Текст книги "Средневековая Русь и Константинополь. Дипломатические отношения в конце XIV – середине ХV в."

Прежде чем русское посольство успело вернуться из Византии домой, произошла Куликовская битва (8 сентября 1380 г.). Мамай был разбит русскими и через некоторое время потерпел поражение от Тохтамыша. Победный исход кампании побудил великого князя Дмитрия Ивановича, возмущенного фальсификацией и долгами Пимена, пригласить в Москву Киприана (в то время митрополита Киевского) как митрополита «всея Руси» с предложением принять на себя управление великорусской частью Киевской митрополии. В новых условиях, когда миновала возможность создания литовско-ордынского союза, а Москва укрепила свой авторитет среди русских княжеств, Дмитрий Иванович надеялся, что Киприан будет не проводником литовского влияния в Москве, а наоборот – московского в Литве.

Первый митрополит Великой Руси Пимен по прибытии на Русь осенью 1381 г. был подвергнут опале: «Князь же великий не восхоти приати его… Приставиша к нему некоего боярина, именем Ивана, сына Григорьева Чюриловича, нарицаемого Драницу, и послаша Пимена в изгнание и в заточенье… на Чухлому (северо-восток Руси) и тамо бысть в оземствовании лето едино; но и от Чухломы веден бысть в Тверь»³⁵.

Однако Киприан управлял церковью «всея Руси» недолго (1381 —1382). Разгром Северо-Восточной Руси в 1382 г., втайне подготовленный Тохтамышем, принудил Дмитрия Донского вернуться к старой, выгодной для Орды политике дробления Русской церкви³⁶. Ни великого князя Дмитрия Ивановича, ни митрополита Киприана во время осады в столице не было. Первый уехал собирать войско в Кострому, а второй, спасая великокняжескую семью, отбыл в Новгород, а потом во враждебную Москве Тверь. Последнее обстоятельство вызвало подозрение и гнев Дмитрия Ивановича, который увидел в отъезде Киприана в пределы Тверского княжества не просто попытку спастись бегством от ордынцев, а новую интригу против Московского княжества с участием Твери и, возможно, Литвы³⁷. Вскоре после ухода орд хана Тохтамыша из русских пределов по приказу Дмитрия Донского митрополит Киприан был вторично выслан в Киев, находившийся в то время под контролем Великого княжества Литовского.

В сложившихся обстоятельствах великому князю вновь понадобился ссыльный Пимен, который «тое же осени» 1382 г. был переведен из Твери в Москву. Таким образом, очередное изгнание Киприана из Москвы возродило из политического небытия фигуру митрополита Пимена. А церковное деление Руси оказалось приведенным в полное соответствие с делением политическим: Галицкая Русь, принадлежавшая Польше, имела своего митрополита Антония; Западная Русь, подвластная Великому княжеству Литовскому, – митрополита Киприана; Великая Русь, вновь подчиненная Орде, – митрополита Пимена.

И еще об одном активном участнике описанных событий и современнике Митяя нельзя не упомянуть. Это его идеологический противник – Дионисий, епископ Суздальский (впоследствии митрополит Киевский и всея Руси). По преданию, Дионисий (в миру Давид) был постриженником Киево-Печерского монастыря и в подражание ему основал Вознесенский Печерский монастырь в Нижнем Новгороде. Известно, что в 1364 г. митрополит Алексий, осознававший важность союза Москвы с Нижним Новгородом, почтил Дионисия саном епископа Суздальского и Нижегородского, который стал одним из самых образованных и авторитетных архиереев Русской церкви своего времени, близким к Сергию Радонежскому, и, волею судеб, соперником Митяя-Михаила за митрополичий престол.

В 1379 г. Митяю удалось убедить князя созвать собор русских епископов для своего рукоположения на кафедру: «По повелению же княжю собрашася епископи. Ни един же от них дерзну рещи супротив Митяю, но тъкмо Дионисий, епископ Суждальскый»³⁸. С его мнением пришлось считаться даже великому князю Дмитрию: от епископской хиротонии нареченного митрополита в Москве отказались. Дионисий, выступив против, решил отправиться в Константинополь сам, чтобы сообщить патриарху о сложившейся в Москве ситуации. Митяй, опасаясь, что Дионисий преуспеет в своих попытках не допустить его поставления на митрополию, попросил великого князя Дмитрия задержать архиерея и не дать ему уехать в Византию. И великий князь отдал приказ воспрепятствовать его поездке. Чтобы освободиться из заточения, Дионисию пришлось пообещать, что он не поедет к патриарху без ведома великого князя и до возвращения из Царьграда Митяя-Михаила, а поручителем за него выступил Сергий Радонежский. После этого великий князь велел освободить Дионисия, но епископ нарушил обещание: бежал из Москвы сначала в Суздаль, потом в Нижний Новгород, а затем в Константинополь (Царьград). Этим он, по выражению летописца, причинил себе «поношение и негодование», а своему поручителю – много бед и неприятностей. Бегство Дионисия из Москвы побудило Митяя в июле 1379 г., не мешкая, также отбыть в столицу Византии³⁹.

Отправившись по церковным делам к вселенскому патриарху и не желая попасть в руки Мамая, Дионисий поехал в Константинополь более длинным кружным путем: по Волге через Сарай. Прибыв в столицу Византийской империи, Дионисий выступил с резким обличением против московских послов и заявил, что «все случившееся с Пименом есть зло для Русской церкви, ведущее к расколу, смуте и разделению вместо того, чтобы поддержать согласие, мир и единство». Но приехал он в византийскую столицу слишком поздно. Где и по какой причине Дионисий задержался, мы не знаем, так как источники не сохранились. В те времена Константинополь был одним из крупнейших центров христианского мира. Не зря русские называли его Царьградом, в городе было большое число соборов и монастырей. В каждом из них имелись святыни: в Апостольской церкви – мощи основателей святого града Константина и Елены; в Влахернах – покров Богородицы, сокрытый в ларце; в Святой Софии – мощи Иоанна Златоуста, и икона Богородицы, заплакавшая при взятии Царьграда в 1204 г. фрягами (французами, итальянцами), и животворящий Крест Христов, и многие другие реликвии. Епископ, попав во «второй Рим», долго поклонялся святыням, но не забыл и о собственных интересах. В 1381 г. из Царьграда он выслал на Русь две большие иконы Богородицы Одигитрии (греч. «Путеводительница»), одну – для суздальского собора, другую – для храма Спаса в Нижнем Новгороде. Вселенский патриарх Нил по достоинству оценил заслуги Дионисия и возвел его в более высокий архиепископский сан. В 1382 г. Дионисий возвратился из Константинополя на Русь уже в сане архиепископа Суздальского, Нижегородского и Городецкого. Патриарх вручил ему священные ризы с четырьмя крестами и стихарь с источниками. Для церквей своей епархии Дионисий вывез из Царьграда «страсти Спасовы и мощи многих святых, и кресты и иконы». Это было неординарное событие, имеющее большое значение для возвышения Нижегородского княжества. Перед выездом Дионисия на Русь патриарх Нил снабдил архиепископа патриаршей грамотой и поручил разобраться с возникшей в Новгороде Великом и Пскове ересью. Это была ересь «стригольников», отвергавших законность и необходимость высшей церковной иерархии. Осенью 1382 г. Дионисий возвратился на Русь уже не беглецом, а уполномоченным лицом константинопольского патриарха Нила и сразу же направился в Новгород Великий и Псков, где ему удалось на время примирить еретиков-стригольников. А в конце 1382 г. наконец вернулся и в свою Суздальско-Нижегородскую епархию, где отсутствовал свыше трех лет.

Между тем высшее духовенство и русские князья были недовольны разделением русской митрополии на две (восточную и западную) и поставлением в восточной ее части митрополита Пимена. Под их давлением Дмитрий Донской был вынужден уступить и заменить митрополита. Вернуть из Киева в Москву Киприана он не мог, так как дважды выгонял его и даже был предан анафеме за бесчестье его святительства. Достойной кандидатурой на этот пост мог быть только архиепископ Дионисий, заслуживший благословение самого патриарха Нила и прощенный великим князем за бегство в 1379 г. В 1383 г. Дионисий в сопровождении игумена Симонова монастыря Феодора Симоновского, бывшего духовником Дмитрия Донского, выехал из Москвы в Константинополь, чтобы добиться суда над митрополитом Пименом и его низложения, а также собственного поставления в сан митрополита, и принял этот сан в 1384 г. Но на обратном пути из Константинополя в Киеве Дионисия задержал литовский князь Владимир Ольгердович, не признававший его в качестве митрополита. Дионисий был арестован, посажен в «поруб», то есть в тюрьму, где в заключении и скончался в октябре 1385 г. Погребен в Киево-Печерском монастыре.

Другой посол великого князя игумен Феодор Симоновский на несколько месяцев задержался в столице Византийской империи. За это время он был возведен в сан архимандрита, а его обители были предоставлены права ставропигии, то есть подчинения непосредственно патриарху. Известно, что он покинул Константинополь осенью 1384 г. в сопровождении послов патриарха, митрополитов Матфея и Никандра, направленных в Москву с целью разобраться в деле митрополита Пимена, низложить его с митрополичьего престола и вызвать в Константинополь к патриарху Киприана.

В связи с предстоящими разбирательствами патриарха с митрополитами в 1386 г. Феодор был снова послан Дмитрием Донским в Константинополь с новыми доказательствами виновности Пимена. Но неожиданно архимандрит Феодор «сошелся с Пименом и бежал к туркам». Пимен возвел Феодора в сан епископа Ростовского, а тот гарантировал Пимену лишенное проблем возвращение в Москву. Оба спешно покинули Константинополь и в июле 1388 г. благополучно прибыли в Московскую землю.

Обращаясь к событиям внутри церковной борьбы за пост митрополита, отметим, что поездка Пимена 1379 г. не была единственной. Митрополит ездил в Константинополь еще два раза – в 1385 и 1389 гг. В последнюю поездку он умер, а митрополитом Киевским и всея Руси после его смерти стал Киприан (1390—1406), болгарин по происхождению и византиец по воспитанию и взглядам⁴⁰.

Таким образом, суть развернувшейся церковно-политической борьбы состояла в том, что на протяжении XIV – первой половины XV столетия несколько раз создавались и упразднялись особые митрополии для Литовской и Галицкой Руси; иерархи, поддерживаемые Москвой, Литвой, соперничали друг с другом и искали союзников при императорском и патриаршем дворах в Константинополе. Положение дел было таково, что требования об отдельной митрополии для западнорусских земель возбуждались едва ли не каждый раз при замещении кафедры митрополии «Киевской и всея Руси». Для сохранения мира и стабильности Константинопольскому патриархату приходилось лавировать и принимать компромиссные решения (например, посвящение Киприана на Киевскую кафедру и др.).

Утверждение самостоятельной Литовской митрополии (1315—1317 или 1300 г., согласно А.С. Павлову)⁴¹ с резиденцией литовских митрополитов в Новогрудке, а позднее в Вильне фактически означало образование на землях Великого княжества Литовского нового центра церковно-политической и религиозной жизни, способного конкурировать с кафедрой митрополита Киевского и всея Руси (такое определение имело место с 1375 г.). Для Константинопольского патриархата взаимодействие с правителями Великого княжества Литовского было важно с точки зрения возможного православного крещения Литвы, поскольку существовал высокий риск обращения великих князей Литовских к папе римскому с просьбой о католическом крещении, что для Константинополя было неприемлемо. В случае подобной «переориентации» принявшая православие Вильна, по замыслу Константинополя, могла бы стать центром для установления церковного контроля над литовскими и восточнославянскими землями, включенными в состав Великого княжества Литовского, подобно тому как таким центром для восточно– и северорусских земель стала Москва. Стремясь найти компромисс и как-то сгладить остроту противоречий между Москвой и Вильно, а главное – утвердить единство православной церкви в восточноевропейском регионе, патриарх издал и отправил на Русь целый ряд актов и посланий⁴². «В целом и для константинопольских патриархов, и для византийских императоров «единство Киевской митрополии» представлялось идеальной нормой, и в случае ее разделений, вынужденных обычно политическими или, реже, собственными церковными обстоятельствами status guo ante [лат., буквально – «возврат к исходному состоянию»], как правило, восстанавливался при первой возможности»⁴³.

Со второй половины XIV в. главенствующее положение в экономических и церковно-политических отношениях Северо-Восточной Руси с Византией перешло к Москве. Отношения эти не ограничивались торговыми операциями, в которых принимали участие не только крупное московское купечество, но и великокняжеская власть, духовные лица. Особое значение приобрели церковные связи⁴⁴.

Другим важным направлением русско-византийских контактов была материальная помощь Византии. С первой половины XIV и до середины XV в. русские митрополиты и многие архиереи посещали Константинополь по служебным делам и с целью поклонения цареградским святыням. Константинопольским патриархам и византийским императорам посылалась добровольная денежная помощь – так называемая «милостыня».

Под 1398 г. летописи сообщают о русском посольстве в Константинополь с целью оказания материальной помощи византийскому императору Мануилу II Палеологу. Во главе посольства стоял инок Троице-Сергиева монастыря и Симонова монастыря преподобный Андрей (Родион) Ослябя, облеченный доверием московского великого князя Василия I Дмитриевича и святителя Киприана. Послал к вселенскому патриарху Матфею I и императору византийскому Мануилу II своего доверенного человека – протопопа Даниила с «милостыней» и великий князь Михаил Александрович Тверской, активизируя самостоятельную политику. «В лѣто 6906 злочестивыи царь Турьскыи сынѣ Амуратовѣ, брат Чалибѣевѣ, именемъ Баазытъ, събравъ воя многы и пришед оступи Царь-город съ всѣ стороны и пути переня по морю и по суху и стоя под градом 7 лѣтъ, надѣяся взятии его, а прочия окрестъныя многы грады и страны гречьскыя взяша и поплениша, – сообщает летописец. – Тогда же сущии въ Царѣградѣ царь и патриархъ и прочии людие бяху в печали велице и во истомѣ и въ оскуд ѣнии. Слышав же то князь великыи Василеи Дмитреевичь и съжалися зѣло и объмысливъ съ отцем своимъ митрополитомъ Киприяномъ и съ своею братьею и с прочими князьми Русскыми и послаша въ Царьгород много серебра в милостыню с черньцомъ Родионом Ослебятемъ, иже преже былъ бояринъ любутьскы. А князь Михаило Тферьскы тако ж послал протопопа своего Данила с милостынею. Донесшемъ же имъ сию милостыню въ Царьгород, и царь и патриархъ и вси людие велико благо дарение въздаша богу и много хваление и благословение всылаху Руси, и прислаша поминокъ к великому князю на благословение икону чюдну, на неи же бѣ написанъ Спасъ в бѣлоризцех. Стоитъ же икона та въ церкве его въ Благовѣщении на его дворѣ и до сего дне на лѣвои странѣ на поклонѣ»⁴⁵. Полученный в ответ на щедрые дары образ Спаса занял почетное место в Благовещенском соборе Московского Кремля. С тех пор отправка помощи в Византию из Москвы и других городов, как и регулярные приезды греков на Русь «за милостыней», становятся основной формой русско-византийских контактов.

Посылка «многого имения», или «милостыни», из Руси оказала поддержку слабеющей Византии перед лицом надвигающейся опасности со стороны турок-османов. Такую финансовую помощь русские князья оказывали многим православным патриархатам Востока, монастырям Афона и Синая. В благодарность тверскому великому князю, московским государям и предстоятелям Русской церкви с православного Востока присылали чудотворные иконы, святые мощи божьих угодников, почитаемые кресты и богослужебные книги на греческом языке. В этот период усилился приток на Русь всевозможной церковной утвари, а сотрудничество русских, византийских, южнославянских и афонских монастырей способствовало интенсивному взаимному обмену не только материальными и культурными ценностями, но также богословскими идеями⁴⁶. О небывалом авторитете Афона красноречиво свидетельствует то обстоятельство, что с середины XIV в. святогорские монахи возглавляли вселенскую патриархию на протяжении практически целого столетия (патриарх-святогорец Афанасий I и др.). В это время исихазм (см.: Терминологический словарь настоящей работы. – Е. АТ) стал центральным фактором не только церковной, но и светской истории Византии.

Документы подтверждают, что между Византией и Русью велась оживленная дипломатическая переписка. При этом в переписке с византийским императором и патриархом состоял не только великий князь Московский, который добивался поставления своего кандидата на митрополичью кафедру, но и другие князья, например великий князь Тверской, «проводивший политику тверского регионализма»⁴⁷. Так, «Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче», автор которого тверской поп Фома (Матвеевич) – доверенное лицо, посол великого князя Тверского Бориса Александровича и непосредственный участник Ферраро-Флорентийского собора 1438 – 1439 гг., посвященного вопросам объединения католической и православной церквей и созванного в связи с растущей турецкой агрессией, сообщает, что отправке тверского посольства на собор предшествовала интенсивная переписка между византийским императором Иоанном VIII Палеологом и Борисом Тверским. Участие Твери во Флорентийском соборе историки оценивают как «весьма активное»⁴⁸. Текст охранной грамоты папы римского Евгения IV послу русскому Фоме на право беспошлинного проезда по всем территориям, подвластным римской курии, от февраля 1439 г. для возвращения на Русь также косвенно указывает на дипломатическую активность великого княжества Тверского⁴⁹.

Возможно, подобная переписка была и у рязанских князей, но Рязанская земля – многострадальное пограничье между Русью и Диким полем – не смогла сохранить летописи и иные документы по истории края, что предопределило многочисленные споры в историографии по вопросу их существования в целом. Факты из политической истории княжества, как правило, военно-оборонительного характера, включены, например, в Никоновскую и Воскресенскую летописи⁵⁰. Сведения из других сфер, включая церковно-религиозную историю, довольно редки, хотя и позволяют проследить некоторые важные события: последовательность пребывания на епископской кафедре рязанских владык, их основные дела, взаимоотношения с митрополитами и проч.⁵¹ В XIV столетии Рязанская земля еще сохраняла относительную независимость, хотя находилась в сложном политико-географическом положении между Золотой Ордой, с чьей территорией она непосредственно граничила, и Северо-Восточной Русью, а со второй половины XIV в. – и подступившим с запада Великим княжеством Литовским. Столица княжества еще в XIII в. переместилась из разоренной старой Рязани выше по реке Оке в Переяславль-Рязанский, через который проходил важный торговый путь в Крым и на побережье Черного моря. По нему шли купцы, паломники и митрополиты, отправлявшиеся по церковно-политическим делам в Константинополь, Сурож и другие города средневекового мира. Источники свидетельствуют, что с конца XIV – начала XV в. рязанские князья признавали великих князей Московских «старейшими братьями»⁵².

Нюансы острейшей политической и дипломатической борьбы за митрополичий престол раскрывает послание великого князя Василия Васильевича II (Темного) к константинопольскому патриарху Митрофану, в котором великий князь Московский писал об отступлении от православия митрополита Исидора на Ферраро-Флорентийском соборе 1438—1439 гг. и требовал согласия патриарха на избрание и рукоположение русского митрополита Ионы⁵³. Ответил ли патриарх великому князю Василию на него, неизвестно. Но из другого документа, адресованного Василием Васильевичем II уже императору Константину Палеологу, видно, что «ромеи» не хотели предоставить Русской церкви права свободного избрания митрополита, так что великий князь вынужден был без согласия патриарха, собрав собор русских епископов, поставить митрополитом епископа рязанского Иону (1448—1461 )⁵⁴.

Следует отметить, что при назначении на должность русские митрополиты зачастую платили патриарху каноник («поминки»). Существовали документы, на которых патриархи основывали свои требования, например, материалы Халкидонского собора, деяние VI; 123-я новелла императора Юстиниана и другие, но многие не сохранились из-за многочисленных пожаров, разорений Константинополя во время Крестовых походов и войн. По крайней мере, митрополит Иона в посланиях к патриарху Геннадию упоминает о такой традиции. В частности, Иона писал: «Благословение отъ твоея великыя Святыни требовати хощемъ; также отъ всѣхъ, кто ли ни будетъ патриархъ на патриаршествѣ, соблюдая Церковь Христову и держа истинное великое православие, и что коли у насъ найдется, и за Христову любовь посылати хощемъ. Нынѣ, господине, сынъ мой князь великий послалъ къ твоей великой святыни своего посла человѣка честна, ближняго и приступнаго своего, на имя Ивана Володимировича (Головин. – Е. М.), по твоему къ намъ приказу и писанию; и что, господине, у насъ нашлось, то есьмы отъ вѣры, за духовную великую любовь, съ тымъ же великаго князя посломъ къ тебѣ послали и твоя великая святыня за тыя наши малыя поминкы на нась не помолви, занеже, господине, по грѣхомъ, и наша земля отъ поганьства и междособныхъ браней вѣсьма истощала и потомилась. Да пожалуй, господине, еще покажи къ намъ совершенную свою духовную любовь: обошли сына моего великаго князя посломъ честнымъ твоимъ писаниемъ о всемъ и укреплении и въ душевную ползу великому нашему православию, и за божью церковь, и за святительскую намъ честь; занеже, господине, колькое у насъ было прежнихъ святыхъ патриархъ честныхъ грамотъ держали есмы за земьскую честь, къ своей душевнъй ползѣ, поминая тыхъ святыхъ патриарховъ, да тыя всѣ грамоты, по грѣхом за наша земьская неустроения въ пожары истерялися. Да что, господине, твоей великой святыни тотъ великаго князя посолъ и отъ насъ иметъ говорити, тому бы твоя великая святыня, всему вѣрилъ: иже бо то суть наша слова, послана съ нимъ. А Вседержитель Господь Богъ да сподобитъ насъ святыхъ твоихъ молитвъ въ безконечные вѣки»⁵⁵.

После превращения Русской церкви в автокефальную, то есть самостоятельную организацию, независимую от Константинопольского патриархата, позиции светской княжеской власти укрепились. С этого времени в сам процесс избрания митрополита активно включается русский клир под решительным влиянием московского князя. Однако прямое вмешательство великого князя в дела церкви и разрыв отношений с Константинопольской патриархией, на которую церковь опиралась в своих конфликтах с великокняжеской властью, беспокоило церковников все больше. Это было время длительной феодальной войны второй четверти XV в., развернувшейся в московском княжеском доме. Причиной смуты стали притязания на великое княжение со стороны сына Юрия Звенигородского – Дмитрия Шемяки.

После падения Константинополя (1453) Византийская империя, так и не получившая обещанную военную помощь от Запада, была завоевана турками и прекратила свое существование. Греческая церковь пришла в упадок. Константинопольская патриархия хотя и сохранилась, но потеряла прежний авторитет и использовалась османами в своих политических интересах, а единая митрополия «Киевская и всея Руси» раскололась на две – «всея» и «Киевскую и всея Руси» (1458), расположенную в пределах Литовского государства. Москва же стала духовной наследницей Византии. Со временем появились идеологические концепции, согласно которым Москва рассматривалась как новый Царьград – Третий Рим: с конца XV столетия она выступала как единственная защитница православия и от «басурман», и от «латинян». Чтобы лучше понять все этапы этого большого и сложного пути, обратимся к событиям 1389 г.