.
Дай Бог прожить вам не одно столетье!
 
 
Не стоит свою жизнь сводить до дня.
Свершать сей ритуал мне будет жалко.
Уборка – это вовсе не война
И не сраженье, когда в битве жарко.
 
 
Поэтому сдержите в себе гнев,
Стерпите наше лёгкое касанье,
И я вам обещаю жизнь продлить.
Обидчик возродится без страданий.
 
 
Мы в сердце не храним напрасно зла.
Я сделаю оружие прижатым
К ноге. И воин будет вновь в строю,
И саблю применит свою крылато.
 
 
Уверен, он свершит это ожив.
И если подчиниться вы согласны,
То опустите к низу остриё.
Поверьте, мы друг другу не опасны».
 
 
Фигурки подождали. Серафим
Всё сделал так, как прежде обещалось,
И воин с саблей новою ожил.
В палате ощущаться стала радость.
 
 
Подправленный оружье преклонил,
За ним то повторили и другие.
Склонили свои сабли даже те
Кто на коне хозяину служили.
 
 
Дотронуться до каждого рукой
Теперь не страшно было. «Куклы» брали,
Стараясь одарить их теплотой.
Друзья с них пыль осевшую стирали…
 
 
Закончилась работа в один миг.
Уборщики остались невредимы.
Один лишь ранки малые скрывал,
Хоть их следы почти были не зримы.
 
 
Глаза от удивления «зажглись».
Смотритель убежал, приставив стражу,
И прокричав: «Мне нужно доложить!»
Не обернувшись на друзей ни разу.
 
 
Теперь лишь оставалось ожидать
Как быстро их отправят в лес чудесный?
Попасть парнишке в дивный, страшный край
Не просто было сильно интересно.
 
 
Он должен был достать из этих мест
Ствол дерева для исцеленья Ольги
И незаметно вместе с ним уйти…
Путь виделся безрадостным и долгим.
 
 
Им трудно было и предположить,
Что сделает сейчас домохозяин.
Но если самим древо не добыть,
Работник может быть не обучаем
 

 
Не просто резать – дерево живить.
Как быть? Что делать, если их не пустят?
Хотелось посетить тотчас же храм,
Чтоб удалить быстрей источник грусти.
 
 
Художник стал охранников просить,
Чтоб те их в Божий дом сопроводили.
Хотя он и поблизости стоял.
Его так специально возводили.
 
 
У стражников же был иной приказ,
Чтоб гости никуда не удалялись.
Они и не спускали с пришлых глаз,
И слушая, зловредно улыбались.
 
 
Всё это было странно, ведь друзья
Рабами себя вовсе не считали.
Уверенные, что они вольны
И то, что их напрасно охраняли.
 
 
Они привыкли церковь посещать.
В обитель эту в их краях впускали
Любого, кто открыт своей душой
Для Бога… Двери там не закрывали.
 
 
Но в городе, где золото «рекой»
У знати высыпалось из карманов,
Закон гласил, что вход доступен тем,
Кому принадлежали эти храмы.
 
 
И вход без спроса числился, как грех,
Нарушавшим грозило наказанье.
Что было очень странным… В небесах
Оказывают каждому вниманье.
 
 
Друзьям то было сложно воспринять.
Из-за чего вход в храм был под запретом?
Прислужники не стали объяснять.
Явился сам хозяин и ответом
 
 
Смотря на них, тотчас же произнёс:
«Я посетить свой храм не разрешаю.
Там могут быть лишь только мастера,
Что жизнь в игрушки чудные вдыхают.
 
 
Вы не прошли намеченный рубеж,
Когда вас посвятят в свершенье чуда.
Пока не приоткроется душа,
Я рисковать, не зная вас, не буду.
 
 
Вы завтра же пойдёте в дивный лес.
До входа вас проводит провожатый.
И если вы вернётесь со стволом,
Как сделали пришедшие когда-то,
 
 
То я, возможно, вас озолочу.
Сейчас же отдохните, погуляйте…
Случиться счастье встретить мастеров,
О лесе их, конечно, попытайте.
 
 
Хотя то место, как известно мне,
По-разному свою суть раскрывает.
Что будет, с кем, теперь, на этот раз
Никто наверняка, увы, не знает.
 
 
Признаюсь, что я очень удивлён,
Что приобрёл в лице вашем умельцев.
Но это ведь пока ещё не всё,
Что нужно знать для оживленья тельца,
 
 
Моих невероятнейших солдат.
Удерживать здесь более не смею.
Вас к вечеру в дом снова возвратят.
Найти вас в нашем городе сумеют».
 
 
И был в той речи слышен жёсткий тон.
Друзей как будто вновь предупредили,
Чтобы они о мысли убежать
Иль скрыться в неизвестность – позабыли.
 
 
Невольно возникал теперь вопрос:
«Куда змея молиться отправляла?»
Она была достаточно мудра
И видимо законы града знала.
 
 
А может среди множества дворцов
Имелись и доступные строенья,
Не для богатой знати, а для тех,
Кто жил в трудах великих и в смиренье?
 
 
И чтобы побыстрее то узнать,
Покинули друзья высокий терем,
И удивляясь красоте, пошли,
Мечтая отыскать ц

...

конец ознакомительного фрагмента