Текст книги "Агата"

Глава 8

В январе, сразу после Рождества, в доходный дом Анны Браун снова явился молодой граф Гурьев. Этого момента с нетерпением ждали оба – и его сиятельство, и Агата. Молча, не сговариваясь, томились они ожиданием все то время, пока не видели друг друга. Декабрь, проведенный в разлуке, показался им самым длинным месяцем в жизни. Граф некоторое время боролся со своими чувствами, считая, что не имеет права врываться в жизнь Агаты, что-то нарушать в ней, менять. Но с Алексом происходило то, чего он еще никогда не испытывал. В его душе поселились сладкий восторг и тихая радость. Граф решил, что, в общем-то, не случится ничего дурного, если он, не собираясь причинять девушке беспокойства или неудобства, просто повидается с ней еще раз. Не произойдет ничего особенного, если он снова поживет немного в уютной московской гостинице. Однако Александр Николаевич был неискренен сам с собой: гоня мысли об Агате, он лукавил. И мечтал он отнюдь не о пребывании в доходном доме, а об обладании восхитительной девушкой, что, впрочем, было простительно молодому мужчине.

Тереза убеждала сестру прекратить бессмысленные страдания, о которых их маменька даже не догадывалась. Агата изменилась, и Анна не могла понять истинную причину ее состояния, решив, что у младшей дочери просто такой период взросления. Агата стала молчаливой, стремилась к уединению, мало разговаривала с домашними и все время была грустна. Ей казалось, что все это ее глупые фантазии, которые скоро закончатся, поскольку не происходило ничего нового и, по всей видимости, не могло произойти. Девушка пыталась отвлечься от грустных мыслей, погружаясь в выдуманный ею книжный мир страстей и чувств. Но, открывая страницы не прочитанных еще книг, она тут же улетала в мечтах в неведомые дали. Агата не могла не понять, что к ней пришла любовь, но что теперь с этим делать, совершенно не знала. Для нее не имели абсолютно никакого значения титулы и богатство предмета ее любви, и потому она даже не понимала до конца, какая пропасть разделяла ее и молодого графа.

Ранним морозным утром, когда в гостиной Анны Браун завтракали постояльцы, возле дома остановилась роскошная карета, украшенная фамильным гербом и вензелями и запряженная двумя прекрасными лошадьми. Из нее вышел молодой граф Гурьев. Он волновался, что обычно ему было не свойственно. Трифон открыл тяжелую дубовую дверь и впустил гостя, узнав в нем недавнего постояльца. За графом следовали два ливрейных лакея. Они всегда сопровождали барина, помогая ему выйти из кареты, дойти до места назначения и снять шубу. Потом они возвращались к карете и ждали дальнейших распоряжений.

Анна искренне обрадовалась гостю.

– Доброго дня, любезнейшая Анна Ивановна! Мое почтение! Вот решил воспользоваться вашим гостеприимством и пожить у вас еще некоторое время, если найдете для меня уютное прибежище.

– Мы рады, очень рады, что вы предпочли прочим заведениям наше. – Анна и в самом деле была рада гостю, этому толстосуму, который зарекомендовал себя на редкость щедрым и приветливым.

– Если вы не против снова пожить в апартаментах, они вас ожидают.

– Премного благодарен. Меня все вполне устраивает.

– Не хотите ли позавтракать? Отведайте нашего пирога с визигой[1]1
  Визига – спинной хрящ, сухожилия и связки осетровых рыб. (Здесь и далее примеч. авт., если не указано иное.)


[Закрыть] и немецкое блюдо «Баварский мясной хлеб».

В доме было тепло и вкусно пахло.

– Пожалуй, отведаю. А на обед, будьте любезны, подайте щей и немецких колбасок. Уж больно они хороши…

Позавтракав, постояльцы разошлись по своим делам. Гостиная опустела. В доме стало тихо.

Александр Николаевич сел за стол. Из-под тяжелых штор выбрался черный песик, который, по-видимому, там спал, подошел к графу и обнюхал его сапоги. Анна смутилась и насупила брови.

– Дочь подобрала собаку, но не следит за ней. Пес постоянно выбегает из ее комнаты и бродит по дому. Покорнейше прошу прощения за неудобства!

– Не извольте беспокоиться! Никаких неудобств нет. Я говорил вам, что очень люблю собак. Порой они лучше людей, ей-богу! Не делают ничего дурного, не подличают, не предают, всегда преданны…

Алекс взял щенка на руки и погладил его, глядя в блестящие черные глаза.

Анне нравился граф. Помимо того, что его внешность сразу располагала к себе, он был приятен в общении: очень обходителен и деликатен.

– Ну, спасибо. Тогда я не буду беспокоиться из-за того, что собака вас раздражает. Вам чаю, кофе или, может быть, клюквенного морсу?

Граф ел медленно и красиво, как, впрочем, и все, что он делал.

– Скажу откровенно, ваше сиятельство, мне очень льстит, что вы вновь захотели остановиться у нас, ведь в городе огромное количество доходных домов. Я горда вашим вниманием!

Александр Николаевич внимательно рассматривал хозяйку, ища в ней черты ее младшей дочери. Анне было под сорок, и она прекрасно выглядела. Слегка располнела, но была еще хороша, следила за собой и вызывала живой интерес у представителей противоположного пола.

– А где же ваши дочери? – наконец спросил граф.

– Тереза ушла в училище; она, знаете ли, делает большие успехи в учебе, что меня как мать очень радует. Моя дочь получит хорошую профессию.

– Вы и в самом деле хотите, чтобы ваши дочери работали?

– Я хочу, чтобы они овладели достойной профессией, а там уж пусть сами распоряжаются своей судьбой.

– Вы и впрямь так думаете? Не судьба ли распоряжается нами, милостивая сударыня?

После короткой паузы Анна уверенно ответила:

– Судьба судьбой, нам о ней ничего знать не дано. Мы даже предположить что-либо не можем, особенно в начале жизни. Именно поэтому у человека должна быть профессия, которая его накормит, а еще – необходимый набор качеств для борьбы с обстоятельствами, если вдруг что-то пойдет не так, – сила воли, крепость духа и гордость. Все это позволит женщине быть независимой.

– Вы довольно умны и оригинально мыслите. Я бы сказал, по-мужски! Позвольте выразить вам свое уважение. Мне приходилось сталкиваться с женщинами, жизнь которых со дня их появления на свет полностью зависела от мужчин, и они ничуть от этого не страдали.

– Ваше сиятельство, наверное, и я была бы другой, если бы судьба не заставила меня измениться. В тридцать два года я овдовела, оставшись с двумя дочерьми на руках. Я была совершенно не подготовлена к самостоятельной жизни, но сумела организовать доходный дом. Теперь мы обеспечены, девочки учатся, и я рада, что мне хватило упорства противостоять тому, что было написано на Небесах. Как трудно мне пришлось, знаю лишь я одна. Но как видите, судьба не сломила меня, я справилась…

– Вы удивительная женщина, Анна Ивановна! – Граф встал и поцеловал ей руку. – Уверен, что у ваших дочерей все будет так, как вы задумали… А где же ваша младшая?

– Скоро придет. Агата посещает школу танцев. Очень этим увлечена. Танцы им преподает известный педагог – месье Дюпон. Вы, возможно, о нем слышали. Он уже двадцать лет как открыл эту школу. Ее посещают девушки из высшего света, дочери знатных особ… Прошу прощения, ваше сиятельство, что своим разговором мешаю вашей трапезе.

И Анна вышла из гостиной.

После обеда граф поднялся к себе. Оставив дверь слегка приоткрытой, он лег на кровать, ожидая, когда внизу зазвенит колокольчик. «Ей-богу, я как мальчишка, который собирается на первое свидание! Откуда это волнение? Что со мной происходит? Почему я с таким нетерпеньем жду прихода этой девочки?»

Внизу хлопнула дверь. Тереза вернулась из училища. Она что-то взволнованно рассказывала матери. Потом вышел Трифон за дровами на улицу и зашел назад. Вновь зазвенел колокольчик: привезли заказанную кем-то из постояльцев свежую стерлядь и хлеб. Затем выходила куда-то Анна. Вдруг наступила тишина и его сиятельство понял, что влюблен. Да, влюблен! Так, как никогда до этого! Ему казалось, что в его душе кто-то зажег яркий свет, благодаря которому все вокруг выглядит иначе.

«Что же мне делать? Как вести себя, чувствуя внутри это невыносимое сияние?» Насколько Агата, да и он сам, готовы изменить свою судьбу?

У Алекса не было никакого плана действий, и он пребывал в полной растерянности. Его сиятельство следил за движением причудливых теней и рыжих отблесков, которые отбрасывало на потолок пламя в камине. Графу казалось, что время остановилось…

Агата ворвалась в дом, как тогда, в тот день! Она стояла на пороге, а взгляд ее уже был устремлен туда, на другую дверь, за которой был ОН! Девушка знала, что граф там, ведь еще издалека увидела его карету.

– Ну что же ты, Агата, стужу в дом впускаешь? – рассердилась Анна. – Чай не лето на дворе!

Девушка сбросила полушубок и побежала вверх по лестнице.

«Зачем? Как можно? Что я скажу? Неловко! – промелькнуло у нее в голове. – Это безумие!»

Она шагнула в приоткрытую дверь, словно бросилась со скалы в пустоту. Его сиятельство стоял у двери. Они смотрели друг на друга и молчали.

– Я ждал вас, Агата, – тихо произнес граф.

– Я вас тоже, – прошептала девушка.

Он взял ее руку, погладил нежную кожу и поцеловал запястье.

Агата понимала, что происходит чудо. Она так мечтала об этой встрече, и вот он стоит перед ней – его сиятельство граф Александр Николаевич Гурьев.

– Я попрошу у вашей маменьки, чтобы завтра она отпустила вас со мной на ярмарку, – тихо сказал граф.

– На какую ярмарку? Зачем?

– Завтра в Москве будет грандиозная ярмарка. Я хочу вам ее показать.

– А как же Тереза?

– У Терезы завтра занятия, и это очень кстати, ведь я хочу поехать только с вами.

– Хорошо, как скажете, ваше сиятельство.

Граф любовался Агатой, не в силах отвести от нее глаз. Она пахла морозом, а лицо ее было свежим и ясным, словно весеннее утро. Алекс наклонился и, прижав девушку к груди, слегка коснулся губами ее волос. Его сердце опять упало… Или перестало биться?..

– Ваши волосы пахнут зимой… Маменька не знает, что вы здесь?

– Нет, она пошла на кухню.

– Ну, тогда посидите со мной.

– Мне страшно. Маменька рассердится, браниться станет.

– Отчего же она рассердится? Скажете, что книгу мне принесли. Пустяки все это. Главное, чтобы вы сами хотели быть здесь со мной.

Агата села на софу. Алекс снова взял ее за руку. Его сердце опять ухнуло вниз, и графу стало сладостно-жарко.

– Бывали ли вы когда-нибудь на ярмарке, Агатенька?

– Нет, никогда, ваше сиятельство.

– А скажите, вы и вправду меня ждали? – спрашивает граф, а сам руку ее гладит, да медленно так…

Щеки Агаты то бледнеют, то вспыхивают огнем.

– До чего же вы хороши! – восклицает Алекс. – Вы сами не знаете насколько!

Александр Николаевич гонит от себя грешные мысли, но они его не покидают, обжигают огнем, словно он впервые оказался наедине с женщиной…

– Отчего вы дрожите, дитя мое?

– Мне страшно.

– Все будет хорошо, вот увидите!

– Все равно страшно, ваше сиятельство.

– Простите… О чем я говорил-то?

– О ярмарке, ваше сиятельство… Я пойду, Александр Николаевич, а то маменька хватится. Неудобно будет.

– Ладно… Ступайте! – Граф сжал ее узкую с длинными пальцами руку. – За ужином я поговорю с Анной Ивановной.

Агата была счастлива. Случилось то, о чем она мечтала. Граф приехал к ним и оказывает ей знаки внимания. Неужели все это на самом деле, по-настоящему, по-взрослому? Девушке очень хотелось рассказать об этом Терезе, но было совершенно некогда. Агата надела строгое платье с белым пояском, которое подчеркивало ее идеальную фигуру и открывало шею. Волосы она повязала белой лентой.

До ужина Александр Николаевич пролежал в кровати, пуская в потолок кольца табачного дыма и думая о том, что же со всем этим делать? Если он не последний подлец, то портить жизнь девочке не будет. А если все-таки подлец?

Подлецом ему быть не хотелось… «Все утрясется как-нибудь, само собой. Полюбуюсь ее красотой и уеду. Не жениться же на ней, в конце концов!»

К ужину Алекс уже решил, что на такой красавице можно и жениться, если у него хватит силы воли, чтобы справиться с maman. Совершенно очевидно, что она будет против.

Вскоре его сиятельство пригласили отужинать. Ему подали щи и паровую стерлядь с овощами. Граф попросил вина. В углу ужинали Анна и ее дочери. Горничная Нюра разносила блюда постояльцам. Были заняты еще два стола. Тереза перехватывала взгляды влюбленных и все понимала без слов.

– Что же ты, Агатенька, опять ничего не ешь? – беспокоилась Анна.

– Что-то не хочется, я сыта. Я чаю выпью.

Александр Николаевич обратил внимание на то, что Агата переоделась и пригладила локоны. Девушка села так, чтобы видеть его. Он и это отметил. Весь ужин граф и Агата одаривали друг друга взглядами, но маменька этого не заметила, а иначе ей все стало бы понятно. Однако ей было не до того. Граф снова дал слишком много денег за постой, и Анне очень хотелось ему угодить. Если бы она знала, что за ее спиной зарождается роман взрослого мужчины с ее младшей дочерью, она не была бы столь любезна с молодым графом, а возможно, даже выставила бы его за дверь.

– Анна Ивановна, завтра я еду на ярмарку, – обратился Алекс к хозяйке после трапезы. – Не позволите ли вы девочкам поехать со мной?

Анна изумленно вскинула брови.

– Девочкам? Зачем? С какой целью?

– Я показал бы им удивительный мир московской ярмарки со всеми ее особенностями. Я нарочно приехал в Москву. Никогда не пропускаю ярмарку! Отчего же не показать ее девочкам? Понимаю, при вашей занятости вы этого сделать не можете, ведь на это уйдет целый день…

– Для Терезы такая поездка исключена – она до вечера будет учиться. Разве что Агате ярмарку показать?.. Честно говоря, не понимаю, что там такого интересного? – с удивлением произнесла Анна. – Сплошь драки, воровство, карманники да шлынды![2]2
  Шлында – тунеядец (устар.).


[Закрыть] К тому же там сквернословят!

– Бывает и такое. Но меня будут сопровождать лакеи, и я обещаю вам, что ничего плохого с вашей дочерью не случится. Да еще там полицейские на каждом шагу! Их гораздо больше, чем карманников, – улыбнулся граф. – Одному, знаете ли, мне будет не так интересно… Хотите и вы поехать с нами?

Это был хитрый ход. Граф краем уха слышал, что завтра Анна собирается к модистке – она обсуждала это с дочерьми.

– Нет-нет! Спасибо, но я очень занята… А что вы там собираетесь покупать?

– Ничего. Мне просто нравятся ярмарки. Особый дух, знаете ли. Вся эта катавасия[3]3
  Катавасия – толчея (устар.).


[Закрыть] – гармонисты, балалаечники, скоморохи, райки[4]4
  Раек – здесь: ящик с отверстиями, снабженными увеличительными стеклами, через которые зрители рассматривали вращающиеся внутри картинки. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и балаганы, песни и пляски. «Там русский дух, там Русью пахнет», как в сказке. Русский народ умеет веселиться!

– Пьянствовать он умеет! Все дерется да бражку пьет. А на бородатых купцов любоваться что толку? – Анна пожала плечами.

– Ну, бывает, подебоширят маленько, а так все тихо. Там много разных забав. Например, балаганы. В них артисты пьесы показывают, в которых играют не люди, а куклы. В прошлый раз в Нижнем мне повезло: я увидел спектакль крепостного театра князя Шаховского. Крестьянская труппа чудесно играла! Я очень люблю ярмарки, особенно Нижегородскую. Правда, добираться далеко. Ну, коли уж я туда приезжаю, то пока все не пересмотрю, домой не возвращаюсь. Нижегородская ярмарка самая большая. Туда для торговли кто только ни приезжает – и греки, и армяне, и персы, и татары. Обычно в Нижнем Новгороде проживает тридцать тысяч человек, но в ярмарку больше двухсот тысяч получается! Это грандиозное зрелище.

– Понимаю, – улыбнулась Анна. – Но сама Агата-то хочет ехать на ярмарку?

– А мы у нее сейчас спросим!

– Агатенька, изволь подойти к нам! – позвала мать дочь, помогавшую после ужина Нюре с посудой. – Его сиятельство граф Александр Николаевич любезно приглашает тебя на ярмарку. Интересно ли тебе это?

– А как же? Очень интересно, маменька! Я ведь никогда там не была!

– Ладно, только веди себя разумно, от Александра Николаевича не отставай. Там очень легко потеряться… Очень прошу вас, ваше сиятельство, не оставляйте ее ни на минуту!

– Можете в этом не сомневаться! – совершенно искренне ответил Анне граф.

После этого все разошлись по своим комнатам.

Глава 9

Агата впервые садилась в карету. Лакей, еще издали увидев графа со спутницей, подошел к ним и подставил девушке согнутую в локте руку, чтобы она могла на нее опереться. Агату это крайне смутило. Девушку поразила карета: она была восхитительна. Ее нельзя было даже сравнить с обычными колясками, на которых Агате доводилось ездить. Внутри она была обита красным бархатом, а мягкие удобные сиденья были расшиты золотыми диковинными птицами. Застекленные окна, занавешенные красными шелковыми шторками… Шесть мягчайших подушек и накидка из медвежьей шкуры, которые должны были сделать поездку еще более комфортной… В карете было чрезвычайно уютно.

Агата очень волновалась. Его сиятельство что-то сказал кучеру и сел рядом с ней, положив на ноги девушке меховую накидку. Карета тронулась с места. С этой минуты граф перешел на «ты».

– Тебе удобно, Агата?

– Да, ваше сиятельство, не извольте беспокоиться. Все хорошо.

Прежде чем отправиться на ярмарку, граф велел кучеру покатать их по Москве. Агата с удовольствием смотрела в окно кареты на пролетающий мимо город, на широкие московские мостовые, красивые дома, большие церкви, торопящихся по своим делам людей. Было чудесное воскресное утро. Заснеженные улицы сверкали, отражая солнце. Казалось, что в мире существует только счастье. Молодые люди все время улыбались друг другу. Вот он, этот красавец, совсем рядом: она чувствует его запах и дыхание. Они сидят близко-близко, укрытые одной меховой накидкой. Александр Николаевич берет ладонь девушки в свою, и она не отнимает руки. Это – молчаливое согласие на некую общую для них тайну – заставляло ее сердце вновь и вновь менять свой ритм. То же самое чувствовал граф. Он смотрел в широко распахнутые глаза, и ему хотелось, чтобы это мгновенье длилось бесконечно. Но мгновенье не может длиться больше, чем ему предназначено. Граф не узнавал себя…

– Ты Москву-то знаешь, Агатенька? – спросил он, хотя разговаривать ему не хотелось. Хотелось просто быть рядом с ней и молчать.

– Совсем немного. Мы с маменькой были на Красной площади, в парке, а так она нас одних никуда не пускает, а сама все время занята. Не на кого дом оставить. Ведь мало ли что?

– Ну вот, теперь ярмарку увидишь. Там весело, ярко, все по-особенному. Я никогда ярмарки не пропускаю. Столько впечатлений! Я уверен, что тебе понравится! Особенно я люблю Нижегородскую, она самая большая. Откуда только ни едут люди – из Холмогор в Новгород и Вологду везут скот, лен, хмель, мед, овчину, пеньку, холсты. А из Вологды и Ярославля – сало, хлеб, кожу, воск… Это праздник торговли и плодородия.

Граф стал поглаживать ладонь девушки. Душа ее то замирала, то парила в облаках, и Агате совсем не хотелось ни прогулки, ни ярмарки, а только ехать так долго-долго, и чтобы он всегда был рядом, со своей ослепительной улыбкой, тихим бархатным голосом, и гладил ее руку.

Ах, до чего же он красив! Агате казалось, будто все происходящее – дивный сон или чудом ожившие страницы знакомого прекрасного романа и будто все это ее напрямую совсем не касается. Она сидела и мечтала о том, чтобы так было всегда.

Прокатившись по Москве, они отправились на ярмарку. Агата довольно смутно представляла себе ее, и увиденное поразило девушку. Это удивительное зрелище полностью подчиняло себе, брало каждого под руки и с помощью своей жизнеутверждающей силы увлекало в общий человеческий поток – за покупками, событиями, впечатлениями, запахами и звуками…

Ярмарка гудела, галдела, трещала, шумела и зазывала. Блеяли козы, мычали коровы, кричали петухи, гоготали гуси, лаяли собаки. Вот мужик, торговавший свиньями, зазевался, и огромный хряк отвязался и пошел гулять по ярмарочной улице. А поскольку он был очень большой, то притащить его назад, к тому месту, откуда он убежал, не представлялось возможным. Собралось много зевак; все шутили, подначивали хозяина, хохотали, кто-то пытался помочь оплошавшему мужику и толкал животное в нужную сторону, кто-то преграждал ему дорогу.

Ярмарка занимала огромное пространство за городом. Чтобы приезжие и московский люд не толпились попусту, а каждый шел в те ряды, какие ему были нужны, создали целые ярмарочные улицы. Были ряды стеклянные, суконные, шапочные, кружевные, кафтанные, икорные, рыбные… В каждом свое продавалось: в одних – снедь, в других – меха, в третьих – шелка, ковры, полотно; в каждом – свой товар, свои купцы-продавцы.

Его сиятельство шел рядом с Агатой; сзади, немного поодаль, шагали двое его слуг – каретный лакей и сменный кучера, который во время поездки обычно располагался на облучке.

Знатных особ было видно издалека, и спутать с простым людом их было невозможно. Если Агата была одета очень скромно, то наряд графа – дорогая соболья шуба, шапка, – а также трость с набалдашником из слоновой кости в виде львиной головы сразу заявляли о том, что их хозяин особого роду-племени, не чета тем, кто прибыл сюда торгового дела ради. К тому же за Алексом шагали слуги, одетые по-особому – в одинаковые модные кафтаны и добротные сапоги.

Многие простые мужики, увидев важного барина, снимали шапки и кланялись ему: привычное уважение к титулованным особам и богатству. Так было принято. Граф воспринимал это как нечто само собой разумеющееся и даже бровью не вел.

Агате это отчего-то было приятно. Не все воспринимали ее как равную спутницу знатного человека – слишком уж она юна и просто одета. Его сиятельство с интересом наблюдал за девушкой и наслаждался ее детским восторгом.

– А можно, Александр Николаевич, я погляжу, как бабы танцуют?

Гармонист собрал вокруг себя толпу и пел скабрезные частушки, а бабы в цветастых платках, белых полушубках и широких длинных юбках лихо отплясывали перед зрителями. Народ слушал, смотрел, подпевал и смеялся.

– Ваше сиятельство, можно я платки посмотрю? – спрашивала Агата, у которой глаза разбегались от обилия расцветок.

Ярмарка! Как чудесно она пахла – восточными пряностями, корицей и кардамоном, ванильными пряниками, мочеными яблоками и жареными пампушками! Как ладно в букет этих ароматов вливались острые запахи квашеной капусты с вишней, привезенной в огромных высоких бочках. Тут же, стоило лишь повернуть голову, явственно слышался запах свежеиспеченного хлеба и копченой рыбы, а чуть поодаль доносился тяжелый дух конского навоза от ближайших повозок и овчинных крестьянских тулупов…

Ярмарка – это неповторимые краски, звуки, запахи, это песни и пляски, большие деньги и большие потери, радости и огорчения. Каждому доставалось свое. Все было как в жизни, где часто соседствуют бедность и богатство, никого этим особо не удивляя. Так уж устроен этот мир: каждый занимает свою нишу. Кто-то вырастил свинью, кто-то смог ее купить, кто-то потом продаст ее, кто-то приготовит из нее блюдо, а кто-то купит да съест. И в результате все довольны…

Ярмарка – праздник торговли! Торжество обилия и благополучия. Она демонстрирует результаты человеческого труда. Вот астраханский крестьянин не поленился и привез огромный воз рыбы – свежей, копченой, мелкой, средней и крупной. В бочке у него бились большущие осетры, на санях лежала вяленая вобла и сияющие желтыми спинами лещи. Возле его товара уже толпился народ, и торговля шла полным ходом. Бойкая баба в телогрейке ловко помогала мужу.

Агата шла чуть впереди графа и останавливалась, если хотела что-нибудь получше рассмотреть.

– Не изволите ли чего, барин? – спрашивает бородатый мужик-коробейник, несущий в своем лотке-коробе, висящем на широких лямках, мелкий товар: румяна, пудру, гребни, нитки, броши и прочую галантерею. – Мой товар хорош. Может, барышне что-нибудь надо? Рад буду угодить! – И, поправив картуз и не дождавшись ответа, заторопился дальше, громко выкрикивая прибаутку-зазывалку: – Иголки не ломки, нитки, тесемки, румяна, помада! Кому что надо!

Знает, что, коли и впрямь кому что-то надо, тот тут же догонит его да купит!

Эти коробейники сновали здесь повсюду. Уже слегка навеселе, шагали они по снежным ярмарочным улицам, предлагая свой товар. Целый день они носили на себе лоток с нужной кому-то мелочью, а чтобы согреться и отдохнуть, то и дело заходили в питейные заведения. У кабатчиков свой интерес. Они тоже рады ярмарке, ведь после удачной покупки или продажи народ обычно шел бодрым шагом отмечать сделку в корчму. У кого как… «Продал на рубль, пропил полтину, пробуянил другую – только и барыша, что болит голова!»

У Агаты разбегались глаза, все ей было интересно.

Вот они остановились возле уличных артистов-скоморохов с ярко раскрашенными лицами. Они развлекали публику тем, что ходили на высоких ходулях, отпуская шуточки продавцам и покупателям, делая комплименты молодицам, распевали частушки, прибаутками беспрерывно веселя толпу.

– За дело – не мы, за работу – не мы! А поесть-поплясать – против нас не сыскать! – тараторил смешливый скоморох.

– Приходите, разомните кости! Ярмарка веселая приглашает в гости! – выкрикивал другой.

Его сиятельство протянул бумажный рубль скомороху в длинной холщовой рубахе и смешном колпаке. Парень поблагодарил, подчеркнуто выразительно кланяясь барину и что-то приятное говоря его спутнице. Что именно, было уже не слышно…

– Агатенька, скажи мне, если тебе что-нибудь понравится. Я хочу сделать тебе подарок, – произнес граф. – Я-то знаю, что подарю тебе, уже придумал, только мы еще не дошли до этого места.

– Спасибо. Но неловко это, чтобы вы мне подарки делали. Нехорошо.

– Отчего же нехорошо? Не стесняйся! Ты меня ни о чем не просишь, я ведь сам хочу тебе подарок сделать. Будь смелее, девочка!

– Мне очень нравится платок с кистями. Такой, как продают эти женщины! Да неловко все-таки, – улыбнулась Агата.

Румяные торговки в овчинных, расшитых шелком шубах и красивых платках-шалях с кистями зазывали покупателей к платкам, косынкам, шарфам да шалям – вязаным, шелковым, своим и заграничным. Одна, самая бойкая, выкрикивала зазывалку:

– Люди, подходите-ка, платки поглядите-ка! Коли сразу подойдете, в свете лучше не найдете!

Обычно перед его сиятельством толпа редела и расступалась. Так было и на этот раз. Они с Агатой подошли к прилавку, и девушка долго выбирала. Все не знала, что предпочесть. В конце концов граф купил ей белую шелковую шаль с кистями, а ее маменьке и Терезе – немецкие платки, «бор десуа» из тонкой шерсти. Агата сияла.

– Спасибо, ваше сиятельство, за подарки! Сколько радости доставили! Премного вам благодарна.

Алекс взял Агату за руку, снял с нее варежку.

– Э, да ты озябла совсем! Пойдем, я тебя сбитнем угощу, сразу согреешься.

– А что это такое? Не ела никогда!

– Это напиток такой медовый горячий со специями, ароматный. Согревает тело и душу.

Сбитень был и в самом деле хорош! Он помог Агате согреться и расслабиться, поскольку была в нем еще и бражка. Граф теперь не выпускал руку девушки, держал все время в своей. И поклоны крестьян, спрашивавших: «Не желаете ли чего, барин?», относились теперь как бы и к ней. Агата сняла меховую шапку и набросила шаль, которая ее необыкновенно украшала. Светло-серые, словно осеннее туманное утро, глаза, белая кожа, румяные щеки, выбивающиеся из-под шали каштановые кудри… Да, она была диво как хороша!

– Ты, наверное, уже проголодалась, Агатенька? Может, пойдем поедим?

– Мне не хочется отсюда уходить! Мы так мало посмотрели. Так много еще впереди!

– Ну хорошо, тогда давай съедим что-нибудь на ходу!

Через пару рядов сладко запахло блинами. Баба в черной кацавейке жарила их на открытой жаровне и предлагала прохожим. Девочка лет четырнадцати помогала матери. Александр Николаевич выбрал блины с семгой, икрой и щучьими молоками. Подозвав слуг, сунул им медь и велел тоже подкрепиться.

Девочка, торговавшая блинами, во все глаза глядела на Агату. Они были почти ровесницами, и дочери торговки казалось удивительным, что барин держит за руку такую же девочку, как она сама. Хотя и красивую, но вполне обыкновенную.

– Лукерья! Что встала как деревянная?! Помогай! Видишь, народ набежал! – сердилась баба.

Но Лукерья все не могла оторвать взгляд от странной пары – барина в роскошной шубе и девушки, на которую он смотрел с такой нежностью… У Агаты не сходила улыбка с лица. Оба были счастливы.

Подкрепившись, граф и его спутница направились на другие ярмарочные улицы.

Повсюду было множество бездомных собак, бродивших между рядами в поисках пропитания. Для них ярмарка – раздолье. Люди реагировали на псов по-разному: кто гнал и бил, кто, жалея, бросал хлебную горбушку или кость. Агате всех было жаль. Граф купил каравай, и девушка, отламывая от него куски, кормила шелудивых, с грустными глазами собак.

С краю ютились нищие и юродивые, коих на Руси всегда было полным-полно. Вид у них был удручающий, плечи опущены, все на одно лицо – немытые, со спутанными волосами и диким взглядом. Несчастные были одеты в какие-то обноски: старые портки, дырявые армяки да кафтаны, сквозь прорехи в которых виднелось грязное тело. На ногах были онучи. Стояли нищие с непокрытой головой, держа шапки в руках. Кое-где были и матери с младенцами, закутанными в невероятное тряпье. Полицейские гнали всю эту нищую братию взашей, чтобы она не портила общую картину благоденствия и веселья. Его сиятельство бросил одному косматому нищему бумажный рубль в его скомканную драную шапку. Бродяга прослезился и долго еще стоял, бормоча вослед:

– Благодарствуйте, барин! Благодетель! Не будете Богом обижены за доброту вашу! Благодарствуйте!

Если ярмарочная толпа не разбиралась или просто не видела, кто идет, графские лакеи раздвигали их, приговаривая:

– Простите великодушно, позвольте их сиятельству пройти!

В центре ярмарочного города было место, где находилось большое количество лавок. Все вокруг них двигалось, шумело, пестрело и гомонило. Зазывалы приглашали в магазины и цирюльни. Тут же были аптеки, харчевни и даже кузницы…

Здесь же, на большой площади, раскинулся просторный цирковой шатер, рядом вертелась карусель с расписными лошадками и сидевшими на них краснощекими ребятишками, а неподалеку на притоптанном снегу, оголившись по пояс, боролись два мужика. Оба были мускулистые, коренастые, сильные. Дрались они всерьез, не жалея друг друга, а вокруг кричала, подначивая их, возбужденная толпа. Снег уже окропился кровью, но борцов это не останавливало – такова была их работа, за которую им хорошо заплатят. Они тоже ждали ярмарку, чтобы заработать копеечку. Народ швырял борцам медные пятаки, и они, раззадорившись, крушили друг друга почем зря, своими телами вминая в снег брошенную зрителями медь.

Увидела Агата и настоящую драку, не за деньги: изрядно выпившие мужики что-то не поделили. Матерясь и ненавидя друг друга, они отчаянно размахивали кулаками. Рядом орали их бабы, пытаясь растащить дерущихся. Видели граф с Агатой и такую картину: двое полицейских, заломив задержанному руки, волокли его по снежной мостовой в околоток. Это был молодой карманник, для которого ярмарка самое что ни на есть хлебное место, просто мечта! Но не повезло на этот раз бедолаге…