Текст книги "Космическая тетушка"

– Тяжела и полна скорбей жизнь наркодилеров, – согласился Хугебурка. – Прямо жаль их становится.

– Ничего вам их не жаль, – сказала Бугго.

Хугебурка пожал плечами.

– Ладно, – решила Бугго. – Давайте говорить о чем-нибудь более жизнеутверждающем.

– Давайте.

– Вам случалось убивать людей?

– Да, – сказал Хугебурка. – Расскажите лучше что-нибудь страшное.

– Знаете, – заметила Бугго, – вот сейчас мне почему-то совсем не страшно.

– Вы же рассчитали динамику повышения давления и умножили ее на восемнадцать, – напомнил Хугебурка.

– В том-то и дело. Я ведь плохо училась. Забыли?

– Да, это жуткое дело, – сказал Хугебурка.

Бугго допила чай и стала рассказывать:

– Когда мы с братом были маленькими, я затащила его гулять на кладбище, и мы заблудились. Он был совсем малыш и даже не понял, что я не знаю дороги. А вот я тогда перепугалась. Мы шли и шли, а надгробия вокруг становились все более старыми и ветхими, многие наполовину разрушились… В семейных склепах гробы провалились, и земля над ними как будто шевелилась… Там росли цветы. Белые и синие, на длинных стеблях. Боже мой, они закрывали меня почти с головой, а как они пахли!..

А потом я увидела черного монаха. Он стоял в цветах по пояс. С черным лицом, в черной одежде, с большой черной книгой. Вообще-то монах был каменный, но выглядел совсем живым. Не знаю, какой святой человек там похоронен. Много лет спустя я искала эту могилу, но найти ее не сумела. Брат блуждал в цветах и увлеченно общался с какими-то жучками, а я пробралась к монаху и стала трогать ледяные складки его одежды, потом залезла на постамент, уцепилась за черный-черный локоть и заглянула в книгу, которую он держал раскрытой.

– И что? – спросил Хугебурка. Подошло то места рассказа – он почувствовал это, – когда следовало спросить.

– Черными-черными буквами там было написано: «Не бойся – Я с тобой вовеки», – сказала Бугго. – Вот с тех пор я ничего не боюсь. – Она улыбнулась почти виновато. – Иной раз нарочно хочу испугаться, но не получается.

Она доела сладости и с сожалением заглянула в пакет.

– А ведь капитан Эба – вор, – сказала она. – Вор из воров.

Хугебурка послушно следовал всем скачкам и извивам девичьей мысли.

– Еще какой вор, – отозвался он. – За десяток лет он раздел «Ласточку» почти догола. Продал, кажется, все. Знаете, ведь он даже третий шаттл сплавил – кстати, контрабандистам. Из Люксео. Приходил один парень, года три назад. Они с капитаном долго толковали, а потом шаттл – тю-тю. Я сам подписывал – правда, после Эбы, внизу – одну бумажонку об аварии в нештатной ситуации.

– А огнетушители? – ужаснулась Бугго.

– Про огнетушители я ничего не подписывал. Даже не знал.

– Но почему вы не сдали Эбу властям, если он такой вор?

– Почему, почему. Потому. Начнут копаться в моем досье, – нехотя сказал Хугебурка. – Согласно моей предшествующей биографии, я ненадежный свидетель. Я запросто мог вылететь с флота, а Эба – отделаться выговором. Еще и свалил бы все на меня… – Хугебурка скорчил неприятное лицо, скривив на сторону рот.

– Сколько теперь часов до Лагиди? – спросила Бугго, поглядывая на стрелку давления. Стрелка вздрагивала, как будто страдала мигренью.

– Три с половиной.

– Пить хочется, – вздохнула Бугго.

– Еще бы! – не выдержал Хугебурка. – Вы уж простите, госпожа капитан, но глядеть страшно, как вы лопаете сладкое.

Бугго поскребла чашкой по дну ведра, зачерпнула, сколько удалось.

– А вам жалко? – упрекнула она своего старшего помощника. – Что вы тут расселись в вицмундире? Вас хватит тепловой удар!

– Не хватит, – сказал Хугебурка.

Бугго встала и босиком прошлась по рубке. Ноги у нее кривоватые, заметил Хугебурка. Коленки выпирают и чуть изгибаются. Впервые в жизни он видел женщину, которую загадочным образом не портили неровные ноги.

– Как я посажу «Ласточку»? – вскричала вдруг Бугго, резко поворачиваясь. – Я ведь не умею!

– А я покажу вам ручное управление, – успокоительно произнес Хугебурка. – Ничего сложного.

– Нет уж. Вы у нас многоопытный – вы и сажайте.

– Нет уж, – в тон капитану возразил старший офицер. – Все равно лучше вам научиться делать все самостоятельно.

Бугго обтерла пот с лица.

– Вы не думайте, шаттл я бы посадила. Я умею.

– Уверен.

– Но большой корабль…

– Возьмите перчатки. Через три часа приборная доска станет горячей. Это старый пластик, он греется. Перед самой посадкой оденьтесь в плотное и замотайте чем-нибудь голову и лицо.

– Зачем еще?

– Затем, что именно в этот момент «Ласточка» вероятнее всего развалится. Если этого не произойдет раньше.

Очень светлые глаза Бугго застыли на лице Хугебурки. Ему не понравилось их выражение.

– А может, и не развалится, – добавил он.

– Знаете, что бы я хотела выяснить в этот критический момент моей жизни? – проговорила она медленно. – Все ли кислородные баллоны вы с Эбой сперли?

* * *

Кислородный баллон нашелся один. При виде опустошенного склада, где он лежал, такой сиротка, Хугебурка застонал сквозь зубы. Кажется, только сейчас ему во всей полноте стало внятно, насколько он махнул рукой на себя, свое достоинство и жизнь. А он еще строил какие-то иллюзии: держал осанку, шипел на курсантов, не позволял себе играть в карты. Вместо этого одиноко и героически пил у себя в каюте.

Хугебурка наклонился, поднял баллон. Бугго наблюдала за ним с интересом.

– Я на самом деле не знал, – сказал он глупо.

– А хоть бы и знали… Давайте его сюда. Не стану я из-за вас губить мою молодую жизнь.

– Пожалуйста, – молвил Хугебурка, подавая ей баллон.

Бугго повертела в руках маску, стала натискивать на лицо.

– Модель какая-то странная.

– Устаревшая, – пояснил Хугебурка, помогая ей справиться. – Удобно?

Бугго вынырнула из маски, потемневшая.

– Фу! Теперь прыщи пойдут… Хорошо хоть кислород на месте.

Они вернулись в рубку и вступили в переговоры с диспетчером порта «Лагиди-6», затребовав изолированную полосу, пожарно-аварийную бригаду и передвижную медицинскую станцию.

– Сделать нового человека дешевле и проще, чем починить старого, – сказал Хугебурка, когда Бугго получила подтверждение исполнения своего запроса и выключила связь.

Бугго тотчас набросилась на него:

– Непременно нужно что-нибудь сказать! Какую-нибудь пошлость!

– Прошу меня извинить, – произнес Хугебурка с усталым достоинством.

Бугго моргнула длинными белыми ресницами.

– А? Ну ладно. Пойду оденусь. Сколько осталось?

– Час.

* * *

При первом соприкосновении с землей «Ласточка» закричала. Она кричала всем своим натруженным, больным корпусом, и двум людям, разделяющим с нею страдание, некуда было деться от этого крика. Бугго на миг потеряла сознание, и Хугебурка поймал ее, когда она уже падала лицом на приборную доску.

При втором толчке отвалился правый кормовой двигатель, и «Ласточка» пошла по полосе юзом, а двигатель улетел в густую траву за край летного поля и там ужасно взорвался. Затем корабль начал останавливаться. Поднялся визг – такой бесконечный и густой, как будто некая пила яростно распиливала твердь Лагиди до самой ее раскаленной сердцевины.

– Бросайте все! – крикнул Хугебурка, уловив не ухом, а утробой нужное мгновение. – Бежим!

Они кинулись к аварийному выходу, который находился сразу за рубкой.

Пожарная бригада уже избивала корпус длинными струями. Стояло адское шипение. Несколько металлических пластин внизу корпуса отвалилось, и вслед за тем из дыры странными твердыми кишками посыпались обгоревшие бревна. Лужа под брюхом «Ласточки» кипела.

Навстречу Бугго и Хугебурке быстро ехала, мигая, санитарная машина, белая и кругленькая. Оттуда почти до середины туловища высовывались двое: справа – врач, слева – какой-то космопортовский чин. Последний, приближаясь, кричал:

– Где остальные? Сколько? Кто остался?

Врач глядел на бегущих молча. Потом они все остановились. Дверца машины распахнулась, едва не приложив Бугго по лбу. Хугебурка сильно толкнул ее сзади, загоняя в машину. Она плюхнулась на сиденье, охнув от прикосновения к телу раскаленной ткани комбинезона. Хугебурка полез следом.

– Где остальные? – набросился на них космопортовский чин.

– Летят в спасательных шаттлах, – сказала Бугго. – Будут через несколько часов.

Чин обтер потное волосатое лицо бумажной салфеткой, пропитанной сильным ароматическим раствором, и поглядел на Бугго очень сердито.

– Я спрашивал капитана. Что вы лезете, девушка?

– Я капитан, – сказала Бугго. – Дайте салфетку.

Он вытащил из кармана целую упаковку, сунул ей, сказал: «Черт знает что!» и отвернулся к окну.

Хугебурка стоял в машине, сильно согнувшись, – ему не хватило места на сиденье. Водитель развернулся и остановился на краю поля.

Врач сказал:

– Выходите.

А на свежем воздухе:

– Жалобы?

– Нет, – ответила Бугго за обоих.

– Посидите пока здесь, – сказал врач. – Передохните. Походите по земле. Через час капитана ждут в администрации порта. Хватит вам часа?

– Вода есть? – спросил Хугебурка. – Оставьте нам.

Маленькая пузатая машинка медицинской службы стремительно развернулась и укатила. Бугго улеглась на траву.

– Ребята прибудут хорошо если сегодня ночью…

– Завтра под утро, – уточнил Хугебурка.

Бугго вдруг захохотала. Она смеялась и смеялась, подпрыгивая на земле и стукаясь об нее всем телом.

– А ведь мы сели! – выкрикивала она. – А баллон-то я забыла!

– Зато прыщей не будет, – серьезно сказал Хугебурка, и Бугго развеселилась еще пуще.

– Ого-го! – вопила она. – Я ее посадила!

В этот момент «Ласточка» аккуратно развалилась на две части.

* * *

Бугго застряла в Лагиди надолго. Последнее приятное известие она получила наутро после посадки, в шесть часов, когда в аэропорту «Лагиди-6» появились ее курсанты и Пассалакава (Караца сразу бросился в профсоюз местных докеров). Фадило пыталась рассказывать, в изобилии употребляя разные технические термины, как она вела шаттл и как они садились. Халинц улыбался с носилок кокетливо-виновато, однако при виде Бугго закатил глаза и притворился, будто потерял сознание.

Насчет Халинца у Бугго состоялся предварительный разговор с Хугебуркой. Старший помощник сперва убедился в том, что капитана действительно интересует его мнение, и только после этого сказал:

– Иногда человек совершает в молодости роковую ошибку и потом до конца жизни живет с ее последствиями.

– Вот именно, – буркнула Бугго.

– Никто ведь не погиб, – напомнил Хугебурка.

– Убедили, – сказала Бугго.

Поэтому во время разбирательства следователь страховой компании так ничего и не узнал о маленькой курительной трубке. Причина возгорания осталась неустановленной. Предположительно – перегрев проводки. Тем не менее капитану «Ласточки» было предписано выплатить из своего жалованья (либо иным способом) сумму, равную трети ущерба, причиненного грузу.

Опрос свидетелей, изучение корабля, десятки экспертиз, многочасовые диски показаний, которые требовалось прослушать и прокомментировать, бумажные копии, которые надлежало заверить подписью, перепроверка технической и летной документации «Ласточки» и последнего груза – все это медленно пережевывало Бугго жесткими костяными деснами.

Она с Хугебуркой поселилась в дешевой гостинице, а вечерами они вместе ходили в разные бары, кольцом расположенные вокруг космопорта, и там пили злягу, медянку и рисовый арак. Хугебурка пьянствовал осторожно, Бугго – безудержно. Курсанты давно отбыли пассажирским транспортом – в Академии у них начинался новый учебный год. Бугго странным образом задело, что Халинц даже не пожелал проститься с нею и поблагодарить.

– Может быть, он стесняется, – предположил Хугебурка.

– Просто привык, что все ему обязаны, – фыркнула Бугго. – Он ведь такой красавчик.

– Если это так, то рано или поздно ему придется дорого за это заплатить, – сказал Хугебурка.

– Ну, вы совершенно меня утешили, – заметила Бугго, проглатывая содержимое маленькой белой стопочки и морщась.

Исследование израненного корабля близилось к завершению. Каждый день приносил новые списки недостач. Бугго шла на корабль вместе с ремонтниками и убеждалась в их правоте, после чего подписывала списки. В конце концов распорядитель работ, пухлый человечек с рыженькими волосиками по всему лицу, сказал Бугго – с совершенно искренним сочувствием:

– Голубушка, дорогая, что же это вы со всем соглашаетесь! Тут до вас десять лет воровали, не меньше, а вам, согласно контракта, придется оплачивать из своего кармана.

– Знаю, – зло ответила Бугго.

По условию договора с «Лилией Лагиди», все, что имелось на корабле в наличии, но пострадало во время аварии, оплачивает страховая компания; однако в том случае, если удается доказать изначальное отсутствие на борту необходимого оборудования и деталей, оплата их ложится на заинтересованное лицо – в данном случае, на капитана.

– Вызовем прежнего капитана, – продолжал ворковать распорядитель работ. – Его же под суд надо!

– Какое «под суд»! – закричала Бугго. – Это моя «Ласточка», ясно вам? Моя! А он – старый, он скоро помрет!

– Вы не… так агрессивно, – человечек чуть отступил. – Я ведь по-хорошему, советую…

– Простите. – Бугго вздохнула. – Пусть уж лучше я за все отвечу, только…

– Что, дорогуня, что? – участливо поддержал Бугго распорядитель, чуть касаясь ее локтя лохматенькими пальцами.

– Только заканчивайте тут все поскорее!

– Конечно, конечно. Мы постараемся, – и он подсунул ей новый список, после чего полез вместе с Бугго в недра искалеченного корабля.

* * *

Бугго отправила своему отцу длинное письмо, в котором настоятельно просила денег. Деньги прибыли к концу второго месяца разбирательств, вместе с письмом и пачкой телеграмм и стереосообщений.

Сообщения Бугго просмотрела в тот же вечер. Репортеры со знанием дела говорили о нападении пиратов, о контрабандной взрывчатке, которая якобы самовоспламенилась в трюме; приводили технические данные «Ласточки» и даже откопали где-то древнего канонира, который летал на ней в далекие военные времена. Канонир охотно прошамкал несколько боевых анекдотов и показал на схеме, где раньше стояли пушки. Затем старикан сменился озабоченной журналисткой, которая подчеркнула изношенность корпуса «Ласточки».

В одном из выпусков мелькнула фраза о пьянстве и безответственности офицеров. Затем ее опровергли ровно восемь раз. Наконец идеи и предположения иссякли, и стали показывать взволнованных домохозяек. Кроша салат на кухне уютного дома или отпаривая утюгом младенческие распашонки, домохозяйки Люксео, Арбео, Хедео и других миров высказывали различные мнения касательно аварии на «Ласточке». Заставка к этой передаче выглядела так: под медленную музыку показывали бездны космоса, в которых одна за другой исчезают голографии курсантов и самой Бугго в курсантской форме. Иногда снимки как бы погружались в черноту, а иногда – таяли на фоне звезд.

Телеграммы, адресованные семье Бугго, были однообразны: «Скорбим вместе», «Возложите от нас венок».

Письмо гласило:

«Первенец!

Внимательно перечитай контракт. Там должен быть такой пункт: «В случае, если объективные затраты по ремонту, выплаченные заинтересованным лицом, превосходят 1/2 заявленной стоимости корабля, то последний переходит в собственность заинтересованного лица, при условии погашения долга». Заявленная стоимость «Ласточки» – приблизительно миллион экю. Присылаю тебе ровно половину этой суммы. Один экю добавишь сама. Постарайся, чтобы объективные затраты соответствовали этой сумме. За деньги не благодари – я продал твои акции.

Твой любящий отец».

Бугго вломилась к своему старшему офицеру в два часа ночи с пачкой бумаг и бутылкой местной сивухи. Хугебурка не спал: сидел в продавленном кресле и смотрел по стереовизору местный порнографический канал. Комната с засаленными обоями была полна красавиц с неестественным цветом кожи. За окном переливались дешевые яркие огни и неблагозвучно орала эгиттейская музыка.

– Выключите, – велела Бугго, и стереокрасавицы послушно исчезли.

Бугго поставила бутыль на низенький липкий столик, бросила рядом растрепанные бумаги, взяла второе кресло – с отломанной ножкой – и пристроила его возле стены, после чего осторожно уселась.

Хугебурка чуть поднял брови. Он был пьяноват и не понимал, хочет он спать или же нет.

– Разливайте, – распорядилась Бугго. – Где у вас счетная машинка?

– Продал, – ответил Хугебурка, принимаясь за стаканы.

– Фу ты, – сказала Бугго и сунула ему для начала отцовское письмо. – Ознакомьтесь пока.

Всю ночь они подсчитывали суммы, указанные в документации по проведению восстановительных работ, и под утро, когда огни увеселительных заведений утомленно погасли, а музыка выдохлась, оказалось, что до полумиллиона недостает приблизительно полторы тысячи.

– Оценивать ущерб они будут еще день или два, – сказала Бугго, покусывая себя за палец. – Нельзя рисковать. Насколько я понимаю, страховая компания сделает все, чтобы я максимально оплатила ремонт, но не допустит перехода корабля в мою собственность.

– Вы предлагаете, пока не завершилось составление официального списка, спереть из «Ласточки» нечто на сумму в полторы тысячи? – уточнил Хугебурка.

– Вот именно, – подтвердила Бугго. – Всю моральную ответственность свалим на капитана Эбу. Все равно он виноват, старый хапуга.

– Вы желаете, чтобы кражу совершил я? – осведомился Хугебурка, глядя на своего капитана сквозь грязный стакан.

Бугго сладко зевнула.

– Это не обязательно. Для начала давайте решим, что будем переть. Дорогостоящее, компактное и необходимое в космическом полете.

– Эхолот, – почти тотчас сказал Хугебурка. – Завтра, во время очередного визита на корабль, суньте его в комбинезон. Только возьмите с собой платок – обернуть, эта штука колючая.

* * *

Старенький топчанчик, в незапамятные времена бывший чьей-то дачной отрадой, уцелел посреди катастрофы, постигшей «Ласточку», и по-прежнему неуместно пестрел ситцами в разоренной рубке. Ручной прибор наружного сканирования, традиционно именуемый эхолотом, помещался непосредственно над топчаном, а данные с него выводились на общий экран, рядом с лобовым иллюминатором. Обычно эхолот не был подсоединен к источнику питания, поскольку в штатной ситуации не использовался. Однако устав требовал дублирования навигационных приборов. Хугебурка уверял, что на борту того гроба, в котором он вывозил радиоактивные отходы, имелась астролябия, чему Бугго безусловно верила.

В утро кражи на «Ласточке» скучно копошились трое исполнителей из страховой компании. Основные работы по производству описи уже завершились; предстояло нанести несколько завершающих штрихов на богатую картину поломок и недостач, больше для формальности. Сумма замерла возле отметки «полмиллиона экю», и существенных отклонений больше не предвиделось.

– …А я не люблю, чтоб у женщины на лице был волос густой, – доносились голоса из развороченной кают-компании. – На теле – пожалуйста, а личико чтоб гладкое.

– А мне нравятся пушистенькие, – говорил второй исполнитель. – Терпеть не могу, когда физиономия лысая.

К кислому духу мокрого пепелища прибавилась вонь оплавленного пластика. В те дни запах пожара пропитывал для Бугго весь мир. Так же пахло от ее волос и одежды; но благодаря зляге она быстро перестала это замечать.

Завидев капитана, оба чиновника замолчали. Один сделал приветственный жест, второй посерьезнел и уткнулся в показания на электронной планшетке, которую держал перед глазами.

Распорядитель работ, господин Низа, обнаружился в рубке – на топчанчике. Умом Бугго понимала, что они – по разные стороны боевого строя, что ему нужно во что бы то ни стало переложить основные расходы по ремонту корабля на капитана, иначе плакали премиальные от страховой компании… Но господин Низа был таким обходительным, сочувственным и плюшевым, что Бугго приходилось постоянно напоминать себе: это – враг, алчный и хитрый.

– Закрываем последний лист, – закивал он, когда Бугго вошла в рубку. – Завтра подаем документы на утверждение. Я сделаю вам копию для отчета конторе порта приписки.

– Хорошо, – сказала Бугго, лихорадочно прикидывая, как бы ловчее выманить его отсюда. – Э… Вы уже составили опись имущества рубки?

– Пока проверяю вчерашние данные. – Пушистый округлый палец погладил чуть выпуклый экран планшетки, и под ним мягко засветились зеленые буквы.

Бугго посмотрела с тоской. Господин Низа устроился на топчанчике чрезвычайно удобно, обложившись планшетками, вычислительными машинками, сканирующими устройствами и плоскими мисочками с густым зеленоватым напитком, на вкус вяжущим и сладковато-кислым. Местные называли его чога.

– Оставьте-ка мне вашу планшетку, дорогая, – обратился господин Низа к Бугго. – Погуляйте. Возле космодрома есть лесополоса для релаксации. У вас усталый вид. Вы, наверное, много пьете?

– Ужасно много, – призналась Бугго.

– Ну, ну, – проворковал чиновник и провел ладошкой по своей шелковистой щеке. – Я знаю ваш народ, голокожих. И запах характерный. У нас ведь многие думают, что от голокожих всегда такой запах, но я-то знаю ваш народ. Это у вас только от сивухи. Ах, ах. Вот беда! Погуляйте, дорогая, отдохните немного. Завтра уж закончим, потерпите. Ничего. Космос велик, жизнь длинная, кораблей много.

Бугго молча вышла из рубки. Ремонтный док помещался на самом краю летного поля. Отсюда до баров было почти три парасанга, если по прямой, а в обход – так все пять. «Какие бары?» – в ужасе подумала Бугго. Времени почти не оставалось. Еще час или около того господин Низа будет сверять список штатной комплектации «Ласточки» с результатами вчерашней описи, а потом примется за рубку. Если эхолот не исчезнет до внесения в поставарийный инвентаризационный список – все…

Загребая на ходу ногами, как полупараличная, Бугго побрела дальше, в сторону узкой лесной полосы, за которой уж начинались жилые зоны с огородами и птичниками. «Иезус на троне! – думала Бугго, представляя в мыслях Иезуса с горящим крестом над головой, как Он сидит в рубке космического корабля на капитанском месте. – Что же мне делать?»

Смятение мешало ей соображать, все мельтешили в уме маленькие, назойливые мыслишки. То одно выскакивало, то другое, и начинало бегать: пушистеньких женщин он предпочитает… дополнительное соглашение к страховому договору – там красивый бордюр на бумажной копии сделан… полбутылки зляги вчера в баре забыла…

«Почему один человек создан храбрым, а другой – умным?» – думала Бугго в печали.

В лесной полосе было совсем не так, как в космопорту. Все там было иначе – и запахи, и звуки, и само состояние воздуха, более тягучего и густого. Бугго пробовала петь, но голос увязал, как будто лесное безмолвие перекрикивало и властно требовало от человека молчания. Тогда она просто села на землю и стала смотреть перед собой.

И увидела почти сразу.

Поначалу она обратила на это внимание просто потому, что оно до странности напоминало космопорт, существующий как бы в ином измерении. К высокому, до середины древесного ствола, конусовидному сооружению то и дело подлетали насекомые, садились, складывали крылья и вползали в ангары, а оттуда, им навстречу, выбегали другие и суетились вокруг, подталкивая и словно помогая освободиться от груза. Бугго не знала, как называются эти насекомые, – у нас такие не водятся. Про себя она стала именовать их «мурашками», хотя на самом деле это не муравьи.

Она нашла в кармане смятую конфету и положила рядом с собой. Ох, как набежали мурашки, как облепили! Как трудились они, пытаясь переправить конфету к себе в грузовые отсеки! Бугго забавлялась недолго – ее укусили за палец, и тотчас пелена упал с глаз, решение пришло мгновенно, исцелив больной, натруженный ум. Бугго сняла маечку и забрала в узел всю ватагу мурашек, вместе со сладким, а летную куртку застегнула прямо на голом теле. Гладкие женщины им, видите ли, не нравятся. Почти бегом она припустила к своему кораблю.

На «Ласточке» за это время мало что переменилось. Двое бубнили теперь в трюме: «Вентиль сорван… три троса исправные, общей длиной… да не разворачивай, ну их! Пиши: четверть парасанга». В рубке покойно, еле слышно пощелкивали клавиши счетной машинки. Бугго вошла, стараясь не шуметь, и присела за топчаном, выпуская мурашек.

Господин Низа повернулся, уловив слабый звук, и тут Бугго выпрямилась и встретилась с ним глазами.

– А! – молвил он. – Я как раз заканчиваю. Хотите посмотреть? Вы непременно должны внимательно читать всю документацию, дорогая, иначе вас облапошат. Садитесь и читайте! Будете пить чогу?

Бугго посмотрела на плоскую мисочку, где плескалось то, зелененькое, и отважно согласилась.

– Вот и умница, – похвалил господин Низа. – Теперь смотрите. – Он быстро пробежал пальцами по кнопкам. – Файл 871. Исследование грузового трюма номер четыре. Остатки крепежа для контейнеров – шестнадцать; при этом микромолекулярное сканирование выявило: в семи случаях крепеж выломан вместе с тяжелым предметом, предположительно контейнером, насильственно; в пяти случаях – выпадение крепежа произошло естественно, вследствие усталости (изношенности) металла… Вы успеваете следить?

– Да, – сказала Бугго. – За семь крепежей плачу я, за пять – вы. То есть, страховая компания. А что с остальными?

– В каком смысле?

– Пять и семь – одиннадцать. Осталось еще пять крепежей. С ними-то что?

– Пять и семь – двенадцать, так что остается четыре, – поправил господин Низа. – В случае с этими четырьмя… молекулярный анализ не выявил… Слишком давно. Я в затруднении.

– Да ладно вам, – развязно произнесла Бугго. – Давайте поделим расходы пополам. Два – на мне, два – на вас.

– Мне необходимы веские аргументы, подтвержденные объективными данными, в противном случае…

– Хорошо, все четыре – мои, – легко согласилась Бугго.

Мурашки уже расползлись по рубке. Одного Бугго краем глаза видела на топчанчике – он упорно карабкался к сиденью.

Господин Низа внес несколько цифр в свою планшетку и показал Бугго.

– После того, как мы с вами пришли к окончательному соглашению по вопросу крепежа в грузовом-четыре, картина приобретает такой вид…

Мурашка приподнял усики над краем сиденья и пошевелил ими, исследуя воздух. Помогая ему принять верное решение, Бугго украдкой обмакнула палец в чашку с чогой и оставила несколько сладких капель рядом с собой. Отринув сомнения, мурашка пополз вперед, а там, где он только что был, тотчас появился еще один.

Бугго взяла планшетку в руки и погрузилась в изучение цифр. Господин Низа поглядывал на нее сбоку, доброжелательно и чуть снисходительно. И вдруг в мгновение ока все изменилось. Круглое лицо распорядителя работ вытянулось, каждая шерстинка на нем встала дыбом, и он, подскочив противоестественно высоко над сиденьем, заверещал тонким и резким голосом, как бы разрывающим гортань и совершенно невыносимым для слуха:

– Дэрису! Дэрису! Дэрису!

С этим он сорвался с места и вылетел из рубки.

Бугго даже не посмотрела ему вслед. Она полулежала на топчанчике, среди опрокинутых мисочек с чогой и разбросанных планшеток, и скучно наблюдала за тем, как деловитые дэрису запускают хоботки в обшивку и вытягивают сладкое. Она совершенно ничего не чувствовала. Ни злорадства, ни даже удовлетворения. И в голове опять сгустился туман.

Она напомнила себе об их с Хугебуркой плане, встала ногами на сиденье и вытащила эхолот из гнезда в стене.

Хугебурка ждал ее в гостинице. Он валялся в смятой, засаленной постели и читал журнал, заимствованный у портье, – очень старый, с заляпанным экраном. Завидев Бугго, Хугебурка выключил журнал и встал.

Бугго бросила на кровать эхолот и потянулась к бутылке, стоявшей на стереовизоре. Хугебурка поглядел на эхолот, потом взял в руки, повертел.

– Молекулярный анализ покажет, что его украли совсем недавно, – сказала Бугго. – Но вряд ли выявит вора.

– Когда суммарные результаты экспертизы станут известны, господин Низа, вероятно, заподозрит вас, – сказал Хугебурка мрачно.

– Да? – отозвалась Бугго. – Между прочим, он считает меня глупой.

– Когда речь заходит о деньгах, людям свойственно резко менять мнение на противоположное.

Бугго плюхнулась на кровать с бутылкой в руке.

– Они ничего не докажут. – Она подняла голову и пьяно поглядела в глаза своему старшему офицеру. – Ничего. Ясно?

– Если только не найдут эхолот.

Бугго фыркнула.

– Не найдут! У вас деньги остались?

Хугебурка промолчал и не двинулся с места.

– Я спросила, есть ли у вас деньги, господин Хугебурка.

– Немного.

– Купите мне конфет. Липких. Дешевых. Каких-нибудь карамелек. Нужно штук двадцать. Только не задерживайтесь в баре, времени мало.

Хугебурка накинул куртку и вышел, а Бугго включила журнал и прочитала местный анекдот, которого не поняла.

Следующие полчаса они сосали карамельки и оплевывали сладкой слюной злополучный эхолот. Хугебурку затошнило после третьей, а капитану, похоже, все нипочем. Наконец карамельки иссякли. Последнюю Бугго проглотила. Эхолот поместили в бумажный пакет и вдвоем покинули гостиницу.

– Местные называют их дэрису, – объясняла Бугго по дороге. – По мне – обычные мурашки. Эти пушистики их смерть как боятся. Если мы закопаем эхолот в муравейнике, там даже искать не станут.

Все прошло как по маслу. Прибор засунули в середину муравьиной кучи, и вокруг тотчас закипело строительство: спешно латались дыры, возводились новые стены, сладкое покрытие перерабатывалось и шло в дело.

– Идемте-ка отсюда, – сказала Бугго своему офицеру, который сомнамбулически глядел на эту бурную коллективную деятельность. – Завтра и следа не останется.

* * *

Ближе к вечеру начался дождь. Холодный, встревоженный порывистым ветром, он то брызгал во все стороны, то, на мгновение успокаиваясь, слабо шелестел в листве и под ногами. Желтые и синие лучи уличных фонарей растекались разноцветной жижей и плавали по плохо замощенным тротуарам. В лужах вздувались крупные пузыри, но лопались прежде, чем Бугго наступала на них.

Впереди мигал бар, похожий на опрокинутый шаттл. Ветер приносил оттуда музыку, но по дороге рвал ее на кусочки, и до Бугго с Хугебуркой долетали только хрупкие обломки, из которых никак не складывалась мелодия. А потом теплое, влажное нутро бара поглотило их.

Битые зеркала, в беспорядке прилепленные повсюду на стенах, дробили посетителей. Эхо скакало под потолком, путаясь в искусственных металлических сталактитах и круглых пестрых лампах, а музыка по-прежнему оставалась неуловимой, существующей только в воображении трех музыкантов с мятыми лицами и свалявшейся шерстью на щеках. Один из них натужно дул в длинный оранжевый шланг, оживляя музыкальный инструмент, похожий на плоский младенческий гробик; а двое других то попеременно, то оба разом дергали толстые струны, натянутые на гигантскую бочку.

С бутылкой и двумя стаканами Хугебурка направлялся к столику, где сидела Бугго. Ему нечасто доводилось смотреть на нее с расстояния – обычно обстоятельства тесно притискивали их друг к другу; и сейчас он остановился, чтобы получше разглядеть своего капитана. Бугго сильно пообносилась, лоск недавней выпускницы сполз, как дешевая позолота, и осталось только то, чем она была на самом деле. А что это – Хугебурка определить не успел, поскольку был вырван из созерцания.