Текст книги "Страшный дар"

2

В назначенный день Агнесс нетерпеливо переменалась у входа в гостиницу «Зеленый дракон».

В дорогу девушка надела простенькое хлопковое платье, белое, в крупную зеленую клетку. Теперь она задирала его настолько высоко, насколько позволяли приличия – почти до щиколотки. После дождя площадь перед гостиницей превратилась в болото, по которому бродили голенастые куры.

Проводить ученицу вызвалась сама директриса, невысокая дама, похожая на сладкую булочку: с глазами-изюминами и рыхловатым лицом, обсыпанным белой, словно бы сахарной пудрой (в детстве мадам перенесла оспу). Сходство довершал приторный запах, исходивший от ее платья, – свое белье мадам перекладывала не сушеной лавандой, а стручками ванили.

– Ah, ma petite fille! – восклицала она, тиская Агнесс и оставляя на ее плечах россыпь пудры. – Обешай писать мне шасто!

Агнесс чмокнула сдобную руку наставницы.

– Только не так, как все англишане, когда письмо переворашивают, а потом пишут поперек строшек! Это глюпая, глюпая привышка! У меня от этого болят глаза! Лучше возьми еше один лист. И не плати за доставку.

– Но вам придется заплатить вдвойне!

– За письмо от люшей ушеницы мне денег не жалько! – расщедрилась директриса.

Ее возгласы потонули в протяжном звуке горна. Запряженный четверкой лошадей, к станции подъезжал почтовый дилижанс. Красные колеса слегка дребезжали, но лихо катились по дороге, а черные лакированные бока блестели в лучах солнца, ненадолго выглянувшего из-за туч.

На влажной от дождя табличке, прибитой на двери, Агнесс разобрала место назначения – Йорк. Стало быть, ей сюда.

Пока кондуктор, облаченный в красный мундир и при цилиндре, отдавал мешок с письмами почтальону, кучер помог Агнесс погрузить багаж. Ее сундучок взлетел на крышу и улегся рядом с прочей поклажей. Карета была битком набита пассажирами, и лишь чудом девушке удалось втиснуться внутрь. Обернувшись, она увидела, как из таверны выбегает толстяк, размахивая надкусанным пирогом. Заглянув в окно дилижанса, господин скривился, махнул рукой и поплелся доедать завтрак. Незанятой оставалась только скамеечка позади кучера. Но кто захочет ехать на крыше, да еще и под проливным дождем? А он как раз начал накрапывать.

Когда кучер вскочил на облучок, а кондуктор забрался на сиденье позади кареты, вновь зазвучал горн, и дилижанс тронулся с места. К радости Агнесс, ей досталось самое желанное место – у окна. Она полюбовалась на холмы, но даль была скрыта за серой непроницаемой пеленой. Изредка дилижанс проносился мимо деревень. Домики как один были из серо– зеленого известняка, с покатых шиферных крыш стекали ручейки дождевой воды.

Типичный для сердца Англии ландшафт быстро наскучил Агнесс. Рассчитывая на долгую дорогу, она захватила сумочку с рукоделием. Текущим проектом был чехол для молитвенника, который девушка готовила в подарок дяде – по лиловому бархату протянулись узоры из золотых нитей. Как выяснилось, вышивать в трясущемся дилижансе не так уж просто. Сначала Агнесс истыкала иголкой пальцы, затем долго искала упавшие ножницы, шаря по соломе, устилавшей пол. Другие пассажиры, солидные господа, ехавшие в Йорк по делам, посматривали на рукодельницу неодобрительно. Чтобы не видеть их унылые мины, а заодно и скоротать время, Агнесс решила задремать.

Спала она до следующей остановки и очнулась, когда кондуктор затрубил в горн. Распахнулась дверь, впуская в карету струю свежего воздуха. Кряхтя, сосед справа вылез из экипажа, а его место занял другой джентльмен, как две капли воды похожий на предыдущего – в таком же табачного цвета сюртуке.

– Все, сэр, больше мест нету, – сказал кому-то кучер.

– Мы сядем наверху.

Агнесс прислушалась. Голос принадлежал юноше и звучал решительно, чтобы не сказать отчаянно.

– В такое-то ненастье?

По-видимому, неизвестный кивнул так яростно, что кучер переменил тон:

– Хорошо, сэр, сейчас я спрошу джентльменов, не согласится ли кто уступить место вашей даме.

– Нет! Она сядет со мной.

На этом разговор закончился. Агнесс было ужасно любопытно, что за отважная пара заняла место на крыше. Там так трясет, что легко свалиться, а уж до нитки они точно промокнут!

Оставшиеся два часа Агнесс просидела как на иголках. Она собиралась первой выскочить из кареты и застать пассажиров с крыши. Но когда колеса зашуршали по гравию, а лошади, всхрапнув, остановились, Агнесс дернула за ручку и вздохнула от разочарования. Дверь с ее стороны заело. Пришлось дожидаться, пока из дилижанса выйдут все мужчины, а они разминали затекшие ноги и двигались ну так медленно! Нужно ли говорить, что, когда карету покинула Агнесс, скамеечка уже пустовала? Таинственные пассажиры успели улизнуть.

Но вскоре ей стало не до них.

Оглядевшись, она так и не увидела во дворе никого, даже отдаленно напоминавшего священника. Разве что дядюшка зашел отужинать? Попросив кучера захватить ее сундучок, Агнесс поспешила в гостиницу «Три зайца». В обеденном зале стоял гам, гости хрустели поджаристыми пирогами со свининой, заливали в себя реки пива и облизывали жирные пальцы. На все расспросы Агнесс пузатый хозяин лишь руками развел. Да, краем уха он слышал о каком-то мистере Линдене. Вроде служит в соседнем приходе. А вот имя мисс Тревельян ему внове. Нет, никто за ней не приезжал.

Агнесс почувствовала, как под ложечкой неприятно засосало. Неужели она ошиблась адресом? Взяла не ту карету? Или письмо не пришло вовремя? Не мог же дядя о ней позабыть!

Едва удерживаясь, чтобы не запаниковать, она опять вышла на улицу. Кучер распрягал лошадей, а кондуктор зажигал фонарь спереди кареты. Смеркалось. Еще немного, и совсем стемнеет.

Можно, конечно, заночевать в гостинице, но в кошельке Агнесс не набралось бы и шиллинга. Кроме того, от голода у нее кружилась голова, а после целого дня в карете девушка испытывала и дискомфорт иного рода. Но где тут отыскать то, что ей так нужно? Про такое и спросить стыдно!

Он торопливо обогнула гостиницу и чуть приободрилась, заметив на заднем дворе одинокую женскую фигуру. Платье женщины было скрыто под зеленым плащом с капюшоном.

– Вы не подскажите, мэм, где здесь дамская комната? – спросила Агнесс, подходя поближе.

Незнакомка повернула к ней голову, и Агнесс отшатнулась.

В глазах женщины стояла сплошная чернота. В них не было белков.

Присмотревшись, девушка тихонько выдохнула. Всего лишь иллюзия, игра тени и света из окон гостиницы, падавшего на незнакомку. Со второго взгляда ее глаза показались обычными, разве что очень черными и блестящими, как отполированный гагат. Только густые брови, протянувшиеся по вискам почти до линии волос, портили красоту смуглого лица.

Женщина приоткрыла рот, собираясь ответить, и…

Такого звука Агнесс еще никогда не слышала!

Это был полурык, полулай, бессмысленный и жуткий. Да и взор незнакомки стал пустым. В нем застыло тупое отчаяние, как у попавшего в западню зверя. Тот бы и рад придумать выход из положения, да одна беда – не умеет думать по-человечески.

Тут Агнесс все поняла. Как же она сразу не догадалась!

– Не пугайся, – зачастила девушка, опасаясь, что фигура в плаще вот-вот исчезнет. – Я тебя вижу и хочу помочь. Что мне сделать?

Склонив голову набок, женщина молчала.

– Надо что-то тебе принести?… Что-то найти, да?

Женщина неуверенно кивнула.

– А что именно?… Или ты не можешь сказать?… Ага, не можешь. А подать какой-то знак?… Тоже не можешь. – Агнесс пришла в замешательство. За всю ее карьеру медиума это привидение было самым немногословным! – Тогда давай я тебя рассмотрю получше.

Она успела убедиться, что отсутствующая конечность или заляпанный кровью саван порою говорят о многом. Протянула руки, готовясь развязать на незнакомке плащ, как вдруг почувствовала толчок в бок, такой сильный, что уже в следующий миг очутилась на земле. Жидкая грязь брызнула в лицо, и на мгновение девушка ослепла, ощущая лишь запах влажной земли. Она встала на колени, но от испуга не решалась подняться и все терла глаза тыльной стороной ладони.

Широко расставив ноги, перед ней стоял мужчина… точнее, юноша, а еще точнее – мальчишка, высокий, скуластый и широкоплечий, но едва ли старше ее самой. Волосы, мокрые от дождя, прилипли ко лбу. Ноздри трепетали. Руки в кожаных перчатках сжимались и разжимались, словно мальчишка никак не мог сообразить, что же делать дальше – помочь ей встать или снова ее ударить.

– Ты кто такая?! – рявкнул он, и по голосу Агнесс опознала пассажира с крыши. Правда, радости это открытие ей не доставило.

– А ты кто такой? – простонала она, чувствуя, как на зубах скрипит песок.

– Что тебе нужно от моей матери?

Матери?

Но ошибки быть не могло: та же смуглая кожа, те же глаза, черные, точно гагат в траурном ожерелье. Только глаза сына полыхали яростью, а в глазах матери застыл беспомощный страх. Глухо рыча, она отступала, а уже из-за его спины, почувствовав себя в безопасности, оскалилась на Агнесс.

Да никакой это не призрак!

Просто сумасшедшая.

«Простите!» – едва не вырвалось у Агнесс, но извиняться перед человеком, толкнувшим тебя в лужу, – это как-то чересчур.

– Я всего лишь хотела помочь! Она просила что-то для нее отыскать!

– А… а что именно?

Ей почудилось или он растерялся?

– Н-не знаю.

– Тогда и благодарности от меня не жди, – сказал мальчишка. Сказал – как плюнул.

Куда он повел мать, Агнесс уже не заметила, потому что в носу противно защекотало, а по щекам, смывая грязь, потекли слезы. Ничего, еще чуть-чуть, и к ней вернется самообладание. Она встанет и отожмет платье, пойдет в гостиницу и переоденется в сухое, а уж потом… Но от внезапной обиды, как от удара в грудь, потемнело в глазах и перехватило дыхание.

Роняя слезы, она продолжала сидеть и съежилась, когда рядом послышался глухой стук копыт и шуршание колес по гравию. Как там сказал Шекспир? Беды идут не в одиночку, а толпами? До чего же верно! А сейчас ее настигнет окрик: «Дорогая племянница! В каком вы непотребном виде!» Осталось только подождать.

Но каково же было ее удивление, когда вместо старческого хрипа зажурчал женский голос, удивительно мелодичный:

– Бедное дитя, что я могу для тебя сделать?

3

Голос принадлежал даме из остановившейся неподалеку кареты-ландо. Дама была молода и необычайно хороша собой. Пепельно-белокурые букли обрамляли изящное лицо с огромными сияющими глазами, точеным носиком и красиво очерченным чувственным ртом: именно о такой внешности мечтала Агнесс! Платье белело в темноте, но при ближайшем рассмотрении оказалось бледно-фиалкового цвета, и темно-серые глаза тоже казались цвета фиалок, хотя, конечно же, людей с фиалковыми глазами в жизни не существует: они обитают в романах. Лоб дамы, высокий и чистый, украшала фероньерка. Капелька из голубого опала подрагивала на серебряной цепочке – незнакомка дрожала от сдерживаемой ярости. Леди не пристало показывать свои эмоции, но эта красивая дама была очень разгневана увиденным.

– Каков негодяй! Привязать бы его к телеге и гнать плетьми по всему графству! Бартоломью, ты видел, куда он побежал? – обратилась она к кучеру.

– Никак нет, миледи!

– Может, мы его все-таки нагоним?

– Пожалуйста, не надо! – воскликнула Агнесс и, скользя, поднялась из хлюпающей грязи, не спешившей выпускать добычу. – Я сама виновата, сморозила такую бестактность!

– Ну вот еще! Девочка в твоем возрасте ни за что не додумается до такой бестактности, за которую платят ударом. Это была, самое большее, невинная глупость, – возразила дама. – А где же твой багаж?

– На постоялом дворе остался, – ответила Агнесс, решительно ничего не понимая.

– Бартоломью, принеси.

Когда кучер, покряхтывая, слез с облучка, леди добавила:

– Будь здесь наш мистер Линден, он напомнил бы тебе про святого Мартина, который разрезал свой плащ на два куска и один отдал страннику. Но мы не настолько праведны, чтобы кромсать одежду. Отдай барышне целый плащ.

По лицу кучера было видно, сколь неприятна ему идея поделиться одеждой с какой-то грязной бродяжкой, пусть и с манерами леди. Но с хозяйской волей не поспоришь, и он нехотя накинул на плечи Агнесс свой тяжелый стеганый плащ. Агнесс едва не задохнулась – не столько от запаха мужского пота, сколько от удивления:

– Мистер Линден? Вы знаете мистера Линдена? Я его племянница, Агнесс Тревельян.

Леди посмотрела на нее недоуменно.

– Ах, да. – Ее лицо прояснилось. – Я же забыла спросить, как тебя зовут. И не представилась. Леди Лавиния Мелфорд, – пропела дама свое имя, переливчатое, как соловьиные трели.

Спохватившись, девушка присела, чувствуя, как противно липнет к ногам мокрое белье, и подошла поближе.

– Вам знаком мой дядюшка?

– Отлично знаком.

Леди Мелфорд наклонилась к ней, и на Агнесс повеяло ароматом жасмина.

– И где же он? Я его жду и жду…

– Как где? У себя в пасторате, читает труды Тертуллиана и делает выписки.

– Но разве?…

– Нет, конечно. Твоему дядюшке проще запомнить, в каком году осудили ересь пелагиан, чем в каком часу встречать племянницу.

Леди Мелфорд раздраженно фыркнула, и сияющая капля запрыгала из стороны в сторону. Агнесс на всякий случай подставила ладони – вдруг фероньерка сорвется со лба.

– Считай, что это была его визитная карточка. Вот и познакомились.

– Он очень строгий?

По жалостливому молчанию можно было понять, что миледи пытается сочинить подходящую ложь.

Агнесс вздохнула. Его строгость не вмещают слова.

– Апостолы рядом с ним покажутся мотами и вертопрахами, – сдалась миледи. – Да, Агнесс, твой дядя очень строгий. Неоправданно строгий.

Тем временем вернулся кучер с сундучком и, судя по румянцу, с пинтой эля в желудке. Багаж он почему– то пронес мимо Агнесс и водрузил на приступку позади кареты, прямо под сложенным верхом.

– Ну, чего ты ждешь? – улыбнулась миледи удивленной девушке. – Одно из двух – или я решила украсть твою кладь, или приглашаю тебя на ночлег. Какой вариант тебе больше по душе?

– Я же такая грязная.

– Вот именно. В таком виде мистер Линден тебя даже в хлев не пустит. Подумать только – если бы я не припозднилась у соседей, если бы выехала часом ранее, что бы с тобой сталось! Бартоломью, подсади барышню.

Агнесс села на сиденье напротив миледи и забилась в уголок, сжалась и подобрала юбки, стараясь не думать, во что превратится алая бархатная обивка и как огорчится кучер, которому придется ее чистить.

Путь в усадьбу растянулся на полчаса. Карета легко и упруго катилась по проселочной дороге, в темноте Агнесс различала только холмы да огоньки далеких деревень. Согревшись, она клевала носом, тем более что спутница не утомляла ее лекциями по краеведению. Но когда карета свернула в аллею, леди Мелфорд негромко произнесла:

– Вот мы и в Мелфорд-холле. Усадьба стоит со времен Якова Первого, но барон Мелфорд перестроил ее в восьмидесятых годах прошлого века.

Агнесс прикинула возраст барона.

– Ваш дед?

– Мой муж. Покойный.

– Мне очень жаль!

– Жаль? Его отсутствие и правда весьма ощутимо. – Вновь задрожала опаловая капля, но, кроме нее, других слез на лице миледи не появилось. – Он был джентльменом щедрым… и безобидным в преклонных летах. И сумел утешить меня напоследок. Его поместье, земли, коллекция мрамора – все это принадлежит мне, если только не выйду замуж повторно.

Агнесс все равно огорчилась за леди, такую красивую и совсем молодую, но повенчанную со стариком, который помыкал ею даже из могилы.

– А если выйдете замуж, у вас отберут все состояние?

Миледи расхохоталась.

– Какая ты еще дурочка! Посмотри же!

Впереди высился величественный особняк, раскинувший два одноэтажных крыла. Ночь затенила фасад, скрыла фризы и статуи в нишах, но даже в темноте можно было оценить размеры строения. Агнесс восхищенно вздохнула.

– Разве кто-то стоит такой жертвы? – согласилась леди Мелфорд.

Карета остановилась у парадного крыльца, освещенного огоньками масляных ламп. Кучер помог хозяйке сойти и буквально сдернул Агнесс с подножки, заодно сорвав с нее плащ. В холле к баронессе подлетела с приветствиями камеристка, но леди Мелфорд прошла мимо нее.

– Этот холл мы называем мраморным. Сама погляди, Агнесс. Мне интересно твое мнение.

Агнесс хотела сказать комплимент – и не нашла слов.

Вдоль стен стояли – нет, скорее толпились – статуи. Десятки мраморных дев. В мягком свете они казались пугающе живыми. Полуприкрытые веки, робкие улыбки, руки с отколотыми пальцами тянутся прикрыть грудь, складки одежды не скрывают бедер, но подчеркивают их округлость. Одни стояли, покорно опустив головы, другие порывались бежать, но так и застыли в рывке…

– Как красиво, – выдавила гостья. – У вашего мужа был хороший вкус.

– Еще в молодости, во время гранд-тура по Италии, барон купил столько статуй, что их возили за ним в десяти каретах. На всю жизнь у него осталась страсть к приобретению красивых вещей. Нравится тебе его коллекция?

– О да! Здесь столько… всего. Как в Британском музее.

– Ты права. Как в музее. На склоне лет барон не трогал свои вещи – и никому не позволял, – зато очень любил рассматривать.

– Ваш муж надевал тогу? – невпопад спросила девушка. – Поверх фрака?

– Да, так и оделся для парадного портрета, но… – Леди Мелфорд осеклась. – Откуда ты знаешь?

– Просто подумалось. Учитывая его любовь к античности.

Сузив глаза, леди Мелфорд разглядывала свою гостью, словно впервые ее увидела, но Агнесс не покраснела.

Это ведь даже не ложь.

Это такт.

– Ах, что же это я! – опомнилась хозяйка. – Ты, верно, голодна и совсем продрогла. Грейс, проводите барышню в спальню. Сейчас мы тебя согреем и накормим.

Агнесс благодарна присела. До чего же добра миледи! Просто ангел!

Незачем ее пугать.

Незачем рассказывать ей, кто2 притаился возле ниши с вакханкой, которая чем-то напоминала саму баронессу. Бакенбарды в сочетании с тогой смотрелись нелепо, в остальном же барон Мелфорд вовсе не казался забавным.

Пока грелась вода для ванны, горничная принесла поднос со всевозможной снедью. Время ужина давно миновало, но кухарка не поскупилась на холодные деликатесы – тонкие полосочки языка, фазанье крылышко, румяная ветчина, салат из омаров, а также кусочек лосося, наскоро разогретый в масле и еще холодный внутри. В пузатой фарфоровой чашке дымился поссет – горячее белое вино со сливками и раскрошенным печеньем. Взрослых поблизости не было, и Агнесс набросилась на еду, позабыв, что нужно резать ножом, а что – есть только ложкой.

Едва она успела допить поссет и постучать по чашке, чтобы в рот попало сладкое месиво со дна, как две служанки втащили большую медную ванну. Тяжело ступая, но стараясь не забрызгать пушистый ковер, они вернулись с полными ведрами. От воды не только поднимался пар, но и приятно пахло жасмином. Агнесс заскочила за ширмы, чтобы поскорее снять противную липкую одежду, а когда вышла, на столике возле ванны уже лежали губка и щедрый кусок виндзорского мыла. В граненой бутылочке зеленело средство для волос. Даже не поморщившись, служанки взяли отсыревшее платье и удалились так же безмолвно, как пришли. Миледи отлично вышколила прислугу.

Теплая вода навевала дрему, но терпкий запах розмарина из бутылочки взбодрил Агнесс, и она как следует рассмотрела свое пристанище.

Мебель была легкая, тонконогая. Девушке почудилось, что туалетный столик вот-вот стряхнет зеркало и поскачет по комнате, рассыпая по сторонам щетки, пилочки, крючки для пуговиц. Кровать с витыми столбиками не куталась в балдахин – красовалась в легкой вуали цвета зари. Зябко было бы тут спать, если бы не полыхающий жаром камин. Даже мраморные каминные львы высунули языки от жары. Над камином горели свечи, и так много – два канделябра с тремя свечами в каждом! И свечи не сальные, а восковые. Вот это роскошь так роскошь!

Отблески свечей и тлеющие угли расцвечивали каминный экран – круглую деревянную раму, затянутую гобеленом. Нимфы, хохоча, уворачивались от сатиров и дразнили их гроздьями винограда. Впрочем, нимфы обладали такими пышными формами, а их преследователи – такими кривенькими, мохнатыми ножками, что долго им в догонялки не побегать, решила Агнесс. Она подалась вперед, чтобы получше разглядеть деву и сатира, которые почему-то притаились за кустом, как в дверь постучали – вероятно, горничная вернулась с ночной рубашкой.

– Входите! – разрешила Агнесс.

И тут же нырнула в воду, подтянув колени к подбородку.

Вошла не горничная и даже не камеристка леди Мелфорд. А сама леди Мелфорд!

Двумя пальцами она держала нечто розовое и кружевное, похожее на застывшие пенки от земляничного варенья.

– Ну, так гораздо лучше, – проговорила миледи, подходя поближе. – А теперь переоденься.

Полотенце висело на ширме, но это последнее дело – просить у леди его передать! Баронесса не стала ее переубеждать. Невозмутимо улыбаясь, она поманила гостью.

– Что вы, я же совсем-совсем голая, – поставила ее перед фактом Агнесс.

– Я тоже голая. – Леди Мелфорд сделала страшные глаза. – Под платьем. Так зачем нам стыдиться своей наготы? Ну же, иди сюда.

Прикрываясь руками, девушка неловко подобралась к полотенцу. Ничего себе утешение! Рядом с леди Мелфорд она сорняк, который шалым ветром занесло на клумбу с дамасскими розами.

От вспыхнувшей от стыда Агнесс даже мгновенно высохли волосы.

Леди Мелфорд наблюдала за ней, чуть склонив голову набок.

– Подними руки.

Зажмурившись, гостья подчинилась, и по ее телу потек мягкий шелк пеньюара – но не сразу, а секунд пять спустя. Наверное, леди Мелфорд увидела ее всю, ужаснулась Агнесс. Даже глаза раскрыть стыдно! Она почувствовала, как тонкие, но очень сильные пальцы баронессы разглаживают оборки у нее на плечах.

– Какая ты хорошенькая, дитя. А когда-нибудь вырастешь в миловидную особу, – похвалила баронесса, и Агнесс раскрыла глаза, подумав что юная стиральная доска может вырасти разве что в доску покрупнее, еще более ребристую, но не стала делиться своими опасениями. Главное, что позор позади.

– Благодарю вас, миледи.

– Лавиния.

Агнесс кивнула, показывая, что еще не забыла имя благодетельницы, но тут же отчаянно замотала головой.

– Нет, миледи, что вы! Это неправильно!

– Почему неправильно?

– Да так же вообще не делается!

В пансионе мисс Тревельян назубок выучила порядок старшинства во время церемоний. Хотя баронессы в этой шкале стояли ниже, чем супруги епископов, зато выше жен каких-нибудь захудалых баронетов. А такие невзрачные пташки, как сама Агнесс, там вообще не значились.

– Ну хорошо, на людях пресмыкайся передо мной как хочешь, – вздохнула леди Мелфорд. – А наедине давай без условностей. Я хочу стать тебе подругой, Агнесс.

– Да разве я гожусь вам в подруги?

Если раньше миледи бросала ей благодеяния по монетке, то теперь швырнула целый мешок золота. И он оттягивал руки.

– Ты сразу мне приглянулась.

– Когда сидела в луже? Мой вид, наверное, доброго самаритянина отпугнул бы.

– Именно тогда. Я вспомнила, каково это – корчиться на земле, без сил от страха, и думать, что мир вот-вот рухнет, и что же мне тогда делать?

Лавиния чуть отвернулась. Черные тени мазнули ее по лицу, замешкавшись в уголках глаз и рта, прочертив тонкие, едва заметные морщинки на лбу. Даже ее вечный спутник – аромат жасмина – сделался вдруг неуместным, как в церкви. Что же с ней произошло? Кто ее обидел? Но о таких вещах не спрашивают. Особенно тех, кто настолько выше на сословной лестнице, что шею сломаешь, пытаясь их разглядеть.

– Но ведь мир не рухнул?

– Куда он денется? Как стоял, так и стоит. Только от этого едва ли легче.

Но едва лишь Агнесс протянула к ней руку, как баронесса выпрямилась и улыбнулась невозмутимо:

– Я тебя совсем утомила. Покойной ночи, Агнесс, и укутайся потеплее. У нас даже летом бывают сквозняки.

– Хорошо. Покойной ночи, Лавиния, – шепнула гостья, забираясь на облако перины.

Как только за миледи затворилась дверь, Агнесс сбегала к сундучку, вытащила «Книгу общей молитвы» и угрожающе ею потрясла:

– Сквозняки, да? Сквозняки? Гадкий вы злой старикашка! Только суньтесь сюда, и вот честное слово, я вас изгоню! И не посмотрю, что вы хозяин дома! И ее оставьте в покое! Как же вам не совестно?

Угроза возымела действие, и всю ночь никто Агнесс не тревожил.