Текст книги "Лоскутное одеяло"

– Ладно, утро вечера мудренее. Давай спать укладываться. А то воюем, как дикари какие! В кои-то веки племяшка приехала, не ругаться ж со мной, а в гости.

Заснуть Маша сразу не смогла, всё думала. Так и не додумавшись ни до чего путного, всё-таки заснула, и видела во сне добра молодца с ясными глазами.

Гостит Маруся у тётушки день, гостит другой, в лес ходит по грибы-ягоды, в огороде помогает. И к Еремею каждый день не по разу забегает, поговорит ласково, погладит, за ушком почешет. А он пятаком водит, похрюкивает, глазами голубыми в самую душу заглядывает, совсем такими глазами, как у добра молодца из Машиного сна.

Хитрая тётка за всем этим наблюдает и подзуживает:

– Можешь, можешь свиное рыло в светлый лик превратить. Нет, ну если колбаски свиной хочешь…

И дожали-таки бедную девушку с двух сторон! Согласилась Маша получить ведьмацкую силу, лишь бы Еремея от погибели лютой спасти. Подумаешь, ведьма! Их теперь на костре не жгут, головы не рубят, на дереве не вешают. Да и вовсе не обязательно колдовать-ворожить. Будет жить, как жила, зато и Ерёма жить будет.

Глафира за обучение рьяно взялась, древние книги из сундука достала, сама целые лекции начитывала, зельем каким-то поила. Потом ещё и экзамен строгий устроила, придиралась, как могла. Но Маша наша – девушка неглупая и образованная, справилась на «отлично». В полночь при полной луне старшая ведьма молодую посвятила окончательно и сказала довольно:

– Зов крови не обманешь! Наша ты вся. Опыта нет пока, а сила в тебе великая. Сумеешь правильно распорядиться – прославишься.

– А Еремей? – Машу пока только это и интересовало.

– Да прямо завтра и обернём дурака обратно. – Глафира вздохнула притворно. – Эх, денег-то я не заработаю! Ну да ладно, обойдусь. А если не исправится ленивец после этого, так и знай, снова в свина превращу!

На пару ведьмы без труда Еремея опять человеком сделали. Он-то Машу, едва увидев, полюбил, ещё в теле поросячьем пребывая. А она, парня разглядев, тоже чувствами прониклась.

Пока у Глафиры жили-были, любовь все крепла. Ерёма урок усвоил крепко-накрепко, напрочь своё «неохота!» забыл, любую работу выполнял играючи. С Машей всё сладилось-наладилось, поехали благословения у родителей просить. Свадебку сыграли и зажили счастливо. Жена-то молодая лишь по работе ведьмой была, дома – супруга любящая и заботливая. Да только муж всегда помнил, что на ведьме женат, не потрафишь чем – и вмиг в болоте жабой окажешься, или козлом на лугу.

…Самолёт летел себе и летел, а Лида читала. Отвлеклась на обед и ужин, подремала немножко, и снова погрузилась в книжку. Она не замечала, как пролетают эти полётные часы, и на соседей внимания не обращала, и словно не видела снующих мимо стюардесс. Только почувствовав, что закладывает уши, Лида с удивлением обнаружила: а они ведь снижаются. Надо же! И настроение уже совсем другое. Нет напряженной печали, испарилась. Пришло лишь нетерпеливое ожидание встречи с любимым местом на планете. Много где бывала Лида, много чего повидала, но нигде так не дышала полной грудью, нигде не ощущала всей кожей такого родного тепла. Вот любила северянка эти тропики, и всё тут!

Посадка, сутолока в аэропорту, дорога к морю тоже пролетели незаметно. Выбранный Лидой отель был совсем новым. Еще с Серёжкой они мечтали в следующий прилёт пожить именно в нём, обнаружив при прогулке строящееся шикарное здание. Уже тогда было видно, как тут красиво и как удачно расположена гостиница. Ожидание не обмануло. Лида успела отметить и шикарный ухоженный парк вокруг, и сказочный вид на море. Да и номер оказался прекрасным, с огромным балконом. На балкон первым делом Лида и вышла. Курила, любуясь закатом, прислушивалась к себе. Безмерного счастья, как раньше, не было, но и сожаления, что она здесь и одна, не возникло. Было просто хорошо. Отпуск почувствовался сразу, нелюбимые сугробы исчезли из памяти. Да и усталость накрыла, после такой-то дороги. Убаюкивающий шорох моря сделал своё доброе дело, навеял крепкий и спокойный сон на широкой удобной кровати.

Утро Лида встретила тоже на балконе. В номере имелись принадлежности для чая-кофе, а что может быть лучше кофе с видом на море и с сигареткой на рассвете в тропиках? Море шуршало, пальмы шелестели, в их мохнатых лапах перекликались какие-то птицы. Прекрасно отдохнув, Лида встала довольно рано, но на завтрак не спешила, любовалась всей этой красотой. Яркий ковёр сада переливался всеми красками, чаша бассейна была какой-то невероятной голубизны. Всё-таки природа здесь щедра до неприличия! Какие краски! Им даже определения не подобрать. И море неподалёку движется, сверкает, переливается, свежий запах перебил даже аромат кофе и табачный дым. И тепло-о-о-о! Плюс тридцать пять воздух, плюс тридцать вода. Неплохо для января?

Когда она отдыхала-то последний раз? Давно. А так только к маме выбиралась, устраивая небольшие каникулы. На речку бегала, в лес, немножко отключалась от привычной суеты. Спать забиралась на сеновал, устраивалась на шуршащем, восхитительно пахнущем ложе, заворачивалась в тёплое лоскутное одеяло, стараясь забыться, уйти от своей не проходящей печали.

Племяшка Катька, рассматривая лоскутки, каждому кусочку историю подбирала. Лида, присмотревшись, тоже домысливала и фантазировала, придя к выводу, что судьба человеческая – она лоскутное одеяло и есть. События, встречи, дни ясные, времена горькие – вот и сшивается разноцветное полотно. У кого-то серенькое, у кого-то парчовое, как повезёт. Лидино одеяло долгие годы сшивалось из весёлых и цветастых кусочков, а сейчас вот маловато красок стало. Но ведь это не так! Вон перед глазами какая красота расстилается. Пора начинать всё это видеть, радоваться тому, что это есть. Сколько раз внушала ей мама, что надо научиться жить, с эмоциями, с чувствами, не огорчать близких своей печалью. Так устроен мир, нет в нём совершенства, но всегда можно найти светлые пятна. Мама права: надо жить, и жить настоящим, жить за себя, жить за Серёжку. Он не любил её хмурую, делал всё, лишь бы Лида улыбалась. А она его подводит, плачет, печалится, не живёт, а существует. И словно услышала: «Молодец, рыжая!»

Муж звал её рыжей, хотя красноватый оттенок волос проявлялся лишь на солнце. А она его величала серым: когда волком, когда зайчиком. Прекрасно сочетались серый и рыжая! Лиде ли обижаться на судьбу, её замужество дало столько женского счастья, что она сама себе порой завидовала. Много ли баб после десятка прожитых вместе лет так любили и горели, как в медовый месяц? Вернуть это нельзя, но это – было, и расшивало одеяло Лидиной судьбы шёлковыми яркими квадратами. И сейчас просто стыдно быть несчастной! Она может себе позволить подобный отдых, у неё есть много всего, и она будет жить по-настоящему.

Лида сощурилась довольной кошкой. Мисочку еды ещё для полного счастья. До встречи с морем надо всё же позавтракать. Решив извлечь из отпуска максимум удовольствия, Лида направилась в ресторан. Стойку с европейской едой она миновала не глядя. Яйца да ветчина с сосисками и дома в достатке. А вот все эти непонятные соусы, супчики, блинчики будем пробовать! И кофе, и тарелка с фруктами. Как же всё тут вкусно! И снова кофе, под сочный ананас, под нежнейшее манго. Под конец Лида все-таки отяжелела, дома-то она лишь кофейком по утрам пробавлялась. Ну, на то он и отпуск.

К счастью, Лида могла себе позволить есть всё, ни о чём не беспокоясь. Крепкая, но довольно стройная, фигурка не менялась с юности. Она не была идеальной, но всё же очень даже ничего. Впрочем, Лида никогда не придавала особого значения внешности, искренне считая, что настоящее обаяние скрыто в чём-то другом. Она не понимала приятельниц, постоянно терзающих себя диетами, подправляющих то нос, то губы, то зад, то перёд. Результат всегда бывал один и тот же: счастье в личной жизни никак не зависело от полноты губ или разреза глаз. Хотя вокруг полно лиц, явно подкорректированных. Отель был не дешёвый, и публика соответствующая.

Что-что, а окружение волновало Лиду меньше всего, она не собиралась ни с кем знакомиться и общаться. Заканчивая свой неспешный завтрак, она лишь мельком огляделась по сторонам. Никто не был ей нужен, она приехала к морю и солнцу. С солнцем с утра уже пообщалась, теперь пора к воде. Сигаретка после кофе (это святое!), и можно двигаться к главной цели своего путешествия – к Сиамскому заливу.

Море не обмануло ожиданий. Бодрящая прохлада – это не для Лидии Ивановны Куприяновой! Тёплая, ласковая, словно шёлковая, вода, расслабляющая и обволакивающая – вот её стихия. Лежа на спине, Лида покачивалась в нежных волнах, глядя в небо, потом перевернулась и долго плавала, до приятного изнеможения. Нет, ну есть же место на планете Земля! Прямо создано для её, Лидиного, удовольствия. Она даже шезлонг облюбовала на солнышке. Так хотелось нагреться впрок, прожариться, как следует! Уж очень она любила высокие градусы и палящее солнце. Под этим солнцем Лида и задремала, выпав на время из действительности. Море что-то ласково шептало, солнце старательно грело, и она чувствовала себя почти счастливой.

Ирина

…Слёзы закапали на старинную полировку. Ира смотрела на своё несчастное лицо, отражённое в зеркале и спрашивала себя:

– Почему? Почему я? Почему сейчас?

Спрашивала, точно зная – ответа нет и не будет. Она пыталась удержать непокорные слёзы, но тщетно, остановить поток не удавалось. А ведь скоро явится Мишутка, и что она ему скажет? Господи-и-и, как же быть?

Всё-таки кое-как удалось с собой справиться. Ира прошла в ванную, умылась ледяной водой. Скрыть красные глаза и распухший нос не удастся, но хоть чуть-чуть убрать следы горя. Помнится, на кухне был пустырник, до сих пор никому не пригодившийся. Ну да, вот он, коричневый пузырёк, притаился в уголке. Накапав щедрую порцию, Ирина залпом выпила мензурку и вернулась к зеркалу. Подкраситься, что ли, чуток? Как всё скрыть от Мишутки, как сделать так, чтоб не догадался, хотя бы пока. Да ведь поймёт и догадается, он чуткий-пречуткий.

Он придёт, как всегда, с подарочком. Всё время появлялся на пороге с необыкновенной, солнечной, чуть смущённой улыбкой и прятал за спиной гостинец. Пироженку, букетик или ветку рябины с яркими ягодами – но всегда.

«Мишутка… Счастье моё, жизнь моя, любовь моя!» – слёзы опять заблестели в несчастных глазах. Ну нельзя, никак нельзя! Нельзя показать, испугать, огорчить. Пусть ещё немного, но он будет счастлив и беззаботен. Ещё утром они были счастливы оба, счастливы бесконечно, безгранично, безмерно.

Мишутка был вторым Ириным мужем и первой любовью. Предыдущее замужество она старалась вообще не вспоминать, а вот нынешний муж дал ей такую восхитительную семейную жизнь, что Ира твёрдо была уверена: нет в мире жены счастливее, чем она. У неё самый добрый, самый надёжный, самый нежный, самый-самый любимый Мишутка.

Собственно говоря, он был вовсе никакой не Миша. Звали его Костя, Константин Лапиков. Обнимая, ласкаясь, Ира промурлыкала когда-то:

– Костя Лапиков – Косолапиков – Косолапенький – Мишутка!.. – повторила напевно. – Мишутка, Мишутка, Мишуточка!

– Меня в школе Топтыгиным звали, – усмехнулся он.

– Не-е-ет! – пропела Ирина всё так же нежно. – Мишутка!

Занятая печальными мыслями, Ира не сразу услышала звонок в дверь. Вздрогнула, неужели Костя? Открыла и удивилась: на пороге возвышалась подруга с тортом в руках:

– Я пришла к тебе с приветом! – возвестила Светка. – А ты чего ревёшь?

Как же вовремя она появилась! Всхлипывая, Ира выложила всё, что терзало её и заставляло лить горькие слёзы.

Совсем неожиданно для себя она услышала сегодня страшный, смертельный, убивающий диагноз: злокачественная опухоль. Началось с простой диспансеризации, Ира ходила по кабинетам, уверенная, что у неё всё прекрасно.

– На что жалуетесь?

– Жалоб нет.

Насторожило нахмуренное лицо очередного врача, консилиум в кабинете УЗИ[2]2
  Ультразвуковое исследование. – Прим. ред.


[Закрыть]. Потом пошли направления на разные анализы и обследования, а закончилось всё визитом в онкоцентр. До последнего Ира не верила, что все эти страшные слова относятся к ней. Несколько дней она добросовестно переносила все процедуры, уверенная, что ничего не найдут, и лишь сегодня поверила, хоть добрый доктор и уверял, что ничего страшного. Но уж слишком долго он перебирал бумаги, и в глаза старался не смотреть.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит! – горько пошутила Ира. – Сказали, сделают всё возможное, но это же рак!

И она опять заплакала, отчаянно и безнадёжно. Светка прижала её к себе, поглаживала тихонько, успокаивая:

– Ну, ладно, ладно! Мы ещё поборемся! Помнишь притчу о двух лягушках, попавших в молоко? Одна сразу потонула, а вторая трепыхалась, бултыхалась, сбила масло и выбралась наружу. Так что начинай бить лапками!

– Я что, по-твоему, лягушка?

– Ага! А должна быть царевной. Мужа нужно встречать красавицей, а не чудовищем. Иди, причепурься, я пока чайник поставлю. Я с тобой беду разделила, а ты со мной тортик разделишь.

Светкино присутствие помогло Ире успокоиться, словно она и вправду напополам поделила с ней горе. Выпив чаю с тортом, поболтав безостановочно обо всём, Светка умчалась, а Ира опять принялась думать, как бы уберечь от горя Мишутку.

Зачем судьба дала им счастье и надежду? Чтоб вот так, сразу, всё отобрать? Мало ей было прежних тумаков и обид? Прошлое начало мелькать перед глазами, вспомнилась вся прежняя жизнь. Такая длинная… И такая, оказывается, короткая!

…В Иришкином детстве было всё. Вкусная еда, красивая одежда, разнообразные игрушки и книжки, всё, что можно купить за деньги. И было противное слово «бизнес».

– У нас бизнес! – говорила мама, изредка показываясь дочери на глаза. Папа не показывался вовсе.

Из-за этого бизнеса у Иры не было ничего того, что должно быть в детстве. Никаких семейных праздников, совместных походов в кино, поездок за город и в гости. Чтобы мама спела колыбельную или рассказала сказку на ночь? Представить невозможно! У неё в это время деловая встреча.

Чтобы папа сводил в зоопарк, сфотографировал на пони или с жирафом? Да никогда! Бизнес!

Это слово маленькая Ирочка не понимала и ненавидела. Бизнес приносил доход, но отнял родителей. Они здравствовали, однако в жизни дочери их не было. Ирину поили, кормили, одевали, учили – и не замечали. Она так старалась, чтобы её хотя бы похвалили! Напрасно. Иришка учила стишки и песенки перед праздниками, но на утренники к ней никто не приходил, никто не смотрел гордыми глазами и не хлопал в ладоши именно ей. А подарки своими руками? Любовно сделанная аппликация или рисунок неизменно оказывались в мусорном ведре.

И заботливой бабушки с колыбельными, сказками и пирожками у неё никогда не было. Заплетала косички, подавала обед, смотрела дневник вечно хмурая няня Евгения Станиславовна. Не тётя Женя, не нянечка, а именно Евгения Станиславовна. Малышка старательно выговаривала непростое имя, но всё ж ошибалась порой и получала выговор. Нет, няня не была жестокой и грубой, злых слов Ира не слышала, но и добрые в её адрес не звучали никогда. И от няни исходило холодное равнодушие, тепла от неё не ощущалось. Евгения Станиславовна любила повторять по любому поводу:

– У некоторых только манны небесной нет! Ты бога благодари, что в таком доме живёшь. Да тебе сотни других детей позавидуют!

Но никто и никогда Ире не завидовал. Это она отчаянно, до слёз, завидовала тем самым другим детям. После выходных то и дело в школе на переменках звучали рассказы о поездках к бабушкам, на дачу с шашлыками, походах семьёй в цирк, в кинотеатр и кафе-мороженое. У Иры всегда были карманные деньги, она могла себе купить сколько угодно мороженого, но это же совсем не то!

И рассказы о каникулах на море, опять же с мамами и папами, расстраивали и заставляли завидовать. Став постарше, Ира поняла, что никогда не дождётся маминой ласки и папиного внимания, и совсем перестала ждать и надеяться. От природы тихая и мягкотелая, она сдалась и продолжала жить в своем холодном и скучном коконе, знакомясь с другой, настоящей, жизнью по книгам и фильмам.

Со временем Ира ко всему привыкла и не обижалась на равнодушие близких, а возражать и что-то требовать совсем не умела. Покорно окончила школу (и прекрасно окончила), безропотно поступила в выбранный родителями институт. Училась, по-прежнему окружённая стеной строгости и равнодушия, словно робот, управляемая нужной кнопкой.

Она выросла хорошенькой, мальчики ею интересовались, но Ира пугалась, шарахалась и ни разу даже на свидание не ходила. Получив образование, она надеялась пойти работать, стать самостоятельной и вырваться, наконец-то, из своего сумеречного мира. Не тут-то было! Оказалось, что давно уже выбран подходящий жених, за которого следовало немедленно выйти замуж. И Ирина пошла, без любви, без желания, за кого велели, не сопротивляясь. Почему-то ей казалось, что это правильно, что так и должно быть. Что можно сделать выбор, самой встретить любовь, ей и в голову не приходило. Вот уродилась такая послушная – и всё тут. Все девушки должны выходить замуж, и в сватовстве ничего плохого нет, тем более что кандидат из их круга, свободный, видный, обеспеченный.

После свадьбы Ира переехала к Борису, но казалось, что она всё там же, в скучном болоте. Почему-то и Евгения Станиславовна, постаревшая, но не изменившаяся, строгая и суровая, перебралась в новый дом вместе с хозяйкой. Светка хихикала: вот так приданое! Она подозревала, что мрачная тётка является надсмотрщиком и шпионкой, а Ира считала, что домоправительница взята ей в помощь, чтобы молодой жене было полегче.

Знания о семейной жизни у неё были чисто теоретические, первая любовь, первый поцелуй, первые прикосновения и объятия совсем неведомы. Муж объяснил, что от неё нужно, выяснилось, что совсем немного. И спальни были отдельные, Борис посещал её нечасто, да она и не жаждала. Супружеские отношения особых эмоций не вызывали. Ира и это считала нормальным, она читала, что женщина просыпается не сразу.

Вот Светка – та проснулась давным-давно, и Ире кое-что объяснила. Но Светки теперь постоянно рядом не было. Она почти одновременно с Ириной вышла замуж, только добровольно и по большой любви, тоже вила гнездо и не имела времени на общение. К тому же Борис Светку невзлюбил, был против её визитов. А против отлучек жены из дома возражал категорически.

В общем-то, Борис был совсем неплохим мужем. Он был всегда ровным и спокойным, не повышал голос, лишь иногда ледяным тоном выражал недовольство. Этого тона Ира пугалась, и старалась мужа не раздражать. Ему и надо было всего ничего: порядок в доме, вкусная еда, отглаженные рубашки и чистая обувь. Всё это делали специальные помощницы, но за результат отвечала только Ирина. Стиркой, готовкой, уборкой она не занималась, но приходилось постоянно наблюдать, проверять, пробовать.

В деньгах Борис Иру никогда не ограничивал, даже наоборот, периодически объявлял, что ей необходимо новое платье или очередная шубка, и отправлял с водителем по магазинам. Подарком по всем поводам неизменно были драгоценности, и не простая штамповка, а солидные, штучные. Светка, которая всё же навещала иногда подругу, подшучивала:

– Ты для него свинья-копилка! Он не побрякушки тебе покупает, а деньги вкладывает, расчётливый наш!

Но Ира верила, что подарки делаются, чтобы её порадовать. Впрочем, радостей в её жизни было мало. Наряды и украшения надевались изредка, когда нужно выходить с Борисом на нужные встречи и мероприятия. Собственных, личных, праздников у неё не было никогда, как не было и семейных вечеров на даче с друзьями и шашлыками. И в отпуск вместе они не ездили. Чем дольше Ира была замужем, тем больше чувствовала, что сдержанность Бориса – это всего лишь равнодушие, и права Светка, жена для него – всего лишь часть пресловутого бизнеса. Но…

Мужа Ирина с первого дня слушалась покорно во всём. Он был взрослый, умный, он всё лучше знал, дружил с родителями и тоже «имел свой бизнес». Ира же бизнесом не интересовалась: это были «взрослые» дела, а от неё требовалось хорошо выглядеть, сопровождать, когда нужно, мужа и следить за домом. Впрочем, иногда она что-то подписывала, но никогда не смотрела, что именно. И такой глупышкой Ирина была чуть ли не до тридцати лет! Было уютное гнездо, были старшие, думающие за неё, решающие все вопросы, зачем самой-то принимать решения?

Ира жила, как жилось, привычной, скучной, обыденной жизнью, среди равнодушия близких и отсутствия каких-либо эмоций. У неё не было поводов радоваться или печалиться, она никогда не плакала, но и смеяться было не над чем. И лишь иногда, насмотревшись фильмов или пообщавшись со Светкой, Ира задавалась вопросом: какая у неё жизнь? Дом, муж, заботы, всё как положено, всё как у всех. И всё-таки есть совсем другая жизнь! Мир, где люди любят, страдают, льют слёзы, от души смеются, так и оставался для Иры закрытым.

Светка откуда-то привезла шикарное покрывало в спальню.

– Пэчворк![3]3
  От англ. patchwork («изделие, сшитое из лоскутов»). – Прим. ред.


[Закрыть] Последний писк моды! – гордо возвестила она. – По-нашенски, по-простецки, лоскутная техника. Из клочков, из лоскутков, из ничего – а красотища!

И вправду красотища. Пёстрое, переливчатое, яркое покрывало сразу приукрасило комнату. Вот и жизнь у кого-то бывает такая, пёстрая и яркая, где каждый день сверкает новыми красками и не похож на предыдущий, где судьба сшивает своё полотно то из шёлка, то из тёплой фланельки, то парчу подложит. Отчего же у Иры такого нет, всё одинаковое, неинтересное, мышино-серое? Подобные мысли посещали голову, но быстро улетучивались, а унылая жизнь так и тянулась: год, два, десять лет.

И всё-таки наступило прозрение. В автокатастрофе погиб отец. Незадолго до этого он как-то странно себя вёл, приезжал к Ире, говорил что-то непонятное, вроде:

– Ничего не бойся, девочка, я подумал о тебе! – И постоянно расспрашивал, как ей живётся, счастлива ли она. Ира ничего не понимала, тревожилась, и неизменно отвечала, что счастлива, не решаясь выведать, отчего же папа так переменился. Так и не узнала, лишь гораздо позднее кое о чём догадалась.

В этой злополучной аварии всё вызывало подозрение, но дело замяли. Отец сам никогда не садился за руль, ездил только с водителем. И практически не пил, у него было слабое сердце. А оказалось, что пьяным гнал на бешеной скорости, вот ведь странность! Да ещё и разбился далеко за городом, где ему совершенно нечего было делать. Но Ира по-прежнему не слишком задумывалась. Она горевала из-за раннего ухода папы, он ведь был ещё не стар, но печаль её не была глубокой, а уж разбираться в случившемся осиротевшая дочь никогда бы не решилась.

Больше волновало другое: очень хотелось ребёночка, а беременность отчего-то не наступала. Особенно остро Ира это почувствовала, когда увидела сынишку подруги. Понянчив щекастенького бутуза, Ира совсем расстроилась, что ж у неё-то нет такого чуда? Мать водила Иру к своему врачу, та назначала какие-то пилюли, а детишек всё не случалось. Это потом всё разъяснилось, всё стало ясно и понятно, но пока Ирина пребывала в полной слепоте, наивно полагая, что всё хорошо и правильно в её жизни, и все вокруг хорошие. А оказалось, что не все и не всё, а вообще, сплошной детектив с криминалом. И конец у этой почти детективной истории вышел очень печальным.

Мама после кончины отца не горевала нисколько. Спустя какое-то время Ира стала замечать, что её мать и муж постоянно вместе. То маменька у них загостится и ночевать останется. Ирочку, как маленькую, спать отправят, мол, тебе это неинтересно, а сами за разговорами полночи просидят. Бывает, в какую-то командировку отправятся вместе, аж на несколько дней. А иногда муж являлся под утро, объясняя, что был вместе с Натальей Павловной на деловой встрече. Ира всё принимала за правду, ни в чём никого не подозревала, доверяла обоим безоговорочно. Близкие же люди!

Тем временем мать оформила наследство и стала продавать имущество. Ира опять что-то беззаботно подписывала, по-прежнему ни о чём материальном не думая. И так есть, кому думать: и мама, и муж – люди деловые, во всём разбираются. Доверяла, ни о чём не догадывалась, пока чисто случайно не увидела не слишком приятную картину: жаркие объятия и страстные поцелуи собственного мужа и родной матери. Она даже глазам своим не поверила. Её заметили, но объятий не разомкнули. Значит, не показалось, Ира, заплакав, кинулась к ним:

– Мама, мамочка, как ты можешь!? Я же дочь тебе!

Тут-то на Иру и полилась холодная вода, да не из ушата, а целым Ниагарским водопадом. Мать смотрела на Ирину холодно и отчуждённо, потом заговорила презрительно:

– Ма-а-а-ать? Да никакая я тебе не мать! Твой папенька в благородство решил поиграть, когда о тебе узнал. С какой-то шалавой состряпал ребёночка, а она тебя кинула, в приюте оставила. Нашлись добрые люди, чтоб им пусто было, сообщили отцу. Поехал ведь, разыскал, домой забрал. Вот и посадил тебя мне на шею, папаша, блин! А спросил – оно мне надо? Мамаше ты, значит, не нужна была, а мне зачем? Так нет же! Всю жизнь тебя тяну, хватит! Нет у меня дочери и никогда не было! Поняла, дурында?

Страшная правда не сразу дошла до Иры. Её действительно родила какая-то непутёвая подруга юности отца? Родила и бросила? Как же так? Разве мама может поступать так жестоко? Папа не оставил, взял к себе, ненужную, нежеланную. Понятно теперь, почему так холодно к ней относились и отец, и, оказывается, не мать, а мачеха. Ладно хоть, все эти годы особой злобы Наталья не проявляла. И на том спасибо.

Говорить «спасибо» оказалось рано. Наталья и Борис давным-давно стали любовниками, и всю эту комбинацию с женитьбой, оформлением и присвоением имущества, денежных счетов долгое время разрабатывали и проворачивали. Ладно Ира! Но они и отца ловко обработали, он ещё при жизни во всём слушал Бориса, считая его лучшим другом, и жену, которой всегда верил. И вряд ли его смерть была случайной.

А Наталья нанесла ещё один жестокий удар:

– И детей у тебя нет не просто так! Мой врач позаботилась, спираль поставила, а ты и не поняла ничего, идиотка! На хрена нам лишние нахлебники?

Злоба так и выплёскивалась из мачехи. Сдерживаясь столько лет, сейчас она не стеснялась в выражениях:

– И ни на что не рассчитывай, отродье беспородное! Всё, что есть, моё. Моё!.. Я всю жизнь горбатилась, папаше твоему угождала, на тебя время и деньги тратила. Ты палец о палец не ударила, только пользовалась всем, бездельница! Хорошо, что дура дурой, давно на всё отказы подписала, и даже не заметила! Папаша перед смерть учудил, счётец на тебя оформил, а вот фигушки! У Бореньки доверенность от тебя, и денежки наши! Наши! Вот, поди же, попляши!

Ира осталась ни с чем. Преуспевающая фирма, роскошные квартиры, машины, бабушкин деревенский дом – всё было обращено в деньги и оказалось в жадных лапах Бориса и Натальи. Впрочем, кое-что Ирина всё же получила. Комната в жуткой коммуналке, с алкашами, клопами и тараканами – вот и всё наследство! Каким-то образом это место жительства было записано в паспорте, там же и штамп о разводе оказался. Мачеха сунула Ирине паспорт и произнесла насмешливо:

– Утром переезжаешь! Я добрая, на ночь глядя тебя не выгоню. Ступай к себе, я больше не хочу тебя видеть!

Ира смотрела беспомощно то на бывшую мать, то на изменившего ей мужа. Она никак не могла понять, что происходит. Наверное, это страшный сон и она вот-вот проснётся. Еле пролепетала, обернувшись к Борису:

– Боря, как же так? Ты мой муж!

– Уже нет! – Холодный и равнодушный взгляд добил Иру, она побрела в свою спальню, совершенно не представляя, что теперь делать.

Вот почему отец так беспокоился о ней перед смертью! Видимо, он обо всём догадался, и хотел хоть как-то защитить дочь. Но подлый друг и неверная жена оказались хитрее, они легко расправились с наивной дурочкой.

Бороться Ира не умела, думать и рассуждать здраво после такого удара не могла, приняла всё, как есть. Прошлое кончилось, исчезло, как и не было его. Потерянная, раздавленная, беспомощная Ира оказалась не у разбитого корыта, а и вовсе без него.

Из прошлой жизни осталась только Светка. Ох, если бы не она…

Светка, добрый ангел, друг, товарищ и брат, была единственным человеком из внешнего мира, допущенным в замкнутый и скучный Ирин мирок.