Текст книги "Молилась ли ты на ночь?"

Глава 4

Димон прилип к дивану, как мыльница на присосках к бортику ванны. Мозг его лихорадочно работал, а тело оставалось неподвижным: ноги и руки стали чугунными. На дальнем краешке сознания, не занятом широкомасштабным мыслительным процессом, Димону мерещился он сам, сидящий в такой же позе, но не на мягком домашнем диване, а на жестких тюремных нарах. Это виденье его сильно нервировало и отвлекало от дум, он очень старался от него избавиться, для чего выпил полфлакона валерьянки, но добился только того, что одна безрадостная картинка превратилась в целый комикс: Димон сидит на нарах, Димон хлебает баланду, Димон печально глядит в зарешеченное окошко, Димон гуляет по кругу в полосатой робе, крайне мало похожей на модели одежды из каталога «Гюнтер».

– Чтоб его черти взяли! – в сердцах выругался Димон в адрес этого самого каталога.

Увы, было гораздо более вероятно, что толстенный журнал с цветными картинками возьмут не черти, а оперативники, которых рано или поздно кто-нибудь вызовет в шестьдесят пятую квартиру шестого дома по Белоберезовой улице телефонным звонком с сообщением о двойном убийстве.

Димон понимал, что при таком раскладе ничего хорошего ему не светит. Между страницами каталога, опрометчиво оставленного им на месте преступления, лежал листок, на котором он собственноручно записал новый заказ. Его сделала усиленно молодящаяся дама позднего бальзаковского возраста, любезно пообщавшаяся с Димоном в квартире номер сорок того же дома. В «Гюнтере» мадам присмотрела себе прелестный девичий гарнитур: летние шортики в голубенький цветочек, маечку с крупным изображением придурковато улыбающейся пчелы и соломенную шляпку с букетиком незабудок, на каждой из которых сидела дебильная пчелка поменьше. Димон с жаром заверил мадам, что в этом оригинальном наряде она будет совершенно неотразима, и записал ФИО, адрес и телефон пожилой кокетки. Не было никаких сомнений, что она вспомнит приятного молодого человека, щедро осыпавшего ее комплиментами, и наведет сыщиков на Димона.

Да, так и будет: менты найдут на месте преступления каталог, а в нем – листок с записью данных тетки из сороковой квартиры, зададут ей пару вопросов и выйдут на Димона. Откреститься от «Гюнтера» не удастся, в приступе трудового энтузиазма он совался во все квартиры подряд, так что запомнили его в том доме многие. Димон это понимал, но не знал, что ему теперь делать.

Может, метнуться обратно и попытаться забрать свой каталог? Увы, Димон прекрасно помнил: убегая, он захлопнул наружную дверь и замок громко щелкнул. Ключа у него, разумеется, нет, а ломать чужую дверь слишком рискованно: если его за этим делом поймают, приплюсуют к убийству грабеж со взломом.

Димон никогда не умел принимать правильные решения под давлением времени и сейчас прямо-таки физически чувствовал, что с каждой секундой, проведенной в бездействии, его шансы прожить долгую жизнь на свободе неуклонно понижаются. Нехотя, с большим трудом, Димон разлучил свой зад с мягкой поверхностью дивана, обулся, оделся и вышел из квартиры.

Снегопад закончился, но машин на улице было мало. Димон долго семафорил руками на краю тротуара, пока не остановил частного извозчика. Машина, под брюхом которой налипло так много грязного снега, что она походила на кита, медленно поползла на Белоберезовую улицу.

В окнах шестьдесят пятой квартиры горел свет. Димон вздохнул и поплелся в подъезд, на ходу прикидывая, каковы шансы на то, что он ослышался и замок не защелкнулся. Димон поднялся на второй этаж и толкнул нужную дверь. Зря он надеялся на чудо: дверь была заперта. Значит, прошмыгнуть в квартиру повторно и потихоньку утащить свой каталог не удастся.

Безрезультатно потолкав невозмутимую дверь, он совершенно машинально потянулся к стучалке и начал колотить по дереву тяжелым бронзовым кольцом. Наверное, это было очень глупо – не ожидал же он, в самом деле, что кто-нибудь из покойников любезно поднимется с ковра и соизволит впустить в квартиру Димона!

Размеется, никто ему не открыл, даже не отозвался. За дверью царила самая настоящая мертвая тишина. Димон в отчаянии пару раз ударился в стену головой, это ничего не изменило, и он обессиленно опустился на извращенческий коврик с изображением смуглого педика с козлиной бородкой и густо накрашенными глазами.

Обхватив плечи руками, он раскачивался из стороны в сторону и думал, думал, думал… Единственное решение, которое он видел, Димону ужасно не нравилось, но другого выхода, похоже, не было. Он скажет, что зашел в шестьдесят пятую квартиру, чтобы предложить жильцам посмотреть каталог. Дверь была открыта, вот он и вошел. Двинулся на голоса – в комнату. Увидел работающий телевизор и два трупа на ковре. Испугался, выронил каталог, убежал из квартиры и захлопнул за собой дверь. Пришел в себя уже на улице, и то не сразу: шок, знаете ли! Такие сцены не для слабонервных, а он даже фильмы ужасов не смотрит и детективы не читает, только добрые детские сказки. В общем, как только очухался, сразу позвонил в милицию. Все. Больше он ничего не знает.

Димон вытянул из кармана сотовый телефон, набрал простенький номер из двух цифр и дрожащим голосом произнес в трубку:

– Алло, милиция? Совершено убийство! Запишите: улица Белоберезовая, дом шесть, квартира шестьдесят пять. Там два трупа.

– Кто звонит?

– Я! Я случайно зашел и увидел покойников. Приезжайте! – И он совершенно искренне добавил:

– Мне очень страшно!

Разбираться с анонимным заявителем приехал дежурный милицейский наряд. Машина с выключенной мигалкой тихо, без шума подкатила к пятому подъезду. Димон топтался на ступеньках.

– Ты, что ли, в милицию звонил? – проявив проницательность, спросил толстый дядька в милицейском тулупе, меховой воротник которого поддерживал его бульдожьи щеки не хуже бюстгальтера.

Димон с перепугу сначала замотал головой, но потом все-таки признался:

– Я, я!

– Шпрехен зи дойч? – фыркнул второй милиционер – помоложе, не толстый и не в тулупе.

– Я, я! – вспомнив школу, повторил затурканный Димон.

– Белкин, не морочь голову свидетелю! – буркнул щекастый.

– А я не свидетель, я их просто нашел! – поспешил возразить он.

– Свидетель, не морочьте нам голову! – потребовал щекастый. – Вперед!

Он подтолкнул Димона в спину, и они втроем быстро поднялись на второй этаж.

– Квартира шестьдесят пять! – констатировал «бульдог», изучив номер на двери.

Он постучал и прислушался. Постучал еще, толкнул дверь и недовольно посмотрел на Димона:

– Закрыто, что ли?

– Это я случайно захлопнул! – повинился тот.

– Что, Семеныч, ломать будем? – догадался Белкин. – Тогда я сейчас понятых организую.

– Я сам организую, – сказал щекастый. – А ты за пацаном смотри, чтобы не сдернул в разгар событий. Знаю я нынешнюю молодежь, сплошь шутники, а юмор у них дурацкий.

Ворча что-то нелестное в адрес младого поколения, он двинулся по лестничной площадке и поочередно стучал в каждую дверь, но ни одна из них не открылась, хотя в шестьдесят восьмой квартире – Димон ясно видел – кто-то надолго приложился к глазку. Сердитый Семеныч сменил адресную аудиторию и начал ругать безразличных ко всему обывателей, которым по барабану, есть по соседству трупы или трупов нету. Ругался он громко, и был услышан, на что, очевидно, и рассчитывал.

– Никак, убили кого? – вопросил из-за двери шестьдесят восьмой квартиры басовитый голос с сочными вампирскими нотками.

Один за другим щелкнули три замка, зазвенела цепочка, дверь открылась.

– Уж не Ашотку ли убили? – поинтересовалась толстая бабка в затрапезном махровом халате с чужого плеча.

Кроме халата, обметающего подолом пол, на ней были очки с огромными круглыми стеклами и одинокая бигудина на месте предполагаемой челки. Бигудина была здоровенная, как банка из-под пепси, и затеняла бабкину физиономию на манер козырька. Виден был главным образом длинный вялый рот, углы которого круто загибались вниз – очевидно, под тяжестью двух больших волосатых бородавок, расположенных поразительно симметрично. Судя по бигудине, бабка еще не изжила в себе кокетство, хотя хороша была примерно так же, как престарелая родственница Царевны-лягушки по земноводной линии.

– Стойте здесь, гражданка, вы нам понадобитесь, – сказал старухе-лягухе строгий Семеныч, удаляясь на первый этаж.

– Нипочем не уйду! – пообещала бабка, настырно разглядывая сквозь окуляры потерянного Димона. – А ты, милок, кто будешь?

Он предпочел притвориться, будто не услышал вопроса.

– Вот от таких молодых да нахальных все беды! – заявила на это старуха-лягуха. – Ашотка, дурак, с приличными людями знаться не хотел, ну, так ему и надо!

– Вы это, гражданочка, о чем? – заинтересовался Белкин. – Вы в курсе, что с соседом вашим приключилось?

– Знать не знаю, вот те крест! – Бабка размашисто перекрестилась и снова вылупилась на Димона. – А только что бы там с Ашоткой ни приключилось, он это заслужил! Невежливый мужик, невнимательный: с праздником не поздравит, за солью не зайдет, сумку с картошкой даме поднести – не дождешься…

С нижнего этажа с топотом примчались щекастый Семеныч и дородная молодая женщина с деревянной лопаточкой в руке.

– Что тут у вас, давайте побыстрее, у меня котлеты жарятся, – попросила молодайка.

Очевидно, судьба котлет была милиционерам не безразлична, потому что просьбу черноокой гражданочки они уважили и перешли к решительным действиям. С третьего этажа на подмогу представителям правоохранительных органов был вызван мужик с топором, и с его помощью удалось справиться с несговорчивой дверью шестьдесят пятой квартиры.

– Хорошо, всего один английский замок защелкнулся! – сказал сноровистый дядька с топором. – Тут ведь еще два замка, засов и стальные штыри растопыркой в косяк!

– Хорошо, – согласился Семеныч и отчего-то посмотрел на Димона.

Ему сразу стало совсем нехорошо, и он не пошел на экскурсию в открытую квартиру вместе со всей делегацией, остался на лестничной площадке в компании бдительного Белкина.

Из квартиры послышались охи-вздохи. Громче всех пыхтела старуха-лягуха, ее притворно горестное кваканье разносилось на весь подъезд.

– Что, Семеныч, есть такое дело? – крикнул с порога понятливый Белкин.

– Есть.

– Пойдем, приятель, – Белкин крепко ухватил деморализованного Димона повыше локтя и увлек в квартиру.

Димон не сопротивлялся, но глаза малодушно закрыл. К счастью, Белкин привел его не в комнату, а в кухню. Тут Димон еще не был, поэтому не без интереса осмотрелся. Интересовало его главным образом одно: нет ли в пищеблоке еще каких-нибудь убиенных граждан и гражданок. Их там не было, и Димон в относительном спокойствии сел на табурет – дожидаться приезда опергруппы.

Серьезные деловитые мужчины наводнили квартиру минут через двадцать. За это время Димон успел три раза рассказать свою историю скучающему Белкину и отшлифовал рассказ, как театральный монолог. Лысоватый мужик из числа вновь прибывших уединился с ним на кухне, отпустив с миром Белкина, и с готовностью принял на себя роль публики. В первый раз он выслушал Димона, не перебивая, и попросил повторить сказанное на бис. Тот повторил, попутно отвечая на вопросы. Лысоватый слушал и кивал, так что Димон приободрился и начал всерьез надеяться, что все обойдется.

Как бы не так!

– Давайте, гражданин Касаточкин Дмитрий Иванович, подытожим сказанное вами, – задушевно предложил лысоватый. – Итак, вы вошли в эту квартиру с целью предложить ее обитателям полистать каталог одежды. Однако заняться этим милым делом было некому. Вы увидели два мертвых тела, мужское и женское. Смуглый мужчина в белой рубашке и черных брюках лежал на залитом кровью ковре, и в груди его торчал кинжал. Красивая молодая женщина в пальто с капюшоном лежала тоже, там же, так же, но без кинжала. Так?

– Так! – кивнул Димон, радуясь достигнутому взаимопониманию.

– Не так! – тихо, душевно, с сожалением возразил лысоватый. – У нас тут не два трупа, а всего один. Он, правда, смуглый и мужского пола, но не в брюках и рубашке, а в спортивном костюме, и убит не кинжалом, а ударом тяжелого тупого предмета по голове.

– Кажется, я адресом ошибся! – глупо пробормотал Димон и привстал с табурета, словно собираясь бежать, искать в окрестностях квартиру с двумя трупами, подходящими под его описание.

– Сидеть! – крикнул лысоватый. – Удар по голове жертвы нанесен толстым журналом в самодельной фанерной обложке.

Димон рухнул на табурет. Крепкую фанерку к каталогу «Гюнтер» он приспособил самолично, чтобы журнал не мялся и не терял форму. Лысоватый печально посмотрел на Димона и снова заговорил тихо, ласково:

– А теперь, Дмитрий Иванович, расскажите честно, как и почему вы убили гражданина Ашота Гамлетовича Полуянца?

Глава 5

Тортик был чудесный: бисквитные коржи в меру пропитаны ликером, сливки взбиты в крепкую пышную пену, фрукты в прослойке восхитительно свежи.

– У-м-м-м! – промычала я, облизывая пальцы после второго куска и уже косясь на третий.

– Тебе ш рожовым шветощком или ш беленьким? – с набитым ртом прошамкала Трошкина, в очередной раз занося нож над ополовиненным тортом.

Я задумалась, обстоятельно сравнивая достоинства розового и беленького цветочков, и немного замешкалась с ответом, поэтому Алка рассудила по-своему:

– И ш тем, и ш другим!

С этими словами подружка старательно выпилила из торта кусочек в форме большой буквы «г» – эта загогулина позволила захватить сразу два розана.

– Спасибо, дорогая! – с признательностью сказала я, принимая сладкий кус. – И за тортик, и вообще!

– Пользуйся моей добротой! – важно ответствовала Трошкина и отхватила себе немалый ломоть сразу с тремя цветочками.

– Чин-чин!

Мы звонко чокнулись серебряными ложечками и уже приготовились погрузить их в нежную бисквитную плоть тортика, когда в прихожей запел звонок.

– Кто это так некстати? – заволновалась Алка, покосившись на торт, которого осталось уже не так много, чтобы с кем-то делиться.

Она положила ложечку и убежала в прихожую. Я услышала щелчок замка, а потом умиленный голос подружки:

– Ой, кто это к нам пришел, такой миленький, хорошенький, ушастенький!

– Чебурашка, что ли? – вслух задумалась я.

– Сама ты Чебурашка! – ответил, входя в кухню, Денис Кулебякин – мой любимый эксперт-криминалист.

– Миленький, ты вроде не такой уж ушастенький? – удивилась я.

Тут из-под ног Дениса в кухню прошмыгнул, спасаясь от Алкиных слюнявых нежностей, бассет-хаунд Барклай. При виде высящихся на столе руин торта и пес, и его хозяин сделали стойку.

– Что празднуем?

Денис потер руки и всем своим видом дал понять, что готов разделить наше веселье независимо от его повода.

– Празднуем Инкину амнистию! – брякнула Трошкина.

Я посмотрела на нее большими и пугающе горящими глазами собачки из сказки «Огниво», и Алка осеклась – с опозданием смекнула, что сказала что-то не то.

– Меня сегодня пораньше отпустили с работы, чем не амнистия? – выкручиваясь, соврала я.

– И это все? – не поверил Денис, проявляя профессиональное недоверие к свидетельским показаниям.

– Нет, это не все! Еще я сегодня очень удачно упала, ты пощупай, какая шишка! – напрашиваясь на сочувствие, я подставила милому свой припухший затылок.

Он послушно пощупал шишку и удивился:

– И это ты называешь – удачно упала?

– Конечно! Кто упал неудачно, те в травматологии лежат, – беспечно ответила я.

– А ты не только не лежишь, но даже не сидишь! – с намеком подмигнула мне Алка.

Ее так и тянуло проболтаться Денису о наших полукриминальных приключениях, но этого нельзя было делать. Если Кулебякину рассказать, как мы незваными-непрошеными ходили в гости к предполагаемому покойнику Ашоту Гамлетовичу Полуянцу, он переполошится, начнет выяснять, что к чему, разовьет бурную деятельность, а нас с Трошкиной на все время выяснения и развития посадит под замок. И хорошо еще, если дело ограничится только домашним арестом!

– Что значит – ты не сидишь? – Денис уцепился за Алкины глупые слова и уставился на меня с удвоенным подозрением.

Я тут же приподнялась с мягкого табурета и демонстративно зависла задом над его поверхностью, как вертолет над палубой авианосца:

– Не сижу, потому что мне сидеть больно! Я сегодня, когда упала, не только затылком, но еще и копчиком ударилась!

– Дай пощупать! – чрезвычайно оживился милый.

– Позже, – пообещала я.

Это заставило Дениса забыть о всяческих подозрениях.

– А кто хочет тортика? – светски спросила Алка, круто меняя тему.

Я тихо вздохнула. Тема поедания торта, конечно, была лучше темы наших вечерних похождений, но я бы предпочла поговорить о погоде, о природе, даже о футболе! Ужасно не хотелось делиться тортиком с такими знатными обжорами, как капитан Кулебякин и его верный пес.

– Я!

– Гау! – в один голос гаркнули обжоры.

– По одному маленькому кусочку, – предупредила Трошкина, выкраивая для незваных гостей пару весьма умеренных порций.

И она жалостливо добавила:

– Соседские детишки очень просили нас оставить им хоть немного лакомства.

– Детишек обижать нельзя! – поддакнула я и вытянула из-под локтя Дениса коробку с остатками тортика.

Алка быстро спрятала короб в холодильник, мы с ней заговорщицки перемигнулись и повеселели. Если вдуматься, Трошкина не соврала: мы с ней живем поблизости, и обе еще очень-очень юны душой, так что вполне сойдем за соседских крошек, страстно жаждущих лакомства.

Денис и Барклай мигом слопали угощение и в четыре глаза уставились на закрытую дверцу холодильника.

– Ну, с чем пожаловали? – отвлекая внимание Дениса от морозильного агрегата, спросила Трошкина.

Это прозвучало так, словно Алка интересовалась, принес ли он что-нибудь к чаю. Денис, вероятно, так ее и понял, потому что вопросительно глянул на Барклая. Тот сокрушенно тряхнул ушастой головой.

– Извиняюсь, что с пустыми руками, но мы вообще-то не в гости шли, – слегка сердито сказал Денис. – Мы вот эту деятельницу искали!

И он положил тяжелую руку на мое плечо.

– У тебя есть право хранить молчание и требовать адвоката! – быстро подсказала Алка.

– Я сама разберусь, без адвоката, – ответила я, стряхнув руку капитана Кулебякина.

После чего уперла собственные руки в бока и с вызовом спросила:

– В чем дело? Какие у тебя ко мне претензии?

– Гау! – укоризненно сказал Барклай, откровенно не одобряя взятый мной тон.

– А ты полегче! – предупредила я пса. – Я ведь тоже могу облаять!

– Спокойно, Барклаха, я сам разберусь! – сказал Денис, буравя меня острым взглядом.

– Вот и хорошо, разбирайтесь сами! – обрадовалась Трошкина. – Тет на тет! А мы с Баркласиком пока в комнату пойдем, посмотрим кино про собачку Бетховена.

– Гау! – с нескрываемым отвращением сказал бассет.

– Он не любит про Бетховена, – объяснил Денис. – Ему нравятся фильмы про специально обученных собак: «К-9», «Три танкиста» и еще этот немецкий телесериал про полицейскую овчарку.

– Это где псина гораздо умнее, чем ее хозяин? – не удержалась от шпильки Трошкина.

– А и правда, шли бы вы… кино смотреть! – в сердцах посоветовал ей Кулебякин.

– Нет, Алка, останься! – завелась я. – Пусть этот невоспитанный тип сформулирует свои претензии ко мне при свидетеле!

– Но, я так понимаю, дело личное? – пролепетала Трошкина.

– За личное не наказывают по служебной линии, – возразил Денис.

– Кулебякин, тебя что, разжаловали в постовые милиционеры? – зло съязвила я.

– Пока просто выговор объявили, – поиграв желваками, сообщил он. – Строгий.

– Бедненький! – посочувствовала ему добрая душа Трошкина. – А за что выговор?

– За тревожный чемоданчик, – ответил Денис и снова принялся сверлить меня недобрым взглядом.

– О! – вымолвила я и замолчала.

– Так что там с чемоданчиком? – не дождавшись продолжения, спросила Алка. – Почему он тревожный? У него какой-то такой особый вид, вызывающий тревогу? Или беспокойство порождает его содержимое?

– Тревожным называется особый, заранее укомплектованный чемоданчик, с которым обязан прибыть к месту сбора по тревоге каждый уважающий себя сотрудник огранов внутренних дел, – скучно объяснил Денис.

– Уважающие себя сотрудники органов внутренних дел держат свои тревожные чемоданчики при себе, а не в квартирах соседей, – ехидно заметила я.

– Гау! – виновато сказал Барклай.

– А ты-то тут при чем? – Алка потрепала удрученного бассета по гладкошерстной башке.

Барклай отвел глаза. Я-то знала, в чем суть непримиримого конфликта между псом капитана Кулебякина и его же тревожным чемоданчиком, но решила не конфузить Барклая.

Пес терпеть не может, когда его хозяин срывается по тревоге, нарушая распорядок жизни четвероногого друга. Свое недовольство беспокойной работой Дениса Барклай перенес на злополучный чемоданчик и всячески его третирует: то углы обгрызет, по раздерет когтями, то вообще справит на обязательный милицейский аксессуар малую собачью нужду. Когда Денису надоело регулярно тратиться на покупки новых чемоданчиков, он завел обыкновение по-свойски держать свою тревожную ручную кладь у нас. Ему так вполне удобно, по тревоге все равно приходится бежать вниз по лестнице, так что заскочить в квартиру этажом ниже – не большая проблема. Тем более что в нашем семействе люди сплошь сердобольные, даже если встревоженный Денис будит нас среди ночи, его никто не ругает, наоборот! Папуля успевает сунуть в карман служивому сверток с бутербродами, мамуля пафосно благословляет его на подвиги, а я не ленюсь подбодрить милого крепким поцелуем. В общем, до последнего времени такой расклад капитана Кулебякина вполне устраивал. За полгода мы разыгрывали этот сценарий уже трижды, в последний раз – как раз минувшей ночью, и Денис, как мне показалось, был всем доволен.

Я повторила последнее соображение вслух, и милый кивнул:

– Я-то был доволен, а вот генерал – нет.

– Какой генерал? – нахмурилась я.

Поднятый по тревоге Денис заскочил к нам в пятом часу утра. Я до (и после) того момента крепко спала, ритуальный поцелуй герою влепила с закрытыми глазами и потому не видела, был ли Кулебякин один. Может, с ним вместе приходил какой-нибудь генерал, который обиделся, что его никто не вдохновил на подвиг пламенным лобзаньем?

– Очень строгий генерал из высокой комиссии, – сказал Денис. – Он собственноручно проверял тревожные чемоданчики личного состава краевого ГУВД.

– Что, перетряхивал весь ваш багаж, как украинский таможенник? – Алка неуместно восхитилась неленивым генералом.

– Нет, он перетряхнул только пять чемоданчиков, – ответил Денис. – Один из них был мой.

– Так он вошел в топ-пятерку хит-парада! – хихикнула я. – Ты должен гордиться!

– Я бы и гордился, если бы кто-то не похозяйничал в моем чемоданчике! – Кулебякин рассердился. – Колись, Инка, куда делись мои сухари? Два кило хлебных сухарей, обязательных по описи!

– Сухари в большом количестве зачем-то понадобились папуле, что-то такое он готовил – то ли сухарный пирог «Владимирский централ», то ли хлебную бабу по-тагански, я уже не помню, – ответила я. – Но мы же возместили тебе ущерб, так?

– По правилам в тревожном чемоданчике должен находиться личный запас продовольствия, – объяснил Денис специально для Трошкиной. – Два килограмма хлебных сухарей, банка мясосодержащих консервов, банка растительносодержащих…

– Растительносодержащих! – эхом откликнулась восхищенная милицейской терминологией Трошкина.

– Слушай, вообще-то Зяма предлагал насушить для тебя черных корок, но из одной буханки хлеба получается всего четыреста граммов сухарей! Чтобы получить два кило сухого милицейского корма, надо засушить аж пять хлебных кирпичей! Я поступила гораздо проще и купила для тебя в супермаркете «Мегаполис» два кило прекрасных готовых сухариков! – рассвирепела я. – Чем ты недоволен?!

– Тем, что это ванильные сухарики с изюмом и цукатами «Наслаждение»! – гаркнул Денис.

– Неуставная пища! – смекнула хихикающая Алка.

– Что ты имеешь против моего «Наслаждения»? – ледяным тоном поинтересовалась я.

Капитан Кулебякин пошел пятнами, уподобившись окрасом своему четвероногому другу.

– А чашка? – оставив в покое злосчастные сухари, сиплым шепотом спросил он. – Ты какую чашку мне положила?

– Твою любимую, с зайчиком!

Денис страдальчески вздохнул:

– Чашкой на языке протокола называется миска! Тарелка, а не кружка! При виде твоей чашки с зайчиком генерал сам посерел и перекосился! И уж совсем добил его мой новый комплект белья.

– Ты что, свое ему положила? – в голос захохотала Трошкина. – Кружевной гарнитур «Анжелика»?

– Зачем свое? Зямино, – с достоинством ответила я. – Выбрала самый простенький комплект, наименее выпендрежный, а Денискино суровое армейское исподнее постирала, потому что это негигиенично – по два месяца держать трусы в одном чемодане с сухарями!

– Сиреневая майка и боксеры с парчовым фиговым листом на ширинке – это самый простенький комплект?! – не поверил Денис.

– Где уж менту понять дизайнера! – огрызнулась я.

Денис широко открыл рот – то ли изумился моему хамству, то ли сам приготовился нахамить, но назревающий скандал прервал звонок моего мобильника. А мне уже так хотелось полаяться, что я позаимствовала реплику у Барклая и гаркнула в трубку:

– Гау!

– Гау ду ю ду? – после секундной заминки отозвался незнакомый мужской голос.

– Велл, – буркнула я. – Хау а ю?

– Чего она хавает? – вполголоса переспросил у Трошкиной злой Денис.

Алка вместо ответа на всякий случай загородила собой холодильник.

– Велл, – сказал англоязычный незнакомец.

– Ху ар ю? – спросила я.

– И еще матерится! – шепотом возмутился Денис.

– Я этот… как сказать, не знаю… этот самый, клиент! – незнакомец перешел с плохого английского на скверный русский.

– Слушайте, уважаемый, я в такое время делами не занимаюсь! – более или менее вежливо сказала я, мысленно послав пару ругательств в адрес Бронича, который вечно пытается навязать мне сверхурочную работу.

– Но мне вас порекомендовали, мне сказали…

– Я знаю, что вам сказали! – перебила я, устало вздохнув. – Вам сказали, что я лучший работник нашей фирмы, суперспециалист, профи высочайшего класса и потрясающей работоспособности. В принципе все это правда, но сейчас мне решительно не до вас!

– Извините, гражданин, девушка занята! – вырвав у меня трубку, грозным басом сказал Денис.

– Гау! – подтвердил бассет.

Я молча выдернула мобильник из руки милого и снова поднесла трубку к уху.

– Ах, даже так? – ошарашенно молвил незнакомец. – Ну, тогда, конечно…

– Перезвоните мне, пожалуйста, как-нибудь в другой раз! – быстро и по возможности любезно сказала я, чтобы отфутболенный клиент не вздумал нажаловаться Броничу. – Желательно, в рабочее время! Спасибо, до свиданья.

Я выключила трубку, сунула ее в карман и грозно уставилась на Кулебякина:

– Ну, продолжим?

– Продолжим! – резко кивнул Денис. – Что ты там сказала про тупого мента, который в подметки не годится дизайнерам?

– Ребята, ребята, не надо ссориться! – воззвала Трошкина. – Давайте лучше еще по кусочку тортика скушаем!

– Гау! – поддержал инициативу Барклай.

– Нет, спасибо! – горько сказала я. – В обществе некоторых из нас мне кусок поперек горла станет!

– А мне – нет! – нахально ответил Денис, протягивая Трошкиной свою пустую тарелку.

Алка виновато посмотрела на меня и вынужденно открыла холодильник. Я поняла, что сладкого мне больше не достанется, и огорчилась до слез.

– Ах, так! – жалко шмыгнув носом, сказала я. – Тогда я еще вот что скажу тебе напоследок, беспардонный пожиратель чужих тортов: я думаю, что ты еще не готов влиться в нашу дружную семью талантливых творческих интеллигентов! Бон аппетит!

Швырнув в Кулебякина скомканной салфеткой, я развернулась и вихрем вылетела из квартиры подруги.

– Ну и пусть он сожрет весь торт! – обиженно приговаривала я, взбегая вверх по лестнице. – И еще тарелку вылижет! Может даже коробку сожрать, мне не жалко!

Зяма, открывший дверь как раз на моих последних словах, безмятежно поинтересовался:

– Кому назначена такая оригинальная диета?

– Бякину-Кулебякину! – сердито ответила я и влетела в свою комнату, громко хлопнув дверью.

В коридоре за ней сразу же послышалось шуршание, стук подошв и обеспокоенные тихие голоса. Очевидно, любящие родственники встревожились моим состоянием и срочно сбежались на семейный совет. Я бухнулась на диванчик, накрыла голову декоративной подушкой в виде болонки, которую переехал дорожный каток, и принялась шумно оплакивать свою жизнь. Она в данный момент казалась мне такой собачьей, что Барклаю и не снилась.

– Тук-тук-тук! – послышалось через пару минут.

– Оставьте меня в покое! – плаксиво выкрикнула я, высунувшись из-под кудрявого собачьего хвоста.

– Обязательно! – ласково пообещал папуля. – Только сначала ты должна попробовать мой новый десерт, я очень беспокоюсь, не многовато ли в нем кокосового ликера, потому что он может перебить тонкий аромат пломбира с питахойей, а кто мне укажет на эту ошибку, если не ты?

Я подняла подушку-собаку на макушку, как треуголку, и нарочито безразлично посмотрела на сервировочный столик, который папуля уже подкатил к моему дивану.

– Откровенно говоря, Зяма в сладких блюдах совершенно не разбирается! – с сокрушенным вздохом доверительно поведал папуля. – А на мамулю в качестве добросовестного дегустатора сегодня рассчитывать нельзя, потому что она днем подписала контракт с радийщиками на трансляцию аудиоверсии ее нового романа и по этому поводу выпила немного лишку. Представляешь, безжалостно опалила вкусовые пупырышки водкой!

– Ладно, так и быть, я помогу тебе, – мужественно поборов свое горе, сказала я и придвинула поближе тарелку с десертом.

– Отлично! – обрадовался папуля и заговорщицки подмигнул в сторону двери, за которой слышалось сдвоенное сопение Зямы и мамули.

Порцию заботливый папочка выдал мне отнюдь не дегустационную, принес десерт в глубокой суповой тарелке, по версии капитана Бякина-Кулебякина – чашке. Гора пломбира в разливанном море ликерной подливы напоминала собой атолл. Когда я подобрала со дна тарелки остатки подтаявшего мороженого и облизала ложечку, настроение мое существенно улучшилось.

Папуля к этому времени беззвучно испарился. Я облизнулась, положила чистую ложку в пустую тарелку, откинулась на спинку дивана и уютно сложила руки на животе.

Тихо скрипнула дверь. Я неохотно разлепила самосклеивающиеся ресницы и встретила насмешливый взгляд старшего братца.

– Полегчало? – весело спросил Зяма.

По моему лицу, очевидно, было видно, что полегчало, и даже очень, потому что он сказал:

– Папулина кулинарная терапия – это что-то! Тебе всегда помогает.

– Ага, мертвого поднимет! Тебе, я знаю, особенно по нутру папулин фирменный коктейль «Доброе утро» из пепси с огуречным рассолом, – согласилась я, жестом приглашая брата войти.

– Нет, уж лучше вы к нам! – Зяма помотал лохматой головой и поманил меня пальцем. – Пойдем ко мне, предметно поговорим о работе.