Текст книги "Дорогая Дуся"

Наутро Дед лично сопроводил Муру в школу, где она начала эгалитарное образование с урока пения, на котором пела «Жили у бабуси два веселых гуся» и «Василек, василек».

Что было дальше? Да то же, что у всех: десятки дождливых питерских дней, когда кажется, что утро наступило вечером. Утро, школа. Мура натягивала колготки до колен и замирала. Сидела на кровати в колготках, натянутых до колен, смотрела в стену. Дуся поднимала Муру за колготки и трясла, чтобы она получше вставилась в колготки, затем причесывала – щеткой туда, щеткой сюда… О-о, эти ее кудри! Обе возненавидели ее кудри, лучше бы ей было быть лысой! Иногда Мура швырялась вещами и плакала, потому что она не лысая. Они с Дусей неслись по Невскому в школу, чтобы успеть на первый урок: мир перевернется, если опоздают. В столовой детей ругали, если они оставляли на тарелке недоеденную кашу. Но Муру не ругали: она сбрасывала кашу за батарею. Она очень удобно устроилась, сидела в конце стола рядом с батареей.

…И важнейшее место в Своеммире занимали Барби и пупсики.

Барби подарил Дед. Привез из Конференции. Мура думала, что это такая страна – Конференция. Был в Конференции и купил Муре Барби. Барби была очень ценной. У Муры было много пупсиков разных размеров, каждый был ей очень дорог, и она строго следила, чтобы пупсики не обижались, проявляла к каждому равное внимание. Чтобы никто не переживал, что его любят меньше, не почувствовал себя отвергнутым. И еще, чтобы пупсики не заподозрили, что Барби ей дороже. Конечно, она могла бы сказать: «Люблю пупсиков одной любовью, а Барби другой», но в глубине души Мура знала: Барби ей дороже.

Были у Муры и картонные куклы с бумажными одеждами с плечиками: платья, пальто, ночные рубашки, лыжные костюмы, шапки с помпонами и даже варежки, и они с Дусей с удовольствием одевали кукол. Но как любить картонных кукол?

Были у Муры две большие резиновые куклы, пухлая наивная блондинка и нагловатая брюнетка, Мура их не любила. Если приглядеться, в них была странность: фигурами они были пупсы, а лица взрослые, и от этого было непонятно, как с ними играть. Барби все-таки была Мурина любимица. Но также и пупсики.

Глава 2
Чехов не работает

В отношениях Лизы с отцом главные слова были «ты как всегда». Конечно, это говорил отец: Лиза, как всегда, не сделала, Лиза, как всегда, сделала, как всегда, в семнадцать лет забеременела, как всегда, развелась, как всегда, не написала диссертацию… В отношениях Лизы с Дусей главные слова были «я тебя прошу, пожалуйста…». Дуся просила Лизу успокоиться, не нервничать, не грубить, не обижаться.

Главные слова в отношениях Лизы с Мурой были «не говори», а также «не рассказывай» или «не скажешь?». Так говорят дети, без указания, кому именно не говорить, потому что и так ясно, кому не говорить, – взрослым. Лиза имела в виду, что Мура не должна рассказывать Деду. Мура понимала, что Лиза, ее мама, еще не взрослая, хоть и окончила детский сад, школу, университет и училась в аспирантуре.

О чем «не говори»? Иногда имелось в виду серьезное нарушение правил, например, что Лиза забыла надеть Муре платок под шапочку (и Дед сердился на Лизу за то, что Дуся расстраивалась), а иногда что-то эфемерное, к чему сразу не придерешься, например, что Мура потеряла веру в себя. В этом случае Дед не мог бы закричать на Лизу: «Почему ты не сказала, что Мура потеряла веру в себя?!» Вера в себя не тапки или рейтузы, чтобы конкретно потерять или найти.

– Поболтаешься по школе одна, а я приду за тобой в два… Не скажешь? – спросила Лиза.

Мура кивнула, она не скажет Деду и Дусе, что уроки заканчиваются в час, а Лиза придет за ней в два, и ей придется болтаться по школе одной.

Лиза сдала Муру в школу, крикнула: «Пока, Мурища!» и вприпрыжку помчалась по Невскому, и ей казалось, что навстречу ей идут прекрасные люди и из каждого троллейбуса ей машут рукой. Она всем улыбалась, и все улыбались ей, – все же знают, что это такое – мчаться вприпрыжку к любимому, нестись с распахнутыми, как у Наташи Ростовой, глазами, чтобы уткнуться в шею, задохнуться, заплакать от счастья.

Выше уже упоминался Лизин неудачный роман, но что такое неудачный роман? С точки зрения Лизы и с точки зрения ее отца это разное, совершенно разное! С точки зрения отца, неудачный роман имеет строгое определение: тот, что не привел к уменьшению энтропии, то есть к браку и дальнейшему гармоничному устройству жизни. С точки зрения Лизы это был вообще не роман, а подарок ей от Высших Сил Судьбы.

Люди друг друга не понимают!

Люди ужасно друг друга не понимают! Лизиной большой обидой на отца было то, что он не понял – Лизу нужно за развод уважать, а не ругать.

– Я для него всё! Замуж вышла, Муру им отдала, в аспирантуре учусь!.. Мне-то, сама понимаешь, зачем был этот брак, зачем мне эта физика, я все это для него! Ну пусть он Дусю любит больше меня, Муру любит больше меня, пусть у него вообще отдельная семья без меня, но знаешь, что самое обидное? Что он не понимает! Говорит: «Ты даже толком выйти замуж не можешь, ты даже сохранить семью не можешь!..» Он не понимает, что развод – это мой первый смелый поступок. Я не испугалась все бросить, я была честной, меня надо за это уважать, а он меня ругает, говорит, что я инфантильная, никчемная… Развод – это был мой хороший поступок, хороший, а не плохой!.. – Так говорила Лиза самой своей близкой подруге Аньке. – Папа должен меня уважать, это для меня очень важно!

Никто бы не понял, почему Лизу нужно уважать за развод, за роман с женатым человеком, а Анька поняла: больше всего в жизни Лиза боялась нарушить правила, а тут полюбила и нарушила, стала любить.

– Обычные причины развода папа бы принял… например, муж бы меня бил… трудно представить, чтобы меня кто-то бил, но если представить… А вот честность, честное «люблю другого» – это для него слишком сложно…

То, что казалось отцу (как и всем остальным) хорошим, на самом деле было нечестно! Она вышла замуж, когда забеременела, так? Это было нечестно, она ведь даже не была влюблена, просто хотела поступить так, как лучше для папы, не хотела быть для него страданием и позором. Он бы страдал не за себя, а за нее, за то, что ее осуждают.

Общественное мнение ее бы точно не похвалило, это ведь был 1970-й год, когда Лизе, профессорской дочке, родить ребенка в восемнадцать лет без мужа колебалось в диапазоне от «бедная девочка» до «порочная девчонка», и в любом случае было «испортила свою жизнь, упала на дно». Лиза представляла себе папины глаза, извиняющиеся и страдающие… В общем, все это было бы для отца большим испытанием, которого он не заслужил.

Лиза вышла замуж, начала учиться в университете – у отца, то есть на физическом факультете, после окончания отец отправил ее в аспирантуру, так, как детей отправляют в детский сад. Это была еще одна Лизина обида: отец выбрал для нее будущее, лучшее из того, что мог ей предоставить: она станет кандидатом наук, преподавателем с ненормированным рабочим днем и двумя месяцами отпуска, она же не хочет работать от звонка до звонка!.. Но это же был его выбор, ее будущее его глазами, а если она такого будущего не хочет?

– А если я не хочу?..

– Если тебе не близка выбранная мной тема «Инвариантные модели механики и теории поля», то я, пожалуйста, выберу для тебя другую, например, вот хорошая тема – «Дифференциальные вероятности ионизации атомов».

– А если я не хочу? Вообще не хочу физику?

– Не хочешь физику?!

Лиза, дочка своего папы, читала те же книги, что и папа, слушала папиных бардов, внимала папиным словам, отец сформировал ее мировоззрение – Пушкин, Чехов, быть хорошим человеком… в конце концов, у них была одна профессия, все же Лиза окончила папин факультет и даже неплохо училась… но почему-то «инвариантные модели» и «дифференциальные вероятности» звучали для нее так безнадежно загадочно, будто она выучилась не у папы на физмате, а на театроведении.

– Папа не понима-ает, – тянула Лиза.

– Роди-ители… – роняла Анька. Обеим было понятно, что имеется в виду, – «роди-ители…».

Невозможно поверить, но это правда: отец Лизы, умный, ироничный, потомственный интеллигент от самой прапрапрабабушки обезьяны, говорил дочери с регулярностью часовой кукушки: «Ты никчемная, ты деградировала, ты ничего не добилась!» Не мог же он не понимать, что Лиза злится от неуверенности в себе и что он как бы запирает Лизу в темной комнате с ее болью и комплексами, предварительно как следует посолив ее раны. Не мог же он не понимать, что никому нельзя говорить «ты никчемная», а уж тем более Лизе! Или мог? В те времена считалось, что такт и бережность совершенно для воспитания бесполезны, воспитывают именно так, наотмашь: услышав «никчемная» и «деградировала», Лиза испугается, возьмет себя в руки и встанет на правильный путь. Лиза говорила отцу: «Не знаю, что я такого сделала, чем я так тебя разочаровала, – ну, родила, ну, развелась, ну ненавижу физику». По нынешним временам, и правда, что Лиза такого сделала?.. Мы видим одно: Муру, цветок его сердца, Дед воспитывал иначе. Лизин отец и Мурин Дед, основа Муриного счастья и образец всего самого прекрасного, – это как будто два разных человека.

Лиза с Анькой часто говорили о том, как родители обижают их, притесняют, не понимают, они вообще говорили о родителях не меньше, чем о своих замужествах, разводах, любовях. Со стороны это звучало странно: «а он… мы с ним…» и вдруг «…а папа сказал», как будто они еще подростки и родители занимают в их жизни огромное место. Но в том-то и дело, что страстно любимые родители занимают в жизни детей огромное место, как недвижимый валун посреди дороги, уже и хотелось бы, чтобы они уступили свое место другим отношениям, другим людям, но нет.

Как это ужасно, издевательски, совершенно не вовремя, – «у папы спина». А что спина? Если бы у него было «сердце», тогда бы Лиза, конечно, волновалась, но сердце, слава богу, было здоровое, а спина была всего лишь досадным обстоятельством, из-за которого Лизу оставили с Мурой на три недели. Дуся сказала: «В санатории будут делать процедуры для спины», и они стали собираться в санаторий. Мура велела Дусе заранее надеть все для Кисловодска: темные очки, которые она почему-то называла «пенсе», и под пальто платье «с делькоте». Когда отец, от боли согнутый, как интеграл, и Дуся в пенсе и делькоте закрыли за собой входную дверь, Лиза осознала, что она впервые в жизни осталась с Мурой одна и ей нужно будет каждый день забирать Муру из школы, – каждый день – в час забирать! Совсем Не То уже не была с ними, после Нового года решили: Мура выросла, с Мурой нет проблем, учится лучше всех, зачем такому ребенку, умнице, звезде, доверенному лицу учительницы, няня?..

…То, что отец называл «Лизин неудачный роман», было не романом, а любовью. Лиза как будто всегда была в него влюблена. На первом курсе смотрела на него издали (он был мечта, герой, умный-добрый-благородный). На втором курсе Лиза украла его фотографию с доски «Отличники факультета»: осталась в университете до вечера и, когда все ушли, расковыряла раму принесенной с собой отверткой, вытащила фотографию и… и что?.. Ничего, носила в сумочке. А на последнем курсе он сказал, что любит ее, сказал: «Я спал с женой, закрывал глаза и представлял, что это ты». Лизу это ошеломило. Ей было очень страшно сказать мужу «люблю другого», выдержать бой со свекровью, развестись, вернуться домой, но Лиза все выдержала – ради любви на всю жизнь.

Через несколько месяцев все закончилось по не зависящим от Лизы причинам: ему было слишком тяжело обманывать жену. Сначала у Лизы было горе, потом она научилась как-то приемлемо жить и никогда, ни одной минуты не думала, что он ее обманул (и правда, в чем обман?), не пожалела, что не была хитрей и не сохранила брак (зачем ей брак с кем-то, кроме него?), и не сомневалась, что когда-нибудь, пусть через тысячу лет, он позвонит, и будет, будет этот голос в трубке!

И совсем недавно, за месяц до описываемых событий, раздался звонок, и голос в трубке сказал, сдержанно и достойно: «Если я тебе когда-нибудь буду нужен, скажи, и я…» Отец говорил Лизе, когда она была маленькой: нельзя позволять унижать свое человеческое достоинство. Было унизительно сразу же отозваться, закричать «ты мне сейчас нужен!», не унизительно было бы вежливо сказать «спасибо, если возникнет нужда, дам знать».

«Я не могу без тебя жить», – жалким торопящимся голосом ответила Лиза, и все началось с того места, где закончилось год назад, – любовь, угар, страсть.

«Ну, где же Мура?!» – Лиза нетерпеливо притопнула ногой. Родители и бабушки ждали детей в вестибюле, в раздевалку им было нельзя, бабушки волновались, пытались незаметно ввинтиться в раздевалку: одной половиной тела они были в вестибюле, а другой половиной уже в раздевалке, а мамы стояли спокойные, только Лиза нервничала, поглядывала на часы, но в этом не было ничего необычного: она торчала в школе, вместо того чтобы… чтобы что? Вся Лизина жизнь сейчас была любовь, она либо встречалась с любимым, либо собиралась встречаться, вся ее жизнь была любовь, а тут школьный вестибюль, раздевалка, в которой застряла Мура!

Мура после уроков обычно шла со своим классом в раздевалку: первоклассникам не разрешали болтаться по школе одним. После уроков учительница строго говорила: «Построиться! Не расползаться по школе, как тараканы!», но Мура иногда расползалась по школе, как таракан, чтобы узнавать новые места. Она прекрасно ориентировалась в школе, школа больше не казалась целым городом, где все чужое и все чужие. Тем более школа, в которой училась Мура, была не очень большая: вот ее класс, столовая, туалет и раздевалка.

Пока Лиза, переминаясь с ноги на ногу, ждала ее в вестибюле, Мура немного прогулялась по второму этажу. И пришла в раздевалку позже всех, когда все дети уже оделись и ушли. Сняла с вешалки свою куртку и мешочек с ботинками. Села на скамейку, сняла тапочки, чтобы надеть ботинки. В этом не было ничего необычного. И тут к ней подошел взрослый мальчик. На вид шестиклассник или второклассник, – Мура не поняла, сколько ему лет, но он показался ей ужасно взрослым. Мальчик посмотрел на Муру и сказал: «Давай с тобой дружить». И вот это уже было необычно! Потому что те, кто хотя бы немного старше, считают тех, кто младше, малышней. Мура была польщена: ей очень хотелось дружить со старшими детьми. Почему? Да потому что это было недостижимое, а всего недостижимого хочется достигнуть, и поскорей.

Мальчик сказал Муре: «Давай с тобой дружить» – и вдруг сдернул с нее бант. Огромный розовый бант был прикреплен к Муриной голове заколкой. Заколка осталась в Муриных кудрях, а бант в руке у мальчика. Мура держала в руке ботинок, улыбалась довольно жалкой улыбкой, как улыбается человек, который понимает, что это нападение, но надеется, что не нападение. Вдруг что-то похожее на горошины полетело ей в лицо, и – раз-раз! – горошины забарабанили по ее лицу. Она подняла глаза к потолку, чтобы посмотреть, не идет ли с потолка град. Это было больно! И странно, и страшно! И услышала хохот: смеялся мальчик. Это был обидный смех, друзья так не смеются.

Все еще смеясь, мальчик ущипнул Муру за руку, и тут Муре, довольно сообразительной девочке, стало окончательно ясно: никакой он не друг, друзья так не щиплются. Мальчик отошел от Муры на шаг, – теперь она поняла, откуда взялся град, это мальчик обстреливал Муру из трубочки бумажными шариками. Дед говорил Муре: нельзя позволять унижать свое человеческое достоинство. Мурино человеческое достоинство никто никогда не унижал, это относилось к Чехову, к рассказу «Размазня», который они читали с Дедом. Дед каждый вечер читал им с Дусей по одному рассказу Чехова. Дед сказал, что сильный человек не нуждается в том, чтобы показывать свое превосходство над слабым, а если издевается над слабым, значит, на самом деле он трус, и надо это помнить и не бояться.

Кому-то покажется, что получить бумажным шариком в лицо не больно, но если выстрелить шариком в лицо с близкого расстояния, то будет унизительно. Больно само собой, но и унизительно. Почему же Мура не защитила свое человеческое достоинство? Не набрала воздуха, чтобы заорать на всю раздевалку, не ударила плохого мальчика ботинком?.. …Ботинком было бы хорошо, и он бы сразу отстал.

Ответ прост, хотя, возможно, кому-то он покажется странным. Муре было стыдно орать на всю раздевалку. Но и убежать было стыдно, и ударить ботинком стыдно. Мальчик был такой взрослый! Он был намного старше, на пять лет (или на год), Мура была перед ним, в сущности, малышня. Смелость Муры, и так-то небольшая, все уменьшалась и уменьшалась. К тому же она стояла на полу босиком, и это не прибавляло уверенности, скорее, наоборот, разутый человек чувствует себя беззащитным.

– Стоишь, как пень, – сказал Плохой мальчик, и Мура растерянно кивнула, она и правда проявила много общего с пнем.

– Научись добиваться своего не дракой, а словами, – сказала Мура, учительница всегда говорила так драчунам.

Это прозвучало неуместно, потому что Плохой мальчик не добивался своего, он просто обстрелял ее шариками и ущипнул. Мальчик наклонился к ней, крепко схватил ее за шею и сказал очень страшные слова. Он сказал:

– Я тебя убью! Только пикни, и я тебя убью!.. Кивни, если поняла!

Должно быть, мальчик смотрел много взрослых фильмов. Мура кивнула. И всем своим видом показала, что она пень и не собирается пикать.

На прощанье мальчик дернул Муру за волосы. Бросил бант на пол, поддал ногой и покинул раздевалку, но слова «я тебя убью» никуда не исчезли, а как будто остались с ней. Мура, всхлипывая, надела ботинки, курточку, прилепила к голове розовый бант и вышла в вестибюль. Она не забыла, что утром Дед с Дусей уехали на три недели, на 21 день, но надеялась, что 21 день уже прошел, сейчас она выйдет, а там Дуся… Дуся бы набросилась на нее с вопросами: «Ты почему так долго?! Почему такая растрепанная? Почему такая расстроенная? Ты не заболела?! Температуры нет? Горло болит? Насморк? Кашель? Почему у тебя бант набекрень? Что случилось? Не ври мне, я же вижу, что-то случилось!»

И Мура бы ей рассказала, что ее хотят убить: когда так обнимают, поправляют бант, трогают лоб, хочешь не хочешь расскажешь, что тебя хотят убить.

Лиза нетерпеливо припрыгнула на месте, крикнула «ну, наконец-то!» и поволокла Муру к выходу, на ходу спросила нервным голосом «все нормально?». Нервному голосу Мура не захотела говорить правду, она была вынуждена молчать или врать и выбрала врать.

– Нормально.

Мура теперь боялась не только Плохого мальчика, но и Лизу: Лиза не должна была догадаться, как ей страшно. Если она случайно проговорится Лизе, Плохой мальчик ее убьет, он ведь сказал: «Убью, если пикнешь». Если она хочет остаться в живых, пикать нельзя. Бедная Мура, она попала в ловушку, как лиса или енот… и выхода у нее никакого не было, шаг вправо – ужас, шаг влево – ужас.

– А у вас тут конкурс талантов, – сказала Лиза.

Она, как хорошая мать, временно замещающая Дусю, прочитала школьные объявления. Дуся велела следить за объявлениями, там может быть важная информация. Лиза прочитала все объявления, из интересного там было только «Потеряла рейтузы в столовой» и «Конкурс талантов». Конкурс талантов будет через три недели, пятнадцатого марта, внизу маленькими буквами было написано: «Просмотр детей по четвергам», рядом нарисована золотая медаль, которую получит победитель. «Просмотр детей по четвергам» звучало солидно, лучше, чем если бы не было никакого просмотра.

Лиза не обратила бы внимания на это объявление, мало ли объявлений висит в школьном вестибюле, но кое-что ее зацепило. Не то чтобы она считала, что ее дочь Мура – талант или гений, и захотела получить золотую медаль. Но отец с Дусей прилетают как раз пятнадцатого марта, и их встретит Мура-победительница конкурса! Отец посмотрит взглядом «наконец-то ты становишься взрослым человеком, хорошей мамой».

– Детям скажут, как на физкультуре: таланты направо, а обычные налево… А у тебя нет сомнений по поводу меня? Я точно буду направо? – Мура болтала без умолку, чтобы Лиза не поняла, как она боится. Мура думала не о конкурсе талантов, а как прожить завтрашний день в безопасности.

И весь вечер, когда Лиза, счастливая, убежала (Лиза ее по-человечески попросила, так и сказала: «Останешься одна на пару часов, я тебя по-человечески прошу, только не говори»), Мура думала, как ей прожить завтрашний день в безопасности. Может быть, сделать вид, что она в школе, а самой сидеть на скамейке в соседнем дворе? Это легко можно было бы устроить: попрощаться с Лизой у двери в школу, а самой убежать в соседний двор… Но все же это не совсем подходило: обман очень скоро раскроется. Дуся в Кисловодске как-нибудь узнает, что ее нет в школе, и тогда луна упадет с неба, у Дуси будет сердечный приступ, к ней приедет «скорая помощь». А если Вторая узнает, что Муры нет в школе, то луна упадет с неба на школу, у учителей будет сердечный приступ, «скорая помощь» приедет к директору.

Мура думала-думала и придумала: она больше никогда не зайдет в раздевалку. В раздевалке легко обидеть человека, особенно кого-то маленького, так, чтобы никто этого не увидел, а в столовой, например, много народа, на глазах у всех Плохой мальчик ее не обидит. Так рассуждала Мура… Да, но где она будет переодеваться? А вот где: спрячет свои ботинки и курточку за батареей в туалете на втором этаже! И спокойно пойдет на урок, а когда уроки закончатся, спокойно переоденется в туалете. Мура нашла решение, но не повеселела и стала плакать… она плакала оттого, что ей придется столько времени проводить в туалете.

За стенкой, в соседней комнате, плакала Лиза. Она очень быстро вернулась, зря только брала с Муры клятву, что та никогда не расскажет Деду, что ее за один день дважды оставили одну, в школе и дома.

– Это был мгновенный всплеск, но долг все-таки сильней… он ужасно мучается от жалости к жене и ко мне… – захлебываясь слезами, говорила Лиза Аньке. Они лежали на кровати в Лизиной комнате, а Мура лежала на кровати в своей комнате, за стенкой, и почти все слышала. Лиза пересказывала Аньке свой разговор с кем-то, кого Мура не знала.

Я: Почему ты так со мной разговариваешь? Что-то изменилось?

Он: Все изменилось.

Я: Что изменилось, объясни, пожалуйста? В чем я виновата, что случилось? Мы ведь только что… я не понимаю!

Он: Нет желания объяснять. Я сам во всем виноват.

Я: Разве можно так, ничего не объяснить?..

Анька была мудрая не по годам, когда дело касалось Лизы, а Лиза была мудрая не по годам, когда дело касалось Аньки, так что в любой сложной ситуации у них на двоих была одна мудрость. Анька была единственным человеком, для которого Лиза была единственной, понимаете? У всех был еще кто-то любимый, кроме Лизы, у отца – Дуся и Мура, у Хорошего мальчика – жена, а у Аньки Лиза была единственная родная душа, Мура сама слышала, собственными ушами.

– Он все-таки объяснил… Ему жалко меня, жалко жену, всех жалко, он очень хороший, – сказала Лиза.

– Дать бы ему по башке, – сказала Анька. – Это такой типаж, Хороший мальчик, добрый и благородный, и всех жалеет, и жену, и любовницу. Ты с ним как на качелях, сначала до неба, а потом – раз об землю задницей. Уж лучше плохой мальчик: плохой просто мучает, а хороший замучает до смерти… Ты не сказала?

– Я не хотела говорить, чтобы он не подумал, что я пытаюсь схитрить, привязать его к себе. Но все-таки сказала… так, ненавязчиво. Он не готов взять на себя ответственность за все… за всех: за жену, за меня с моим… с моей беременностью, ему и так плохо, он за всех переживает… Он считает, что аборт не убийство, а просто медицинская процедура.

В то время действительно так считалось, должно было пройти много лет, чтобы начали считать, что аборт – убийство, а не медицинская процедура.

– А я не думаю об этом, не думаю… другого же выхода нет, у меня – папа.

Лиза засмеялась, она так любила смеяться, что смеялась, даже когда плакала. Мура за стенкой тоже засмеялась. Анька хочет дать Хорошему мальчику по башке за то, что он катал Лизу на качелях и так резко опустил вниз, что она стукнулась об землю попой. Почему Плохой мальчик лучше, чем Хороший, Мура не поняла. А вот про аборт Мура поняла, про аборт она все знала: аборт – это когда долго советуются, плачут, смеются, обсуждают, и только после этого ребенок родится.

– Давай, когда вырастем до ста, станем лесбиянками? А что, будем жить вместе, мы друг друга понимаем, все будет честно, без всяких качелей… – предложила Лиза.

Муре это понравилось: Анька занимала большое место с Своеммире, она была ее тоже родная душа, не только Лизина. Родные души не обязательно одного возраста, могут быть и разного. Но иногда возраст все же имеет значение: к примеру, Анькина дочка не занимала никакого места в Своеммире, она была еще маленькая, Анька всегда бывала у них одна, а дочка сидела дома с Анькиными родителями, которых Анька ругала за нечуткость и за то, что вмешиваются в ее жизнь. А если бы Анькина дочка была с Мурой одного возраста или старше, ее приводили бы в гости и она могла бы стать Муриной родной душой.

– Я тоже хочу с вами, может, все три станем лесбояками? – сказала Мура по другую сторону стенки.

Лиза фыркнула и пояснила Аньке: Мура в своем репертуаре. Это означало, что Мура исключительно хорошо слышит, но путает буквы, получаются странные слова.

Анька пришла к Муре и стала ее щекотать, говорить «Мура Острое Ухо» и «Мура Тугой Язык», а потом они стали представлять, что это за существа такие – лесбояки в пенсе и делькоте, наверное, похожи на енотов.

– Да, насчет аборта… – сказала Мура. – Передай Лизе, что я буду его качать и кормить.

– Только тебя мне и не хватало, – сказала Лиза через стенку и испуганно добавила: – Только не говори им! Не скажешь?

Пока была Анька, все казалось весело, а когда Анька ушла, жизнь опять стала тяжелой. Лизу бросало от неба к земле, – ей нужно с ним расстаться, ей нужно с ним встречаться, ей нужно хотя бы иногда с ним встречаться… При мысли о Хорошем мальчике у Лизы сердце уходило в пятки, прямо там, в пятках, и билось. При мысли о Плохом мальчике у Муры сердце уходило в пятки, прямо там, в пятках, и билось… Так они лежали по разные стороны стенки, и плакали, и боялись, и плакали, каждая о своем. Лиза решила, что нужно просто любить, пока любишь. Мура решила, что завтра переоденется в туалете.

Казалось бы, что это очень хорошая идея – переодеться в туалете, не подвергая себя опасности в людных местах. Но не тут-то было! Мура не учла всего: если обидчик хитрый и подлый, то у него все получится и в столовой, и в коридорах, везде. Плохой мальчик и Мура встретились в столовой.

Мальчик приметил Муру издалека. Закричал: «А, вот и ты! Это ведь ты?!» Мура кивнула, это действительно была она. Плохой мальчик неумолимо двигался навстречу Муре, а она двигалась от него, пятилась, как рак. Но задом, как рак, далеко не уйдешь, Плохой мальчик быстро ее догнал.

– Сейчас ты получишь, – сказал мальчик на ухо Муре. – Ох, как же ты сейчас получишь!..

Мура приняла решение держаться рядом с учительницей, не отходить от нее ни на минуту. Но мальчик был очень хитрым и умел делать гадости незаметно: незаметно ущипнул Муру за руку, сильно ущипнул, с вывертом, так, что Мура взвыла от боли.

– Кто тут у меня воет? – строго сказала учительница и, увидев, что воет Мура, ласково поправилась и по-свойски, как подружку, спросила: – Ты что, выть сюда пришла?

Мура пришла пить молоко с булочкой. Но когда она протянула руку к своей булочке, оказалось, что кто-то другой протянул руку к ее булочке раньше нее. И теперь чавкает булочкой прямо ей в ухо! Это, конечно, был Плохой мальчик.

– Ты же не хочешь булочку, ха-ха-ха, – с насмешкой сказал Плохой мальчик.

Но Мура хотела булочку! Булочка была румяная, с изюмом.

Дед говорил, что люди в большинстве хорошие, если сразу не видно, насколько они хорошие, нужно постараться это разглядеть. А если люди не хорошие, то их нужно пожалеть, ведь быть плохим – тяжелый труд. Мура попыталась разглядеть, насколько хороший мальчик, который грозился ее убить и сейчас чавкал ее булочкой. Нет, мальчик был плохой, и за что его жалеть, у него есть булочка, а у Муры нет.

С тех пор Мура перестала ходить в столовую. Сказала учительнице, что у нее обострился кастрит (у Совсем Не То часто обострялся кастрит), а Лизу попросила давать ей с собой бутерброд. У Деда в кабинете под столом было ведро для бумаг, куда он выбрасывал ненужные черновики, статьи и диссертации, Лиза доставала из ведра скомканные листы, заворачивала в диссертации бутерброд с сыром или с колбасой и давала ей. Теперь Мура не только переодевалась в туалете, но и там же, в туалете, завтракала. Прежде всего, это было не совсем удобно: нужно было улучить момент, когда в туалете никого не было, быстро достать из портфеля завернутый в диссертацию бутерброд, быстро съесть… Никто не должен был видеть, что Мура завтракает в туалете. Никто не должен был знать, что ее обижает Плохой мальчик. Как только она пикнет, он ее убьет.

Однажды Муре показалось, что кто-то идет. Она засунула свой бутерброд обратно в портфель, но не в бумаге, а бросила так, и теперь все тетради и некоторые учебники были в жирных пятнах и пахли сыром… Но если бы только тетради! Мура каждый день ждала новых издевательств, и Плохой мальчик оправдывал ее ожидания. Он издевался над Мурой каждый день по-разному.

Например, так: издалека увидев Муру, кричал: «Впере-ед! На врага!» На врага устрашающе действует боевой клич, в случае Муры боевой клич был именно то, что надо, она закрывала глаза и замирала. Или так: молча несся на нее, будто сейчас протаранит. Иногда на врага устрашающе действует молчание. В случае Муры молчание было именно то, что надо, она даже не пыталась увернуться, закрывала глаза и замирала. Или так: наскакивал на нее сзади. Это еще потому было страшно, что каждый раз неожиданно!

Мура стала плохо учиться. Прежде к концу дня у Муры накапливался целый портфель пятерочек! А за две недели не получилось накопить даже десять пятерочек или хотя бы восемь! Как может хорошо учиться человек, который боится? И не высыпается. Ночью Мура спала прекрасно, и днем после школы спала, но вот вечером никак не могла заснуть. А утром не могла проснуться, садилась в кровати с закрытыми глазами и опять валилась на бок… Она бы спала и спала, зачем просыпаться, когда впереди не ждет ничего хорошего… Конечно, Мура больше не получала пятерки!

Если бы это было возможно, Мура перестала бы выходить на переменах из класса. Но это было невозможно: на переменах детей выгоняли из класса, чтобы класс проветрился и чтобы дети проветрились. Девочки звали ее поиграть, но она отказывалась, стояла у стенки, чтобы защитить себя хотя бы с одной стороны. Вскоре девочки перестали звать Муру поиграть. Бегали, смеялись, болтали, а про Муру стали думать, что она странная. Человека не спрашивают, почему он стоит столбом у стенки, просто начинают считать странным.