Текст книги "Цыганочка без выхода"

– Нет, дети ничего не поняли. – Я включила режим «краткость – сестра таланта». – Они играли на газоне, нашли канализационный люк, открыли его…

– Как открыли? Он же тяжелый? – удивился Лазарчук. – Хотя пацаны у Максимовых, конечно, сильные…

– И умные, – добавила я. – Явно знают про рычаг и умеют разнообразно использовать палки! Вероятно, не так плотно он был закрыт. Короче, сначала мальчишки открыли люк, потом забили туда мяч. Мы с Иркой заглянули, а там тело.

– Может, еще не труп? – обнадежился Лазарчук.

– Оно не шевелится и, кажется, пахнет!

– Труба дело…

– Канализационная…

– Шуточки свои оставь и готовься к серьезному разговору, сейчас ребята приедут, – осек меня строгий Серега. – От люка отойдите!

– А смысл? Масяня с Манюней, пока с мячом играли, уже все там затоптали!

– Все равно отойдите! Не дай бог, свалитесь и увеличите количество тел в этом чертовом люке!

– Есть отойти от люка! – Я предпочла не спорить с сердитым мужиком. – А кто приедет-то? Ты с ними будешь?

– Кто надо, тот и приедет! – Злой Лазарчук бросил трубку, а я пошла на аллею к Ирке и детям.

Непростая задача на протяжении четверти часа удерживать на лавочке непоседливых малышей требовала особых мер и средств – например, гвоздей или хотя бы скотча, и я уже готова была попросить его у подружки (у нее в сумке точно есть, я знаю), но Ирка нашла более изящное решение. Она выдала детям по козинаку, и они тут же вгрызлись в твердое лакомство, отключив ради скорейшей победы над ним все двигательные функции, кроме жевательных.

А пока Масяня и Манюня хрустели, как два бобренка, мы с Иркой шепотом обсуждали сложившуюся ситуацию.

– Кто это, как ты думаешь? – спросила подружка, явно интересуясь личностью тела в люке.

– Одно из двух: либо молодая женщина, либо шотландский горец, – ответила я. – Я разглядела край клетчатой юбки выше колена.

– Колено волосатое?

– Вроде нет. А какая разница?

– Если волосатое – горец!

– Или неопрятная девица с небритыми ногами.

– Да, вариантов меньше не стало, – согласилась Ирка. – А как ты думаешь, она или он само упало в люк?

– «Упало» – это уже средний род, – не удержалась я от литературной критики. – Да кто ж его знает! Могло и само, если люк был открыт. Вот только кто-то ведь потом задвинул крышку – когда мы выпускали в загон твоих мальцов, дырки в газоне не было видно.

– И кто бы мог задвинуть эту крышку?

Я посмотрела на золотого Ангела на столбе и предположила:

– Строитель. Или Городской Архитектор. Или оба вместе. Они запросто могли сговориться и спрятать тело, если личность в клетчатой юбке случайно получила по голове упавшей каменной плиткой…

– Ты это сейчас мне что рассказываешь? – с подозрением спросила подружка.

– Ой, прости, – спохватилась я. – Это мне продолжение одной прекрасной современной пьесы привиделось…

– Бить иль не бить – вот в чем вопрос! – продекламировала Ирка, продемонстрировав некоторое знакомство с прекрасными несовременными пьесами.

– Сейчас вопросов станет больше, – предупредила я, разглядев за деревьями паркующийся автомобиль следственной группы. – Давай сразу договоримся, что постараемся не ввязываться в это дело.

– А когда мы ввязывались?!

Я насмешливо покосилась на подружку.

– А, ну да, – стушевалась она. – Но мы же не нарочно, оно как-то само…

– Не виноватая я, он сам пришел, – пробормотала я, наблюдая приближение симпатичного, но сурового парня типичной наружности – среднего роста, атлетического телосложения, с короткой стрижкой и нарочито невозмутимым лицом.

Натуральный клон Лазарчука, только помоложе.

– Кого я вижу! – воспряла духом Ирка, проследив направление моего взгляда и улыбнувшись широко и плотоядно, как Баба-яга при виде заплутавшего Иванушки. – Касатиков, ты ли это? Здравствуй, здравствуй, Максимушка!

– Сто лет не виделись, и хорошо бы еще столько же, да разве бывает простому оперу такое счастье, – сокрушенно пробормотал лейтенант Касатиков в сценическом режиме «реплика в сторону». – Ирина Иннокентьевна, Елена Ивановна, как поживаете?

– Мы-то неплохо, а вот кое-кто у нас тут в ящик сыграл, точнее сказать, в люк. – Я сразу же взяла быка за рога.

Как говорится в среде клиентов Касатикова, раньше сядем – раньше выйдем.

– Да, обойдемся сегодня без реверансов, давайте ближе к телу, – посмотрев на часы, деловито предложила Ирка и встала с лавочки. – Оно в люке на том газоне. Вас проводить?

– Не надо, мы сами. – Макс взглядом и кивком перенаправил на пресловутый газон своих молчаливых коллег. – Будьте добры, подождите немного, у нас к вам будет пара вопросов.

– Знаем, знаем, – отмахнулась Ирка. – Идите уже, а то нам страшно интересно узнать, девица это или горец.

– Кто? – Двинувшийся было к кустам Касатиков споткнулся и замер. – Какой горец?!

– Ну точно не Дункан Маклауд, – фыркнула Ирка.

– Почему ты так уверена, что не Маклауд? – заинтересовалась я. – Разглядела, что на теле килт не той расцветки?

– Нет, просто Дункан Маклауд бессмертный, а в люке труп, – объяснила любительница покачать фильмы с торрентов.

И вроде доступно же объяснила, а лейтенант Касатиков посмотрел на нас, как на сумасшедших.

– Иди уже, Максимушка, – сказала я ему по-матерински ласково. – Наша компания не для слабонервных, юному оперу с неокрепшей психикой нужно держаться простых и понятных реалий…

– Типа трупа в люке, – услужливо подсказала Ирка и собственноручно развела руками ближайший куст, организуя юному оперу с неокрепшей психикой персональный проход на полянку.

Кстати, в проломы, которые мы с подружкой своими телами пробили в зеленой изгороди чуть раньше, служивые не полезли, и это запоздало навело меня на мысль:

– Нужно сказать им, что эти дыры в кустах не имеют отношения к тому телу в люке!

– Не спеши, – остановила меня подружка. – Видишь, люди уже рулетки достали, замеры делать начали, не мешай – в кои-то веки им довелось поработать с прекрасными образцами субтропической зелени!

Мы развернулись на лавочке так, чтобы хорошо видеть происходящее, и скоротали с четверть часа, глазея на работу спецов Касатикова. Его это явно нервировало, он даже нажаловался на нас кому-то по телефону. Кому – быстро выяснилось: мне позвонил Лазарчук.

– Вы там что вытворяете, подружки-веселушки? – спросил он сердито. – А ну, прекращайте морально терроризировать старшего опергруппы! Мало вам того, что бедолага Касатиков теперь любых дружеских посиделок чурается, как черт ладана, даже на служебные корпоративы ходить перестал? Хотите из него убежденного женоненавистника сделать?

– Да ты что?! Мы же совсем наоборот! – запротестовала Ирка, которая прекрасно расслышала претензии Лазарчука, поскольку я включила громкую связь. – Какого женоненавистника? Да я лично твоего Касатикова уже раз десять пыталась женить!

– О том и речь! – рявкнул полковник. – Ирина, я знаю, у тебя доброе сердце и куча бесхозной родни женского пола, но давай ты не будешь устраивать счастье моих подчиненных, а то мне работать не с кем станет, все разбегутся!

– Неблагодарные люди! – вскричала Ирка и надулась. – Спасибо бы сказали!

– За что?! За очередной труп?!

– Сережа, ты так это говоришь, будто мы сами его убили! – Я тоже обиделась.

– Его? Это мужчина?

– Не знаю еще! Но слово «труп» тоже мужского рода! – психанула я, коварно подпустив в голос одну хрустальную слезинку из предусмотрительно сэкономленных.

– Ладно, давайте все остынем, – включил заднюю Лазарчук. – Сейчас вас опросят как свидетелей, и идите по домам.

– А ты нам потом расскажешь, кто там, в люке? – оживилась Ирка.

– Нет! – гаркнул Лазарчук.

– Конечно, расскажет, – шепнула я подруге. – Куда он денется!

– А приходи к нам завтра вечером на пельмени? – Ирка подмигнула мне, а обратилась к Сереге. – Из того кабана, которого вы с Моржиком в прошлые выходные завалили?

– Ну не знаю…

– Пельмешки из кабана и домашний самогон из абрикосов! – поднажала коварная соблазнительница.

– И яблочный пирог с орехами и безе! – добавила я, точно зная слабое место сильного мужчины.

Лазарчук у нас анонимный сладкоежка. В смысле, он осознает свою пагубную зависимость от десертов, но избавиться от нее никак не может, поэтому попросту скрывает от общественности и отводит душу только в кругу друзей. А мы ему как раз они – старые верные друзья.

– Ладно, заеду к вам завтра часиков в восемь, – сдался полковник, и мы с Иркой стукнулись ладошками.

Вот так и определились наши общие планы на вечер следующего дня.

День второй

– Дети, в школу собирайтесь! – с чувством, которое я не смогла разделить, вывела певчая черепашка-будильник.

– Кто?! – рыкнула я, вслепую цапнув и хлопнув об пол ненаглядную певунью.

– Кто дети? – вялым бормотанием уточнил вопрос Колян.

– Кто завел это ж-животное на…

Я подняла черепашку, взглянула на ее набрюшный дисплей и закончила еще более гневно:

– На семь утра!

– Ой, это я!

Супруг вихрем вылетел из постели, попутно завалив меня сброшенным с себя одеялом и частями пижамного костюма.

– Я записался в автосервис на половину восьмого, нужно, чтобы мастер посмотрел машинку, у меня там что-то стучит…

– Я бы тебе тоже сейчас настучала, – проворчала я, проводив ретирующегося диверсанта недобрым взглядом.

– Руки коротки! – победно провозгласил он и скрылся в ванной, успев закрыть за собой дверь за секунду до того, как в нее врезалась черепашка, которую я легким движением руки превратила из певчей в перелетную.

Певунья с замедлением и понижением голоса до хрипящего баса протянула:

– Пету… шок…

– Ага, я тоже в шоке, – согласилась я, отбрасывая с себя покровы.

Вставать в семь утра, когда тебе вовсе не нужно на работу, ужасно обидно! Но не встать нельзя, потому что накормить уходящего мужа завтраком – священный долг жены. Конечно, если уходит он не к другой женщине, а по делам, особо важным для благополучия семьи.

– Яичницу с помидорами или с колбасой? – услужливо спросила я, встав под дверью ванной со сковородкой наготове.

– С ко… Ой! – Колян приоткрыл и снова захлопнул дверь.

– Значит, с колбасой. – Я понятливо заполнила пробел и пошла в кухню. – Выходи, не бойся! Я великодушно прощаю тебе этот ранний подъем.

– И чего мне будет стоить твое великодушное прощение? – не спеша радоваться внезапной амнистии, уточнил мудрый муж.

– Привезешь из кафе на заправке горячий круассан с ванильным кремом.

– Три горячих круассана с ванильным кремом! – уточнил заказ ломкий бас из условной детской.

– Мы кого-то ждем? – удивилась я.

– Нет, но круассаны я буду есть за двоих! – Сделав это программное заявление, сынище с топотом проследовал в ванную.

– После обеда, – уточнил Колян. – Вернуться до обеда я не успею.

– После обеда, до обеда – не важно, лишь бы не вместо обеда! – покричал из ванной сговорчивый потомок.

И день покатился, набирая обороты.

Я накормила семейство завтраком, выпроводила мужа в сервис, а сына – на тренировку, вымыла посуду, сварила борщ и уже всерьез раздумывала, а не помыть ли в самом деле полы, когда мироздание требовательным телефонным звонком оповестило меня, что у него другие планы, более творческие.

Звонил Витя Гриценко – коммерческий директор местной радиостанции «Казачья радость».

– Привет, Витек, чем порадуешь? – спросила я его.

– Ох, как мне надоела эта избитая шуточка, хоть переименовывай радиостанцию, – вздохнул мой собеседник. – Вообще-то я надеялся, что это ты меня порадуешь. Ты же ушла с ТВ?

– Скорее, вышла, – поправила я. – Свежим воздухом подышать. Там у нас, знаешь, стало дурно пахнуть…

– То есть в настоящее время ты свободна, так?

– Смотря для чего, – уклончиво ответила я.

– Ты обещала, когда будешь свободна, начитать свою книжку!

– Ах, книжку! – Я и забыла, что Витя давно порывается открыть родимому радио новый денежный канал, наладив выпуск аудиокниг. – Да, это я могу. Когда и почем?

– Можно прямо сегодня и за нормальные деньги, не беспокойся. Приезжай к полудню, подпишем договор – и сразу в студию.

– Утром деньги – вечером стулья, то есть студия, – предупредила я.

– Я понял тебя, жадина, и дам тебе аванс, – вздохнул Витя.

– Это прямо готовая строка для романса! – восхитилась я. – Спишу слова для подруги, она у меня поэтесса. Договорились, я буду у тебя, едва исчезнут тени.

– Тени сомнения? – не понял Витя.

– Просто тени. Черненькие такие! Ты что? Это же была отсылка к названию фильма «Тени исчезают в полдень»!

– Не смотрел, – признался коммерческий деятель и отключился.

– Что за поколение выросло – не знают классики отечественного кинематографа! – пожаловалась я кастрюле с борщом.

Она согласно булькнула.

Снова запел телефон.

– Сова, это Медведь! – деловито озвучила пароль моя лучшая подруга. – Сегодня ты нужна мне как женщина.

– Ты поменяла ориентацию? – удивилась я. – Так внезапно, даже не посоветовавшись?

– Ты нужна мне как нормальная советская женщина, умеющая лепить пельмени. – Ирка конкретизировала смелый запрос. – Сегодня у нас званый ужин на восемь персон, из них шестеро – это прожорливые мужики, а в меню сложные блюда домашней кухни, так что отсидеться в тылу и явиться красивой к накрытому столу у тебя не получится.

– Я на это и не надеялась, – соврала я.

– Отлично, тогда готовься морально и физически, сейчас я заеду на рынок, потом за тобой, и мы поедем в четыре руки готовить ужин.

– Только мне нужно будет еще в одно место заскочить, – предупредила я. – Отменить не могу, это по работе.

– Ты же ушла с работы?

– С одной ушла, на другую пришла! Мне позвонили с радио, тамошний коммерческий директор предложил начитать аудиокнигу.

– Так мы поедем на коммерческое радио? – обрадовалась подружка.

Как все графоманы, Ирка амбициозна и страстно мечтает о славе, а кто же ей ее создаст, если не продажные медиа?

– Чур, ты возьмешь меня с собой! – По энтузиазму в голосе стало ясно, что Ирка загорелась новой идеей.

– Да, если ты будешь хорошо себя вести.

– А когда я себя плохо вела?

– А когда я тебя на телешоу привела, забыла? Или ты думаешь, что забросать ведущих спелыми помидорами – это хорошее поведение?!

– Они же говорили в эфире жуткие глупости!

– А на радио, ты думаешь, исключительно Цицирона цитируют?

– Кого?

– Не важно. Просто запомни: на всех, кто говорит в эфире жуткие глупости, никаких помидоров не хватит.

– Ну не знаю, не знаю, – усомнилась подружка. – Ладно, если мы обо всем договорились, то я выезжаю на рынок.

– Только помидоры там не покупай! – успела еще крикнуть я.

Впрочем, это уже была перестраховка. Не станет же Ирка забрасывать медийный люд сочными овощами прямо с порога радиостудии, даже не познакомившись! Вот потом, после прослушивания подружкой одного-другого эфира, действительно имеет смысл проверить ее карманы и сумку на предмет наличия в них чего-нибудь подходящего для прицельного бомбометания…

Коммерческая радиостанция «Казачья радость» входит в один медиахолдинг с нашим городским телевидением и помещается в том же здании, только двумя этажами выше. Мне пришлось постараться, чтобы не попасться на глаза никому из оскорбленного моим дезертирством телевизионного начальства, но точно в полдень я вошла в кабинет Гриценко и вышла из него всего лишь четверть часа спустя, помахивая своим экземпляром свежеподписанного договора. Свободной от этих важных бумаг рукой я непроизвольно поглаживала карман, чем сама себе напоминала Городского Архитектора из собственной микропьесы. Впрочем, это действие имело сугубо символический характер: Витя выдал аванс не наличными, а перевел обещанные деньги на банковскую карточку. Сумма мне перепала небольшая, но достаточно симпатичная для того, чтобы вдохновить на срочную работу.

– Ну где тут ваши рудники? – показательно засучив рукава, спросила я Витю, который вышел из кабинета вместе со мной, чтобы пристроить меня в нужный забой.

– Иди по этому коридору, твоя шахта будет крайняя слева, – сориентировал меня Гриценко. – Звукореж тебе все расскажет, ты его слушайся, пожалуйста, он у нас очень толковый. Зовут Дима.

– Дима так Дима. – Я послушно свернула за угол в упомянутый коридор. – Тебе спасибо, всего хорошего, и до новых встреч!

– Да, да, я помню, что ты еще придешь ко мне за остатком гонорара, – не затруднился с пониманием повода для новых встреч бывалый комдир. – Пока! Диму не обижай! Он тебя ждет, специально шторку приготовил.

– Не помню, чтобы ты когда-нибудь обижала хоть какого-нибудь Диму, – пробормотал мой внутренний голос. – И чего это Витя так о нем волнуется? Вроде у него все в порядке с ориентацией – две бывшие жены, одна действующая, постоянная любовница и еще временные подружки из числа подчиненных.

– Может, этот Дима Вите какая-то родня? – предположила я, устремляясь к нужной студии в обход многочисленных лавочек. – Или Гриценко о нем исключительно из мужской солидарности радеет?

Узкий длинный коридор напоминал больничный: сине-зеленая краска на стенах, ряд глухих дверей, узкие лавочки для ожидающих. Правда, длинных очередей не наблюдалось, лишь на одной скамеечке высились две фигуры, одна из которых была незабываемых монументальных очертаний. Она-то и выбросила могучую руку, как шлагбаум, препятствуя мне проскользнуть к дальней студии.

– Стой, кто идет! – воинственно вскричала моя подруга. – Ленка, ты почему проходишь мимо?

Виноватое «Ой, прости, я тебя не заметила!», адресованное стокилограммовой фигуристой даме с ярко-рыжей шевелюрой в виде пылающего стога, прозвучало бы неубедительно. Ирка с ее габаритами и харизмой не затерялась бы и в толпе ирландцев, массово плящущих рил на праздновании Дня святого Патрика, поэтому я честно призналась:

– Хотела побыстрее познакомиться со звукорежиссером Димой.

– Не стоит, – мрачно обронила субтильная дамочка, сидящая рядом с Иркой.

– Это Соня, – представила ее мне подружка. – Соня, это Лена. Соня тут штатный диктор, ее приглашают начитывать тексты для рекламы. Хотя я, честно, не понимаю, какая это может быть реклама, если тут какие-то обрывочные фразы!

Ирка совершенно бесцеремонно выхватила у мрачной Сони соединенные скрепкой листы и с выражением прочитала:

– Любимый, прости меня, я поцарапала машинку! Я виновата, ты накажешь меня?

– Вероятно, дальше будет реклама автосервиса, – предположила я, попытавшись поднырнуть под импровизированный шлагбаум.

Не вышло – Ирка вовремя опустила руку ниже, продолжая меня задерживать.

– А вот и нет, дальше вовсе не про автосервис! – объявила она. – Дальше тема резко меняется: «Ах! Это же был мой любимый кружевной комплект»! Вот скажи мне, какая связь между машинкой и кружевами?

– Может, речь о швейной машинке? – Я снова поднырнула под руку-шлагбаум и на сей раз преуспела. – Ирка, не задерживай меня, нам еще пельмени лепить!

Аргумент сработал – подружка вспомнила, что нам бы надо освободиться из радиорудников поскорее, и благословила меня на трудовой подвиг в узких временных рамках:

– Ты уж постарайся управиться там побыстрее!

Я кивнула и мягко толкнула дверь нужной студии, не спеша оповещать звукорежа о своем появлении стуком и приветственными возгласами, чтобы не помешать этим какому-нибудь рабочему процессу.

Но мужичок за пультом не работал, а увлеченно ел бублик, так что я сочла возможным нарушить режим молчания и пожелать ему приятного аппетита. Не ожидавший этого бедняга подавился крошками, и мне пришлось энергично похлопать его по спине, после чего чопорно обмениваться рукопожатием показалось нелепым. Поэтому я просто опустилась на свободный стул и сообщила:

– Я Елена, меня Гриценко прислал к вам аудиокнигу начитывать. Вы же Дима?

Мужичок, едва успевший снова закусить свой бублик, опять мучительно закашлялся.

– Пугливый какой, – неодобрительно молвил мой внутренний голос. – Прям трепетная лань! Теперь понятно, почему Витя просил его не обижать – такой сам себя обидит до смерти при первом удобном случае в виде черствого бублика. Похлопай его, что ли, снова, пока он коньки не отбросил!

Но я нашла другое решение – подала чахоточному водички из кулера.

– С-с-спаси-ибо!

– Ой, боже, он еще и заикается! – разжалобился мой внутренний голос. – Звукореж-заика, это же надо!

– Сапожник без сапог, – пробормотала я.

Предмет беседы опустил взгляд на свои ноги в стоптанных домашних тапочках и мучительно покраснел.

– Сейчас вообще в припадке зайдется! – предупредил меня внутренний голос. – Давай уже без шуточек, иначе ты отсюда до вечера не выйдешь! А Дима этот вообще никогда не выйдет, его вынесут вперед ногами в этих самых тапках.

– Не могли бы мы уже приступить к работе? – спросила я багрового икающего мужичка со всей возможной деликатностью.

– Ха… Ха… Ха…

– Это он так злодейски хохочет? – Мой внутренний голос озадачился, но мужичок сумел договорить:

– Хорошо! – И мы с голосом успокоились.

– Те… Те… Те…

Дима отвернулся к захламленной тумбочке, зашуршал там бумагами, и я сама догадалась:

– Текст?

– Да! – Звукореж признательно кивнул. – Чи-читали?

– Писала!

– Ат… Ат… Ат…

– Атом? Атавизм? Атеист? Атлас? Атеросклероз? Атрофия головного мозга?! Черт, не могу придумать ни одной уместной реплики, начинающейся с этого слога! – занервничал мой внутренний голос.

– Ат-лично! – выдал Дима и протянул мне слегка помятую распечатку. – Сы… Сы…

– Сыр, сын, сыч, сыск, сытость? – старательно сдерживая бешенство, ускоренно перебрал варианты мой внутренний голос. – Сычужный, не побоюсь этого слова, фермент?

– Сы-сы-с п-первой сы-сы…

– Секунды? Страницы?

– Да!

– Кажись, взаимопонимание налаживается, – обнадежился мой внутренний голос.

– Читаю с первой страницы? – уточнила я. – И до какой? Ой, нет, не надо, не отвечайте! Буду читать ровно час, как обычно, можете меня не останавливать!

Я выхватила распечатку с текстом и убежала в кабинку.

Узкая, тесная, для лучшей звукоизоляции встык обитая коробочками из-под яиц, она здорово походила на вертикальный гроб. Сходство портили только небольшое окошко с видом на Диму за пультом и микрофон на штативе.

Поймав мой взгляд, звукореж потыкал пальцем в наушники и надел их. Я сделала то же самое (только пальцем не тыкала) и деловито изрекла в микрофон:

– Раз! Раз, два, три, четыре, восемь!

– А где пять, шесть и семь? – улыбнулся звукореж.

– С ума сойти! Он не заикается, когда работает! – приятно удивился мой вутренний голос. – Ну слава богу! У тебя появился шанс благополучно сделать эту начитку и не убить ни его, ни себя! Я уже начал думать, что придется вернуть аванс, а не хотелось бы…

Я кивнула – да, возвращать полученные денежки было бы очень неприятно.

Звукореж, на радость мне обретший дар человеческой речи, принял мой кивок за сигнал готовности и дал отмашку:

– Раз, два, три… Пишем!

– Шторку! – напомнила я.

Ну есть у меня такой бзик – не люблю делать начитку, когда на меня кто-то таращится. Коллеги об этом знают и специально для меня оснастили окна в звукоизолированных каморках кто ширмочкой, кто жалюзи. Дима вот шторку приспособил, явно кто-то из бывалых ему о моей привычке рассказал. Приятно: мы с этим Димой еще и знакомы не были, а он уже хлопотал, желая мне угодить. Решено: не буду его обижать.

Звукореж задернул занавеску, скрывшись с глаз моих, и мы начали работать.

Через час я вышла из студии, душевно попрощавшись со звукорежссером, который снова начал заикаться, как только снял наушники, и потому надолго застрял на своей финальной реплике:

– Да… Да… Да…

– Полагаю, это «До свиданья», хотя вполне может быть что-нибудь более эмоциональное, вроде «Да здравствует обеденный перерыв!», – рассудил мой внутренний голос.

– Да, есть уже хочется, – согласилась я, хлебнув водички из стаканчика, прихваченного на дорожку из студии – в горле после долгой громкой читки першило.

Взглядом я ассоциативно поискала в окрестностях потенциальный источник вкусной и здоровой пищи, то есть Ирку, которая недавно ездила за продуктами на рынок, но подружки в коридоре не было. Внештатная дикторша Соня тоже отсутствовала.

Я проследовала в приемную, по пути зачем-то искательно заглядывая под лавочки, как будто Ирка могла там спрятаться, хотя она точно не могла – не поместилась бы.

– Может, кофе? – предложила мне любезная секретарша в приемной, увидев в моей руке сиротский пластиковый стаканчик с простой водой.

– Спасибо, нет, хотелось бы чего-то посущественней, – отказалась я.

И строго в тему чего-то весьма существенного спросила:

– Вы не видели, моя подруга не выходила?

– Худенькая брюнетка? Она не просто ушла – убежала! – ответила секретарша, артистично округлив красиво нарисованные глаза.

Видно было, что она тоже пожертвовала ради безупречных стрелок на веках утренним завтраком. А ради макияжа в целом – еще и ночным сном. Такое лицо само по себе не образуется! На такое лицо уходит тонна времени и примерно столько же декоративной косметики.

– Худенькая брюнетка – это не моя, – отказалась я, помотав головой, потому что менее подходящее описание Иркиной внешности трудно было придумать. – Моя подруга похожа на Венеру Боттичелли, только постарше и размера Три Икс Эль!

– Такая? – Секретарша, продолжая таращить глаза, указала наманикюренным пальчиком мне за спину.

Я обернулась и узрела в открывшемся дверном проеме сияющую искренней радостью подружку.

– Где ты была и что там делала? – спросила я с подозрением, потому что точно такое же блаженное выражение лица у Ирки было в тот момент, когда она с дивной меткостью влепила сочный томат в лицо ведущего телешоу «Важный разговор», украсив его благородную физиономию красным клоунским носом. А он, надо сказать, здорово диссонировал с серьезной темой.

– Я была диктором! – Счастливая подружка обмахнула разрумянившееся лицо бумажными листами. – Поздравь меня, теперь я работаю на радио!

– Да? – Я оглянулась на секретаршу, но она только пожала плечами. – И как же тебе это удалось?

– О, очень просто! Но я все расскажу тебе по пути домой. – Ирка выбросила вперед руку, как кальмар – щупальце, сдернула меня с места и уволокла за дверь.

– Да… – прощально вякнула я в стиле заики-звукорежа: «свиданья» уже досталось вахтеру на входе.

К теме стремительной карьеры Ирки в медиамире мы вернулись уже в машине.

– Ну и как же ты так внезапно стала диктором? – спросила я, едва устроившись на пассажирском сиденье и пристегнув ремень.

Если в машине нет ее мелких, Ирка заочно, но всерьез конкурирует с Шумахером.

– Просто повезло, – подозрительно уклончиво ответила подружка, срывая машину с места.

– Ты прогнала малышку Соню, отняла у нее бумажки с текстом, вломилась в студию, взяла в заложники звукорежа и не отпускала его, пока он не записал твою начитку? – предположила я.

– Ха, а ты меня неплохо знаешь! – довольно хмыкнула Ирка. – Только Соню я не прогоняла и бумажки у нее не отнимала, она сама убежала, забыв их на лавочке.

– С чего бы это она сама убежала? – не поверила я. – Ей за начитку деньги бы заплатили.

– У нее дома беда случилась, соседи снизу позвонили с криком, что она их заливает. Орали так, что мне все было слышно даже без громкой связи! В такой ситуации, сама понимаешь, Соне надо было срочно бежать домой и перекрывать там воду.

– Бедная Соня!

– Дважды бедная, – кивнула подружка. – Во-первых, ей придется компенсировать ущерб, нанесенный соседям, а во-вторых, она не получит деньги за начитку.

– Потом начитает.

– Не-а! Звукореж сказал, что я это сделала гениально, так что теперь эта работа моя! – похвасталась Ирка.

– Я рада за тебя, но с Соней как-то неудобно получилось.

– Я ей что-нибудь приятное сделаю, – подумав немного, решила Ирка.

Моя подруга нахалка, но совестливая.

– Например, подарю японский бонсай в горшке – у нас в магазине как раз появились такие, – немного подумав, сообщила она. – Очень классные: дерево и фонтанчик в одном флаконе!

– Ага, и журчание фонтанчика будет вечно напоминать бедной Соне о трагических обстоятельствах, сопутствовавших вашему знакомству, – съязвила я.

– Ладно, тогда не бонсай. Подарю ей живую голубую ель, к Новому году будет самое то, – не стушевалась владелица магазина садово-огородных подарков. – Все, довольно про бедную Соню, давай подумаем, как будем подбираться к Лазарчуку с расспросами про тело в люке!

– Не обязательно сразу к Лазарчуку, кое-какую информацию можно получить по официальным каналам. Совсем забыла, хотела же Мусоргской позвонить, – спохватилась я, залезая в свою сумку в поисках мобильника.

Настасья Мусоргская уже лет десять работает в пресс-службе краевого ГУВД, а когда-то была моей коллегой по новостной редакции местного телеканала. До сих пор не понимаю, как она могла поменять богатую разнообразными событиями жизнь тележурналиста на скучное прозябание в режимном учреждении. Сама Настасья шутит, что это было неизбежно – мол, фамилия у нее такая, что к мусорам – прямая дорога. Хотя с той же вероятностью фамилия Мусоргская могла привести ее и в дворницкую, и в консерваторию, я считаю.

– Пресс-служба Главного управления внутренних дел, капитан Мусоргская, – голосом, в котором занятно смешались вежливость, безразличие и робкая надежда на то, что вот сейчас беспросветная скука хоть немножко развеется, ответила мне экс-коллега.

– Привет, сорокалетний капитан! – сказала я бодро. – Ты еще не покрылась пылью, не поросла мхом, не забронзовела в величии?

– С вами, журналюгами, разве забронзовеешь? – Приятельница заметно повеселела. – У меня сегодня по разным темам девять запросов от вашего брата!

– Считай, что я к тебе с десятым – юбилейным!

– Прям праздник на моей улице, – хмыкнула Настасья. – Ты же прекрасно знаешь, что неофициальные запросы мы не принимаем! Пиши на почту пресс-службы…

– Да что там писать, у меня элементарный вопрос, даже не вопрос – детализация рабочего процесса!

– Какого процесса?

– Штатного! Добавь, пожалуйста, мой электронный адрес в свой список рассылки криминальной хроники.

– И ты будешь черпать из нее темы для своих детективов? Ну нет! – Экс-коллега, некстати превратившаяся в полицейскую капитаншу, заупрямилась. – Наша рассылка уходит только в лояльные властям муниципальные СМИ.

– Так ты не личный адрес добавь, а почту нашей с Тетеркиным общественно-полезной программы на городском телевидении! – ловко вывернулась я, пребывая в уверенности, что за высокие стены ГУВД края новость о моем очередном уходе с муниципального ТВ еще не проникла. – Добавишь?

– Это можно, – согласилась Настасья. – Давай почту программы, я как раз собираюсь делать рассылку со сводкой за вчерашний день.

– Спасибо, дорогая!

Я продиктовала Настасье электронный адрес телепрограммы, надеясь на то, что после моего демонстративного ухода разозленная редакторша Катя Серебрянникова не сменила пароль.

Не сменила! Закончив разговор с Мусоргской, я с мобильника вошла в почту программы и минут через десять – мы с Иркой как раз удачно застряли в пробке на выезде из города – в нее упало обещанное письмо от пресс-службы полицейского управления.