Текст книги "Личная жизнь Петра Великого"

Петр при Полтаве

Строительство Парадиза настолько истощило страну, что Петр предложил Карлу заключить «добрый мир», претендуя лишь на оставление за Россией Петербурга и Шлиссельбурга. Царь лично обратился к датскому королю Фридерику IV и прусскому Фридриху I с просьбой о посредничестве в мирных переговорах, но понимания не встретил. Также не согласились взять на себя роль посредников Франция и Англия. Шведский король отклонил мирную инициативу царя, ответив, что он будет диктовать условия мира в Москве, предварительно получив 30 миллионов ефимков, затраченных им на войну.

Положение Петра осложнялось восстанием на Дону. Поводом к восстанию послужил царский указ переписать всех беглых крестьян и выслать в те же города и места, кто откуда пришел. Князь Юрий Владимирович Долгорукий согласно инструкции царя действовал круто. В ответ казаки объединились под предводительством Кондратия Булавина, напали на отряд Долгорукого и начисто его вырезали. Восстание приобрело большой размах. Петр отправил на Дон брата убитого булавинцами Долгорукого, князя Василия. Ему было предписано «жечь без остатку городки», население которых было причастно к восстанию, «а людей рубить, и завотчиков на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью воровства у людей, ибо сия сволочь, кроме жесточи, не может унята быть». Захваченных в плен булавинцев для устрашения прочих повесили вблизи тех мест, откуда они были родом. Жестокость подавления восстания была сравнима лишь с кровавой расправой с мятежными стрельцами.

Тем временем Карл двинулся к Москве через Украину.

Весь его поход от Гродно-Могилева до Полтавы был «сплошной глупостью, которой провидение наградило суетливую и на этот раз свободную от самонадеянности работу Петра». Царь сильно обжегся в первый раз под Нарвой. С тех пор он не был столь беспечен.

Он оставил в Киеве свою походную жену и полностью отдался приготовлениям к сражению.

Петр постоянно тревожил шведов неожиданными нападениями. Перед наступающей шведской армией в Белоруссии была полоса опустошенной земли. Спрятав хлеб, население вместе со скотом ушло в леса. Шведов брали измором.

26 апреля Петр из-под Азова прибыл под Полтаву. 4 июня согласно Журналу Петра Великого был «учинен воинский совет, каким бы образом город Полтаву выручить без генеральной баталии». Осторожность не оставляла царя даже после того, как он лично обозрел «ситуацию» и убедился, что «окромя помощи Божией, оной армии никакого спасения ни убежать, ни противустоять российской невозможно», так как шведская армия «самым малым местом довольствоваться имела, где в пище и питье скудость имела не малую».

Полтавская баталия вовсе не планировалась царем как решающее сражение в борьбе с Карлом XII. Однако обстоятельства складывались так, что она стала поворотным пунктом, вершиной и апофеозом Северной войны.

Екатерина выражала желание быть рядом с Петром и армией во время решающего сражения и приехала к нему в лагерь, но царь не разрешил ей оставаться и отправил в безопасное место.

Петр выжидал до последней крайности, понимая, что с каждым днем шведы все ближе подходят к краю бездны. Но в этом ожидании был свой риск. Царь более всего опасался, что Карл уйдет за Днепр, не приняв сражения. Но шведский король не собирался уходить.

В ночь на 27 июня войскам был зачитан приказ Петра, ставший знаменитым с тех пор:

«Воины! се пришел час, который должен решить судьбу отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество, за православную нашу веру и церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, яко непобедимого, которую ложну быти вы сами победами своими над ними неоднократно доказали. Имейте в сражении перед очами вашими правду и Бога; на Того Единого яко всесильного в бранях уповайте, а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего».

Какие верные он нашел слова!

«Кукуйский кутилка, солдатский кум, пьющий допьяна, в зернь в кабаке готовый проиграть царский венец», до каких высот он поднялся в роковой для своей страны час! Таких вершин он не достигал никогда ранее, так высоко никогда не поднимется он и в будущем.

Петр был одет как большинство офицеров – на нем были зеленый мундир с красными обшлагами и подкладкой, черная треуголка и высокие сапоги; на грудь через плечо была возложена голубая шелковая лента Святого Андрея Первозванного. Царь вскочил в седло своей любимой Лизетты, гнедой арабской кобылы, подаренной турецким султаном, и поехал к воротам лагеря, где солдат, идущих в бой, кропили святой водой.

Сняв шляпу, Петр обратился к армии с речью. Шведы, говорил он, уже и квартиры в Москве расписали, и генерал-майор Спарре в Москву назначен губернатором, а король шведский «государство похваляется разделить на малые княжества». Действительно, Карл намеревался нанести сокрушительный удар в центр страны, сместить Петра и раздробить Россию.

Перед атакой царь снова обратился к войскам: «За отечество смерть принять весьма похвально, а страх смерти в бою – вещь, всякой хулы достойная». Затем он некоторое время ехал с Шереметевым впереди пехоты. Когда противники сошлись на расстояние орудийного выстрела, Петр остановил коня, взмахнул шпагой, благословляя войско, и сказал Шереметеву: «Господин фельдмаршал, вручаю тебе свою армию, изволь командовать и ожидать неприятеля на сем месте».

Царский поступок – не самому вести войско, а передать командование достойнейшему, обученному военному делу командиру.

Кавалерия была поручена Меншикову, командование артиллерией – Боуру.

«Фельдмаршал и генералитет просили его царское величество, чтоб в баталию не приобщаться, на что изволил сказать, чтоб о том ему более не говорили».

Петр лично повел второй батальон в атаку. В схватке одна пуля пробила шляпу царя, другая застряла в седле Лизетты.

Несколько раз судьба битвы висела на волоске. Сражение становилось неподвластным приказам командиров. Но вскоре стало очевидно, что «мы ломим, гнутся шведы». Наконец, шведская армия побежала.

Преследование шведов было остановлено по приказу Петра. Возможно, царя несколько ошеломил невиданный успех генеральной баталии. Он со шляпой в руке встречал возвращающихся воинов и благодарил их. Генералы целовались с ним. Все чувствовали опьяняющую радость победы и не стеснялись показывать свое счастье.

Петр приказал привести пленных генералов противника. Фельдмаршал Рёншельд, Маленький Принц[21]21
  Герцог Вюртембергский.


[Закрыть], генерал-майоры Шлиппенбах, Стакельберг и Гамильтон вручили царю свои шпаги. Петр обратился к гостям с такой речью: «Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, прошу вас отобедать». Петр был весел и любезен, сам разливал водку и говорил комплименты. Он возбужденно спрашивал при виде каждой новой партии пленных: «А где же брат мой король Карл?»

Шведский король в это время с горсткой сопровождающих переправлялся через Днепр, чтобы найти пристанище в землях, подвластных турецкому султану.

Понадобилось время, чтобы в Европе поверили невероятным известиям о полном разгроме шведской армии. Шведы распространяли в прозе и стихах ложные сведения о том, что произошло под Полтавой. «Слухи о том, что король разбит и перешел Днепр, совершенно ложны», – писали в одном из инспирированных шведами сообщений.

Шведские писатели единогласно утверждали, будто баталия эта была бы выиграна, если бы не досадные ошибки. Однако все офицеры были уверены в том, что главная ошибка заключалась в решении дать сражение, а еще большая – в самом этом походе через дикую страну, вопреки всем разумным советам, да еще против воинственного неприятеля, втрое сильнейшего как по числу людей, так и по находившимся в его распоряжении средствам и припасам, которых не имели шведы. Но все-таки главной причиной несчастья являлась Нарва, где Карл уверовал в собственную непобедимость.

После завершения сражения Петр написал Екатерине: «Матка, здравствуй! Объявляю вам, что всемилостивый Господь неописанную победу над неприятелем нам сего дня даровати изволил; единым словом сказать, что вся неприятельская сила на голову побита, о чем сами от нас услышите. И для поздравления приезжайте сами сюды. Питер». Да, не похоже это письмо на пылкие послания с поля боя Яна Собеского своей Марысеньке: «Моя душа, мое божество, моя вселенная!» Но бывшая служанка и этому была рада. Она примчалась, и он нашел в ее объятиях радость и отдохновение.

После Полтавы шведы еще били датчан, саксонцев, поляков, но с русскими опасались вступать в открытые сражения. Тем не менее Северная война продолжалась почти до самой смерти Петра, истощая страну…

«Карл любил опасности и сражался лишь для славы. Петр Алексеевич не бежал опасностей, но сражался лишь для выгоды. Шведский монарх был щедр по величию души, московит если и отдавал что-нибудь, то лишь по расчету собственных интересов. Один являл образец беспримерной трезвости, воздержания и природного великодушия. Другой, так и не избавившись от грубости воспитания и жестоких нравов своей страны, был столько же грозен для собственных подданных, сколь привержен к чужеземцам, – констатировал Вольтер. – И наконец, он настолько погряз во всяких излишествах, что они сократили дни его. Карл получил титул “Непобедимого”, которого мог лишиться в любую минуту, но Петру Алексеевичу вся Европа уже присвоила имя “Великого”, которое ни одно поражение не могло у него отнять, поскольку заслужено оно было отнюдь не победами».

В честь этой славной виктории префект Киевской академии Феофан Прокопович, блестящий оратор и не менее блестящий публицист, прочитал такую яркую панегирическую проповедь, что его выступление повлекло за собой приглашение этого церковного деятеля в Петербург. На долгие годы Прокопович стал главным теоретиком идеи верховенства монаршей воли как в светских, так и в духовных делах.

В Москве по поводу полтавской победы была организована триумфальная встреча. С городских стен и валов выпалили из всех орудий, в церквях затрезвонили во все колокола, и торжественный поезд прошел под арками, покрытыми красивыми аллегориями и своеобразными карикатурами, писанными красками и имеющими цель осмеять шведов. Стечение народа и черни было ужасное, все хотели увидеть победоносного царя.

Полтавская виктория позволила восстановить на польском троне Августа II и союз с Данией, закончить завоевание Ливонии и Карелии. Полтава сделала возможным браки царских родственников с отпрысками благородных европейских фамилий.

Племянницы – Иоанновны

Возможно, о племянницах царя не стоило бы говорить в отдельной главе, если бы все три царевны после смерти дяди не сыграли такой большой роли в розыгрыше российской короны.

У Петра довольно долго не было своей семьи. После ссылки и пострижения первой жены он всерьез задумывался о женитьбы на Анне Монс. Но это желание еще не оформилось окончательно, и даже царь понимал, что после жестокого подавления стрелецкого бунта немедленный союз с немкой, лютеранкой, не укрепит его позиций. Поэтому на официальных мероприятиях вдова брата Прасковья, приветливая, ровная в обращении, во всем угодная царю, должна была исполнять обязанности царицы.

Как только перевес оказался на стороне Петра, Прасковья тут же взяла его сторону и прервала всякие отношения с его сводными сестрами. Однако подобострастие к Петру не мешало ей искать дружбы и в другом лагере: она на всякий случай обходилась ласково и с загнанным царевичем Алексеем, так что тот считал ее в числе своих сторонников. Невестка всегда обнаруживала безусловное верование в авторитет царя. Мудрено ли, что за это уважение, эту покорность, за почтение каждого изречения Петра он платил ей расположением, большим или меньшим участием к ее интересам, а главное – снисхождением к ее довольно крупным слабостям, которые не прощал, однако, своим теткам, сестрам и другим свойственницам.

К царице Прасковье он обязывал приезжать иностранцев и придворных, чтобы поздравить с победой русского оружия. Она присутствовала на всех ассамблеях, держала открытый дом в Измайлове. Дворец был тесен и неудобен – одноэтажный, сводчатый, с толстыми решетками на окнах. Единственным его украшением служили две остроконечные башенки при въезде во двор да голландские куранты на одной из них – память о царе Федоре. Внутреннее убранство Измайловского дворца было проще, чем в других загородных дворцах и даже некоторых боярских и помещичьих домах. Нигде не виделось и следа роскоши.

Петр назначил царице Прасковье «известный оклад содержания деньгами и запасами», кроме того, она получала доход от своих вотчин, в которых находилось 2477 посадских и крестьянских дворов. Но денег всегда не хватало. Сообразно своему чину Прасковья содержала дворецкого, стольника, ключника, подключника, подьячих, стряпчих, конюхов, сторожей, истопников и всяких служителей. Женский царицын чин был, разумеется, еще многочисленнее. Удовлетворяя своему личному вкусу, усвоенному с детства, Прасковья превратила свой двор в «госпиталь уродов, юродов, ханжей и шалунов».

В отличие от неуступчивой Евдокии, Прасковья более терпимо относилась к нововведениям царя. В глазах царя она имела уже ту заслугу, что была близка его родной любимой сестре Наталье Алексеевне.

В ознаменование победы Шереметева над шведами в 1702 году царь приказал 300 представителям московской знати обоего пола явиться в Измайлово. То же было предписано иностранным послам, купцам и их женам, так что набралось до 500 человек. Каждому было предложено поднести царице Прасковье праздничный подарок в виде серебряной или золотой вещицы. Подарки записывались в особую книгу с обозначением имени дарившего. Затем их отдавали одной из царевен, которая при этом позволяла целовать свою руку.

Прасковья Федоровна отблагодарила царя тем, что, отрешившись от старых обычаев, вместе с тремя дочерьми и Натальей Алексеевной явилась в немецкую слободу на свадьбу одного из приближенных Петра.

Между тем подрастали дочери Прасковьи, племянницы Петра. Первоначальное их обучение было вверено одной из так называемых «учительниц», или мастериц, в обязанности которых входило преподавание грамоты малолетним царевнам, затем изучались библия и новый завет. Девочкам сообщались некоторые сведения из истории и географии в крайне извращенном и отрывочном виде. Несомненно, воспитывались они в «страхе», так как строгость и розга считались первейшими педагогическими средствами.

В скором времени при царевнах в качестве учителя немецкого языка и гувернера появился заезжий немец Иоганн Остерман, старший брат знаменитого впоследствии кабинет-министра. Затем был принанят француз Стефан Рамбурх. «Зачало и основание французского языка» не привились царевнам: ни одна из них не овладела французским в такой степени, чтобы писать, даже и объяснялись на нем плохо. Что же касается до танцев, то к ним они оказались положительно неспособными, особенно младшая царевна-хромоножка Прасковья.

Судьбу своих царевен Прасковья Федоровна благоразумно предоставила на усмотрение Петра, а тот распоряжался племянницами сообразно с планами своей политики. Желания и нежелания царевен не принимались в расчет. Царь, хотя и освободил женщин от теремного заточения, вовсе не склонен был предоставить им право распоряжаться своей судьбой.

Жених для Анны сыскался в лице молодого герцога Фридриха-Вильгельма Курляндского, племянника короля прусского. Петр и король Фридрих решили это дело в октябре 1709 года. Герцогу оставалось только посвататься. Несмотря на явную склонность молодого человека к Шарлотте Брауншвейгской, он принужден был сделать предложение угрюмой царской племяннице – этого требовали государственные интересы. Анне приказано было написать жениху любезное письмо на немецком языке. Вскоре был заключен брачный договор, по которому сверх одежды, данной в приданое, клейнод и прочего, царевне назначалось 200 тысяч деньгами, из которых 160 тысяч заимообразно передавались герцогу на выкуп его заложенных имений. Анна и ее служители могли свободно справлять богослужение, для чего планировалось «устроить одну церковь по греческому украшению». Дети мужского пола должны были воспитываться в «евангелической лютеранской религии», дочери – в греческой. Если бы герцог умер бездетным, его вдова должна была получить «достойное вдовское жилище и замок и по 40 тысяч рублей в год на пропитание».

В августе 1710 года жених в сопровождении фельдмаршала Шереметева прибыл в Петербург и скоро довольно близко сошелся с царской семьей. Вместе с ними он принимал участие во всех пирах, церемониях и празднествах. Государь развлекал Фридриха то фейерверками, то катанием в обществе дам, то гулянками в среде любимых собутыльников. Отказаться от возлияний было невозможно, царь не принимал отказов.

Свадьба была назначена на 31 октября. Невесту окружали мать, сестры, царевны-тетки и знатнейшие русские дамы, все в нарядных немецких платьях. Анна красовалась в белой бархатной робе с золотым шитьем и длинной мантии из красного бархата, подбитой горностаем. Герцог также был в белом, затканном золотом кафтане. Обряд венчания в полотняной походной церкви, поставленной в хоромах Меншикова, совершил архимандрит Феодосий Яновский.

На свадебном пиру царь был очень весел; тост сменялся тостом и каждый сопровождался залпом из пушек, размещенных на плацу и на яхте «Лизетте», стоящей на Неве.

На следующий день Петр явил свой обычный юмор: гостям были предложены два громадных пирога, из которых выскочили две разряженных карлицы, исполнившие менуэт. Тема карликов разрабатывалась и дальше: было совершено шутейное бракосочетание карлы и карлицы. После венчания, разумеется, начался пир. «Трудно представить, какие тут были прыжки, кривлянья, гримасы! Все гости, в особенности же царь, были в восторге, не могли навеселиться и, смотря на коверканье и ужимки 72 уродцев, хохотали до упаду.

Постель новобрачных была устроена в опочивальне Петра: он хотел до конца проследить все явления интересного зрелища», – пишет М.И. Семевский.

Как ни интересно было для любознательного монарха такое наблюдение человеческого естества, результат первой брачной ночи миниатюрных молодых был плачевен. Молодая умерла в страшных мучениях от родов, а муж впал в пьянство и распутство. Также несчастливо завершился брак Анны Иоанновны и Фридриха Курляндского. Отъехав едва 40 верст от Петербурга, молодой герцог скончался. На основании большинства известий он умер от непомерного потребления крепких напитков, которые были ему противопоказаны и которыми так заботливо угощал его сам Петр и все петербургские сановники.

Старшая царевна Катерина Иоанновна была любимицей дяди. Она не отличалась образованностью. Несмотря на то что ее воспитывали немцы-гувернеры, Катерина не научилась даже свободно говорить по-немецки и впоследствии только понимала этот язык, но изъяснялась на нем неохотно и нехорошо. Маленькая, преждевременно располневшая до чрезмерности, с черной косой, белолицая, она не была красива; зато обращала на себя всеобщее внимание непомерной болтливостью, громким смехом, беззаботностью и особенной способностью говорить все, что только взбредет в голову. Она рано стала интересоваться мужчинами и всегда отмечала красивых и пригожих молодых людей.

Какие отношения связывали Петра с его племянницей, говорить не принято. Сохранилось свидетельство посланника прусского короля барона Пёльница: «Царь побежал навстречу герцогине Мекленбургской, нежно обнял ее и увлек в комнату, где растянулся на канапе, не закрыв двери и не обращая внимания на тех, кто был в комнате напротив, ни даже на герцога Мекленбургского, действовал в присущей ему манере».

Что же говорить о тех днях, когда она была свободна? По-видимому, поэтому царевна жила в девушках до 24 лет, пока дядя не решился наконец выдать ее замуж.

Герцог Мекленбургский Карл-Леопольд был очень заинтересован в союзе с Россией. Он хотел от Петра «защиты от всех и каждого». С этой целью он просил руки одной из племянниц Петра, подразумевая, что это будет Анна, вдовствующая герцогиня Курляндская. Приближенные остерегали герцога, что невеста стара и не сможет родить наследника, но его вожделение к Курляндскому герцогству было сильнее опасений. Когда мекленбургский посол явился в Петербург просить руки Анны, царь заявил, что отдает герцогу царевну Катерину. На возражения посла он ответил, что в случае выражения недовольства может легко отправить его в Сибирь.

Ганновер настолько недоброжелательно отнесся к водворению русской царевны в немецкие земли, что даже предлагал царю союз с Англией и поддержку английского флота за отказ от мекленбургского брака.

Российская царица и царевны выказывали служанке Марте, ставшей императрицей Екатериной Алексеевной, небывалое подобострастие, просили у нее помощи и защиты.

Петр был недоволен племянницами. Анна овдовела сразу после свадьбы с герцогом Курляндским, и только непреклонное решение Петра заставляло ее жить в Прибалтике. У нее не было ни власти, ни средств. Подачки, выделяемые царем, были малы и нерегулярны.

Екатерина, прожив несколько лет со своим герцогом Мекленбургским, самовольно вернулась с дочерью в Россию. Ее не остановил даже гнев Петра: не ужилась с пропойцей и грубияном, и все тут. Веселая Екатерина старалась заманить в Измайлово побольше гостей. Но гости ехали неохотно. Царевны Екатерина и Прасковья устраивали театральные представления, набирая исполнителей и из числа знатных, и из прислуги, сами возились с текстами и гримом. Дочь царевны Екатерины Анна росла при внучатом дедушке Петре в бедности и небрежении.

14 октября 1724 года французский посол Жак Кампредон писал своему патрону: «При царском дворе случилась какая-то неприятность, угрожающая, кажется, некоторым министрам и любимцам царя. Мне еще не удалось узнать, в чем дело. Называют Мамонова, гвардии майора, пользовавшегося до сих пор большой милостию князя Меншикова». Позже удалось разузнать побольше: «Царевна Прасковья родила мальчика». Незаконнорожденный ребенок у царевны, да еще мальчик – претендент на трон. Прасковья обвенчалась с отцом ребенка Иваном Ильичем Дмитриевым-Мамоновым, но брак остался необъявленным. Никаких упоминаний о нем не найти ни в генеалогических сборниках, ни в царских родословных книгах. Нет сведений и о ее сыне. Только начатый и недописанный Андреем Матвеевым портрет – детская головка с сумрачным взглядом широко раскрытых темных глаз.

Что стало с ее сыном, внуком царя Ивана, – неизвестно. Это еще одна тайна Петра.