Текст книги "Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая"

5

Ночью Алексу снова снились двери.

Только в этот раз он был рыцарем и шёл сквозь них с трудом, постоянно цепляясь за косяки тяжеленным мечом, который зачем-то был приторочен к поясу.

В конце концов он умудрился то ли споткнуться, то ли вообще наступить на этот меч и полетел кубарем, звеня, гремя и отчаянно ругаясь.

Спасла положение Соня, непонятно как оказавшаяся в этом странном сне. Она отцепила непослушный огромный меч и легко, совсем не напрягаясь, переломила его об колено.

Потом прилегла рядом, но не на пол, а на кровать, непостижимым образом оказавшуюся на месте сплошь разрезанного дверями коридора.

Тёплые мягкие руки обхватили Алекса, оберегая от всевозможных бед и напастей, которые только могли приключиться с рыцарем в этом непонятном запутанном царстве дверей.

И проваливаясь в сладкий, без сновидений сон, он успел подумать: «Хорошо, что здесь Соня».

А Соня тихонько лежала, глядя в темноту, и думала о том, какие ещё сюрпризы принесёт эта новая, неизвестно зачем появившаяся в их жизни линия судьбы.

В том, что это – линия судьбы, она не сомневалась.

Глава одиннадцатая. Ева. Длинные ночи, короткие дни

1

Ральф вырос уже совсем большим.

Почти годовалый кавказец отрастил за зиму густющую лохматую шубу, которой был не страшен никакой мороз. Сейчас, когда мартовское солнце уже припекало вовсю, оставляя во дворе вместо сугробов бурые проплешины, по которым днём струились ручейки, ему, наверное, было даже жарко. Во всяком случае, он далеко вываливал свой розовый язык, с интересом разглядывая, как по ручейку плывут какие-то щепочки и сосновые иголки.

Жизнь на хуторе текла, как и вода в ручейках, своим чередом.

За всю зиму никто не потревожил его обитателей.

Рождество прошло очень весело. Столько народу в этот домик не набивалось уже давно. Приехали все – родители, тётя Линда, двоюродные братья и сестры, уже взрослые, со своими вторыми половинками и детьми. Как и положено, каждый привёз с собой не только подарки, но и угощение. И варёного и печёного нанесли всякого разного и невообразимо много. Но в одном гости оказались единодушны – каждая хозяйка привезла собственную разновидность традиционного перечного печенья – piparkūkas. Коричневые печеньки, большие и маленькие, пришлось насыпать в огромные корзины, предназначавшиеся обычно для яблок, так их было много. Ева тоже не ударила в грязь лицом. Её пряничный домик, созданный из крутого, полного пряностей теста, залитый «снежной» белой глазурью, вызвал положенное количество ахов и комплиментов и украсил собой буфет.

Марис тоже отличился. Гости вовсю потешались над ним, приволокшим из Риги в кандавские леса голландскую ёлочку в горшке. «И не поленился же тащить эдакую махину из Риги, когда за забором – целый лес?!» – так или иначе высказывался каждый гость, переступив порог и увидев это нарядное пушистое чудо, спокойно стоящее в парадном углу большой комнаты.

Ёлочка на эти восклицания никак не реагировала.

Впрочем, Марис – тоже. Его невозмутимости мог бы позавидовать сам Будда. Марис не видел ничего странного в том, чтобы не рубить ни в чем не повинные ёлочки… Уж кому-кому, а ему точно не составило бы труда срубить не то что ёлочку, но и, пожалуй, сосну. Но зачем? Зачем рубить, когда можно купить, а потом – и посадить во дворе пушистую, специально для этого выведенную голландскую красавицу. Он уже и место для этого нашёл. Весной, как снег стает, так и посадит. А пока – пусть себе стоит нарядная, украшенная прозрачными стеклянными ангелами, изо всех сил дующими в длинные трубы.

Бесстрастный Марис спокойно сидел за праздничным столом и с удовольствием уплетал скландраусис – традиционные круглые пирожки с морковкой, непременный атрибут рождественского стола. «Пускай себе посмеются, – думал он, – небось, не догадываются, какое им ещё бревно тащить придётся».

Уж бревно он заготовил – на славу.

Традиционная рождественская потеха корнями уходила в далёкое языческое прошлое. Злые духи так и норовили попасть в дом. И чтобы их напугать, сильные мужчины просто обязаны были протащить по всему двору, от забора до забора, тяжеленное бревно, пугая злых духов и отбивая у них всякую охоту вступать в единоборство.

Так что бревно тихо лежало во дворе, дожидаясь своего часа.

После полуночи, когда Рождество уже наступило, все высыпали во двор. Невозмутимый Марис тут же раздал парням заранее нарезанные верёвки. С хохотом и прибаутками мужчины принялись их распутывать, разматывать и привязывать к дереву, заодно примеряясь, как и куда будут тащить этот нелёгкий оберег.

Тащить бревно – забава чисто мужская. Даже Ральфу позволили принять участие в этом действии, как-никак, тоже – мужчина, хоть и собачий. И пёс стоял наготове с верёвкой в пасти и ждал, когда хозяин даст команду тащить. Единственный, кого с великими трудами удалось отговорить от участия в развлечении, это дедушка Евы – Карлис. Тощенький, но пока бойкий старичок, выпивший к тому же пару рюмок, тоже вознамерился тащить, но совместными усилиями его всё же убедили принять не физическое, а интеллектуальное участие. Кто-то из мужчин поручил дедушке показывать дорогу, и теперь он суетливо переступал с ноги на ногу, ожидая, когда уже можно будет начать командовать.

Женщины, как и положено, всячески подбадривали копошащихся над бревном мужчин.

Наконец, привязав последнюю верёвку, с криком «Взяли!» парни рванули промерзшую махину, начиная свой путь по двору. Дедушка Карлис засеменил впереди, отдавая команды старческим фальцетом, а парни дружно потащили бревно, ревниво поглядывая друг на друга.

Кто-то из женщин запел задорную песенку, подбадривая мужчин, и она полетела к звёздному небу вместе с хохотом, криками и скрипом снега под тяжёлым бревном.

Наконец компания обошла вокруг двора полный круг. Никакие злые духи теперь не рискнули бы проникнуть в столь хорошо защищённый дом.

Взмокшие от пота, но довольные собой мужчины, побросав верёвки, потянулись к дому, не забыв потрепать по холке полноправного участника обряда Ральфа. Пёс, вместе со всеми старательно тянувший бревно, принимал эти знаки внимания как должное, радуясь командному духу, захватившему всех.

Проводив в дом замыкавшего шествие Мариса и оставшись один во дворе, Ральф ещё раз обнюхал бревно, хранящее теперь столько интересных запахов, и отправился по своему обычному маршруту – по периметру двора.

Бревно бревном, духи духами, а свою работу сторожа он не забывал.

Уставшие мужчины продержались недолго.

Вскоре уже весь хутор спал.

Старшему поколению уступили кровати, а молодёжь, расстелив предусмотрительно привезённые с собой одеяла, улеглась прямо на полу хорошо натопленного домика, где ароматы выпечки и piparkūkas смешивались с запахом хвои от стоящей в углу ёлочки.

И стеклянные ангелы молча трубили в длинные белые трубы.

2

Впрочем, рождественские каникулы были посвящены не только Рождеству.

Это стало понятно сразу после пробуждения. И хозяева дома, и гости потянулись за подарками.

По традиции каждый гость заранее озаботился носком. Самые разные, красные, зелёные, синие и белые, шитые из войлока или вязаные, носки подвесили к специально прилаженной Марисом доске неподалёку от ёлочки. Каждый носок заботливо снабдили ярлычком с именем владельца, чтобы Деду Морозу было проще разобраться с подарками.

Уныло висевшие вчера, сегодня носки, полные подарков, круглыми поросятами загадочно оттопыривались в разные стороны, дразня своих владельцев ожиданием сюрприза.

Ева, как и положено хозяйке, заняла место на раздаче. Аккуратно отцепив очередной носок, она громко называла имя владельца, которому полагалось отгадать, что же за подарок принёс ему Дед Мороз в этом году. Остальные гости с нетерпением подбадривали получателя. Образовалась даже стихийная группа поддержки, сопровождавшая аплодисментами и свистом каждый следующий носок с подарком. Интерес был искренним – все носки наполнялись в складчину, каждый позаботился о том, чтобы внести свою лепту в каждый подарок. Поэтому на свет извлекались самые разные вещи. Это могла быть записная книжка в кожаном переплёте, аккуратно упакованная кофейная чашечка, CD – диск, календарь, ручка, крем для бритья, конфеты…

Но латышский Дед Мороз не был бы латышским, если бы в носках не оказалось милых сюрпризов, сделанных своими руками. Открытки, закладки для книг, чехольчики для мобильников, какие-то кисеты, платочки, плетёнки, и конечно же – самодельное печенье, а как же без него. Поэтому подарки вынимались и рассматривались с живейшим интересом.

Наконец, когда гости распотрошили свои дары, наступила очередь хозяев. Вручив Марису его огромный зелёный, с большим клетчатым Дедом Морозом на пятке носок, из которого торчала аккуратно перевязанная бантиком упаковка с каким-то инструментом, Ева потянулась за последним оставшимся на стене, тоже зелёным с белыми помпончиками, туго набитым носком – своим. Сосредоточившись на том, чтобы не уронить подарок, Ева не сразу обратила внимание на внезапно наступившую тишину. Однако контраст с только что стоявшим гомоном был таким разительным, что не заметить его было невозможно. Встревоженно обернувшись к гостям, она проследила, куда же направлены их изумлённые взгляды. Оказалось, что всеобщее внимание привлёк Марис. Он стоял перед ней на колене и протягивал маленькую золотистого цвета коробочку: «Я не стал поручать это Деду Морозу. Я хочу, чтобы ты стала моей женой».

На огромной ладони доверчиво лежала маленькая коробочка, а на Еву так же доверчиво смотрели внимательные серые глаза любимого мужчины. Они были вместе уже давно, но Марис продолжал её удивлять. Ева видела, как важен для него её ответ. И уже не вспоминалось, как волновалась она, вынужденно переезжая в этот сельский дом, останется Марис с ней или нет. Понятно, что этот надёжный парень останется с нею раз и навсегда, что бы ни происходило в жизни, и будет защищать её от любых напастей, если потребуется.

И единственно возможным ответом стало радостное: «Да!»

После чего Марис с трудом достал из коробочки изящно сделанное кольцо, которое и надел на тонкий палец своей избранницы.

Помолвка, окрашенная рождественским ароматом, оказалась очень романтичной и торжественной. А поздравления родственников и друзей – горячими и искренними. Угощений хватило надолго, и веселье не утихало ещё два дня.

Даже Ральф, получивший в подарок сладкие печеньки и искусственную косточку, тоже радовался наступившему Рождеству.

3

Свадьбу решили отложить до весны.

И жизнь на хуторе снова потекла своим чередом. Хлопот, правда, добавила Дора, счастливо разродившаяся смешной крохотной дочкой Гайдой. Теперь Еве снова приходилось дважды в день прорываться в хлев для дойки, отбиваясь при этом от Ральфа, всяческими хитростями норовившего забраться вместе с ней и познакомиться, наконец, с тем, кто так тоненько мекает за закрытой дверью.

К малышке его пока не пускали, но часть дориного молока псу всё же перепадала.

Хутор жил своей привычной жизнью.

О прошедших праздниках напоминал только пряничный домик. Он до сих пор стоял на буфете, распространяя аромат Рождества, а белая глазурь, покрывавшая крышу домика и стекавшая сосульками по углам, и не думала таять, несмотря на то, что мартовское солнышко уже принялось растапливать сугробы во дворе.

И, конечно, колечко, с того памятного утра неизменно украшавшее узкую руку хозяйки, шла ли она по двору с ведром или садилась к верному Маку за переводы.

А завершив дела, Ева неизменно шла к заветному потайному шкафу, и долгие зимние вечера уносили её в жизнь и тайны тёти Густы.

Глава двенадцатая. Густа. Тайны маленького хутора

1

Зима выдалась невероятно холодной.

По радио передавали, что столь низкая температура – рекорд для Европы. Но радио – это только слова. Достаточно было выйти на улицу, чтобы убедиться на собственной шкуре в том, что более суровой зимы до сих пор в её жизни не было.

К утру дом, несмотря на толстые, на совесть проконопаченные стены, остывал. Даже сугробы, пышными белыми подушками обложившие дом до самых окон и одеялом укутавшие крышу, не спасали. Уж слишком сильным был мороз. Он пробирался в любую щель в поисках пищи – того тепла, которым питался всю зиму. И печь, как бы жарко её не топили, не справлялась и остывала задолго до рассвета.

Густа просыпалась от холода. Укрытая множеством одеял, она тем не менее жестоко мёрзла. Ей казалось, что мороз, как голодный волк, рыщет по дому, подбираясь к ней и будущему малышу, доверчиво спящему пока внутри её крупного тела. Но ради этого будущего малыша она готова была делать всё, что угодно. Поэтому она выбиралась из-под груды одеял и заботливо накинутого сверху полушубка, закутывалась в него и, стараясь ничего не задеть в темноте, тихонько пробиралась в комнату родителей, где стояла большая, остывшая за ночь печь. Дрова, с вечера принесённые Кристапом, за ночь успевали прогреться, и печь оживала с первой же спички. Задвинув заслонку, чтобы тепло не улетало в трубу, Густа прижималась к печке, наслаждаясь первыми проблесками тепла.

Теперь, чуть согревшись, можно было подумать и о коровах.

Вообще-то скотина больше любила маму. Но Густа, сама на сносях, как-то очень сочувствовала стельным коровам, которые ночью, как и она, мёрзли в холодном хлеву. Папа при первых же морозах приволок откуда-то и поставил к ним печку-буржуйку, но ведь и её нужно было топить. Поэтому, завязавшись тёплым платком, Густа торопилась к коровам. «Расторопный парень», – каждый раз с благодарностью думала она о Кристапе, находя и в хлеву охапку, принесённую им с вечера, и, не тратя времени, растапливала буржуйку. Остальное сделает мама, а пока пусть поспит в тепле. Небось по весне, когда в доме будут новорождённые, а в хлеву – телята, спать-то придётся куда меньше.

Затопив печи, Густа возвращалась в постель.

А проснувшись и лежа в полудрёме, слышала, как возится на кухне мама, собирая завтрак для всей большой семьи.

Поначалу, едва поселившись в родительском доме, Густа, услышав возню, вскакивала, чтобы помочь. Но мама заявила раз и навсегда: «Ещё навскакиваетесь обе, когда родите. Пока что я вроде справляюсь, а ваша работа сейчас – вынашивать дитя, а не таскать горшки из печи. Хочется поспать – и спите, сколько надо, пока можно».

И Густа позволяла себе понежиться под одеялом, пока запах кофе не находил дорогу к постели.

Марта вставала позже. Она вообще тяжело переносила беременность. Густа с ужасом наблюдала, как жестоко ломает сестру каждое утро, и как мама с тазиком выходит из её комнаты. От помощи мама отказалась и тут: «Сиди и не лезь, куда не зовут. Без тебя справимся. Ни к чему тебе на это смотреть. Твой ребёнок тебя не мучает – и ладно. Не буди лихо, не лезь, куда не надо».

Марта выходила измученная, с синяками под глазами и медленно, с трудом пыталась есть. Марту было очень жалко. Густа не могла понять, почему они, такие похожие, так по-разному вынашивают детей. Сама Густа даже представить себе не могла, как это она не сможет есть. Она мела всё, что давали, и готова была есть без остановки. Ела, «как за себя кидала», – шутил папа. Очень хотелось молока, но к концу ноября об этом можно было только мечтать – до весны, пока коровы не отелятся, молока не будет.

По случаю морозов школа этой зимой не работала. Сообразив, что может быть полезна, Густа взялась обучать Кристапа. После завтрака они садились за стол и, разложив книжки, которых у Густы было предостаточно, принимались за учёбу. Вначале брат пробовал улизнуть, но быстро смирился с необходимостью. А потом и вовсе втянулся. Видно было, что учёба доставляет ему удовольствие, толковый парень схватывал науку быстро. Папа, у которого по зимнему времени не было работы, слушал радио. Но Густа очень скоро поняла, что папе не так интересны дикторские тексты, как история и математика, которую изучали они с Кристапом. Папа потихоньку тоже учился, а заодно гордился своими умными детьми. Мама и Марта, оживавшая после завтрака, тоже старались во время учёбы не шуметь. Они тихонько садились к окну и, быстро перебирая спицами, вязали, внимательно слушая, что говорит Густа. Похоже, что и маме, и даже Марте тоже было интересно.

– Эти книжки тогда стояли там, в шкафах? – как-то спросила Марта.

Как видно, то детское путешествие ей тоже запомнилось.

Получив утвердительный ответ и чуть подумав, Марта призналась:

– А мне наука не по нраву, мне бы лучше простой жизнью жить. Но кто знает, что будет по нраву моему малышу. Пусть, пока можно, он тебя тоже послушает, глядишь, ума наберется, пока в животике сидит. Да и интересно ты рассказываешь, всё понятно выходит.

И как-то само собой получилось, что все окончательно увлеклись математикой, и Густа стала обучать всю семью.

Ей даже пришлось специально придумывать задачки, чтобы всем было интересно. Папа и Кристап с азартом предавались устному счету, решая примеры на скорость – кто быстрее. Начинали решать, правда, все, но мама и Марта быстро сходили с дистанции, а папа не сдавался до последнего. А когда Кристап, до невозможности гордый собой, в очередной раз доказывал, что считает быстрее всех, в папиных глазах – Густа это видела ясно – загорался огонёк гордости за сына.

Это было здорово – сидеть у тёплой печки и решать примеры. По крайней мере, можно было не думать о Георге, от которого уже несколько месяцев не было ни слуху ни духу, о том, как она одна будет растить своего ребёнка, о том, что она так и не попадёт в университет, а главное, о том, что говорит радио – о войне, которая стремительно надвигалась.

Уже были связаны к Рождеству и даже повешены неподалёку от печки носки для подарков, уже догорала последняя свеча на венке Адвента, а мороз и не думал отступать. Хутор жил замкнутой жизнью, а его обитатели старались по возможности лишний раз не высовывать носа из дому, выскакивая только на считаные минуты, чтобы пробежать по знакомому маршруту: дом, хлев, где пережёвывали свою жвачку коровы, да сарай, откуда с вечера приносились промерзшие до звона дрова. Единственным ключиком к внешнему миру было радио. Оно с завидной регулярностью передавало новости, невесёлые и тревожные. Правда, последнее время и радио стали включать редко – батарейки садились, а ехать в город за новыми по такой погоде было совсем ни к чему.

Так и сидели в тишине под треск дров в печи, решали примеры и слушали, как читает Густа вслух учебник истории.

2

Рождество прошло спокойно.

Загодя, едва только зажгли первую свечу на венке Адвента, стали готовить подарки. У мамы, сколько Густа помнила себя, был настоящий ткацкий станок. Сразу же после дня Микеля, когда шумно отмечался праздник урожая, папа доставал его, и на всю зиму это большое сооружение занимало своё место в комнате. Всё, от ткани на юбку до половичков ткалось на нем.

И в этом году он тоже привычно раскинулся вдоль стены. Однако много ткать не получалось. Марта, которая обычно с удовольствием прибивала челночную нить широкой деревянной гребёнкой и легко нажимала на педаль, почти такую же, как на рояле, увы, к станку почти не подходила. В искусстве ткачества Марта давно переплюнула маму. Но в этом году в её руках не было сил, чтобы широкими взмахами гнать тяжёлый деревянный челнок по реке из туго натянутых нитей.

У Густы же сил, может, и хватило бы, но умения не было. Так что станок просто стоял и напоминал о себе, отзываясь иногда лёгким скрипом.

В ожидании прибавления в семействе вроде бы и надо было ткать, но холод, тревога, которую излучало радио, а главное, неуверенность в будущем как Густы, так и Марты, от мужа которой тоже не было вестей, порой просто лишали сил. Но ныть и жаловаться не принято было в семье Лиепы. Именно поэтому Густа обучала семью математике и читала вслух учебники, папа шутил, а мама, сидя со спицами у зажжённой лампы, пела своим звонким сильным голосом, прогоняя грусть и печаль.

К Рождеству подарки были готовы. Мама, что-то втихомолку вязавшая, уже засунула какие-то пухлые колобки в каждый подарочный носок у печки. Густа тоже постаралась – для каждого члена семьи приготовила она небольшую тетрадочку с несложными весёлыми задачками и загадками. Тетрадочки были аккуратно переплетены и подписаны. И даже уже положены, каждая – в свой носок. Папа с Кристапом, уже несколько дней потихоньку уединявшиеся в дальнем углу и что-то мастерившие, теперь с гордостью переглядывались. А носки – заметно толстели. Даже Марта, несмотря на нездоровье, умудрилась сделать сюрпризы для домашних.

На Рождество мама напекла скландраусиши, Густа и Марта, которую, к счастью, перестало выворачивать по утрам, намесив крутого с пряностями теста, наделали традиционных перечных печений piparkūkas. Серый горох со шпеком, пирожки…

Эти, в сущности, незатейливые приготовления к рождественскому столу возвращали Густу в детство. И этот дом с большой, уверенно противостоящей морозу печкой, беременная Марта, вытянувшийся не по годам Кристап и почти седой папа порой казались ей нереальными. Глядя на догорающую в венке Адвента свечу, она вновь чувствовала себя маленькой девочкой, с нетерпением ожидавшей праздника и подарков.