Текст книги "Верую. Стихотворения"

Верую
Стихотворения
Елена Александровна Ивахненко

© Елена Александровна Ивахненко, 2017

ISBN 978-5-4483-5257-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Когда стихи диктует чувство…»

Читая стихи Елены Ивахненко, невольно вспоминаешь слова А. Твардовского: «вот стихи – и всё понятно, всё на русском языке», – работает поэт в ясной классической традиции, идущей от Батюшкова, Жуковского и Пушкина. А когда начинаешь вдумываться: от кого же конкретно из предшествующих поэтов она отталкивается, то находишь следы и Н. Рубцова и земляка Елены – Н. Якушева, видишь следы размышлений над строками Н. Некрасова и С. Есенина, А. Ахматовой и, как ни странно, – М. Цветаевой. Стилистика двух лучших поэтов-женщин России находит единство в творчестве Ивахненко. Происходит это, наверное, потому, что Елене, говоря словами Б. Пастернака, «стихи диктует чувство», а чувства её идут от реальной жизни. Тот образ лирической героини – провинциальной женщины, живущей в небольшом городе, в которых живёт большинство жителей России, с её бытовыми заботами и неурядицами, с её семейными раздорами и материнским счастьем, вдруг пришедшей на третьем десятке лет к глубокой вере в Бога, к православному воцерковлению, типический образ нашего времени и в то же время новый для русской поэзии. Он невольно вовлекает тебя в размышления о нашем времени и будущей судьбе страны. Помню, в юности на меня произвёл подобное впечатление образ лирической героини, создаваемый замечательным русским поэтом Ольгой Фокиной, в чьих произведениях прямо своим голосом заговорила русская крестьянка. Елена Ивахненко очень строго относится к поэтической работе, большинство из написанного за 25 лет творчества она считает черновиками. Но зато те стихи, что она считает законченными произведениями, могут выдержать самое строгое рассмотрение.

Анатолий Смирнов, член Союза писателей России.

«Зелёный май округу одевает…»

 
Зелёный май округу одевает.
На огороде подвиги вершу.
А как писатель – праздную лентяя.
Писать ленюсь. Или боюсь. И не пишу.
 
 
Чего боюсь? Саму себя подслушать,
Саму себя узреть не на коне.
И всё, что скрыто, вытащить наружу.
Не по нутру… Да разве только мне?
 
 
Нет, не сейчас. Боюсь и прикоснуться,
Пчелиный рой будить в душе моей.
А если уж писать – чем отзовутся
Мои слова в сознании людей?
 
 
Не пролежат ли попусту на полке,
Не тронув никого, не вразумив?
И, если так, немного в этом толку —
Вскрывать души болезненный нарыв…
 
 
Промаюсь так и не рожу не строчки,
А месяц май – художник и поэт.
И майское тепло вскрывает почки,
Из них листва спешит на белый свет.
 
 
И ни в одной из почек нет сомненья —
Нужна ли миру или не нужна
И кем ей быть – кормёжкой или тенью,
Растёт – и всё.
Свобода. Жизнь. Весна.
 

Юность

Спасибо, судьба, спасибо

 
Спасибо, судьба, спасибо
За то, что рядом рассвет
Плывёт златопёрой рыбой
И мне девятнадцать лет,
 
 
Что совесть пока спокойна
И не в чем себя винить,
За то, что любви достойна,
За то, что могу любить,
 
 
За то, что живу в надежде
На лучшее впереди,
За то, что иду, как прежде,
По праведному пути,
 
 
Спасибо, что ты лишила
Непрочных земных побед,
Что в сердце я зла не носила
И злом не платила в ответ.
 

Ровесники

 
Кучка знакомых парней идёт,
Матом корёжа фразы.
Грязной смолою мат пристаёт
К ним на язык. И вязнет.
 
 
Лучше б молчали… Любить таких?
Даром таких не надо.
Вот и иду в стороне от них,
Словно овца от стада.
 
 
Нет её в сердце, любви-то… Нет…
В тех глуповатых лицах
Не разглядела влекущий свет,
Не распознала принца.
 

Берёзка

 
Посылала берёзка листочки
Убегавшему ветру вослед,
Словно мама своей взрослой дочке
Запоздалый житейский совет.
 
 
Мчался лист, пожелтевший и тонкий,
Падал птицей подстреленной вниз.
Так вот брошенный кто-то вдогонку
Умоляет кого-то: «Вернись!»
 
 
И, не все ешё выплакав слёзы,
Я подумала: «Нет, не умру,
А проснусь я однажды берёзой
Где-то здесь, на холодном ветру.
 
 
Уж не будет мне больно и грустно.
Кто-то станет себя обрекать
На любовь и на прочие чувства,
А на мне будет иней сверкать.
 

Неволя

 
Прикована любовью, как цепями,
К тебе. А счастья не было и нет.
Моя любовь оплачена скорбями
И нелюбовью, данной мне в ответ.
 
 
Любовь. Какая тяжкая неволя!
Всё верно – от себя не убежишь,
Не скроешься. Лишь выйдешь в чисто поле
И вот – лежишь среди травы, лежишь.
 
 
Обступят изголовие травинки,
Участливо проронит слёзы дождь.
А я всё жду, когда же по тропинке
Ты попросить прощения придёшь.
 

Замужество

 
Опять разругались, как два идиота…
Когда мы с тобой разучились любить?
Привыкли заканчивать ссоры бойкотом
И в полном бойкоте неделями жить?
 
 
Мне в эти недели и солнце не светит;
Тебе, замечаю, совсем всё равно.
Свекровь говорит: «Ах вы, глупые дети!
Давно бы родили мне внука! Давно!»
 
 
– Ну да! – отпираюсь —
                                     По нынешней жизни?
То путч, то Чечня. Завтра, может, война…
Кругом безработица, дороговизна!
– И что же? – идёт в наступленье она.
 
 
Права твоя мама. А ты – отмолчался.
О, если бы сам ты ребёнка просил
И спорил со мной – убеждал, не сдавался…
Всего бы хватило – и денег, и сил.
 

Однажды во время бойкота

 
Мало картошку на даче вырастить, —
Надо ещё довезти домой.
Вот и тащусь по своей же милости
С этой поклажею дорогой.
 
 
Вдруг – мужичок:
                        «Вам помочь?»
– Пожалуйста.
И он разделяет со мною путь.
Мне не до флирта с ним, не до шалости;
Спасибо, хоть выручил кто-нибудь.
 
 
А он, побалакать, видать, настроенный,
Смеётся: «Ты тяжести не носи.
Вредно девчонкам. Красивым  особенно.
Грузы таскать муженька проси..
 
 
Замужем? А? Молодая, вроде.
Стало быть, муж у тебя – дурак.
Что же на дачу с тобою не ходит он?
Где он вообще, так его растак?
 
 
Вот я домовитой такой бы невесте
Сам бы всё выкопал – посадил.
И возвращались бы с дачи вместе,
Одну ни за что бы не отпустил.
 
 
Уж я бы… А плачешь почто, девчонка?
Видно, попал я не в бровь, а в глаз?
Дак ты разводись, пока нет ребёнка,
Не то наревёшься ещё не раз».
 
 
– Не Ваше дело учить советами, —
Хочу возмутиться. Но взгляд застыл.
Только что рядом шёл и нет его.
Поди догадайся, кто это был…
 

Этого – нет

 
Этого – нет. Потому и плачу.
Как бы понятней об этом сказать?
Хочу с тобой возвращаться с дачи
И на автобус наш опоздать.
 
 
Нет, не подумай – не для разлада,
Здесь бесполезно ворчать и ныть.
Ещё бесполезней – с такой досады
Вину друг на друга в пути валить.
 
 
Только вздохнём на одно мгновенье
И в этом вздохе, что с губ слетит,
Друг другу столько будет прощенья
За то, что придётся пешком идти…
 
 
Просто вздохнём. Но – ни капли злости,
Ни слова свирепого с языка.
Что ж теперь делать? Возьмёт авоську
Твоя рука да моя рука.
 
 
Это – смешной и нелепый повод
Прогулку нечаянную совершать.
Вдвоём с тобой. Через спящий город.
Вдвоём покоем его дышать.
 
 
И не бояться – а вдруг да выйдет
Лихая компания, что тогда?
Если и выйдет – то не обидит.
Счастливых нас обойдёт беда.
 
 
Этого – нет. Потому и плачу.
Какими словами об этом сказать?
…Хочу с тобой возвращаться с дачи
И на автобус наш опоздать…
 

Черновик

 
Откуда вы, стихи, берётесь?
Я рада и удивлена,
Когда нежданно вы вернётесь
Ко мне, как в январе – весна.
 
 
Я режу лук. Я плачу слёзно.
Стихи?!.. Я вас сейчас не жду.
А вы явились! Несерьёзно…
И всё ж от вас я не уйду.
 
 
От вас не сделаю ни шагу!
Не потеряйтесь, я прошу!
На ту, что под рукой, бумагу
Я поскорей вас запишу.
 
 
Что под рукой? От упаковки
Клочок с ладонь величиной.
И на него без остановки
Бежит мой почерк озорной.
 
 
Стихи записаны. Пытаюсь
Я лук дорезать, окосев.
С небес на землю опускаюсь
И становлюсь опять как все.
 
 
Как все.. Уже я не владею
Тем, что не каждому подвласть.
Как все. И я – уже не фея.
Мне был отпущен только час.
 
 
Как все… Как будто не ловила
Ниспосланных мне свыше строк…
Но вот же он – со мной – мой милый,
Замызганный черновичок!
 

Чужие

 
Жёлтый лист на асфальт
Мягкой лапкой ложился.
Невозможно на нём
Взгляда не задержать.
Неказистый наш двор
Клёном так осветился,
Словно клён возмечтал
Жарким солнышком стать.
 
 
И зачем же ты, осень,
По-царски одета?
Может, хочешь печали мои исцелить?
Всё равно пропадёт
Столько тёплого света,
Если не с кем его
Пополам разделить.
 
 
Спрячу эти стихи,
Мужу не покажу их,
Чтоб не стало обидно
До зелёной тоски, —
Взглянет он на меня,
Словно как на чужую,
Да промолвит:
«Поштопала б лучше носки…»
 
 
И ребёнок не в силах связать воедино
Двух чужих
И, по сути, далёких людей.
Оттого ли,
Что лада у нас нет в помине,
Он заходится плачем
В коляске своей?
 

Нет доверия

 
Будет завтра совсем, как вчера,
Будет завтрак всё в той же посуде,
Будет ужин под жёлтеньким бра,
Но доверия больше не будет.
 
 
Я не плачу уже, не кричу.
Я – спокойствие. Нет. Угасанье.
Я тебе телевизор включу,
Заполняя неловкость молчанья.
 
 
И, как нищий шекспировский Лир,
Погляжу из дверного проёма
В наш когда-то возлюбленный мир,
В профиль твой, как в уже незнакомый.
 
 
И вздохну про себя: «Привыкай
К ощущению этой утраты —
Нет доверия. Не подбирай
Ни осколка от прежней лампады».
 

Моя боль и мечта

Ты придёшь

 
Ты придёшь. Я не знаю – когда.
Ты придёшь. Я не знаю – откуда.
Ты придёшь, моя боль и мечта.
Ты придёшь – я надеюсь на чудо.
 
 
Почему-то всё кажется мне,
Что однажды в метро иль в трамвае,
Может быть, на чужой стороне,
Всё равно я тебя повстречаю.
 
 
Мы узнаем друг друга в толпе.
И, мешая снующим прохожим,
Остановимся, оторопев.
Не иначе. Иначе – не сможем.
 
 
Я за это бы всё отдала,
Всю себя до последней кровинки.
Почему я тебя не ждала?
Не по той убежала тропинке?
 
 
А тропинке не видно конца,
И обратно идти – нету силы.
Почему два заветных кольца
Не с тобою навек разделила?
 
 
Перед кем же погибельней ложь —
Перед ним или перед тобою?
Ведь однажды ты всё же придёшь
И оставишь без сна и покоя.
 

Где – то во вселенной…

 
– О чём ты плачешь, мальчик Вовка?
В какой обиде сердце тонет? —
Спросила Божия Коровка
И села в Вовкины ладони.
 
 
Ему осталось удивляться,
Что столь она неосторожна:
Сожми он посильнее пальцы —
И не было б Коровки Божьей.
 
 
И Вовка вдруг заулыбался,
Её доверием польщённый.
– Не щекочи меня! – смеялся,
Но не стряхнул её с ладоней.
 
 
Как часто чувствам нет названья…
Он побоялся потревожить
Пятнистых крыльев трепетанье,
Шажочки торопливых ножек.
 
 
И тут промолвила букашка:
«Ты, значит, рад мне, человечек?
А сколько же больших и страшных
Меня хотели искалечить…
 
 
А ты коровки не обидишь.
И, вновь на землю опускаясь,
К тебе вернусь я, вот увидишь.
При первой встрече угадаешь».
 
 
И улетела точкой яркой
Коровка с Вовкиной ладони.
А Вовка ждал, как ждут подарка,
Ждал, хоть и слов её не понял.
 
 
Судьба, казалось, разлучила
И вместе их сведёт едва ли.
Шли годы. Взрослого мужчину
Давно уж Вовкою не звали.
 
 
И в день, что где-то во Вселенной
Был много лет назад намечен,
Коровка Божия Елена
Вернулась
                        в лике человечьем.
 

Праведник

 
Тебя у жены не украсть мне.
Сворованное – пропадёт.
Но птица безбрежного счастья
Во мне всё поёт и поёт.
 
 
И чем неуёмная птица,
Какою надеждой жива?
Меж нами лежат две границы.
Да, видно, ей всё – трын-трава.
 
 
Уж  я – то и слёзно молилась,
Чтоб впредь о тебе не мечтать.
А птица со мной не простилась —
Не хочет никак улетать.
 
 
Ты тоже – не хам, не грабитель,
В чужой не завалишься сад.
О, праведник мой и мучитель,
Зачем безупречно ты свят?
 

Молитва беспризорной

 
Господи, Ты есть Любовь
                                         и плачущим Помощь.
Вот и отважилась я наконец-то —
                                                     дошла до храма,
Где отовсюду с икон потемневших
                                                     взирают лики
Прямо мне в душу – сурово и вопрошающе.
 
 
Страшно пред ними.
                                      Но я пришла и готова
Целую ночь простоять
                                   со смущеньем и страхом.
Может, тогда отзовёшься Ты мне,
                                                             некрещёной,
В двадцать шесть лет впервые
                                                 к Тебе пришедшей.
 
 
Некому было меня окрестить
                                                         ребёнком.
Некому было к Тебе приводить
                                                        за ручку.
Мне бы давно придти,
                                        уже ставши взрослой,
А не блуждать
                              без Твоей путеводной нити.
 
 
Может, с Тобой не зашла бы
                                            в тупик дремучий
В том лабиринте, который
                                                зовётся жизнью,
Да понадеялась беды развеять
                                             своей рукою.
Были бы только Разум со мной
                                             да Совесть.
 
 
Знала бы я, что бедой нежданной
Станет моя же обида злая
                                                на мужа.
Не совладали с нею
                              ни Разум, ни Совесть.
Заполонила обида собой
                                                 всю душу.
 
 
Вспомнила я, что обиды
                                             Любовь прощает,
И умоляла Любовь ушедшую
                                                    возвратиться.
И дозвалась – пришла Любовь.
                                                  Но не к мужу.
Может, не теми словами её просила?
 
 
Вместе с Любовью пришли
                                      Надежда и Верность.
Так и глядят они на меня,
                                                обнявшись крепко,
Сильные, словно Жизнь,
                         и прекрасные, словно Счастье,
Так и стоят втроём на весах,
                                                       на правой чаше.
 
 
А на другой,
                          такой же тяжёлой чаше,
Муж мой законный, а с ним —
                                             житейская мудрость,
Что, дескать, мир худой
                                          лучше доброй ссоры.
Третий же с ними вместе —
                                              наш сын двухлетний.
 
 
Сын – драгоценный заложник
                                              наш поневоле.
Он одинаково любит и папу, и маму.
Вот потому, Господь,
                          привела меня Совесть
Спрашивать у Тебя —
                                      которую чашу выбрать?
 
 
Чтоб не раскаяться…
                                              И, пока не ответишь,
Буду стоять на коленях
                                              в углу укромном
И неумелой рукою ко лбу тянуться,
И половицы храма мочить слезами.
 
 
Но почему рукой
                                      тяжело мне двинуть,
Словно пудовая гиря
                                       на локте повисла?
Видимо, сила та,
                                что во храм не пускала,
Видно, она до сих пор
                                           мою руку и держит.
Зря её, что ли, прозвали
                                           «нелёгкою силой»?
 
 
Вот они где распознались,
                                                   бесовские козни!
Знаю зато, у Кого попрошу защиты.
Только возьми меня, беспризорную,
                                                            в дочки.
Только позволь Тебя называть
                                                Отцом Небесным.
 

Дорога из храма домой

 
В первый раз я пришла сиротой
И припала душой кровоточащей,
И стояла всю ночь пред Тобой,
И просила принять меня в дочери.
 
 
На заре возвращалась я к ним —
К мужу, к сыну рассветною улицей.
И не ведала, чудом каким
Всё устроится и образуется.
 
 
«Образуется», – Кто-то сказал,
Словно в сердце вложил: «Ты услышана…»
Тёплый ветер слезу осушал,
Плыл рассвет над поникшими крышами.
 
 
Я несла островок чистоты,
Твой покой и Твоё утешение.
И сомнения не было – Ты
Обо мне уже принял решение.
 

Решение обо мне

 
Как Везувий, муж пылал,
Обвиненья извергая.
Взяв за шиворот, пытал —
С кем ему я изменяю?
 
 
Изменяю – это факт:
По счастливой видно роже.
Ну, дождётся этот гад!
Да и я дождуся тоже.
 
 
Всё-то муж растолковал:
Кто я есть и в чём повинна.
Чемодан себе собрал
И ушёл
                демонстративно.
 
 
Я же – двери заперла…
Ни слезы, ни сожаленья…
Сына на руки взяла
И вздохнула с облегченьем.
 

Мужу (двадцать лет спустя)

 
Пока жили вместе – искала вслепую,
За что же нам счастья с тобой не дано?
А ты всё не мог позабыть про другую —
Про боль, что тебя истерзала давно.
 
 
Она не твоею считалась невестой.
Вы не целовались. В любви не клялись.
Но рядом, в посёлке прошло ваше детство.
Вы вместе играли и даже дрались.
 
 
А после – мизинцами дружбу крепили,
Поверьями детскими чтобы беречь.
Как будто бы опыт несметный копили
Прощенья обиды и сладости встреч.
 
 
А зимней порою катали по насту
Комки снеговые, и строили дом.
И нравилось вам, как ложатся согласно
У вас под руками рядок за рядком.
 
 
Но детство закончилось. Возраст подкрался,
Который подчас разлучает детей —
В то время, как ты пацаном оставался,
Она уж невестой была. Не твоей…
 
 
Но в армию ты уходил – и по тропке
До пункта отправки пошла провожать.
И ты попросил её нежно и робко
Помедлить со свадьбой – тебя подождать.
 
 
О, многое вам становилось понятным!
Словами – лишь слабую тень передашь…
Но вашу минуту отчаянной правды
Она приняла за минутную блажь.
 
 
Два года подруга твоя ждать не стала -
Боялась не встретить потом никого.
Когда ты вернулся, она уж катала
Ребёнка в колясочке. Не твоего.
 
 
Ты тоже женился. Но браки распались.
И время расставило всё по местам:
Недавно узнала я – вы обвенчались.
И строите дачу. И ходите в храм.
 
 
И, может быть, изредка ты вспоминаешь
Как сон, одиночество наше вдвоём,
Когда вечерами по скверу катаешь
Ребёнка в колясочке. Внука её.
 

Доза счастья
(возвращаясь во времени обратно)

 
Мне не раз ещё это вспомнится —
Как искали с тоскою напрасною
Вы на клумбах Елену-садовницу.
Не Премудрую. Не Прекрасную.
 
 
А от Вас я в сиренях пряталась.
Загадала: искать Вы будете,
Значит, – любите. Значит, – радуюсь.
Если ж нет – холодком остудите.
 
 
О, каким же Вы взглядом ищете —
Растревоженным! До отчаянья!
Снеготаянья Вы не услышите,
На душе моей – снеготаянья.
 
 
Изошла вся душа капелями,
Распустилась пунцовой розою.
Вы увидеть меня хотели бы! —
Вот мне счастье огромной дозою.
 
 
Чуть побольше – и умерла бы я…
И счастливые слёзы катятся.
И не держат колени слабые.
Что же дальше? Что с нами станется?
 
 
А соседи мои пернатые
Пожалеют меня, несчастную.
Потому что для Вас, женатого,
Мне не быть Еленой Прекрасною…
 

Верую…

 
Верую, – горькие слёзы осушатся.
Верую, – будем как дети прекрасные.
Господи, дай мне Тебя не ослушаться,
Видишь, лукавый вьёт сети опасные?
 
 
Вот они – плетями тянутся липкими
В помыслы самые-самые чистые.
О, ужасаюсь, какими ошибками
Можно упасть прямо в лапы когтистые…
 
 
О, не позволь этим бедам обрушиться.
Я – как сосуд со случайною трещиной.
Господи, дай мне Тебя не ослушаться,
Сам отними, что Тобой не обещано.
 

Р.S.

 
Помнишь, как-то апрель наступил, —
Словно жребий нечаянный выпал?
Тёплым дождиком город умыл,
Мать-и-мачеху всюду рассыпал.
 
 
А над россыпью первых цветов
Неувиденной вольною птицей
Где-то здесь пролетала Любовь
И искала, в кого воплотиться.
 
 
Гас восторг её, никли крыла —
В миллионах супружеских спален
Нужной пары она не нашла,
Не её без конца призывали.
 
 
Не о ней воссылали мольбы.
Но Любовь дожидалась момента.
И, по странным капризам судьбы,
Мы с тобой приглянулись ей чем-то.
 
 
Это было с её стороны
Так тепло… Так неслыханно мило,
Ты любил меня больше жены,
Я тебя больше мужа любила.
 
 
Помнишь, наши встречались глаза?
Мы от счастья едва не кричали.
Нас держало святое «нельзя»,
Потому мы о главном молчали.
 
 
Помнишь, как ты был счастлив и свят?
А с тобою и я – что святая.
Это было три года назад.
И неправда, что так не бывает.
 

Будет осень

 
Кто сейчас я? Просто дворник.
В двадцать первом веке где-то
Купишь ты мой первый сборник —
Ты, в стихах моих воспетый.
 
 
Будет осень. Вот пора-то!
Клён, ликующий и гордый,
Как китайский император,
Весь в одежде ярко-жёлтой.
 
 
О прошедшем быстро лете
Клён нисколько не горюет.
Летом был он неприметен,
А теперь он торжествует.
 
 
У берёзы и у липы
Жёлтый цвет листвы тусклее.
Нет, они и не могли бы
Осветить собой аллею.
 
 
Так… О чём же  я? Конечно!
(Вот рассеянная, право!) —
Поседевший неизбежно
И в сединах величавый.
 
 
Ты мой первый сборник купишь
И увидишь там немало
Из того, что ты так любишь,
Что сама тебе писала.
 
 
И рука отпустит ручку,
Поднесёт к лицу платочек..
– Что с тобою? – спросит внучка.
Ты, виновник этих строчек,
 
 
Улыбнёшься ей смущённо:
«Помню, как сейчас, когда-то
Я, ни с кем не разделённый,
Был в том сердце – император.
И сиял… Подобно клёну…»
 

Полоса препятствий

Родина

 
Моя Родина – в этой деревне заброшенной,
В заколоченном доме со старою крышей.
Там до окон осот дотянулся некошеный,
Но оставленный дом ещё жив, ещё дышит.
 
 
Этот дом ещё ждёт петушиного пения.
А надежду последнюю кто же отнимет?
И по-старчески скрипнет
                                     крылечко ступенями,
Мол, когда же хозяин придёт и починит?
 
 
Этот дом ещё ждёт, что проснётся деревня,
И на все голоса замычит и залает.
А в деревне сквозь крыши ветвятся деревья,
И в округе берёзой поля зарастают.
 

Старушка

 
Вот она. Исполнена печали.
В стареньком залатанном пальто,
С рюкзаком тяжёлым за плечами.
А в глазах немой вопрос: «За что»?