Текст книги "Отложенная месть. Следствие ведёт Рязанцева"

Глава третья

После ремонта кабинет следователя Махоркина выглядел официальным и представительным. Помимо свежей отделки стен, на свалку отправили и старую мебель. Со вчерашнего дня вместо двухтумбового стола шестидесятых годов, который выглядел громоздким и угрюмым, красовался лёгкий однотумбовый светло-коричневого цвета, как будто специально подобранный в тон обоям. На месте жёсткого деревянного стула стояло оббитое мягкой серой тканью кресло. В углу разместился двустворчатый шкаф, в котором Лена Рязанцева аккуратно расставила всю, по её мнению, необходимую для работы литературу. Внутренний объём быстро заполнился различными справочниками, кодексами и телефонными книгами. Здесь же, в красивой малахитового цвета обложке, стоял словарь русского языка Ожегова. Книгу Лена вручила начальнику в качестве презента, взяв её из собственной домашней библиотеки.

– А словарь зачем? – удивился Махоркин.

– А затем. Все документы должны оформляться на безупречно правильном языке, – отчеканила помощница и выдвинула книгу с золотым теснением вперёд, – ну и вообще, просто красиво смотрится.

Всё-таки ей удалось его заинтересовать. Махоркин вытащил книгу и стал перелистывать.

– Вы действительно думаете, что нам при составлении процессуальных документов могут понадобиться слова – ежели, радеть, ретиво? – насмешливо спросил Махоркин.

– А вдруг? – Лена отобрала словарь и вернула на место.

Из старой меблировки в кабинете остался только железный сейф. Его выкрасили в серый цвет, и он приобрёл от этого визуальную лёгкость.

К окну, где обычно стоял стул, из соседнего кабинета был перенесён лёгкий компьютерный столик, который теперь служил постоянным рабочим местом Елены Рязанцевой. Переехать в его кабинет Махоркин предложил сам, на что помощница, не раздумывая, согласилась.

– Чего уж вам тесниться сиротливо на стульчике. Всё равно пропадаете у меня в кабинете целыми днями, не выгонишь, – изображая недовольство, пошутил Махоркин.

– Очень надо, – парировала помощница и в тот же день переехала.

Консервативный по природе Александр Васильевич не сразу привык к новому облику кабинета и сперва даже выразил неудовольствие.

– Как будто я не у себя, – поделился ощущениями Махоркин.

– Ничего, привыкнете. Зато в кабинете стало светлее, даже дышится по-другому. Мне нравится, – Лена подёргала за верёвочки оконные жалюзи, – люблю, когда всё меняется.

По случаю обновления кабинета и своего переезда неугомонная помощница пригласила всех сотрудников на чай, спросив предварительно разрешение у шефа. Чувствуя себя виноватым перед девушкой за некогда испорченный день рождения, Махоркин решил реабилитироваться и великодушно дал своё согласие:

– Ладно, только пусть с подарками приходят.

На следующий день почти весь штат следственного отдела набился в кабинет Махоркина и его помощницы. Переданное по «сарафанному радио» приглашение не осталось безответным, и каждый из гостей явился с презентом. Стол Махоркина постепенно заполнялся полезной и бесполезной мелочью, среди которой были: упаковка зелёного чая, ручной эспандер, перекидной календарь на будущий год, два настенных календаря за прошлые года, миниатюрная картина неизвестного художника с изображением плывущего по реке кораблика, шоколадка «Алёнка» и три ручки. В общем, всё, на что хватило ума и чувства юмора у коллег по работе.

Отличился, как всегда судмедэксперт Волков. В кабинет он вошёл, когда все собравшиеся уже дружно пили чай с тортом «Эстерхази», купленным утром Рязанцевой в супермаркете неподалёку.

Волков подошёл к Махоркину, протянул ему бумажный пакет и, ехидно прищурившись, произнёс:

– Поздравляю. Прими от меня в дар эту бесценную вещь и не благодари.

Чувствуя подвох, Махоркин раскрыл свёрток и вынул из него небольшой рулон. В развёрнутом виде это оказался коврик, на котором были нашиты пластиковые кружочки с торчащими вверх шипами.

– Что это? – недоуменно спросил следователь.

– Аппликатор Кузнецова. При вашей сидячей работе и риске нажить геморрой – вещь незаменимая.

Илья Потёмкин сидел на стуле с безразличным видом. Допрос длился уже полчаса, но ничего путного из парня выбить не удалось. Всматриваясь в выражение его лица, Махоркин пытался понять, какие чувства наполняют сейчас душу несостоявшегося жениха, но так ничего и не разобрал. Парень смотрел в одну точку и на все вопросы отвечал только «да» и «нет», не вдаваясь в подробности.

– Он не виновен, – сделала заключение Лена, когда они остались одни в кабинете.

– Почему вы так решили? – спросил Махоркин, который и сам пришёл к этому выводу.

– Вижу. Он же раздавлен случившимся. И потом, я когда говорила с подругами Кати, они все уверяли, что парень боготворил свою девушку и, вообще, был всегда очень нежен с ней.

– Тогда кто ещё мог так сильно повлиять на сознание погибшей? Может быть кто-то из подруг? Может кто-то позавидовал ей, как это у вас бывает.

– У кого это, у нас? – возмутилась Лена, и её брови сдвинулись к переносице.

– Ну у женщин это в крови, – делая вид, что не замечает возмущения, продолжал провоцировать Махоркин.

– Много вы о женщинах знаете, – Лена сердито надула розовые губки и замолчала.

В этот момент раздался телефонный звонок. Махоркин взял трубку, внимательно выслушал и со словами «Понятно. Спасибо» положил её на рычаг.

– Ну, что там? Кто звонил? – нетерпеливо заёрзала на стуле помощница.

– Волков. Доложил результаты проведенных анализов.

– И что? Ну не томите, Александр Васильевич.

– В конфетах ничего подозрительного не обнаружено, небольшое содержание спирта, который входит в состав продукта, – рассеяно произнёс следователь.

– Ляпас, – Лена стала грызть кончик ручки. Она делала так всякий раз, когда пыталась сосредоточиться. – То, что в конфетах ничего нет отравляющего, и так было понятно. Марина – подруга Кати тоже съела пару штук, она сама мне это сказала во время беседы. Да и Волков – до сих пор жив, здоров.

– Волков не показатель. Этого никакая зараза не возьмёт, – зло пошутил Махоркин. – А что ещё вам рассказали подруги?

– Да, собственно, ничего такого, за что можно было бы зацепиться, хотя в тот момент они были сильно напуганы и малоразговорчивы.

– Я думаю, вам стоит поговорить с Мариной ещё раз. Узнайте, чем интересовалась её подруга, куда ходила, о чём мечтала.

Уютное кафе «12 стульев», где Марину Петрову ожидала Рязанцева, было полупустым. Лена долго разглядывала выставленные на обозрение пирожные под большим стеклянным куполом и, наконец, сделала свой выбор:

– Мне эклер и капучино, пожалуйста.

Расплатившись, она направилась было к столику, но в этот момент раздался приятный трезвон колокольчика над входом, и в кафе вошла Марина.

Кивнув Рязанцевой, девушка сразу направилась к кассе.

– Мне, пожалуйста, всё тоже самое.

Девушки заняли столик у окна. Атласная обивка и красиво изогнутые ножки стульев были точно такими же, как в фильме Марка Захарова. Неожиданно для Рязанцевой первой вопрос задала Марина.

– Вы Илюшу подозреваете? Зря. Он тут ни при чём.

Лена внимательно посмотрела на девушку и задала встречный вопрос:

– А кто причём? Кого лично вы подозреваете?

– Я никого не подозреваю, но Илья очень любил Катю, дышать на неё боялся. Они и не ссорились-то никогда.

– Хорошо, давайте забудем про Илью. Я хотела побольше узнать у вас про Катю. Чем она увлекалась, с кем дружила, что делала в свободное время, куда ходила?

– Всё свободное время она проводила с Ильёй, а друзей у неё почти не было, мы с ней с детства дружим и нам обеим этой дружбы вполне хватало.

– А как же те девушки, что были в квартире вместе с вами, когда погибла Катя?

– Это одноклассницы, но с ними у Кати были не очень близкие отношения, она их и на свадьбу-то пригласила только для того, чтобы они разбавили своим присутствием пожилых гостей.

Официантка в кружевном переднике и белом накрахмаленном головном уборе, называемом «Буфетчица», поставила перед девушками две чашки ароматного кофе со сливками и тарелочку с эклерами.

Лена сделала глоток, и на её лице отразилось удовлетворение. То, что в этом кафе делают самые вкусные пирожные, она знала, но и капучино ничуть не проигрывал в качестве.

– А Интернет? Наверняка Катя состояла в каких-нибудь соцсетях? С кем она там общалась?

– Нет. Катя, конечно, пользовалась Интернетом, но только для того, чтобы получить нужную информацию, скачать фильм или музыку, соцсетями она не пользовалась, относилась к ним с отвращением. Считала, что выставлять на всеобщее обозрение себя и свою жизнь – дурной тон, а уж заводить друзей, вообще, большая глупость. Я так не считаю и всегда спорила с ней, но она твёрдо стояла на том, что всё это уход от реальности, искусственно придуманная жизнь для тех, кто в настоящей жизни не смог себя реализовать.

– Понятно. А скажите, Марина, раз вы были подругами с детства, следовательно, должны были знать её отца? Где он? Что с ним?

Марина тоже отпила кофе из чашки, но к пирожному не прикоснулась.

– Отец Кати погиб при странных обстоятельствах, когда ей был всего год от рождения. Я плохо знаю эту историю, только по рассказам самой Кати, а она по рассказам матери, так что я не могу поручиться за её истинность. Вроде бы отцу снесло голову встречным грузовиком, гружённым досками, когда он на большой скорости высунулся из окна своей машины. Такую версию я слышала от Кати. Возможно, что всё это детские фантазии, но своего родного отца Катя не знала. Арнольдина Степановна довольно быстро снова вышла замуж, но фамилию Кате оставила её настоящую и всё ей рассказала, как только та стала задавать вопросы.

Марина подробно рассказывала историю своей подруги, совершенно не прикасаясь к пирожному, лишь изредка прикладываясь к чашке вкусно пахнущего кофе. Наблюдая за ней, Рязанцева первой взяла политый шоколадом эклер и откусила. «Какой божественный вкус», – пронеслось в голове. Как будто прочитав эти мысли, Марина тоже потянулась за пирожным, но на полпути замерла, глаза её округлились и, оставив без внимания эклер, она быстро заговорила.

– Вспомнила. Катя же мне жаловалась на отчима. Где-то полгода назад. Говорила, что этот «старый козёл» к ней пристаёт.

– Интересно. Она вам что-то рассказывала? Есть какие-нибудь подробности? – Лена отложила эклер.

– Да, она говорила, что купила новый купальник, а когда стала примерять его у себя в комнате, то в зеркало увидела, что отчим смотрит на неё в щель неприкрытой двери. Она захлопнула дверь у него перед носом. А наутро, сквозь сон почувствовала, как чья-то рука гладит её под одеялом. Это был отчим. Катя тогда мне сказала, что боится рассказать матери об этом.

– А почему?

– Понимаете, у них не было доверительных отношений, какие бывают между матерью и дочерью. Арнольдина Степановна вся в работе, она директор мясокомбината, её и дома почти не бывает. Катя побаивалась мать, да и отчима тоже, она сама мне говорила, – протараторив, девушка, наконец, вспомнила о нетронутом эклере и с наслаждением принялась его поглощать.

– Ну что ж, мне пора. Спасибо вам, Марина, за разговор. Он оказался очень полезным, – позабыв про недоеденное лакомство, Лена схватила с вешалки шубку и выскочила из кафе.

– Значит, отчим, – резюмировал Махоркин после того, как влетевшая в кабинет, Рязанцева выпалила автоматной очередью всё, что ей рассказала Марина Петрова. – Пора отправлять к этому «старому козлу» наших оперов.

– Если можно побыстрее, Александр Васильевич, пока он не скрылся.

Раскрасневшаяся помощница была чудо, как хороша. Её глаза искрились охотничьим азартом, и Махоркин невольно залюбовался девушкой.

– Лена, может снимите верхнюю одежду для начала, а то вы пышете жаром, – Махоркин улыбался. – Никуда он не денется. От Котова с Ревиным ещё никто не уходил.

– А можно мне с ними? – не обращая внимания на иронию, попросилась Лена.

– Ещё чего. Вы свою часть работы уже сделали. Каждый должен заниматься своим делом. Работа следователя в основном проходит в кабинете, разве вас этому не учили в институте. Задержанием преступника должны заниматься специально обученные этому люди, не отнимайте хлеб у оперативников. И снимите уже, наконец, шубку. Она очень красивая и вам идёт, но работать в ней, наверняка, не очень комфортно.

– Вы формалист, Александр Васильевич. И книжный червь, – Лена изобразила на лице возмущение, но уголки губ выдавали её настроение.

– Червь и Цикада – неплохое название для басни, не правда ли? Почти как у Крылова.

Лена прыснула и стала снимать шубку цвета кофе с молоком.

– Эзоповская Цикада, ставшая прототипом Стрекозы, была не так легкомысленна, как это преподнёс Крылов, а вот Муравей, оказался жестоким и жадным.

– Я давно хотел извиниться перед вами за тот случай, – Махоркин вдруг стал серьёзным. – Вы не имеете ничего общего с этим персонажем. Мне было бы трудно без вашей помощи. Я очень рад, что вы остались в Следственном отделе.

– Моаси. Только я совсем не обиделась. Басня ведь говорит о разном отношении к жизни. А я, действительно, отношусь к ней легко.

– Хорошо, тогда забудем об этом. Давайте лучше подумаем, что могло произойти в этом доме? Что заставило девушку шагнуть с подоконника?

– Может изнасилование? Перед свадьбой или ранее. Девушка могла испугаться, что жених всё узнает в первую брачную ночь, и это толкнуло её на отчаянный шаг.

– Я тоже об этом подумал. Вряд ли простые домогательства могли стать поводом к самоубийству. Выйдя замуж, она бы перестала им подвергаться, значит, было что-то посерьёзней. А узнать мы это можем только от самого Теличкина. Остаётся ждать, когда нам его доставят. Хотелось бы ещё с матерью поговорить.

– Она в больнице. Гипертонический криз. Лучше пока её не трогать.

– Надо позвонить Волкову, пусть проверят труп на предмет изнасилования, – Махоркин снял трубку и набрал номер судмедэксперта.

Глава четвёртая

Александр Евгеньевич Теличкин мучился тяжёлым похмельем. Вернувшись вечером из больницы в пустую квартиру, заставленную коробками с шампанским и водкой, он стал откупоривать одну бутылку за другой. Три дня мужчина беспробудно пил. А что ещё оставалось делать, специально к свадьбе падчерицы он оформил недельный отпуск без содержания. Теперь он топил своё одиночество в том самом алкоголе, в котором собирался топить свою радость. Впрочем, радости от замужества падчерицы никакой не было, зато повод погулять на полную катушку был.

Наутро голова болела и кружилась, а в теле была такая слабость, что простое поднятие руки давалось с трудом. Он так бы и провалялся весь день на диване, но во рту всё пересохло и ужасно хотелось пить. Собрав остаток сил, мужчина поднялся и, держась за стену, прошёл на кухню. На столе увидел банку с маринованными помидорами. Спасительный рассол – лекарство от похмелья всех времён и народов, был основательно закупорен крышкой. Теличкин осмотрелся, но открывалки нигде не было. Он взял нож и попытался подцепить им крышку снизу. Руки тряслись, и нож всё время соскальзывал. Это вызвало прилив ярости. Отчаявшись, он замахнулся и воткнул лезвие в глаз смеющемуся капитану Припасову на крышке.

– Ага, вот так тебе.

Следующий удар, направленный на второй глаз не попал в цель, и нож застрял где-то на уровне козырька капитанской фуражки.

Перелив рассол в кружку, Теличкин припал к ней пересохшими губами. В этот момент в квартиру позвонили.

Цепляясь руками за стены, Александр Евгеньевич с трудом прошёл в прихожую и, щёлкнув замком, распахнул входную дверь.

– Вы кто? – тяжело переваливая язык, выдавил из себя Теличкин и вытаращил глаза на оперативников. – Чо надо?

– Сейчас узнаешь «чо», – Котов сгрёб в кулак когда-то белую майку-алкоголичку на груди Теличкина и с силой толкнул его внутрь прихожей.

И без того еле стоявший на ногах мужчина тут же рухнул на пол, как мешок. Рука оперативника, державшая майку, смягчила падение, Котов приподнял ничего не соображающего мужчину и с силой тряхнул.

– Ты, тварь, идиотом-то не прикидывайся, а то я тебе быстро мозги вправлю. Говори немедленно, приставал к падчерице?

То ли от выпитого рассола, то ли от полученной взбучки в голове у Теличкина слегка прояснилось.

– Да вы что? – опухшие глаза испуганно заморгали, а зрачки забегали из стороны в сторону. – Эта шалава сама передо мной задом крутила. Халаты покороче надевала, просто так, что ли?

Не выдержав, Котов размахнулся, чтобы нанести удар, но второй оперативник перехватил его руку, уже готовую отправить в нокаут стоявшего перед ними подонка.

– Одевайтесь. Мы доставим Вас в отделение, – спокойно произнёс Олег Ревин, обращаясь к перепуганному Теличкину.

Посмотрев на украшенную размытыми пятнами рассола майку, со словами «Мне надо переодеться» тот, покачиваясь, вошёл в комнату и закрыл за собой дверь.

– Вить, ты что? Ты ж его убить мог? – Олег Ревин осуждающе смотрел на коллегу.

– И правильно бы сделал. Я этих тварей своими бы руками… – Котов прошёл в кухню. Схватив первый попавшийся стакан, он набрал из-под крана воды и залпом выпил. – У меня ведь тоже дочь растёт. Однажды, когда ей было семь лет, она прибежала с улицы вся в слезах. Долго не могла говорить, что случилось, а когда успокоилась, рассказала, что какой-то дядя схватил её на улице в охапку и стал говорить всякие мерзости, типа «давай проведём вместе ночь», «какая ты сладкая». Я выбежал во двор, но было поздно, никого там я не нашёл. Но если бы нашёл, на куски бы разорвал, вот клянусь тебе.

Он достал сигарету и закурил.

– Я бы тебе помог, – Олег тоже вынул из пачки сигарету и стал крутить её в руках. Он представил, как бы повёл себя, если бы такое случилось с его ребёнком, и испугался своих мыслей. «Убил бы. Без суда и следствия».

Выкуренные сигареты слегка успокоили оперативников. С момента, когда они остались одни, прошло минут десять, никаких звуков за закрытыми дверями гостиной комнаты не раздавалось.

– Он часом не уснул там? Пошли, глянем, – Котов бросил сигарету в горшок с засохшей геранью и направился в прихожую. Олег поискал глазами подходящую для окурка ёмкость, но не нашёл и отправил его в тот же горшок, а затем последовал за другом.

Створки, украшенные витражными вставками, легко подались при первом же нажатии, но внутри никого не оказалось. Дверь, ведущая в комнату Кати, была приоткрыта. Котов стремительно направился туда, но было уже поздно. То самое окно, из которого несколько дней назад сделала свой роковой шаг девушка, было распахнуто настежь. Внизу на мокром асфальте лежал труп мужчины в белой майке.

– А вы говорили, не убежит, – Лена прикусила от досады губу и отошла от трупа. Красно-серое месиво вместо головы выглядело отвратительно. Она почувствовала, как к горлу подступила тошнота.

– Оказывается, у него были мозги, – хохотнул Волков, но наткнувшись на сердитый взгляд Махоркина, стал серьёзным. – Не повезло бедолаге, головой шмякнулся.

– Как же так? – следователь разочаровано посмотрел на оперативников.

– На минутку оставили одного, чтоб переоделся, – пробормотал Олег Ревин, понимая, что все попытки оправдаться лишены смысла.

– Переоделся? Он что, девочка? Вы первый год работаете в органах, что ли? – Махоркин чувствовал, как раздражение начинает им овладевать и, чтоб унять нахлынувшую волну гнева, развернулся к Рязанцевой. – Хотя, выбросившись из окна, он тем самым подтвердил свою вину. Почти чистосердечное признание.

– Признание? В чём? В изнасиловании? Экспертиза установила – Огородникова была девственницей, – насмешка вновь появилась на лице Волкова. – Не успел вам сказать. А за обычные приставания люди из окна не прыгают.

– Ну этого точно совесть не мучила. Туда ему и дорога, – Котов сплюнул в сторону трупа.

– Да, теперь вообще ничего не понятно, – Лена стала озираться вокруг.

Среди женщин, стоящих у подъезда, она разглядела знакомую ей Антонину Петровну – бабушку мальчика Юры. Голова женщины была покрыта чёрным платком. Она горько рыдала, утирая глаза концом платка. Что-то во всей этой картине было не так. Но что именно Лена пока не понимала.

– Александр Васильевич! Посмотрите. Вон там стоит гражданка Баранова, вас ничего не смущает?

Махоркин внимательно посмотрел в указанном направлении и немного подумав, ответил:

– А что меня должно смущать? Такие новости распространяются моментально, а соседи особенно пожилого возраста очень любят быть в гуще событий.

– Я не об этом.

– А о чём?

– Сама пока не поняла, но это, как в кино.

Махоркин вопросительно посмотрел на помощницу:

– В кино?

– Да. Почти в каждом фильме бывают так называемые ляпы.

– Лена, вы о чём? – Махоркину пришла в голову мысль, что не эстетичный вид трупа уж слишком сильно подействовал на помощницу и осторожно спросил: – С вами всё в порядке?

– В порядке. Понимаете, я вот сериал вчера смотрела, «Тайны следствия» называется, так там героиня в одной сцене была в носочках сначала, а потом носки исчезли, хотя действие происходило в одно и то же время.

– Так, – Махоркин оглянулся на труп, – носки вроде на месте. Лена, я думаю вам надо отдохнуть, я вас отпускаю, поезжайте домой.

– Вы не поняли. Я не про носки, я про Баранову. Посмотрите сами, как она рыдает.

Махоркин постарался внимательней приглядеться к женщине в чёрном платке, но ничего особенного в ней не нашёл:

– По-моему, плачет она очень искренне.

– Вот именно. И не плачет, а рыдает. Почему? Кто ей этот Теличкин? Разве по соседу будут так убиваться. И платок.

– А с платком что не так?

– Я точно не знаю, но мне кажется, что чёрные платки, как знак траура, надевают родственники умершего, но не соседи.

В словах помощницы был резон, и теперь Махоркину тоже показалось подозрительным такое глубокое сострадание Барановой.

– А ведь вы правы, когда погибла Огородникова, эта бабуля была расстроена, но слёз у неё не было. Больше за внука переживала. Надо бы её заново допросить.

– Знаете что, а давайте я сама с ней поговорю. Прямо сейчас.

– Правильно. Пока тёпленькая, – возможно попытка пошутить была не к месту, но настроение у Махоркина стало налаживаться.

– Ага. Надеюсь, вы тут и без меня справитесь, – улыбнулась Рязанцева и пошла в сторону подъезда.

Как только Лена поравнялась с группой шушукающихся старушек, вздохи и всхлипывания прекратились, и десяток глаз впились в неё острыми стрелами.

– Здравствуйте, – поздоровалась Рязанцева со всеми зеваками сразу и пошла в направлении Барановой, которая в одиночестве стояла у входа в подъезд.

Подойдя к Барановой Лена уже открыла было рот, чтобы поздороваться, но в эту минуту Антонина Петровна побледнела и схватилась за сердце.

– Что с вами? – Лена подхватила покачнувшуюся женщину.

– Сердце, – выдавила из себя старушка и схватила за руку Рязанцеву, как хватаются за соломинку.

– Таблетки есть?

Мама Лены – Евгения Анатольевна долгие годы страдала стенокардией, таблетки нитроглицерина всегда были при ней, поэтому Лена знала, что сердечники из дома без них не выходят.

– Там, дома, – прохрипела Баранова, и её лицо приобрело землистый оттенок.

– Пойдёмте, я вам помогу, – Лена открыла дверь подъезда и, придерживая её одной рукой, а другой старушку, вошла внутрь здания.

Дверь в квартиру Барановых была открыта. Лена провела с трудом передвигающуюся женщину в комнату и уложила на диван.

Тумбочка рядом с диваном была завалена коробками из-под таблеток и пузырьками с пилюлями. Баранова взяла маленькую цилиндрическую пластиковую коробочку и, вывалив из неё таблетку нитроглицерина, отправила в рот.

– Я принесу вам воды.

Небольшая шестиметровая кухня носила на себе печать прошлого века. Клеёнка «а-ля кафельная плитка», которой было модно оклеивать стены в конце семидесятых, давно выцвела, края её кое-где отстали и свернулись в трубочку. Старый кухонный гарнитур был чист, но покосившиеся дверцы свидетельствовали о том, что ему уже давно уготовано место на свалке. Белая эмаль краски на углах холодильника Яуза облупилась. Точно такой же холодильник когда-то был у родителей Лены, но так давно, что теперь казался раритетной вещью.

Внутри навесного шкафчика обнаружился стакан. Никакого фильтра в доме не было. Лена открыла кран, чтобы набрать воды, и снова ощутила то внутреннее беспокойство, которое посетило её на улице. «Что на этот раз?» – сама себе задала вопрос девушка и огляделась. Кухня была чисто прибрана, посуда вымыта и спрятана в шкаф, на рабочем столе буфета ничего лишнего, только синий пластиковый бочонок, в котором хранилась соль и толстая деревянная доска с углублением посередине. Завершали картину две банки с маринованными помидорами. Одна из них была открыта, на дне в рассоле плавали два помидора в форме сливок. С крышки второй банки на Лену глядела смешная усатая мордочка капитана Припасова.

Разбираться, с чем связано внутреннее волнение, было некогда. Лена закрыла кран и прошла в комнату. Таблетка нитроглицерина подействовала, женщина успокоилась и, кажется, настало время осторожно завести разговор. Чтобы как-то отвлечь Баранову и расположить к себе, девушка решила начать с того, о чём, на её взгляд, пожилой женщине будет приятно говорить.

– Антонина Петровна, а где Юра?

При этих словах, уже успокоившаяся было, женщина вдруг разразилась потоком слёз. Лена не могла понять, с чем связана такая бурная реакция на её вопрос, и ничего лучше не придумала, как вновь протянуть старушке стакан с недопитой водой. Выпив остатки воды, Баранова произнесла:

– Нет больше Юрки…