Текст книги "Запрети мне..."

Глава 10. Лже-любовь...

Мира 

– Ммм... Пахнет вкусно. Что у нас на завтрак?

В столовой появляется заспанный Матвей. Лениво потягивается, демонстрируя косые мышцы, потому что его шорты немного сползают на бёдра, и вольготно разваливается за столом. Смотрю на него с недоумением. Одинцов покинул дом две минуты назад. Как отъезжала его машина, я видела в окно. И он сказал, что Матвей не встанет до обеда. Но тот уже почему-то на ногах.

– Что? – спрашивает парень, потирая лицо. – Да, я чертовски не выспался, но проснулся, не застал тебя рядом и больше не смог уснуть. Мне понравилось спать с тобой в одной постели.

Вообще-то, я настаивала на том, что кто-то из нас должен лечь на полу. Даже свою кандидатуру выдвигала. Однако Матвей наотрез отказался, приводя вполне весомые доводы. Что может заглянуть его отец и увидеть... Что на полу жутко неудобно...

Я впервые спала в одной кровати с парнем. И хотя он сразу уснул и не притрагивался ко мне, это всё равно было очень странно.

А сейчас мне даже не хватило времени, чтобы остыть после инцидента с Сашей. Импульсивный жест мужчины... Его рука на моей попе заставила кожу полыхать, щёки горели с новой силой от неправильности происходящего.

– Я готовила гренки, но мы всё съели. Сейчас и тебе что-нибудь приготовлю, – тихо отвечаю Матвею, поскорее скрываясь в кухне.

Он идёт следом. И выглядит совершенно проснувшимся.

– Мы? – нависает надо мной, прижав к столешнице.

– Да, мы, – вскидываю голову, потому что Матвей не уступает своему отцу в росте.

Он как-то растерянно оглядывает кухню и тут же понимает:

– Ты завтракала с моим отцом?

– А что в этом такого?

Матвей так же, как и Одинцов-старший, осматривает меня с ног до головы. Его футболка и туфли... Да, не особо целомудренный вид.

– Почему ты вообще ушла из постели? Могла бы разбудить, – он, наконец, отступает и говорит вполне миролюбиво.

– Хотела сбежать, – признаюсь честно. – Мне страшно от того, что твой отец поймает нас на лжи. И я не хочу больше врать. И мне не нужны твои деньги.

Господи! Глупейшая сделка! Что бы там Матвей не думал, я пришла в этот дом совсем не ради денег.

– Ох, Мира-Мира, – Матвей притягивает меня к груди. – Мой отец, может, и кажется тебе монстром... Вообще-то, это так и есть. Но когда он узнает правду, вряд ли нас расстреляет.

Мне Саша никогда не казался монстром... Даже вчера в гараже, когда его лицо в тусклом свете выглядело устрашающе, для меня он всё равно не был монстром.

– К тому же, – хмыкнув, продолжает Матвей, – я всё ещё настаиваю, чтобы ты приняла моё предложение.

Часто заморгав, поднимаю глаза на его улыбающееся лицо. Спрашивать, какое предложение, не имеет смысла. Я помню, что он предлагал.

– Мы могли бы сделать ребёнка прямо сейчас! – воодушевлённо восклицает он и, подхватив меня за талию, начинает кружить по кухне. – Ты ни в чём не будешь нуждаться! Наш ребёнок тоже будет обеспечен на всю жизнь! И я не уеду в Штаты! Давай же, Мира! Соглашайся!

Матвей говорит всё это с задором. Его пальцы щекочут мои рёбра, пока он всё сильнее меня кружит. Невольно тоже начинаю хохотать, одновременно пытаясь выкрутиться из его рук. Всё это безумство заканчивается громким падением на пол. Я приземляюсь на Матвея сверху, вышибая весь воздух из его груди. Он всё равно хохочет, а потом вдруг резко замолкает и переворачивается, подминая меня под себя. Коленом разводит мои ноги, устраивается между ними, вжимаясь пахом. Схватив мои руки, придавливает их к полу над моей головой.

Я начинаю задыхаться.

– Ну же Мира, я ведь не шучу, – шепчет напротив моих губ. – Что ты теряешь? Я же предлагаю тебе нормальную жизнь. Будущее!

Не получается выдавить ни слова, потому что я ошеломлена. И придавлена к полу. И его взгляд такой умоляющий, что я не знаю, как отказать ему помягче.

– С сексом мы, конечно, можем подождать до твоего совершеннолетия, – вслух размышляет Матвей. – Но уже сейчас могли бы не прикидываться семьёй, а действительно стать ею.

Вот оно! Он так же, как и я, нуждается в семье. Отца по какой-то причине ненавидит, но семья ему всё равно нужна.

Нас прерывает хлопок входной двери и звук шагов. Запрокинув голову, в замешательстве смотрю в дверной проём и вижу Одинцова-старшего. Он явно что-то ищет в гостиной.

Ошарашенная, пытаюсь выбраться из-под Матвея, но он всё ещё держит меня очень крепко.

– Не дёргайся, Мира, – шикает парень, и я возвращаю взгляд к его лицу. – Не дёргайся, а ещё лучше – поцелуй меня. Мы же типа к свадьбе готовимся, влюблены, должны каждую минуту зажиматься по углам.

Сжимаю губы. Не стану я его целовать, тем более при отце.

В этот момент раздаётся голос Саши из гостиной:

– Я просто телефон оставил.

Вероятно, он говорит это мне, потому что не предполагает, что Матвей уже успел проснуться.

Шаги Одинцова-старшего начинают приближаться, но тут же затихают. Я буквально физически чувствую его взгляд на своей макушке. Матвей смотрит на отца, который, должно быть, замер в дверях. Губы парня растягиваются в самодовольной улыбке.

– Доброе утро, пап!

– Доброе, – отзывается Саша. – А ты ей живот-то не раздавишь?

Матвей, наконец, с меня слезает и помогает подняться с пола.

– Мы хотели приготовить завтрак и немного увлеклись... Ну ты понимаешь, – продолжает он веселиться.

Я позволяю себе взглянуть в лицо Одинцова-старшего.

– Понимаю, – отвечает тот ровным голосом. Задумчиво смотрит на меня, а потом бросает небрежно: – Развлекайтесь.

И с этими словами вновь покидает дом. А мне становится совсем паршиво. Вероятно, мы всё-таки смогли его обмануть своими лже-отношениями и моей лже-беременностью. И нам придётся играть в лже-любовь…

Глава 11. Влечение

Одинцов

Медленно пробираясь сквозь плотный поток машин, ловлю себя на том, что остервенело сжимаю оплётку руля. Не знаю, что так сильно распалило – её оголённые бёдра, когда она, встав на носочки, потянулась к верхней полке шкафа, или её очевидный обман о беременности. Их обман.

Ни минуты не верю в это. И в то, что Матвей в свои двадцать так мечтает о браке и детях. А вот в то, что мой сын увлечён этой Мирой... блядь... верю. Будь мне двадцать – я бы тоже увлёкся. Красивая, скромная, неизбалованная. Сейчас таких и не встретишь. Её вдумчивый взгляд буквально затуманивает мне мозги, и я забываю, что она ещё совсем мелкая.

Чёрт! Даже в свои сорок два я вполне мог бы ею увлечься. И это то, что действительно беспокоит. Получить срок за совращение малолетних я точно не планирую. Правда, подсознание тут же нашёптывает, что уже через три дня она станет совсем взрослой для многих вещей...

От своих гнусных мыслей начинаю ёрзать в кресле. Когда я последний раз с бабой был? Чёрт, не помню...

Последний месяц выдался исключительно адским. Крупный тендер на строительство сети торговых центров был у меня в кармане, и много сил уходило на подбор мест. Плюс к этому – Матвей со своей любовью влипать в неприятности. Недавняя его выходка стала последней каплей для моего шаткого спокойствия.

Они с дружками оккупировали ветхое здание и проводили там вечеринки, мешая рабочим его восстанавливать. Тем самым переходя дорогу многим людям. Матвей и его приятели – избалованные мажоры – возомнили себя праведниками, считая, что в их силах поменять привычный ход вещей. Но нет, они не смогут. То здание всё равно реставрируют и сделают из него казино. А мелких засранцев просто перестреляют к чертям.

Матвей первый в списке. Потому что зачинщик, в некотором плане даже лидер. Ну и потому, что он мой сын. С недавнего времени к нему приставлена охрана, правда, он об этом не знает. Юношеский максимализм не позволяет ему ходить в сопровождении «нянек». А врождённое упрямство мешает меня выслушать. Матвей думает, что это всё шутки. Чертовски весело!

Может, Мира сумеет как-то на него повлиять? Очевидно, что она не из его дебильного окружения. Из разговора с её опекуншей я узнал, что она очень послушная и добрая девушка. В эту семью попала пару лет назад из другой семьи. Те развелись, поделили собственных детей, а её вернули в интернат. Просто дичь! Словно котёнка вышвырнули за ненадобностью...

Подавив тяжёлый вздох, расслабляю пальцы и перестаю сжимать руль. Пытаюсь расслабиться. Объехав, наконец, затор, гоню в офис.

День проходит в привычной суете и бумажной волоките. Встречи с инвесторами, подрядчиками, совещания... Но даже в этой суматохе в моей голове всё время всплывают синие глаза девушки. Они кажутся мне знакомыми. Такой чистый взгляд я видел лишь однажды. Очень давно. Может...

Нет, этого не может быть.

Проведя весь день в собственных загонах, возвращаюсь домой достаточно поздно. Въехав во двор, оставляю машину рядом с гаражом перед машиной сына. Значит, они дома... Перебрасываюсь парой фраз с дежурящей охраной, убеждаюсь в том, что всё спокойно, и захожу в дом. Сразу слышу смех из гостиной. Он такой же чистый, как и взгляд синих глаз.

По телу проносится странное предвкушение, которое я тут же пытаюсь потушить.

Она – девочка твоего сына, Одинцов! О чём ты, чёрт возьми, думаешь?

Иду на голоса и сразу вижу Миру. Встав у зеркальной стены, она закрывает глаза ладонями, а Матвей, обнимая её сзади, пытается убрать руки от лица. На девушке новое платье. Наверняка подарок моего сына, потому что только он мог нарядить её в нечто подобное. И это не то, что я хотел бы на ней видеть. Я же сказал: скромную... нормальную одежду! А не это...

На Мире белое платье, которое, вероятно, не предполагает ношение лифчика. Бретелек нет, верх платья плотно обтягивает грудь, и я отчётливо вижу очертания острых сосков. Платье короткое и узкое. Слишком плотно облегает бёдра. Её стройные ноги кажутся ещё длиннее, да ещё и новые туфли на приличном каблуке...

В штанах как-то сразу становится тесно. И меня это всерьёз беспокоит.

Мира распустила волосы. Они прикрывают её плечи и струятся по спине, придавая её образу ещё больше нежности. А белый цвет платья, несмотря на то, что само оно очень вульгарное, ей идёт.

Громко сглотнув, я замираю. Матвей замечает меня в отражении зеркала. Его взгляд становится жёстким. Сын кладёт руку на живот Миры и, откинув её волосы с плеча, целует в шею, не сводя с меня злого взгляда. Девушка тут же отдёргивает ладони от лица, открывая глаза. В них лёгкое замешательство.

– Привет, пап, – хмыкает Матвей, оторвавшись от её длиной шеи. – Как тебе Мира?

– Никак, – бросаю сухо, избегая её взгляда.

– Нам пора, – сын берёт девушку за руку, тянет к выходу. – Будем поздно, – бросает мне.

Моя рука сама по себе выстреливает в её сторону. Схватив Миру за локоть, заставляю их обоих остановиться.

– Пусть переоденется, – говорю, всё ещё избегая её взгляда.

– Ой, да перестань! – возмущённо фыркает Матвей. – Что не так с её платьем?

– Оно вульгарное! В таком виде она просто позорит и тебя, и себя!

Наконец смотрю в синие глаза. Они невероятно большие, и кажется, что в любую минуту могут наполниться слезами.

Мира вырывается и бежит к лестнице.

– Твой отец прав, – бросает она Матвею, пытаясь улыбнуться. – Сейчас надену что-нибудь своё и вернусь.

Исчезает в коридоре второго этажа, а я продолжаю смотреть ей вслед, испытывая шквал непонятных чувств. А Матвей подливает масла в огонь:

– Отлично, пап! Ты – сама галантность!

Проигнорировав сарказм сына, ухожу в столовую. Слышу, как хлопает входная дверь. Должно быть, Матвей покинул дом, чтобы подождать Миру в машине.

Наши отношения уже очень давно находятся на этом уровне. Сын месяцами со мной не разговаривает. А я продолжаю верить, что когда-нибудь его ненависть ко мне потухнет. Но пока она с каждым годом разгорается всё ярче.

Сняв пиджак, вешаю его на спинку стула. Расстёгиваю манжеты рубашки, закатываю рукава, ослабляю галстук. Наливаю себе немного виски, чтобы промочить пересохшее горло и предпочитаю больше не возвращаться в гостиную.

Дурак! Обидел девочку ни за что! Просто потому, что мне хочется видеть её в чём-то более приличном. А кто вообще спрашивал моё мнение?

Выпиваю залпом крепкий напиток и выдыхаю со свистом. Жар растекается по горлу и спускается к груди. Я редко позволяю себе алкоголь, потому что предпочитаю иметь светлую голову. Но сейчас мне просто необходим некий дурман, чтобы наконец перестать думать об этой девчонке.

Выпиваю ещё порцию спиртного, и мозг вдруг начинает активно работать в нужном мне направлении. Я сам должен настоять на скорой свадьбе Матвея и Миры, чтобы этот оболтус с головой окунулся в семейную ответственность. Не хочет ехать в Америку – пусть идёт работать, и сам содержит свою семью. Закрою ему доступ к деньгам. Может, даже тачку отниму. Мне надо было воспитывать его строже, но я жалел пацанёнка, потому что тот слишком рано потерял мать. Но мне нельзя было становиться ему мамкой!

Чёрт!

Слышу торопливые шаги на лестнице и, поставив стакан на стол, всё-таки иду обратно в гостиную. На ходу расстёгиваю верхние пуговицы рубашки, потому что ворот вдруг начинает душить.

В синих глазах, взирающих на меня, больше нет слёз. На девушке обычные синие джинсы и широкая футболка, скрывающая все её прелести. Длинные волосы собраны в небрежный пучок на макушке. Теперь она выглядит скромной и совсем маленькой. Это несколько отрезвляет меня, утихомиривая то влечение, которое я вообще не должен к ней испытывать.

– Так намного лучше, – бросаю, скрестив руки на груди и расслабленно подпирая стену. – Это твои вещи?

– Да. Матвей возил меня домой.

Я знаю, что возил. Приставленная к сыну охрана сообщает мне о каждом его шаге. Только они как-то упустили тот факт, что он обзавёлся подружкой. Это значит, что мой сын догадался о слежке. И ему как-то удаётся улизнуть из-под носа «нянек». Это проблема!

– Он сказал тебе, куда вы поедете? – приближаюсь к девушке.

Она не торопится покинуть дом. В нерешительности замирает возле лестницы, словно хочет продолжить говорить со мной.

– Матвей хочет погулять с друзьями, – пожимает плечами и делает робкий шаг в мою сторону. – Но мне не нравятся его друзья.

– Тогда скажи ему об этом. Ты его невеста. Вполне можешь высказать своё мнение.

Нахрена я это делаю? Зачем провоцирую Матвея на скандал с Мирой? Ведь мой сын не привык к возражениям.

– Наверное, я так и поступлю, – вновь пожимает плечами Мира. – Да... да, скажу ему, что не хочу общаться с его друзьями.

– Когда ваша свадьба? – меняю тему разговора и тоже делаю шаг к ней.

Между нами – жалкие тридцать сантиметров. Мира вдруг смотрит на меня испуганно. Быстро опустив взгляд, долго разглядывает свои старые потёртые кеды и в конце концов тихо шепчет:

– Мы пока не назначили дату.

Что ж... ясно. Врать она не умеет. Потому что честная! Что она делает рядом с моим сыном?

Решаю надавить посильнее. Зачем ждать, когда друг из ФСБ пришлёт мне всю её подноготную? Она сама может всё рассказать мне прямо сейчас. О целях, мотивах, о прошлом.

– Ты была у гинеколога, Мира? Хочу, чтобы мой внук родился здоровым, а для этого требуется наблюдение у врача. Я могу отвезти тебя к хорошему специалисту завтра...

– Нет! – выпаливает она, вскинув на меня ошеломлённый взгляд.

С остервенением кусает губы, а я исподлобья наблюдаю за реакцией девушки.

– Нет, – повторяет она спокойнее. – Я пойду на приём с Матвеем. Он уже нашёл специалиста. Спасибо за хлопоты... Саша.

Собственное имя, слетевшее с её уст, звучит очень сладко... Видимо, во мне говорит алкоголь, чёрт возьми.

Мира отводит взгляд, и её щёки краснеют. Врёт, но не сознаётся в своей лжи. Моему сыну повезло, что у него есть девушка, которая, несмотря на страх передо мной, отважно врёт в глаза самому Одинцову. Не каждая отважилась бы.

Входная дверь распахивается, и в дом влетает Матвей. Видит, что мы стоим очень близко, и брови сына тут же хмурятся, а взгляд становится уничтожающим. Потом он оценивающе смотрит на одежду девушки, кривится, а когда она подходит ближе, практически сдирает с её головы заколку. Повернувшись ко мне, с ехидством выплёвывает:

– Даже мой отец, несмотря на свой преклонный возраст, может подтвердить, что с распущенными волосами ты намного сексуальнее. Правда, пап?

Сын вкладывает в свой взгляд слишком много всего. Да и весь его выпад скрывает в себе уйму скрытых смыслов. Я отворачиваюсь и вновь ухожу в столовую.

Мы не будем говорить о её очевидной сексуальности, чёрт возьми!

Его реплика о моём преклонном возрасте заставляет меня сжать кулаки. Сорок два, мать вашу! Не такой уж я и старик! И судя по взгляду этой девчонки, она тоже не считает меня стариком.

Глава 12.Смешанные чувства

Мира

Матвей прибавляет громкость, и музыка в машине грохочет на полную мощность. Это что-то агрессивное, драйвовое. От этой музыки парень заводится и начинает увеличивать скорость, ловко маневрируя в плотном потоке машин. Мне страшно смотреть вперёд, а при одном взгляде в сторону в глазах начинает рябить. От скорости тело вжимает в сиденье. Хватаюсь за дверную ручку. Страх смешивается с адреналином, закипающим в венах. Я злюсь на Матвея, потому что он просто угробит нас сейчас!

Мои родители погибли в автокатастрофе. Хоть я и не боюсь ездить в автомобилях, потому что меня в той машине не было, но всё-таки мне страшно, потому что так быстро ездить ещё не приходилось.

В глазах пощипывает от накативших слёз, и я громко всхлипываю. Матвей, по всей видимости, это слышит, потому что сбрасывает скорость и убавляет музыку.

– Ты скучная и плакса, – говорит парень, скривившись. – Вряд ли наш брак просуществует достаточно долго. Мы совершенно разные.

– Я и не планировала выходить за тебя, – отзываюсь бесцветно. – Всего лишь хотела помочь...

– Но ты не помогаешь! – возмущённо выплёвывает Матвей. – Отец нас разоблачит и тут же отправит меня в Америку.

– А что такого плохого в том, чтобы пожить там? – не скрывая негодования, разворачиваюсь всем телом к парню.

– Там у меня никого нет!

– А здесь? Кто есть здесь?

– Друзья, дом, в котором ещё остался дух моей матери. Трек!

От слов про маму Матвея мурашки бегут по коже. Как она умерла? Почему он винит в её смерти отца? И почему Одинцов-старший не выглядит как скорбящий вдовец. Да, он немного замкнут, чаще всего выглядит недовольным или злым, но не скорбящим. Хотя Матвей говорил, что прошло уже десять лет. Это довольно большой промежуток времени. Мои родители погибли так же давно, и я всё реже вспоминаю о них. Иногда даже лица их не могу вспомнить. А вот Матвей всё ещё скорбит по матери... Или прикрывается этой скорбью, чтобы иметь причину продолжать ненавидеть отца.

– Трек?

– Да, трек, – парень пожимает плечами. – Мы с друзьями любим погонять.

Что ж... у него хорошо получается. Управляет машиной так, словно в ней родился. Наверное, это можно назвать призванием.

– Ты хорошо водишь, – одариваю его дружелюбной улыбкой, чтобы прекратить этот бессмысленный конфликт.

– Да. Знаю, – без намёка на заносчивость бросает Матвей. Смотрит в зеркала заднего вида, а потом лениво разваливается в кресле и больше не увеличивает скорость. – Кажется, оторвались.

– Оторвались? – по инерции оборачиваюсь. – От кого?

– От охраны отца! – с негодованием выплёвывает парень. – Задолбали эти няньки!

– Отец приставил к тебе охрану? – мои глаза округляются. – Зачем?

– Потому что он – чокнутый параноик!

Я качаю головой, потому что здесь явно что-то другое.

– Отец наверняка беспокоится за тебя, – встаю на сторону Саши. – И любит тебя!

Матвей окидывает меня уничтожающим взглядом и протягивает, поцокав языком:

– Эхх, Мира-Мира! Не будь ты такой неотёсанной скромняшкой, я бы подумал, что ты запала на него!

Я с шумом сглатываю и прячу взгляд под ресницами. Между мной и Сашей километры возрастной пропасти. Мне восемнадцать, ему сорок два. Глупо надеяться на какую-то взаимность чувств. Глупо испытывать эти самые чувства... Однако я чувствую!

– Твой отец – хороший человек, – говорю еле слышно. – Мне кажется, с ним нужно поговорить. Объяснить, что ты не хочешь уезжать. Возможно, он тебя услышит.

– А я, по-твоему, не говорил? – раздражённо хмыкает парень. – Да я все уши ему прожужжал! Бунтовал, ругался, умолял! Но он и слышать ничего не желает! Баран!.. Блядь!

Матвей вмазывает по рулю, и я предпочитаю помалкивать. Тема отца для него болезненная. Сейчас я никак не смогу на это повлиять. Мне нужно больше времени, чтобы разобраться во всём. Но вот сколько его осталось? Как долго мы будем водить Сашу за нос?

Опустив взгляд, разглядываю кольцо. Верчу его на пальце. Оно мне велико, и я снимаю его, когда, например, мою посуду. Уже успела привыкнуть к подарку Матвея. Красивый бриллиант то и дело приковывает мой взгляд, и я всё чаще ловлю себя на том, что разглядываю камень. Мне не нравится весь наш спектакль, однако нравится жить в доме Одинцова. Я испытываю приятное дежавю рядом с ним. Словно нахожусь под надёжной защитой самого лучшего мужчины в мире. Именно таким я его и считаю. Не должна бы, но моё мнение сформировалось уже давно. И это ничто не изменит!..

Наконец мы прибываем на место. Вновь паркуемся возле ветхого здания в непримечательном районе города. Музыка, как и в прошлый раз, грохочет на всю округу. Я морщусь и не спешу отстёгивать ремень безопасности. Матвей тоже пока не выходит из машины.

– Зачем мы здесь? – спрашиваю парня. – В прошлый раз ты подрался с Давидом, – напоминаю ему.

– С Давидом мы уже помирились, – отзывается Матвей, не глядя на меня. – Это твоя вина, кстати. Не надо провоцировать моих друзей.

Я задыхаюсь от возмущения. Уставившись на его высокомерный профиль, жду, когда он повернётся ко мне, но Матвей всё так же смотрит вперёд.

– Ладно, не пыхти, Мир, – хмыкает наконец. – Просто держись рядом, и всё...

– Нет! – с пылом перебиваю его. – Не пойду, пока ты не скажешь мне, зачем мы здесь. Что может быть весёлого в этом ужасном месте?

– Если мы перестанем сюда приходить, то люди, которые выкупили это здание, решат, что победили!

– Ну и что? – решительно хватаю Матвея за плечо и заставляю его посмотреть на себя. – Пусть побеждают! Отдайте им это здание! Ваш бунт – это просто детский сад!

– А ты попробуй сказать всем им, – парень кивает на здание, – что всё, что они делают уже два месяца – это сраный детский сад! Они тебя затопчут, Мира! Короче, помалкивай со своим мнением, и пошли уже.

Матвей выходит на улицу, я выбираюсь следом. Громко хлопнув дверью машины, нагоняю парня и, развернув к себе лицом, возмущённо продолжаю:

– Твои друзья... Что они такого выдающегося делают? Напиваются? Спят друг с другом под громкую музыку? Это похоже на какую-то больную игру избалованных детишек, которые пытаются привлечь внимание своих богатеньких родителей! При этом чудесно прячась за их спинами! Как бы ты не ненавидел отца, ты тоже прикрываешься им, прекрасно зная, что его денег хватит вытащить тебя из беды! Что ты делаешь, Матвей? Пытаешься привлечь его внимание? Так он и так, по-моему, весь во внимании! Он хочет общения с сыном – это очевидно! А ты ведёшь себя как идиот!

Пощёчина обжигает моё лицо, и я отшатываюсь. Тупая боль сковывает щёку, и я закусываю губу, чтобы сдержать подступившие слёзы. Ладони Матвея тут же сжимают мои скулы. Взгляд парня полон раскаяния.

– Прости, Мира! Не знаю, что на меня нашло...

Вырываюсь из его рук и отшатываюсь назад. Приложив ладонь к саднящей щеке, смаргиваю слёзы.

За всю жизнь я стерпела немало унижений, но не ожидала пощёчины от Матвея – парня, который, несмотря на свою вспыльчивость, всё-таки казался мне добрым. Парня, который набросился на Давида, когда увидел, как тот держит меня за лицо и стоит слишком близко.

Я больше, чем разочарована... Я унижена, подавлена... и мне хочется расплакаться.

– Мне нельзя высказывать своё мнение? – спрашиваю, теряя голос. Стараюсь взять себя в руки, чтобы не выглядеть плаксой. Матвей и так меня таковой считает.

– Можно, – он выставляет руки перед собой и снова приближается. – Просто ты хорошо отзываешься о моём отце и в то же время постоянно критикуешь меня. Я всё больше начинаю думать, что ты на него запала. И это... – он пытается подобрать слова и наконец выплёвывает: – Омерзительно!

Мне нечего ему сказать. Внутри клокочет обида и острое желание уйти отсюда. Развернувшись, бреду по дороге, всё ещё приложив ладонь к щеке. Вновь хочется заплакать, потому что я не заслужила подобного отношения, однако сдерживаюсь. Лучше злиться, чем плакать.

– Куда ты идёшь? – руки Матвея обхватывают мои плечи.

– Домой, – бросаю, не подумав.

– Домой? – удивлённо фыркает парень. – А о каком доме идёт речь, Мира? О той убогой квартирке, в которой ты жила с опекуншей или о доме моего отца? Ты не хочешь быть моей настоящей невестой, но называешь его дом своим? Нет, я просто не понимаю!

Упрямо выпутываюсь из его объятий, но парень вновь меня хватает и прижимает к груди.

– Прости, – шепчет мне в волосы, – ты права, я идиот. Веду себя как психопат, как только речь заходит о нём. Возможно, даже ревную тебя.

– Ты не можешь меня ревновать, я не в твоём вкусе, – с напряжением застываю в его объятьях. – В тебе говорит лишь обида, не ревность!

– Я не говорил, что ты не в моём вкусе, – продолжает шептать Матвей, смахивая мои волосы с плеча и оголяя шею. – Ты нравишься мне, Мира. Возможно, моё идиотское поведение вызвано именно этим. Ты первая девушка, которая не отвечает мне взаимностью. Которая не купилась на мой неоспоримый шарм. Неужели я тебе совсем не нравлюсь?

Одной рукой он сжимает мне горло, второй держит за талию. Грудной клеткой вжимается в мою спину. Его губы осторожно исследуют шею, и влажные поцелуи доставляют дискомфорт.

– Перестань, Матвей! Глупо говорить о симпатии. Ты дал мне унизительную пощёчину за то, что я высказала своё мнение.

– Которое я не спрашивал, Мира. И впредь попрошу тебя больше так не делать. И я тоже больше не буду... Обещаю, что я никогда тебя больше не обижу.

Он разворачивает меня к себе лицом. Смотрит с мольбой, словно прощение вымаливает.

Должно быть, я слишком наивная. Должно быть, совсем не разбираюсь в людях, потому что чаще всего вижу их хорошими, правильными...

Матвей вновь прижимает меня к груди и, покачиваясь из стороны в сторону, нашёптывает комплименты. Говорит мне о том, какая я маленькая, наивная и слишком доверчивая. О том, как сильно это ему нравится. И о том, как сильно нравлюсь ему я.

– Мы не пойдём к моим друзьям, – выдыхает мне в макушку. – Лучше поедим мороженое и погуляем. Вдвоём. Как ты на это смотришь?

Киваю. Голос пропадает, мне совсем не хочется разговаривать. Простить Матвея я пока не могу, но мне остро хочется дать ему шанс на прощение. Не знаю, почему... Вероятно, дело в его отце, к которому я испытываю глубокую симпатию. У Одинцова просто не может быть плохого сына...

Мы вновь садимся в машину и уезжаем. Оставляем за спиной мрачное здание, оглушающую музыку и ненормальных друзей Матвея. От этого у меня словно гора с плеч сваливается, и дышать становится чуточку легче.

Матвей паркуется недалеко от пешей улицы в центре города. Сначала мы прогуливаемся по ней, потом подыскиваем подходящее кафе с открытой террасой. Погода для осени просто замечательная, и совсем не хочется сидеть в прокуренных помещениях. Когда находим то, что искали, занимаем столик и заказываем мороженое. Нам приносят огромные креманки с выбранными по вкусу шариками, политыми сиропом.

Щека больше не болит, но обжигающий след на ней до сих пор чувствуется.

– Прости меня... – Матвей с нежностью проводит пальцами по месту удара. – Я буду всю жизнь ненавидеть себя за это...

Отодвинув креманку с мороженым, он уже минут пять наблюдает за тем, как я ем.

– Я прощу тебя, если мы нормально поговорим, – практически иду ва-банк. Облизав губы и заправив волосы за уши, обдумываю, как сформулировать свою мысль.

– А разве мы не говорим сейчас?

– Я имею в виду: поговорим о том, что вы с друзьями делаете. И о твоём отце.

Матвей закатывает глаза. Хватается за ложку и отправляет порцию мороженого себе в рот. Выглядит при этом крайне раздражённым.

– Ладно... – втыкает ложку в шарик и оставляет её там. – Возможно, мы и страдаем ерундой, тусуясь в том здании. Но каждый из нас имеет вескую причину мешать его реконструкции. Например, Марго... Её отец получит крупную сумму после окончания работ, потому что он посредник между владельцами здания и рабочими. Вообще-то, это его рабочие. Заработав, отец Марго отнесёт деньги своей любовнице, потому что очень давно её спонсирует. Мать Марго тяжело больна, и вряд ли вынесет, если узнает об измене мужа. Они уже давно испытывают некоторые финансовые трудности, а любовнице нужны лишь деньги. Короче, не будет бабла – она отвалится... Идём дальше. Давид! Его мать – крупный чиновник. Не обошлось без её участия, когда «плохие дяди», – Матвей делает в воздухе кавычки, – забирали себе здание. Его мать посадят, как только из здания сделают казино, или что они там собираются сделать. Но она слишком упряма, чтобы понимать это... Жека и Сёма – просто два идиота, которые вписываются во всякую хуйню, как говорится, за компанию. Они делают это для меня, потому что мы очень давно дружим. А я делаю это, чтобы насолить отцу, потому что он выступил посредником во всей этой сделке. Помог «плохим дядям» заиметь здание, лишь бы они не претендовали на какое-то его. Трусливо отдал им ненужное себе. А оно нужно этому району, потому что в нём нет школы. Все остальные присутствующие там ребята – жители расположенных рядом девятиэтажек. Они тусят там за правое дело. Теперь тебе стало более понятно, Мира?

Матвей вновь хватает ложку. Помешивает растаявшее мороженое, и его цветные шарики превращаются в розовые, впитав цвет сиропа.

– Да, кое-что понятно. Только вот ты говоришь «плохие дяди»... Насколько плохие?

– Очень, – без улыбки отзывается парень. – Очень плохие.

– И получается, что ты рискуешь не только собой, но и ребятами, у которых нет богатых родителей?

– Ну и что, – Матвей безмятежно пожимает плечами. – Риск – дело благородное! Да и в то, что эти подростки могут пострадать, я не особо верю. Мы – да, можем. Потому что уже не подростки. И мне, чтоб ты знала, нравится ходить по краю.

– Нравится?

Я не свожу взгляда с его лица, а он смотрит лишь в креманку с мороженым. Продолжает его помешивать, словно размышляя над тем, продолжать ли этот разговор. Потом вскидывает глаза, и я отчётливо читаю в них ярость.

– Да, нравится! Иногда я мечтаю о том, чтобы влипнуть достаточно сильно... Чтобы мой отец испытал ко мне что-то кроме родительской ответственности. Чтобы ему стало действительно больно от того, что не всё он может контролировать! Если бы мог, мама бы не умерла!

Я вижу, что Матвею больно. Намного больнее, чем мне от его пощёчины. И не смотря на смешанные чувства, которые испытываю, не могу сейчас отвернуться от него. Делаю то, что должна сделать. Накрыв его руку ладонью, пытаюсь передать всё тепло своего сердца. Мне хочется заразить Матвея добром, потому что злость разрушает его.