Текст книги "Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая"

Елена Корджева
Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Елена Корджева, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

Глава десятая. Алекс. Свидетельство очевидца

1

Всю ночь Алексу снились какие-то двери. То они открывались, едва он к ним приближался, и пропускали в длинный, почти бесконечный коридор, то смыкались прямо перед носом, не давая проходу. И приходилось поворачивать по этому странному коридору назад и толкаться в какие-то другие двери. И невозможно было понять, зачем вообще ему нужно идти куда-то, блуждая среди этих нескончаемых дверей.

Утро облегчения не принесло. Проснулся он таким разбитым, словно и впрямь всю ночь бродил в поисках выхода.

– Вот что значит любопытство, – подколол он сам себя, наливая горячий кофе в любимую им чашку в горошек.

Чашку он купил сам и приволок её к Соне. Утвердив тем самым своё окончательное переселение к ней. Никогда не засматривался на посуду, но от этой, случайно увиденной чашки отказаться не смог. Чем-то притянули его большие белые горохи на ярко-красной – «революционной», как шутила Соня, – поверхности. Ну, революционная она там, или нет, но чашка стала любимой и неизменно ставилась на стол, замечательно вываливаясь из тщательно подобранной Соней солнечно-жёлтой гаммы. Сама Соня высказалась по этому поводу только однажды, зато ёмко:

– О вкусах не спорят. Тем более о вкусах дорогих сердцу людей. Ты для меня важнее посуды.

И вопрос с чашкой в горох решился раз и навсегда.

Алекс завтракал, лениво болтая по тарелке заблудившуюся в молоке горсть каких-то хлопьев, и нервничал. Он пытался делать вид, что ничего такого особенного не происходит, что это абсолютно в порядке вещей – получить от самого Конрада Шварца, члена правления ничего себе какой корпорации, где сам-то работает всего без году неделя, приглашение, да к тому же звучащее как приказ.

О-го-го себе, ничего особенного!

Делать вид, тем более перед самим собой, было глупо, а пожалуй, и архиглупо. И Алекс, вместе с остатками завтрака отбросив всякое притворство, направился к большому зеркальному шкафу, намереваясь подобрать «прикид».

– Хм, – стоя у шкафа, Алекс разговаривал сам с собой, пытаясь принять верное решение. – С одной стороны – воскресенье, день выходной, значит, никаких костюмов с галстуками… С другой стороны – член правления… Но не официально, домой… Но старой закалки….

Простояв едва не полчаса перед раззявленным шкафом, Алекс разозлился:

– Да что я, на свидание собираюсь? В конце концов, не понравится ему, так это не моё, а – его дело.

И решение наконец было принято в пользу молодёжности и воскресенья. Правда, от джинсов Алекс в итоге отказался, но посмотрев в зеркало на себя в синих брюках, подаренной недавно Соней водолазке «барселона» и короткой дутой куртке, выбор одобрил. В зеркале отражался высокий молодой человек, чьи широкие плечи удачно подчёркивались курткой, ярко-синий цвет которой хорошо оттенял стального цвета глаза и светлые, зачёсанные на выпуклый лоб волосы. Если не слишком приглядываться, то пока почти совсем незаметно, что эти самые волосы потихоньку начинают образовывать небольшие залысинки.

– Даже если я и буду лысым, то не раньше, чем к сорока годам, – на всякий случай утешил себя Алекс, в остальном вполне одобряя свою внешность.

Соня любила подшутить над тем, как он красуется перед зеркалом. Но сегодня Соня отсутствовала, и Алекс ещё пару раз прошёлся перед большим шкафом взад и вперёд, отмечая, как хорошо сидят на нем брюки, и как правильно, что он, несмотря на занятость, хотя бы два раза в неделю ходит в тренажёрный зал. Он – молодец.

Чтобы не думать о визите, Алекс постарался подольше задержать эту мысль у себя в голове. Но волнение не проходило.

К трём часам он уже стоял перед парадной дверью большого особняка на Изештрассе и делал вид, что абсолютно не волнуясь нажимает на кнопку звонка.

Дверь открыл довольно молодой – в костюме, с ужасом отметил Алекс – мужчина.

– Вы герр Берзин? – мужчина даже не спросил, а словно сам себе дал подтверждение. – Проходите, пожалуйста. Я – помощник герра Шварца Ханс Келлер. Позвольте, я провожу вас.

И буквально через минуту, уже без куртки, Алекс оказался в довольно просторном кабинете, где на удобных белой кожи креслах его уже ожидали Конрад Шварц и его сын Рудольф.

После недлинного ритуала приветствий и формул вежливости Алекса усадили на такой же белый, захрустевший под ним кожей диван, а помощник, не спрашивая, принёс и потихоньку расставлял на журнальном столике кофе.

Пользуясь секундной передышкой, Алекс огляделся. Кабинет, несмотря на довольно преклонный возраст хозяина, выглядел суперсовременно. Хай-течные – матовое стекло-металл – шкафы, столы и угадывающийся в нише экран, кожаная роскошь, на которую страшно пролить кофе, – всё это выглядело чертовски дорого. Алекс порадовался, что не надел костюм:

– У тебя хай-тек, а у меня – «барселона», – подумал он и расправил пошире плечи.

Разговор начал герр Шварц.

– Итак, молодой человек. Давайте внесём ясность. То, что я пригласил вас сюда, никакого отношения к вашей работе в компании не имеет и не будет иметь. Да, я сам одобрил вашу кандидатуру, и как к сотруднику у меня нет к вам абсолютно никаких претензий. Наша с вами беседа будет носить исключительно частный характер. Мне бы хотелось, чтобы вы полностью понимали – чем бы она ни закончилась, это никак не скажется на вашей карьере в компании. Надеюсь, вы это понимаете.

Алекс, кажется, понимал. С одной стороны, у него отлегло от сердца: только сейчас, перед самой свадьбой, ему не хватало неприятностей на работе. С другой стороны, что такого «частного» могло произойти, чтобы он оказался здесь, на этом белом диване с этой дорогущей, едва не прозрачной чашкой кофе в руке, напротив этого хай-течного старикана и его сыночка с потливыми руками.

Если честно, Алекс не понимал ничего. Но на всякий случай кивнул и приготовился внимательно слушать.

– Так вот, герр Берзин. У меня есть самые серьёзные предположения, что ваша истинная фамилия совсем не Берзин, как вы всю жизнь привыкли считать. Я полагаю, что вы – единственный наследник древнего дворянского рода. Позвольте, я расскажу вам одну историю.

И Конрад Шварц, отставив и позабыв свою чашку, откинулся на спинку кресла. Его взгляд, до этого цепко не выпускавший из поля зрения ни Алекса, ни его «барселону», ушёл куда-то внутрь. Глухим старческим голосом он начал рассказывать о том, что происходило на его глазах летом и осенью 1939 года.

2

Как оказалось, детство Конрада Шварца прошло вовсе даже не в Германии, а – в Латвии. Там он и родился, в прекрасной усадьбе возле маленького латвийского городка Кандава, оттуда же и уехала семья в связи с началом Второй мировой войны в октябре 1939 года. К моменту отъезда Конраду исполнилось уже 8 лет, и он отлично помнил и усадьбу и всех, кто в ней проживал.

– Ну, мама и папа, это само собой понятно. И сестра Эмилия, старшая… Мир ей…

Герр Конрад задумался ненадолго, восстанавливая в памяти своё детство.

– И фройляйн Августа, Августа Лиепа. Она дружила с Эмилией и жила в доме. Вроде бы родители взяли её в дом, чтобы у сестры появилась подружка. Очень умная, разные книжки читала. Потом отец почему-то себе её в секретари взял. Чем-то там она ему помогала. Может, и вправду толковая была.

В последний год мама очень болела, и папа её с Эмилией отправил в Европу лечиться. Почти перед самой войной. Уже в Польшу войска вошли, когда мама приехала.

А пока мама отсутствовала, вся история и случилась.

Сначала приехал к папе фон Дистелрой. Не тот, который отцу поместье продал, а его сын – молодой Дистелрой, Георг. И вот он-то и влюбился в эту фройляйн Августу. Так, что даже оставался в усадьбе почти до конца лета. Ходили по саду, за ручки держались. Я-то хоть и маленький, но всё видел. Ребёнка же никто не замечает, а фройляйн Августа вообще очень заносчивой была – и не поговорит никогда, постоянно только в библиотеке или у отца в кабинете печатала. А тут вдруг в саду и в саду. Тогда-то она от него и забеременела.

А фон Дистелрой потом уехал. Вроде бы он и жениться обещал, но не знаю, как там повернулось.

Когда вернулась мама, фройляйн Августа из усадьбы сразу ушла. То ли мама её выгнала, то ли сама решила, не знаю. Знаю только, что сразу потом мы собираться стали – вышел приказ срочно всем немцам в Германию вернуться. Война пришла, Vaterland war in Gefahr[1]1
  Отечество в опасности


[Закрыть]…

Герр Конрад снова надолго задумался.

Алекс терпеливо ждал, когда тот вернётся из воспоминаний и продолжит рассказ. Он пока никак не мог взять в толк, какое отношение эта давнишняя история имеет к нему, к Алексу.

– Да, так вот, – герр Конрад вздохнул и, пригубив остывший кофе, скривился.

Помощник – оказалось, что тот незримо находился здесь и внимательно следил за происходящим, – немедленно забрал из старческой руки чашку и тут же поставил на стол стакан с водой. Как видно, привычки хозяина были хорошо известны.

Отпив воды, старик продолжил:

– Я помню одну ночь, перед самым отъездом. Что-то меня взбудоражило, и я долго не мог уснуть. А потом услышал голоса – папа говорил с фройляйн Августой. Тогда-то я и узнал, что она забеременела от фон Дистелроя, папа сказал, что у неё будет ребёнок.

Потом они зачем-то пошли в библиотеку, а я, движимый бессонницей и любопытством, подкрался к двери. Я стоял на лестнице перед запертой дверью и пытался понять, что там происходит. Конечно, подслушивать под дверью – это отвратительно, но пусть послужит оправданием возраст – мне только исполнилось восемь лет…

И герр Конрад вновь потянулся к стакану.

Так, с перерывами, продолжался рассказ.

– Потом отец вдруг вышел, я едва успел отскочить и спрятаться за дверь. Фройляйн Августа меня не заметила. Она сидела у стола, а вокруг лежали какие-то тюки и связки с книгами. Библиотека была как после погрома.

Потом я услышал, как пыхтит, возвращаясь, отец. Папа был очень полный и потому, наверное, шумный. Я всегда знал, когда он идёт, и успевал спрятаться. Папа нёс какую-то вещь, кажется, – большую коробку. Он снова закрыл дверь, но я услышал, что он дал эту вещь фройляйн Августе и велел хранить, потому что не мог взять это с собой. Сами понимаете – война. В благодарность он дал ей книги из библиотеки – она же была помешана на книгах, так папа разбудил прислугу и они ночью – представляете, чтобы никто не видел, – отвезли эту фройляйн Августу вместе со всеми книгами к ней домой, точнее – к её родителям, это недалеко, километров пять от усадьбы.

А теперь, герр Алекс, давайте сопоставим события. Фон Дистелрой находился в усадьбе до августа 1939 года. И фройляйн Августа забеременела от него. Значит, ребёнок должен был родиться где-то к весне 1940 года. А вашего отца, вернее, деда, нашли в годовалом возрасте весной 1941 года на Рижском вокзале.

Так вот, герр Алекс, вы – точная копия Георга фон Дистелроя. Поэтому я предполагаю, что вы – его прямой потомок.

Алекс от неожиданности заморгал быстро и часто. Такого вывода из рассказа он никак не ожидал.

– Вы не верите. Что же. Я готов вам предъявить доказательство.

И герр Конрад повернулся к Рудольфу, уже держащему в руках довольно пухлый альбом. Открыв альбом на закладке – Алекс понял, что к его приходу готовились и закладку положили заранее – он подтолкнул шуршащую обложку по столу матового стекла прямо к Алексу.

Отвести взгляд оказалось невозможно. На Алекса смотрел он сам. Перед ним лежала черно-белая фотография, отретушированная так, что губы стали цветными. Но дела это не меняло – это был Алекс. Чуть постарше, одетый в военного покроя френч, с другой, куда более короткой причёской, но вот они – эти залысины, этот выпуклый лоб, и глаза… Цвета было не видно, но Алекс мог поклясться, что они такого же серо-стального цвета, как у него.

В растерянности он переводил взгляд с фотографии на герра Конрада, на Рудольфа и обратно. Это было настолько неожиданно и непостижимо, что логика и здравый смысл отказывались верить, а очевидность вывода назойливо глядела на него со старой фотографии.

Вдруг сознание, как утопающий за соломинку, ухватилось за увесистую дубину сомнения: «А откуда у герра Конрада фотография этого самого фон Дистелроя? Небось, фотошоп».

Вероятно, эта мысль настолько отчётливо отразилась на физиономии, что герр Конрад считал её, не слишком напрягаясь:

– Вы, герр Алекс, небось, думаете, что это – фотошоп, и я, выживший из ума старый пердун – прозвучало ещё более забористое словечко – просто глумлюсь над вами, преследуя какие-то свои непонятные вам цели?

Алекс немедленно густо покраснел. Он знал и терпеть не мог эту свою крайне неприятную особенность – легко краснеть. Но справиться с физиологией никогда не получалось. В воздухе повисла неловкость.

– И не отпирайтесь, именно так вы и думаете.

Герр Конрад был неумолим в своей немецкой прямоте.

– Так вот, позвольте мне также прояснить для вас происхождение этой, да и всех прочих фотографий в этом альбоме.

И герр Конрад, неожиданно быстро наклонившись, подтянул к себе альбом и принялся переворачивать страницы. Найдя нужную фотографию, он вновь подтолкнул альбом в сторону Алекса.

На этот раз на фото был групповой портрет.

– Вон тот мальчик, слева, это я. – Герр Конрад ткнул подбородком в сторону фотографии. – Вот, по порядку, посередине – папа и фон Дистелрой-старший, тот, что Бернхард. Рядом с папой – мама, я и Эмилия. А возле Бернхарда – его сын Георг. Это снимок 39-го года, тогда все ещё были живы.

Алекс вгляделся в старый, довольно выцветший уже снимок. Несмотря на ветхость, лица были видны отчётливо, и вновь его поразило сходство с человеком на фотографии.

А герр Конрад вновь принялся вспоминать:

– Папе пришлось оставить бизнес в связи с отъездом. Правда, если учитывать обстоятельства, сам факт того, что за две недели отец умудрился продать компанию, можно уже считать чудом. Но это помогло нам хоть как-то удержаться на плаву. К тому же он не терял связей с Германией, в особенности с Дистелроями, недаром же молодой фон Дистелрой перед войной приезжал в поместье, видимо, по каким-то совместным делам.

Так что мы отправились не на пустое место, а сразу в Дортмунд. Фон Дистелрой-старший сразу пригласил папу на работу в компанию и даже, пока мы не подобрали жилье, пустил нас пожить у него. Эта фотография как раз и сделана, когда мы жили на квартире у герра Бернхарда, перед самым рождеством.

При слове «рождество» Алекс и впрямь заметил на снимке ёлку. Небольшое деревце, явно украшенное к празднику, стояло за спинами компании.

– Потом папа нашёл небольшую квартирку, и мы съехали. Эмилия тоже пошла работать у папы в конторе, а меня отправили в школу. Конечно, жили не так, как дома – в усадьбе, но как-то устроилось. Маме, правда, стало тяжело вести хозяйство. Но герр Бернхард иногда присылал с завода то дрова, то, когда всё стало совсем по карточкам, мыло и всякое такое.

Он и сам в гости приходил, они с отцом любили посидеть, поиграть в шахматы. Меня он тоже как-то сразу полюбил, всегда приносил что-нибудь вкусное, то леденец, то имбирное печенье…

Герр Конрад вновь замолчал, глядя внутрь себя, где хранилось нечто, известное ему одному.

– Да, – вдруг очнулся он, – имбирное печенье. Приносил. А потом Георг пропал. Не знаю точно, что именно случилось, но весной 1941-го он таки поехал в Леттланд, в теперешнюю Латвию. Я так думаю, что он так и не смог забыть фройляйн Августу. А возможно, знал, что она родила ребёнка. Да…

– Так вот, он не вернулся. И сопоставляя факты, я прихожу к единственному возможному выводу: он поехал забрать фройляйн Августу и малыша – вашего деда. Но судя по тому, что ребёнка нашли на вокзале, с Георгом что-то случилось. Вероятно, мы никогда не узнаем, что именно. А поскольку совпадают время и место – Рига, весна 1941 года, и учитывая ваше невероятное сходство, я берусь утверждать, что ваш дед, а значит и вы – прямой потомок Георга фон Дистелроя.

И герр Конрад с видом победителя уставился на потерявшего дар речи Алекса.

– Но, – Алекс потихоньку приходил в себя, – даже если это и так, что с того?

– Как что?! – герр Конрад не на шутку рассердился. – Да вы понимаете, молодой человек, что означает – вернуть себе родовое имя!

Алекс, как видно, не понимал.

– Поймите, молодой человек, Алекс Берзин – это одно, а Алекс фон Дистелрой – это совсем другое дело. Вы ощущаете разницу?

Когда имя прозвучало наяву, Алекс разницу ощутил. Фон Дистелрой звучало куда изысканней и да, чего уж скрывать, благородней. Он представил себе, что после свадьбы его жену будут звать Соня фон Дистелрой, и совсем загордился. Да, черт побери, это звучало точно лучше, чем Берзин.

Впрочем, здравый смысл, куда-то вдруг не вовремя подевавшийся, быстро вернулся:

– Ну, это же теперь и доказать невозможно, – скептично протянул Алекс.

– То есть как это невозможно, разумеется, возможно! – Герр Конрад стал очень категоричен. – Разумеется. Вы разве не слышали про анализ ДНК?

– Что-то слышал, конечно… – протянул Алекс. – Кажется, так отцовство устанавливают. Но ведь для этого нужен материал. А ведь от вашего фон Дистелроя ничего не осталось.

– Почему же, осталось. – Герр Конрад выглядел очень довольным. – От фон Дистелроя очень даже много осталось. Только вы имейте в виду, Алекс, и сразу же зарубите себе на своём красивом молодом носу: все, что осталось, вы не получите никогда и ни под каким предлогом. Это вы должны понимать с самого начала.

Тут уже у Алекса окончательно стало «рвать крышу»:

– А я ничего и не просил! – запальчиво, позабыв про всякую солидность и про «барселону», сорвался он на фальцет. – Это вы меня морочите и сказки рассказываете.

– Не забывайтесь, молодой человек! – герр Конрад слегка – в меру – повысил голос. – Да, я вас пригласил. Но то, что я вам рассказываю, вовсе никакие не сказки. Извольте проявить терпение и капельку уважения. Тогда, возможно, вы узнаете больше.

Пристыженному Алексу не оставалось ничего, кроме как, вежливо кивнув, вновь превратиться в слушателя.

Из повествования действительно многое становилось ясным.

Например то, каким образом сам герр Конрад Шварц получил в своё время возможность попасть в правление столь крупной корпорации. Выяснилось, что после того, как в 1941 году бесследно исчез Георг фон Дистелрой, его отец – Бернхард – поначалу впал в жестокую депрессию.

Однако для траура времени было мало – война катилась по Европе и ему, владельцу сталелитейной компании, возможности не работать по семейным обстоятельствам не представлялось. К счастью в этот нелёгкий период Шварц-старший, отец герра Конрада, оказался незаменим. Он стал правой рукой фон Дистелроя и огромную часть хлопот брал на себя, да и, кроме того, с фон Шварцем можно было поговорить, в том числе и о пропавшем Георге. Так что вечера, проведённые фон Дистелроем в семействе Шварцев, где за шахматной доской шли длинные разговоры, повторялись всё чаще. Конрад подрастал, и иногда и ему выпадал случай сразиться с гостем в шахматы. И он тоже помнил Георга.

Да, а потом, отойдя от траура, фон Дистелрой обнаружил Эмилию. Это вообще отдельная история: военное командование Германии в свете готовящегося грандиозного наступления на СССР требовало от предприятий больше и больше продукции. И прежде всего стали и оружия. Как следствие, в какой-то момент в секретариат пришла телефонограмма за подписью самого Геринга. В ней недвусмысленно звучали угрозы в случае срыва поставок.

Эмилия, в сущности, ещё совсем девчонка, перепугалась насмерть. Схватив бланк со страшной подписью, она помчалась к отцу. Такую, растрёпанную, с бумажкой в руках её и перехватил в коридоре герр Бернхард. Как оказалось, эта встреча впоследствии сыграла роль в судьбе и Эмилии, и всей семьи Шварцев. Потому что, несмотря на всю напряжённость ситуации и на огромную, в тридцать четыре года, разницу в возрасте, а возможно, и благодаря ей, герр Бернхард влюбился. И, несмотря на войну, принялся ухаживать.

Эмилия быстро оценила, что означают ухаживания и знаки внимания владельца завода, и чем они отличаются от робких заигрываний малочисленных молодых заводчан. И, проявив склонность к разумности и стабильности, ответила взаимностью.

– Я помню, – поделился герр Конрад детскими впечатлениями, – как мама и папа обсуждали этот брак. С одной стороны – удивительная удача. С другой – уж слишком бросалась в глаза разница в возрасте, да и в темпераменте жениха и невесты. Уверенный в себе, привыкший к подчинению, изрядно полысевший и поседевший, хотя и по-прежнему подтянутый и жилистый фон Дистелрой, и – робкая, невысокого росточка мелкокостная Эмилия, с длинными каштановыми локонами и почти чёрными, большими глазами.

Они были разными, как день и ночь.

И невозможно было решить определённо, будет ли этот брак для Эмилии счастьем, или – проклятием. Но принимая во внимание все, что их связывало с фон Дистелроем, согласие родители дали.

В результате осенью 42-го фон Дистелрои породнились с фон Шварцами.

А через год случилось несчастье – маленькая Эмилия не смогла родить. Тогда в Дортмунде, как, впрочем, и по всей Германии, госпитали уже были переполнены. С восточного фронта прибывали и прибывали раненые. И несмотря на то, что рожала жена самого владельца крупного завода, к тому же барона, врачи не успели. Не удалось спасти ни Эмилию, ни малыша.

Герр Бернхард, потерявший молодую жену и второго ребёнка, окончательно поставил крест на продолжении рода. Против судьбы, так жестоко лишавшей его наследников, он более решил не идти.

Но, как видно, душа требовала общения с юностью. И фон Дистелрой сильно привязался к входящему в подростковый возраст Конраду.

Несмотря на тяготы войны и тяжелейших послевоенных лет, завод сохранить удалось, а подросший и получивший прекрасное образование Конрад вскоре уже заменил ушедшего на пенсию отца.

Вот так, в достаточно юном возрасте и стал герр Конрад управлять заводом. Постепенно, путём слияний и поглощений предприятие доросло до международной корпорации, управляемой советом акционеров, возглавил который, разумеется, Конрад Шварц.

– Так вот, молодой человек, надеюсь, вы понимаете, что при всем уважении я ни в коем случае никогда не соглашусь даже обсуждать вопросы пересмотра завещания, оставленного герром Бернхардом. Я потратил всю жизнь на развитие этого предприятия, и здесь моих вложений куда больше, чем покойного основателя компании. Даже не рассчитывайте, что вы в одночасье попытаетесь лишить наследства моего Руди только потому, что в вас течёт кровь рода фон Дистелроев. – И герр Конрад указал своей старческой пигментной рукой на сына, до сих пор молча сидевшего в соседнем кресле.

– Да, верно, у Рудольфа, может, и нет больших способностей. Помолчи, Руди, не возражай, – он, не оборачиваясь, отдал команду едва попытавшемуся что-то сказать сыну, – ты и так уже наворотил дел.

И, словно ничего не произошло, вновь обратился к Алексу:

– Вы поняли меня, молодой человек?

Алекс разозлился. «Да что же это такое? За кого он меня принимает? – Роились в голове, теснясь и толкаясь, мысли. – Что за дразнилки такие с угрозами? То Дистелрой, то – не наследник, чего от меня хочет этот старикан?»

В том, что «старикан» – властный, дальновидный и привыкший манипулировать людьми – чего-то непременно хочет, сомнений даже быть не могло.

И Алекс решил поставить вопрос ребром:

– Так в чем же цель нашей с вами встречи, герр Шварц? Неужели только в том, чтобы сообщить мне о той самой баронской крови? Простите мне возможную резкость, но вы не кажетесь мне бескорыстным альтруистом, чтобы просто так, за здорово живёшь тратить время на эти рассказы и убеждения. Чего вы хотите? Чтобы я поверил в свои исторические корни? Допустим даже – поверил. И дальше что? Понятно, что вы не собираетесь мне ничего отдавать. Построив такую корпорацию, вы вполне имеете на это право, вы же не мать Тереза. Но если не дать, значит – взять. Что вам от меня нужно?

Герр Конрад, терпеливо дожидавшийся окончания монолога, откинулся на спинку кресла. Было видно, что старик слегка устал, но выглядел он довольным, как кот, только что получивший здоровенную миску сметаны.

– А вы даже сообразительнее, герр Алекс, чем я себе представлял. Да, покойный фон Дистелрой мог бы гордиться таким наследником. Вы правы, я действительно от вас кое-чего хочу. Но только не вздумайте даже представить, что я ничего не дам вам взамен! В нашем роду мошенников не было!

Герр Конрад, казалось, говорил искренне, но почему-то непроизвольно покосился на заворочавшегося в своём кресле Рудольфа.

– Да, не было! – второй раз повторил старик.

Алекс совсем потерял терпение:

– Так вы скажете, наконец, чего вам от меня надо?

– Скажу. – Голос герра Конрада снова окреп. – У вас есть своё наследие – дворянское имя, а у меня – своё. Вот только оно мне недоступно. И я хочу, чтобы вы достали мне то, что по праву принадлежит мне и моему роду.

И он опять покосился на Рудольфа.

– И я хочу, чтобы вы хорошо поняли: для вас это не должно быть ни трудным, ни убыточным. Вам достанется ваша доля и, насколько я помню, маленькой она не будет.

Алексу хотелось хоть как-то поторопить этого несносного человека, подкрутить какую-нибудь ручку, или нажать на кнопочку, или провести пальцем «тач-скрин», чтобы этот хоть и крепкий, но уже слегка глуховатый голос, в котором явственно проскакивало возрастное дребезжание, наконец ускорился.

Но внутренний голос подсказывал, что лучше всего не делать ничего, а позволить событиям идти своим чередом: быстрее, чем работает старческий разум, всё равно не будет.

Как оказалось, речь шла о библиотеке, которую, как помнил герр Конрад, в одну из последних ночей перед отъездом в Германию перевезли к фройляйн Августе. По словам герра Шварца это обширное собрание уже до войны представляло собой немалую ценность. Вроде бы это была старинная библиотека рода фон Дистелроев, которую по какой-то причине герр Бернхард так и не вывез, продав поместье.

– Понимаете, молодой человек, это – историческое наследие вашего рода, сохранённое и приумноженное вашими предками, и оно, совершенно точно, должно принадлежать вам, как единственному наследнику. В конце концов, даже просто из уважения к памяти вашего прадеда. Ведь он потратил те летние месяцы в нашем поместье именно для того, чтобы составить полный каталог. Который, кстати, так и остался в бумагах герра Бернхарда, и вы можете ознакомиться с ним.

Герр Конрад посмотрел в сторону личного помощника, который, как фокусник из рукава, извлёк большую старую, перевязанную тесёмками папку.

– Осторожно, – предупредил он, – бумага ветхая, может рассыпаться. Позвольте, я предложу вам копии.

И перед Алексом возникла ещё одна внушительная папка, собранная с торца большой белой спиралью так, что образовалось подобие журнала или даже книги.

Осторожно открыв папку, Алекс обнаружил, что листы, исписанные красивым почерком, старыми прописями со сложными готическими изысками, и впрямь не в лучшем состоянии. И он принялся листать папку с копиями.

Он ничего не понимал в книгах. То есть, будучи учёным, он, безусловно, много читал и даже сам писал. Несколько его работ были опубликованы в научных журналах и не только в Германии. Его статью о некоторых свойствах электроиндукционного воздействия на порошковые материалы с высоким содержанием углеродов напечатал даже Science («Наука») – академический журнал Американской ассоциации содействия развитию науки, естественно, в переводе на английский. В научной литературе Алекс кое-что, может быть, и понимал.

Но вот специалистом-библиографом он себя точно не считал. И к знакомству со списком приступил с некоторой опаской.

Каталог оказался хорошо структурирован по темам и эпохам. Первым по хронологии шёл документ, выданный епископальной церковью Кандавы о принадлежности рода фон Дистелрой к дворянским родам Ливонии. Датировался документ аж 1643 годом.

Дальше шёл большой перечень книг, каждую из которых с полным основанием можно было считать библиографической редкостью. А как иначе назвать прижизненные издания классиков немецкой – и не только – литературы конца семнадцатого, начала восемнадцатого века? Гёте, Шиллер, Готшед, Гердер, Лессинг, Бодмер… список авторов внушал трепет. Может быть и потому, что кроме Гёте и Шиллера Алекс ни об одном из них не слышал. И, к стыду своему, даже этих не читал.

Но даже ему – дилетанту – уже с первой страницы каталога стало понятно, что эта библиотека – уникальная находка для мира профессиональных библиофилов и историков.

Перелистав выборочно весь каталог, он с неохотой оторвался от папки и посмотрел на герра Конрада. Старик, в свою очередь, внимательно наблюдал за юным собеседником.

– Вы убедились, что, вернув себе родовое имя, не останетесь с пустыми руками?

Вопрос звучал грубо, даже провокационно. И Алекс тут же вспыхнул:

– Вы пригласили меня, чтобы лишний раз подчеркнуть мою финансовую несостоятельность? Да, я работаю у вас в компании. Пока. Но ведь могу и уйти, если вы считаете, что моя работа не может достойно кормить меня и мою семью.

– Да бросьте вы.

Герр Конрад махнул рукой так пренебрежительно, словно речь вовсе не шла ни о чувстве собственного достоинства молодого человека, ни об элементарном уважении.

– Я в очередной раз напоминаю. Никаких связей с вашей работой в компании этот разговор не имеет. И иметь не должен. Вы пока молоды, и в будущем в вашей жизни многое может измениться. Возможно, вы сделаете великие открытия и прославитесь на весь мир. А возможно, и не сделаете, кто знает… Но я знаю одно: шанс, который вам выпал сегодня, будет в силе, пока я жив и нахожусь в здравом уме. После моей смерти не найдётся никого, кто мог бы и хотел бы, – в этот момент герр Конрад непроизвольно кинул взгляд на так и не произнёсшего ни единого слова Рудольфа Шварца, – предоставить свидетельства, необходимые для вступления в права наследования. И я бы советовал вам выбирать выражения – я уже не молод, и времени на ссоры у нас с вами нет.

– Так что вы от меня хотите? – Алекс вновь помчался в атаку. – Вы даёте мне возможность вернуть родовое имя, намекаете мне, что у меня могла бы оказаться эта библиотека, и? Что взамен? Не может же быть, чтобы вам ничего не было нужно.

– Взамен я хочу одну вещь, которую мой отец дал на хранение фройляйн Августе. Она не принадлежит роду фон Дистелрой. Это – шкатулка или, если угодно, большой деревянный ларец, в котором хранятся реликвии рода фон Шварцев – моего рода. Это не принадлежит вам, и я хочу, чтобы вы в обмен на мои старания доставили мне наследие моих предков. Как вы считаете, это – честно?