Текст книги "Прогноз погоды в доме"

Елена Логунова
Прогноз погоды в доме

– Ух ты! – воскликнул Вадик, резко затормозив у директорского кабинета.

Дверь в приемную была открыта, и там на мягком стульчике скучала незнакомая девушка сказочной красоты: пшеничная коса, смородиновые глаза, малиновые губы, щечки – румяные яблочки и арбузные груди.

Вадик застыл на одной ножке и уставился на эту плодово-ягодную красоту с недоверчивой радостью уличного кота, обнаружившего в сточной канаве свеженькую золотую рыбку. Мой напарник славен в нашей телекомпании не столько своим операторским мастерством, сколько неуемной любовью к противоположному полу.

Вадик облизнулся и сделал шаг вправо, к приемной. Я подтолкнула его в спину, чтобы дал мне пройти, но тут приоткрылась дверь по левую сторону коридора, и перемежающийся здоровым чавканьем голос нашего главного редактора Мамаева произнес:

– Елена, зайди! У меня есть для тебя кое-что.

– Съедобное? – повернул голову Вадик.

Отличный аппетит – его второе большое мужское достоинство. Или первое – по ситуации. Полчаса назад мы с напарником закончили съемку в Комитете по виноделию, где после брифинга была дегустация весьма неплохих вин. Пили, как положено уважающим себя дегустаторам, без закуски, что Вадик счел досадной ошибкой, которую ему не терпелось исправить. Теперь уже он подтолкнул меня в спину и вломился в кабинет главреда на моих плечах.

– Ну, что тут у нас? – вырвавшись на оперативный простор, Вадик потер ладони и устремил взор на тарелочку в руке Мамая.

Тот непроизвольно отодвинулся, тоже посмотрел на тарелочку, потом на Вадика, с подозрением принюхался и спросил:

– Рябушкин, чем это от вас пахнет?

– Трудовым потом! – без запинки ответил оператор. – Только что со съемки, работал как вол, а во рту с утра маковой росинки не было! А что это вы кушаете, Геннадий Владимирович?

– Отруби, – машинально ответил Мамай.

– Отруби? – заметно огорчился Вадик.

– Отруби – прекрасный диетический продукт! Они очень полезны для здоровья! – строго сказал наш эрудированный главный редактор.

– И для фигуры, – ляпнула я, о чем тут же пожалела, потому что Мамай, именуемый также Большой Мамочкой, похож на циркового слона, обученного носить костюм и ходить на двух ногах, но в отличие от добродушного животного жутко обидчив.

Главред насупился, я поняла, что нужно срочно поменять тему, и спросила:

– Что-то от меня нужно, Геннадий Владимирович? Зачем звали?

Лицо Мамая светлее не стало, но тарелочку с диетическими отрубями он отставил подальше и взял со стола исписанный лист бумаги.

– Даю тебе особо важное задание! – объявил главный, буравя меня своими слоновьими глазками. – Вот заявление телезрительницы Тихоньковой Клавдии Яковлевны. Она утверждает, что просмотр наших программ неблагоприятно сказывается на ее здоровье, и грозится наслать на нас строгую комиссию для проверки качества телевизионных продуктов.

– Бред какой-то! – неуверенно хохотнула я. – Геннадий Владимирович, вы шутите?

– Мне, Елена, сейчас не до шуток! – вспылил Мамай. – Мне лицензию на вещание продлять! У меня новый Закон о рекламе! В бухгалтерии аудиторы сидят! Акционеры роста дивидендов требуют! Мне в такой ситуации лишняя жалоба – что последняя соломинка, которая может сломать спину верблюду! Держи бумажку и разберись с этой Тихоньковой, чтоб я ее больше не видел и не слышал!

– Но почему я? – возроптала я, вынужденно принимая листок с заявлением чокнутой гражданки.

– Потому что в современной российской действительности женский сыск результативнее мужского, – заметно спокойнее ответил Мамай.

Я выразительно покосилась на работающий телевизор. Вместо того чтобы контролировать, как ему полагается, наш собственный эфир, главный редактор смотрел по столичному каналу детективный сериал про самородную и самобытную сыщицу с посудохозяйственным именем Вилка. Понятненько, откуда у Большой Мамочки святая вера в победы феминизма!

– Отнесись к этому заданию со всей ответственностью, – строго сказал Мамай. – Освобождаю тебя от основной работы до вторника. Действуй!

Услышав об освобождении от работы, заскучавший было Вадик встрепенулся и запоздало кинулся отстаивать права мужчин:

– Геннадий Владимирович! Правда, почему это задание для Ленки? Дайте его мне!

– У Елены аналитический ум, – шеф изволил меня похвалить. – Она даже в шахматы играет!

– Я еще и на рояле умею! – сердито напомнила я. – Может, отправите меня в гастрольный тур по побережью сшибать рубли акционерам на дивиденды?

– И я хочу по побережью! – немедленно заявил Вадик. – У меня голос, я петь могу!

Он расправил плечи, сложил руки в замок, отставил ножку, скороговоркой пробормотал:

– Слова и музыка народные, «Миленький ты мой»! – и пронзительнейшим голосом заблажил: – Ми-и-и…

– Кто пустил в студию кошку?! – гневно гаркнул в отдалении наш режиссер Славик.

– …ленький ты мой! – как ни в чем не бывало закончил Вадик. – Ну, как?

– Шикарно! – похвалила я и похлопала себя по уху, выбивая из него эхо скрипучей рулады. – Пойдем запишем тебя в кружок хорового пения.

Потрясенный вокалом Вадика Мамай еще не ожил, а я уже утащила неразумного напарника прочь из кабинета. В коридоре он снова затормозил: навстречу нам из приемной выступила незнакомая красавица. Ее теснила дама, имеющая с юной девой отчетливое фамильное сходство, но похожая на атомный ледокол: такая же большая, могучая и взрывоопасная. На фоне ее сердитого рокота особенно ясно звучал голос нашего директора Гадюкина, выводящий с пронзительной задушевностью Робертино:

– Конечно, Клавдия Яковлевна, мы разберемся и примем меры, вы только не волнуйтесь, берегите здоровье!

– Это она! – резко осадив назад, шепнул мне Вадик через плечо.

Я и сама уже поняла, что термоядерная дама – моя жалобщица Тихонькова, и почувствовала себя спасателем, в одиночку брошенным на идущий вразнос энергоблок. Однако тут же выяснилось, что я недооценила самоотверженность своего напарника.

– Здравствуйте, Клавдия Яковлевна! – браво козырнул Вадик, одним глазом глядя на суровый лик Тихоньковой-старшей, а другим кося на арбузный бюст прелестной девы. – Разрешите представиться: я Вадим, а это Елена! Мы уполномочены разобраться в данной ситуации и сделаем это, к вашему полному удовлетворению, чего бы это нам ни стоило!

Я выразительно кашлянула. Мотивы, которыми Вадик руководствовался, добровольно вызываясь разбираться и удовлетворять, были очевидны. Только слепой не заметил бы роскошных форм Тихоньковой-младшей, однако я к женской красоте вполне равнодушна.

– С вашего разрешения, мы встретимся для предметной беседы чуть позже! – вежливо сказала я Клавдии Яковлевне и дернула Вадика за руку, увлекая его в глубь коридора.

В редакторской я достала из тайника за кассетами свой НЗ – пакет пряников – и велела Вадику заваривать чай, а сама села читать заявление гражданки Тихоньковой и неожиданно увлеклась. Клавдия Яковлевна оказалась не чужда литературного таланта. Она живо описала свои страдания, проистекающие от просмотра вечернего выпуска наших телепередач. Худшим и главным из них была необоримая бессонница, но упоминались также нарушение сердечной деятельности, расстройства пищеварения и памяти, падение давления и депрессивное настроение.

– И все из-за каких-то пятнадцати минут у телика? – усомнился Вадик, которого я ознакомила с заявлением Тихоньковой в режиме громкой читки.

Продолжительность вечернего выпуска наших телепередач всего четверть часа. Мне тоже казалось, что нажить массу расстройств за такое незначительное время нереально. Мы же не фильмы ужасов показываем! В вечернем выпуске у нас вполне благопристойные новости, реклама и прогноз погоды.

– А помните Кашпировского? – попивая чай, приготовленный Вадиком на всех, спросила редакторша Любовь Андреевна. – Он гипнотизировал народ с телеэкрана! Кремы заряжал, рубцы рассасывал! Помню, мой свекор, царство ему небесное, нас всех из комнаты выгонял и тет-а-тет с телевизором лечил застарелый геморрой. Может, и наши программы по неизвестным причинам оказывают на телезрителей какое-то такое влияние, только не лечебное, а наоборот?

– Почему же тогда никто, кроме Тихоньковой, не жалуется? – резонно спросила журналистка Наташа.

– А просто не смотрит нас никто! Нечего у нас смотреть! – наш гениальный режиссер Слава включился в беседу и сразу же свернул на свою любимую тему. – Где у нас креатив? Где концептуальность?

Любовь Андреевна и Наташа из патриотических соображений с ним заспорили, а Вадик под шумок захватил пакет с пряниками и сказал:

– Пойдем отсюда! В таком гвалте хорошую концепцию фиг найдешь!

– Для хорошей концепции приличный объем информации нужен, – заметила я и посмотрела на недостаточно объемный манускрипт Клавдии Яковлевны. – Придется пообщаться с заявительницей.

– Щащ! – сказал Вадик, давясь пряником. – Я ужнаю телефонщик!

Он сбегал в приемную и вернулся с листочком, на котором Гадюкин начертал семь цифр и резолюцию: «Не разрулите – урою!» Наш директор пришел на телевидение год назад, а до этого был топ-менеджером бандформирования и еще не избавился от профессионального сленга.

– Уроет он нас, как же! – обиженно бормотала я, набирая номер.

– Ирина, диспетчер! – отозвался низкий женский голос.

– Пардон, – сказала я и положила трубку. Сверяясь по бумажке, снова набрала номер и опять услышала тот же дамский бас. – Ирина, извините, я почему-то к вам попадаю, а мне квартира Тихоньковых нужна. Может…

– Это и есть квартира Тихоньковых, а я не Ирина, а Клавдия! – оборвал мои вежливые извинения неласковый голос. – «Ирина» – это ремонтно-строительная компания, а я в ней диспетчером работаю, на дому!

Недоразумение разрешилось, я представилась и договорилась с Клавдией Яковлевной о встрече. Вадик по собственной инициативе отправился со мной, размечтавшись о разделении труда:

– Ты опросишь старшую Тихонькову, а я поработаю с младшей!

Однако приятное возбуждение Вадика вмиг улеглось, когда нам открыл дверь высоченный, под потолок, дядечка с пышной бородой и осанкой Ильи Муромца, который только-только слез с печи после тридцатитрехлетнего на ней сидения. Нестарый еще мужчина приволакивал ноги, сутулился и смотрел тоскливо и настороженно, как потерявшийся пес, однако природная его стать впечатляла. Смекнув, что перед нами папа красавицы Тихоньковой-младшей, Вадик перестал настаивать на разделении труда и стер с лица обольстительную улыбку. Так что беседовали мы все вместе, одной большой компанией, с подавляющим присутствием в ней Тихоньковых. Семейство представляли Клавдия Яковлевна, ее супруг Петр Ильич, их дочь Александра и кот Филимон. Младший сын Витя отсутствовал по уважительной причине: он занимался в школе во вторую смену.

Вадик засматривался на Сашеньку, а я изумленно и восторженно таращилась на Филимона. Этот кот потрясал воображение. Он был такой толстый, что позорно застрял в табуретке, под которой хотел проскочить, спасаясь от моих приставаний.

– Филя весит восемь шестьсот, – сказала Клавдия Яковлевна, обласкав взглядом торчащий из-под табуретки фрагмент домашнего любимца.

– Он жирный, потому что кастрированный! – бесцветным голосом добавил Петр Ильич.

Вадик воззрился на Филимона с ужасом, мне тоже стало жаль бедного зверя, но развивать тему кошачьей асексуальности я не стала и попросила Клавдию Яковлевну рассказать нам, чем ей не нравятся наши телевизионные продукты. При этом Сашенька выразительно закатила глаза, а Петр Ильич беззвучно вздохнул.

Через пятнадцать минут после начала эмоционального монолога хозяйки Петр Ильич сослался на необходимость срочной домашней работы и удалился. Пятью минутами позже откланялась и Сашенька, которой пора было ехать в бассейн. После этого Вадик потерял всякий интерес к происходящему и откровенно скучал, пока я стенографировала речь Клавдии Яковлевны. Это было утомительно, потому что стервозные интонации голоса страдалицы меня сильно нервировали. К тому же разговор поминутно прерывали звонки граждан, нуждающихся в услугах ремонтно-строительной компании «Ирина». Я уже почти потеряла терпение, когда мадам Тихонькова неожиданно попросила нас удалиться, так как у нее ровно в четырнадцать ноль-ноль запланирован послеобеденный сон. До него, правда, еще оставалось минут сорок, но их Клавдия Яковлевна, по всей видимости, собиралась потратить на урочный прием пищи. Нас с напарником к столу не позвали, и это отнюдь не улучшило Вадику настроения. В прихожей он мрачно зыркнул на украшающий дверцу кладовки школярский плакатик «Мой распорядок», в котором уже знакомым нам почерком мадам Тихоньковой были расписаны все значимые моменты дня, включая четырехразовую кормежку. Соседство плаката с солидными курантами не позволяло усомниться, что режим в этом доме соблюдается неукоснительно.

– Думаешь, она чокнутая? – спросила я, когда мы отошли от двора на десяток метров и присели на лавочку у кинотеатра «Варяг».

– Нет, – убежденно сказал Вадик. – Я женщин знаю, я так скажу: эта тетка нормальная домашняя тиранша. Гитлер в юбке! Мне жаль ее мужа и кота.

Он подумал немножко и добавил:

– Особенно кота!

– Кота жалко, – согласилась я. – И нас с тобой тоже. Гадюкин обещал нас урыть, если мы не разрулим дело, а я даже не знаю, с чего начинать. Ерунда получается! Предположим, тете становится дурно после просмотра наших телепрограмм. Тогда почему ей дурнеет только по пятницам?

– Она же сказала, что по пятницам обязательно смотрит вечерний прогноз погоды на выходные, – напомнил Вадик, слегка меня удивив. Я-то думала, он вообще ничего не слышал. – В другие дни тоже иногда интересуется предсказаниями метеорологов, но нерегулярно, а по пятницам – железно, потому что в субботу все семейство едет на дачу.

– Ну а чем пятничный прогноз отличается от всех других?

Ответить на этот вопрос напарнику было гораздо легче, чем мне, потому что я телевизор смотрю редко, а уж наш канал вообще никогда не включаю. Вадик же по долгу службы присутствует на записи программ в студии.

– В пятницу мы даем прогноз не на один день, а сразу на два. Это во-первых. Во-вторых, в другие дни прогноз зачитывает Наташа, а по пятницам вещает сам Левин.

– Вот как? – Я задумалась.

Марк Михайлович Левин – умнейший дядька из университета, специалист по гидрометеорологии, кандидат наук и замечательный рассказчик. Он провозглашает прогноз погоды с вдохновенным лицом и ораторским пылом библейского пророка, так что по окончании его речи хочется кричать «Аллилуйя!» и восторженно бить в ладоши.

– Слушай! А может, у Тихоньковой на Левина аллергия? – оживилась я.

– Или, наоборот, слишком нравится ей харизматическая личность Марка Михайловича! – подхватил Вадик. – А что? Марк – видный мужчина, кудрявый, бородатый, с горящим взором! Тихонькова как насмотрится на него – перевозбуждается и потом уснуть не может, томима смутными мечтами! Ха! Я знаю, что ей нужно прописать! Сеанс хорошего секса!

– Возьмешься? – съязвила я.

Вадик не взялся, и я предложила другое решение:

– Сегодня у нас пятница. Значит, вечером Клавдия Яковлевна опять воссядет перед телевизором. Что, если в урочный час она не увидит Левина и не услышит его вдохновенное метеорологическое предсказание? Подурнеет ей, как обычно по пятницам, или нет?

– Понимаю, к чему ты клонишь. – Вадик посмотрел на часы. – Если ты хочешь, чтобы вечерний прогноз в порядке эксперимента начитал кто-нибудь другой, нужно торопиться в студию. Хотя я заранее знаю, что многочисленные поклонники Левина не скажут тебе за это спасибо.

Я прикинула, сколько народу будет не в восторге от моей идеи, и приуныла. Ладно, Мамая поломать заведенную традицию я уговорю без труда, он в нейтрализации скандальной Тихоньковой заинтересован не меньше моего. Операторскую работу сделает Вадик, куда ему деваться. А что скажет видеоинженер, которому заново программу монтировать, титры перебивать? И как отреагирует на «отставку» сам Левин?

Оказалось, что зря я переживала, обижать Марка Михайловича не пришлось. Свой монолог он записал в студии еще вчера, в четверг, потому как дежурный прогноз погоды мы, оказывается, показываем дважды в день, утром и вечером.

– Первый выход в семь утра, второй в двадцать тридцать, – объяснил мне видеоинженер Дима.

Я пообещала ему пиво, а Наташе, которая начитала текст прогноза, шоколадку, и позвонила Тихоньковой, едва дождавшись окончания ее «тихого часа». Мадам Тихонькова пообещала сообщить мне о своей реакции на видоизмененный прогноз погоды, и для пущей оперативности связи я даже оставила ей номер своего мобильного телефона, которым обычно не разбрасываюсь, так как терпеть не могу, когда меня беспокоят в свободное от работы время. Я даже имею привычку выключать телефон на выходные, потому что все важные для меня люди знают мобильный моего мужа и при необходимости могут найти меня через него.

Клавдия Яковлевна номера Коляна не знала и поэтому дозвонилась мне только в понедельник. Я уже напрочь забыла о проблематичном прогнозе погоды, наслаждалась утренним чаепитием в редакторской и не сразу узнала сердитый голос, басящий в телефонной трубке:

– Дурью маетесь! Мужика девчонкой заменили, а я опять всю ночь не спала! Давление упало, тахикардия началась, желудок расстроился!

– Клавдия Яковлевна, это вы? – Я уронила печенье и мысленно выругалась. Чертова баба, чем же ей не угодил несчастный прогноз погоды?! Никаких конструктивных идей у меня не было. Не зная, что сказать, я снова стала задавать вопросы: – Скажите, а как ваши родные? На их самочувствие наша программа не влияет?

– Может, и влияет, – буркнула мадам. – У мужа упадок сил, он в субботу на участке работал еле-еле, одну грядку вскопал и отдыхать запросился. У Сашки круги под глазами, и нервная она была с утра, один Витька в норме, да он-то к телевизору не приближался, весь вечер играл у себя в мансарде. Между прочим, вечером в пятницу и Филька бывает сильно не в духе, он шипит, дичится, на прошлой неделе даже мужа поцарапал!

– Это очень ценная информация, – сказала я с уверенностью, которой не испытывала. – Я обдумаю ее, а потом обязательно с вами свяжусь.

С опозданием примчался на работу Вадик. С разбегу проглотил печенье, запил его чаем и поинтересовался, какие у нас сегодня съемки.

– Съемки сегодня без меня, я на спецзадании, – напомнила я.

Дождалась, пока коллеги разойдутся работать, взяла бумагу, ручку и принялась думать, автоматически рисуя рожицы. Итак, Левин ни при чем, страдалицу Тихонькову мучит что-то другое. Что же не так в этом прогнозе? Заставка программы и компьютерный фон всякий день одни и те же, но Тихонькова болеет только в пятницу. Фантастика какая-то!

Я бросила разрисованную бумажку в урну и пошла искать Славу.

Режиссер сидел в монтажной, отнюдь не безучастно наблюдая за процессом создания заставки для новостной программы.

– Вот здесь, где все человеческие фигурки выстраиваются в одну линию, нарушается темпоритм! – горячо говорил Слава, тыча пальцем в монитор компьютера.

Видеодизайнер Женя морщился, бил его по руке и очень нехорошо отзывался о темпоритме, человеческих фигурках и самом Славе.

– Господа, у меня к вам каверзный вопрос по технической части! – сказала я, встав так, чтобы закрыть собой монитор. – Скажите мне, как большие специалисты по созданию хитрых телевизионных эффектов, что новенького придумано за последнее время по части кодирования, зомбирования и иного оболванивания широкой зрительской аудитории?

– Прогрессивно мыслишь! – похвалил меня Женя. – Я давно говорю: не так плох двадцать пятый кадр, как его малюют!

– Двадцать пятый кадр – это от лукавого! – немедленно заспорил с ним Слава. – Зрителя нужно брать творческой фантазией, а не психотропными средствами! И не возражай мне! Пока я тут режиссер, никому не будет позволено утраивать великую силу искусства вредоносными допингами!

– То есть у нас в студии никаких таких экспериментов над зрителем не ставится? Негуманных методов повышения зрительских симпатий мы не практикуем? – настойчиво спросила я.

– Могу поклясться тебе в этом на Библии! – сказал Слава и в отсутствие Библии возложил руку на талмуд «Руководство по пользованию видеокурсом Би-би-си «Как делать телевидение».

Я ему поверила и пошла к Мамаю просить кассеты с записью нашего эфира за последний месяц. Мониторинг телевизионного эфира – обязательное требование, предъявляемое к телекомпании. Мамай инструкции свято чтит, кассеты с «пятничными» эфирами он нашел и выдал мне одновременно с наставлением:

– Смотри не потеряй!

– Когда я на этой работе теряла что-нибудь, кроме здоровья? – обиделась я.

На сей раз пришлось потратить немало времени. Битых два часа я гоняла в видике четыре пятнадцатиминутные записи, пытаясь установить хоть какую-нибудь закономерность. Установила: новости каждую неделю были разные, что совершенно естественно, в метеопрогнозе отличались только погодные характеристики, а вот в примыкающем к прогнозу рекламном блоке среди других регулярно присутствовал один и тот же ролик предприятия по производству безалкогольных напитков «Волна». Разумеется, я сосредоточила свое внимание на этом произведении рекламного искусства.

Ролик, сделанный не в нашей студии, был так себе, средней паршивости. Возможно, фантазии его создателей просто негде было разгуляться: ролик длился всего пять секунд. За это время в той части экрана, которая символизировала собой море, успевала вскипеть серебристая волна. Она с шипением накатывала на желтый песок, отступала, и в полосе прибоя немедленно вырастали ландыши. Бред чистой воды! При этом за кадром ласковый девичий голос журчал рекламный стих: «Волна» прохлады полна!». Интересно, какую отметку имели авторы ролика по ботанике? Пробовал ли кто-нибудь из них поливать ландыши морской водой? Может, дурное самочувствие Клавдии Яковлевны вызвано ее переживаниями за нежные цветочки? Однако в доме Тихоньковых я не видела горшечных растений, да и единственная клумба у крыльца выглядела бедновато.

Подумав немного, я позвонила Ляльке. Когда-то мы с ней вместе учились на филфаке, а потом она завела салон магических услуг.

– Лялюшонок, привет! – сказала я, услышав в трубке чарующее контральто Олимпии – так Лялька представляется в рабочее время. – Мне срочно нужна твоя консультация. Ты ведь у нас специалист по заговорам?

– С университетским дипломом, что большая редкость! – напомнила приятельница своим нормальным писклявым сопрано.

Разумеется, я знала, что темой Лялькиной дипломной работы были заговоры, привороты и прочий мистический фольклор. Еще бы мне этого не знать, я сама сочинила для однокурсницы с полдюжины роскошных заговоров, которые очень украсили ее работу! В связи с этим я обоснованно сомневалась в чудесной силе всех и всяческих заклинаний, но считала необходимым рассмотреть каждую возникающую у меня версию.

– Ляль, у меня тут есть текст, который, как я подозреваю, может быть заговором. Похоже, одной тетке от него регулярно становится жутко нехорошо. Вот послушай.

Я поднесла трубку к динамику телевизора и включила запись.

– «Волна» прохлады полна» – и точка? Если это весь текст, то на заговор он никак не тянет, – заявила Ляля. – Слишком уж мало слов. Максимум – какая-то магическая формула.

– Может, проклятье? – оживилась я.

– На проклятье не похоже, по-моему, настрой отчетливо позитивный, – возразила приятельница. – Сказано ведь, что волна полна прохлады, а прохлада в жару – это хорошо.

Я попрощалась с Лялькой, положила трубку, почесала в затылке и решила взять помощь зала, для чего пошла в народ со смиренной просьбой посмотреть лишний раз ролик «Волны» и сказать мне, что в нем странного и неладного. Могла бы заранее догадаться, что отзывы сведутся к критике!

Слава по своему обыкновению посетовал на нарушения столь дорогого его сердцу и слуху темпоритма. Любови Андреевне не понравилась непатриотичная цветовая гамма, живо напоминающая расцветку украинского флага. Вадик раскритиковал слоган.

– Это не рекламный посыл, это рвотный позыв! – кривясь, объявил он. – Не понимаю, с чего создатели ролика решили, что зритель побежит покупать эту минералку только потому, что она, их «Волна», полна прохлады?

– Точно! Вот если бы нам сказали, что эта их «Волна» полна водки… – мечтательно протянул Дима. – Или хотя бы пива…

– Это окончательно испортило бы темпоритм! – поморщился трезвенник-язвенник Слава.

Вадик и Дима выразили свое несогласие со сказанным эмоциональными возгласами, смысл которых сводился к тому, что хорошее пиво (тем более водку) никаким темпоритмом не испортишь. Спасаясь от дискуссии, я убежала в уединенную каморку выпуска прямого эфира и там наконец услышала нечто толковое.

– Самое странное в этом ролике – принцип его размещения, – сказал дежурный выпускающий Вова.

– И что это за принцип? – заинтересовалась я.

– Очень популярный в нашем народе, но крайне неудобный для верстки рекламного блока принцип «Как бог на душу положит», – объяснил он. – Во-первых, «Волна» выходит только два дня в неделю, но зато подряд: в четверг и в пятницу. По-твоему, это эффективно?

– С повторами выходит? – уточнила я. – Тогда они захватывают и утро субботы, ведь вечерний блок мы повторяем на следующий день утром.

Вова поморщился – я затронула больную тему. Наши коммерческие агенты постоянно жалуются на несознательность клиентов, которые все как один желают размещать свою рекламу исключительно в прайм-тайм, так что непопулярный утренний повтор им приходится навязывать в нагрузку к вечернему выходу. В свою очередь, наши выпускающие очень недовольны, когда им приходится перемонтировать готовый блок, а это случается, если клиент наотрез отказывается от повтора. Ролик «Волны» Вова и его сменщики дружно невзлюбили за то, что с его показами нет определенности. То его ставят два раза в день, то только по вечерам.

– В прошлом месяце я лично дважды в дикой спешке выбрасывал эту самую «Волну» из утреннего блока, – с досадой сказал Вова. – Интересно, какой идиот занимается у них рекламой?

Мне тоже это стало интересно, поэтому из кельи выпускающего я переместилась в бухгалтерию и задала главбухше простой и понятный вопрос:

– Кто приносит нам «Волну»?

– Наталья Сергеевна. Не вздумай встревать! – ответили мне.

– Да что я, самоубийца? – хмыкнула я.

Отбивать у Натальи Сергеевны клиентов я не стала бы ни при каких обстоятельствах. Чур меня! Наш рекламный матриарх Наталья Сергеевна Кошелева – женщина очень серьезная. Она держит в кулаке полсотни рекламодателей и обирает их методично и бестрепетно, как жестокий ордынец мягкотелых удельных князей. В нашей телекомпании Наталья Сергеевна появляется непредсказуемо, потому что в штате не числится и размещает рекламу в самых разных СМИ города. Мне повезло: я случайно столкнулась с деловой дамой в коридоре.

– Наталья Сергеевна, добрый день, у меня к вам вопросик по поводу «Волны», можно? – скороговоркой спросила я, не смея надолго задерживать женщину, у которой время – деньги и с которой разговаривать небезопасно: не ровен час, и меня раскрутит на рекламу (трехсекундный ролик со взрывом сразу после слогана: «Елена! Полна ацетилена!»)!

– ЧП «Волна» – мой клиент с позапрошлого года! – не угадав мои мысли, предупредила Наталья Сергеевна.

– Знаю, знаю! – я замахала руками. – Меня интересует, кто им рекламный ролик сотворил. Редкостная гадость!

– Не знаю, я изготовлением не занималась, мне только размещение заказали. – Уверовав, что я не покушаюсь на ее кормушку, Наталья Сергеевна успокоилась. – Мне дали готовый ролик, а кто его делал, Виолетта Игнатьевна должна знать. Если хочешь, спрошу у нее.

– Виолетта Игнатьевна – это директриса «Волны»?

– Да куда там! – Наталья Сергеевна фыркнула. – Виолетта Игнатьевна – супруга директора, типичная домохозяйка, заскучавшая без дела! Заняться ей нечем, вот и лезет в рекламные дела предприятия, а муженек ей потакает, не иначе на зарплате промоутера сэкономить хочет. «Волна»-то эта – маленькая фирмочка, так, кустарное производство.

– Телефончик Виолетты Игнатьевны не дадите?

– Зачем тебе? – вновь напряглась Наталья Сергеевна.

Пришлось беззаботно сказать: «Действительно, незачем!» – и вежливо раскланяться с насторожившейся деловой дамой. Ладно, телефончик «Волны» и ее хозяев я и без Натальи Сергеевны раздобуду, мало ли на свете добрых и при этом хорошо информированных людей?

В поисках самаритянина, который поделился бы со мной сведениями, я просматривала свою записную книжку, когда в редакторскую с гиканьем и посвистом вломился Вадик, прибывший со съемки. С камерой на одном плече и штативом на другом он был похож на добычливого махновца.

– Р-распрягайте, хлопцы, коней! – голосом, еще вчера впечатлившим нас с Мамаем (и Славика, который до сих пор с подозрением приглядывался к темным углам в поисках приблудной кошки), пропел Вадик, после чего распряг себя сам – хлопец и конь в одном лице – и бодро спросил меня:

– Обедать будем? – Тут его снова пробило на песнопение: – Бери ложку, бери хлеб, и садимся за обед!

– А есть что поесть?

– А нету? – Вадик расстроился, но ненадолго. Созерцание моей пасмурной физиономии вкупе с упоминанием столового прибора сподвигло его на вопрос:

– Кстати, о ложках и вилках. Ты уже посрамила телевизионную сыщицу темпами нашего детективного расследования?

– Я стремлюсь к этому, – уклончиво ответила я.

– Ха! Стремится она! Видали? – вскричал напарник, обращаясь почему-то к чайнику, заведомо не отличающемуся зоркостью. – Стоя на месте, делает дело только почтовый ящик! Предлагаю немедленно поехать в бассейн и пообщаться с Сашенькой, у нее как раз через полчаса тренировка заканчивается.

– А зачем нам Сашенька? – вяло затрепыхалась я.

Вадик выгнул брови мавританскими арками:

– Как это – зачем Сашенька? Ну и вопросы ты задаешь! На что-нибудь да сгодится! – И он послал воздушный поцелуй все тому же чайнику.

– Вадь, а ты не мог бы свои личные дела решать по телефону? Зачем ехать через полгорода? – с досадой спросила я.

– По какому телефону? – сердито отозвался товарищ. – Я уже проверял, на звонок стационарного домашнего аппарата коршуном слетает мамаша-диспетчерша, а мобильник Сашенькин дома не работает. У них там под вышкой и в окружении высотных домов мертвая зона, связь хуже, чем с тем светом.

Делать мне было совершенно нечего, до очередного шага в расследовании я еще не дозрела, а потому не видела, почему бы не развлечь себя прогулкой. Мы поехали в бассейн, сели в кафе у входа, пообедали, а тут и сеанс аквааэробики закончился. Вадик коршуном спикировал на группу слегка отсыревших девушек и тетушек, выхватил из толпы Сашеньку Тихонькову и с торжествующим клекотом притащил ее за наш столик. Напарник пришел в восторг от того, что Сашенька оказалась дивно хороша даже без прически и косметики, а меня искренне порадовало наличие у красавицы здравого смысла.