Текст книги "Знаменный распев"

«Проходит ночь… На небо утро просится…»

 
Проходит ночь… На небо утро просится…
Река течёт, суровый берег крут…
По узким тропам жёны-мироносицы
К Господню гробу медленно идут.
В руках несут кувшины благовонные,
Где мvро, масло, розовый нектар…
Неслышные колокола стозвонные
Струят с небес сияние Стожар.
И нежный свет над Мiромъ разгорается,
Перед зарёй склоняется луна,
И в сердце мироносиц пламя радости,
Лампада счастья тихо зажжена.
И Магдалина верует, и молится,
Надеется, и любит, и вперёд
Идёт, шепча: сегодня, нынче, Боже мой,
Воскреснешь Ты!.. душа ведь не умрёт…
Течёт, мерцает… Птицей, песней-исповедью
Она летит, и поле, дол и лес,
И берег, и река, и звёзды искристые,
Луна и солнце шепчут: Он воскрес!
Весь Мiръ звучит, поёт святыми струнами
Над гробом, что навеки опустел,
И льётся мvро из кувшина лунного
В бессмертия светящийся придел.
 

– Величание

Величаем Тя, Живодавче Христе, и чтим образ Твой святый, имже нас спасл еси от работы вражия.

 
Мы все друг другу – ой, зеркала…
Отражаемся сотни раз…
Цепь бесконечности так светла.
Не узнаём мы – нас.
 
 
Мы все друг другу – ох, двойники…
Всё люди, а конский храп…
Медвежий стон, вой волчьей тоски,
А человек так слаб.
 
 
Мы все друг другу – одна еда.
Ты глубже зубы вонзи.
Ты думал – один?.. а ты – стада.
Копыта тонут в грязи.
 
 
Не мясо жарим, а бытиё.
Не рыбу варим, а смерть.
В котле времен стираем бельё:
Надеть его не посметь.
 
 
И только там, на последней черте,
Спохватываясь: дураки!.. —
Величаем Тя, Живодавче Христе,
В тени Твоей стоя руки.
 
 
Дрожа, молясь у тьмы, у черты
Страданья – любовью одной:
Чтим образ Твой, образ святый,
А небо – синей стеной.
 
 
Бормочем: останься со мной… со мной…
Останься с нами… не брось…
А свет относит нежной волной
Ветер Твоих волос.
 

 
Величаем тя, Живодавче Христе…
Я томлюсь о красоте! Я живу в красоте!
Я так жизнь люблю, как ребенок – ель
Разнаряженную; корабельную колыбель.
Каждый день мне – праздник. Мне праздник – хлеб,
Даже черствая корка, соль судных судеб.
На меня в подворотне разбойник – прыг!..
А я ему – лунный отчаянный лик!
А я ему – Солнце, а я ему – Луна,
А я ему бормочу: жизнь-то, дурень, одна…
А он мя валит на снег, да на спину – ногой:
Что, вопрошает, правда не будет другой?..
 
 
Да мне все равно, что там будет, ТАМ!
В хороводе кручусь! Самоцветы – к перстам!
Вышиваю шагами строчки-стежки
Вдоль больницы последней… вдоль застылой реки…
Это праздник, ты слышишь! Я лишь самоцвет.
А кому мя дарили – того не было и нет…
 
 
Я с ручонки скатилась. Осколков сверк.
Я, нефрит зеленый, в бане разбилась навек.
Живодавче, я знаю: праздник быстро сгорит.
Улетит. Истает. Заплачет навзрыд.
Колесом укатится за смерть, за любовь.
Мя жгут Костромой посреди снегов.
Вокруг мя так пляшут – снега визг да хруст!
Вдовой соломенной плачу… огнем небесным утрусь…
 
 
А и что?.. захотела из праха восстать?!
Ах ты жадина, небом скрадена, тебе исполать!
Вишь ты, в праздник Весны тя дотла пожгли,
А желаешь – колесом – по ободу земли!
Ах ты песня… мало тебе, что всем Мiром поют…
Что тобою плачут, укрывшись в закут…
Ах ты солнечный пирог, густо масленый блин…
Ты на Красной Горке – акафист один…
 
 
Я пляшу-пляшу, да и задохнусь.
Я дышу-дышу, да вдруг упаду: и пусть!
Упаду – ликом вверх – руки вразлёт —
Лазурит-праздником – небо! Крестом – самолёт!
Изгрызли мя! Искурили мя!
А Господь из туч: кто тут валяется голомя?..
Ах, царевна моя, нищебродка моя!
Воробьиная кика! Снеговеи белья!
 
 
И вдохну я до дна красных лёгких – звёзды все!
Поцелую облако в парчовой красе!
К небесам васильковым ручонки взмахну!
Праздник!.. Господу заору: не пойду ко дну!
А вскочу, усопшая, живая тотчас!
Живодавче, неужто эх-раз-ещё-раз?!..
Эта жизнь золотая… лалом вышита по швам…
Неужель – на груди в горсть сгребая —
да сызнова раздам?!
 
 
Всю до кости. До пуговицы. До жемчуга. До гвоздя.
До морщины. До пули. До можно, где нельзя.
До пяти рыб – в голодуху последнего торжества.
До боли, где всхлип – святей, чем слова.
До колечек вдовьих на леске,
где в золоте слёзной ряски – озеро-лик
Чудотворной… всю, до вечности,
так дико похожей на миг…
 
 
Ах, небо мое! Танцую! Птичкою на Кресте!
Люблю тя, жизнь, целую – на позабытой версте!
Люблю тя, Господи Живодавче,
чистейший небесный ключ!
Люди, мне в праздник подайте злато меж чёрных туч!
Господи, сажай мя на санки! По синему снегу кати!
Докатимся спозаранку до злой развилки пути…
 
 
И там мы с Тобою спляшем. Во праздник мя не убьют.
Твой праздник велик и страшен!
Огнище – на пять минут!
Жила всю жизнь красотою! Всю смерть буду ею жить!
Земля под Твоей пятою – парчовой молнии нить…
Я так Тебя обливаю слезами бродячей любви.
Я так Тебя обнимаю, пожаром вышиваю: живи!
Хоть Ты без того бесконечен… неуязвим, невредим…
Вцепляюсь Тебе я в плечи…
вьюсь подле Тя, тайный дым…
Бесслышно, бесстыже, бескоже, безбольно
Тебе бормочу:
Спаслись мы от смерти, Боже, – гладь оком
живую свечу…
Жемчужины две на нитке. Подшитый огнём сарафан.
Тряпицы. Утварь. Пожитки. Дома уходят в туман.
Лишь празднуют волю души,
на площади призрачной той,
Где музыка тише, глуше, где серебро под пятой,
Мерцают, танцуют, вьются, мотают туда-сюда
Монеты, чайники, блюдца, гаремы и города,
Сапфиры птицы Гаруды, железо пьяных машин,
Густые хрипы простуды, хрусталь поминальных вин,
Дождем обмотаны, ели в колючках сребряной тьмы,
Солгали б, да не успели, не взяли пляску взаймы,
Не наняли вольный праздник рабом,
слепым батраком,
Не стал гордый Мiръ – отказник от войн,
что лежат ничком,
А я Тя, любовь, примечаю затменным Солнцем в толпе,
А я Тя, любовь, величаю, соль жемчуга на губе,
Пляши, протяни мне руки, ломай ледяное жнивьё,
На злую ночь, на разлуку, хоть, знаешь, не будет её.
 

– Кондак второй

Неизреченнаго и Божественнаго Твоего к человеком смотрения, неописанное Слово Отчее, и Образ неписанный, и богописанный победителен, ведуще неложнаго Твоего Воплощения, почитаем, того лобызающе.

 
Всегда и здесь. Везде и вновь. И в первый раз.
Возьми, плыви. Не прекословь. Здесь и сейчас.
Вот этот Мiръ, подвздошье дыр, подводье нор,
Я здесь, сейчас, промежду глаз вопит мне хор.
Я Третий Глаз, у неба я лежу во лбу,
Горизонталь, волос печаль, ветла в гробу.
Ожгут ветра. Допрежь, вчера. Здесь Рай и Ад,
Лоб в лоб – с полночи до утра – улыбки яд.
Крыла размах… вот дикий страх – крылом махать…
Лететь, любить, проклясть, простить, и снова вспять.
Мне тыща тысяч голосов рвет сердце в пух
И в прах, и в клочья, на засов сажает Дух.
Дышу. Крылами так машу! Устала плоть.
Я только Дух, ломлю за двух, не проколоть
Меня ни бритвой, ни иглой. Заточка, меч,
Граната, бомба – все долой. Не стоит свеч.
Лечу. Дышу! И вижу всех. Люблю стократ.
В морозе неба – белый мех, планет парад.
Дышу. Восхищена! Гляди! Восхищена.
Горят закатные дожди. Душа одна.
Мой Мiръ бушует и вопит, и глух и нем,
Отсюда – ох, потрясный вид, мясной Эдем,
Разъято тело на куски, и нотный стан,
Гармошка ребер, от тоски в дымину пьян
Баян он музыкой упился он – орган
В зенит он музыкой молился всем богам
Последний мой во облацех седой полет
Последний мой горячий цех и скошен рот
Целуй же воздух за гроши крыла вздымай
Лети чуди ори дыши пером стегай
Все безвоздушье между звёзд мешки угля
Полет последний в полный рост а где земля
Она валяется дрожит скользит растёт
Плавучий шар морей пожар калёный плот
Жара отрава рек узлы песчана сеть
А горы – сахаром из мглы их можно съесть
Из чаши выпить костяной – синь-океан
Маши крылами надо мной любовь-буран
Гляди ты Космосу в глаза не струсишь коль
Лети рыдая и сквозя крича: доколь
Пошире крылья распахни глаза разверзь
Ты не питон ты не тритон ты луч и твердь
Рисунок грозных облаков меняет цвет
Крыла жужжат спадет наряд брызнь голый свет
Вот ты бесстрастна и гола а что ж ревёшь
Сжигает вечный огнь дотла ребячью дрожь
Воочью зри великий Взрыв безликий Прах
Летишь глазами так вопишь цветок в руках
Подземно пчёлами жужжим внутри могил
А кто ты кто ты Серафим в соцветье крыл
А кто ты кто ты сонмы букв и знаков и
Царапин-ран и пыток-мук допрежь любви
Парят крыла перо и пух громадный взмах
А кто ты кто ты птица Рух последний страх
Я первый – в небесах – побег дитя зерна
Пшеничных звёзд я человек я здесь одна
Кричу хриплю о где же Бог навзрячь навзрыд
Мiръ подо мною одинок он бок круглит
Сияет кровью и слезой святой войной
Как страшно люди над грозой лететь одной
 

«Ты мой маленький, щеник мой, гриб-боровик…»

 
Ты мой маленький, щеник мой, гриб-боровик,
Ты ведёшь через жизнь мя, прекрасен твой лик,
Ты ведь Ангел, кудрявый ты мой Ангелок,
Видишь, алым окрасился нежный Восток,
Ты ведешь мя, мой свет, через Ад, через Рай,
Ты мне шепчешь неслышно: тётенька, не умирай,
Ты такая ведь добрая… знаю, грешна,
Кто не грешен, а жизнь драгоценна, одна…
Он мой маленький Данте, рыбацкий костёр,
Через реку мой брод, мой святой Христофор,
Мой младенец Христос, Мiръ не зрю я от слёз,
Нежный шёпот, мой ландыш, сквозь осень пророс,
Он качается, тает позолотой икон,
Знаком ИХТИС, ладьёй, где индиговый звон
С колокольни над ясной закатной рекой,
Он ведет мя, он мне в руку вцепился рукой,
И послушно за ним я иду, я молчу,
Жги, мой Ангел последний, надежду-свечу,
Нам осталось гореть, нам осталось идти
Лишь вперёд, жизнь сжигая в горячей горсти,
Ты веди мя, мой Ангел, туда лишь, вперёд,
Где никто, о, никто никогда не умрёт,
Ну а я, так и быть, я согласна, умру,
Улечу я листвой на осеннем ветру,
Золотого сиянья у небес не отнять,
Ты веди мя, мой сын, свою бедную мать,
Я покорно молчу, я иду за тобой,
Повторяя кондак пересохшей губой,
Повторяя тропарь кровеносной душой,
Повторяя любовь обожжённой рукой.
 

ГЛАС ТРЕТИЙ

– Кондак Рождеству Христову «Дева днесь Пресущественнаго раждает»

Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит: ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют: нас бо ради родися Oтроча младо, Превечный Бог.

 
Поливаема земля вся, насквозь,
чернопламенными дождями…
Дева днесь Пресущественнаго раждает.
Выплывает будущее из груди —
ночными гордыми лебедями…
И никто из нас не знает, что будет с нами.
Я давно песнею людей и себя вопросила:
Что ж там будет-то с нами?.. под корень подкосят?..
И в незнании том – великая сила,
И земля вертеп Неприступному приносит.
Крыла облака на весь зенит простирают;
Ангели с пастырьми славословят;
А я то ли праздную, то ль умираю,
То ль у трона Богородицы – секира наизготове.
Сторожу. Уже, ветхая деньми, не рожу младенца!
Выпитою чаркою опрокинута младость.
Лишь разрежу ножом ладонь, и единоверцу —
Кровью – на снегу: ТЫ МОЯ РАДОСТЬ.
Волсви же со звездою путешествуют…
     ах, спастись бы!..
А может, спасемся, коли кондак сей затвердим…
Постоим у радужной ели на льду сладкой жизни,
На краю ойкумены, на кромке небесной тверди.
Кому сейчас надобны словеса изветшалы?..
Бабкино-кошкино-запечкино бормотанье…
А ты Звёздную Мать, яко дитенка, закутай в одеяло,
А ты упаси Ея от сожженья, проклятья, закланья.
А ты, нищий, положи-ка Ея, Царицу, рядом —
На сон грядущий… когда огнь с неба,
и рыдать трудно…
Нас бо ради родися Oтроча младо,
Превечный Бог – для нас, чад сиюминутных.
Откинь верблюжий углышек… приклейся устами
К горячей смуглой щеке,
лесным намалёванной богомазом…
И жимолость глаза целуй… что там будет с нами,
Сынок тебе скажет. Нам всем. Однажды и сразу.
И все повалимся пред Ним,
в рубищах, скользких атласах,
Робах, мантиях, голяком – на живые колени-кости!
И рванём на груди рубахи, обнажая дымы и мясо,
Плоть, душу и дух, на пирушке последние гости!
И кто хохочет, кто хнычет, кто блажит заполошно,
Кто от восторга на вихревом ветру торосом стынет, —
Всё равно! И всё досягаемо. И всё невозможно.
И лишь кондак Рождеству —
на сухих губах слаще крови,
Горше полыни.
И я его пою-бормочу, надсадно ору,
Хрипло воплю, раззявив рот отчаянный, занебесный:
Ибо лишь так, только так я заткну живой любовью
Эту гиблую угольную дыру
Во звёздном ветхом мешке, над мировою бездной.
 

«Рождество… О, праздник золотой!..»

 
Рождество… О, праздник золотой!
Зелень ёлки и вертеп во вьюге…
И звезда горит над головой
В многосветном занебесном круге.
 
 
Может, то в ночи Звезда волхвов…
На верблюдах, меж песчаных скиний,
К ней, на землю льющей лишь любовь,
Шли цари в отверженной пустыне…
 
 
А теперь – полнощная метель
Нас, идущих в храм, благословляет,
Постилает Ангелам постель,
Плат жемчужный Деве расстилает.
 
 
Рождество – вновь на Святой Руси…
Пахнет мандаринами и елью…
Шепчем тихо: Господи, спаси, —
Над Твоей склоняясь колыбелью.
 

– Тропарь священномученику Пантелеимону «Страстотерпче святый»

Стpастотеpпче святый и целебниче Пантелеимоне, моли Милостиваго Бога, да пpегpешений оставление подаст душам нашим.

 
Тебе Богом дана эта земля – её повоюй!
Ты её расстреляй с корабля потоками струй
Лютых стрел! Ты не пел её гимны – учи!
Стань дрожаньем сиротской её свечи!
Слышишь ты… не молчи…
 
 
Захвати её силой. Мужчин – мечом
Порази. Её дев неси за плечом,
На загорбок взвали, и тащи туда,
Где солёная, слёзная плачет вода,
Где в огне города.
 
 
А детей и скот ты добычей бери.
Этот стингер, он жжёт её изнутри,
Этот шаттл, ножом-крылом режет вдоль
Море, вопли и соль,
Всю чужую юдоль.
 
 
А любовь – тож набег! Всяк войною спалён!
Ниневия, Ассирия и Вавилон!
Ты крылатых быков на закланье кидай,
Пусть твой жертвенник кровью зальется в край,
Что стоишь-то? Стреляй!
 
 
Как стремглав подчиняешь святые края!
Вот, мой царь, все первейшая радость твоя!
Вся услада последняя! Зевы могил!
Зри лежащих, недвижных… о, ты их убил.
Счастье! Ты победил!
 
 
Боязлив, малодушен… серей, чем мышь,
Перебил тьму народу… ты просто мстишь.
Пережёг тучи туч пеших сириян…
Потерял счет казням, от крови пьян…
Чу, труба… Иерихон… туман…
 
 
Ах, война, прегрешенье, зловещий марш!
Ритуал Голиафа, полночный фарш,
Мясорубка и крики, и копий лес,
И с зенита – кровь – стеною, отвес,
И не жди чудес.
 
 
Рукопашная. Парни с размахом плеч.
И друг другу под ребра вонзили меч.
Ты стоишь и глядишь, во жужжанье стрел.
Ты приказ им отдал, будто песню спел:
Им не быть – повелел.
 
 
Наступи на шею ему, врагу!..
Попирай!.. Повесь его на суку!
Сладко так рыданье народа испить,
Оборвать пуповины кручёную нить.
Навсегда – отомстить.
 
 
Ты стоишь. Округ головы – дымы.
На тебя взираем безумные мы,
Все в кровище, лохмотьями – камуфляж,
За спиной – гора Фавор, вечный страж,
Что молчишь… вождь ты наш…
 
 
И внезапно откуда-то, будто плот
Наплывает живой, весь живой идёт
Человек, и держит крепко в руке
Свет, он рвется на мировом сквозняке,
Гаснет, гибнет в тоске.
 
 
Ближе, ближе. Нет, то не светильник! Сосуд
Красной глины. Так снадобье к ранам несут.
Так к далёким странам плывут ладьи,
Чтоб спасти, чтоб в горсти унести
Боль и стоны твои.
 
 
Ближе, ближе! Подходит он вгрань и вплоть.
Тихо шепчет: меня вам послал Господь
Из иных пламён, из глухих времён,
Развернул плодом из ночных пелён,
Я один. Утомлён.
 
 
О, ты волен сто раз меня, царь, убить.
Я тебе никто. Разреши, дам пить,
Наложу повязки на раны нам —
Насекомым, людям, птицам, зверям,
И богам, и царям.
 
 
Как тебя зовут? А тебя… в ночи
Средь в крови убитых – живой, не молчи!
Я хочу твое имя навеки знать!
Повторить, и любить, и плетью стегать,
И с тобой – умирать!
 
 
…и стоял пред царём царь грядущих лет,
Паренёк кудрявый, худой, на просвет,
Тот военный скелет, тот святой обет,
Тот в ладони зажатый предвечный свет,
Все изрезаны камнем босые стопы,
Удивленно идут от судьбы до судьбы,
Тот бродячий лекарь, курчавый врач,
А вокруг во шлемах – солдаты – вскачь,
Кто лежит бревном, кто хрипит навстречь,
Кто орёт, воздетый на вертел-меч,
А он все стоял, все стоял-молчал,
Древний шепот голодный, начало начал,
Пантелеймон-целитель, пришед к царю:
Нам войну подарил?.. тебе Мiръ подарю —
Целый Мiръ, царёк, у твоих он ног:
Плачь, живи, ты в нем живи, одинок.
 

«Пантелеймон-целитель, ты к узникам снизойди!..»

 
Пантелеймон-целитель, ты к узникам снизойди!
Пантелеймон-целитель, утешь утопающего в крови!
Ты прижми, Пантелеймон, страдающего ко груди,
Ты его, умирающего, оживи.
 
 
Пантелеймон, убогим имущество ты раздай.
Пантелеймон, казни не бойся – что тебе смерть?
Небеса распахнутся, хлынет любовь через край,
Тебе домом родным станет небесная твердь.
 
 
Ты от ужаса, мрака нас, боящихся, всех исцели.
Разгони врагов. Освети улыбкою мглу.
Пантелеймон-целитель! В объятьях твоей любви
Принесем, страдальцы, Предвечному Богу хвалу.
 
 
И страдания нет. Оно выпито нами до дна.
Излечи от мученья всех, старых и молодых.
И страдания нет. Только радость и есть одна —
Пантелеймон-целитель, в ладонях нежных твоих.
 

– Воскресная стихира «Твоим Крестом, Христе Спасе»

Твоим Крестом, Христе Спасе, смерти держава разрушися, и диаволя прелесть упразднися: род же человеческий верою спасаемый, песнь Тебе всегда приносит.

 
Тайна Двойного. Ждут имяреки.
Рек Авраамы, Мелхиседеки.
Я одинока. Я созерцаю.
Чай кипячу. Заварю. Наливаю
В чашку немого, глухого фаянса.
Тихо пою запредельные стансы.
Тихо и тайно, до смертного часа —
Горечь-кондак моего Осмогласа.
 
 
Мы раздвоённые. Мы – двойниками.
Переплетёнными насмерть руками.
То мы друг другу – проклятия-письма.
То умираем от боли на тризне.
В зеркало наше глядимся – друг в друга.
Не исчезаем из зимнего круга.
Чёрный ли, белый. Поделен, расчерчен.
Ирода блюдом в танце заверчен.
 
 
Думал – один ты?! Нет! тебя двое.
Дай я ту тайну тебе приоткрою!
Ты только мнишь, что родил, чего нету:
Это уж было, шаталось по свету!
Это уж грызло в харчевнях, тавернах
Мясо и кости, мечтало бессмертным
Стать, и бросало на плечи, на спину
Всё лучезарье зари соловьиной…
 
 
Неповторимо дышать ты грозился?
В зеркале яростном ты отразился!
В зеркале старца, калеки, соседа,
В миске латунной чужого обеда.
Знают тебя наизусть. О, до тверди
От преисподней. От жизни до смерти.
Буквицы, знаки твои повторяют —
О, демеством одичалого Рая…
 
 
Ты, мой октоих, красны знамёна!
Мошки-крюки, полнозвучное лоно!
Плод я лишь твой, моя вечность седая.
В ладанном храме стою и рыдаю —
Певчая, клирос под выгибом синим,
Шёлковой вьюгой пророческих скиний,
Зеркалом купол меня отражает.
Так меня заново небо рожает.
 
 
Ну же! Гляди в меня! Глаз не опустишь!
Не отвернёшься! Грехи все отпустишь!
Видишь, твоё я подобье, двойное
Горе, как больно… то было со мною
Или то будет?.. Смеешься ты люто,
Царское Время. Нет часа, минуты.
Есть только зеркало: ты ли то, я ли —
Нас повязали, в конце ли, в начале.
 
 
Тихо заплачу моей ипостасью:
О, лишь Твоим Крестом, Христе Спасе,
Смерти держава дотла разрушися,
Прелесть диаволя вмиг упразднися:
Вешней грозою катит с небосклона
Род человеческий, верой спасённый,
Верой спасаемый, старой и ветхой,
В небо лазурно распахнутой клеткой,
Я вылетаю, я пьяная птица,
Мне довелось зазеркалью присниться,
Мне посчастливилось вымолить слово —
Нежную, бедную Тайну Двойного —
Перед стеклом, пред иконною рамой,
Лаской озёрной, алмаз-амальгамой:
Ряской затянутой, нежным движеньем,
Смутным, дрожащим, ночным отраженьем,
Крепом, нет, саваном-снегом укрытой,
Родов пелёнкой, шинелью убитой,
Слёз пеленой, дождевой, шелестящей,
Страшным грядущим, святым настоящим.
 

Молитва о врагах

Господи Исусе Христе, Сыне Божий! Спаси, сохрани и помилуй наших врагов. Шепчи Ты им на ночь, морозом по коже, Твой речной и полынный молитвослов. Прости Ты их за ненависть, змеиную злобу, за глухую месть, за слепую войну. Они на свет рождены, чтобы во счастие плыть, а зрят судьбину одну – бить, бичевать, убивать, повернуть лёгкий ход Твой, по суше-водам-небесам, Боже, вспять. Помилуй Ты их, прости! Тяжко им крест чугунный нести. Всякого из них пожалей, приголубь… тёплым дыханьем повисни у губ… нежной молитвой по щеке погладь… и тогда сгибнет ненависть вдругорядь, и обернёт враг к Тебе, Господи, поновлённый лик – всё равно, Господи, навек иль на миг… А может, враг-то, он и есть друг, только не тянет к тебе дрожащих рук… а чистит оружие… а вяжет плеть… и молится, как ты: о, только б не умереть.

– Богородичен Догматик

Како не дивимся Богомужному рождеству Твоему, Пречестная? Искушения бо мужескаго не приемши, Всенепорочная, родила еси без отца Сына плотию, прежде век от Отца рожденнаго без матере, никакоже претерпевшаго изменения, или смешения, или разделения, но обою существу свойство цело сохраншаго. Тем же, Мати Дево Владычице, Того моли спастися душам православно Богородицу исповедающих Тя.