Текст книги "Средневековая Русь и Константинополь. Дипломатические отношения в конце XIV – середине ХV в."

Опираясь на достижения историографии прошлого, представители отечественной и зарубежной науки провели большую работу по изучению и систематизации фактов о ходе самого Ферраро-Флорентийского собора, его документальных источников и литературного наследия; сути богословских расхождений относительно «филиокве» (добавлении, сделанном Римской церковью к Символу веры об исхождении Святого Духа не только от Бога Отца, но «…и от Сына»); исторических персоналий и участников (Марк Эфесский, Виссарион Никейский, Исидор, Авраамий Суздальский, Неизвестный Суздалец и др.). Ключевую роль в актуализации изучения факторов дипломатического и внешнеполитического курса великих князей Московских и Русской православной церкви сыграли издания и публикации, подготовленные А.В. Карташевым, Н.А. Казаковой, Н.И. Прокофьевым, Н.В. Синицыной, Б.Н. Флорей и др.⁴³

В последнее время эта наметившаяся в историографии тенденция стабильно и динамично развивается: уния, как результат двустороннего компромисса и одновременно инструмент конфессиональной и внешнеполитической борьбы Запада и Востока в международных отношениях, все чаще становится центральным объектом научного исторического изучения. Многое современными исследователями уже сделано⁴⁴, но отдельные нюансы дипломатического и внешнеполитического курса Великого княжества Московского и его князей по отношению к собору и его результатам так и не прояснены и заслуживают внимания исследователей. В частности, до сих пор нет четкого представления о том, как проблема церковной унии была связана с политической сферой, внешнеполитическими тенденциями русской и общеевропейской политики.

Интерес к истории и событиям Ферраро-Флорентийского собора растет и в богословских кругах. Отчасти это связано с тем, что 12 февраля 2016 г. в аэропорту Гаваны (Куба) впервые в истории обеих церквей состоялась встреча папы римского Франциска и патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Спустя 1000 лет ветви разделенного христианства проделали важный шаг навстречу друг другу и невольно заставили вновь обратиться к истории отношений двух церквей.

Все вышеизложенное приводит к необходимости, опираясь на отечественные, в основном летописные, источники, сосредоточить внимание на особенностях дипломатических и внешнеполитических связей княжеств Северо-Восточной Руси с Константинополем и регионального самосознания главных оппонентов Москвы в борьбе за собирание русских земель – Твери и Нижнего Новгорода, поскольку каждая из них вырабатывала собственные принципы церковной внешней политики (различия в отношении к константинопольскому патриарху, к митрополитам, назначаемым из Константинополя, епископам и проч.), стремясь не просто установить дипломатические отношения с Константинопольским патриархатом, но и использовать его влияние и авторитет для утверждения своих позиций на Руси.

Структура исследования состоит из введения, четырех разделов, дополненных библиографией, терминологическим словарем и приложениями: 1. Русская митрополичья кафедра, конец XIV – середина XV в.; 2. Патриархи Константинопольские, конец XIV – середина XV в.; 3. Византийские императоры, конец XIV – середина XV в.; 4. Папы римские, конец XIV – середина XV в. При составлении приложений использовались материалы изданий, подготовленных Г. Подскальски, А.М. Величко, С.Б. Дашковым⁴⁵.

Как было показано, в различных источниках и научной литературе (отечественной и зарубежной) в той или иной мере отражены различные аспекты дипломатической и внешнеполитической истории княжеств Северо-Восточной Руси, в том числе связей с Константинопольским патриархатом, – что свидетельствует о необходимости их систематизации и проведения комплексного анализа.

Раздел I
Русь – Византия – Константинопольский патриархат: основные вехи истории

Крестившись (X в.), Русь вошла в семью христианских народов, стала полноправным субъектом международной политики и мировой истории. Так была подготовлена почва для расширения русско-византийских дипломатических, религиозных и культурных контактов, в ходе которых она активно усваивала систему духовных ценностей средневекового византийского мира. Церковь, находившаяся в постоянном контакте с Византией, открывала русскому обществу христианскую цивилизацию. И на всех этапах этого исторического взаимодействия отношения Руси и Византии во многом определялись расстановкой политических сил в Европе.

Территория Руси была одной из митрополий (греч. μητρόπολη – область, находящаяся в канонической власти митрополита). В древности она именовалась епархией (ἤ ἐπαρχία), которой он руководил. Как отмечал Г. Подскальски, «в константинопольском патриархате была учреждена Русская епархия – 62-я по счету (перед Аланией, где в 997/998 гг. известен митрополит Николай)»¹, а «на Русь из Константинополя от византийского патриарха – главы христианской церкви – был прислан митрополит, которому со временем были подчинены одиннадцать епархий: Белгородская, Новгородская, Черниговская, Полоцкая, Владимирская, Переяславская, Суздальская (Ростовская? – Е. М.), Туровская, Каневская, Смоленская, Галицкая. …В начале XIII в. от Галицкой епархии отделилась Перемышльская кафедра, а еще две кафедры – от Владимиро-Волынской епископии. Это были первые шаги на пути разделения Северо-Восточной и Юго-Западной Руси…»²

Если между епархиями и митрополитом возникали противоречия, то обращались для их разрешения к патриарху. «С V века патриархами стали именоваться архиепископы первенствующих церквей, т. е. Римский, Антиохийский, Александрийский, Константинопольский и Иерусалимский. Но преимущество константинопольского патриарха над прочими началось только с Халкидонского собора (451 г.), на котором отцы церкви издали специальное правило «Кормчую книгу Халкидонского собора, правило XXVIII», по которому константинопольский патриарх был поставлен одинаковым с Римским папой и получил верховную власть над всеми восточноевропейскими и малоазийскими епархиями, включая епархии у варваров по берегам Черного моря. Кроме того, патриарх получил право рукополагать всех митрополитов в подвластных ему епархиях»³.

Власть и могущество патриарха еще более возросли в период правления императора Юстиниана I. В грамотах и императорских указах он стал именоваться «Вселенским»; располагал собственной резиденцией в столице – Константинополе, которая стала центром определенной области или «патриархата», подобно Антиохии, Александрии, Иерусалиму; имел право «крестоводружения» (ставропегиум) при закладке церкви или монастыря; пользовался значительными преимуществами в праве высшего суда в делах церковных; созывал на соборы митрополитов своих диоцезов, а митрополиты, в свою очередь, приглашали на епархиальные соборы подвластных им епископов; наконец, при короновании императоров совершал миропомазание. Титул патриарха в византийские времена полностью звучал следующим образом: «милостию Божией Архиепископ Константинополя – Нового Рима и Вселенский Патриарх». Он был косвенным отражением представления о вселенской миссии патриархии⁴.

Митрополитами, присланными на Русь из Византии, по большей части были греки (с середины XI в. короткое время – русин Илларион). Выражение «приѣха на митрополию Русскую митрополитъ (N), родомъ Гречинъ» широко распространено в русских летописях. Император Византийской империи как глава христианского мира формально обладал властью и над русскими митрополитами. Однако, как отмечал А.А. Васильев, «осуществление полномочий митрополита в значительной степени зависело от князя, который на тот или иной момент времени занимал великокняжеский престол»⁵. Верховная власть и авторитет митрополита в глазах епископов и удельных князей были чрезвычайно высоки. Киевские, позднее владимирские, а также московские владыки не раз выступали в качестве посредников в разрешении дипломатических и военных конфликтов между князьями, способствуя сохранению мира на Руси. Их вклад в дипломатическую историю несомненен. Со временем православная церковь в лице митрополитов стала мощным инструментом дипломатии и объективным фактором центростремительных тенденций.

Византия, где церковь была подчинена императору, а отношения церкви и государства юридически регулировались «теорией симфонии», изложенной в VI новелле Кодекса императора Юстиниана, в сознании русских православных людей долгое время была высшим наставником и примером, ведь именно в Константинополе находилась резиденция патриарха. Это обстоятельство значительно расширило международные связи средневековой Руси, способствуя увеличению количества политических, торговых, культурных контактов, в том числе путешествий русских в Константинополь и на христианский Восток, главным образом в Палестину и ее религиозный центр – Иерусалим. Митрополиты посещали Константинополь для участия в соборах по приглашению вселенских патриархов и с другими целями. Не только церковные иерархи, но и представители княжеских семей отправлялись в паломничество в Царьград (например, княгиня Анна Всеволодовна, дочь киевского князя Всеволода Ярославича в 1089—1090 гг. и др.); брачные союзы русских князей и их дочерей с византийской правящей элитой, ставшие частым явлением в политической жизни Руси уже в XII в., предопределили еще один вид русского присутствия в Константинополе.

Развитию русско-византийских контактов во многом способствовала и разветвленная система речных путей сообщения. Заинтересованность Руси в торговых связях с Византией и иными странами средневекового мира по Волжскому, Донскому, Днепровскому, Днестровскому пути усиливала ее дипломатическую и внешнеполитическую активность в прилежащих к ним регионах. Благодаря коммуникативной подвижности купцов, паломников, дипломатов (светских и церковных) здесь постоянно завязывались узлы международных отношений, которые с течением времени сменялись новыми комбинациями политических интересов, не только рождая «друзей» и «врагов», но и расширяя сферы международного влияния Руси.

Черное море – перекресток евразийских торговых путей (Великого шелкового пути и пути «из варяг в греки») – приобрело для развития международных экономических и церковно-политических связей с Византией исключительное значение. На берегах Понта в результате взаимодействия различных культур (античной, средиземноморской, генуэзской, венецианской, византийской, степной) возникли крупные торговые центры, портовые города, привлекавшие купцов из различных стран (Судак – Сурож; Феодосия – Кафа; Азов – Тана и др.), развернувших активную торговлю восточными и европейскими товарами⁶. Северо-Восточная Русь не стала исключением и в силу целого ряда политических, экономических и конфессионально-культурных обстоятельств оказалась тесно связана с Черноморским бассейном.

Распад некогда единой Древней Руси и начало удельного периода русской истории (30-е гг. XII столетия) привели к перемещению древнерусской государственности из Киева на северо-восток (сначала во Владимир-на-Клязьме, а затем в Москву)⁷.

К сожалению, уже в XIII столетии динамичное развитие Руси было осложнено нашествием Батыя. Не сумев дать должного сопротивления и отпора кочевникам на юге, к 1240 г. большая часть Юго-Западной, Южной и Северо-Восточной Руси была завоевана ордынцами, которые оказали доминирующее влияние на весь последующий ход русской истории, в том числе и на русско-византийские церковные связи⁸. Благодаря политике веротерпимости и лояльности к церкви (ярлыки, выдаваемые ханами русским митрополитам, давали льготы и преимущества, освобождали от податей, создавали условия для сохранения имущества церкви, судебной власти в делах церковных и возрождения государственности)⁹ Орда невольно способствовала возвышению Москвы и укреплению власти митрополитов, одновременно ослабляя влияние патриарха Константинопольского на русскую иерархию.

С конца XIII в. Москва, Тверь и Нижний Новгород стали лидерами в смысле внешнеполитических, экономических, культурных амбиций и устремлений русских земель. Важно отметить, что в силу особенностей географического расположения эти политические центры Северо-Восточной Руси были удалены от мировых морских и океанских путей, что ставило их в невыгодное положение с европейскими странами (Германия, Швеция, Дания), чьи территории примыкали к теплым морям и испытывали на себе благотворное межцивилизационное влияние. Этим обусловлено постоянное стремление русских регионов-лидеров выйти на международную арену, пробиться к мировым центрам цивилизации, овладеть выгодными торговыми путями, наладить дипломатические контакты с Византией и ее столицей – Константинополем, с Балканами, со странами Передней и Малой Азии.

Разорение и общее ослабление русских земель после нашествия привело к тому, что Русь, за исключением, пожалуй, Смоленска, Новгорода Великого, Пскова, Полоцка, Турова и Пинска, оказалась втянутой в орбиту ордынской внутренней и внешней политики, играя роль «буфера» между Ордой и Европой. Одним из результатов этих процессов стало не только ухудшение международной обстановки, но и активизация политических противников Руси на юго-западе и северо-западе. Уже к началу XV в. Русь потеряла часть своих территорий: юго-западными землями овладели Польша, Литва и Венгрия; Литва присоединила Полоцкую землю и Смоленское княжество (1404 г.). Русь с трудом контролировала устье Невы и защищала Карелию, западную часть которой отторгла Швеция. Ценой больших жертв и усилий удерживали Псков, отражая вторжение рыцарей Тевтонского ордена. В сложившихся условиях набегов Орды, опасности нападения Швеции, Тевтонского ордена и Литвы великие князья Московские (Даниил, Иван Калита, Дмитрий Донской и их преемники) уже с 30-х гг. XIV в. инициировали процесс собирания русских земель. Объединительный процесс шел постепенно и сопровождался столкновением политических интересов Руси, Орды, Великого княжества Литовского.

Борьба региональных князей за лидерство в вопросе собирания и последующего объединения русских земель заняла целых два века и особенно активно велась между наиболее населенными и богатыми княжествами Северо-Восточной Руси – Московским великим княжеством и Тверским великим княжеством. Тверь при этом искала опору и помощь в Литовском государстве. К литовской же помощи прибегали в борьбе с московским влиянием не только северо-западные русские земли (Псков, Новгород, Смоленск), но и юго-восточная Рязань¹⁰. С самого начала XIV в. рязанские князья вступили в борьбу с московскими, потеряли Коломну (1301 г.) и вследствие своего взаимного соперничества, особенно борьбы Пронска с Рязанью, подпали под сильное влияние Москвы. С вступлением на великокняжеский стол Олега Ивановича (1351 —1402) началась эпоха наибольшего могущества Рязанского княжества. История Рязанского княжества при преемниках Олега Ивановича представляет собой постепенный переход от самостоятельности к окончательному подчинению Москве. В ходе этой борьбы представители Москвы и Твери активно опирались на политический и идеологический авторитет Константинопольской патриархии и патриарха.

На время с середины XIV и до середины XV в. приходится самый интенсивный период взаимоотношений, обмена документами, посольствами между Константинопольским патриархатом и Москвой, где к тому времени уже постоянно находилась резиденция митрополита, что стало решающим фактором в противоборстве с политическими соперниками великих князей Московских. Исследователи насчитывают не менее 125 путешествий в Византию русских в это столетие, известных по документальным свидетельствам¹¹.

Являясь основным проводником византийской политики за пределами империи, патриархат выступал важной политической силой, влиявшей на различные аспекты жизни как средневековой Руси, так и всей Восточной Европы. Имперские власти стремились выделить приоритетный центр, опираясь на который можно было бы влиять на ситуацию в восточноевропейском регионе. С момента крещения Руси таким центром была кафедра митрополита Киевского и всея Руси, постоянным местопребыванием которого с 1333 г. стала

Москва. Придерживаясь основной политической линии по сохранению единства церкви и централизации власти, Константинопольский патриархат чутко реагировал на все изменения политической и конфессиональной ситуации в подвластных ему регионах. Однако реализация этой политики проходила в сложнейших для Византии внешнеполитических и внутриполитических условиях: внутренние гражданские войны, нарастающие религиозные конфликты, а главное – усиление натиска со стороны турок-османов заметно ослабляли империю, заставляя проводить политику лавирования и часто идти на компромиссы. Церковь играла роль связующего звена между Византией, княжествами удельной Руси (Московским, Тверским, Нижегородским, Ростовским, Рязанским и др.), Великим княжеством Литовским, Золотой Ордой, поддерживая то одну, то другую «партию силы», а митрополия «Киевская и всея Руси» (1390—1460) рассматривалась в Константинополе не только как сфера влияния Константинопольского патриархата, но и как дополнительный источник ресурсов для слабеющей Византийской империи.

Известный исследователь истории Византии, историк и богослов отец Иоанн Мейендорф отмечал, что «в XIV– XV веках за власть на Руси боролось несколько политических центров, и каждый стремился поставить своего кандидата митрополитом Киевским, или, со временем, – выделиться в особую митрополию»¹². В течение указанного периода столкновение местных интересов с централизаторскими тенденциями Византии было основным содержанием исторического процесса в Восточной Европе. Смягчение церковной политики Византии по отношению к Руси не означало, что от принципа назначения греков на кафедру далекой, но важной митрополии совершенно отказались. По словам все того же И. Мейендорфа, «перечень митрополитов поражает этническим разнобоем: Алексий (русский, 1354—1378 гг.). Смута, последовавшая за смертью Алексия, привела к усилению византийского контроля при Киприане (из болгар, 1389—1406 гг.), Фотии (грек, 1408—1431 гг.) и Исидоре (грек, 1436—1441 гг.)»¹³. Стихийной формой протеста против влияния греков и произвола власти константинопольской иерархии стала ересь стригольников (Новгород Великий, Псков)¹⁴.

Со второй половины XIV в., то есть уже со времени княжения великого князя Михаила Александровича (1368– 1399) вплоть до присоединения княжества к Москве (1485), Тверь в ожесточенном противостоянии и соперничестве взяла курс на проведение самостоятельной политики (до 1375 г.) и по отношению к Москве, и по отношению к близкой к ней и географически, и династически Литве, но при этом поддерживая с последней активные внешнеполитические и торговые связи. Направляла она послов и в Константинополь, что в полной мере в своих интересах использовали и тверские князья, и патриархи. Напротив, союза с Литвой придерживался рязанский князь Олег Иванович (1351 —1402), а в первой четверти XV в. эту же политику продолжил его сын Федор Ольгович (1402—1427). Исследователь XIX в. Д.И. Иловайский писал об этом так: «Исторiя Рязани въ XIV и XV вв. представляетъ замѣчательную аналогiю съ историею Твери. Здѣсь вторую половину XIV в. также наполняетъ видная личность Михаила Александровича, выступающая съ такими же стремленiями, какъ Олегъ Рязанскiй; послѣ его смерти видимъ тѣ же усобицы между Тверью и Кашиномъ, какъ между Рязанью и Пронскомъ, то же колебанiе между Москвою и Литвою. Когда на время ослабла сила притяженiя со стороны Москвы, оба княжества примкнули къ Литвѣ, гдѣ еще властвовал грозный Витовтъ»¹⁵.

Нижегородское великое княжество (1341), территория которого включала в себя собственно Нижегородское, Суздальское и Городецкое княжества, с 40-х гг. XIV в. и вплоть до присоединения к Москве (1392), а также во время борьбы суздальско-нижегородских князей против Василия I поддерживало активные контакты с Великим княжеством Литовским и ханами Золотой Орды¹⁶. На северо-западе, севере и северо-востоке оно граничило с Владимирским великим княжеством, Галицким, Ростовским и Стародубским княжествами, на западе – с Муромским княжеством по реке Оке, на юго-западе и юге – с мордовскими землями, находящимися под контролем ордынцев. Развитие торговли в Поволжье, поддержка со стороны Орды и Новгорода Великого позволили нижегородским князьям Константину Васильевичу (правил в 1341 —1355 гг.) и его сыну Дмитрию вести борьбу с московскими князьями за великое княжение владимирское.

Дмитрий захватывал великое княжение в 1360 и 1363 гг., но ненадолго. С 1364 по 1382 г. он действовал уже как союзник московского князя. В 1347 г. великий князь Константин Васильевич добился учреждения самостоятельной Суздальской епископии. При нем возросла роль Нижнего Новгорода не только как крупного церковного, но и торгового и ремесленного центра на Волжском торговом пути. В 1392 г. московский великий князь Василий I Дмитриевич захватил Нижний Новгород. С этого времени московские великие князья удерживали Поволжье в своих руках, хотя нижегородские князья с помощью Орды и дипломатического влияния главы константинопольской церкви – патриарха не раз добивались временного возвращения Нижнего Новгорода под свой контроль (1395, 1411 —1414, 40-е гг. XV в.).

Между тем волнения в самой империи, начавшиеся в константинопольской церкви со времени воцарения Палеологов в Константинополе, во многом содействовали ослаблению авторитета патриарха на Руси. Этим не преминули воспользоваться великие князья Литовские (Ольгерд (1345—1377), Витовт (1392—1430), потребовавшие от патриарха поставления отдельного митрополита для Западной Руси: Ольгерд в послании 1371 г. к константинопольскому патриарху добивался поставления особого митрополита на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород, а Витовт в XV столетии предпринимал усилия по включению тверской епархии в планируемый комплекс западнорусских епархий, в том числе не из Великого княжества Литовского: Тверь, Великий Новгород, Псков¹⁷.

Патриарх Филофей оказался в центре настоящей дипломатической войны между Москвой, Литвой и Тверью. Поначалу он ответил дипломатическими попытками примирить митрополита Алексия с Ольгердом и тверским князем Михаилом Александровичем (в основе конфликта 1368 – 1399 гг. лежали противоречия между Михаилом Тверским и союзным Москве князем Василием Михайловичем Кашинским)¹⁸, а когда это не удалось и пришло осознание, что Ольгерд может самым разрушительным образом повлиять на православную церковь в своем государстве, если его политические интересы будут проигнорированы, в Константинопольском патриархате было принято решение о возобновлении в 1371 г. Галицкой митрополии и поставлении на эту митрополичью кафедру епископа Антония с подчинением ему Холмской, Туровской, Перемышльской и Владимиро-Волынской епископий¹⁹. Объяснение обстоятельств, которые вынудили патриарха совершить поставление Антония на Галицкую митрополию, содержится в грамоте, которую глава константинопольской церкви летом 1371 г. направил митрополиту Киевскому и всея Руси Алексию²⁰.

Несмотря на определенную неловкость сложившейся ситуации, чтобы удержать подвластную Литве Западную Русь в православии и создать условия для сближения ее с восточной частью Руси в будущем, патриарх Филофей в 1375 г. все же поставил для Киева и Литвы нового митрополита – Киприана²¹.

Это был временный компромисс с тем условием, чтобы по смерти митрополита Киевского и всея Руси Алексия Киприан стал бы его преемником на кафедре нераздельной митрополии. В дальнейшем «это канонически уязвимое действие привело к смуте, когда после кончины Алексия (1378 г.), вопреки Киприану, на митрополию был возведен Пимен (1380 г.), хотя сам по себе конфликт между двумя митрополитами в принципе не ставил под вопрос единства митрополии»²².

Византийские интриги обернулись серьезным обострением церковно-политических отношений на Руси и, в частности, осложнением отношений Константинополя и Москвы. Согласно житийной литературе, сам митрополит Алексий хотел видеть своим преемником на митрополии Сергия Радонежского, но тот не принял митрополичьего сана по «смирению своему»²³, но при этом предложил Дмитрию Ивановичу избрать в митрополиты суздальского епископа Дионисия. Однако великий князь Московский Дмитрий Иванович не исполнил просьбу игумена Сергия и поступил по-своему. Стремясь ослабить зависимость Русской церкви от Константинопольского патриархата и не желая сближения с Литвой, он отказался признать законность поставления Киприана и выдвинул в качестве альтернативного кандидата в митрополиты своего духовника и печатника, то есть хранителя княжеской печати и фактического главы придворной канцелярии – коломенского попа Митяя²⁴. Пострижение Митяя (он получил при этом имя Михаил) и поставление в архимандриты главного московского монастыря – кремлевской обители Спаса на Бору, приблизившее его к митрополичьему престолу, было, как полагают, реакцией великого князя на сообщение о поставлении в митрополиты Киприана. При этом, согласно выводам Г.М. Прохорова, стремительное возвышение Митяя произвело на русское духовенство негативное впечатление и положило начало недовольству, а после смерти митрополита Алексия (1378) и к открытому осуждению Митяя, как «узурпатора митрополичьего престола»²⁵.

Летописи свидетельствуют, что в период с 1376 по 1389 г. имели место поездки духовных лиц в Византию, вызванные необходимостью решения в Константинопольской патриархии вопроса о кандидатуре московского митрополита после смерти митрополита Алексия (1378)²⁶. В составе нескольких летописных сводов до нас дошла так называемая «Повесть о Митяе», рассказывающая об эпохе Куликовской битвы, о династической и церковно-иерархической борьбе на Руси и в Византии²⁷. Именно из нее известны содержание разногласий двух сторон и сущность церковно-дипломатических поездок.

Четыре года (1378—1381) митрополит Киприан, ставленник константинопольского патриарха Филофея, встречая сопротивление великого князя Дмитрия Ивановича, не мог занять московский митрополичий престол.

В отличие от Митяя, опиравшегося на московского князя, Киприан, как представитель монашеских кругов афонской исихастской традиции, нашел поддержку у троицкого игумена Сергия Радонежского, его племянника Феодора Симоновского, епископа Дионисия Суздальского и др.²⁸ Произошедшее таким образом размежевание в вопросе о преемниках митрополита Алексия было одновременно размежеванием политических течений²⁹. Митяй должен был стать первым митрополитом Великой Руси. После захвата Митяем митрополичьего места Киприан, снесясь со своими русскими сторонниками, решился сам, без ведома великого князя, явиться в Москву, чтобы стать здесь фактически митрополитом всея Руси. Но он потерпел неудачу и был изгнан из Москвы. Митяй же попытался получить сан епископа еще в Москве, прежде путешествия в Царьград, где он и так имел основания рассчитывать на успех. За три года до этого в Константинополе произошел переворот, инспирированный генуэзцами, в результате которого патриарх Филофей осенью 1376 г. был свергнут. Обмен посланиями между московским правительством и новым патриархом Макарием дал благоприятные для Митяя результаты. Патриарх поручил Митяю-Михаилу временное управление делами митрополии и вызвал в Константинополь для поставления.

В 1379 г., стремясь унаследовать митрополию всея Руси, Митяй наконец отправился в Константинополь, а «с ним вместе поидоша к Царюграду трие архимандрита: первый Иван, архимандрит Петровский, сеи бысть первый общему житию начальник на Москве, Пимин, архимандрит Переяславский, Мартын, архимандрит Коломенский, Дорофей печатник, Сергей Озаков, Степан Высокий, Антонеи Копие, Макарий, игумен Мусолиньский, Григорий диакон Спасский, и инии мнози игумении, Попове, диакони, черньци, и Александр, протопоп Московский, Давид, протодиакон Даша, и крилошане Володимерский, и люди дворныя, и слуги пошлыя митрополичи, и казна и ризница митрополичя. А се бояре: Юрьи Васильевич Кочевин Олешенский, то есть большой боярин, тоже и посол князя великаго, потому и старшиньство приказано; а се митрополичи бояре: Феодор Шолохов, Иван Артемьевич Коробьин, Андрей, брат его, Невер Бармин, Степан Ильин, Кловыня, а толмачь Василий Кустов, а другой Буило. И бысть их полк велик зело…»³⁰.

По дороге в Константинополь, имея при себе «харатии», то есть чистые листы пергамента, скрепленные великокняжескими печатями, на случай составления долговых обязательств от имени великого князя Московского или займа денег для подкупа патриарших и императорских чиновников, Митяй, проехав Коломну и Рязань, направился в Византию через контролируемые Мамаем территории, где и был задержан ордынцами. Однако вскоре оказался отпущен и даже получил митрополичий ярлык от хана Мамаевой Орды – Тюляка, дав какие-то обещания относительно своего посредничества с целью восстановить зависимость Москвы от подконтрольной Мамаю части Орды³¹.

Выданный ордынцами Митяю ярлык показывает, что Мамай пробовал дипломатическим путем восстановить подчинение себе Руси, нарушенное при «розмирье» 1374 г., а великокняжеская московская партия готова была пойти на это. Иными словами, политическому сближению с Литвой эта группировка предпочитала покорность Орде. В пути между Кафой и Константинополем «уже близ Царьграда бывшим, внезапно Митяй разболелся и умер на мори». Высказывалось предположение, что его отравили³².

Члены посольства, продолжая стремиться к созданию великорусской митрополии, в качестве нового кандидата в митрополиты самостоятельно выдвинули архимандрита Переславского Пимена (впоследствии в 1383 г. он стал митрополитом «всея Руси»), который также был в составе делегации.

На чистом листе пергамента с печатью великого князя была написана фальшивая грамота, содержавшая просьбу от имени Дмитрия Ивановича поставить Пимена митрополитом. Одновременно для достижения этой цели Пимен занял крупные суммы денег у генуэзских и мусульманских купцов под долговые обязательства великого князя Дмитрия³³.

Киприан, законно претендовавший на то, чтобы возглавить Русскую церковь как митрополит Киевский и всея Руси, в это время также находился в Константинополе (он принимал участие в церковном соборе, который осудил и низложил его противника, патриарха Макария, и избрал новым патриархом Нила), и между ним и новым претендентом на митрополию началась тяжба. В этой борьбе послы Дмитрия Донского израсходовали на подкуп участников собора большие наличные средства, которые они заняли в Константинополе, и наделали огромных долгов. Да таких, что московская казна не могла их оплатить в течение многих лет (20 тысяч гривен серебра). В итоге в июне 1380 г. Пимену удалось добиться в Константинополе принятия соборного определения, которое признавало незаконным поставление Киприана при патриархе Филофее³⁴. В этой ситуации Киприан отказался от прав на восточную часть митрополии, но за ним признавалась юрисдикция над епархиями в Литве и Малой Руси, то есть Галиции, а синод рукоположил Пимена в сан митрополита «всея Руси» с оговоркой, что в управление православной церкви в Малой Руси и Литве он вступит только после смерти Киприана.