Текст книги "Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды"

Только в середине IX в., видимо, Среднее Поднепровье как таковое оказывается в сфере интересов скандинавских отрядов: возрастание значения Днепровского пути обусловливалось тем, что Хазарский каганат чем далее, тем более препятствовал проникновению отрядов викингов на свою территорию, и они редко спускаются по Волге ниже Булгара[193]193
  Noonan Th. The First Major Silver Crisis in Russia and the Baltic// Hikuin. 1985. No. 11. P. 41–50; Коновалова И. Г. Походы русов на Каспий и русско-хазарские отношения // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В.Т. Пашуто. М., 1999. С. 111–120.


[Закрыть]. Именно тогда возникает потребность в организации контрольных пунктов на Днепре для обеспечения нормального функционирования магистрали и установления отношений с местным населением. Этот этап продвижения скандинавов на юг, вероятно, отразился в рассказе о вокняжении в Киеве Аскольда и Дира[194]194
  ПВЛ-1996. С. 13; НПЛ. С. 106.


[Закрыть]. Изображение их в ПВЛ как соправителей подвергается обоснованным сомнениям[195]195
  См. обсуждение этого вопроса: Котляр Н. Ф. Древняя Русь и Киев в летописных преданиях и легендах. Киев, 1986. С. 51–54.


[Закрыть]: не исключено, что в Киеве в середине IX в. сменилось несколько скандинавских отрядов со своими предводителями, но целью их, насколько можно судить по летописи, был не сам Киев, а богатые города Византии. Поэтому единственным деянием Аскольда и Дира, о котором рассказывает составитель ПВЛ (кроме их вокняжения в Киеве), был поход на Царьград[196]196
  ПВЛ-1996. С. 13.


[Закрыть], отождествляемый с нападением росов на Константинополь в 860 г., о котором пишет очевидец и участник события патриарх Фотий[197]197
  См.: Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 47–82; Кузенков П. В. Известия о первом походе руси на Константинополь в средневековых письменных источниках // ДГ. 2000 год. М., 2002. С. 3–172.


[Закрыть]. На основании этого предания более или менее уверенно можно говорить лишь о закреплении скандинавов в середине IX в. в Киеве и использовании его в качестве базы для походов на Константинополь[198]198
  Ср. аналогичные базы викингов IX в. в Западной Европе: на островах в устьях Темзы, Рейна, Сены и др.


[Закрыть].

Утверждение скандинавских правителей в Киеве – бесспорное свидетельство возросшей роли Днепровского пути. Но повествования об Аскольде и Дире показывают также, что, во-первых, скандинавы не основывают в Поднепровье новые поселения (таковым станет Гнёздово несколько позже), а пытаются внедриться в уже существующие славянские центры и, во-вторых, контингент оседающих в Киеве скандинавов еще крайне малочислен и неустойчив: он не может противостоять войску Олега. В отличие от Северо-Запада, скандинавские отряды на юге еще и в середине IX в. являются внешней, чуждой славянскому обществу силой, и их интересы не пересекаются с интересами местной знати. Изолированным эпизодом оказалось и крещение вождей росов, осуществивших набег 860 г., о котором составитель ПВЛ, весьма чуткий к вопросам христианства на Руси, видимо, даже не знал[199]199
  Ник. дополняет сообщение о походе упоминанием о крещении Аскольда и Дира после нападения на Константинополь (под 6384/876 г.) (ПСРЛ. СПб., 1862. Т. IX: Патриаршая или Никоновская летопись. С. 13). См. также: Melnikova Е. Varangians and the Advance of Cristianity to Rus in the Ninth and Tenth Centuries // Fran Bysans till Norden. Ostliga kyrkoinfluenser under vikingatid och tidig medeltid / H. Janson. Mahno, 2005. P. 97–138.


[Закрыть].

Вокняжение Олега в Киеве положило начало новому этапу деятельности скандинавов в Южной Руси[200]200
  Ср. около 100 лет, прошедших от первых следов проникновения скандинавов в Поволховье до возникновения Ладоги.


[Закрыть]. Вместе с Олегом появился постоянный и значительный контингент скандинавов: по выражению летописца, пришедшие с Олегом «варязи и словени и прочи прозвашася русью»[201]201
  ПВЛ-1996. С. 14.


[Закрыть]. Именно с этого момента, вероятно впервые, скандинавские по происхождению правители и их окружение заняли в Киеве господствующее положение.

Поход Олега на Константинополь принципиально отличен от нападений росов первой половины – середины IX в.: он завершается не только приобретением военной добычи[202]202
  Хотя ей придавалось столь большое значение, что даже в кратком пересказе предания о походе летописцы уделяют этому мотиву большое место.


[Закрыть], но и – главное – установлением прочных политических и торговых связей, регламентированных договором 911 г., обеспечивающим интересы военной элиты и регулирующим ее торговые и политические связи с Византией[203]203
  Предположение о том, что после набега на Константинополь 860 г. был заключен первый договор Византии с росами (Сахаров А. Н. Дипломатия. С. 59–82), не имеет опоры ни в русских, ни в византийских источниках, поэтому вопрос о нем остается открытым.


[Закрыть]. Известия о подчинении Олегом древлян, северян, радимичей, очевидно, отражают начало сложного и длительного процесса «собирания» восточнославянских земель, консолидации племенных территорий в единое государство. Упоминания об установлении «даней» свидетельствуют об упорядочении обложения включаемых в состав Русского государства племен. Таким образом, Олегу за время его правления удалось сосредоточить в своих руках военную, политическую, административную и фискальную верховную власть[204]204
  Именно в цикле сказаний об Олеге впервые появляется сюжет о покорении соседних восточнославянских племен и обложении их данью. См.: Мельникова Е. А. Историческая память в устной и письменной традициях: Повесть временных лет и «Сага об Инглингах» // ДГ. 2001 год. М, 2003. С. 48–92.


[Закрыть], что коренным образом отличает его деятельность как от походов викингов на Западе, так и от активности норманнов на Северо-Западе Восточной Европы: это более или менее последовательная (хотя, вероятно, не всегда осознанная) политика, преследующая цели укрепления «Русской земли».

Описание «образа жизни росов» в трактате «Об управлении империей» византийского императора Константина VII Багрянородного (ок. 950 г.) являет картину широкой деятельности военной, скандинавской по происхождению, элиты формирующегося Древнерусского государства[205]205
  Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 44–51.


[Закрыть]. Ее власть распространяется на огромную территорию и реализуется разными способами в различных регионах. Южная, непосредственно подвластная Киеву область охвачена полюдьем («кружение», «полюдия» у Константина) как формой прямого обложения подвластных киевскому князю племен: фискальные функции выполняют сами князья («архонты») и дружинники киевского «великого» князя. Это традиционный для скандинавов (ср. вейцла) способ сбора натуральных податей, который отмечался и восточными писателями в характеристике русов. Другой формой отношений со «славиниями-пактиотами» (т. е. данниками в соответствии с договором-пактом) была поставка ими в Киев моноксил (которые, впрочем, покупались, а не присваивались росами): как из не охваченного полюдьем Северо-Западного региона («Немогарда» Константина Багрянородного), так и из центров на территории племен, посещаемых во время полюдья, – кривичей Верхнего Поднепровья («Милиниски»), северян Подесенья («Чернигоги» и «Телиуцы» – Чернигова и Любеча). Гигантские размеры территории потребовали уже в середине X в. введения наместничества (известного скандинавам и дома): Константин упоминает о том, что в Новгороде «сидел» Святослав, сын «архонта Росии» Игоря. Полученные во время полюдья дани, видимо в значительной части состоящие из пушнины, меда, воска и т. п., а также рабы[206]206
  Их источник не называется Константином, в отличие от восточных авторов, которые отмечают, что русы захватывают жителей-славян и продают их. См. выше примеч. 69.


[Закрыть]перевозятся теми же росами в Константинополь и там поступают на рынок. В представлениях информаторов Константина[207]207
  Наиболее вероятно, что, по меньшей мере, одним из информантов был знатный рос, совершавший плаванья в Константинополь. См. подробнее: Мельникова Е. А. [Вводные замечания к гл. 9] И Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 291–293.


[Закрыть], росы полностью обособлены от местного населения и представляют собой изолированную элитную группу, однако их деятельность предполагает взаимодействие с местным населением. И такое взаимодействие аттестуют появляющиеся в русско-византийском договоре 944 г. славянские имена как представителей княжеского рода, так и «купцов», свидетельствующих договор[208]208
  О скандинавских и других именах в русско-византийских договорах см.: Melnikova Е. The Lists of Old Norse Personal Names in the Russian-Byzantine Treaties of the Tenth Century // SAS. 2004. B. 22. P. 5–27.


[Закрыть].

Характер скандинавских древностей в Южной Руси, становящихся все более многочисленными в середине – второй половине X в., обнаруживает прямую связь оседающих здесь скандинавов с великокняжеской властью. Богатые скандинавские комплексы концентрируются в самом Киеве[209]209
  Зоценко В. Скандинавские древности и топография Киева «дружинного периода» // Ruthenica. Киев, 2003. Т. II. С. 26–52.


[Закрыть], в Чернигове[210]210
  Андрощук Ф. О. Нормани i слов’яни. С. 76–84.


[Закрыть]и в тяготевших к ним погостах – местах стоянки дружин (Вышгород и Китаев под Киевом[211]211
  Каргер М.К. Древний Киев. М.; Л., 1958–1961. Т. 1–2; Моця О. П. Поховання скандiнавiв на Пiвднi Київськоi Руci // Археологiя. 1990. № 3. С. 90–97.


[Закрыть]; Шестовица, Седнев, Табаевка под Черниговом[212]212
  Блгфельд B.I. Давньоруськi пам’ятки Шестовицi. Київ, 1977; Андрощук Ф. О. Нормани i слов’яни.


[Закрыть]), куда, очевидно, свозилась дань и откуда осуществлялся контроль над торговыми путями и племенными территориями[213]213
  Петрухин В.Я., Пушкина Т.А. К предыстории древнерусского города// ИСССР. 1979. № 4. С. 100–112.


[Закрыть]. Здесь же, в округе Киева и Чернигова найдено пять из девяти обнаруженных на территории Древней Руси и паспортизованных арабских монет с прорезанным двузубцем – знаком Рюриковичей[214]214
  Мельникова Е. А. «Знаки Рюриковичей» на восточных монетах // Iсторiя Русi – України (iсторико-археологiчний збiрник). Київ, 1998. С. 172–181.


[Закрыть]. Поселения, где стояли дружины великого киевского князя, имеются и в Верхнем Поднепровье (Гнёздово под Смоленском), ив Верхнем Поволжье (Тимерево под Ярославлем), и в Суздальском ополье (так называемые Владимирские курганы) и др., т. е. в стратегически важных пунктах, по преимуществу на окраинах формирующегося Древнерусского государства. Показательно, однако, что в Южной Руси, при богатстве погребений в некрополях Киева и Чернигова, очень мало единичных находок скандинавских предметов или комплексов. Отсутствует и собственная скандинавская топонимия для населенных пунктов: все известные скандинавским источникам южнорусские топонимы – передача местных наименований: Киев > Koenugarðr[215]215
  Древнерусские города в древнескандинавской письменности/ Сост. Г.В. Глазырина, Т.Н. Джаксон. М., 1987. С. 32–34; Джаксон Т.П., Молчанов А. А. Древнескандинавское название Новгорода в топонимии пути «из варяг в греки» // ВИД. 1990. Вып. XXL С. 226–238.


[Закрыть], Витичев > Vitahólmr[216]216
  Мельникова Е.А. СРН ННИ. С. 282–283.


[Закрыть].

Таким образом, оседание скандинавов в Южной Руси с самого начала было связано с установлением их власти в Киеве, формированием системы управления (на базе княжеской дружины) и подчинено задачам становления и консолидации Древнерусского государства.

Завершение процессов образования Древнерусского государства в последней четверти X в. ставит приходящих на Русь скандинавов в новые отношения с центральной властью. Во-первых, окрепший род киевских князей вступает в борьбу не только со знатью покоряемых им племен, физически истребляя непокорных (ср. повествование о местях Ольги древлянам), но и с «князьями»-скандинавами в независимых от Киева центрах – так Владимир Святославич расправляется с полоцким правителем Роговолодом (< Rögnvaldr) и его наследниками; сходная судьба, возможно, постигла упомянутого летописцем основателя Турова – Туры (< Þόrir). Во-вторых, дружинники Олега и Игоря, осевшие на Руси, и их потомки, как и сам род Рюриковичей, уже вряд ли могут рассматриваться иначе, нежели как представители древнерусской военной знати: показательно, что и летописец конца XI – начала XII в. никогда не применяет к ним этнического определения «варяг», т. е. скандинав. Они– русь, законные правители «Русской земли». «Варягами» же называются скандинавы, оказывающиеся на Руси в качестве воинов-наемников и торговцев, как правило, на короткое время[217]217
  Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI вв. К истории названия «варяг»//Славяноведение. 1994. № 2. С. 56–68.


[Закрыть]. Лишь незначительная часть их остается здесь навсегда[218]218
  См., например, историю варяга Шимона, упомянутого в Киево-Печерском патерике, и его потомков: Молчанов А. А. История древнерусского боярства в генеалогических источниках (ростово-суздальские и московские тысяцкие Шимоновичи-Протасьевичи в XI–XIV вв.) // ВЕДС: Проблемы источниковедения. 1990. С. 79–83.


[Закрыть], поскольку необходимость в использовании новых выходцев из Скандинавии в аппарате государственного управления уже отпала: существует достаточно широкий слой местной знати. Основной формой деятельности новоприбывающих скандинавов, собственно «варягов», становится военная служба: их отряды нанимаются на более или менее длительный срок за определенную плату, после чего распускаются и отправляются домой на север или далее на юг – в Византию. Они находятся под строгим контролем центральной власти, и в конфликтных ситуациях древнерусские князья защищают интересы местного населения, а не пришлых наемников[219]219
  Это ярко проявилось в конфликте варяжской дружины Ярослава с новгородцами, описанном под 1016 г. (НПЛ. С. 174–175).


[Закрыть]. На протяжении первой половины XI в. роль варягов продолжает уменьшаться, становясь чисто вспомогательной, и постепенно сходит на нет.

* * *

Участие скандинавов в процессах возникновения и становления Древнерусского государства, таким образом, было многообразным и существенно менялось в разные периоды времени и на разных территориях. Однако во всех случаях формы деятельности скандинавов определялись местными условиями, она же сама завершалась их интеграцией в восточнославянское общество.

На Северо-Западе Восточной Европы возникновение протогосударства было непосредственным результатом формирования Балтийско-Волжского пути в VII–IX вв., освоение и эксплуатация которого находились по преимуществу в руках скандинавов. Общность их интересов с интересами местной племенной знати, славянской и финской, создала предпосылки для тесного этнокультурного взаимодействия, однако доминирующая роль скандинавов в торговле сопровождалась сосредоточением в их руках властных функций. Тем не менее, местная элита не утратила своего привилегированного положения, о чем свидетельствует могущество новгородского боярства в XII–XIII вв. и новгородские традиции договоров с приглашаемыми и смещаемыми князьями[220]220
  Янин В. Л. У истоков новгородской государственности. Великий Новгород, 2001. С. 62.


[Закрыть].

В Среднем Поднепровье скандинавы длительное время не пытаются укорениться в восточнославянском обществе, переживавшем в это время процессы государствообразования. Лишь с конца IX в. они активно включаются в эти процессы и становятся ведущей силой в консолидации племенных территорий и осуществлении верховной власти. Они образуют новую, военную элиту со своей, «дружинной», культурой, вытесняя, а частично и истребляя, племенную знать. Вместе с тем, глубокая интегрированность скандинавской элиты в восточнославянское общество уже на ранних этапах вызывает ассимиляционные процессы, которые, однако, завершаются уже во второй половине XI в.[221]221
  См. подробнее: Melnikova Е. The Cultural Assimilation of the Varangians in Eastern Europe from the Point of Language and Literacy// Runica– Germanica– Medievalia. B.; N.Y., 2003. P. 454–465.


[Закрыть].

(Впервые опубликовано: Вестник истории, литературы, искусства. М., 2010. Т. 7. С. 217–241)

Начальные этапы урбанизации и становление государства (на материале Древней Руси и Скандинавии)

Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин

В последние десятилетия пристальное внимание привлечено к раннему периоду существования города[222]222
  Историографию см.: Ястребицкая А. Л. Предгородские и раннегородские поселения в средневековой Европе (Обзор) // Проблемы методологии истории средних веков: европейский город в системе феодализма. М., 1979. Ч. 1. С. 271–302; Карлов В. В. О факторах экономического и политического развития русского города в эпоху средневековья (К постановке вопроса) // Русский город (Историко-методологический сборник). М., 1976. С. 32–69; КузаА.В. О происхождении древнерусских городов (История изучения) // КСИА. М., 1982. Вып. 171. С. 9–15.


[Закрыть]. Для Руси и Скандинавии, где влияние античной культуры отсутствовало или было незначительным, вопрос о причинах появления раннегородских центров, их характере и эволюции приобрел особую значимость[223]223
  Die Zeit der Stadtgrtindung im Ostseeraum / M. Stenberger. Yisby, 1965; Vor– und Fruhformen der europaischen Stadt im Mittelalter / H. Jankuhn. Gottingen, 1973–1974. Bd. 1, 2.


[Закрыть]. В советской славистике важнейшим показателем городского – в отличие от сельского – поселения считается наличие ремесленного производства и рынка, а также приобретение им административной функции[224]224
  Авдусин Д. А. Происхождение древнерусских городов (по археологическим данным) // ВИ. 1980. № 12. С. 24–42; Карлов В. В. О факторах. С. 41–44; Куза А.В. Социально-историческая типология древнерусских городов Х-XIII вв. // Русский город. М., 1983. Вып. 6. С. 8–9.


[Закрыть], что позволяет говорить о полифункциональности феодального города. С точки зрения политической экономии, указанные функции возникающего города по своей сути связаны с концентрацией и перераспределением прибавочного продукта[225]225
  Дьяконов И.М., Якобсон В. А. «Номовые государства», «территориальные царства», «полисы» и «империи»: Проблемы типологии // ВДИ. 1982. № 2. С. 3 и след.; Куза А. В. Города в социально-экономической системе древнерусского феодального государства Х-XIII вв. // КСИА. М., 1984. Вып. 179. С. 3–11.


[Закрыть], что во многом определяет взаимосвязь процессов образования города и государства, которая традиционно отмечается в отечественной литературе[226]226
  Тихомиров М. Н. Древнерусские города. 2-е изд. М., 1956. С. 32, 64; Пашуто В. Т. О некоторых путях изучения древнерусского города// Города феодальной России. М., 1966. С. 93; Карлов В. В. О факторах. С. 37; и др.


[Закрыть].

В новейшей зарубежной скандинавистике проблема возникновения городов также занимает существенное место, и их возникновение все чаще связывается с процессами становления государственности в Скандинавских странах[227]227
  Wikinger und Slawen: Zur Friihgeschichte der Ostseevolker. B., 1982. S. 110–153. И в более ранних работах не только ставился, но и был подробно рассмотрен вопрос о роли королевской власти в становлении торгово-ремесленных центров (Fritz В. Stadshistoria och arkeologi // (S)HT. 1965. N 4. S. 472–498; Cohen S. The Earliest Scandinavian Towns // The Medieval City. New Haven; L., 1978. Р. 313–325; Skovgaard-Petersen L The Coming of the Urban Culture to Northern Europe: Vikings, Merchants and Kings I I SJH. 1978. Vol. 3. N 1. P. 15–17).


[Закрыть].

Однако конкретные проявления взаимодействия этих процессов и на Руси, и в Скандинавии исследованы недостаточно. Собственно, сама проблема была специально поставлена в 1980-е гг.[228]228
  Город и государство в древних обществах. Л., 1982.


[Закрыть], и лишь в работах А. А. Сванидзе последовательно сопоставлены этапы становления шведского государства и развития протогородских центров и городов с V по начало XIII в.[229]229
  Сванидзе А. А. О сопоставлении стадий складывания государства и возникновения городов в Швеции // Город и государство. С. 149–161; Она же. К вопросу об этапах возникновения шведского государства // Взаимосвязь социальных отношений и идеологии в средневековой Европе. М., 1983. С. 29–65.


[Закрыть].

Учитывая типологическую близость раннегородских центров на Руси и в Скандинавии и широкие культурно-исторические связи обоих регионов, представляется целесообразным сопоставить процессы возникновения поселений с городскими функциями (и сети таких поселений) в двух регионах и их эволюцию на путях формирования феодального города в связи со становлением раннефеодальных государств[230]230
  При подобном сравнительно-типологическом сопоставлении индивидуальные особенности развития поселений учтены быть не могут.


[Закрыть].

В последней четверти I тысячелетия и. э. в Скандинавских странах и Восточной Европе формируется несколько типов поселений: сельские, представленные в Скандинавии по преимуществу хуторами (в Дании также и деревнями), объединенными в «гнезда» поселений вокруг центральных усадеб, выполнявших примитивные административные, культовые и – позднее – фискальные функции[231]231
  Ambrosiani В. Fornlamningar och bebyggelse. Uppsala, 1964. S. 202–208 Hyenstrand A. The Malaren Area. Stockholm, 1981. P. 21; Idem. Centralbygd-Randbygd. Stockholm, 1974.


[Закрыть], а в Восточной Европе – деревнями; городища, служившие, вероятно, убежищами для окрестного населения; предполагаемые центры территориально-административных округов; торгово-ремесленные поселения[232]232
  Выделение одной доминирующей функции в определенной степени условно.


[Закрыть].

В средневековой Скандинавии (в первую очередь на материале Свеаланда в Швеции) выявлена сеть центров основных административно-территориальных округов – сотен (в других областях Швеции, в Дании и Норвегии – херадов)[233]233
  Система сотен и херадов, как считается, возникла в рамках позднеплеменного строя и стала основой административно-территориального деления земель в период становления феодальных отношений (Hafstrom G. Hundare // KLNM). 1962. В. VII. Sp. 74–78; Rasmussen P. Herad // Ibid. 1961. В. VI. Sp. 488–491; Hyenstrand A. Centralbygd. S. 50–86).


[Закрыть]. Большинство из них в Свеаланде носят название Туна, к которому нередко присоединяется имя языческого бога (Þórs-tuna, Ull-tuna и др.)[234]234
  Holmberg K. A. De svenska Tuna-namnen. Uppsala, 1969.


[Закрыть]. Рядом с тунами обнаружены могильники вендельского времени (VII–VIII вв.) с погребениями родо-племенной знати (Туны в Альсике, в Баделунде и др.). Судя по руническим надписям, туны являлись также местами тингов – народных собраний[235]235
  Jansson S.B.F. The Runes of Sweden. Stockholm, 1962. P. 103–112.


[Закрыть], т. е. административными, а также культовыми центрами[236]236
  В интерпретации Снорри, культовые центры округов в Свеаланде были основаны Одином и названы им Сигтунами (Snorri Sturluson. Ynglinga saga. Кар. 5).


[Закрыть]. Таким образом, туны совмещают ряд функций, выполняя роль, характерную для племенных центров, и тесно связаны с позднеплеменной организацией.

Для Руси подобная Свеаланду система сотен реконструируется Б. А. Рыбаковым[237]237
  Рыбаков Б. А. Союзы племен и проблемы генезиса феодализма на Руси (Тез. докл.) // Проблемы возникновения феодализма у народов СССР. М., 1969. С. 25–28.


[Закрыть], который отметил, что городища располагались гнездами, в каждом из которых насчитывалось приблизительно 10 укрепленных поселений, и предположил, что такое гнездо соответствует в традиционном административном делении «тысяче» или «племени»; селища, расположенные вокруг каждого городища, входили в «сотню». Вероятно, функции городищ могли быть близки тунам. Позднее в таких гнездах поселений нередко возникал древнерусский город[238]238
  Ср. гнездо поселений ус. Черновка (Русанова И. П., Тимощук Б. А. Гнездо славянских поселений у с. Черновка Черновицкой обл. // КСИА. 1984. Вып. 179. С. 19–25), большое Горнальское городище в гнезде из 20 роменских селищ (Куза А. В. Большое городище у с. Горналь // Древнерусские города. М., 1981. С. 6–39).


[Закрыть].

В период разложения родо-племенного строя формируются крупные межплеменные конфедерации – союзы племен (земли или княжения), которым, в реконструкции Б. А. Рыбакова, соответствуют «тысячи» – позднейшие «тьмы» в фискальной системе татарского времени: Киевская, Смоленская и т. д. Центрами союзов племен (словен, кривичей, полян) и их земель считаются древнейшие племенные «города», упомянутые в недатированной части летописи: Новгород, Смоленск, Полоцк, Киев, имеющие соответствие, видимо, в Старой Упсале – племенном центре свеев (Свеаланд). Они исполняли сходные функции: общественно-административную (тинг в Упсале и вече в древнерусских городах); культовую (языческие капища в Упсале, Киеве, Новгороде). Центры племенных союзов вырастали в зонах особой концентрации населения[239]239
  Тихомиров М. Я. Древнерусские города. С. 58 и след.


[Закрыть] и, сохраняя древние традиции, возглавили более широкие «предгосударственные» объединения.

* * *

С VII в. в Скандинавии, наряду с тунами – племенными центрами, появляется новый тип поселений, носивший название husaby[240]240
  Steinnes A. Husabyar. Oslo, 1955; Rosen J. Husaby// KLNM. 1962. В. VII. Sp. 94–96; Andros C. G. Kungsgerad (Sverige) // Ibid. 1964. В. IX. Sp. 513–515; Rasmussen P. Kungsgerad (Denmark)// Ibid. Sp. 516; Гуревич А. Я. Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М., 1967. С. 119, 128; Hyenstrand A. The Malaren Area. Fig. 16; Сванидзе А. А. К вопросу об этапах. С. 41.


[Закрыть]. Он рассматривается как королевские усадьбы, управлявшиеся слугами конунга – bryti и предназначенные для сбора дани с местного населения, в первую очередь в продуктовой форме, отчего именно хусабю являлись местом остановки конунгов и их дружин во время постоянных переездов по подвластной территории. Формирование системы хусабю в Свеаланде «Сага об Инглингах» прямо связывает со становлением Упсальского удела (Uppsala öð) – королевского домена[241]241
  SchiickH. Uppsala od // UUA. 1914; Snorri Sturluson. Ynglinga saga. Кар. 10.


[Закрыть].

В силу сложившегося типа расселения королевские усадьбы являлись хуторами, представление о которых дают раскопки одной из них, на о. Адельсё (оз. Меларен). Поблизости от усадьбы находился могильник, три больших «королевских» кургана и «курган тинга»[242]242
  Rydh H. Forhistoriska undersokningar pa Adelso. Stockholm, 1936; Thordeman B. Alsnö hus. Stockholm, 1920.


[Закрыть].

Наибольшая концентрация топонимов Hus(a)by отмечается на территории Упсальского удела. На остальной территории Свеаланда хусабю имеются в каждой из сотен, наряду с тунами. Нередко они расположены поблизости от границ сотен (херадов), т. е. возникали на ранее неосвоенных землях[243]243
  Ambrosiani B. Fomlamningar och bebyggelse. S. 215–218.


[Закрыть]. Каждый административно-территориальный округ, таким образом, приобретает два центра, очевидно, представляющих две различные системы власти: формирующуюся королевскую с зачатками государственного управления (хусабю) и местную, восходящую к племенному строю (туны). Происходит как бы наложение двух сетей административных центров, соответствующих двум противостоящим системам власти: центральной и местной. Формирование сети хусабю как опорных пунктов королевской власти свидетельствует о ее укреплении и стремлении закрепить за собой глубинные районы подчиненной территории, о возникновении ее прямого противостояния племенным формам общественной организации, что отмечает важный шаг в сложении государственности.

В эпоху становления государства на Руси великокняжеская власть также стремилась закрепить за собой подвластные племенные территории при посредстве системы погостов – пунктов для сбора дани, полюдья[244]244
  Рыбаков В. А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. М., 1982. С. 366.


[Закрыть], в этом отношении сопоставимых с хусабю. В «Повести временных лет» возникновение системы погостов непосредственно связывается с обложением подвластных территорий данью при Олеге (882 г.): «Нача городы ставити, и устави дани словѣномъ, кривичемъ и мери»[245]245
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 20 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 14. – Прим. ред.].


[Закрыть] и «реформами» княгини Ольги (947 г.)[246]246
  Черепнин Л. В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда// Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство него международное значение. М., 1965. С. 149.


[Закрыть]. Однако в отличие от хусабю древнерусские поселения, которые можно отождествить с погостами на основании обнаруженных там дружинных древностей, наделялись более широким набором функций, прежде всего ремесленной и торговой.

* * *

Вместе с тем уже в VI–VII вв. в Скандинавских странах и Восточной Европе появляются поселения, которые исследователи отличают от сельских на основании относительно развитой торгово-ремесленной деятельности и определяют как протогородские (или предгородские) центры. В литературе они обычно называются виками[247]247
  Vogel W. Wik-orte und Wikinger // Die Stadt des Mittelalters. Darmstadt, 1969. Bd. 1. S. 196–238; Cohen S. The Earliest Scandinavian Towns. P. 313–325; Skovgaard-Petersen /. The Coming of Urban Culture. P. 5–7.


[Закрыть]. В Дании уже до 800 г. существуют Хедебю и Рибе, в эпоху викингов возникают Орхус, Виборг, Роскильде; в Швеции до VIII в. функционируют Экеторп и Хельгё, с VIII в. – Бирка (на о. Бьёркё), позднее вырастают Лунд, Сёдертэлье и др., в Норвегии – Скирингссаль. В крупнейших из этих поселений (Хедебю и Бирке) с IX в. производится чеканка монет, что являлось королевской регалией[248]248
  Сванидзе А. А. Возникновение монетной чеканки и некоторые проблемы догородского развития Швеции // Средневековый город. Саратов, 1978. Вып. 5. С. 3–29.


[Закрыть]. Из «Жития св. Ансгария» явствует, что конунг Упланда имел своих представителей в Бирке, собиравших там торговые пошлины, но его основной резиденцией была расположенная неподалеку, на о. Адельсё, усадьба. Хусабю известны также и вблизи Хедебю и Скирингссаля. Вместе с тем и в Бирке, и в Хедебю, судя по наличию погребений дружинников, стояла дружина конунга, что свидетельствует о том, что вики, будучи непосредственно связаны с королевской властью и дружиной, были включены как в военно-стратегическую, так и общую систему кормлений, сбора дани и ее реализации на международных рынках. На эти функции во многом ориентировано и их ремесло.

В Восточной Европе ранние ремесленные поселения – Пастырское городище, возможно, Зимновское городище, позднее Хотомель и др.[249]249
  Авдусин Д. А. Происхождение древнерусских городов; Седов В. В. Восточные славяне в VI–XIII вв. М., 1982. С. 242–243.


[Закрыть]. Однако эти единичные поселения еще не были связаны между собой и были, видимо, центрами местной округи. Они сопоставимы с ранними скандинавскими центрами типа Экеторпа и Хельгё.

В VIII в. возникают полиэтничные торгово-ремесленные поселения на севере Восточной Европы – прежде всего в Ладоге, однотипной Хедебю[250]250
  Кирпичников А. Н. Ладога и Ладожская волость в период раннего средневековья // Славяне и Русь (на материалах восточнославянских племен и Древней Руси). Киев, 1979. С. 99–100.


[Закрыть]и другим протогородам Балтийского региона. Им близки и торгово-ремесленные поселения при дружинных погостах. Характер их ремесла и торговли был во многом ориентирован на нужды великокняжеской дружины, постоянно пребывавшей на погостах, судя по дружинным курганам в составе некрополей возле поселений в Гнездове, Шестовице, Тимереве. Типологически и, видимо, генетически близки перечисленным памятникам Городище под Новгородом, Сарское городище под Ростовом. По уровню развития ремесла и торговли (прежде всего внешней), по связи с дружиной древнерусские погосты близки Бирке и другим викам[251]251
  Булкин В. А., Лебедев Г. С. Гнездово и Бирка (К проблеме становления города) // Культура средневековой Руси. Л., 1974. С. 11–17.


[Закрыть].

Но в отличие от ранних торгово-ремесленных поселений они представляют собой уже отчетливую раннегородскую сеть, расположенную на основных речных магистралях и связанную как со столичным Киевом[252]252
  См. сообщение Константина об одновременном прибытии однодеревок в Киев: Константин Багрянородный. Об управлении империей// Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 272 [Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, перевод, комментарий / Г. Г. Литаврин, А.П. Новосельцев. М., 1989. С. 44–47. – Прим. ред.].


[Закрыть], так и с сетью балтийских протогородов, прежде всего через Ладогу, включенную в систему великокняжеских центров.

Показательно, что крупнейшие погосты располагались, как правило, вблизи древнейших племенных центров: Гнездово – под Смоленском, Шестовица – под Черниговом, Городище – под Новгородом[253]253
  Янин В. Л., Колчин Б. А. Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник: 50 лет раскопок в Новгороде. М., 1980. С. 110; Носов Е.Н. Новгород и новгородская округа IX–X вв. в свете новейших археологических данных (К вопросу о возникновении Новгорода) // НИС. 1984. Вып. 2 (12). С. 3–38.


[Закрыть]. Возможно, сходную роль играло Сарское городище под Ростовом. Расположение княжеских погостов на водных магистралях вблизи древнейших городов, вероятно, указывает на то, что их социальные силы – дружина – были призваны не только взимать дань, но и противостоять центробежным устремлениям боярской верхушки древнерусских городов – старых племенных центров. Очевидно, что, помимо внутриполитической (военно-административной) функции, погосты наделялись и фискальной функцией: сбора, а затем и сбыта дани на международных рынках, т. е. функцией перераспределения прибавочного продукта. Об этом могут свидетельствовать клады серебряных монет и вещей, призванных украсить быт дружинной верхушки и подчеркнуть ее высокий социальный статус. Вероятна дифференциация функций погостов как центров формирующегося государства и «племенных» городов как центров местной округи[254]254
  Петрухин В.Я., Пушкина Т.А. К предыстории древнерусского города// ИСССР. 1979. № 4. С. 110–112.


[Закрыть].

В истории формирования Древнерусского государства и его городской сети особое значение имеют Киев и его округа, получившие позднее название «Русская земля» (в узком смысле) и представлявшие княжеский домен[255]255
  Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951. С. 28–46.


[Закрыть], типологически близкий Упсальскому лену в Свеаланде. Киев, племенной центр полян, ставший столицей огромного государства, в летописи, начиная с договора 907 г., постоянно связывается с двумя городами: Черниговом и Переяславлем, которые входят в великокняжеский домен. Однако и вокруг самого Киева образуется сеть поселений, обеспечивавших деятельность князя и его дружины: Любеч, Вышгород, Витичев, «киевская крепость» Самбатас[256]256
  См. карту вкн.: Раппопорт П. А. Очерки по истории военного зодчества Северо-Восточной и Северо-Западной Руси X–XV вв. // МИА. 1961, № 105. С. 172–173.


[Закрыть], упомянутые Константином Багрянородным, а также летописный княжеский теремный дворец X в. «вне града», на функции экстерриториальной резиденции которого указал М.К. Картер[257]257
  Каргер М.К. Древний Киев. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 267.


[Закрыть]. В целом сеть контролируемых великокняжеской властью поселений в пределах домена напоминает сходную систему хусабю в Упсальском лене. Дифференцированными представляются и функции перечисленных пунктов: от старого племенного центра Киева (со святилищем и т. п.), ставшего столицей государства, до княжеского «града» (Вышгород) и экстерриториальной резиденции князя («теремный двор»).

Таким образом, вырисовывается картина сосуществования нескольких различных по характеру, но взаимосвязанных и функционально дополняющих друг друга поселений, образующих структуру, связанную с административно-территориальным делением земель и разностадиальными системами управления. Это старые племенные центры (на Руси и туны в Скандинавии), выполнявшие культовые и административные функции; опорные пункты центральной (государственной) власти: хусабю в Скандинавии (на территории королевского домена и в каждой из сотен) и погосты на Руси, куда свозится дань с округи и где находится резиденция представителя верховной власти; наконец, торгово-ремесленные центры (собственно протогорода), концентрирующие функции ремесла, торговли и перераспределения прибавочного продукта (на Руси совпадающие с погостами). Такое сочетание функционально различных поселений на уровне «земли» (ланда) наиболее ярко проявляется в «Русской земле» (в узком смысле) и Свеаланде; в последнем сосуществуют и взаимно дополняют друг друга Старая Упсала (культовый и племенной центр), Бирка и королевская усадьба на Адельсё. Аналогичная картина наблюдается в Дании, где сосуществуют Хедебю и, видимо, королевская усадьба (Хусбю) в 5 км от него[258]258
  Gregersen Н. V. Slesvig og Holsten f0r 1830. Copenhagen, 1981. S. 75.


[Закрыть]; в Норвегии, где рядом с торгово-ремесленным центром конца VIII – конца IX в. Скирингссалем (Каупанг) находится хутор, носящий название Хусебю, и языческое капище[259]259
  Blindheim Ch. Kaupang by the Yiks Fjord in Vestfold: Excavations and Research // Herteig A., Liden H.-E., Blindheim Ch. Archaeological Contributions to the Early History of Urban Communities in Norway. Oslo. 1975. P. 136.


[Закрыть]. Наконец, рядом с большинством протогородов (но за пределами укрепленной части) расположены крепости, где, видимо, находился «гарнизон» конунга (в Хедебю, Бирке, Павикене и др.). Это взаимодействие основных типов поселений с городскими функциями продолжается на протяжении всего периода складывания государства, укрепления королевской власти, формирования аппарата управления.

* * *

В конце X – первой половине XI в. в этой картине происходят существенные перемены: в первую очередь и в Скандинавии, и на Руси исчезают или приходят в упадок многие из наиболее крупных торгово-ремесленных центров: Бирка, Хедебю, Гнездово, Тимерево. Одновременно происходит функциональная переориентация хусабю. Их административно-фискальные функции сокращаются, и из поселений типа погостов они превращаются в усадьбы, из которых осуществляется контроль над королевскими земельными владениями (например, на о. Адельсё в XII в. строится королевский замок). После введения христианства падает роль и культовых центров, таких, как Старая Упсала. Становление церкви под прямым покровительством королевской власти обусловливает тесную взаимосвязь и взаимозависимость обоих институтов и размещение церковной администрации в центрах, находящихся под контролем королевской власти.

Таким образом, разнофункциональные поселения VIII–X вв. по мере усиления королевской власти, формирования центрального управления, становления податной системы оказываются неспособными удовлетворить широкий спектр новых общественных потребностей. В этих условиях поселения с дифференцированными функциями подчиняются общей тенденции к синтезу разных функций в формирующихся городах феодальной эпохи. Наиболее наглядно этот процесс протекает в Свеаланде. Старая Упсала – Бирка – усадьба на Адельсё, три основных центра Свеаланда, выполнявшие различные функции (культовую, ремесленно-торговую, административную), в конце X–XI в. уступают место Сигтуне, также расположенной на оз. Меларен[260]260
  Douglas M. Sigtuna. Stockholm, 1978. П. Сойер предполагает, что торговля и ремесла были преднамеренно перенесены конунгом Свеаланда из Бирки в Сигтуну (Sawyer Р. Kings and Vikings. L. 1982. P. 130; см. также: Ambrosiani В. Birka – Sigtuna – Stockholm: Ett diskussionsin-lagg // Tor. 1957. B. III. S. 148–158).


[Закрыть]. Она выступает как важнейший центр ремесла, торговли, королевской власти, церковной организации. В конце X – начале XI в. здесь начинается чеканка монет, находится резиденция конунга Швеции (к этому времени включившей Ёталанд и другие области). В 1060-х гг. Сигтуна становится центром вновь образованной епископии, и в ней сосредоточиваются все основные городские функции, ранее до известной степени расчлененные между тремя поселениями.

В процессе становления Древнерусского государства также наиболее прогрессивными образованиями были города, синтезировавшие функции торговоремесленных и княжеских административных центров. В великокняжеском домене к таковым относились в первую очередь сам Киев (быстро поглотивший поселения типа Самбатаса), а также Переяславль, Чернигов, ставшие центрами самостоятельных княжеств при Ярославичах. В X в. гибнут многие племенные центры[261]261
  Например, Искоростень, поселение на Ревнянском городище и др.


[Закрыть], прекращают существование «дружинные лагеря» типа Шестовицы. Функции погостов с упрочением феодализма отходили к ближайшим городам – центрам местной округи (волости)[262]262
  Куза А. В. Города в социально-экономической системе. С. 3–11.


[Закрыть] и феодальной администрации, в некоторых случаях – к экстерриториальным княжеским резиденциям. Наименование «погост» (как и «хусабю» в Скандинавии) закрепилось за центрами сельской округи. На месте Гнездовского и Сарского городищ возникли феодальные усадьбы, центрами княжеств стали Смоленск и Ростов. На Городище под Новгородом торгово-ремесленное поселение также прекратило свое существование в X в., однако в XII в. там была основана княжеская резиденция.

Таким образом, процессы становления государств в древнерусском и скандинавском регионах обусловили типологическую близость форм и путей зарождения и формирования городов. Наряду с племенными центрами возникали опорные пункты государственной власти, торгово-ремесленные поселения с существенной ориентацией ремесла на обслуживание дружины, а торговли – на реализацию дани (прибавочного продукта). Постепенный синтез функций намечается уже в торгово-ремесленных центрах, где отмечается присутствие как дружины, так и специальных представителей королевской власти. С консолидацией государства консолидируются и их центры. Происходит синтез всех городских функций, что ведет, с одной стороны, к упадку тех протогородских образований, которые по тем или иным причинам не в состоянии удовлетворить новые общественные потребности, с другой – к формированию полифункциональных городов феодальной эпохи.

(Впервые опубликовано: ДГ. 1985 год. М., 1986. С. 99–108).