Текст книги "Закон вселенской подлости"

Рыжеватый смазливый блондин с хитрой рожей прошагал в чужой подъезд, как к себе домой, походя царапнув бабушку цепким взглядом и – для компенсации, наверное, – преувеличенно душевно поздоровавшись:

– Добренького утречка, бабуленька!

– И тебе не хворать, внучок! – в той же тональности напевно откликнулась баба Вера, подумав про себя: «У-у-у, чертяка конопатый! Рыжий, глаз бесстыжий!»

Не прошло и пяти минут, как из подъезда вышел другой чужак – не рыжий, непонятной масти, в кепке. Он даже не вышел, а вывалился, с крыльца едва не рухнул и дальше поплыл, как пьяный лебедь, по синусоиде.

– Залил зенки с утра пораньше! – радостно приветствовала незнакомого пьяницу баба Вера. – Ишь, нажрался, клоп вонючий!

Мужик и впрямь изрядно попахивал.

– Слесарь, что ль? – крикнула ему вслед любопытная бабушка, запоздало распознав вонь машинного масла.

Но предполагаемый слесарь ей не ответил. Ему было не до того: за кустами его шумно вывернуло, и неравнодушная баба Вера посочувствовала дворнику Азизу: мало тому было природной грязи во дворе, теперь еще и за алкашом приблудным убирать!

Нервничая, я звенела ложкой в чашке, как корова колокольцем, но следователь был невозмутим. Отодвинув нетронутую чашку, он открыл блокнот:

– Итак, Паулина Павловна…

– Полина, – перебила я. – Пожалуйста, называйте меня Полиной, я так привыкла.

– Хорошо. Скажите, Полина, вы ведь участвовали в телевизионной программе «Совет да любовь»?

– Пассивно, – я поморщилась. – Сидела в зале и смотрела.

– В зале?

– Ага. В зале смотрела в оба, а на экране потом уже вполглаза смотрела, потому что мне очень стыдно было, – вздохнула я. – Вы же видели, что там невестушки вытворяли?

– Вообще-то еще не видел, – признался следователь и, кажется, смутился. – Вообще-то я думал, что это вы были одной из «невестушек». Разве нет?

– А, это Юлины штучки, – я скривилась. – Она послала заявку на участие в программе от моего имени.

– Зачем?

– Затем, что у меня имя прикольное – Павлова Паулина Павловна! – как всегда, едва задели тему моего небанального ФИО, я начала сердиться. – Известно же, что на телевидении нужно чем-то выделиться, чтобы тебя заметили в общей массе, вот Юля и придумала хитрый ход.

– А фамилия самой Юли? – Следователь занес над блокнотом остро заточенный карандашик.

– Тихонова она, Тихонова Юлия Юрьевна. А почему вы спрашиваете?

– Потому что немного напутал и пришел не по адресу.

– Если вам нужна не я, а Юля, то как раз по адресу, мы обе тут живем, – я поняла, что ко мне у полиции ничего нет, и мне сразу же полегчало. – Это она вам тапочки подавала.

– Добрая девушка, – заметил следователь и улыбнулся. – Значит, это она ищет себе жениха?

– Она, она!

– А вы не ищете?

– А почему вы спрашиваете?

– Извините, это не имеет отношения к делу, – следователь перестал улыбаться. – Что ж, Полина Павловна, очевидно, я должен побеседовать с вашей подругой.

Он встал и коротко огляделся, как бы в поисках правильной собеседницы.

Словно Юля могла прятаться под столом или за холодильником.

– Она там, – я махнула рукой на дверь нашей девичьей светелки.

– Очевидно, не одна? – уточнил следователь, сделав пару шагов и насторожившись.

– С Эдуардом и Чучундрой, – ответила я, прислушиваясь к доносящимся из комнаты звукам и стараясь не выдать растущего беспокойства.

За дверью стучали, скрипели, топали и издавали невнятные гортанные звуки.

Бог мой, чем они там занимаются? Предаются бурной страсти? Всего лишь через полчаса после знакомства?!

– С Чучундрой? – повторил следователь, делаясь задумчивым.

Я бы тоже озадачилась, гадая, кому принадлежит такое имечко.

Хм, если вдуматься, мои родители не такие уж изверги. Я хотя бы не Чучундра Павловна по паспорту, уже и на том спасибо.

– Кто-кто, а Чучундра вашей беседе точно не помешает, – заверила я следователя.

С чего бы такому страшилищу, как наш кактус, мешать допросу? Напротив, он даже может помочь. Не зря ведь разные жуткие предметики и вещички – обязательная часть убранства классической пыточной.

Меня больше волновало, не помешает ли чему-нибудь наш случайный товарищ Эдик, но узнать это, не заглянув в комнату, возможности не было.

Я громко покричала:

– Тук-тук! – и еще продублировала сигнал стуком, который поднял бы Илью Муромца, тридцать лет и три года проспавшего на печи.

– Ой, здрасте! – оживленно сказала открывшая нам Юля и шумно сдула локон со щеки.

В руке у нее была швабра.

Бог мой, неужто они делали уборку?!

«Версия с бурной страстью выглядела более убедительной», – высказался мой внутренний голос.

– Позволите войти? – спросил вежливый следователь.

– Конечно! – ответила Юля и сделала резкий выпад шваброй вниз и в сторону.

Откровенно толкаясь, мы со следователем протиснулись в комнату, и я наконец смогла понять, какой увлекательной физкультурой занимались Юля и Эдик.

Они положили набок открытую коробку от пылесоса и загоняли в нее Чучундру подсобным инструментом: Юля – шваброй, а Эдик – крючковатой ручкой мужского зонта.

Чучундра выглядела изрядно загнанной, но не в том смысле, как надо бы: здорово помятая и сильно полысевшая, упаковать себя она все-таки не дала.

– А что это вы тут делаете? – спросил заинтригованный следователь въедливым голосом приставучего мальчика из старого фильма.

– Э-э-э… Это мы тренируемся! – нашелся Эдик.

– Это у нас как бы керлинг, – сказала Юля и со скрипом потерла пол шваброй.

– И одновременно как бы хоккей с мячом, – добавил Эдик и стукнул кактус клюшкой так удачно, что наконец-то случился гол. – О! Один – ноль в мою пользу!

– Хоккей с кактусом? – лишь самую малость удивился следователь.

Я подумала, что у него очень крепкие нервы.

– Ну, это же летний вид спорта! – не задержался с ответом Эдик. – Для жарких стран с тропической растительностью!

– Понятно, – обронил следователь.

И явно соврал: по нарочито невозмутимому лицу его было видно, что с диагнозом Юли и Эдика он еще не определился.

– Юлия Юрьевна, могу я с вами побеседовать?

– Да! А о чем? – Юля отбросила швабру и охотно пошла на сотрудничество.

– Это приватный разговор, – сказал следователь и выразительно покосился на Эдика.

Эдик выразительно покосился на меня, я на Юлю, Юля на Чучундру, а та уже и без того в высшей степени выразительно покосилась и даже завалилась.

– Ладно, вы тут беседуйте, а я поеду новую Чучундру покупать, – решила я и потянула за рукав Эдика.

Следователь при этих моих словах взглянул на кактус в коробке, а Эдик пробормотал:

– Ни дня без тренировки! – и пристукнул об пол ручкой зонта, как караульный гвардеец прикладом.

Следователь с укоризной посмотрел на меня:

– Полина, вы готовы оставить свою подругу наедине с первым встречным?

– Так вы же следователь! – обиделась я.

– А вы в этом уверены? Вы даже удостоверение показать не попросили!

– А ну, живо покажите удостоверение! – хором потребовали я, Эдик и Юля.

Следователь вынул из кармана дерматиновую книжечку и звонко, как клювом, пощелкал ею перед лицами любопытствующих.

– Ромашкин Алексей Витальевич, – успела я прочитать.

Я вообще очень быстро читаю, это у меня профессиональное.

– Рома-а-ашкин! – восхитилась Юля и посмотрела на Алексея Витальевича с новым интересом.

Мне стало ясно, что она прикидывает, как сочетаются ее имя-отчество с роскошной фамилией «Ромашкина».

– Тихонова! – обратилась я к ней по фамилии предков, чтобы не забывалась.

– Я уже почти двадцать пять лет Тихонова! – огрызнулась подружка, посмотрев на меня с вызовом, который я неблагоразумно приняла.

– Ладно, мы подождем на кухне, а вы тут беседуйте, – я выразительно посмотрела на Эдика.

– Иду-иду, – заторопился он. – Заодно чаю попьем.

– Как раз есть чашечка еще теплого, – согласилась я.

Заурядного с виду парня в неброской одежде баба Вера пропустила мимо без звука. Физиономист-самоучка с большим практическим опытом, она давно научилась с высокой степенью вероятности определять, кто «шляется», а кто «следует по государственной надобности».

Этот, неброский, почти наверняка состоял на службе и находился при исполнении.

Баба Вера неловко, но тщательно протерла артритным пальцем в вязаной перчатке окуляры театрального бинокля и проследила за «государевым человеком» через окна на лестничной клетке.

Парень без остановок проследовал на третий этаж, а в какую квартиру – этого баба Вера, к ее большому сожалению, увидеть не могла. «Небось к Гаврилке заявились наконец-то из налоговой», – подумала бабушка злорадно.

«Гаврилку», которого давно уже именовали Гавриилом Иосифовичем, баба Вера знала со времен его, Гаврилки, босоногого и голозадого детства и за истекший период накопила к нему немало претензий.

Список открывало окно, разбитое Гаврилкиным футбольным мячом в одна тысяча девятьсот сорок шестом году…

Бабушка задумалась о добрых старых временах и чуть не пропустила нового чужака!

Вблизи дома неярко нарисовался бородатый дядька в потрепанном комбинезоне маскировочного окраса.

Несмотря на покрой и расцветку в стиле «милитари», форменным армейским одеяние не выглядело, и на представителя регулярных воинских сил чужак не походил – разве что на лесного партизана с очень большим стажем.

Оценив, как этот тип продвигается к подъезду (короткими перебежками от укрытия к укрытию, а на открытых участках – с видом «ля-ля-ля, я тут вышел погулять»), баба Вера азартно насторожилась.

Конечно, можно было бы гаркнуть во все горло: «Эй, ты, куда прешь, чего тут забыл, в приличном доме?!», но посмотреть, что произойдет дальше, было гораздо интереснее.

Покосившись на древнюю бабку, которая застыла на деревянной лавочке, как изготовленная из того же материала резная фигура, Егорыч шмыгнул в подъезд и сразу же искательно обшарил взглядом сумрачные углы.

Не повезло: на сей раз никто там ничего не складировал.

Разочарованно вздохнув, Егорыч поднялся на пару ступенек и заглянул поверх перил на следующий лестничный марш.

А вот теперь повезло: на ступеньках призрачно белело что-то мануфактурное!

– Сеточка! – обрадовался идейный сквоттер, проворно подобрав отрез легкой ткани, присборенной с одного края.

Материал был явно синтетический, тонкий, но прочный, в частую мелкую дырочку. Самое то, чтобы рыбу ловить!

Егорыч вспомнил, что в заводи, оставшейся после вчерашнего разлива ручья, что-то такое серебрилось и плескалось, и порадовался, как удачно все складывается.

Аккуратно скрутив невесомую сеточку в плотный клубочек, он бережно спрятал находку за пазуху. Он совершил бы разведывательную экспедицию по лестнице до верхнего этажа, но там хлопнула дверь, и Егорыч от греха подальше ретировался.

– И чего приходил? Чего хотел? – закричала ему в спину баба Вера, смекнувшая, что ничего более интересного с участием данного персонажа не произойдет. – Шляются тут всякие, а потом у добрых людей вещи пропадают!

Егорыч вздрогнул, ссутулился и поспешил растаять в кустах.

– Тьфу, чертяка! – Баба Вера плюнула и с надеждой уставилась на подъезд: авось еще кто появится.

И вправду появился – все тот же «государев человек».

Вопреки ожиданиям бабушки, он не конвоировал зловредного Гаврилку с заломленными за спину руками и в наручниках. Шел сам по себе и с таким видом, что было ясно: приставать не стоит, пусть деловитый служивый идет себе с миром.

Баба Вера все-таки пробурчала свое традиционное «Ходят тут всякие!», но предусмотрительно дождалась, пока деловитый служивый отойдет подальше, чтоб не услышал.

– Ну? Что так долго-то?

В ожидании окончания беседы следователя Ромашкина с гражданкой Тихоновой мы с гражданином Эдиком, фамилию которого я забыла спросить, не только выпили чай, но и съели яичницу из шести яиц с остатками колбаски.

Юля, явившись к нам, пошевелила носом и с надеждой огляделась, но источник аппетитного запаха был уже надежно спрятан в наших с Эдиком желудках.

– Могу тебе кашу предложить, – сжалилась я над голодной подружкой. – Гречневую, с грибами. Гавросич себе сварил и забыл судочек в холодильнике.

– Давай кашу, – согласилась Юля и решительно придвинула к столу последнюю свободную табуретку.

– Дам, если расскажешь, о чем со следователем говорила!

– Смотри, какая шантажистка! – пожаловалась Юля Эдику.

– А у меня шоколадка есть, – сказал тот. – Дам, если расскажешь, о чем говорили со следователем!

– Шайка шантажистов, – Юля вздохнула, взяла из сахарницы кубик любимого Гавросичем рафинада, закинула его в рот и захрустела. – Лефа фкавал…

– Лефа? – перебила я, хмурясь.

– Ну, Алексей Витальевич Ромашкин, наш следователь.

– Наш?

– Ладно, не хочешь – не наш, тогда мой. Ты будешь слушать?

– Будет, – ответил за меня Эдик и жестом показал – молчи, мол, не перебивай.

Я заткнулась, хотя мне было что сказать девице, которая после двадцатиминутной беседы приватизирует следователя российской полиции настолько, что называет его Лешей!

– Так вот, Леша рассказал мне про маньяка, – продолжила Юля и снова оборвала увлекательные речи. – А где моя каша?

– Вот! – Я шваркнула на стол тарелку и ложку.

Эдик, не дожидаясь напоминания, спешно добавил к натюрморту шоколадный батончик.

– Ум-м-м, – промычала Юля, уминая гречку. – Фкуфная фафа!

– К черту фафу, давай про Лефу! – потребовала я.

– И про маньяка! – попросил Эдик.

Юля шумно сглотнула, отдышалась и, важничая, сообщила:

– Вообще-то это секретная информация, и я не должна ее разглашать…

– Отберу кашу, – пригрозила я.

Эдик молча потянулся к батончику.

Юля хлопнула его по руке и продолжила:

– Но с какой стати у меня должны быть какие-то тайны от лучшей подруги! Разумеется, я все тебе, Полька, расскажу.

– А мне? – расстроился Эдик, не будучи вправе претендовать на привилегии лучшей подруги.

– И тебе расскажу, мне не жалко, – согласилась Юля. – Короче, слушайте и не говорите, что не слышали. Среди зрителей телешоу «Совет да любовь» завелся маньяк! Он убил уже трех девушек в разных городах – Казани, Новгороде и Саратове.

– Стоп! – Я подняла руку, забыв, что в ней поварешка, и капнула кашей себе на плечо. – Черт!

– Это к деньгам, – утешил меня Эдик, подав бумажную салфетку.

Я отряхнула майку и повторила:

– Стоп, не части! Давай подробности. Почему полиция думает, что эти три убийства связаны между собой и совершены маньяком?

– Да потому, что все убитые девушки участвовали в телешоу в роли невест, – объяснила Юля. – И всех их одинаково убили – задушили свадебной фатой.

– Логично, – оценила я.

– Готично, – оценил Эдик. – А почему просвещенное человечество ничего об этих ужасах не знает?

– Потому что полиция все скрывает, разумеется, – Юля пожала плечами. – Ажиотаж в СМИ и паника в народных массах не в их интересах, им маньяка поймать надо.

– А, так его еще не поймали? – Я уловила главное и заволновалась: – Юлька! Только не говори, что следователь пришел к тебе потому, что и ты в опасности!

– Конечно, именно поэтому! – Подружка гордо распрямила плечи, заодно выкатив круче прежнего внушительную грудь.

Эдик задышал чаще. Заволновался, должно быть, о Юлиной безопасности.

– А он каких участниц шоу убивал, этот маньяк? Наверное, победительниц? – понадеялась я.

– Вот тут маньяк никакой системы не продемонстрировал, – с сожалением сказала Юля. – Один раз он задушил победившую участницу и дважды – проигравших.

– Тогда статистика не в твою пользу, – огорчилась я.

– Да брось, в том шоу, где я участвовала, были три соискательницы брачного венца, а маньяк убивает только одну девицу из программы, так что два к одному, что я останусь в живых, – отмахнулась моя легкомысленная подружка. – К тому же: не зря говорят «Предупрежден – значит, вооружен». Я буду смотреть в оба и не позволю маньяку ко мне подобраться.

– Да? Может, уже позволила! – не сдержалась я. – Может, это он сидит рядом с тробой!

– Я?! – удивился Эдик.

– Он?! – Юля захохотала.

Эдик немного подумал и решил обидеться:

– Что, я не гожусь в секс-маньяки?

– Какой из тебя маньяк-убийца, Эдя, ты же милый! – Юля потянулась и потрепала милого Эдю по загривку, как щенка. – К тому же Леша тебя видел и обещал узнать, кто ты такой.

– И вправду мило, – Эдик скривился.

– Кого тут что-то не устраивает, тот свободен идти восвояси, – строго сказала я. – И нам с тобой, Юлия Юрьевна, тоже пора выдвигаться. Если Гавросич ввечеру не обнимет родную Чучундру, услуги маньяка-убийцы не понадобятся, дед его опередит и укокошит нас сам. Хотя, возможно, в сложившейся ситуации имеет смысл оставить тебя дома, заперев на три замка?

– С ума сошла? А Чучундру кто потащит? Ты, что ли? – фыркнула подружка. – Ты ее вместе с горшком не поднимешь, дохлятинка!

– Кто дохлятинка? Я – дохлятинка? Смотри, не загреми на тот свет раньше меня, невеста маньяка! – завелась я.

– Девочки, девочки! Не ссорьтесь! – вмешался Эдик. – Перед лицом опасности нужно выступать стройными рядами, так что пойдем колонной по три. А Чучундру вашу я понесу, мне нетрудно.

– А своих дел у тебя нет? – огрызнулась я.

– Эй, полегче! – окоротила меня Юля, явно заподозрив, что я желаю отшить случайно подвернувшегося кавалера, и желая пресечь такое глупое и вредное разбазаривание ценностей. – Эдик, мы с благодарностью принимаем твою помощь. В конце концов, пылесосная коробка с дюжим кактусом внутри – это не женская ноша.

Тут я подумала, что подруга права: картонный куб с габаритами около двух метров по сумме трех измерений – не тот аксессуар, который украсит прекрасную даму.

И перестала спорить:

– Ладно, идем втроем!

Добрый денек продолжал щедро одаривать добрую бабушку Веру: ближе к обеду объекты повалили кучно.

Из подъезда вышли сразу трое: две девки, жилички Гаврилкины, и давешний рыжий-бесстыжий. Парень нес большую коробку с изображением самого популярного домашнего питомца класса хоботных – пылесоса.

Баба Вера прицелилась и произвела пробный выстрел:

– Куды хозяйский агрегат поперли, шалавы?

Девки переглянулись.

– В ремонт, бабушка! – не растерялся рыжий. – Вот, не смог я его починить на дому, приходится в мастерскую везти!

– А ты хто, пылесосный мастер, что ли? – добрея, спросила старушка.

Пылесосных дел мастера имело смысл запомнить, мало ли, вдруг пригодится.

– Еще какой! – донеслось уже из-за угла.

Троица быстро перебирала ногами – очевидно, пылесос захворал весьма опасно и нуждался в самой скорой помощи.

– В мусорный бак Чучундру выбрасывать нельзя, туда бродячие кошки за едой лазят, какая-нибудь бедная киса может пораниться о колючки, – на ходу рассуждала Юля.

– Выбросим вместе с коробкой, она защитит бродячих кис, – предложил Эдик.

– Ты что?! На пылесос еще годовая гарантия не истекла, нельзя упаковку выбрасывать! – возразила я. – Коробку надо будет вернуть на антресоли, а то дед нас убьет.

– Я смотрю, опасно вы живете, с дедом-то вашим, – съязвил Эдик. – Чуть что не так, и убить может старче.

– Что ты, Гавросич хороший, добрый, – вступилась за нашего деда Юля. – Только немного раздражительный, но для пожилого человека это нормально.

– Так нормально, что от него вся родня убежала, – не удержалась я от ехидного комментария.

– Тем более мы должны пожалеть старика, потерявшего еще и Чучундру! По нашей вине он лишился последнего дорогого существа! – со слезой в голосе вскричала Юля и тут же радикально поменяла тон, добавив абсолютно деловито: – Смотрите, в овражке куча растительного мусора, давайте приобщим к ней наш дохлый кактус!

Под крутым бережком после ливня с разливом ручья образовался внушительный завал из коряг и веток с листьями. Лишний кактус не нарушил бы своеобразную гармонию этого природного сооружения.

– Экологически чистое захоронение, – одобрил Эдик и, встав на самом краю обрыва, перевернул коробку и вытряхнул из нее кактус. – Покойся с миром!

– Прощай, дорогая Чучундра! Мы никогда тебя не забудем! – вернув в голос хрустальную слезу, прозвенела Юля.

– Прости меня, кактус, – шепнула я.

Меня запоздало накрыло чувство вины.

Знаете ли вы, что карнегия гигантская, произрастающая в пустыне Сонора, может доживать до ста пятидесяти лет и достигать при этом пятнадцати метров в высоту и весить до десяти тонн? А цереусы, которые отличаются длинными цилиндрическими стеблями до двадцати метров в высоту, живут более трехсот лет!

У бедной Чучундры могла быть долгая жизнь, если бы не мой роковой удар подушкой.

«С другой стороны, где жили бы вы с Юлей, если бы дедов милый кактус разросся до двадцати метров?» – резонно поинтересовался мой внутренний голос.

Это замечание сразу же примирило меня со скоропостижной смертью Чучундры.

– Ну? Куда теперь? – ловко перевернув ставшую невесомой коробку, спросил повеселевший Эдик.

– А вот тут у меня адресочек, – я потянула из кармана бумажку. – Вот, улица купца Фролова, дом пять. Где это, далеко? Меня предупредили, что кактус можно забрать только до полудня.

Эдик посмотрел на часы, Юля – на солнце на полпути к зениту.

– Успеем, – решили оба.

– Ох, дуры вы безмозглые, твари чешуйчатые! – ласково ругался Егорыч, шагая по отмели в присвоенных им резиновых сапогах – тех, что побольше.

Маломерки тоже пригодились: сошли за ведерки. Один сапог Егорыч нес под мышкой, собирая в него рыбешек, застрявших на отмели.

Большая вода как накатила, так и ушла, а сазанчики, подхваченные внезапным разливом в искусственном пруду турбазы «Золотая удочка», остались. Самые умные или удачливые укрылись в заводи под корягами – тех Егорыч надеялся вытянуть сетью, но и просто так, без всякого снаряжения, мелочи на ушицу он уже поднабрал.

Жаль, что резиновые сапоги могли похвастать водонепроницаемостью, но не огнеупорностью, а то второй сапожок вполне можно было бы использовать как кастрюлю для варки!

Эх, где бы взять котелок?

Егорыч пригляделся к завалу на берегу. В куче мусора, принесенного водой, преобладала растительность, но попадались и тряпки, пластиковые бутылки, разный прочий хлам.

Егорычу сейчас нужна была посудина, и он высматривал предметы округлой формы. Нашел жестяной тазик, к сожалению, непоправимо дырявый, сдувшийся резиновый мяч и целехонький трехлитровый баллон.

А потом углядел между переплетенными ветками и глинистым откосом еще что-то округлое и зеленое, вроде помятого армейского котелка.

Тянуться сквозь преграду надо было далеко, Егорыч по самое плечо погрузил руку в хаотическое переплетение веток и стеблей, и хватать искомый предмет ему пришлось без помощи зрения, на ощупь.

Схватил – и заорал дурным голосом.

Даже глуховатая баба Вера, сидя на лавочке, услышала полный возмущения болезненный вопль. Орали в той стороне, где ручей, да так орали, что ворон с деревьев посрывало!

Жаль, что с лавочки у подъезда берег ручья даже в бинокль разглядеть было решительно невозможно.

– Как обманчива бывает внешность, – философски заметила Юля. – С виду дядя типичный алкаш, а на самом деле – надо же! – знаток и ценитель кактусов!

– Ну что, берете? – Упомянутый знаток и ценитель вернулся из короткого забега на кухню, распространяя вокруг себя запах крепкого спиртного.

– Ботаники тоже спиваются, – зашептал Эдик – еще один философ. – А то и скуриваются! Знаете, какие растения некоторые знатоки и ценители у себя в квартирах выращивают? У-у-у!

– Берем! – повысив голос, чтобы прекратить прения не по существу вопроса, сказала я. – Размерчик как раз наш.

– Вот только у нашего кактуса иголки желтые были, а у этого белые, – отметила подруга-художница деталь, которую я упустила. – Боюсь, Гавросич заметит разницу и что-то заподозрит.

– Скажите, Владимир, а можно сделать так, чтобы иголки кактуса стали желтыми, а не белыми? – спросила я хозяина квартиры.

– Легко, – кивнул тот. – Добавите в грунт в горшке пищевой краситель, и через пару месяцев и иголки, и сам кактус примут нужный колер, хоть желтый, хоть синий.

– А побыстрее нельзя?

– А побыстрее только кошки родятся.

Владимир прошествовал по проходу между рядами горшечных растений в оранжерее, которой стала обычная лоджия, в дальний угол и обернулся к нам, держа в руке раритетный деревенский ухват:

– Коробку подставляйте!

– Вот какой инструмент был нам нужен, а вы – лопата, лопата! – проворно подавая под погрузку тару, которую мы принесли с собой, восхитился налаженным бытом опытного кактусовода Эдик.

Вместе с горшком Чучундра Вторая в коробку не влезла – верхнее полушарие осталось на виду.

– Мы не можем нести ее в таком виде! – зашептала мне Юля. – Во дворе баба Вера сидит, она увидит кактус и обязательно что-нибудь скажет Гавросичу.

– Извините, а у вас не найдется какой-нибудь тряпочки, чтобы прикрыть растение? – спросила я хозяина.

– А зачем?

– Ну, что же вы, Владимир! – первым нашелся с ответом Эдик, явно самый сообразительный из нас. – Опытный заводчик элитных зеленых друзей – а таких банальных вещей не знаете! Есть же старое правило: растение, если оно не подарено и не украдено, а куплено за деньги, целый месяц никому показывать нельзя, примета дурная!

Дарить нам кактус Владимир не захотел, предпочел выдать бонусом тряпочку. Старый холщовый мешок вполне сгодился.

В троллейбусе Эдик и Чучундра Вторая в парандже ехали на одном сиденье, а мы с Юлей устроились напротив и провели экспресс-совещание.

– Что с иголками-то будем делать? – спросила подружка.

– Красить, конечно, что же еще.

– А как?

Я посмотрела на нее с осуждением:

– Ты не знаешь? Кто у нас художник?

– Я, как художник, могу предложить варианты, – Юля прикрыла глаза, явно воображая себе вариативный макияж Чучундры. – Во-первых, можно взять нестойкую водорастворимую краску. Тогда при поливе она постепенно, где-то за пару месяцев, смоется, и Гавросич будет думать, что иголки побелели по каким-то естественным причинам. А можно использовать акриловую краску, она будет держаться вечно… Вот только век Чучундры Второй это может здорово сократить. Я, знаешь, много знаю об акриловых красках, но как они сказываются на самочувствии кактусов, даже не представляю. – Юля перевела дыхание и продолжила вдохновенную речь: – Хотя, если на продолжительность жизни этого кактуса нам наплевать, я бы использовала лак по дереву. С ним, конечно, придется повозиться, наносить его нужно несколько раз, зато потом колючки и золотистые будут, и блестящие, как полированные косточки. Как художник и эстет, я за лак.

– А как человек и пароход?

– За что попроще и побезвреднее. Заметь, масляную краску я даже не предлагаю, она будет так вонять, как здоровые кактусы не пахнут даже в худшие периоды своей жизни.

– А нестойкая водорастворимая будет вонять?

– Вонять не будет. Попахнет немножко – и все. И высохнет за пару часиков.

Я посмотрела на часы:

– Как раз пара часиков у нас и будет. А эта самая краска у тебя найдется?

– Я думаю, акварелька сгодится, – решила художница. – У меня есть превосходные акварельные краски на меду, их даже есть можно.

– Отлично! – Я обрадовалась. – Значит, окрашивание Чучундре не повредит.

Меня бы очень угнетала мысль о том, что по моей вине страдает и гибнет еще один редкий кактус.

В поликлинику Егорыч даже не сунулся бы – все равно без медицинского полиса и паспорта погонят взашей, а вот в травмпункте доктора привыкли к экстренным обращениям и принимали даже самых странных пациентов.

Егорыч очень надеялся, что выглядит не хуже других, да так оно и было. Тетка-огородница в растянутой майке и розовых подштанниках, прихромавшая к айболиту, опираясь на тяпку, прямо со своей делянки, смотрелась форменной бродяжкой, а парень с электрической лампочкой во рту вообще производил впечатление слабоумного от рождения.

Электрифицированного идиота тетка и Егорыч, переглянувшись, пропустили первым. Не дай бог, раздавит во рту свою лампочку, нажрется стекла, помрет ведь, не приведи боже…

Сам Егорыч пошел вторым. Рука у него жутко болела и выглядела пугающе – опухшая, красная, вся в багровых царапинах и дырках от уколов. Не рука, а клешня вареного рака-гиганта.

– Кто это вас так? – опасливо поинтересовалась тетка в подштанниках. – Кошка бешеная или, может, еж?

– Я вообще-то не понял, – признался Егорыч. – И, покосившись на забытую кем-то газету, добавил: – Может, вообще змея. Ядовитая, зараза!

Газета из разряда «желтых» пестрела тематическими заголовками: «Городские голуби смертельно опасны», «Рыбаки выловили в пруду карася-монстра» и «Грибника укусил уж-мутант».

Тетка, явно уже успевшая пролистать ту газетку, почтительно охнула и пропустила неведомо кем укушенного вперед.

– Это, батенька, никакая не змея и даже не ежик! – обработав раны потерпевшего и вытянув из них два обломка желтых иголок, охотно объяснил хирург. – Это, представьте себе, кактус!

– Какой кактус? Откуда у нас кактус? – не поверил Егорыч – вынужденный знаток типичной городской растительности.

– Уж не знаю, но факт остается фактом: вы у меня сегодня уже второй пациент с уколами иголками кактуса, – жизнерадостно сообщил хирург. – Утром уже приводили одного такого, так сказать, маленького человека, только у него нога была травмирована. Он, что удивительно, тоже не знал, что поранился кактусом, а я, признаться, не сразу понял, какие такие шипы извлекаю, пришлось даже справочную литературу полистать. В нашей местности, знаете ли, редко кому случается поймать пяток заноз от крупного кактуса.

– Это все потому, что человек в естественную среду грубо вмешивается, – рассудил Егорыч, сам живущий, почитай, на лоне природы. – Испохабили всю экологию, и нате вам – кактусы-монстры на людей нападают!

– Преувеличиваете, батенька, но зерно истины в ваших рассуждениях, конечно же, есть.

Добродушно похохатывая, эскулап наложил на обработанные раны Егорыча повязку с мазью и велел некоторое время руку поберечь, не нагружать.

– Одна иголка очень неудачно попала в нервный узел, – объяснил он пациенту. – Так и руку потерять недолго было, знаете ли.

Он представил себе заголовок статейки в «желтой» газете: «Кактус-монстр лишил человека руки» и похихикал над этой фантазией, но беззвучно, про себя, чтобы не обидеть и не напугать пациента.

Едва войдя в квартиру, Катерина сразу поняла: Вовка, скот, опять напился!

Пониманию поспособствовали пустая бутылка и стакан на столе в кухне, а также мощный храп в гостиной. Здорово, значит, нализался, если даже до спальни не дошел.

И где только деньги на пойло нашел, скотина?!

Катерина в сердцах громко шваркнула об пол сумку с моющими средствами, щетками и мочалками. Вовку это, конечно, не разбудило, да и самой Катерине облегчения не принесло.

Вот Вовка гад, морда пьяная! Катерина-то думала после обеда в «Мир садовода» за грунтом съездить, Вовка за грузчика сошел бы, сама-то она и одного мешка не дотащит.

Катерина расстроилась пуще прежнего.

В ее тяжелой и безрадостной жизни счастливых моментов было мало, и почти все они приходились на то время, когда Катерина самозабвенно возилась с горшечными растениями. Просторная светлая лоджия была полностью оккупирована зелеными друзьями Катерины.