Текст книги "Знахарка."

– Что?! Ты уже это видела?

– Конечно, он месяц назад приполз, мы уже подружились. Да ладно тебе, мам, – продолжила она, обратив внимание на обалделое лицо родительницы, – он совсем не опасный, я назвала его Дин-Дин. Ты знаешь, он отзывается, хотя я так и не могла найти у него ушей, может он всей кожей слышит?

Этот «симпатичный» Дин-Дин был примерно метров трех в длину, в руку крепкого мужчины толщиной, имел несколько пар маленьких ног и серо-болотный окрас гладкой шкуры. Представив, что дочь его трогала, искала у него «ушки», Нани почувствовала невольный позыв к рвоте.

– Мне кажется, что это детеныш, – продолжила с увлечением Илька, решив, что достаточно успокоила мать, – наверно, он еще подрастет.

Соплюшка оказалась очередной раз права, ее питомец подрос в длину еще на целый метр, а вот в толщину остался таким же, к сожалению, что позволяло ему по-прежнему влезать в подвал, как только приходила такая охота. Нани так и не привыкла к подобным посещениям, хотя в последнее время он стал появляться все реже. Илька объясняла это тем, что Дин-Дин завел себе невесту и собирается жениться, а потом у него будут детки.

Выслушав такое объяснение от дочери, данное на полном серьезе, Нани подумала, что не удивилась бы, окажись все именно так, в конце-то концов охота к размножению присуща всем живым существам. Вот только каким образом ползуче-ходячая тварь смогла общаться с ребенком, да еще рассказывать о себе столь интимные вещи? Просто уму непостижимо!

Услышав, что девочка выскользнула во двор и, стало быть, ее экзотический друг их уже покинул, Нани вздохнула с облегчением. Она перемывала в лохани посуду, раздумывая над тем, как бы совсем избавиться от таких непрошенных визитов. Ее увещеваний Илька словно не слышит, или отмахивается нетерпеливо, но вдруг самому Дин-Дину станет некогда и он перестанет приходить, приползать? Это животное на самом деле делало одновременно то и другое, одна часть его тела ползла, в то время как другая семенила лапками, не поверишь, что такое возможно, пока не увидишь.

Во дворе дочери не было, тогда мать завернула за дом, туда, где разросшиеся кусты заменяли повалившийся еще в прошлом году забор. Плохие они хозяйки, не так уж трудно восстановить звено забора, один только подгнивший столбик заменить. Возле кустов Ильки тоже не было, но вот она показалась на изгибе тропинки, провожала своего неспешного дружка аж до самого леса. Девочка тоже не спешила, наклонялась, собирала созревшие ягоды земляники, которые по окраинам созревали раньше, чем в лесу, солнышка им больше доставалось.

Нани, извечным жестом приставив ладонь ко лбу, чтобы глаза не застило, любовалась дочерью, но вдруг насторожилась. Кто-то в густой траве пробирался за девочкой, какой-то звереныш, что ли. Может быть, Дин-Дин решил вернуться? Но от его движений трава так не качается, она совсем почти не качается, когда он ползет, а сейчас совсем другое дело. На всякий случай Нани крикнула дочери, чтобы поспешила. Сама кинулась ей навстречу, прихватив валявшуюся возле куста слегу от забора.

Но недаром она звала иногда дочь наобороткой, вместо того, чтобы пуститься во всю прыть, та вовсе остановилась, завидев бегущую с дубиной мать, и с интересом стала оглядываться, чтобы увидеть, с кем это ее мать воевать собралась. Прыгуна Нани опознала, когда тот был уже совсем близко от девочки. Поняв, что не успевает, она заорала дурниной, напугав в кои-то веки дочь так, что та от испуга подпрыгнула. Этот непроизвольный прыжок ее спас, прыгун промахнулся и по инерции еще дальше пролетел, но развернулся достаточно быстро для внешне неповоротливой твари.

Прыгуны эти появились в их краях не так давно, сразу заявили о себе как безжалостные убийцы, от их ядовитой слюны спасения нет. Что за твари, откуда и почему явились, никто не знал. Размером с крупную кошку, внешне похожие скорее на собаку, этакая лохматая круглоглазая собачка, по первому впечатлению безобидная. Голый толстый хвост длиннее тела и мощные задние лапы, давая упор, позволяли этой твари прыгать почти на метр.

Очень опасный зверь, хорошо, что нечасто встречается. Нани до этого дня видела одного, мертвого, когда лечила подростка, укушенного этой тварью, подросток умер в мучениях, ничего нельзя было сделать. Может и существовало все же какое-то противоядие, но никто не знал, какое.

Илька начала пятиться, пытаясь голосом воздействовать на злобную тварь. Тон у нее был умиротворяющий и обычно ей хорошо удавалось договориться со зверьем, в прошлом году даже бешеного, сорвавшегося с привязи быка удалось успокоить таким образом, но не сейчас. Девочка еще не знала, что против прыгуна у нее имеется только одно средство спасения, бежать со всех ног в дом. Нани была уже рядом, ударила слегой, но промахнулась, крикнула дочке, чтобы убегала, собираясь сражаться один на один. Прыгун и правда переключился на нее.

Послышалось шипение, на тропинку с невиданной ранее скоростью выполз Дин-Дин. Вид у него был необычный, он держал голову высоко, кожа по бокам головы раздулась. Вдруг он сделал какой-то рывок, привстал на хвост и кинулся на прыгуна. Завязалась схватка, исход которой было трудно предвидеть. Илька, конечно же, никуда не убежавшая, переминалась поодаль от бойцов, всхлипывая и причитая, волновалась за своего любимца, так отважно бросившегося на ее защиту.

Через пару минут все было кончено, прыгун мертв, но и вид ползуна, или кем он там являлся, был немногим лучше, у него было несколько покусов. С помощью матери Илька перенесла своего любимца в дом, устроив на полу в кухне. Он был плох, по телу пробегали судороги, и Нани считала что ему осталось жить совсем немного, у того несчастного мальчика перед смертью тоже были конвульсии.

Дин-Дин слегка приподнял голову, из его узкой, как щель пасти показалась пена. Девочка наклонилась над ним, уставилась ему в глаза, словно общаясь телепатически и через мгновение начала действовать. Собрав чистой тряпицей все еще сочащуюся пену, она принялась втирать ее в пораженные участки тела. Нани удивлялась молча, не мешая дочери. Она ничего не понимала в ее действиях, но основываясь на некоторых примерах в недалеком прошлом, допускала, что ее ребенок знает, что делает.

Мальчик умер тогда на исходе четвертого часа, сейчас прошло уже четыре с половиной, ползучая тварь была жива, и это был пока единственный положительный признак. Внося в дом пострадавшего, дверь они, оказывается затворить как следует забыли, и когда у самого порога кухни послышалось шипение, Нани вздрогнула. Вот тебе и здрасти! В кухню, нимало не смущаясь присутствием людей, вползала еще одна такая же тварь, только меньшей длины. Бурый узор на ее шкуре был несколько бледнее и кое-где проглядывала зеленца, что смотрелось довольно красиво.

– Ой, – тут же впечатлилась Илька, – это его невеста, наверное, какая красивая!

У ползучей невесты из пасти торчал какой-то пучочек травы. Нани решила, что невеста собирается подкормить своего жениха, что было довольно нелепо, он умирает, какая уж тут еда! Но невеста подползла к самым ногам сидящей на корточках девочки и выпустила изо рта приношение.

– Это мне? – удивилась та, – но зачем, я же не ем траву. Или…, – она задумалась. Потом вскочила и побежала вприпрыжку на двор, невеста осталась в кухне. Она подползла к укушенному, положила голову на его шею и так замерла, словно уснула.

Быстро вернувшаяся девочка притащила несколько охапок такой же травы с узкими листочками, в которой Нани признала невзрачный сорняк, цветущий по весне блеклыми голубенькими цветочками. Вымыв и порезав это сено, она обложила раненые места диковинного пациента. До самого вечера Илька то и дело меняла травяные компрессы своему любимцу. Невеста безотлучно находилась тут же.

Поскольку все это происходило в кухне, то вся эта компания изрядно мешала Нани готовить и мыть посуду, но она не ворчала. Больному прямо на глазах становилось лучше, а за знание, что она нечаянно получила в результате лечения, можно было потерпеть и не такое. Конечно, полной уверенности, что эта травка окажет такое же действие и на человека в схожей ситуации, у нее не было, но все же заготовить и насушить такой травы побольше явно не помешает.

Глава магистрата поселка Рубежный недовольно засопел. Нет, он уважает наставника Пендракия, его все уважают, известный, можно сказать, в здешних местах человек. Но то, что тот предлагает, просто немыслимо. Взять, да и выгнать знахарку Ош из поселка на том основании, что у нее нет лицензии на лечение людей. Ну да, нет, и все давно об этом знают, как-то до сего дня все обходилось, а теперь скандал и даже непонятно из-за чего. Да и нет у него таких полномочий людей выселять. Господин Арун скорбно посмотрел в сторону Нани, его тревожило ее молчание. Молчит и молчит, как будто не о ней речь идет. Могла бы подсказать хоть что-то дельное, глядишь, и обошлось бы все как-нибудь.

– Да, я настаиваю, – твердо повторил Пендракий и опять понес какую-то околесицу про уважение к уважаемым людям, про неправильное воспитание и в конце своей обличительной речи вдруг помянул юбку.

Глава моментально уставился на эту юбку и удивленно пожал плечами. Юбка как юбка, когда-то яркого синего цвета, но ныне уже изрядно вылинявшая на солнце, доходит до середины икр, как все женщины поселка носят, ничего необычного в ней нет, чего ему такое припекло с этой юбкой? Да и вообще, они что тут женские тряпки обсуждать собрались?! Арун догадался оскорбиться, наконец.

– Ах, вам не нравится моя юбка? – самым что ни на есть ядовитым, но внешне благожелательным тоном, спросила Нани.

Она почти спокойно перенесла, когда этот напыщенный болван порочил ее как мать и как гражданку, но почему-то упоминания о юбке вынести не смогла, может быть потому, что она сама бы с удовольствием пустила эту свою одежку на тряпки, полы в кухне мыть, да только лучше-то у нее нету. Некоторые говорят, что она красивая, при этом добавляют, что если бы ее одеть как следует, то и вовсе глаз не оторвать, ей надоело это слушать, потому что горько и обидно, да и поделать ничего нельзя.

– А мне не нравится ваш костюм, такой покрой еще ваш дедушка носил наверно, – продолжила крамольные речи Нани, от накатившей злости решившая, что ей терять уже нечего.

– Нет, вы видите? Видите? Я же говорил! – возопил Пендракий, оскорбленный в самых лучших своих чувствах.

– Хватит! – взревел глава и хлопнул по столу ладонью для пущего эффекта, – не желаю ничего больше слышать ни о каких тряпках! Если есть что-то важное, говорите, нет, тогда извольте выйти, да, да, вы оба, у меня еще много работы, а вы мне своими склоками мешаете.

– Я уйду, конечно, – поджал обиженно губы наставник, – но не раньше, чем вы примите решение.

– Какое ре… Ах, да, решение. Что вы можете на это сказать, госпожа Ош? – переадресовал глава вопрос Нани, по его виду можно было понять, что все это надоело ему дальше некуда и в сердцах он способен сказать и решить что угодно, любую глупость, за которую самому потом будет стыдно, ибо человек он в принципе не сказать, чтобы такой уж злой.

– Вы предоставляете решать мне? – сделала было вид, что удивлена Нани, но весь этот бардак ей надоел не меньше, потому решила не тянуть. – Поселок Рубежный не то место за которое надо держаться изо всех сил, поэтому я ничего не имею против переезда, – она глубоко вздохнула, попутно отметив выпученные в удивлении глаза Пендракия. А чего он ждал? Что она слезы станет лить, умолять, в ногах валяться? Не дождется!

– Как только вы купите мой дом, я сразу же уеду, но предупреждаю, дом не дешевый и я возьму за него настоящую цену.

Первым от такого неожиданного поворота опомнился Арун.

– У меня свой хороший дом есть, второй мне ни за чем не нужен, пусть наставник покупает, это ведь он настаивает на вашем отъезде.

– А я тут причем?! – буквально завопил наставник, он был не только занудлив, но и отменно скуп, хотя не беден, денежки у него водились. – Я вообще не понимаю, какое отношение этот дом имеет к нашему вопросу, разве вы не снимаете его?

Вопрос был закономерен. Когда Нани появилась в поселке, то случайно постучала именно в этот дом, тогда в нем жила, а вернее доживала свои последние дни некая старушка. Наследники старушки присутствовавшие на тот момент в доме, племянница семиюродная, или кто она там, и ее муж, попросили Нани поухаживать за бабушкой, им вроде как недосуг.

Она и ухаживала за бабулькой где-то около двух месяцев, после чего болезная померла, уже очень стара была, а дом Нани у наследников выкупила. Наследники были не местные и сразу после оформления сделки уехали, а кроме них значительных денег у знахарки никто никогда не видел, вот общее мнение и склонилось в пользу версии, что дом не ее, она просто временно в нем живет.

– Это мой дом, моя собственность, у меня и документы на него все есть, оформлены как положено. Надеюсь вы ничего не имеете против частной собственности? – задала вроде бы невинный вопрос Нани.

От этого вопроса Пендракий стремительно побледнел, а у главы посыпались из рук бумаги. Лет двадцать тому назад или чуть больше, в столице и других крупных городах королевства некие смутьяны подняли бунт, ратуя за отмену частной собственности. Бунт подавили, но не сразу, а от уличных беспорядков и стрельбы пролилось немало крови.

Смутьянов в конце концов изловили, судили и публично казнили, поотрубав им всем головы, после чего Высший Совет страны издал указ, подписанный не на шутку перепуганным королем, по которому любой разговор на тему отмены частной собственности, приравнивается к измене и потому карается смертью. Было от чего струхнуть Пендракию славящемуся своей беззаветной преданностью правящей династии.

– Не верю, – почти прошептал бедняга, ему стало плохо.

До сего дня он был совершенно уверен, что хорошие дома имеются в собственности только у зажиточных людей, а тут на тебе, крепкий дом с садом и цветником и в собственности у какой-то пришлой голодранки! Он и без того давно уже недоумевал, как у нее хватает средств снимать такое жилье, но чтобы им еще и владеть, для его бедного ума это было непостижимо!

– Можете проверить, – повернулась она к главе, уже несколько взбодрившемуся после такого афронта, – сделку фиксировал в реестре недвижимости ваш отец, если я не ошибаюсь.

Но тот и сам уже тяжелой рысцой семенил к угловому шкафу. Арун лихорадочно листал книгу, Пендракий, злобно сопя, заглядывал через его плечо, а она смотрела на них с печальной усмешкой. Запись нашлась, естественно, и ни один, ни второй не смогли к ней придраться, все было сделано по закону.

– Так я пойду? – прервала она затянувшееся молчание, – раз все вопросы уже исчерпаны.

– Нет, не все! – Все еще не истратил свой злобный заряд наставник, – лицензии-то у вас все равно нет, а раз нет, то лечить людей вы не можете. Скотину уж пускай кто хочет у вас лечит, лично я и птички бы вам не доверил, а людей извольте прекратить. Правильно я говорю? – адресовался он главе, не столько для того, чтобы спросить, сколько для того, чтобы тот поднажал своим авторитетом должностного лица.

Тот горестно вздохнул, но поднажал, даже пригрозил крупным штрафом за незаконную деятельность, под пристальным взором борца за закон и порядок, чем вызвал у него бледную улыбку. Выслушав вердикт, Нани молча, только смерив скорбным взглядом людей, только что лишивших ее, а значит и ее ребенка, куска хлеба повернулась и ушла.

Все-таки слезы навернулись ей на глаза, но этого уже никто не видел. Вот за что так с нею? Никому ничего плохого не делала, наоборот, помогала всем, кто бы ни попросил. Не бесплатно, конечно, но и не за такие большие деньги, как берут лекари в городах, и ничего такого, всякий труд должен быть оплачен.

Погодите же, вот заболеет кто-нибудь из ваших близких, не заговоренные же они, к кому побегут? К ней, к Нани. Тогда и посмотрим, кто прав. Примерно так утешала себя униженная без настоящего повода знахарка, бредя к дому. Еще мелькало удивление, почему все так прислушиваются к мнению Пендракия, человека вздорного, если не сказать глупого? Чем он их всех так взял, рука что ли какая в городе есть? Так город отсюда далеко, два дня нужно ехать, не меньше.

– Мам, ты чего, плакала? – Илька раздула ноздри и закрутила головой, ища по сторонам обидчика.

– Ну вот, – попробовала пошутить Нани, – когда ты мне нужна, так ты где-нибудь гуляешь, в основном там, где я запретила, а когда я уверена, что тебя нет, ты тут как тут.

– Мам, я уже не маленькая, давай, быстренько говори, кто тебя обидел, я с ними разберусь, мало не покажется! Неужели этот толстяк Арун? – Она всплеснула руками, – ну надо же, а мне казалось, что он вроде бы ничего, не сильно вредный.

– Если ты вздумаешь с кем-нибудь разбираться, то как мы потом здесь жить будем? – задала Нани дочери вопрос, который не приходил той в голову, поскольку силенок немного накопила, а думать о последствиях еще не научилась. Вопрос явно поставил ее в тупик.

– Ну, это, как-нибудь. А что, надо позволять всяким тебя обижать?

– Как-нибудь не получится, и без того, чуть из поселка не выгнали. – Илька даже рот разинула.

– Как это? Совсем что ли? А ты чего?

Выслушав отчет матери о посещении магистрата, Илька совсем не расстроилась.

– Подумаешь, работать запретили, ну и не надо, еще лучше. Не будешь уставать, и на меня больше времени останется, сама говорила, что мало внимания мне уделяешь. – Материнское внимание ей не требовалось, наоборот, зачастую оно было только помехой в ее кипучей деятельности, это она ее так утешала.

– А жить мы на что с тобой станем? Какой никакой заработок знахарство давало, а как теперь? Никто в лавке нам с тобой ни хлеба, ни крупы, ни масла бесплатно не даст. И налоги платить обязательно надо: на дом, на содержание магистрата и стражи, а еще в королевскую казну.

– Ой, как это? Разве мы за все платим? – изумилась Илька, – а я думала, наоборот, король платит за стражников и магистрату тоже. Тоже мне, король называется, хорошо устроился чтобы последние деньги с нас тянуть!

– Тс-с, с ума сошла такие вещи говорить? Чтобы больше я никогда такого не слышала!

– Я знаю, что нельзя, так ведь нет же никого.

– И у стен есть уши.

Через несколько дней кончились последние деньги, Илька, прибежавшая с улицы застала мать в мрачных раздумьях.

– Че, мам, опять новые неприятности?

– Не сказала бы, что новые, скорее старые. Денег больше нет, вот все, что осталось, – она разжала кулак и показала медяк, – и хлеб тоже кончился, осталось немного крупы и масла, максимум на два дня, что дальше делать, ума не приложу.

– Совсем, совсем ничего нет? – И девочка заглянула в глаза матери, словно надеялась, что та шутит.

– Только НЗ.

– А что это за штука такая, никогда про такую не слышала?

– Неприкосновенный запас, на самый черный день.

– Знаешь, мам, все-таки еще не самый черный день, давай пока не будем трогать это твое НЗ. Лучше пойдем грибов и ягод насобираем, их сейчас уже везде много, и на опушке и подальше, не хлеб, конечно, но с голоду точно не помрем.

За ягодами они отправились вчетвером. То есть из дома они вышли вдвоем, но на опушке к ним присоединились Дин-Дин с подругой, которую Илька назвала Аша, почему именно так, неясно, но змея по некоторым признаком свое имя признала. Уж как они смогли догадаться, эти твари ползучие, что они собираются по ягоды, это уже вообще непостижимо, но ждали их уже заранее. Нани была поначалу недовольна их присутствием. Во-первых, зачем они им нужны при таком мешкотном деле? Во-вторых, многие из поселка были охочи до ягод, еще встретится кто-нибудь, опять будет скандал, а она и от предыдущего еще не совсем оправилась.

Но непрошенные спутники привели их на такую полянку, где ягод было видимо-невидимо, да таких крупных, только знай корзинки наполняй! До обеда обе большие корзины и обе маленькие были полны с верхом, а они ведь только часть поляны обобрали. Надо завтра сюда же прийти, рассудила про себя Нани, если только их никто на этот раз не опередит.

На обратном пути, уже без ползающих спутников, которые, попрощавшись с ними свистом и шипением, уползли в чащу, им тоже повезло. Встретилась Калисия, женщина лет тридцати, в общем-то неплохая, невредная, но какая-то несобранная что ли. Вечно у нее не все в порядке с прической, одеждой, всегда-то она опаздывает, все забывает и путает. Вот и сейчас они встретили ее на опушке, собравшейся по ягоды, но с грибной корзинкой и в то время, когда все сборщики уже разошлись по домам. Разглядев их добычу, Калисия завистливо поцокала языком и вдруг предложила.

– Пересыпьте мне обе ваши маленькие корзинки, а я вам заплачу за них. Дома скажу, что сама собрала, а то я со свекром своим неугомонным поспорила, этот старый хрыч говорит, что мне больше горсти ни за что не собрать, вот я вашими ягодами и утру ему его противный нос!

– Так он же не поверит, что ты так быстро столько набрала, – заметила ей Нани, обрадованная предложением. Будут деньги, будет и хлеб, без него все же, как ни крути, голодно.

– Да я часа два как из дома ушла, если не больше, с одной остановилась словом переброситься, потом с другой языками зацепились, все время и ушло. Давайте, высыпайте, авось не обижу, я ж не какая-нибудь Салония, – и она рассыпалась звонким смехом.

Сразу сыпать было нельзя, грибная корзина Калисии имела большие прорехи, для грибов-то ничего, а ягоды выпадут все по дороге. Пришлось сначала выстелить ее большими листьями, что Илька проделала споро и с удовольствием. Зато и получили они от менее удачливой, чем они бабенки два серебряных кругляша, хватит и на хлеб и на масло с крупой. Вот какой прибылью обернулась бескорыстная доброта девочки, когда она завела столь экзотических друзей.

На следующий день поход в лес по ягоды отменился, правильно говорят, что загад не бывает богат. Еще не рассвело, как прибежала та же Калисия, начала нервно и оглушительно барабанить в дверь, оказалось, что свинья у них никак не опоросится. Нани впопыхах одеваясь, удивлялась про себя. Свекор Калисии, которого та большей частью в глаза и за глаза именовала хрычом, а злые языки отчего-то шептались, что они любовники, хозяином был крепким, умелым и уж обычный опорос для него не проблема. Но ничего не спросила, раз зовут, значит есть в ней нужда, а для них с дочерью заработанные деньги ой как пригодятся.

Свекор, он же хрыч, был тут же, суетился, светил большим фонарем заправленным очищенным маслом. Нани давно о таком мечтала, горит очень хорошо, не чадит, да только дорого для нее. Вид у него был виноватый, он устало помаргивал и шмыгал носом. Нани присмотрелась к огромной свинье, лежащей неподвижно на боку и только вздрагивающей. Разглядела багровый пузырь опухоли, нагло выпирающей внизу брюха хавроньи. С недоумением обернулась. Хозяин развел руками, чуть не выронив фонарь.

– Недоглядел, да. Дык он и выпер седни, а я разве ж могу?

– Старый козел! – выругала его по-свойски сноха, нимало не смущаясь присутствием посторонней. И Нани подумала, что злые шепотки, кажется, имеют на сей раз основание. Но чужое грязное белье ее мало трогало. Да и то сказать, муж Калисии, хлипкий мужичонка, с наполовину лысой, несмотря на молодость головой, болтался почти все время в городе, якобы он там работал, деньги, правда, время от времени привозил, но что именно он там делает, никто, включая отца и жену, не знал.

– Несите большой, острый нож, теплой воды и самогонки какая почище прихватите, – скомандовала знахарка, надевая фартук и приготовляясь к тяжелой и грязной работе.

Илька дождалась матери только к обеду, усталой, едва ноги волочащей, поработать пришлось немало, но зато улыбающейся. Принесла не только деньги, но и яиц, небольшой мешочек муки и желтый шмат прошлогоднего сала, можно будет лепешек напечь, да и каша со шкварками очень даже вкусной получается. Главное, что от сердца хотя бы немного отлегло.

Основная, тайная тяжесть ее чуткого сердца была в том, что найти другую работу для Нани труда не составляло, она давно поджидала ее, эта работа. Еще зимой владелец лавки Нирам зазывал ее к себе приказчицей, а она отказалась, да еще резко и зло. Только Нирам не обиделся, усмехнулся и сказал, что подождет, все равно она к нему придет, никуда не денется.

Нирам «славился» в поселке тем, что ни одной юбки пропустить не мог, а уж над своими же приказчицами измывался как хотел, а когда они беременели от него, то выгонял с работы без всякой пощады. Мотивировал он свое непотребное поведение весьма просто, женщины созданы для услады мужчин, зачем же себе отказывать в этой сладости? А то, что они оказываются с пузом, так он не виноват, мало ли с кем они еще путаются, раз ему уступили, то и любому-всякому тоже могли.

Год назад совсем молоденькая приказчица, у которой кроме старых бабки с дедкой и не было никого, удавилась в рощице позади дома, не смогла пережить своего позора. Несчастная жена Нирама, которая и до этого скользила по поселку слабой тенью, совсем с лица спала, только самому виновнику хоть бы что. Все бабы, говорит, дуры и он в их дурости не виноват.

Но если бы Нани все же пришлось выбирать между тем ужасом, когда бы начал голодать ее ребенок, и жирными телесами лавочника, то понятно, выбрала бы эту потную сволочь. Уж она бы не забеременела, теперь-то она знает, как предотвращать сию напасть, поумнела малость. Но пока этот ужас отменился, кое-чем разжилась, не придется идти в кабалу, а там видно будет.

Следующим утром, едва позавтракав, Нани увидела на пороге кухни, дверь дома из-за несусветной жары была открыта, не кого-нибудь иного, а все ту же Калисию, и нахмурилась. Обычно после ее помощи дурных последствий не бывает, видно в этот раз по-другому получилось.

– Что, не рада меня видеть? Понимаю, глаза намозолила, да не волнуйся, с хавроньей все в порядке. Я и сама не слишком довольна из-за чего пришла, но ничего не поделаешь, жизнь такая неожиданная штука, – она повела глазами в сторону заинтересованно слушающей ее Ильки и вдруг шикнула на нее, – а ну брысь, малявка, не для твоих нежных ушек этот разговор.

Девочка заупрямилась, заныла, что она уже большая, при ней все можно говорить, но Нани уговорила ее пойти погулять. Судя по решительному настрою нежданной гостьи, та говорить станет только без лишних ушей.

– Залетела я, а мне как ты знаешь, уже тридцать один стукнуло, не девочка в общем, возьмешься? – приступила она прямо к делу, как только за Илькой закрылась дверь.

– Нет, и не проси даже! – Замахала яростно руками Нани, – ты еще не рожала, опасно очень, а ну как больше и не сможешь? Я бы и раньше не взялась, а уж теперь тем более.

С минуту Калисия смотрела на нее непонимающе, потом расхохоталась. В звуках ее смеха странным образом смешались и радость и печаль.

– Да ты что подумала-то? Я не плод прошу вытравить, а за беременностью моей последить, боюсь я очень, говорю, не девочка уже. Тут мне одна рассказывала, что в городах бабы тамошние как залетят, так сразу к лекарю и бегут, чтобы за здоровьем следил, значит. Ясное дело, что не беднота, а те, кто побогаче. Я в богачки не гожусь, но кое-что и у меня найдется, не голь какая-нибудь перекатная, заплачу, сколько запросишь.

– Ничего не запрошу, – вдруг посмурнела Нани, – магистрат запретил мне людей лечить, говорят, что раз лицензии у меня нет, то закон какой-то якобы нарушаю.

– Тю, – сильно удивилась Калисия, – так ее ж, лицензии этой и раньше у тебя не было, и ничего, обходилась как-то. А теперь что случилось, с чего это наш вдруг Арун взбесился?

– А он не сам, это его Пендракий надоумил.

– Вот дурак-то, вот как есть дурак! А если сам заболеет или из домашних кто? Поди, в город-то не наездишься, тем более теперь. Да ладно, пусть его как хочет, а меня уж пожалуйста не оставь, деньги ведь тебе нужны? Вон девчонка как быстро растет, то одно надо, то другое.

– Деньги нужны, даже очень, а за тебя не возьмусь. Ты же знаешь Пендракия, в каждой бочке затычка, непременно узнает и с меня штраф потом возьмут, а мне платить нечем, да и неприятностей я больше не хочу. Съезди в город, сама говоришь, что не бедная, найдешь, чем лекарю заплатить.

– Да не только в этом дело! – Калисия облизнула губы и огляделась по сторонам, потом сделала и вовсе невероятное, подкралась к двери, тихо открыла ее и выглянула. Нани смотрела за этим представлением с большим интересом.

– В город теперь не попадешь, – продолжила посетительница разговор чуть ли не шепотом, – посты выставили, никого не пропускают. Мне мой дурачина вчера сказал. Приехал, как только ты от нас ушла, денег привез, сказал, что теперь не скоро появится, его знакомый какой-то стражник пропустил. На один день, туда и обратно, а больше вряд ли получится.

– Зачем же эти посты? – Не поняла ничего Нани.

– Не зачем, а почему. Синюха в округе пошла, ты что не слышала разве?

– Слышала, конечно, как не слышать. Но это еще когда было, и не у нас и всего один-единственный случай.

– А вот и нет, не один! То есть, тогда, может и один, а сейчас сразу десяток, не меньше. Не у нас, слава богам, но недалече, сама понимаешь, городские власти сразу встрепенулись, боятся за себя, берегутся, а мы хоть все перемри тут.

– И твой муж так спокойно тебя здесь бросил? – недоверчиво спросила Нани, она еще не могла до конца поверить, что они внезапно оказались в карантинной зоне. Ее вопрос смутил Калисию, она закосила глазами, вновь облизнулась, словно очень хотела пить.

– Не бросил, – нехотя призналась и сразу перешла в атаку, заговорила напористо, агрессивно, – он звал меня с собой, мол, возьми немного вещей и проберемся тихо-тихо, а что я ему лазутчик что ли какой? Все здесь брось, а вещей много брать нельзя, свекру ничего не говорить, а он что, разве не человек? Я лучше уж тут останусь, авось беда обойдет нас как-нибудь стороной.

Выговорившись она понурила голову. Нани молча и внимательно ее разглядывала, думала о чем-то.

– У тебя ребенок не от мужа, от свекра? – спросила наконец.

Калисия совсем понурилась, опустила голову и зашаркала ногой по полу.

– Ну да, я поэтому и не захотела с мужем ехать. Сама посуди, какой от него толк? Больше десяти лет за этим идиотом замужем, а детей все нет. А тут сразу я забрюхатела, куда мне уж теперь отсюда? Тут рожать буду, но и ты меня не оставь, как хочешь, а не бросай. Штраф я за тебя уплачу, не сомневайся даже, лишь бы с маленьким все хорошо было.

– Сразу забрюхатела, говоришь. А свекор-то хоть знает?

– Догадывается, но молчит. Ну и я молчу, как о таком скажешь? Тебе единственной призналась, знаю, ты могила.

– Но ведь когда-то с мужем объясняться придется, не на всю же жизнь эти посты выставили?