Текст книги "Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды"

Часть II
Скандинавы в истории Восточной Европы

Название «русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства (IX–X вв.)

Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин

Предысторию Руси и Русской земли «Повесть временных лет» (далее – ПВЛ) начинает с Великого переселения народов: расселения славян с Дуная и освоения ими Восточноевропейской равнины. К этой эпохе восходит историческая память всех народов, принявших участие в Великом переселении, здесь «точка отсчета» авторов раннеисторических описаний. С переселения на Британские острова (середина – конец V в.) начинает историю англов хронист Беда Достопочтенный; переселением из Азии в Скандинавию открывается история скандинавских народов в «ученой легенде» исландского автора XIII в. Снорри Стурлусона; и др.

Особой источниковедческой проблемой стала проблема этнонимии. Традиционное использование в древней и средневековой историографии этнонимов типа скифы, гунны, франки и др. по отношению к самым различным, часто неродственным народам, возникновение новых названий, их распространение, изменение изначального содержания, превращение в топонимы, хоронимы и политонимы – все это есть отражение в исторической этно– и топономастике комплекса противоречивых этнокультурных процессов, которые сопутствовали формированию классового общества, государства и раннесредневековых народностей[393]393
  См.: Дьяконов И. М. К методике исследований по этнической истории («киммерийцы») // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981.


[Закрыть].

В полной мере это относится и к эволюции слова «русь». Острота споров вокруг этимологии названия восточнославянского государства, возникших во второй половине XVIII в. в полемике М.В. Ломоносова с немецкими учеными в Российской академии и имевших в то время отчетливо выраженный политический характер, сохранялась до последних десятилетий. И норманисты, и антинорманисты в XVIII – первых десятилетиях XX в. стояли на единых методологических позициях: идеалистическом представлении о возможности создания государства одним лицом или группой лиц. Это обусловило подмену проблемы происхождения государства вопросом о происхождении его названия. Именно поэтому в домарксистской науке признание скандинавской этимологии названия Древнерусского государства неизбежно вело к утверждению приоритета скандинавов в самом его формировании[394]394
  Впрочем, уже В. О. Ключевский отмечал нетождественность этих вопросов (Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 114).


[Закрыть].

В советской историографии показано, что возникновение Древнерусского государства стало возможным лишь в результате экономического и социального развития, внутренних процессов; что внешние влияния могли несколько ускорить или замедлить, но отнюдь не заменить их. Не без воздействия этой концепции в 1950-1960-е гг. в зарубежной историографии наметился пересмотр взглядов на образование Древнерусского государства и изменилась оценка роли скандинавов в этом процессе, а обсуждение славяно-скандинавских связей стало более объективным. Было обращено особое внимание и на принципиальное различие и независимость вопросов этимологии названия (проблемы преимущественно лингвистической) и образования государства (проблемы сугубо исторической), которые не могут и не должны подменять друг друга.

Однако еще в конце 1950-х гг. польский историк X. Ловмяньский, различая эти два вопроса, отмечал, что, хотя скандинавская этимология слова «русь» «не свидетельствует как таковая о решающей роли норманнов» в процессе возникновения Древнерусского государства и, более того, убедительно обоснована лингвистически[395]395
  Ловмяньский X. Русь и норманны. М., 1985. С. 163–165.


[Закрыть], тем не менее местное происхождение названия заслуживает предпочтения и потому следует попытаться установить именно местную, исконно славянскую этимологию названия «русь»[396]396
  Там же. С. 163–203.


[Закрыть]. И до сих пор, хотя языковеды считают доказанной его скандинавскую этимологию[397]397
  Попов А. И. Названия народов СССР. М., 1973. С. 47; Хабургаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет» в связи с задачами реконструкции восточнославянского глоттогенеза. М., 1979. С. 216.


[Закрыть], время от времени проявляется стремление обосновать любое – кроме скандинавского – происхождение этого слова: готское, прибалтийско-славянское, иранское, кельтское или иное[398]398
  Как правило, эти попытки предпринимаются исследователями, не имеющими филологической подготовки (см. например: Кузьмин А. Г. Об этнической природе варягов// ВИ. 1974. № 11).


[Закрыть].

И.П. Шаскольский показал, что «антинорманизм» подобного рода использует устаревшую аргументацию, игнорирует достижения современной науки, а Д. А. Авдусин отметил связь его распространения в 1940-1950-е гг. с общественно-политической ситуацией в СССР, борьбой против «космополитизма»[399]399
  Шаскольский И.П. Антинорманизм него судьбы // Генезис и развитие феодализма в России. Л., 1983; Авдусин Д. А. Современный антинорманизм // ВИ. 1988. № 7. С. 23–34.


[Закрыть]. Продуктивность и научное значение антинорманизма заключаются не в оспаривании скандинавского происхождения русских князей, скандинавской этимологии слова «русь», не в отрицании присутствия скандинавов в Восточной Европе, а в освещении тех процессов развития восточнославянского общества, которые привели к формированию государства, в выявлении взаимных влияний древнерусского и древнескандинавского миров.

В последние десятилетия в мировой науке конкурируют две трактовки слова «русь». Многие советские и зарубежные лингвисты, историки и археологи придерживаются скандинавской этимологии названия и постепенно пополняют ее аргументацию (лингвистическую– А. И. Попов, Г. А. Хабургаев, Г. Шрамм, археологическую – Г. С. Лебедев). Ряд советских историков вслед за М.Н. Тихомировым[400]400
  Тихомиров М.Н. Происхождение названий «Русь» и «Русская земля» // СЭ. 1947. № 6–7; Толочко П.П. Древняя Русь. Киев, 1987. С. 31–33.


[Закрыть] настаивает на автохтонном (среднеднепровском) происхождении этого названия, однако доказательства в их трудах либо отсутствуют, либо сводятся к общим соображениям о существовании в Среднем Поднепровье Русского государства на рубеже VIII–IX вв. (или раньше) при отсутствии здесь скандинавских древностей.

В отечественной и зарубежной этнографии, лингвистике и археологии накоплено много новых данных, прямо или косвенно проливающих свет на спорный вопрос. Важны, в частности, общетеоретические исследования, раскрывающие механизм взаимодействия этносов в эпоху образования раннегосударственных структур. При этом отмечается полиэтничность господствующего слоя нарождающегося государства. Культура этого слоя в отличие от массовой, крестьянской, этнические характеристики в которой более устойчивы, по своему существу призвана отмечать социальный статус ее носителя, а не его этническую принадлежность. Наконец, применительно к собственно русско-скандинавским связям поставлен вопрос о синтезе обоих – наряду с другими – этносов в процессе формирования Древнерусского государства[401]401
  Наьиуто В. Т. Русско-скандинавские отношения и их место в истории раннесредневековой Европы // СС. 1970. Вып. XV. С. 51–61.


[Закрыть]. Необходимо отметить углубление комплексности исследования проблемы – широкого использования и взаимопроверки данных языка, письменных источников и археологических материалов.

В опосредованной форме эволюция содержания термина «русь» отразила важнейшие этносоциальные сдвиги в восточнославянском обществе, причем настолько последовательно, что представляется возможным сопоставить основные этапы этой эволюции с этапами русско-скандинавских связей раннего средневековья. Наиболее существенные преобразования в семантике, употреблении и форме названия «русь» в целом завершаются с консолидацией государства, т. е. к концу X в., и, таким образом, приходятся на первые три этапа восточнославянско-скандинавских отношений: до середины IX в., вторая половина IX – первая половина X в., вторая половина X в. Истоки же названия «русь» восходят ко времени, предшествовавшему славянскому проникновению на северо-запад Восточной Европы, населенный западнофинскими племенами.

Контакты населения Скандинавии, Финляндии и Юго-Восточной Прибалтики прослеживаются археологами уже с бронзового и раннего железного века. Более интенсивными становятся они с середины I тыс., в эпоху Великого переселения народов, продолжаются в вендельский период (VI–VIII вв.) и в эпоху викингов. При этом скандинавы, судя по погребальным памятникам, с середины I тыс. проникают в соседнюю западную Финляндию (здесь найдены типично вендельские погребения в ладье), на Аландские острова, где складывается своеобразная метисная финно-скандинавская культура, а также на восточнобалтийское побережье, где имеются погребальные комплексы, близкие скандинавским. Они свидетельствуют о постоянных контактах скандинавских и прибалтийско-финнских племен уже в довикингское время и в эпоху викингов.

Культурное взаимодействие и взаимообмен проявились в различных формах: в погребальном обряде, в языках взаимодействовавших этнических групп[402]402
  Setala Е. N. Beitrage zu den germanischen Wortem im finnischen und ostseefinnischen // Finnisch-ugrische Forschungen. 1913. Bd. 13. S. 316–377; Oehmann E. Die altesten germanischen Lehn-worter im Finnischen // Nachrichten der Akademie der Wissenschaften in Gottingen. Philologisch-hi-storische Klasse. 1954. Bd. 1.


[Закрыть]. В этом культурно-историческом контексте в финской среде появляется специальное обозначение приходивших на финские территории скандинавов; финск. ruotsi, эст. roots, водск. rôtsi, ливск. rùot'š, карельск. rōtši, сохранившееся в финских языках до настоящего времени со значением «Швеция», и производным финск. ruotsalainen, эст. rootslane – «швед», «шведский». Топонимы с корнем ruoci распространены в Латвийской ССР[403]403
  Jansons A. Toponimi «zviedri», «ruoci», «normani» Latvijas PSR // Изв. Акад. наук Латвийской ССР. 1963. № 11.


[Закрыть] и в других восточноприбалтийских землях.

Ареал слова – пространство от Кольского полуострова до Урала, причем, как показал К.-О. Фальк, по мере продвижения на восток его употребление сокращается, а значение видоизменяется: уже в ряде саамских и карельских диалектов этноним используется для обозначения как шведов, так и русских[404]404
  Falk К.-О. Einige Bemerkungen zum Namen Rus’ // Les pays du Nord et Byzance. Uppsala, 1981. S. 147–159.


[Закрыть], т. е. иноэтничного населения вообще, пришлых иноплеменников, собиравших дань. Функциональное сходство затушевывало для местного населения этнические различия[405]405
  Попов А. И. Названия народов СССР. С. 47–50; ср. также: др. – русск. немцы, обозначавшее этнически различные народы Западной Европы; саамск. Tara, Тагга – «Норвегия» и «Русь».


[Закрыть]. Далее на восток корень роч- в языке коми (из общепермского *ro̯č, за им ст во ван но го из прибалтийско-финских языков[406]406
  Лыткин В. И., Гуляев Е. С. Краткий этимологический словарь коми языка. М., 1970.


[Закрыть]), а также ненецк. луца (<*luo̯tså), эвенк., лӯча, нӯча и др. имеют единственное значение «русский», поскольку население этих областей сталкивалось только с русским колонизационным потоком.

Наличие корня ruots- во всех западнофинских языках свидетельствует о появлении слова в период языковой общности, распад которой относят ныне к VI–VIII вв.[407]407
  Хайду П. Уральские языки и народы. М., 1985. С. 80.


[Закрыть]. Отсутствие же производных от него, узость семантики и изолированность указывают на то, что корень этот не является исконно финским.

Источником заимствования финск. ruotsi традиционно считается производное от древнескандинавского глагола «грести» (др. – исл. róa). Отнесение заимствования ruotsi ко времени ранних (до эпохи викингов) скандинаво-финских контактов не вызывает сомнений[408]408
  На вероятность раннего заимствования ruotsi указывали еще В. Томсен и А. Л. Погодин (Томсен В. Начало Русского государства. М., 1891. С. 84; Погодин А. Л. Вопрос о происхождении имени Русь // Сборник в чест на Васил Н. Златарски. София, 1925. С. 272).


[Закрыть]. Однако поиски однозначной исходной словоформы для ruotsi затруднительны из-за отсутствия письменных источников (лексикон современных заимствованию старшерунических надписей насчитывает менее 500 слов), да и вряд ли необходимы. Существование глагола róa и его производных, в том числе rōþer («гребец») и *rōþs(-maðr, – karl) и др., отразившихся во всех германских языках[409]409
  de Vries J. Altnordisches etymologisches Worterbuch. Leiden, 1977. S. 450.


[Закрыть], бесспорно. Фонетически закономерен и переход древнесеверогерманского rōþs– (первый элемент композита) > финск. ruots-[410]410
  Cp. др. – швед. botsmoen > финск. puosi, др-швед. hofmoen > финск. huovi.


[Закрыть]

Комплекс значений слова rōþ(e)r – «гребец; гребля; весло; плавание на гребных судах» – устойчив во всех германских языках: др. – исл. róðr, др.-в. – нем. ruodar, др. – англ. rōðor и др. В рунической надписи первой половины XI в. засвидетельствовано значение «морской поход»: han. uas. buta. bastr. i ruði (др. – исл. í róði) . hakunar («Он был лучшим из бондов в походе Хакона»)[411]411
  Nibble, Up, 16 (Sveriges runinskrifter. Stockholm, 1940. B. 6: Upplands runinskrifter, H. 1. S. 24–26); см. также: Hovgarden, Up. 11 (Ibid. S. 11–20), около 1080 г.


[Закрыть].

Обозначение морского похода и его участников однокоренными словами традиционно для Скандинавии. Таковы существительное ж. р. víking, употреблявшееся для называния похода викингов (vara í víkingi – «находиться в викинге», т. е. в морском походе), и существительное м. р. víkingr для обозначения его участников (víkingr = «викинг, воин»). На территории между Рослагеном и Онежским озером (как предположил на основании ареала заимствований в прибалтийско-финских языках Е. А. Хелимский) собирательное самоназвание «профессиональных» групп пришельцев, более или менее однородных этнически, было наиболее подходящим для усвоения местным населением.

Таким образом, в эпоху, предшествовавшую восточнославянско-скандинавским контактам, в финской среде возникает этносоциальный термин ruotsi, позднее, при изменении форм деятельности скандинавов, удержавший только этническое значение и превратившийся затем в хороним Ruotsi.

Судя по топографии погребений в ладье, скандинавская племенная знать, особенно в Средней Швеции, уже в вендельскую эпоху отличалась значительной активностью и подвижностью как в процессах внутренней колонизации, так и в связях с континентом. В это время скандинавские погребения в ладье появляются на территории Финляндии и на Аландских островах[412]412
  Anderson G. Boatgraves in Finland // Suomen museo. 1963. Yol. 70. P. 5–23.


[Закрыть]. В IX в. возникает некрополь с трупосожжениями, в том числе в ладьях, под Ладогой в урочище Плакун. Сожжения производились по типично скандинавскому ритуалу, помещались под низкими насыпями и содержали не только мужские, но и женские захоронения[413]413
  Назаренко В. А. Могильник в урочище Плакун // Средневековая Ладога. Л., 1985.


[Закрыть]. В культуре приладожских сопок выделяется пласт норманнских древностей, а на сложение этой культуры повлияли, видимо, четыре этнических компонента: финский, балтский, славянский и скандинавский[414]414
  Носов Е. Н. Сопковидная насыпь близ урочища Плакун в Старой Ладоге // Там же; Булкин В. А., Дубов И. В., Лебедев Г. С. Археологические памятники Древней Руси IX–XI вв. Л., 1978. С. 68–69.


[Закрыть].

Появление скандинавов на территориях, удаленных от побережья Балтийского моря, среди финских племен, в первую очередь в Приладожье, было близко по времени к началу славянской колонизации этого региона. Контакты всех трех этнических групп на первом этапе восточнославянско-скандинавских связей – до середины IX в. – прослеживаются в Старой Ладоге (древнейший открытый скандинавский комплекс датируется серединой VIII в.), на Сарском городище под Ростовом (IX в.), на Рюриковом городище под Новгородом (IX в.)[415]415
  Мельникова Е. А., Петрухин В. Я., Пушкина Т.А. Древнерусские влияния в культуре Скандинавии раннего средневековья (К постановке проблемы) // ИСССР. 1984. № 3. С. 54–55; Носов Е. Н Новые скандинавские находки с Рюрикова городища под Новгородом // X Сканд. конф. 1986. Ч. 1.


[Закрыть]. Эпизодические, нерегулярные связи местного (финского) населения со скандинавами при торговых и грабительских походах норманнских дружин «на восток» дополнились с середины VIII в. более устойчивыми контактами со скандинавами, оседавшими в Старой Ладоге, где показателен смешанный характер расселения скандинавов, финнов, балтов и славян.

К VIII–IX вв. относятся и древнейшие западнофинско-славянские языковые связи: в западнофинских и эстонском языках имеются заимствования, сохранившие неполногласие, что могло быть лишь до IX в.[416]416
  MikkolaJ. Die alteren Berlihrungen zwischen Ostseefinnisch und Russisch. Helsinki, 1938; Kalima J. Die slawischen Lehnworter im Ostseefinnisch. B., 1955; Кипарский В. О хронологии славяно-финских лексических отношений // Scando-Slavica. 1958. Т. 4.


[Закрыть]. Очевидно, именно в это время на основе устоявшегося финского возникает и восточнославянское обозначение скандинавских купцов и воинов[417]417
  Аналогично, хотя и в более позднее время, возникает название варяг, также использовавшееся как этносоциальный термин и, вероятно, заменившее название русъ после того, как последнее было перенесено на древнерусскую народность.


[Закрыть]. Переход финск. ruotsi > др. – русск. русь фонетически убедительно обоснован. Зап. – финск. uo/oo закономерно отражалось в др. – русск. ӯ, что подтверждается рядом аналогий (например, финск. suomi > др. – русск. сумь) и общим соответствием др.-pycск. ӯ / финск. uo/oo. Возможность перехода финск. ts > др. – русск. с имеет несколько наиболее вероятных объяснений: во-первых, заимствование могло иметь место до образования ц в древнерусском языке, во-вторых, если заимствование и проходило позже, то с в слове русь могло возникнуть как упрощение консонантной группы ts (ср.: vepsä > весь)[418]418
  Schramm G. Die Herkunft des Namens Rus’ // FzOG. 1982. Bd. 30. S. 19.


[Закрыть].

Неоднозначности финск. ruotsi (соединению в нем этнического и социального значений) соответствует исходная полисемия др. – русск. русъ. Письменные источники, в первую очередь ПВЛ, не содержат однозначного понимания этого слова. Поэтому выборочное привлечение источников позволяет достаточно убедительно, на первый взгляд, интерпретировать название и как социальный термин, и как этноним, и как хороним. До середины IX в. актуальны, хотя в разной степени, и, как правило, во взаимосвязи, первые два значения. Важнейшим подтверждением доминирующего этнического содержания слова является его морфологическая структура, недвусмысленно связывающая его с древнерусским этнонимическим рядом для обозначения народов северо-запада Европейской части СССР, по преимуществу финских и балтских[419]419
  См.: Хабургаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет». С. 167–168. Собственно, славянские этнонимы образованы по двум основным словообразовательным моделям. Первая имела аппелятивную основу + суффикс – ан/-ян или – ен (из общеслав. *-janin, *-ётп); ср.: древляне, северяне, бужане. Вторая – топографическую или псевдопатронимическую основу + патронимический суффикс – ич (из общеслав. *-itjo): кривичи, радимичи, вятичи. Обе модели восходят к общеславянскому времени (Rospond S. Struktura pierwotnych etnonimow slowianskich // RS. 1966. T. 26; 1968. T. 29; Иванов В. В., Топоров В. Н. О древних славянских этнонимах // Славянские древности. Киев, 1980).


[Закрыть].

Эта этнонимическая модель основана на фонетической (более или менее точной) передаче самоназвания и морфологически оформлена как собирательное существительное женского рода на – ь (< *-i): кърсь (> корсь) < балтийских языков, латв. kuřsa, лит. kur͂šas; чудь (< гот. ðiuða?) < cаам. норв. čutte, cuððe, саам. швед. čute, čude – «преследователь, враг», саам. кольск. čutte, čut; сумь < финск. Suomi, эст. Soome Maa, лив. Sùo̯m; ямь, емь < финск. Häme (название области); весь < финск. *vepsi, vepsä; водь < водск. vad’d’a, финск. vaaja; лопь < финск. lappi; либь < латв. lĩbis, lĩbiẽtis и др.

Наконец, на неславянскую этническую принадлежность первоначальной «руси» указывает и то, что этническая группа «русь» не включена летописцем ни в один из перечней славянских «племен» (полян, древлян и др.), расселившихся по Восточноевропейской равнине[420]420
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 11, 13, 15 [= ПВЛ-1996. С. 8, 10–11. —Прим. ред.].


[Закрыть].

Этническое значение слова «русь» устанавливается, таким образом, этимологически, по морфологической структуре слова, по его включению в соответствующий контекст в ПВЛ. Для летописца XII в. его этническое содержание не вызывало сомнений: он ставит русь в один ряд с другими скандинавскими народами: «Сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зъвутся свие, друзии же урмане»[421]421
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 18 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 13. – Прим. ред.]. Мы не касаемся здесь вопроса о времени включения в ПВЛ этого и других пассажей, содержащих отождествление варягов и руси, которые А. А. Шахматов (Шахматов А. А. Разыскания о Древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 298–340) считал вставками составителя ПВЛ. Для нас существенно не это отождествление (которое, кстати, вряд ли могло произойти в раннее время, как полагал и А. А. Шахматов), а включение названия «русь» в контекст, недвусмысленно обнаруживающий этническое его содержание.


[Закрыть]. Однако в легенде о призвании варягов, как полагает большинство исследователей, частично отражающей реальность середины IX в., наиболее отчетливо проявляется и его социальное значение. Сопоставление двух вариантов легенды, сохранившихся в ПВЛ и в Новгородской I летописи (далее – НПЛ), недвусмысленно показывает отождествление понятий «русь» и «дружина». Текст ПВЛ: «И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собѣвсю русь, и придоша»[422]422
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 18 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 13. – Прим. ред.].


[Закрыть]. В НПЛ текст звучит так: «Изъбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу и предивну, в приидоша к Новугороду»[423]423
  НПЛ. С. 106.


[Закрыть].

Взаимозаменяемость выражений «дружина многа» и «вся русь» (ср. ниже выражение «все росы» как обозначение великокняжеской дружины у Константина Багрянородного) указывает на социально-терминологическое значение слова «русь» в летописной традиции XII в.[424]424
  Falk К.-О. Einige Bemerkungen. S. 149. А. А. Шахматов (Шахматов А. А. Разыскания. С. 340) считал очевидной искусственность конструкции «вся русь» (как и легенды о призвании варягов в целом), по его мнению, летописец стремился объяснить таким образом отсутствие руси собственно в Скандинавии – «всю русь» якобы переселил с собой Рюрик. Однако, помимо приведенных данных Константина Багрянородного, для средневековых источников вообще и для древнерусских в частности (ср. «Русь вся» в договоре Святослава) характерно обозначение дружины как «всех чехов», «всех данов» и т. д.


[Закрыть]. Этническое значение его в этом контексте отступает на второй план и нуждается в специальном комментарии летописца – отождествлении «руси» с варягами.

Во второй половине IX – первой половине X в., на протяжении второго этапа восточнославянско-скандинавских связей, оба значения слова сохраняются, но социальное начинает выступать на первый план, оттесняя этническое. В этом контексте вызвавшая много толкований фраза ПВЛ (и соответствующий пассаж НПЛ) о мужах, варягах, словенах и прочих, которые в Киеве «прозвашася русью»[425]425
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 20 [= ПВЛ-1996. С. 14. – Прим. ред.]. А. А. Шахматов считал, что в Древнейшем своде «русью» именовались лишь варяги Олега (словене и прочие – позднейшая вставка), восприняв это название в Киеве, где оно якобы было исконным. Эта гипотеза о южном происхождении названия «русь» основана, однако, на недоказанном предположении самого А. А. Шахматова о существовании государства скандинавов-росов Вертинских анналов в Среднем Поднепровье до 840 г. (Шахматов А. А. Разыскания. С. 542; Он же. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919. С. 53 сл.).


[Закрыть], может быть истолкована как указание на то, что именно в Киеве полиэтничное войско Олега (или его часть) приобрело статус великокняжеской дружины. В. Л. Янин склонен видеть в этой «руси» дружину, представлявшую прежде всего административный аппарат великого (киевского) князя. По его мнению, как и по мнению Д. С. Лихачева[426]426
  ПВЛ-1950. Ч. 2. С. 253 [= ПВЛ-1996. С. 419. – Прим. ред.].


[Закрыть], противопоставление княжеской дружины (руси) рядовому войску (словенам) отражено и в рассказе о походе на Царьград 907 г.[427]427
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 24 [= ПВЛ-1996. С. 17. – Прим. ред.].


[Закрыть], хотя Д. С. Лихачев и понимает термин «дружина» шире, чем В. Л. Янин. Но при любой трактовке – наиболее существенно то, что исходное этносоциальное значение термина «русь» стало «размываться» как в этническом плане (включает «мужей» славянского происхождения), так, видимо, и в социальном (в описании похода 907 г. о руси говорится как о войске вообще, а не только как о великокняжеской дружине).

Наконец, в тексте договора 911 г.[428]428
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 27 [= ПВЛ-1996. С. 19. – Прим. ред.].


[Закрыть] появляется хороним (политоним?) «Русская земля». Показательно, что Аскольд и Дир, согласно ПВЛ, владели не Русской землей, а «польской» (т. е. Полянской): название «русь» в территориальном значении начинает распространяться в Поднепровье с утверждением в Киеве именно великокняжеской дружины Олега, назвавшего Киев метрополией – «матерью городов русских»[429]429
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 20 [= ПВЛ-1996. С. 14. – Прим. ред.].


[Закрыть]. Вместе с тем в упомянутых текстах наряду с расширительным значением названия «русь» присутствуют отзвуки и самого раннего значения: Олег требует дань «на корабль» и «на ключ» (уключину), что подчеркивает особый статус именно гребцов в походе на судах.

Таким образом, в летописных текстах, повествующих о событиях конца IX – начала X в., можно увидеть весь спектр значений названия «русь» с тенденцией к его расширению и переносом названия со скандинавских реалий на восточнославянские. Эта тенденция упрочивается к середине X в., судя по описанию похода и договору Игоря (944 г.), где его войско, состоящее из варягов, руси, полян, словен, кривичей и тиверцев, корсунцы и болгары называют общим именем – «идутъ Русь»[430]430
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 33 [= ПВЛ-1996. С. 23. – Прим, ред.].', ср. комментарий: ПВЛ-1950.
  Ч. 2. С. 288 [= ПВЛ-1996. С. 430–431. – Прим. ред.].


[Закрыть], отличая от «руси» только наемников-печенегов. Эта «расширительная» трактовка «извне» подкрепляется «изнутри» словами договора, заключенного «от Игоря, великого князя рускаго, и от всякоя княжья и от всѣхъ людий Руския земля»[431]431
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 35; ср.: С. 38–39 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 23; ср.: С. 26. – Прим.


[Закрыть]. При этом послы со скандинавскими именами выступают доверителями правителей, часть которых носит славянские имена (в их числе – Святослав, сын великого князя). Договор скрепляется клятвой Перуном, что свидетельствует об отправлении русскими князьями и дружиной славянских культов. Все это наряду с данными археологии и лингвистики говорит о далеко зашедших процессах ассимиляции, изначально сопровождавших распространение названия «русь».

По мере того как название «русь» становится известным соседним с восточными славянами народам, оно появляется во все большем количестве разноязычных источников, причем большинство из них фиксирует уже отмеченную двойственность значения слова.

Этносоциальное содержание названия «ар-рус» в арабских источниках, в отличие от расширительного этнического «ас сакалиба» (под которым подразумевались не только восточные и западные славяне, но часто и другие народы Европы – болгары и даже германцы[432]432
  Минорский В. Р. Куда ездили древние русы? // Восточные источники в истории народов Юго-Восточной и Центральной Европы. М., 1964. С. 22–23.


[Закрыть]), отмечалось неоднократно, причем этническое значение – под народом ар-рус понимаются скандинавы[433]433
  Vitestam G. The People of ar-Riis as Merchants According to Arabic Sources 11 KYHAA. Filologisk-filosofisk serien. 1975. B. 15. Единственным в восточных источниках текстом, отождествляющим народы ар-рус и ас-сакалиба, является вставка неясного происхождения в сочинение Ибн Хордадбеха (Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. Баку, 1986. С. 38 сл.; см. также: Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв. И Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 382–385).


[Закрыть], – как правило, не выражено эксплицитно и устанавливается путем этнографических, исторических и прочих сопоставлений. Доминирование социального значения названия «ар-рус» исторически обусловлено самим характером контактов: знакомством арабов с теми самыми отрядами, которые называли себя rōþs(тепп) и которых западные финны называли ruotsi. Один из таких отрядов в 921/922 г. видел в Булгаре Ибн Фадлан, составивший «этнографическое» описание похорон его «предводителя».

Показательно, что сами ар-рус (русийа) характеризовали свой обряд погребения исключительно как сожжение в ладье[434]434
  Ковалевский А. П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921–922 гг. Харьков, 1956. С. 143, 146.


[Закрыть], хотя ни в Скандинавии, ни в Восточной Европе этот обряд не был господствующим: видимо, связь «руси» с кораблем как символом социальной группы была еще актуальной. Участвовавшие в похоронах были, вероятно, сородичами и домочадцами умершего предводителя. «Царь русов», в описании того же Ибн Фадлана, постоянно окружен «четырьмястами мужами из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты из-за него». И название группы, совершавшей похороны руса в ладье, и название окружения царя русов имеют эквивалент в древнерусском языке – «дружина»[435]435
  Словарь русского языка XI–XVII вв. М., 1977. Вып. 4. С. 363.


[Закрыть].

Исключительно как воинов и купцов, живущих на острове, изображают ар-рус источники, восходящие к IX в. Ибн Русте пишет: «У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян (ас-сакалиба), подъезжают к ним на кораблях… Они не имеют пашен и питаются лишь тем, что привозят из страны славян… Все свои набеги и походы совершают на кораблях»[436]436
  Новосельцев А. П. Восточные источники. С. 397–400.


[Закрыть]. Вероятно, Ибн Русте описывает здесь полюдье – сбор дани княжеской дружиной; близкие сведения об «острове русов» и кормлении отрядов ар-рус (100–200 человек) в земле славян есть у Гардизи[437]437
  Там же. С. 399.


[Закрыть]. Описание восточными источниками «профессионального» быта ар-рус как воинов и купцов, для которых характерны походы на кораблях, сбор дани, кормление в стране ас-сакалиба, подтверждает актуальность этносоциального термина «русь», отраженного восточной традицией.

Той же двойственностью значения можно объяснить кажущуюся противоречивость сообщения Вертинских анналов (839 г.)[438]438
  MGH. SS. 1885. Т. 1.Р. 434.


[Закрыть] о людях, назвавших себя, т. е. род свой, «росами» («se, id est gentem suam, Rhos vocari dicebant»), а в действительности оказавшихся свеонами («eos gentis esse Sveonum»). Употребление оборота accusativus cum infinitivo позволяет понимать слово «рос» как самоназвание группы (gens) свеонов[439]439
  Слово gens «род» в средневековых источниках имеет весьма широкое и расплывчатое значение, обозначая не только кровнородственные, но и иные группы. Вопрос об этнической и государственной принадлежности «хакана росов» не может быть рассмотрен в рамках этой статьи, тем более что сам текст не содержит данных для его решения.


[Закрыть]. При этом основным определяющим данную группу признаком является не их этническая принадлежность (иначе достаточно было бы определения «свеоны»), но их деятельность: выполнение некоего поручения правителя-хакана к императору Византии Феофилу. Как известно, такого рода поручения – дипломатического или иного характера – возлагались в тот и в более поздний период на членов княжеской дружины[440]440
  Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 36 сл.


[Закрыть], в значительной степени заменявшей аппарат государственного управления. Название «рос», таким образом соотносимое, но в то же время и противопоставленное этнониму «свеоны», обозначает членов дружины правителя, носившего титул «хакан» и поддерживавшего связи с Византией.

В отношении интересующего нас названия аналогию сообщению Вертинских анналов представляет упоминание ал-Йакуби о практически одновременном известию анналов нападении на Севилью в 844 г. «кораблей [народа] ал-Маджус, который называется ар-Рус»[441]441
  Lewicki Т. Zrodla arabskie do dziejow slowianszczyzny. Wroclaw; Krakow, 1956. T. 1. S. 128, 251,270–271.


[Закрыть]. Термином «ал-Маджус» (буквально «огнепоклонники») восточные авторы обозначали языческие народы Европы, сжигавшие своих мертвых. Показательно выделение (само)названия «ар-Рус» из собирательного иноназвания ряда народов.

К первой трети IX в. сообщения о нападениях росов на византийские владения появляются в византийских источниках (жития Стефана Сурожского и Георгия Амастридского)[442]442
  Васильевский В. Г. Труды. Пг., 1915. Т. 3.


[Закрыть], к середине IX в. – в проповедях патриарха Фотия 860 г. и его же Окружном послании 867 г.[443]443
  Две беседы святейшего патриарха константинопольского Фотия по случаю нашествия росов на Константинополь // Христианское чтение. 1882. Сент. – окт.


[Закрыть], наконец, в середине X в. составлено ценнейшее описание «росов» в трактате «Об управлении империей» Константина Багрянородного[444]444
  Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод, комментарий / Г. Г. Литаврин, А.П. Новосельцев. М., 1989. С. 44–51; см. также комментарий к гл. 9.


[Закрыть]. Если первые три источника содержат лишь характерные для учительной литературы стереотипные описания нападений «росов» на Сурож, Амастриду и Константинополь, то Константин пространно излагает полученные им сведения о росах: их местах обитания, образе жизни и т. д. Показательно, однако, что ни разу он не оговаривает принадлежность росов к какой-либо крупной этнической группе, как он делает, например, по отношению к племенам друговитов, кривитеинов и др., относя их к славянским народам. Лишь на основании анализа «росских» названий днепровских порогов, бесспорно скандинавских, можно полагать, что «росы» Константина являются скандинавами.

Социальный момент в характеристике «росов» у Константина выражен значительно более четко. «Росы» управляют славянскими племенами, им поставляют однодеревки славянские города Немогардас, Милиниски и др., они совершают набеги на Византию, Хазарию и другие сопредельные страны, плавают в Византию с торговыми целями. Особенно показательно, что «их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия» по землям основных славянских племен. Употребление выражения «со всеми росами», идентичного выражению «вся Русь» в ПВЛ в подобном контексте, противоречит исключительно этническому пониманию слова[445]445
  Там же. С. 270; ср.: Kunik E. Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen. Sankt-Petersburg, 1844. S. 104–107; Falk K.-O. Einige Bemerkungen. S. 149.


[Закрыть]. В полюдье принимал участие великий (киевский) князь со своей дружиной, состоявшей в середине X в., однако, не из одних скандинавов. Полиэтничный состав и культура великокняжеских дружин и знати в Древней Руси X в. устанавливаются по договорам с греками, по неоднократным упоминаниям ПВЛ о дружинниках-чудинах и представителях других западнофинских племен, а также кочевых народов Северного Причерноморья, и по археологическим памятникам – в первую очередь дружинным некрополям, инвентарь и обряд погребения в которых обнаруживают контаминацию разноэтнических элементов.

Таким образом, в сочинении Константина отмечается важная ступень в развитии названия[446]446
  Видимо, эту же ступень отражает летописец, рассказывая о дружине Олега.


[Закрыть]: с одной стороны, в этническом плане под словом «рос» подразумеваются скандинавы, с другой – его содержание оказывается значительно шире этнического определения и включает разноэтничный контингент, составляющий великокняжескую дружину. Слово «рос» у Константина, таким образом, обнаруживает исходную многозначность, но с преобладанием социального, а не этнического значения. Эта многозначность, очевидно, является не плодом размышлений Константина, а отражением сведений, поступавших к нему в середине X в. в качестве донесений о Киеве, а также уже сложившегося в Византии комплекса информации о народе «рос».

Вероятно, к последнему комплексу относится и сама форма названия – ‛ϱῶϛ с корневым – ō-, а не – ӯ-, поскольку именно она встречается во всех предшествующих Константину источниках. Лишь во второй половине X в. появляется форма с корневым – ӯ– – ϱουϛ-, которая, однако, так и не стала господствующей.

Традиционный взгляд сторонников южнорусской этимологии названия «Русь»[447]447
  Тихомиров М. Н. Происхождение названий; Рыбаков Б. А. Древние русы// СА. 1953. Т. 17; Мавродин В. В. Происхождение названия «Русь», «русский», «Россия». Л., 1958; и др.


[Закрыть] (начиная с М. В. Ломоносова) в значительной степени основывается на форме ‛ϱῶϛ, которая истолковывается как отражение исконно славянского этнонима русы (росы). При этом априорно принимается тождественность корней рус– и рос-, второй из которых встречается в гидронимах[448]448
  Рось – правый приток Днепра; Роська, Россава – притоки Роси (см.: Словник гщроншт Украши. Київ, 1979. С. 351). Производные топонимы: Поросье, г. Родня. Исходный гидроним – Ръсь – имеет неясную этимологию (Трубачев О.Н. Названия рек Правобережной Украины. М., 1968. С. 237, 262) и засвидетельствован в ПВЛ (ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 55, 101, 161 и др. [ПВЛ-1996. С. 36, 65, 104 и др. – Прим. ред.]; ПСРЛ. М., 1962. Т. 2. Стб. 65, 137, 219, 426).


[Закрыть] и этнонимах[449]449
  Этнонимическая основа рос- (также рокc-, рас-, ракc-, ракил-, рокш- и префиксированные аорс-, араке-, арси-) имеет иранское происхождение. Ее ареал от V в. до и. э. до Y-YI вв. и. э. охватывает Среднюю Азию, Северный Кавказ, Северное Причерноморье.


[Закрыть], из чего делается вывод, что в середине I тысячелетия Поросье было заселено неким славянским племенем, носившим название «русь» (-«рос(ь)», «ръсь»?).

Однако засвидетельствованное в ПВЛ древнерусское название реки отнюдь не Рось, а Ръсь, где ъ прояснилось в о (будучи в сильной позиции) лишь в XII в. (ср.: търгъ > торгъ, вълкъ > волкъ и др.), т. е. до XII в. существовала гидронимическая основа не рос-, а ръс-. Этимологически же общеслав. ъ восходит к и.-е. u, тогда как ӯ (также и в слове русь) могло развиться только из и.-е. дифтонгов *au или *ou[450]450
  Филин Ф.П. Образование языка восточных славян. М.; Л., 1962. С. 253–261; Мейе А. Общеславянский язык. М., 1951 (автор специально оговаривает невозможность развития и.-е. и в др. – русск. ъ; ср.: Соловьев А. В. Византийское имя России// BB. 1957. Т. 12. С. 135). Следует указать и на то, что против древности слова «русь» в древнерусском языке говорит сохранение звука [с] после гласного у (Назаренко А. В. Об имени «Русь» в немецких источниках IX–XI вв. // ВЯ. 1980. № 5. С. 46–47).


[Закрыть]. Таким образом, корни ръс– (> рос-) и рус– независимы один от другого и не являются этимологическими дублетами, что неоднократно уже подчеркивалось лингвистами, но продолжает игнорироваться историками.

Вместе с тем остается открытым вопрос о происхождении ранней византийской формы ‛ϱῶϛ, а также формы Rhos Бертинских анналов, отражающей, как принято считать, византийскую традицию. Предлагавшиеся объяснения византийской формы (из названия «русь» через тюркское или хазарское посредство) не были признаны убедительными[451]451
  Constantine Porphyrogenitus. De administrando imperii. Washington, 1967. Yol. 2. P. 20–21.


[Закрыть]. Надо, видимо, обратить особое внимание на исторические условия, при которых появились первые упоминания этого названия в византийских и других источниках. Если у византийских авторов конца IX–X в. слово «рос» встречается в самых различных контекстах, то в источниках первой половины – середины IX в. оно появляется в рассказах о нападениях росов на Амастриду, Сурож и Константинополь, т. е. в результате непосредственных контактов с его носителями. В Вертинских анналах оно не только прямо почерпнуто от пришедших в Ингельгейм «росов», но и, вероятно, отражает самоназвание этой группы свеонов. Поэтому нет необходимости во всех этих случаях искать посредников передачи византийским авторам или составителю Вертинских анналов названия «рос». Оно могло быть заимствовано прямо у пришельцев и отражать самоназвание дружин, которые в значительной части состояли из выходцев из Скандинавии и сохраняли то же название с основой rōþs-, которое ранее усвоили финны в форме ruotsi.

Это заимствование в византийской литературе могло поддерживаться ассоциациями с наименованием мифического народа Рос, появление которого в сирийско-византийской исторической традиции связано с неточным переводом фразы из ветхозаветной книги Иезекииля (Иез. 38.2; 38.3; 39.1), содержащей титул «князь-глава» (др. – евр. рот), как «князь Рос»[452]452
  Это обстоятельство отмечал В. H. Татищев (Татищев В. Н. История Российская. М., 1962. Т. 1. С. 288). К этой же библейский традиции восходит упоминание в перечне диковинных народов народа Hr os в компилятивной «Церковной истории» Псевдо-Захария (середины VI в.). Поэтому необоснованны попытки его отождествления с «руссами» – славянами, восточной группой антов и т. и. (Дьяконов А. П. Известия Псевдо-Захарии о древних славянах // ВДИ. 1934; № 4; Пигулевская Н. В. Имя «рус» в сирийском источнике VI в. и. э. // Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952; Vernadsky G. Ancient Russia. New Haven, 1943. Yol. 1. P. 258–259; cp.: Сюзюмов M. К вопросу о происхождении слова ‘poog, ‘Pcooia, Росия // ВДИ. 1940. № 2. С. 121–123).


[Закрыть]. Представление о варварском северном народе рос, широко распространившееся в контексте эсхатологической легенды о Гоге и Магоге[453]453
  Флоровский А. В. «Князь Рош» у пророка Иезекииля // Сборник в честь на Васил И. Златарски. С. 505–520; Thulin A. The Southern Origin of the Name Rus’ I I Les pays du Nord et Byzance. P. 175–183.


[Закрыть], было непосредственно использовано патриархом Фотием в связи с осадой Константинополя росами в 860 г.: «Народ вышел из страны северной, устремляясь как бы на другой Иерусалим»[454]454
  Две беседы святейшего патриарха. С. 421. Ту же параллель проводит во второй половине X в. Лев Диакон в связи с походом Святослава: «О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинственен и могуч, [что] он совершает нападения на все соседние племена, утверждают многие; говорит об этом и божественный Иезекииль такими словами: “Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос”» (Лев Диакон. История. М., 1988. С. 79; см. также комментарий на с. 211–212).


[Закрыть].