Текст книги "Обыкновенные девчонки (сборник)"

Оля подняла ладонь:

– Тише, девочки! Ну, пусть Лена будет редактором. Но ведь мы сейчас не редактора, а председателя выбираем.

– А Нину Зеленову надо выбрать флажконосцем! – крикнула опять Валя Ёлкина. – Нина в председатели не годится – тихая слишком, а флажконосцем будет очень хорошим.

– Верно, верно! – заговорили все. – Нина пусть будет флажконосцем.

– Так кто же – председателем? – слегка растерявшись, спросила Оля. – Ипполитова – редактор, Зеленова – флажконосец, Алиева – староста… Значит, председатель – Кузьминская? Так, что ли?

– Конечно, Кузьминская, – поднимаясь с места и поправляя очки, сказала Лена Ипполитова.

– Почему это «конечно»? – сердито спросила Настенька.

– Да потому, что она круглая отличница, – спокойно ответила Лена. – Она учится лучше всех.

– Как это – лучше всех? – послышались голоса. – Лучше всех учишься ты!

Лена замотала головой:

– Ну что вы! У меня четверка по рисованию, а у Кузьминской и по рисованию пять.

Лена села на место. И тут поднялась сама Стелла. Щеки у нее горели. Видно было, что она волнуется.

– Я боюсь, что не справлюсь, – сказала она, искоса поглядывая на Настеньку. – И потом, у меня уроки музыки, уроки английского… Я и так очень занята.

– Все очень заняты, – сказала Оля, – но никто не отказывается из-за этого от общественной работы.

– Никто – никогда! – с убеждением сказала Валя Ёлкина. – Вот Нина Зеленова учится даже в этой… как ее?.. в хореогра… ну, в общем, в танцевальной школе, – а там очень трудно учиться, – и то она не отказывается.

– А Катя Снегирева рисованию учится и в хоровом кружке участвует, – сказала Наташа.

– А Наташа дома все хозяйство ведет. Это потруднее хорового кружка, – сказала Катя.

– Ну, вот видите! – поддержала девочек Оля. – Значит, у Кузьминской нет особых причин отказываться. А что касается того, что она не справится, так ведь мы все ей поможем. Правда, девочки?

– Конечно, поможем! – сказала решительно Лена Ипполитова.

Оля положила на место мел.

– Ну, все, – сказала она с облегчением и принялась вытирать платочком руки.

И тут с места встала Надежда Ивановна.

Лицо у нее было озабоченное и как будто не совсем довольное. На гладком лбу между бровей легла вкось морщинка. Но голос был спокойный, бодрый и даже веселый.

– Вот вы и выбрали новый совет, девочки, – сказала она. – Очень хорошо. Доверяйте ему и помогайте чем можете. Если кому в голову придет какая-нибудь интересная затея, выдумка, то сразу же об этом и скажите. Не ждите, чтобы все за вас делали члены совета или звеньевые. Ну а если надо будет что-нибудь придумать сообща или там посоветоваться, – приходите ко мне. Ясно?

– Ясно! – ответили хором девочки.

– Ну, желаю вам успехов! – Надежда Ивановна повернулась к Оле. – Олечка, мне надо с тобой кое о чем поговорить… Людмила Федоровна, если у вас найдется несколько свободных минут, я бы и вас попросила заглянуть ко мне в пионерскую комнату.

– Хорошо, – сказала Людмила Федоровна. – Девочки, давайте уберем альбомы в шкаф, и без шума отправляйтесь одеваться. Пора по домам. Зоя! Я на тебя надеюсь!

Обе вожатые, а следом за ними и Людмила Федоровна вышли из класса. А Зоя со своей обычной добросовестностью стала поторапливать девочек:

– Ну, что еще за разговоры? Завтра поговорим. Теперь домой пора!

Но девочки все не расходились. Даже Стелла – и та медлила возле своей парты. Она, должно быть, чувствовала, что выбрали ее словно по ошибке, и ей как будто хотелось поговорить с девочками. Но она почему-то так и не решилась ни с кем заговорить. Постояла, постояла и тихонько пошла из класса, помахивая своей красивой, необыкновенной сумкой.

Настенька Егорова с досадой поглядела ей вслед.

– Поплыла! – насмешливо проговорила она. – Нечего сказать, хорошего председателя выбрали! Даже в такой день ей не о чем с нами разговаривать. А все ты виновата! – накинулась она на Лену Ипполитову. – Если бы ты не выскочила: «Кузьминская – такая, Кузьминская – сякая», ее бы ни за что не выбрали. А уж от тебя, Катя, – она сердито нахмурила свои светлые, будто выгоревшие брови, – я этого никак не ожидала! Тянет руку чуть ли не до потолка… А сама всегда говорила, что Стелла – самая неактивная пионерка у вас в звене.

Катя смущенно отвела глаза:

– Я просто подумала, что ведь она и вправду очень развитая девочка… И потом, Лена зря не скажет.

– Конечно, не скажу! – Лена спокойно и уверенно кивнула головой. – И что ты, Настя, все на нее нападаешь?

– Потому что воображает много.

– И ничего такого не воображает. Просто она немного странная, оттого что дома у нее очень плохая жизнь.

– Это у нее-то плохая жизнь? Вот уж ни за что не поверю.

– Да нет! – Лена досадливо поморщилась. – Я не говорю, что они плохо живут, они очень хорошо живут, но жизнь у них плохая.

– Что? Что? – Валя Ёлкина с удивлением смотрела на Лену. – Как это так: «живут хорошо, а жизнь плохая»?

– А вот так! – Лена значительно посмотрела на подруг. – Стеллу дома берегут, будто она стеклянная. Никуда не пускают, ничего не позволяют. Я-то знаю: мы в одном парадном живем, я к ней иногда захожу… Как она хотела в этом году в кружок юннатов записаться, плакала даже, – нет, не позволили! На экскурсии в музей и то не пускают.

– Неужели не пускают? – Валя Ёлкина круглыми глазами поглядела на Лену. – А я думала: сама не хочет.

– Сама? Скажешь тоже! Да разве это может быть?

– Нет, не может, конечно, – рассудительно сказала Настя. – А почему все-таки ее не пускают?

– А потому, наверно, что ее мама совершенно не понимает наших дел. Сама на экскурсии не ходила и Стеллу дома держит.

– Просто ужас! – сказала Катя.

– А я что говорю? – Лена достала из парты туго набитый портфельчик и деловито щелкнула замком. – Вот я и подумала, – прибавила она, – что если мы выберем Стеллу в совет, то она – хочет не хочет – привыкнет к общественной работе, и мама ее тоже, может быть, немножко перевоспитается.

– Ну, не знаю… Может быть, – с сомнением покачала головой Настенька. – Но я бы все-таки больше хотела, чтобы председателем была ты.

Старшие и младшие

Лето и осень этого года были для Снегиревых совсем не такими, как всегда.

Обычно, с тех пор как Таня перестала ездить в лагерь, Снегиревы летом жили на даче. Они снимали под Москвой две комнатки с террасой, в сосновом лесу. Сергей Михайлович еще весной уезжал в экспедицию, зато Ирина Павловна с детьми и бабушкой проводила на даче все лето. Только отдыхать ей приходилось мало. Она в первый же день ставила на террасе столик с чертежной доской и по целым часам рисовала эскизы для летних тканей – ромашки и маки на фоне неба, лесные ягоды среди зеленых листочков или просто какие-нибудь узоры. Иногда она уезжала в Москву, на фабрику, – сдавать работу, и тогда по вечерам дети ходили на станцию встречать ее.

Бабушка нередко говорила Ирине Павловне:

– Поехала бы ты, Иринушка, куда-нибудь отдохнуть от всех нас. Хоть на две недельки путевку бы попросила. А то и в прошлом году отпуск у тебя зря прошел, и нынче так же пройдет. Дома-то ведь без дела сидеть не будешь.

Ирина Павловна соглашалась, но когда подходило время отпуска, оказывалось, что ребята совершенно обносились и надо им кое-что пошить, что диван, на котором спит Таня, вытерся до неприличия и старую обивку необходимо заменить новой и что если осеннее пальто Ирины Павловны перелицевать, то его еще можно будет носить год, а то и два. Подумавши, Ирина Павловна решительно заявляла, что не намерена звать портниху и обойщика: выйдет дороже и хуже. Она отодвигала в сторону легкий столик с чертежной доской и ставила на террасе другой – потяжелее: со швейной машинкой. Это значило, что отпуск ее начался. За неделю до его окончания она одна на несколько дней уезжала в город, и когда все возвращались с дачи в Москву, диван, к общему восторгу, был перебит, подоконники заново выкрашены белой, как снег, масляной краской, а над столом висел новый пестрый абажур… Бабушка всплескивала руками, покачивала головой и вздыхала:

– Золотые руки у тебя, Иринушка! А только отпуск опять пропал. Я же говорила…

Но в этом году все пошло по-другому. Дачи не сняли, потому что на семейном совете еще весной решили отправить Мишу за город с детским садом, а Катю – в пионерский лагерь («В лагере и веселей, – сказал Сергей Михайлович, – и для здоровья полезней, и с дисциплиной лучше»). После выпускных экзаменов уехала и Таня – на дачу к подруге. Все разъехались в разные стороны, и мама с бабушкой остались одни в городской квартире.

И вдруг, совсем неожиданно, Ирину Павловну премировали на фабрике путевкой в Крым. Сначала она отказалась наотрез. Как уехать перед началом учебного года! А кто соберет детей в школу? Нет, нет, ни за что! И думать нечего.

Но в фабкоме не стали и слушать ее. «Езжайте – и все тут! У вас взрослая дочь, и другие дети не маленькие, бабушка дома, проживут месяц и без вас».

И маме пришлось уехать за несколько дней до возвращения домой Тани, Кати и Миши.

Обычно, когда время подходило к осени, Ирина Павловна начинала готовить девочек в школу: удлинять им форменные платья, шить новые передники, покупать портфели – если старые бывали уже изношены. А в этом году у нее была такая срочная работа перед отъездом, что она не все успела сделать для детей, и позаботиться о Кате и Мише теперь должна была Таня.

Как только они приехали домой, начались сборы в школу. Но что это были за сборы! В самый последний день, накануне первого сентября, Миша хватился, что у него нет пенала, и Таня помчалась покупать пенал перед самым закрытием магазинов. Миша плакал до тех пор, пока Таня не вернулась и не сунула ему в руки долгожданный пенал.

Катя хоть и крепилась, но тоже чуть не плакала: ей не хватало одного учебника – по географии, и к тому же Таня забыла купить ей белую ленту для кос. А в первый день учебного года к белому переднику полагается вплетать в косы белые ленты.

Все в доме шло не так, как всегда. Особенно чувствовала это Катя в последнее время, приходя из школы домой.

Бывало – при маме – прибежишь и начнешь рассказывать о классных делах. Ирина Павловна стоит, нагнувшись над чертежной доской, но чуть разговор коснется чего-нибудь важного, сразу поднимет голову. Даже кисточку отложит в сторону.

«Ну а ты – что? – спросит. – А она – что? А Людмила Федоровна – что?»

Станешь подробно рассказывать, а мама: «Нет, Катенька, ты неправа. Тебе надо было сказать то-то и то-то, и никого бы ты не обидела и сама была бы спокойна. А Людмила Федоровна не могла поставить Ане больше, раз она отвечала с запинками, и нечего было Ане обижаться». И пойдет разговор с мамой – обо всем, обо всем! Мама всех девочек в классе знает по именам, и всех учителей, и нянечек. Недаром мама – член родительского комитета школы. К школьным спектаклям она помогает делать костюмы и декорации, и в школе говорят про маму, что она «свой человек».

Да и в самом деле – свой. Уж до того свой!..

А теперь, без мамы, некому рассказать про школу, не с кем посоветоваться, поделиться. С бабушкой не сговоришься. Станешь ей рассказывать, что Людмила Федоровна рассадила ее с Аней, а бабушка: «Болтали, верно?» И уж обязательно какую-нибудь старую пословицу припомнит: «Слово – серебро, а молчанье – золото»; или: «Сболтнется – не воротится». Начнешь рассказывать еще про какие-нибудь неприятности, а бабушка опять: «Ничего, перемелется – мука будет».

И никогда бабушка не расспросит, что же это за неприятности такие. Ей лишь бы только не двойка и не тройка. А остальное – все ничего. «Перемелется да перемелется». А покажется бабушке, боже упаси, что у Кати или Миши насморк или кашель начался, и уже сразу – градусники, горчичники, как будто насморк или кашель важнее всех школьных дел!

Можно бы, конечно, поговорить с Таней, но ей всегда некогда. Начнет Катя рассказывать ей что-нибудь, а она только усмехнется: «Пустяки, ничего страшного».

А кому же приятно, если все его дела считают пустяками?!

И вот наконец до приезда Ирины Павловны осталось всего два дня.

Бабушка и Таня уже привели все в порядок. Тетя Нюша, соседка со двора, вымыла окна. Кате оставалось только сложить книги на этажерке да убрать в ящиках стола и на подоконнике. Ведь от мамы ничего не скроешь – мама сразу заметит, где какой непорядок.

Возвращаясь из школы, Катя думала: «Сегодня какой день? Пятница. Значит, еще один-единственный денечек, и послезавтра рано утром поедем на вокзал встречать маму».

У Кати даже сердце на секунду замерло при мысли о том, какое это будет счастье – стоять на перроне и ждать того мгновенья, когда вдали покажется паровоз маминого поезда…

И Кате ясно представилось, как они все стоят на перроне. У Тани в руках – букет цветов. Медленно подходит поезд, и вот в окошке вагона – мама! Таня сразу ей – цветы в руки, а сама хватает мамин чемодан. А потом все садятся в машину «Победа», с шашечками на борту, и едут домой. Это уж Таня так решила – взять такси, чтобы со всеми удовольствиями! Заодно уж и Катя с Мишей покатаются…

Катя ускорила шаг. Скорей, скорей домой! Надо прибрать все так, чтобы мама осталась довольна.

Открыла Кате бабушка. В передней было темно (должно быть, перегорела лампочка).

– Бабушка, – сказала Катя, сбрасывая пальтишко, – я сейчас примусь за уборку. А то времени мало осталось.

Бабушка усмехнулась:

– Что ж, лучше поздно, чем никогда.

– Да почему же поздно? Ведь еще только послезавтра мама приедет. До послезавтра столько всего сделать можно!..

– Нет, боюсь, что не поспеть тебе, Катюша, – сказала опять с усмешкой бабушка.

В голосе ее Кате послышалось что-то странное – таинственное, добродушно-насмешливое… Катя встревожилась, заторопилась в комнату и в темноте наткнулась на что-то большое, твердое.

– Ой, что это? Чемодан!..

Еще не веря себе, Катя подбежала к вешалке, и, хотя в передней было почти совсем темно, глаза ее сразу различили – вернее, угадали – знакомый серенький плащ.

– Мама! – вскрикнула Катя не своим голосом и в тот же миг уткнулась в маму. Уткнулась и повисла у нее на шее.

– Мамочка, мусенька, – говорила Катя, целуя ее, – мы так мечтали поехать на вокзал – встречать тебя! Почему ты приехала раньше?

– Так ведь сегодня же день рождения бабушки, – сказала Ирина Павловна. – Вы что, забыли? – Она с ласковым упреком посмотрела сперва на Катю, а потом на Мишу (Катя только теперь его заметила: он стоял, подсунув голову под мамину руку).

– Бабушкино рождение? – Миша так удивился, что даже вытащил голову из-под маминой руки и заглянул ей в лицо. – А я и не знал, что у бабушки тоже бывает рождение.

– А я знала, конечно, – сказала Катя, – только у меня совсем вылетело из головы. Что же теперь делать? Ведь мы ей никакого подарка не приготовили.

– Нехорошо, конечно, – сказала Ирина Павловна. – Ну, да так и быть. Я привезла ей с юга большой шерстяной платок. Скажем, что это от нас всех. А теперь идемте распаковывать мои вещи. Я хочу угостить кое-чем вкусным и бабушку, да и вас заодно.

И, опустившись на колени, Ирина Павловна принялась вынимать из плетеной корзинки узкие, твердые, похожие на стаканчики крымские яблоки, тяжелые нежные груши в желто-коричневой веснушчатой кожице и посыпанные опилками большие прозрачные кисти винограда.

Катя прижалась щекой к маминой загорелой руке:

– Мусенька, да какая же ты хорошая! Ты разве не устала с дороги?

– Нет, я славно выспалась в вагоне, – ответила Ирина Павловна.

И на самом деле, она делала все так быстро, ловко, как будто ни чуточки не утомилась от двухдневного пути. Темные волосы ее были гладко, аккуратно причесаны, и вся она была, как всегда, бодрая и свежая.

Ирина Павловна положила на тарелку несколько яблок, груш и длинную тугую кисть винограда.

– Вот, Мишенька, – сказала она, – отнеси бабушке и помоги ей помыть.

Миша ушел, а мама притянула дочку к себе:

– Выглядишь ты хорошо, моя девочка. Ну расскажи, как было в лагере?

– Нет, раньше ты расскажи. Про море. Какое оно?

– Потом все расскажу… Ну как вы без меня жили? Кто тебя тут причесывал?

– Сама! – сказала Катя и хитро посмотрела на маму. – Я научилась сама заплетать косы.

Ирина Павловна засмеялась:

– Ну, сразу и видно, что сама – вон куда пробор заехал…

У нее так ярко блеснули зубы, что Катя даже удивилась маминому загару.

– Мусенька, а ты привезла ракушки?

– Привезла – и ракушки и камешки. Ну, давай распакуем чемодан и заодно обо всем поговорим.

– Да-да, мамочка, поговорим! – подхватила Катя. – У меня столько всего накопилось!..

Мама вышла из комнаты и вернулась, неся свой чемодан.

Она поставила его на стул. Щелкнул блестящий металлический замочек, и крышка открылась.

– Ну, рассказывай, – напомнила Ирина Павловна, осторожно вынимая из чемодана аккуратно сложенные в нем вещи и развешивая на спинки стульев летние платья. Она протянула Кате коробочку, всю обклеенную, как чешуей, ракушками. В коробочке оказались отполированные морскими волнами камешки. Одни были круглые, похожие на картошку, другие – овальные, как яйцо, третьи – плоские, гладкие, как маленькие плитки шоколада.

Катя не знала, на что смотреть раньше.

– Ой, какие красивые, гладенькие камешки! – говорила она, перебирая их в руках. – А это шляпа? Какая огромная!

Ирина Павловна вынула из чемодана мягкую войлочную шляпу. Катя сразу же надела ее на голову и оказалась под шляпой, словно под крышей.

– Это от солнца, – сказала мама. – Ну выкладывай, что у тебя тут без меня «накопилось».

– Без тебя было плохо, – донесся голос из-под шляпы. – Я так скучала без тебя! Ты понимаешь, мамочка, тебе всегда все интересно, а бабушке начнешь рассказывать, а она ничему не удивляется. Ну решительно ничему!

В комнату вбежал Миша.

– Бабушка не позволяет есть виноград! – сказал он разочарованно. – Говорит, скоро – обед.

– И правильно, – сказала Ирина Павловна. – Я совсем забыла. Вот и тебе, Мишенька, коробочка с ракушками и камешками. Пойди поиграй, а мы тут с Катей поговорим.

Миша заглянул Кате под шляпу:

– Какая смешная шляпа! Как зонтик! А можно и мне ее поносить?

– Можно. По очереди, – сказала Ирина Павловна. – А пока иди.

Миша, взяв подарок, убежал показывать его бабушке, а мама спросила:

– И это все, что у тебя «накопилось»?

– Нет, мамочка, – донеслось опять из-под шляпы. – Я тебе должна сказать еще самое главное. Очень плохое!

Мама присела на стул возле чемодана:

– Ну? Что случилось?

– У нас с Таней… испортились отношения.

– Что? – удивилась Ирина Павловна. – Как же это они могли так сразу испортиться?

– А очень просто. С тех пор как Таня стала студенткой, она так воображает! Только станешь ей что-нибудь рассказывать, а она на часы смотрит. То ей в читальню надо, то на лекцию, то к подруге, то еще куда-нибудь. Скажешь ей: «Мне надо тебе что-то рассказать», а она: «Потом, сейчас не могу». Всегда, всегда ей некогда, и все мои дела для нее – пустяки. Ну вот ты не поверишь – я осталась без учебника географии. Новый предмет, такой трудный, столько названий разных, а я должна занимать книжку у девочек… Уж сколько раз я Тане жаловалась, а она все только обещает да обещает…

Рассказывая, Катя и на самом деле почувствовала, как у нее растет обида на Таню. По-настоящему она с Таней не ссорилась, но сейчас просто очень приятно было рассказывать маме, как трудно жилось без нее, и видеть, что мама, и не говоря ничего, отзывается на каждое слово.

Ирина Павловна слушала серьезно, внимательно, но потом потерла глаза – один, другой, и тут Катя заметила, что мама все-таки устала с дороги, что ей хочется спать, и еще поняла, что огорчила ее.

– Нет, Катенька, – сказала Ирина Павловна, снимая с нее шляпу и приглаживая ей волосы, – ты напрасно обижаешься на Таню. Ты тоже должна понять, что ей сейчас нелегко в новой обстановке. Нужно привыкнуть к профессорам, студентам… Учиться в институте не так-то просто, ты не думай! Это в школе учителя заботятся о каждом ученике, а в институте все надо самому – и конспекты составлять по книгам и лекции записывать… Если уж хочешь говорить серьезно, то раньше Таня о тебе всегда заботилась, а теперь ты сама должна подумать о ней.

В эту минуту из передней донесся звонок.

– Наверно, это она! – обрадовалась мама. – Подожди, Катюша, я сама открою.

Она быстро пошла, почти побежала к дверям, но дверь открылась не сразу. Ключ почему-то сейчас не поворачивался в руках у Ирины Павловны, хоть руки у нее были такие уверенные, ловкие – «золотые».

– Танюша, ты? – спросила она, и за дверью сейчас же раздался такой неистовый, счастливый вопль, что даже бабушка в кухне услышала и, прибежав, помогла маме справиться с непослушным ключом.

Это, конечно, была Таня. Она крепко обняла свою маму – и тут только заметила, что почти доросла до нее.

– Ну что у тебя в институте? – спросила Ирина Павловна, с улыбкой глядя на свою почти уже взрослую дочь.

– Скоро стипендию получу! – с гордостью ответила Таня. – А пока я заняла у бабушки немного денег… – Таня оглянулась и добавила шепотом: – На подарки.

– Кому же подарки? – спросила мама.

– Прежде всего самой же бабушке, – все так же тихо ответила Таня. – Ведь сегодня ее рождение.

Вместе с мамой она пошла в комнату и положила на стол свой портфель. Катя и Миша сразу оказались тут как тут, словно только и ждали этой минуты.

Таня вынула из портфеля узкую длинную коробочку и протянула ее брату.

– Это тебе, – сказала она, – цветные карандаши.

– А бабушке что? – спросил Миша.

– Сумочка, – сказала Таня. – А то на бабушкину смотреть страшно.

Катя и Миша осторожно погладили черную, блестящую сумочку.

– А вот это тебе, Катюша. Учебник географии. Наконец-то удалось достать. Уже четвертый раз в магазин забегаю.

Катя покраснела.

– Ой, спасибо! – тихонько сказала она, боясь встретить мамин взгляд, и взяла в руки новую книжку. На серовато-голубоватом переплете были нарисованы высокие сосны, зеленые елочки, желтые березки и мягко синела гладь реки.

– А это еще один маленький подарок Кате, – сказала Таня, вынув из портфеля что-то завернутое в бумагу.

– Опять – мне?

Катя еще больше смутилась.

Из свертка выпала, разворачиваясь и мягко струясь, белая атласная лента.

– Красивая какая! – прошептала Катя.

Таня посмотрела на Ирину Павловну:

– Понимаешь, мамочка, скоро у нас в школе большой вечер. Медали будут давать. И вот я подумала, что у Кати нет хорошей ленты.

– При чем же тут Катя? – улыбаясь, спросила Ирина Павловна. – Ведь медаль, насколько мне известно, будешь получать ты, а не Катя.

– Да, но нам сказали, что пригласят по нескольку учениц из каждого класса. Хороших, конечно. И прежде всего тех, у кого сестры – медалистки. И бабушку нашу пригласили. И, конечно, тебя, мамочка.

Катя захлопала в ладоши.

А Миша подумал и спросил:

– И меня?

Мама и Таня переглянулись. А Катя сказала:

– Правда, мамочка, возьмем его с собой.

Мама пожала плечами:

– Не знаю, Мишенька. Как-то неудобно… Получится вся семья.

Миша нахмурился.

– Да-а, – протянул он, – когда вы все – так не семья, а когда со мной – так уже семья?

Кате стало жалко Мишу.

– Знаешь, Мишенька, – сказала она, – там будет неинтересно!

– Ну и пускай! – проговорил Миша, и у него задрожал подбородок. – Я очень люблю, когда неинтересно!

Мама притянула его к себе:

– Не горюй, сынок! Помнишь, папа говорил, уезжая, что он на тебя надеется. Ты ведь теперь единственный мужчина в доме и должен вести себя мужественно. Разве ты видел когда-нибудь, чтобы папа плакал по пустякам?

– Он вообще не плачет, – сказал Миша.

– И ты вообще не плачь. Ну, Танечка, расскажи, что слышно у тебя?

– Ох, мамочка, сколько у меня всего накопилось! Без тебя так трудно жилось!

– И у тебя «накопилось»? – улыбнулась мама и, чуть прищурившись, посмотрела на Катю. – И тебе трудно жилось?

Катя отвела глаза, взяла свою книжку, ленту и потихоньку вышла из комнаты.

«Ладно, – подумала она, – пусть уж теперь Таня рассказывает».

В этот день Ирина Павловна и дети никак не могли наговориться друг с другом.

Когда все уселись за стол обедать, она вспомнила, что Миша еще ничего не успел рассказать.

– Ну что, Мишенька, – спросила она, разливая суп по тарелкам, – нравится тебе школа?

– Ничего, нравится, – ответил Миша. – Я уже получил целых три отметки! А другие мальчики – только по две или по одной.

– Какие же у тебя отметки?

– Просто пять, пять с минусом и четыре с плюнусом! – гордо сказал Миша.

Все засмеялись. Но Миша этого даже не заметил.

– Школа у нас – такой большой-большой дом, – говорил он с жаром, размахивая ложкой, – но там никто не живет, а все только учатся.

– А с кем тебя посадили? С хорошим мальчиком?

– Сначала с хорошим, а потом с плохим.

– Почему же с плохим? – удивилась Ирина Павловна.

– Чтобы я учил его хорошему.

– А чем же этот мальчик плохой?

– Он на уроке завтракает.

Все опять засмеялись.

– Он на уроке завтракает, а ты за обедом разговариваешь, – заметила бабушка, – и ложкой размахиваешь. Значит, и ты не очень-то хороший.

На минуту за столом стало тихо. Но Ирина Павловна сама уже не могла удержаться, чтобы не спросить:

– А из детского сада, с дачи, не жалко тебе было уезжать?

– Очень жалко! – сказал Миша. – Только я хотел скорей домой.

– И мне тоже под конец захотелось домой, – сказала Катя. – Я очень обрадовалась, когда увидела Таню из окошка нашего автобуса. Она как раз возле твоей фабрики меня ждала. Там и все родители собрались.

– Знаешь, мамочка, как было все торжественно! – перебила сестру Таня. – Ребят встречали с музыкой. Представь себе – духовой оркестр играет, и вдруг подкатывает новенький автобус. Изо всех окошек пионеры выглядывают – загорелые, черные, как воронята, а в руках целые снопы полевых цветов. И вот смотрю: наша Катюшка выскакивает. Выскочила – и прямо мне на шею. «Распишись, – говорит, – что меня получила». Как будто она телеграмма или груз какой-нибудь.

– Не какой-нибудь, а очень ценный, – сказала Ирина Павловна, похлопывая сидящую с ней рядом дочку по спине. – Потому и с музыкой встречали. Ну, «вся семья», доедайте котлеты, на сладкое у нас – пирог.

– А какой? – спросила Катя. – С чем?

Она знала, что бабушка всякий праздник отмечает каким-нибудь пирогом: день рождения детей – обязательно кренделем, день рождения папы и мамы – слоеным пирогом, ватрушкой или даже настоящим – точно из кондитерской – тортом. А вот какой пирог приготовила она ради своего рождения?

– Знала бы, что мама приедет, – сказала бабушка, – напекла бы что-нибудь получше. А так – просто пирожок с повидлом.

– Самый мой любимый, – сказал Миша.

Бабушка погладила его по голове:

– Ты у меня молодец. Что ни дай ему – все у него самое любимое. Нарежь, Иринушка.

Ирина Павловна придвинула к себе блюдо с пирогом, на минутку задумалась и потом уверенно и решительно провела ножом по румяной корочке.

– Ну что ж, придвигайте тарелки, отпразднуем день рождения бабушки.

Бабушка вздохнула:

– Какой тут праздник без папы! Вот если бы и он дома был! Правильно говорит пословица: «Семья вместе – душа на месте».

– Ничего не поделаешь, – сказала мама. – Уж придется нам этот пирог без него съесть… А когда он приедет, другой испечем.

– Он с капустой любит, – сказал Миша.

Катя замотала головой:

– Нет, с яблоками.

– И с яблоками испеку и с капустой, – успокоила их бабушка. – Только бы приезжал поскорей.