Текст книги "Агата"

Глава 4

Двадцативосьмилетний граф Александр Николаевич Гурьев был строен, очень красив и богат. Благодаря сочетанию этих личных качеств с исключительно благоприятными жизненными обстоятельствами возникал образ процветающего и абсолютно счастливого человека.

Семья Гурьевых была одной из самых знатных и богатых в России. У них был огромный дом в Петербурге, но молодой граф жил там не много времени, обычно суровой зимой. Большую часть года он проводил в Венеции, и о его жизни там никому ничего не было известно. Еще Александр Николаевич очень любил подмосковную фамильную усадьбу в селе Богородское, исключительно удобную и красивую.

Московская знать почитала своим долгом каждый год в декабре отправляться на собственных лошадях всем семейством из деревни в Москву, а на первой неделе поста возвращаться в деревню. Гурьевы поддерживали отношения с деревенскими соседями. В каждой губернии было свое избранное общество, раз в неделю собиравшееся в Благородном собрании, где блистали статс-дамы и фрейлины. Там было все: и дивные наряды, и ленты, и бриллианты, и прочие восхитительные драгоценности, и роскошные шляпки, украшенные перьями. А еще интриги, сплетни, любовные истории, жаркие страсти…

Усадьба Гурьевых в Богородском была двухэтажной – настоящий дворец с мансардой. Рядом с домом стояло два флигеля, а далее виднелись многочисленные хозяйственные постройки. Гурьевы владели обширными землями. Рядом с их домом рос сад, далее – парк с обязательными для русских поместий дивными липовыми аллеями, дубовая роща и сосновый лес.

Рано утром, еще до завтрака, граф Александр Николаевич позвал камердинера Фрола и приказал подать карету. Его сиятельство собирался ехать в Москву. Жизнь в усадьбе томила его своим однообразием. Все здесь казалось ему чрезвычайно тоскливым. Московские развлечения тоже прискучили: все оперы граф уже слышал, все балеты уже видел, да и балы не обещали ничего нового, кроме разве что свежих московских сплетен. Светские невесты были хорошо известны молодому графу и ничуть его не интересовали – предсказуемые, фальшивые, жеманные; их разговоры казались ему скучными.

Его сиятельство предпочитал ласки крестьянских девок, которые по наивному простодушию ничего от него не ждали и были бесконечно счастливы вниманием молодого графа.

Его последней «утешительницей» была двадцатилетняя Аграфена, недавно овдовевшая, – ее муж умер от пьянства. Она была бездетной, и как только супруг почил с миром, девку перевели в барский дом, где Груша поселилась в девичьей с незамужними служанками. Была она хороша – голубоглазая, круглолицая и улыбчивая. Увидев графа, Аграфена краснела и улыбалась, чувствуя себя особенной и гордясь этим. Она старалась попасться ему на глаза, нетерпеливо ждала приглашения и мчалась со всех ног, едва заслышав: «Молодой граф приехали! Слава богу, а то что-то давно не было».

– Груша, ступай в баню, а с первыми петухами ко мне! – приказывал барин, если был в соответствующем настроении.

Молодой граф был щедр. У Груши подарков набрался уже целый сундучок: платки, шали, отрезы на сарафаны, расшитые льняные рубахи, ожерелья, деньги.

Александр Николаевич не знал, что следует дарить крестьянке. Деньги ей вроде бы ни к чему. «Что она на них купит?» – простодушно размышлял молодой человек. Но иногда все же совал ассигнации в карман ее широкой ситцевой юбки. Деньгам Аграфена была несказанно рада.

– Эх, Грушенька, пригожая ты! Не обижаешься на меня?

– Что вы! Что вы, ваше сиятельство! Как можно? Я завсегда прихожу, когда зовете. Завсегда!

Не зная, что нужно молодой крестьянке, Александр Николаевич велел Маняше, материной экономке и шпионке, покупать для Груши «всякие бабские штучки». Маняшка указ выполняла, а затем докладывала об этом графине. Maman была спокойна: пускай сын резвится. Крестьянка никакой опасности не представляла.

Деньги Аграфена копила, чтобы купить себе шубку. Внутри заячий мех, а сверху сукно, и хорошо бы гладью расшитое… И с кушаком. Такая шуба была у Лидки, ключницы. В этом наряде она, Груша, Александру Николаевичу еще больше понравится. Аграфена уже договорилась с буфетчиком Митрофаном, которому время от времени приходилось ездить в столицу за покупками. Вино, шампанское и водка заканчивались очень быстро, ведь в усадьбе обычно было много гостей, а винный погреб всегда должен быть полон: так положено… Скоро Митрофан собирался ехать на ярмарку, он обещал взять Аграфену с собой. Она уже у Маняшки отпросилась, а та графине доложила. Согласие было получено.

– Боязно мне, Митроша, в эту Москву ехать, прямо страсть!

– Так не ехай! – равнодушно ответствовал Митрофан.

– Нет, мне очень надо. Я в Москве-то энтой не была никогда. Вот и боюсь.

– Нечего ее бояться! Народу только полно, а так все как обычно. Улицы широкие, из камня. Едешь по ним, шума столько… Ну, это летом, конечно. Зимой тихо все. Собаки только лают. Так они и у нас лают!

В Москву Аграфена так и не поехала, потому что деньги из сундучка кто-то умыкнул. Искала их, искала – зря. Все платки перетряхнула, сундук опустошила. Деньги в тряпицу были завернуты и в уголок положены, на самое дно. Кто же это сотворил? Не дознаться теперь. Проплакала бедная Груня целый день, но никому ничего не сказала.

Утром Александр спал до полудня, пропустив завтрак и чай, который подавали в одиннадцать часов. Молодому графу приносили свежий завтрак прямо в спальню. Нежась в кровати и лениво поглядывая в окно на сад, он пил кофе, пытаясь угадать, какова нынче погода, потом закладывал коляску и отправлялся в Москву. Ежели были приглашения от друзей из соседних имений, он ехал к ним.

Обладая огромным состоянием, которое обеспечили ему батюшка Николай Дмитриевич и дед Дмитрий Александрович, Алекс не видел нужды служить Отечеству. Жизнь молодого человека была размеренной, он был настроен исключительно на удовольствия. У Александра Николаевича не было абсолютно никаких обязанностей и важных дел. Он заполнял свой день разными пустяками, поскольку заняться ему было совершенно нечем.

В отличие от деда и отца, которые посвятили себя служению царю и Отечеству, сделали прекрасную карьеру и были награждены орденами, а также заработали огромный капитал, граф Александр Николаевич скучал. Так жили многие молодые люди империи, наследники огромных отцовских состояний. Мало у кого из них возникало желание идти на службу, чтобы, занимаясь, на их взгляд, разной чепухой, получать жалованье в какой-нибудь конторе, пропахшей старыми бумагами и пылью.

Граф Гурьев был хорошо образован, знал иностранные языки, прекрасно разбирался в искусстве, любил поэзию и в великосветских салонах проявил себя человеком умным и знающим. Он умел вступить в спор, вовремя вставить слово, сделать замечание, блестяще отстаивал свое мнение. Столичные невесты без памяти влюблялись в молодого графа, считая его не только красавцем, но и большим умницей, «таким душкой»… и мечтали выйти за него замуж.

Его сиятельство серьезных отношений не выстраивал, долгих и прочных романов не заводил и даже ни разу в жизни не был влюблен по-настоящему. Его отношения с женщинами были подчеркнуто легкими и для слабого пола абсолютно бесперспективными. Алекс сам был легок, словно летний ветерок.

Молодой граф Гурьев много читал, посещал московские театры и великосветские салоны или ночи напролет играл с приятелями в карты, вкусно ел, пил коньяк и изысканные вина. Бывало, он неделями жил в столице, заводя ничего для него не значащие любовные интриги с актрисами. Казалось, ничто не может увлечь его всерьез и надолго. То, что он холоден как лед, а посему и мужем будет неважным, несколько утешало девиц, мечтавших о браке с Александром Николаевичем. Его сиятельство предпочитал простые отношения, не отягощая ни себя, ни юных барышень обещаниями и надеждами.

В Богородском молодой граф мог целый день посвятить конной прогулке. На любимом жеребце Вилли он скакал по привольным гурьевским заливным лугам либо в полном одиночестве отправлялся на пешую прогулку по лесу. Алекс также любил по нескольку дней охотиться. Борзых и гончаков Гурьевы покупали у лучших заводчиков; некоторые собаки были привезены из Саксонии и хорошо обучены псарем Ферапонтом. Псарня Гурьевых была рассчитана на пятьсот собак. Среди них у графа Александра был любимчик, гончий пес Лео, которому разрешено было заходить в дом и носиться по комнатам. Пес привык к привилегированному положению и обнаглел. Он спал на господских подушках и ел из серебряной посуды.

Как уже было сказано, последнее время молодой граф подолгу жил в Венеции. Когда же возвращался, течение его жизни становилось прежним.

Нынче Александр Николаевич решил отправиться в театр, где танцевала его московская пассия Луиза Бельская. В усадьбе граф приказал ожидать его через неделю, не раньше, и попросил впускать Лео в дом.

Обычно Алекс обедал вне дома. Если он был в Москве, то ел в дорогих ресторанах либо в трактирах, славившихся своей кухней. Ночевал Александр Николаевич в какой-нибудь гостинице. В этот приезд он случайно встретился со старым другом, и тот посоветовал ему для ночлега тихий уютный доходный дом, где встреча с кем-нибудь из светской знати исключена. Находился он в центре Москвы, на Патриарших прудах. Над входом была вывеска: «Доходный дом Анны Браун».

Глава 5

Зима наступила рано. Ноябрь выдался морозным. Снега навалило столько, что дворники едва успевали расчищать тротуары. Почти каждый день вьюжило и снежная замять наметала живописные сугробы, ослепительно сверкавшие по утрам. Оттепели уже не ждали. Над домами целый день высились темно-серые столбы дыма, поднимавшиеся из печных труб, и казалось, что эти необыкновенные колонны держат на себе лазоревый купол неба.

Русский человек любит зиму с ее красотами и забавами. Уже открылись городские катки, и оттуда, нарушая вечернюю тишь, доносились звуки духового оркестра. В Москве между окраинными улицами соорудили множество ледяных и снежных гор для детворы и взрослых, в парках устраивали конные бега на санях-розвальнях, и победителю, помимо славы, доставался денежный выигрыш.

Вторую зиму подряд Тереза с Агатой говорили друг другу, что они уже взрослые и на санках катаются последний год. Но потом все забывалось, ведь это было очень веселое занятие. В толпе, радостно встречающей зиму, были не только дети, но и взрослые, которые с шутками, криками и песнями неслись с ледяных гор прямиком в свое уже сбежавшее детство…

В тот день в доме Анны Браун все шло своим чередом: Дуня стряпала на кухне, хозяйка рассчитывалась с посыльными из соседних лавок, принесшими свежих щук и мясо.

Внизу у центрального входа зазвонил колокольчик. Трифон, мужик высокого роста, одетый в шелковую рубаху-косоворотку, подпоясанную черным витым шнуром, приступил к своим обязанностям. Он открыл входную дверь и, поклонившись, встретил гостей. Впустив клубы морозного воздуха, на пороге появилась молодая пара – элегантный мужчина в цилиндре и собольей шубе и дама в кашемировом салопе и эффектной шляпе с белой меховой оторочкой. Привратник, учтиво стряхнув с обуви гостей снег, помог им раздеться.

– Пожалуйте сюда, в гостиную залу, милостивые господа! – Трифон провел мужчину и даму в столовую, где Анна обычно встречала постояльцев. – Присаживайтесь, будьте так любезны. Хозяйка сейчас выйдут. Не хотите ли чего?

Анна приучила малоразговорчивого и неграмотного Трифона громко и внятно произносить обязательные фразы, и он хорошо с этим справлялся. Лишь бы постояльцы не задавали каких-либо неожиданных вопросов, иначе слуга смущался, начинал путать слова, говорить косноязычно и невпопад. Трифона Анна наняла случайно, из сострадания, но ни разу об этом не пожалела. Он был исключительно честным и преданным, выполнял все просьбы, добросовестно совмещая труд привратника и дворника.

Трифон позвонил уже в другой колокольчик. Он проделывал это с удовольствием, понимая всю важность возложенных на него обязанностей.

– Как имя-отчество хозяйки? – спросил элегантный мужчина.

– Анна Ивановна их звать. Сейчас они выйдут, – ответил Трифон, боясь, как бы у него не спросили еще чего-нибудь.

– Принеси-ка… как тебя-то зовут?

– Трифоном кличут сызмальства. – Привратник стоял, согнувшись в полупоклоне, готовый выполнить любую просьбу.

– Принеси-ка, любезнейший, даме попить. Что у вас тут есть?

– Брусничная вода, милостивый государь.

– Неси брусничную воду, только изволь ее подогреть. Уж больно холодно нынче.

– Да, – согласился Трифон, – больно холодно нынче. Второго дня собака наша насмерть замерзла. На ночь оставили на дворе, она и того… сдохла.

Трифон ушел за водой, опасаясь, что сказал лишнее. «Про собаку господам знать ни к чему. Вдруг огорчение испытают?»

Отца Анны звали Гансом, но это имя в качестве отчества звучало бы очень странно. В Москве неудобно было называться Анной Гансовной, достаточно и того, что у нее немецкая фамилия. Анна решила, что ее давно почивший папенька не стал бы пенять на то, что дочь переделала его немецкое имя на русский лад, став Ивановной.

Большие черные часы, висевшие на стене, пробили два часа пополудни. За столом в углу гостиной сидела семья: купец второй гильдии Вертунов с супругой и двумя мальчиками пяти и семи лет. Они обедали; блюда им приносила Дуня, одетая в синий русский сарафан. В помещении было чисто и уютно. На больших окнах висели белые полупрозрачные занавески, а по бокам – тяжелые серебристые портьеры. Яркое зимнее солнце, пробиваясь сквозь занавески, оставляло на дубовом полу веселые желтые пятна. В одной части гостиной-столовой стояло несколько столов с красивыми, обитыми бордовым бархатом стульями, в другой – два больших дивана с креслами. Обстановка была подобрана со вкусом. Приятно и пряно пахло едой.

К гостям вышла Анна, гладко причесанная, в скромном домашнем платье, которое было ей к лицу.

– Добрый день, господа. Чем могу служить?

– Добрый день. Разрешите представиться: граф Александр Николаевич Гурьев. А это моя добрая спутница, Луиза. Она балерина, прима из Большого. Мы непременно оставим вам контрамарку.

Анна улыбнулась. Впервые к ней пожаловала столь важная особа.

– Очень приятно! Меня зовут Анна Ивановна Браун. Я уже несколько лет содержу эту небольшую гостиницу и буду очень рада принять у себя таких приятных господ. Надеюсь, вы останетесь довольны.

– Ваш доходный дом рекомендовал мне мой товарищ. Он как-то обедал у вас и хвалил кухню и обстановку. Вижу, он не ошибся: у вас очень мило.

– Да, да, очень мило, – повторила за графом его спутница. – А что это за цветок? – Узкой, словно детской рукой, в которой были зажаты перчатки, она указала на стоящее в большой кадке огромное дерево, усыпанное красными цветами. – Странно. Зима, а он так пышно цветет!

– Его научное название мне неизвестно. Мы называем его «китайская роза». Она очень неприхотлива и радует нас цветами несколько раз в году… Так что же вам угодно, милостивые господа? Вы на постой или хотите отведать наших блюд?

Вошел Трифон, принесший на подносе теплую брусничную воду для дамы.

– Извольте испить, как просили.

За годы содержания доходного дома Анна удивительным образом научилась сразу же определять, что за человек ее будущий постоялец. Обычно первое впечатление ее не обманывало, и она гордилась своей интуицией. Граф ей понравился.

Луиза взяла с подноса красивую тонкостенную, почти прозрачную чашку и наполнила ее брусничной водой из кувшина. На руках балерины блеснули яркие рубиновые браслеты и изящные золотые кольца. Анна с интересом рассматривала Луизу. Одета со вкусом, но не так изысканно, как оделась бы графиня. Стройная, с красивой шеей. В общем, довольно мила. Сразу видно, что она всего лишь подружка графа.

Гурьев был очень привлекателен. Темные волосы, зачесанные назад, открывали большой чистый лоб. Проницательный взгляд серо-зеленых глаз свидетельствовал о недюжинном уме. Молодой человек был строен и легок, с той неторопливостью в движениях, которую можно было бы назвать раскованностью в союзе с вальяжностью. У него была чудесная улыбка. От графа пахло дорогим одеколоном и первоклассным табаком.

– Я хотел бы снять у вас лучшие апартаменты, и чтобы непременно с большой спальней. У вас есть такие?

– Есть именно то, что вам нужно. Будете довольны. В апартаментах три комнаты, пять окон, большая кровать. Есть камин. Вы к нам надолго?

– Я живу в Петербурге. В Москве у меня дела, и я пробуду здесь дней восемь… Там видно будет. Пока что я заплачу вам за неделю.

Граф вынул из кармана сюртука бумажник и, не считая денег и не спрашивая о цене, оставил на столе несколько купюр.

– Ваше сиятельство, не изволите ли прежде взглянуть на помещение?

– Не утруждайтесь. Думаю, меня все устроит.

– Какие у вас пожелания относительно еды? – спросила Анна.

– Сегодня мы вряд ли будем есть – уже отобедали. Будьте любезны занести в наш номер французское шампанское и фрукты с бельгийским шоколадом. А ближе к вечеру подайте в комнаты горячего жасминового чаю. Утром кофе и что-нибудь еще на ваше усмотрение. А чем вы можете накормить нас вечером?

– Есть паштет из зайца. Свежайший. Вчера еще бегал по полям, – улыбнулась Анна. – Кухарка недавно закончила его готовить.

– Благодарю покорно, Анна Ивановна. Зайчатина меня не очень привлекает, ведь я охотник и у нас в усадьбе часто подают к столу дичь. Вообще-то я гурман. Люблю вкусно поесть и должен предупредить, что очень избалован. Не поверите, но некоторые московские трактиры чудо как хороши. Там можно отведать такую невидаль, что и в лучшей ресторации не сыщешь. Нынче мы с Луизой отобедали в Троицком трактире на Ильинке. Подавали уху из белуги, сваренной во французском шампанском. М-м-м… доложу я вам, об этом стоит поговорить отдельно… А какой там балалаечник! Очень колоритно. Очень. Люблю трактиры! Там, конечно, полно проходимцев, жулья, шулеров и надо ухо держать востро, но в этих заведениях я чувствую истинный русский дух!

Граф достал из кармана изящный золотой портсигар, тонкий, похожий на женский, мундштук и закурил папиросу, медленно стряхивая пепел в стоящую на столике пепельницу. Он был очень нетороплив. Его движения выдавали человека уверенного в себе и привыкшего к вниманию окружающих. Луиза сидела молча и лишь кивала головой.

– Однако вы спросили меня, будем ли мы у вас столоваться, – продолжил Гурьев. – Видите ли, я никогда не строю планов, ибо они нарушают мою свободу. Я не могу знать заранее, что со мной будет, к примеру, во вторник. Я заплачу вам так, как будто стану есть у вас трижды в день, как и положено, а там поглядим! Вы в накладе не останетесь. За хорошее обслуживание будете щедро вознаграждены.

Граф Гурьев вновь открыл бумажник и положил перед Анной еще несколько крупных купюр.

– Этого будет достаточно?

– Как вам угодно, ваше сиятельство.

Анна поняла, что постоялец денег не считает. Таких всегда приятно обслуживать. Она продолжала внимательно слушать его.

– На вашем доме я прочел вывеску «Анна Браун». Наверное, в вашем меню имеются достойные внимания немецкие блюда? Чем можете похвастаться?

– Останетесь довольны. Айнтопф – густой мясной суп, кенигсбергские клопсы – мясные шарики в подливе со специями, айсбайн – жареная рулька…

– Ну-ну, пожалуй, достаточно. Доверяю вашему вкусу. Луиза, что бы вы пожелали на ужин, душа моя? – Граф впервые заговорил со своей спутницей.

– Что-нибудь сладкое – торт, пирожные… И жасминовый чай.

– К вечеру повар успеет испечь «Крокембуш» – торт из эклеров со сливочным кремом. Неизменно чудесный вкус! Очень рекомендую. А за жасминовым чаем я сейчас отправлю Трифона в семеновскую лавку. Какие еще будут пожелания?

– Благодарю покорно. Пожалуй, все, – ответил граф Гурьев.

– Не изволите ли, ваше сиятельство, проследовать за мной? – спросила Анна. – Ваши апартаменты располагаются на втором этаже. Вас никто не будет беспокоить. Когда пожелаете, вызовите прислугу, и вам все подадут.

Анна вместе с гостями поднялась по лестнице и открыла апартаменты. Там было три просторных смежных комнаты, в одной из которых стояла огромная кровать с балдахином.

– Зажечь вам люстру или желаете свечи? – спросила Анна.

– Свечей будет достаточно.

– Сейчас Трифон растопит камин, и через четверть часа здесь будет тепло.

– Благодарю за любезность, Анна Ивановна.

И граф закрыл за собой дверь.

Анна в волнении спустилась в гостиную. Эти апартаменты стоили дорого, но сумма, которую оставил на столике граф, даже учитывая расходы на продукты, была весьма внушительной. Анне хотелось, чтобы его сиятельству у них понравилось. Да, видно, он и вправду человек избалованный. Говорил, что в Москву приезжает часто. Если ему тут понравится, возможно, он будет останавливаться у нее и впредь. Обычно в ее доходном доме селились купцы да чиновники. Народец наезжал разный. Были и довольно мелочные в расчетах, придирчивые к услугам, но в основном гостиница Анны, где всегда было чисто и вкусно, пользовалась в Москве хорошей репутацией и заслуженной славой. Были у Анны и постоянные клиенты, приезжавшие на столичные ярмарки, а также по торговым или банковским делам. То, чем Анна занялась в Москве, нисколько ее не тяготило и даже увлекало. Она не стеснялась учиться и старалась покупать для своей гостиницы все самое новое, модное, добрым словом поминая советы покойного мужа.

Распорядившись относительно закупок для кухни, Анна позвала привратника и велела ему разжечь у гостей камин.

Трифон все выполнил и стоял перед Анной в ожидании дальнейших приказаний.

– Позови Терезу. Что-то сегодня девочек целый день не видно.

– Не извольте волноваться. Они с самого утра на санках катаются. На Смирновой горе, тут рядом, на соседней улице.

– Да знаю я, где это. Господи, взрослые уже девицы, а все какие-то детские игры!

– Так ведь дети и есть… – ухмыльнулся Трифон.

Тереза прибежала румяная, улыбающаяся.

– Агата где? – спросила Анна.

– Она захотела еще покататься.

– С утра на улице, сколько можно?! Я думала, вы уже дома давно. А кто будет матери помогать?

– Не бранитесь, маменька! – Тереза, улыбаясь, прислонила голову к плечу Анны, прижалась к ней. – Там так весело! Так весело! Людей страсть сколько, не счесть! Кто на салазках катается, кто на фанерке, а кто и просто на корточках. Гору так накатали, что подниматься трудно – слишком уж скользко. Там и взрослые катаются. Сначала приходят вроде бы с детьми, а потом и сами с горы едут. Весело очень, маменька! В следующий раз мы непременно и вас с собой возьмем!

– Так, слушай меня внимательно! У нас остановился очень важный гость. Очень! Таких еще не было. Его сиятельство граф Александр Николаевич Гурьев с дамой.

– Гра-а-а-аф? Ого! А какой он из себя? – застыла в удивлении Тереза.

– Граф как граф! Обыкновенный человек, только очень богатый. Заплатил в три раза больше, чем следовало. Нужно постараться, чтобы ему у нас понравилось. Поняла? Горничную Нюру я отпустила до четверга – у нее мать заболела. Мне понадобится твоя помощь. Приведи себя в порядок! Что у тебя с волосами? Платье клетчатое надень с белым воротничком, да поживей! Отнесешь гостям шампанское и фрукты, финики в сахаре и миндаль в пудре. Новые постояльцы расположились наверху, в апартаментах. Дуня поднос соберет. Только быстро! И бокалы для шампанского не забудь!

Тереза умчалась к себе и скоро уже стояла перед матерью. Светлые волосы были собраны в узел и перевязаны красной атласной лентой; платье удивительно шло девушке. У Анны был отменный вкус. Дочерей она растила в строгости и не очень-то их баловала, но когда они подросли, старалась одевать их хорошо и по моде.

Тереза взяла поднос и, сдерживая волнение, постучала в дверь к новым постояльцам.

Вечером, когда Агата вернулась домой, сестры долго шушукались.

– Ну что же ты медлишь, ничего не рассказываешь? – торопила Агата сестру. – Я уже знаю, что у нас остановился граф с дамой. Сроду графов не видала. Интересно, каков он? На улице карета стоит прямо царская, с гербами, и две лошади, как с картинки.

– О-о-о! Ты не представляешь, какой он красавец! Такой, прямо не знаю какой! И одеколон у него совершенно невероятный! Граф ушел, а в столовой все еще пахло. Аромат такой… Так летом в поле полынь на солнце пахнет. И табак у него особенный. А у дамы, у Луизы этой, все пальцы в перстнях и шляпа чудная… я таких никогда не видала. Красивая, конечно. И тоже приятно пахнет. Ванилью, сладко так…

– Ты про графа рассказывай!

– Шуба у него необыкновенная. В руках трость, костюм по фигуре, цилиндр. Улыбка очень волнующая. Волосы гладко назад зачесаны.

– А глаза какие?

– Я не рассмотрела – страшно было ему в глаза глядеть, робела я, – но, кажется, светлые. Маменька им лучшие апартаменты отдала. Он тут неделю пробудет, еще увидишь. Больше нечего рассказывать.

– Так уж и нечего? А платье какое у этой Луизы?

– Лиловое, обтягивающее, с глубоким декольте, шаль со стеклярусом, жемчужное ожерелье на шее. Она хотела мне денег дать, но я отказалась, сказала, что не надо, я не горничная, а дочь хозяйки гостиницы. Ей почему-то это показалось забавным, и она засмеялась, хотя что тут смешного?

– Как ты думаешь, это его жена?

– Конечно нет. Что ты как маленькая, право?

– А кто же она ему?

– Подружка, любовница… Нам это знать ни к чему! Какая разница?

– Я просто так спрашиваю. А тебе разве не интересно?

– Завтрак маменька сама им утром отнесет. Сегодня гости изволили откушать в апартаментах.

Как всегда, наболтавшись и насмеявшись, девочки разошлись по комнатам.

Утром Анна встала раньше, чем обычно, – надо было принять у посыльных продукты. Приказчики безукоризненно выполняли ее заказы. Тереза была в училище, и Анна сама отнесла наверх гостям приготовленный Дуней завтрак – кофе, ванильные булочки и горячие немецкие колбаски с горчицей. Подносы с едой взяла у Анны Луиза. И напомнила, что в обед они хотели бы отведать какое-нибудь немецкое блюдо. До полудня из апартаментов никто не выходил. В три часа граф и его спутница спустились в гостиную, пообедали рассольником и айсбайном – блюдом, которое в совершенстве освоила Дуня, жареной рулькой с кислой капустой. На десерт были ананасы. Ужинать граф отказался, сообщив, что после необходимых визитов они с Луизой поедут в «Золотой якорь» – послушать цыган, там и отужинают.

В то время как граф со своей спутницей одевались в прихожей, распахнулась дверь и вместе с морозным облаком в дом влетела Агата. Румяная, без шапки, в расстегнутом полушубке, который придерживала на груди руками.

Его сиятельство замер от неожиданности, удивленный увиденной картиной. Девушка поразила его дивной красотой и неповторимой юной прелестью.

– Маменька! Маменька! Прошу вас, разрешите мне его оставить! Умоляю! Посмотрите, какой он прелестный! – Агата достала спрятанного на груди черного щенка и, только поставив его на пол, обратила внимание на одевающихся в гостиной постояльцев и поздоровалась с ними.

Граф кивнул, продолжая внимательно рассматривать девушку.

Она была потрясающе хороша. Румянец очень шел ее белой коже, распахнутые глаза светились, на пушистых волосах еще не успел растаять снег.

– Маменька, он ведь замерзнет на улице… Непременно замерзнет. Это ничейный щенок. Он был совсем один. Я нашла его возле чайной Семена Медведева. Но это не их собака, я спрашивала. Он очень голодный. Позвольте мне дать ему молока, маменька!

Граф любовался девушкой.

– Агата! Собаку в дом?! Что за мысли тебе приходят в голову? И где твоя шапка? Ты не перестаешь меня удивлять!

Анна была недовольна дочерью. Агата уже успела продемонстрировать гостям свой безудержный характер. Животных нельзя было держать в доме: не всем постояльцам это было по душе. Даже кошку Фросю, к которой все успели привязаться, пришлось отдать в чужие руки.

Граф шагнул к песику. Тот был смущен новой обстановкой, обилием яркого света и уже успел сделать лужицу. Его сиятельство наклонился к щенку, погладил его по мягкой шерстке, дотронулся до черного носа. Собачка лизнула его руку. Агата улыбнулась; ее глаза сияли.

Луиза брезгливо наблюдала за происходящим.

– А ведь он и впрямь премилый! – воскликнул граф. – Очень люблю собак! У меня их больше пятисот. А своему любимцу Лео – редкой умнице – я разрешаю баловаться в доме. Да… Отчего же не оставить этого симпатичного зверя, – обратился он к Анне, – если об этом просит такая прелестная девушка?

– Это моя младшая дочь Агата, – произнесла Анна.

Граф кивнул.

– Вымыть его немедля дустовым мылом, и пока не потеплеет, будь любезна, держи щенка в своей комнате, чтобы никто из постояльцев его не видел!

Анна строго смотрела на дочь. Ей было неловко перед графом за то, что Агата ведет себя как взбалмошная девчонка.

– А я не люблю собак! – наморщив нос, сказала Луиза. – Они грязные и плохо пахнут.

– Едемте, милочка. Мы уже опаздываем, – произнес граф, не скрывая досады.