Текст книги "Лебединая песня мамонта"

– О, у вас тоже в горле пересохло! Еще чаю? Пирожных? – Бордовский вдруг вскочил, приложил руку к сердцу. – Простите великодушно отсутствие галантности, я был как‑то… – Тут он замялся, подыскивая правильное слово.

– Выбит из колеи, – подсказала я.

– Буквально. – Геннадий Леонидович улыбнулся и потер плечо, пережившее встречу с перелетной бутылкой. Ирка и Марина засмеялись, я удовлетворенно усмехнулась: все хорошо, никто ни на кого не обижается. – Кому какое пирожное?

– Мне классический эклер, – первой определилась Ирка.

– Мне трубочку с зефирным кремом, – сказала я.

– А у меня с со… – начала было, как обычно, Марина, но не договорила, неожиданно передумав: – А мне любое, на ваш вкус.

Бордовский убежал делать заказ.

Ирка положила подбородок в ладонь и выразительно поморгала, пристально глядя на сестру.

– Что? – Та притворилась, будто не понимает намека.

– Тебе понравился Бордовский! – уличила ее Ирка. – Ты даже согласилась принять от него вредное пирожное, не стала давиться своими жуткими конфетами!

– Мои конфеты вовсе не жуткие. – Марина возразила, но как‑то вяло, неэмоционально. – Бордовский очень милый. – А вот тут эмоции проявились. – Агильский зайка!

– Азильская галька, – машинально поправила я.

– Да я запомнила, – отмахнулась от меня Марина и точно так же, как Ирка, положила подбородок в ладонь, глядя на Бордовского у стойки. – Просто он похож на зайку, не находите? Эти его очочки, как у Кролика из мультфильма про Винни-Пуха…

– И этот его белый пух вокруг лысины, – поддакнула Ирка.

– Имей уважение, это благородные седины! – обиделась за своего зайку ее сестра. – Слишком ранние, по-моему. Должно быть, Геннадию непросто живется. Еще бы, в таком возрасте – без заботливой жены…

– С чего ты взяла, что у него нет жены? – усомнилась Ирка.

– Обручального кольца нет!

– Это ни о чем не говорит, многие мужчины, да и женщины тоже, не носят кольцо, но при этом состоят в браке.

– К вопросу о браке! – У меня зазвонил телефон. Я посмотрела, кто вызывает, и прилепила трубку к уху.

– Ты где вообще? – с подозрением спросил муж.

– Вообще – в лучшем из миров, по Вольтеру, – отшутилась я. – А в частности – в соседнем доме. Мы сидим в ближайшем кафе-пекарне.

Вот так: честно, но без лишних подробностей. Зачем объяснять, кто это «мы»? Моему герою может не понравиться присутствие в компании недобитого им мамонта.

– О, класс, возьми нам что‑нибудь вкусненькое к вечернему чаю, – обрадовался Колян.

– Непременно, ждите, – пообещала я и на этом закончила разговор.

Вернулся Бордовский, и как раз со вкусненьким. Дамы благосклонно приняли свежий чай-кофе и дополнительную порцию пирожных, а я все‑таки попыталась дать понять нашему рассказчику, что краткость – любимая сестра таланта, признавшись:

– Все никак не пойму, какая связь между нашим Олегом и этими вашими гальками?

– Прямая. – Бордовский сел, придвинул к себе тарелочку с пирожным и очень буднично сообщил:

– Этот ваш Олег те мои гальки украл.

Глава 5
След в пыли веков

– Ну где же? Где она?!

Мы с мужем стояли над каналом у края поля, как два богатыря: ладошки козырьками над глазами. Высматривали в темных водах нашу знакомую выдру. Волновались: пережила ли она суровую зиму?

– Нырнула! – Муж первым увидел круги на воде. – Вынырнула! Плывет!

– Лежит на спине, – уточнила я. – Что‑то в лапках держит. Ест, что ли? С пуза, как со стола!

– Наш человек! – растрогался муж. – Экрана перед ней не хватает, чтобы лежала, ела и кино смотрела.

Чувствуете, кто задал выдре модель поведения, да?

– И чтоб кино – про выдру-суперагента, – съязвила я. – Или про выдру-супергероя.

– Ага! Чтобы мыши-полевки ей сигналили – проецировали на полную луну узнаваемый силуэт с хвостом пистолетом, и супервыдра спешила на помощь. В маске и в плаще! – подхватил муж. – Такая выдра-Бэтмен. Выдрэтмен!

По земле скользнула тень, я отвела взгляд от воды и с подозрением посмотрела на небо.

– Это не Выдрэтмен. Утка пролетела, – успокоил меня муж. – Не суперутка, а обычная. Без лягушки на прутике.

Богатая в наших пампасах фауна. Почти такая же, как наша фантазия.

– Все, тут расходимся! – Колян вспомнил, что вообще‑то мы торопимся. – Тебе направо, мне налево, пока, до новых встреч!

Чмокнув меня в щеку, муж побежал в свой фитнес-клуб, а я – к метро.

Вчера мы договорились с Бордовским, что он проведет для нас специальную экскурсию по своему институту и покажет, откуда именно пропали его ценные камни. Как это произошло, Геннадий нам вкратце рассказал, но что такое сухое повествование? Совершенно не то, что нужно для результативного расследования.

Я забыла сказать, да? Мы не удержались и пообещали уважаемому ученому помощь в поиске пропавших камней.

Уже в метро я вспомнила, что это не единственное обещание, данное мной уважаемому человеку, пусть и не ученому, зато властью облеченному, и позвонила участковому.

– Бегала вчера к вашему Олегу раз пять, но в квартире его так и не застала, – доложила я без предисловия.

И без примечания мелким шрифтом: зато застала там постороннего гражданина, который пустился рысью наутек, но был остановлен на скаку, пленен, допрошен и так далее. Такого рода лишняя информация – триггер головной боли, если не геморроя. Зачем я буду подрывать здоровье столь полезного члена общества, как участковый?

– Может, еще сегодня к нему побегаете? – без особой надежды попросил Чайковский.

– Разве что вечером, когда вернусь, сейчас еду в город по делам.

– Какие могут быть дела в выходной? У вольного писателя, не обремененного служебными обязанностями?

– Уберите из голоса нотки зависти, они делают ваш образ менее героическим, – посоветовала я. И снизошла до объяснения: – Я иду на мастер-класс по наскальным рисункам.

– Ну супер, мало нам было малолетних любителей граффити, и вы туда же! – невежливо проворчал участковый и совсем уж некультурно отключился.

Я с недоумением посмотрела на загудевшую трубку и спрятала ее в карман, покачав головой.

Ну, супер, как говорит уважаемый участковый! Меня заподозрили в том, что я намерена изрисовывать стены наших многоэтажек изображениями допотопного рогатого скота и человечков с копьями и топорами! Причем каменными.

Человечка с железным топором один мой петербургский коллега, Достоевский его фамилия, прекрасно нарисовал еще в девятнадцатом веке.

Я все еще негодующе пыхтела, когда вышла из метро на станции «Гостиный двор» и сразу же была схвачена заждавшейся подругой.

– Что так долго? – Ирка потащила меня через Невский проспект.

– Нам не туда! – Я попыталась воспротивиться, но куда там!

Сто кило на позитиве против шестидесяти в легком унынии – победа предсказуемо осталась за более крупной и энергичной подругой. Но я хотя бы попыталась ее просветить:

– Ты тащишь меня не в ту сторону. Нужное нам здание находится на Дворцовой набережной!

– Я тащу тебя в отель, где нас ждет Мара, – объяснила Ирка. – Вчера вечером я плохо запомнила дорогу, но он точно где‑то рядом. – Она встала посреди тротуара и завертела головой.

– Не позорь меня, мы сейчас выглядим как плохо подготовленные туристы! – зашипела я.

Турист, с точки зрения аборигена, существо презренное. И неважно, где именно – хоть в Папуа-Новой Гвинее, хоть в Санкт-Петербурге. Чтобы там ни говорили власти города на Неве, живо заинтересованные в пополнении городского бюджета деньгами путешественников, местные жители скоплений многочисленных гостей города чураются и по запруженному приезжими центру передвигаются известными только аборигенам козьими тропами через подворотни и проходные дворы.

Эти секретные маршруты не отражены на картах, которые предлагаются туристам. Подозреваю, что информация о них передается исключительно кровным родственникам по прямой линии из поколения в поколение. Мне, например, тайны питерских проходных дворов открывает тетя Ида, но и она делает это постепенно, убеждаясь, что я не собираюсь покидать город предков, как это сделала когда‑то моя бабушка. Той давно уже нет на белом свете, а тетушка все припоминает ей этот опрометчивый поступок – отрыв целой ветви от родовых корней.

– В картах поищи свой отель! – посоветовала я подруге.

– Во-первых, он не мой, – огрызнулась Ирка. – Во-вторых, его нет в картах, я смотрела.

– Как называется? – Я тоже полезла в интернет.

– Необычно: «Маск».

– О? Назван в честь Илона и специализируется на приеме интуристов из Кремниевой долины и командированных из Сколково?

– Возможно. Тогда, я надеюсь, Мара присмотрит там себе какого‑нибудь умника, – оживилась подруга. – Она любит исключительно высоколобых интеллектуалов, потому до сих пор и одинока: маловато таких в наших широтах.

– Мне показалось, Марина запала на археолога. – Я охотно отвлеклась от карты: все равно отеля с гордым названием «Маск» на ней не было.

– Тебе не показалось, – радостно покивала Ирка. – Маре приглянулся Бордовский. Именно поэтому она поменяла свои планы и вместо осмотра петербургских достопримечательностей пойдет с нами в институт.

– Это вполне сойдет за эксклюзивную экскурсию, институт помещается во дворце, куда просто так не попасть, там… – Я не успела поделиться с подругой информацией о Ново-Михайловском дворце, добытой в интернете по дороге в метро.

– А вот и я! – Из ближайшей подворотни явилась миру Марина.

В летящем красном платье и с вьющимися по ветру огненными кудрями она походила на корабль, выплывающий из-под арки разведенных пролетов моста в кульминационный момент знаменитого петербургского праздника «Алые паруса».

– Да ты при полном параде! – восхитилась Ирка и даже пару раз хлопнула в ладоши.

А я заглянула за корму нарядного парусника «Марина», чтобы увидеть, откуда к нам приплыло это дивное видение. Хотелось все‑таки узнать, где именно гнездятся командированные в Питер обитатели Кремниевой долины и Сколково.

– Ты как, успела познакомиться с соратниками Илона нашего Маска? – спросила Ирка сестру.

– Только с творческими алкашами из Воронежа, Челябинска и Нижневартовска, они приехали на фестиваль провинциальных театров и старательно снимают предстартовый мандраж в гостиничном баре, – проворчала Марина.

– При чем тут творческие алкаши? – не поняла моя подруга.

Я потянула ее за руку и указала на вывеску над дверью в глубине типичного двора-колодца:

– Не «Маск», а «Маска»! Просто последняя буква от вывески отвалилась.

– Какое разочарование, – насупилась Ирка.

– Может, пойдем уже? – оглянулась на нас Марина. – Опоздав, мы можем запустить цепочку разрушительных последствий!

– С чего это? – Я усомнилась в справедливости очередной мудрости гипносексолога-прогрессора (или как ее там?), но все же развернулась и поспешила догнать уходящую пророчицу.

– Представь, мы опоздаем на пятнадцать минут. – Марина без труда вещала на ходу. – А в этой встрече, кроме нас, участвует Геннадий Леонидович. Он тоже потеряет четверть часа и подведет этим других людей. Тем, в свою очередь, придется сдвинуть собственные планы – и изменения будут нарастать, как снежный ком, распространяться, как круги по воде…

– Пока весь мир не погибнет! – ничуть не виновато заключила Ирка и тоже ускорилась: втиснулась между нами, подхватила под руки и потащила. – Так вперед же! Не будем опаздывать, спасем мир!

– Как Выдрэтмен, – пробормотала я, но меня никто не услышал, потому что мы помчались, как птица-тройка: только ветер в ушах засвистел.

На Дворцовую набережную вылетели уже запыхавшимися. Мара в ее кумачовом наряде сделалась равномерно красной, хотя, возможно, ее густой румянец отчасти объяснялся волнением в ожидании встречи с Агильским Зайкой.

Тот ждал нас у входа, но высматривал с другой стороны, так что получилось подойти незаметно. Направляемые и удерживаемые Иркой, мы успели замедлить шаг и не сбили беднягу Бордовского с ног повторно. Хотя это была бы забавная традиция: валить его, как мамонта, при каждой встрече.

– Доброе утро, Геннадий Леонидович! – Я поздоровалась первой, потому что запыхалась меньше других. Мне и напрягаться‑то особо не пришлось – могучая Ирка тащила меня, как тягач, я только ноги переставляла. – А вот и мы!

– Здравствуйте, Елена! Ирина! Марина! – Бордовский проворно развернулся, склонился, поочередно поцеловал всем ручки – мы даже не успели их расцепить, так и стояли, как строенные кресла в каком‑нибудь глубоко провинциальном Доме культуры. – Прекрасно выглядите…

Кажется, комплимент был адресован персонально Марине, ручку которой галантный Зайка задержал в своей лапке. Но Ирка самоуверенно ответила за всех:

– Как всегда! – и задрала голову, осматривая внушительный фасад дворца. – А у вас тут симпатичное местечко!

– Прошу, прошу. – Бордовский всем телом налег на тяжелую дверь.

Марина незаметно протянула руку поверх его плеча, толкнула – дверь и открылась.

Мы с Иркой переглянулись.

– Смотри-ка, спелись уже! – одобрительно шепнула мне подруга.

– Добро пожаловать в нашу скромную обитель! – Бордовский открыл вторую дверь и пропустил нас в вестибюль.

– Так, посмотрим! – Я огляделась и наскоро провела ревизию в соответствии с описью интерьерных красот в интернете. – Восемь колонн и восемнадцать пилястров из серого гранита, увенчанных белыми лепными капителями?

– Раз, два, три… – Ирка потыкала указательным пальцем в воздух, пересчитывая названные объекты, и подтвердила: – Есть!

– Парадная лестница из мрамора, обрамленная чередой зеркал?

– Лестница тоже есть, а вот череды зеркал не наблюдаю.

– Осталось только два, их перенесли вниз, в глубину гардеробов, – подсказал Бордовский.

Ирка посмотрела на него очень недовольно – как будто он лично разбазарил старинные зеркала и похоронил то немногое, что осталось от их череды, в какой‑то там глубине.

Я тоже сокрушенно поцокала: стада рогатых железных вешалок по обе стороны от главного входа здорово портили впечатление. Не спасали даже высокие окна с роскошным видом на Дворцовую набережную. Тем более на подоконниках рядом с ухоженными растениями в горшках стояли совершенно не декоративные пластиковые бутыли с мутной желтоватой жидкостью. Они не просто не украшали помещение, а будто предупреждали: уважаемые гости, приготовьтесь к разительным контрастам!

– Нам на второй этаж, – не то подсказал, не то поторопил Бордовский.

Я снова глянула на лестницу, в направлении которой нас мягко подталкивали, и мимолетно удивилась:

– Ни охранника, ни даже консьержки?

– Понятно, почему не уцелела череда зеркал, – осуждающе шепнула мне на ухо подруга. – Поперли отсюда все, что не приколочено!

– У нас вахтеры. – Бордовский мимоходом указал на незаметную будочку слева от лестницы. – Но сегодня же выходной…

– Чудесно, мы будем одни! – улыбнулась Марина.

Я было подумала, что ее радует перспектива тет-а-тета с археологом – мы с Иркой не в счет, можем деликатно скрыться с глаз, хотя бы вот за гранитными колоннами спрятаться, – но тут Марина договорила:

– И не намотаем на ноги обрывки чужих биополей.

– Полы у нас чистые, их моют каждый день, – успокоил ее Бордовский.

По парадной мраморной лестнице мы поднялись на второй этаж, проследовали мимо пары кабинетов (в двери ценного дерева были беспощадно вбиты таблички «Бухгалтерия» и «Касса») и вошли в помещение, которое я узнала:

– Это же Дубовая столовая!

– Теперь Дубовый зал, – подсказал Бордовский.

«Головы у вас дубовые, а не зал!» – захотелось бросить мне.

На старинных – начала девятнадцатого века – фотографиях в интернете Дубовая столовая выглядела роскошно. Она бы и сейчас прекрасно смотрелась, поскольку хрустальная люстра, высокий камин с отделкой из резного дуба и стены, затянутые цветной тисненой кожей, как будто не изменились. Увы, кому‑то хватило ума заполнить помещение рядами сбитых вместе кресел, обтянутых дерматином, и вот они‑то выглядели по-сиротски жалко. Как дешевые куцые занавески на окнах и безобразно истертый паркет.

Ведомые Геннадием Леонидовичем, мы по стеночке прошли в дальний конец Дубово-дерматинового зала и, не дойдя до возвышающейся там облупившейся фанерной трибуны, свернули налево и оказались перед очередной массивной дверью с табличкой «Отдел палеонтологии».

– Прошу к нашему шалашу! – пошутил Бордовский и распахнул перед нами дверь.

– Мама мия! – выдохнула Ирка, переступив порог и остановившись.

Я вошла за ней и снова, как недавно у канала с выдрой, сделала козырек из ладони, только приставила его не выше глаз, а ниже. В поле зрения осталась верхняя часть стен, отделенная от расписного потолка вереницей беленьких лепных ангелочков – картинка красивая, как из учебника «Интерьерный дизайн дворцов XIX века».

На то, что ниже, смотреть не хотелось. Помещение было плотно заставлено жутчайшего вида столами-конторками – облезлыми и дико захламленными.

– Рабочие места наших сотрудников, – извиняющимся тоном объяснил Геннадий Леонидович, от которого не ускользнули мои попытки отделить прекрасное от ужасного. – Они, конечно, интерьер не украшают, но такова реальность.

Покружившись на месте, я насчитала два десятка конторок. Заодно оценила гармоничное сочетание высоких арочных окон и огромных зеркал в простенках между ними. К сожалению, зеркала так щедро умножали рабочий беспорядок, что у меня закружилась голова. Пришлось зафиксироваться на красивом неподвижном объекте – аккуратно вписанном в ближайшее окно силуэте Петропавловской крепости на противоположном берегу Невы.

Широкая полоса воды серебрилась, как зеркало, и шпиль Петропавловского собора отражался в ней на диво четко: казалось, будто небо и воду скололи гигантской золотой булавкой.

– Ого, сколько здесь разноплановых энергий! – то ли восхитилась, то ли ужаснулась Марина.

– И пыли веков, – точно не восхитилась Ирка.

– Так, ладно! Давайте к делу. – Я вспомнила, зачем мы пришли.

Вовсе не затем, чтобы инспектировать состояние памятника архитектуры девятнадцатого века. У нас нынче особый интерес к другому периоду, гораздо более раннему.

– Да, мы готовы к мастер-классу. – Ирка тоже взяла себя в руки. – Командуйте, Геннадий Леонидович.

Вчера Бордовский вкратце рассказал нам, что ровно неделю назад проводил в этом самом кабинете мероприятие для любителей археологии, и мы договорились, что он повторит его для нас. Ирка важно объявила, что это будет следственный эксперимент. «Халявный мастер-класс», – перевела я для себя.

Бордовский предложил нам устроиться за большим столом в центре комнаты, включил проектор и переместился к подвесному экрану. Щелкнул пультом, вызывая первую картинку, и бодро начал:

– Всем известно про манупорт из Макапанстата…

Я поперхнулась и закашлялась, Марина слабым голосом переспросила: «Про ману… что?» Только Ирка как ни в чем не бывало нахально хохотнула:

– А то! – но тут же спохватилась: – И все‑таки рассказывайте по порядку, иначе какой же это будет следственный эксперимент.

– Манупорт из Макапанстата, Южная Африка. – Лектор указал на изображение округлого камня с дырками, похожего на сильно помятый шар для боулинга. – Это камень, отдаленно напоминающий человеческую голову. Три миллиона лет назад какой‑то австралопитек подобрал его и принес на свою стоянку, но почему он это сделал, науке неизвестно. Возможно, оценил сходство камня с человеческой головой. Если так, то это было знаковое поведение. А вот это ребро из Бильцигслебена, Германия. – Он сменил картинку. – Примерно четыреста тысяч лет назад некий Homo еrectus, то есть человек прямоходящий, то ли случайно, то ли специально – наука не знает – сделал на этой кости насечки. Возможно, то были какие‑то знаки.

– Заметки на объедках, – пробормотала я.

– Бумагу же еще не придумали, не на чем этому эректусу было писать, – защитила Ирка.

– Не исключено. – Бордовский не стал спорить, перешел к следующему слайду. – А вот наскальные рисунки – петроглифы. Эти изображения были найдены в Узбекистане, но вообще их обнаруживают по всему миру: в Центральной Азии, в Монголии, в Испании, Франции, Италии, Германии, даже в пустыне Сахара и у нас в Карелии.

– Заряженные, – по-своему оценила изображения человечков с копьями Марина. – Так и пышут первобытной энергией! – И обмахнулась ладошкой, будто от экрана с петроглифами на нее повеяло жаром, как от электрического обогревателя.

– Я очень упрощаю, но суть в том, что в верхнем палеолите произошло взрывообразное появление искусства, – сообщил нам лектор, демонстрируя слайд за слайдом.

– Когда конкретно? – уточнила Ирка, занеся карандашик над блокнотиком.

Вспомнила, видать, что следственный эксперимент требует точности.

– Всего лишь сорок тысяч лет назад, – ответил Бордовский таким легкомысленным тоном, каким уместнее было сказать: «Да буквально вчера!» И тут же построжал: – Только представьте: это была наиболее суровая фаза последнего вюрмского оледенения. Казалось бы, людям и выживать‑то было сложно, и вдруг чуть ли не повсеместно возникло искусство! Почему именно тогда? Наука не знает…

– Да что она знает‑то? – Я начала раздражаться.

– Гораздо меньше, чем не знает, – признался Бордовский. – Но посмотрите сюда.

Он снова сменил слайд, и мы увидели рядом с изображением оленя процарапанный в камне прямоугольник.

– Хотя наука точно…

– Не знает! – дружным хором подсказали мы.

– Увы, не знает, – согласился Бордовский, – но очень хочется верить, что данные нефигуративные изображения – прямоугольники, треугольники и так далее – имели для их создателей какой‑то смысл, то есть были знаками. Они что‑то обозначали! К примеру, треугольник – примитивное жилище типа шатер…

– А прямоугольник – телевизор, – подсказала Марина и хихикнула. – Тоже ведь примитивная штука.

– Мне нравится ход ваших мыслей, – благосклонно кивнул ей Бордовский. – И сейчас самое время перейти к небольшому практикуму. Нужно разделиться на две команды. Нас, правда, сегодня намного меньше, чем в прошлый раз, тогда было двенадцать человек…

Я открыла рот, чтобы предложить обойтись без какого‑то там практикума, одной теорией, но Ирка дернула меня за рукав и глазами указала на Марину. Та уже встала со своего места между мной и Иркой и в обход стола устремилась к Бордовскому, явно намереваясь составить маленькую, но дружную команду с ним в паре.

Я поняла намек – подруга ратовала за практикум, радея за счастье сестры, – и удержалась от возражений.

Признаться, если бы Марина была моей родственницей, я бы сделала все возможное, чтобы направить ее бурную энергию в русло мирной семейной жизни. Глядишь, она открыла бы для себя менее разрушительные и более приятные практики, чем приснопамятный «Крик». Стресс – он ведь прекрасно снимается вместе с одеждой…

– Итак, вот вам список понятий, которые вы должны обозначить какими‑то лаконичными знаками, и инструменты для работы. – Бордовский вручил нам с Иркой несколько камней, рыжие мелки и бумажный лист с распечаткой. – Мы, со своей стороны, сделаем то же самое, потом попытаемся расшифровать ваши символы, а вы – наши.

Это оказалось неожиданно интересно, и с полчаса четыре взрослых человека с детским удовольствием марали камни мелками. Победили мы с Иркой: пару наших закорючек соперники расшифровать не смогли.

– Я получила большое удовольствие, – призналась по завершении практикума Марина.

Несмотря на то что произнесла она это с придыханием и многозначительно взирая на археолога, тот не почувствовал себя польщенным. Напротив, его лицо почему‑то омрачилось.

– Вот и в прошлый раз все остались так довольны, и у нас тут создалась такая теплая дружеская атмосфера, что я сделал глупость и показал участникам лишнее, – посетовал Бордовский.

– Что именно? – живо заинтересовалась Марина.

Подумала, наверное, что мужской стриптиз.

– Это. – Геннадий Леонидович продемонстрировал нам пару фото в своем мобильном.

– О, да это ж пресловутые азильские гальки! – обрадовалась Ирка, увидев плоские овальные камни, испещренные точками и линиями.

– Вы показали снимки или реальные камни? – уточнила я.

– В том‑то и дело, что сами камни. Дурак я, дурак! – Бордовский постучал кулаком по собственному лбу. – Мне так польстило, что приятные люди заинтересовались моей любимой темой, захотелось рассказать и показать им побольше. А камни всегда лежали у меня в ящике стола. Не то чтобы я с ними как‑то работал, скорее, просто держал под рукой…

– Как талисман, – подсказала Марина, сочувственно гладя на археолога.

– Что‑то в этом роде. – Бордовский повесил голову. – Я вынул камни из ящика, похвастался ими, как мальчишка, выложил на стол, а после мероприятия обнаружил, что они пропали.

– А почему вы решили, что гальки украл Олег? – спросила Ирка. – Именно он, если участников было двенадцать?

– Двое из них из журнала – журналист и фотограф, который делал снимки и по моей просьбе прислал мне ссылку на них в «облаке». – Бордовский округлил глаза. – Я, правда, не ожидал, что их будет так много! Не меньше пары сотен!

Я понятливо ухмыльнулась: знаю эту манеру ленивых «журнальных» фотокоров. Нащелкают сто мильёнов кадров и вываливают все без разбору редактору – копайся!

– Но вышло удачно. – Бордовский, в отличие от меня в бытность главредом глянцевого журнала, не стал клеймить ленивого фотокора позором. – Я внимательно просмотрел все снимки и совершенно точно установил похитителя артефактов. Это был Олег, нет сомнений. Он подошел к столу, где лежали гальки, на миг закрыл его собой, потом отошел – и камней там уже не было. Но все участники мероприятия заранее регистрировались на сайте, а по приходу отмечались в списке, так что мне не составило труда узнать ФИО, электронную почту и адрес этого Олега.

– И вы ждали почти неделю, чтоб его навестить? – попеняла археологу Ирка. – Надо было сразу же, по горячим следам…

– Сразу я не мог. Мероприятие было в воскресенье, фотографии мне прислали во вторник, в среду я написал парню на электронку – вежливо попросил вернуть артефакты. Ответа не получил и в первый же свой выходной – вчера – поехал по указанному адресу. Дальше вы все знаете: Олега я не застал, камней в его квартире не нашел.

– Не все, – возразила я. – Мы не знаем, как вы в отсутствие хозяина попали в квартиру.

– Ах, боже мой. – Бордовский покраснел, будто оправдывая свою фамилию, и отвел взгляд. – Знаете, в экспедициях чему только не научишься! Там умение владеть самыми разными инструментами совершенно необходимо, так что я и по кузнечной части немножко могу, и по слесарной…

– Неужто доводилось вскрывать жилища пещерных людей отмычками? – съехидничала я. – Ладно, ладно, не тушуйтесь. У нас к вам нет претензий. Может, у Олега будут…

– Пусть он сначала найдется, Олег ваш, – вступилась за Бордовского Марина.

Замечание было здравое, спорить никто не стал. Я вспомнила, что миссия найти Олега, вернее, подстеречь его в родных пенатах, возложена непосредственно на меня, и заторопилась восвояси.