Текст книги "Списанная торба"

Глава четвёртая

После десяти секунд задумчивости, выпустив белесое облако выхлопа, двигатель наконец завёлся… Голубой «Москвич», выпятив зад, отъехал от бордюра и, описав на влажной земле колёсами букву «С», вырулил в сторону арки. Старый автомобиль Зорькину в складчину подарили друзья. На свадьбу. Ждать дня бракосочетания не стали, подарили заранее, и Ванька вот уж неделю как наматывал счётчик километража по свадебным хлопотам вместе с будущей женой Викой Краснощёковой. Несмотря на суеверное «нельзя дарить заранее», – роскошный по тем временам подарок будущим молодожёнам пришёлся кстати. Он помогал решать предсвадебные проблемы, а в свободное от забот вечернее время позволял наслаждаться автопрогулками. Нарезав несколько кругов по закольцованным вдоль небольшого городского озера дорожкам, Ванька притормаживал в тени старой плакучей ивы, где влюблённые, скрытые раскидистой кроной ветлы могли предаваться любовным утехам. Вика позволяла жениху многое, доводя его до исступления, но невинность свою продолжала блюсти.

Ежедневно в два часа дня Ваня заезжал за Викой. Терпеливо ждал у подъезда и, когда красивая и нарядная невеста появлялась на крыльце, галантно распахивал перед ней дверцу автомобиля. После пропущенных с разрешения невесты двух дней – на мальчишник и отходняк после него, накопилось сразу несколько дел. Сегодня они должны были доплатить оставшуюся сумму за кафе, развесить по стенам шары и нарисованные Викой и её подругами свадебные плакатики, а так же забрать из химчистки Ванькин костюм. Список дел хранился в бардачке голубого «Москвича» в виде розового переливающегося обложкой блокнота. Садясь в машину, Вика первым делом доставала блокнот и зачитывала намеченные «на сегодня» планы. В конце дня исполненные обязательства вычёркивались, и блокнот возвращался назад в свой тайник.

Заметив на лобовом стекле птичий помёт, Ванька чертыхнулся и заглушил мотор. Самому ему на это фиолетово, но Вике такое «украшение» вряд ли понравится.

Он вышел из машины, достал из кармана носовой платок и принялся оттирать со стекла чёрно-белую кляксу.

– Это на счастье, – услышал позади себя Ванька и оглянулся.

Рядом с ним стояла и улыбалась… переписчица. Он едва узнал её. Сегодня девушка была без очков, вместо уродливого кренделя на затылке лицо обрамляли волны мягких разлетающихся на ветру волос. Яркость голубых глаз подчёркивал нежный румянец щёк. Губы блестели розовой помадой. Она была хороша. От неё исходил какой-то особенный флюид. Флюид женственности. Чёрт, он ведь даже не знает, как её зовут.

– Привет! – завихрастые кудри запрыгали пружинками.

– П… П… Привет, – заикал Ванька.

– Твоя?! – Лола кивнула на автомобиль.

– Мой, – уточнил Ванька.

– Я тоже мечтаю научиться машину водить. – Лола погладила капот. – Когда-нибудь.

– Ты переписывать пришла? – Ваньку осенила спасительная мысль.

– И это тоже… – Она улыбнулась как-то по-особенному, чуть вызывающе, так, что он сразу догадался – здесь она по его душу. – Покатаешь?

Ванька оглянулся, на лавке у подъезда сидели две старухи и в упор разглядывали Ваньку и его знакомую.

– Садись, – Ванька кивнул на дверь, скомкал грязный платок, запихнул в карман джинсов.

Лола торжествующе посмотрела в сторону приподъездных свидетельниц, грациозной походкой обошла машину и, распахнув дверцу, царственно опустилась на пассажирское сиденье.

На этот раз автомобиль завёлся сразу и торопливо выскочил из двора, плюнув углекислой струёй в сторону любопытных старух.

Пока Ванька мчал по городским улочкам, Лола, опустив стекло, ловила горячими губами свежий августовский воздух. В этот момент она была счастлива как никогда. Подрулив к заросшей кустарником стороне парка, Ванька заглушил мотор. Сердце Лолы заплясало чечётку.

– Как тебя зовут? – спросил Ванька, не поворачивая головы. Его руки продолжали держать руль.

– Лола.

– Надо поговорить, Лола. – Ванька оторвал руки от руля и зажал их между коленями. – То, что случилось… Ну… Это не со зла, понимаешь. Я не знаю, что на меня нашло. Шампанское дурное, какое-то…

– Ты что?! – Она попыталась заглянуть ему в лицо. – Я тебя не обвиняю. Я… Я рада… Я…

– Извини, меня. Я не должен был… И я не подозревал, что ты девственница.

– Да ты что? Думаешь, я жалею. – Тонкая рука коснулась его щеки, попробовала повернуть к себе лицо, но он увернулся и заговорил торопливо, чтоб она не успела перебить.

– У меня есть невеста. Я женюсь. Через два дня. Это серьёзно. Мы поженимся и уедем отсюда. Я её очень люблю.

Она не могла слушать. Каждое слово превращало её сердце в отбивную. Горло перехватило. Она тяжело задышала и закрыла руками лицо. Она не плакала, просто не хотела видеть этот мир, мир который без очков она и так почти не видела.

– Ну нет, только не реви. – Он погладил её спину, но она дёрнулась от него, ударившись коленкой о «бардачок». От удара крышка откинулась, и на пол вылетел розовый блокнот.

Ванька наклонился, подобрал блокнот, положил его назад в «бардачок» и захлопнул крышку.

– Могу я что-то для тебя сделать?

– Да, – сухо ответила Лола и оторвала руки от лица. – Купи мне мороженое.

– Что?! – удивился Ванька. – Мороженое? – Он глянул в сторону парка. – Сейчас, подожди.

Он вышел из машины и пошёл по аллее, огибающей парк.

10 минут. У неё было 10 минут. Может 15, но не более. Лола вынула из сумки очки, надела, толкнула коленкой крышку бардачка и из открытого зева достала розовый блокнот. Пробежала записи глазами. Закрыла и положила блокнот в сумочку. Потом оглянулась и, не заметив никого поблизости, быстро стянула с себя трусики. На белой ткани просматривались розовые следы потерянной вчера невинности. Торопливо запихнула трусики в «бардачок» и захлопнула крышку.

Когда из-за поворота с мороженым в руках показался Зорькин, Лола открыла дверь и, придерживая руками юбку, выбралась из машины.

– Вот. – Ванька протянул мороженое.

– Ммм, крем-брюле! – улыбнулась. – Спасибо! Люблю крем-брюле.

– Мир? – неуверенно спросил Ванька.

– Ага, – лизнула мороженое. – Ну ладно, я пойду.

– Может тебя подвезти куда-нибудь? – косясь на часы, спросил Ванька.

– Не надо. Я уже приехала. Пока. – Лола крутанулась на каблучке и пошла, покачивая бедрами, прочь.

Глава пятая

Бесчисленные стада скрученных жгутом свинцово-серых облаков меланхолично проплывали мимо крохотного, запылённого временем окошка старого барака, времён, как шутил Ванька, первой империалистической.

– Вот это да! Как ты такое провернула?! Как тебе только в голову пришло? А если бы он не простил?

Рита Петрова в голубом прозрачном пеньюаре восседала на огромном немецком чемодане, обклеенном «переводилками» с некрасивыми немецкими девушками. Девушки были красивыми ровно до момента появления в жизни Алексея Петрова Риты и, конечно, соперничать с ослепительной русской красотой не могли.

– Простил? Ха! За что? – Лола два раза присела, разминая боль в коленях.

– Ну как?! Ты сорвала ему свадьбу!

– Он сам себе её сорвал. И прекрасно это понимал. Да и она хороша. Невинная овечка. Испытание устроила. Целочку свою берегла. С ней и осталась. Так что никто не в накладе.

– Ну, знаешь, я до свадьбы с Лёшкой тоже не спала. – Рита обижено выпятила сочную губу.

– Ты – другое дело, не сравнивай, ты в другом городе жила, у вас романтика и всё такое. – Лола подобрала с соседнего чемодана свёрнутый в рулон дивандек, тряхнула. – Тяжёлый, зараза. Помоги!

Всколыхнув волну оборок, Рита встала с чемодана и, подхватив с другой стороны края дивандека, накрыла им полуторный диванчик. Диван-книжка – единственная мебельная собственность четы Зорькиных служила для сна одновременно обеим парам. И Зорькиным и Петровым. Так уж получилось.

К месту службы, пригородный посёлок Виденицы, обе пары приехали с разницей в три дня. С жилплощадью в гарнизоне была напряжёнка. Зорькины приехали первыми. Им пообещали настоящее «своё» жильё в виде комнаты в старой коммуналке, но… через неделю. «А пока поживите в бараке. Временно. Как только комната освободится, сразу переедете», – заверил начальник жилищной службы Печкин.

Прибывшим в гарнизон позже Петровым свободного жилья не нашлось. На то, чтобы снять комнату у какой-нибудь поселковой старухи, не хватало денег. Но, как говорится, не имей сто рублей, а имей друга Зорькина. А Зорькин – он ведь последнюю рубаху снимет и другу протянет, даже если друг этот – так себе друг, а Лёха Петров не так себе друг. С Лёхой они одну тумбочку на двоих в казарме делили. Так неужели Ванька не разделит с Лёхой старый диван-книжку? Конечно, разделит.

– А давай к нам! – весело хлопнув Лёху по плечу, предложил Ванька. – Поживём недельку вместе, а там мы съедем, а вы останетесь.

Так и порешили.

Рита с Лолой сдружились сразу. Никаких между ними «непоняток» – делить-то нечего. Разве что неустроенность, да полуторный диван. Полтора – оно ведь на четыре не делится.

Выход нашла Лола.

– Приставим к дивану чемоданы и ляжем поперёк. Мы с Ритой посередине, мальчики по бокам.

Сказано – сделано. Только вот ноги у мужиков подлиннее будут, чемоданы они «под себя» отодвигают, а у девчат из-за этого коленки в промежуток между чемоданами и диваном проваливаются.

«Ни дать ни взять – кузнечики!» – Ваньке смешно. Девчатам не очень. Но терпят, таковы они тяготы жён офицеров.

Утром под лирический «Вечерний звон» будильника мужья отправлялись на службу, а жёны, отодвигая чемоданы, перекладывались на диван поудобнее, доспать в комфорте. Только доспать не получалось. Начиналась обычная барачная жизнь: стук-бряк, мат-перемат и другие звуки жизнедеятельности обитателей ещё двенадцати клетушек. Вот такое оно общежитие – кричат, дерутся, пьяный сосед гоняется за соседкой, что-то по пути бьют, сносят развешанные по стенам тазы и кастрюли, срывают с батарей половые тряпки, лупят ими друг друга, потом грязные и мокрые затихают на время, чтобы через полчаса как ни в чём не бывало вместе пить и закусывать чесночной колбасой. Запах чесночной колбасы настолько сильный, что пробивает собой все остальные ароматы. А их немало – это и испарения хозяйственного мыла из выворок с бельём, и тошнотворные миазмы со смесью едкого хлорного порошка из единственного на всех туалета, и гнилостные выдохи пищевых отходов из не вынесенных с вечера мусорных вёдер. Весь этот «букет» всасывается в замочную скважину комнаты, где Лола и Рита наводят порядок, сопровождая утренний моцион историями из своего не далёкого прошлого.

– Но всё равно. Ты же не могла рассчитывать на то, что он на тебе женится после этого.

– Почему? Как раз могла. И рассчитала. Я всю жизнь прожила в этом городе и знаю, что курсанты, все поголовно, женятся сразу по окончании учёбы, никто не хочет ехать к месту службы в одиночестве. Каждому нужна баба, которая будет делить с ним тяготы военной службы. Обустраивать быт и всё-такое. Как мы с тобой. На момент окончания училища все уже имеют невесту из местных.

– Прям все? – Рита перевернула чемодан, приспосабливая его под столик для завтрака.

– Почти. Только самые завалящие… Да нет. Девчонки ведь тоже не дуры. Каждая хочет стать женой офицера, это же престиж. Так что разбирают всех до единого. – Лола взяла с подоконника чашки и поставила на чемодан, который в дневное время превращался то в стол, то в табуретку.

– Удивительно всё это.

– Ничего удивительного. К кому ему идти было? Времени искать кого-то ещё уже не было.

– И что, он так просто забыл о ней?

– Забыл, не забыл, для меня это уже не важно. Я решила свою проблему. Я победила. Я его не в лотерею выиграла, я его добилась. И вот я здесь. – Свистнув резиновыми шлёпанцами, Лола прокрутилась на тонких ножках и, прихватив полы халата, присела. – Вуаля!

– Мда. Признаю – ты голова! Я бы до такого не додумалась. – Рита налила из кувшина воду в чашки. – А где кипятильник?

Спиральный завиток нашёлся в коробке.

Глава шестая

– Я не могу. Не могу! Куда ваш сын меня привёз? В какие условия? – взвизгивая и хлюпая носом, жаловалась свекрови в трубку Рита. – Мы живём в постоянном кошмаре. Невозможно выйти из комнаты, там вечно орущие дети и орущие на них родители, но самое ужасное то, в какой грязи, тесноте и вони мы находимся. Туалет… один на 50 человек. Это нормально? Туда просто невозможно попасть. Постоянная очередь. И лучше не попадать, иначе… – Рита захлюпала носом.

Лола посмотрела на посмеивающихся за окошком стойки телефонисток. Местные. Офицерские жёны. Сами прошли через такие бараки. Подслушивая чужой разговор и похихикивая, они смотрели на раскрасневшуюся от негодования Риту с немалой долей презрения.

– Хватит ржать, – грубо оборвала их Лола и пошла к кабинке.

– А ты как думала, милая? – услышала сквозь дверь несущийся из телефонной трубки глухой голос. – Хотела замуж за офицера – терпи. Крыша над головой есть и радуйся. И не смей жаловаться. Ты сама свой выбор сделала.

– Но… – начала Рита, тонкая рука опустилась на рычаг. – Ты чего? Я не договорила.

– Нечего позориться. – Лола сгребла в кулак Ритину кофту и вытащила её из кабинки. – На весь гарнизон хочешь мужа своего опозорить? – прошипела ей в воротник. – Пошли отсюда.

– Но я за 5 минут заплатила?

Лола подтолкнула Риту к выходу, а сама вернулась к стойке. Нагнувшись к окошку, гаркнула так, что лицо дебелой телефонистки стало каменным:

– Деньги!

– Сейчас, – залепетала та, и стала суетливо выгребать двумя руками монетки из ячейки кассы. От усердия пергидролевая прядь волос на лбу телефонистки пугливо подрагивала. Забирая сдачу, Лола громко прочла напечатанное на картонке: «Марфушкина Варвара Федотовна», и выразительно посмотрела в глаза телефонистке, чем окончательно напугала её.

Как только подруги оказались на улице, Лола накинулась на Риту.

– Ты что дура? Ты знаешь, что такое военный городок? Завтра весь гарнизон будет сплетничать о том, какую цацу Лёха Петров к ним привёз. Все твои слова переврут и в народ пустят, тогда начнётся. Тебе это надо?

– Нет, – Рита испуганно захлопала ресницами. – Что же теперь будет?

– Надеюсь ничего. Я эту Марфушкину Варвару припугнула, чтоб она свой нос не совала. Куда не надо. На… – Лола протянула монеты. – И знаешь что, ты деньги на всякую ерунду не трать. Их не так уж и много. Ещё пригодятся. Давай лучше на них маргарин купим, а то нам рыбу не на чем будет жарить.

– На масле надо подсолнечном.

– Сразу видно, что ты в нашем военторге ещё не была. Откуда там масло? Да, если бы и было… Оно стоит как крыло самолёта. Так что обойдёмся маргарином.

Детская пластиковая ванночка и жёлтое эмалированное ведро с пятнами отбитой эмали достались Зорькиным в наследство от предыдущих жильцов. Пока кипятильник грел воду, Лола расстелила на полу клеёнку, сбегала в коридор, сняла с гвоздя ванночку, вернулась и поставила её на клеёнку.

– Надо бы опробовать на устойчивость. А ну-ка лезь.

Рита, подобрав подол пеньюара, ступила одной ногой на днище. Ванна предупредительно колыхнулась.

– Ладно, подопрём чемоданами.

Лола обложила ванночку по бокам многофункциональными чемоданами, потрогала пальцем воду в ведре.

– Нормально. Лезь первая.

Рита стянула с себя голубой пеньюар, обнажив крутые бёдра и маленькую острую грудь.

– Ну и фигура у тебя! – поджав тонкие губы, восхитилась Лола. – Как у индианки.

Кокетливо покачивая бёдрами, Рита обошла чемодан и ступила в ванночку. Присела. Тёплая тонкая струйка воды выплеснулась из ковшика на голову и побежала с мурашками по смуглой коже. Лола протянула Рите бутыль с шампунем.

– Загорелая…

– Мы в свадебное путешествие на море ездили, – сдувая налипшие на губу волосы, объяснила Рита.

– Хорошо живёте… Свадебное путешествие.

– Так нам деньги на свадьбу подарили… А вы? Ездили куда?

– Нет.

– Почему?

– Не было у нас свадьбы. Некогда было. Расписались по-тихому, продали «Москвич» и сюда. На эти деньги диван купили, ружьё и удочки, остальное по мелочёвке потратили.

– Ружьё? – Рита замерла вместе с мурашками. – А зачем ружьё?

– Ванька – охотник. А здесь живностью леса кишат.

– Он что, будет зверюшек убивать? – окончательно скисло лицо Риты.

– Не зверюшек, а зверей, может скоро нас зайчатиной побалует. Или уткой. Правда, на утку надо с собакой ходить.

– Какой ужас! – Рита схватила полотенце и укутала плечи. – Это живодёрство!

– Не говори ерунду! Это, во-первых, поддержание популяции в необходимых рамках, санитарная чистка, а во-вторых, законная деятельность. И нам подмога. Жрать-то что-то надо. На одних сушках долго не протянем с тобой. – Лола подняла ванну и слила помои в ведро. – И разулыбь лицо. Вот мужики с рыбалки улов принесут, будешь рыбу потрошить. Надо тебя закалять, а то ты в этих условиях долго не выдержишь, сбежишь к маме с папой.

– Ещё чего! – фыркнула Рита, растирая тело полотенцем. – Выдержу!

– Угу! – Лола подхватила ведро и направилась к выходу. У двери остановилась и с усмешкой посмотрела на подругу. – Ты график дежурств, что на туалете весит, видела?

– Ну видела, и что?

– А то! Через неделю наша очередь убирать общественные места. Мы-то к тому времени съедем, так что тебе придётся этот гадюшник драить! – Лола улыбнулась. – Поняла, принцесса на чемодане?

От этих слов воскресное зефирно-мармеладное настроение Риты переварилось в горьковато-кислую хандру. Чтоб доказать подруге, а в первую очередь, себе, что не такая уж она и неженка, Рита скомкала пеньюар, затолкала его в чемодан, надела спортивный костюм, подвязала волосы косынкой и принялась намывать единственное окно. Простой физический труд вызвал прилив уверенности в себе. К моменту, когда Ванька с Лёхой вернулись с рыбалки, лицо Риты сияло так же, как отмытое до блеска окно.

Сжалившись над подругой, Лола чистила и потрошила рыбу сама. Не обращая внимания на обречённо хлюпающих губёшками карасей, она сдирала острым ножом чешую, вспарывала тугое брюхо, вынимала тонкими пальцами кишки и, глядя на сморщенное личико Риты, смеясь, хлопала воздушный рыбий пузырь.

Рите досталась более гуманная миссия – пожарить рыбу на электрической плитке. Погоняв по сковородке кубик маргарина, Рита хватала большим и указательным пальчиками карася за хвост и брезгливо бросала на шипящую сковородку. Воздух в комнате быстро заполнялся сладковато-прогорклой смесью коптящего маргарина и прижаренной рыбьей шкуры.

Целую миску отодранных от сковороды рыбных лохмотьев подруги, смеясь и чавкая, уплели за десять минут. Мужья в пиршестве не участвовали. Ванька и Лёха, как и положено офицерскому составу, стояли на полном довольствии, потому рыбалка была не столько развлечением, сколько необходимостью накормить жён, ведь на них довольствие не распространялось.

Так, деля трудности пополам, они прожили неделю, после чего Зорькины из барака съехали, оставив Петровым в наследство детскую ванночку, ведро, кипятильник, электрическую плитку и аккурат подоспевшее дежурство по хозблоку.

Глава седьмая

Жизнь в коммуналке на пять семей только на первый взгляд кажется лучше, чем в бараке на тринадцать. Чуть меньше шума, чуть больше света, чуть легче переносятся запахи мест общего пользования. В остальном всё то же самое. Ни чихни, ни пукни, всё тут же становится известно всем. Всё тут же преувеличивается, перевирается и несётся молочной рекой пересудов вдоль кисельных берегов военного городка.

И живут в коммуналке люди разные, не только военнослужащие, но и те, кто к армии уже никакого отношения не имеет. Зорькиным с соседями повезло меньше всего. Из пяти комнат только две принадлежат офицерам. В остальном народ разношёрстный, можно даже сказать маргинальный.

В комнате напротив жила древняя старушка – бывшая заправщица Алёна Смирнова с длинным и бестолковым сыном Игорем. Зорькин сразу окрестил бабку королевой бензоколонки, а про сына Игоря сказал просто и в точку – «хорошая палка говно мешать».

Алёна поначалу показалась Лоле абсолютно безобидной бабулькой, что в сравнении с остальными, наверное, так и было, и всё-таки какая-то червоточинка в странной семейной парочке чувствовалась.

Однажды подозрения оправдались. В общем коридоре над каждой комнатой прикручена лампочка. Для каждой лампочки возле двери комнаты – выключатель. Выходишь в коридор – включаешь свет над своей дверью, возвращаешься в комнату – выключаешь. Экономия, блин! Экономили даже не столько электроэнергию, сколько саму лампочку, ввиду того, что по неведомым причинам с лампочками в стране в этот период была напряжёнка. Из-за их недостатка, или по какой-то другой причине лампочки в местах общего пользования долго не задерживались, попросту выкручивались. То ли время такое было, то ли развал сознания вместе с развалом страны в головах у людей произошёл, но исчезали лампочки регулярно везде и повсюду. Враз страна погрузилась во мрак послеперестроечной смуты. Тёмные подъезды, тёмные дворы, тёмные города и посёлки. Виденицы в этом смысле ничем от остальных не отличались.

В условиях дефицита лампочек каждый жилец коммуналки очень переживал, если его лампочка перегорала. А перегорали они со странным постоянством у всех, кроме Алёны Смирновой. Двадцатилетний запас прочности лампочки вызывал завистливое удивление у соседей, Алёна же объясняла такой парадокс счастливой случайностью. «Повезло, качественный продукт достался, она у меня ещё с советских времён, умели раньше лампочки делать». Вечная бабка – вечная лампочка, что тут скажешь. Разгадка, как это обычно бывает, оказалась простой. Однажды ночью Лола проснулась от странного поскрёбывания у них под дверью. Крыс в доме не водилось, об этом с гордостью при заселении заявила ей соседка Валентина Горемыкина – жена пьяницы Жорика и мать двоих годовалых близнецов. Поэтому без страха, но с осторожностью, чтоб не разбудить Ваньку, Лола сползла с дивана, на цыпочках пробралась к двери и заглянула в замочную скважину. В отверстии было темно, но не так как в комнате. В серой мгле Лола разглядела чёрное колеблющееся пятно. Пятно колебалось и поскабливало прямо перед скважиной.

– Тише, – услышала Лола слабое старушечье пришепётывание.

– Всё, – шёпотом ответило пятно и отодвинулось от двери.

Привыкшие к темноте глаза позволили разглядеть две исчезающие в дверном проёме напротив фигуры.

Озадаченная увиденным, Лола вернулась к Ваньке и долго ещё терялась в догадках, пока сон не сморил её окончательно.

Утром, вскочив по привычке раньше мужа, Лола вышла в коридор и привычно щёлкнула выключателем. Светлее не стало.

– Тьфу ты, – чертыхнулась Лола и потянулась к лампочке. И тут она вспомнила ночное происшествие, и всё стало понятно. Так вот чем объяснялся неиссякаемый запас прочности бабкиной лампочки. Ночью, пока все спали, Алёна с помощью сына Игоря меняла свою перегоревшую лампочку на соседскую.

Поднимать скандал Лола не стала. Просто поменяла лампочки, вернув обратно каждую на законное место. Свою лампочку Лола предварительно покрасила лаком для ногтей в розовый цвет.

Стычки и неприятности, крупные и не очень случались почти ежедневно. Так однажды набравшись «под завязку», Жорка Горемыкин выломал дверь соседней с Зорькиными комнаты. Той самой, что занимал молодой и холостой офицер, который часто приводил к себе разных девиц не совсем тяжёлого поведения.

Что, воспользовавшись отсутствием хозяина, делал пьяница и дебошир Горемыкин в чужой комнате – для Лолы осталось неведомым, но прецедент был создан, а значит надо принимать меры.

– Ты бы не шастала по кухне с голыми ногами, – как-то предупредила её баба Алёна. – Жорка шубутной. Особливо как выпьет. Видела я, как он на твои коленки пялился.

Лола посмотрела на подол халата, болтающийся между ног гораздо ниже колен.

– Да вроде не видно коленок?

– Ну смотри сама, я предупредила. Мужик твой всё по командировкам… Смотри…

После этих слов Лола стала из комнаты выходить реже и надевать при этом заношенные спортивки.

Лётное дело такое… Неделю дома, две недели в командировке. Вот и сама Лола стала замечать Жоркино внимание. Теперь клейкий взгляд лип к обтянутой спортивками Лолиной заднице. Хоть вообще на кухню не выходи, где Жорка с плюгавым соседом Лёнчиком за бутылкой водки политические дебаты с утра до вечера проводят.

– Это шоковая терапия, понимашь, – подражая президенту, разглагольствовал Лёнчик, тыкая вилкой в консервную банку с окурками. На красной этикетке банки чёрными буквами было написано: «Бычки в томате».

– А… – крякнул Жорка. – Вот меня и передёрнуло, когда я в магазин зашёл. Вчера яйца были по рублю, сегодня захожу – по 100.

– И чё? – Лёнчик продолжал сосредоточенно гонять окурки по банке.

– Так чё я дурак, что ли? Пусть сами свои золотые яйца едят. Плюнул в витрину, бутылку взял, да ушёл. И так каждый должен поступать, чтоб им неповадно было. Вот при Сталине за этим строжайший контроль был, цены снижали.

– Ты скажи спасибо, что водку не трогают.

– Не, водку не тронут, иначе народ бунт поднимет. Они бунта боятся.

Рассчитывая на увлечённость собутыльников животрепещущей для страны темой, Лола проскользнула к плите и, отключив газ, подхватила полотенцем ручки кастрюли.

– А вот и соседушка наша, – прокряхтел ей в спину Жорка. – Хлопочет, старается. Для кого хлопочешь? Муж в командировке… Ждёшь, что ль кого?

Лола не ответила, вцепившись пальцами в кастрюлю, направилась к выходу.

– Не, – вмешался Лёнчик, – она правильная. Мужиков не водит.

– Все они правильные, пока муж дома, – харкнул себе под ноги Жорка и, вскинув голову, опрокинул стопочку в глотку.

– Если что, мы поможем тоску развеять. – Услышала Лола, закрывая дверь в комнату, негромкий смешок Жорки.

Больше в тот вечер Лола из комнаты не выходила. Осмотрев хлипкую дверь, пришла к выводу, что требуется дополнительная защита. Перед тем, как лечь спать, Лола распахнула встроенный шкаф и вынула ружьё. Поставила рядом с кроватью. Ну и?.. Как оно её спасёт? Стрелять она не умеет, тем более спросонья, тем более без очков. Спрятала ружьё назад в нишу, порылась в сумке с инструментами, вынула топор, покрутила, взвесила в руке, замахнулась… Годится. Сунула под подушку и легла спать. Не спокойно на душе, тревожно. То провалится в сон, то вынырнет в явь. Часа два так протомилась, пока не отключилась окончательно. Но сон Лолы зыбок, подсознание в готовности, Тихий скрип двери и Лола тут как тут, глаза открыла и руку под подушку просовывает. Тёмная мужская фигура чуть слышно, поскрипывая старыми половицами, шагнула к ней. Наклонилась.

Лола дёрнула топорище, вскинула руку. Лезвие блеснуло и…

– Ты обалдела, что ли?

Голос родной, любимый. Зорькин. Зорькин!