Текст книги "Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды"

Таким образом, проникновение названия ‛ϱῶϛ в византийские источники IX в. и в Вертинские анналы могло быть обусловлено непосредственными контактами с приходившими из Восточной Европы отрядами[455]455
  Ср.: KunikE. Die Berufung. Bd. 2. S. 108.


[Закрыть]. Лишь позднее, по мере расширения связей, установления торговых и дипломатических отношений крепнущего Древнерусского государства с Византией, ее осведомленность о росах увеличивается; под влиянием др. – русск. «русь» в середине X в. появляется форма с корневым – у-, которая, однако, оказывается не в состоянии конкурировать с привычной формой. Одновременно слово ‛ϱῶϛ усваивается греческим языком, вовлекается в греческую парадигматику (появляется склоняемая форма) и образует ряд производных: прилагательное ‛ϱωσικός, хороним ‛Ρωσία и др.

Последний комплекс ранних, IX в., источников – это немецкие памятники: Баварский географ (датировка его варьирует от времени до 821 г. до 880-х гг.) и дарственная грамота Людовика Немецкого Алтайхскому монастырю (883 г.)[456]456
  Назаренко А. В. Об имени «Русь». С. 46–57.


[Закрыть]. Засвидетельствованные в них этноним ruzzi и хороним Ruzaramarcha отличаются от византийских форм фоно-морфологическим обликом и, очевидно, восходят к иной традиции. Использование в них корневого – и- дает основание связать их с др. – русск. «русь». Но локализация ruzzi Баварского географа, которых обычно помещают в Среднем Поднепровье[457]457
  Там же; Ловмяньский X. Русь и норманны. С. 193, примеч. 1.


[Закрыть], неясна: данный источник состоит из перечня «народов» (племен), и единственным подтверждением этой локализации является упоминание рядом с ними хазар (caziri). Более того, неясно (как бы ни интерпретировать эту часть перечня), почему хазары названы в нем перед, а не после ruzzi, если последние находятся в Поднепровье – ведь точкой отсчета в любом случае является Бавария? Существуют и другие локализации этого наименования, в частности севернее, между весью и славянскими племенами Поднепровья, что основывается на интерпретации следующих за ruzzi названий и скорее соответствует этногеографическому контексту ранних финно-славяноскандинавских контактов. Также неясен и источник образования хоронима Ruzaramarcha. Поэтому вопрос о происхождении этих наименований и их связи с др. – русск. русь из-за недостаточной пока изученности этих источников остается открытым[458]458
  Недавно О. Прицак, основываясь на цитированной статье А. В. Назаренко, предложил возводить немецкие формы типа ruzzi к корню rut- в этнониме rut(h)eni– рутены, кельтское племя в Аквитании, известное по римским источникам с I в. до и. э. (см.: Pritsak О. The Origin of the Name Rus’ // Turko-Tatar Past. Soviet Present. N.Y., 1986).


[Закрыть].

Итак, обзор основных групп источников, содержащих в той или иной форме названия «русь» и «рос», довольно отчетливо указывает на его происхождение и основные тенденции развития на протяжении VIII – первой половины X в. Спорадические набеги скандинавских отрядов сначала на прибрежные области Восточной Балтики, позднее – вверх по рекам Балтийского бассейна еще в довикингскую эпоху, дополнявшиеся со временем оседанием части скандинавов в таких центрах, как Старая Ладога, Рюриково городище и др., создали устойчивую основу для этноязыковых контактов. Особенности проникновения скандинавов в финские земли – в результате походов на судах, участники которых, гребцы и воины, носили название, производное от rōþs-, – обусловили превращение профессионального самоназвания в экзоним (иноназвание) в финской среде. Заимствованное слово изначально получило семантическую двойственность, отражая специфику условий, в которых проходили скандинаво-западнофинские контакты середины I тысячелетия. В северо-западной области контактов всех трех этнических групп оно попадает в древнерусский язык. Вместе с отрядами, проникавшими вплоть до Булгарин на востоке и Северного Причерноморья на юге, скандинавское название ropsimenri) разносится по Восточной Европе и запечатлевается в упомянутых выше византийских источниках и в Вертинских анналах в формах ‛ϱῶϛ и Rhos, сохраняя значение профессионального самоназвания, т. е. исконное значение слова.

На первом этапе взаимодействия скандинавского и восточнославянского миров (до середины IX в.) в обстановке формирования классового общества и зарождения государственности в форме надплеменных территориально-политических структур («племенных княжений») происходит заимствование названия «русь» как этносоциального термина с доминирующим этническим значением. Проникновение скандинавов к югу от Приладожья до второй половины IX в. было эпизодическим и связанным с выходом отдельных экспедиций к Черному морю. Их продвижение по рекам Восточно-Европейской равнины еще не было, видимо, связано с оседанием в славянских поселениях, что обусловило почти полное отсутствие археологических находок скандинавского происхождения, датируемых IX в., вне зоны первоначальных славяно-финно-скандинавских контактов.

На втором этапе, во второй половине IX – первой половине X в., когда формируется Древнерусское раннефеодальное государство, главной его консолидирующей силой становится великокняжеская дружина, куда входили и скандинавы. Успешность их деятельности всецело зависела от соответствия внутренним социально-экономическим процессам государствообразования в славянском обществе. Находники-варяги, собиравшие дань с племен новгородской конфедерации, были изгнаны, скандинавский «князь» был призван «со всей русью», т. е. дружиной, по «ряду», что стало традиционным обычаем новгородцев. Очевидно, что «славяно-варяжский синтез»[459]459
  Пашуто В. Т. Русско-скандинавские отношения. С. 55.


[Закрыть] основывался на общности интересов князя, его норманнской дружины и местной новгородской знати: варяжские дружины на севере Восточной Европы были не только конкурентами местной знати в эксплуатации местного населения (борьба с этой конкуренцией и вызвала необходимость в «изгнании» находников), но и ее естественными союзниками, представлявшими готовую и не связанную с местными племенами вооруженную силу. Именно такую надплеменную нейтральную силу в противоречивых социальных, политических и этнических условиях и представляли призванные князь и дружина.

Нейтральным, не связанным с племенными традициями, было и самоназвание скандинавов, отраженное словом «русь»[460]460
  Хабургаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет». С. 218–219.


[Закрыть]. Видимо, внутреннее тяготение к сплочению, равно как и стремление к внешним захватам, способствовали успеху политики Олега, объединившего Новгородскую и Киевскую земли. Дружина и войско Олега были уже разноплеменными, а в том факте, что Олег легко овладел Киевом (как представитель «законного князя»), X. Ловмяньский усматривал заинтересованность местной знати в сильной княжеской власти[461]461
  Ловмяньский X. Русь и норманны. С. 140–143, 238–239; ср.: Пашу то В. Т. Особенности структуры Древнерусского государства // Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство. С. 86–97. Предположение о договорных отношениях древнейшей руси – дружин Рюрика, Аскольда и Дира – со славянами делались еще М. П. Погодиным и А. А. Куником. Константин Багрянородный называет славян «пактиотами» росов; термин «пактиот» имеет ряд значений: от «данника» до «союзника», чему соответствует и характер взаимоотношений росов и славян в середине X в. (славяне поставляют и продают росам однодеревки, росы собирают полюдье и кормятся у славян).


[Закрыть](немаловажно, что летописец изображает Олега освободителем восточно-славянских племен от хазарской дани). Дружина Олега прозвалась русью уже будучи полиэтничной. Видимо, этот этап в развитии названия «русь» засвидетельствован и Константином Багрянородным, у которого социальное значение названия доминирует над этническим[462]462
  При этом, впрочем, следует учитывать и особенности византийской, да и средневековой вообще этнонимии, где «этнические термины не являются этниконами в узком и в строгом смысле слова, но включают в себя обширную область географо-культурно-бытовых характеристик» (Бибиков М. В. Скандинавский мир в византийской литературе и актах // СС. 1986. Вып. 30. С. 101).


[Закрыть].

Распространение названия «русь» на полиэтничные дружины вело к быстрому размыванию первоначальной этнической приуроченности его к скандинавам. К середине X в. по всей территории расселения восточных славян от Киева до Ладоги распространяются дружинные древности, складывается «дружинная культура», впитывающая и сплавляющая в единое целое элементы разноэтничного происхождения. Ее носителями являются прежде всего великокняжеские дружины, присутствие которых отмечается по археологическим данным на важнейших водных путях, на погостах и в городах Древнерусского государства: в Верхнем Поволжье и Поднепровье, в Поволховье, а также на территории формирующейся «русской земли» в узком смысле – собственно в Киеве и в Черниговской земле. Включение этих земель в сферу действия великокняжеских дружин свидетельствует об их консолидации и формировании территории государства, подвластного «великому князю русскому», как он именуется в договорах руси и греков[463]463
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 25, 34–35 [= ПВЛ-1996. С. 18, 23. – Прим. ред.].


[Закрыть].

Отсутствие четкой этнической атрибуции прилагательного «русский» в договорах подчеркивается тем, что имена доверителей, заключавших договор «от рода русского», имеют не только скандинавское, но и славянское, балтское, финское происхождение; при этом славянскими оказываются и имена некоторых представителей собственно княжеского «русского рода». Таким образом, названия «русь», «русский» здесь не связываются со скандинавами, а все территории, подчиненные великому князю, хотя и заселенные разноэтничными народами, называются «Русской землей» («от всякоя княжья и от всѣхъ людий Руския земля»)[464]464
  Там же.


[Закрыть]. Так в процессе консолидации разноэтничных территорий под эгидой великокняжеской власти возникает расширительное географо-политическое понятие «Русь» и «Русская земля»[465]465
  О неправомерности выделения первоначального узкого значения хоронима «Русская земля», «Русь», когда «наиболее древним, основным значением» его считается «значение общее, обращенное ко всем русским землям», см.: ПВЛ-1950. Ч. 2. С. 240–241 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 402. —Прим, ред.]; Лихачев Д. С. Прошлое – будущему. Л., 1985. С. 354–356; см. подробнее в комментарии в кн.: Ловмяньский X. Русь и норманны.


[Закрыть].

Наконец, с середины X в., когда в ходе укрепления древнерусской государственности складывается древнерусская раннесредневековая народность, «дружинные» некрополи X в. не столько являют собой картину значительного этнического смешения, сколько обнаруживают тенденцию к унификации культуры в отношении как социальной стратификации (выделение дружинных и рядовых погребений), так и обрядности (повсюду распространяется обряд сожжения, полусферический курган). Формирующийся общий древнерусский погребальный обряд отражал процесс этнической консолидации древнерусской народности. Условия такого этнического смешения в главных центрах Руси, где ведущую роль играла дружина, были благоприятны для распространения названия «русь»[466]466
  Близкая точка зрения была высказана С. М. Соловьевым (Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1988. Кн. 1. С. 119), а затем на основании тщательного анализа летописей А. А. Шахматовым, который отмечал, что еще в XI–XII вв. живо было представление «о том, что имя Руси – это имя княжеской дружины, княжеских бояр и вообще правящих верхов» (Шахматов А. А. Разыскания. С. 324). «На юге Поляне получают имя Руси, широко распространяющееся затем всюду, куда проникает княжеский данщик, где садится княжеский дружинник» (Там же. С. 327).


[Закрыть] и в этническом, и в территориальном плане на огромную подвластную Киеву территорию от Среднего Поднепровья до Верхнего Поволжья, Белозерья и Приладожья, по мере интеграции первоначальных носителей этого названия в состав восточнославянского общества. Этнически нейтральное, не связанное ни с одним из племенных этнонимов, что было особенно важно в эпоху борьбы с племенным сепаратизмом, название «Русь» оказалось наиболее приемлемым для новой восточнославянской этнокультурной общности.

Подобная эволюция названия «русь» не представляет ничего исключительного. Так, И.М. Дьяконов показал, что название «киммерийцы» восходит не к этнониму, а к обозначению конных отрядов иранцев, вторгшихся из Северного Причерноморья в Переднюю Азию в VII–VI вв. до н. э.[467]467
  Дьяконов И. М. К методике исследований.


[Закрыть] Отсюда проистекает сложность выделения археологической культуры и поисков особого народа, хотя к названию «киммерийцы» восходят известные античные топонимы Северного Причерноморья.

Такая эволюция названий, этнонима и хоронимов, особенно характерна для эпохи становления государств и сложения новых этнических общностей (народностей). Классические примеры были приведены еще В. Томсеном: Болгария, славянское государство, воспринявшее название от тюркской группы болгар, и романоязычная (по основному населению) Франция, название которой восходит к германскому племенному объединению франков. История последнего хоронима заслуживает внимания в связи с историей названия «русь». Очевидно, что и название «франки» не имело первоначально значения племенного этнонима: оно обозначало конгломерат германских племен[468]468
  Кор су некий А. Р., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств. М., 1984. С. 132 сл.; Левандовский А. П. К вопросу о возникновении и распаде средневековых народностей // ВИ. 1968. № 11.


[Закрыть]. Этимология его неясна, обычно его сравнивают с лат. franca «копье»[469]469
  de Vries J. Kleine Schriften. В., 1965. S. 216–217.


[Закрыть]. С формированием Франкского государства название «франки» распространяется на все население Галлии (с VII в.), а сама Галлия в источниках VII–VIII вв. начинает называться «Regnum francorum»[470]470
  История Франции. M., 1972. Т. 1. С. 48.


[Закрыть]. Наконец, со времен Капетингов название «Иль-де-Франс» («Остров Франции») закрепилось за королевским доменом – историческая параллель «Русской земле» в узком смысле.

Итак, как это ни парадоксально, на всем протяжении своей истории скандинавское по происхождению слово имеет сколько-нибудь прямое отношение к скандинавам лишь в догосударственный период развития восточнославянского общества, а его эволюция отражает этнокультурные и социально-политические процессы становления восточнославянской государственности[471]471
  Когда предлагаемая статья находилась в печати, появилась работа А. Карпозилоса о росах-дромитах (см.: Карпозилос А. Росдромиты и проблема похода Олега против Константинополя // ВВ. 1988. Т. 49). Контекст сообщений Псевдо-Симеона и продолжателя Феофана о росах-дромитах хорошо согласуется с предположением авторов о непосредственном восприятии термина ‛ϱῶϛ в ранних византийских источниках (ср. у продолжателя Феофана: о! Pc6g…oi xai Apojiixai Xeyopevoi, oi ex yzvovq xoov Фрауушу xaBioxavxai, и славянский перевод: «Роусь… иже скеди глаголем, от рода варяжьска соушим» – Истрин В. М. Книги временный и образныя Георгия Мниха. «Хроника» Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Пг., 1920. Т. 1. С. 567). В переводе наименование «дромиты» явно связывается с весельными судами – скедиями, или дромонами византийских источников, что соответствует раннему значению слова «русь» (ср.: Попов А. И. Названия народов СССР. С. 57).


[Закрыть].

(Впервые опубликовано: ВИ. 1989. № 8. С. 24–38)

Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI веках: к истории названия «варяг»

Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин

Трансформация содержания названия «русь» началась еще в конце IX в., и для летописцев второй половины XI – начала XII в. оно полностью утратило первоначальный смысл, как этнический, так и профессиональный[472]472
  Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Название «русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства (IX–X вв.) // ВИ. 1989. № 8. С. 24–38.


[Закрыть]. Это наименование выступает в летописях в этносоциальном и социальном значениях по преимуществу в пассажах, где излагаются «предания», передается архаичная традиция (историко-эпические повествования: сказание о призвании варяжских князей, рассказ о походе Олега на Царьград и т. п.). Его актуальное содержание определялось реальностью второй половины X–XI в.: возникновением и укреплением восточнославянского государства, включившего многочисленные славянские и неславянские народы. Название «русь» использовалось как политоним, а производное прилагательное «русский» – как обозначение новой этнической общности, включавшей славянские племена, жившие на территории Древнерусского государства. В этом качестве оно противостояло как племенным наименованиям, так и названиям неславянских народов, также вошедших в состав государства.

В то же время контакты восточных славян со скандинавами не прерывались, более того, наиболее интенсивными они стали в X в., продолжались они, приобретя в значительной степени характер межгосударственных отношений, и в XI в. Это требовало появления нового наименования для них, отличного от слова «русь». Таковым, как явствует из летописного словоупотребления, стало слово «варяг».

В рамках «норманнского» вопроса происхождение и значение слова «варяг» вызвали значительно менее острые споры, нежели слово «русь» – в первую очередь в связи с очевидностью его скандинавской этимологии и недвусмысленностью отнесения летописцем именно к скандинавам, «норманнам» западных источников. Отдельные, довольно редкие попытки связать «варягов» с прибалтийскими славянами или субстратным населением Южной Балтики[473]473
  Кузьмин А. Г. «Варяги» и «Русь» на Балтийском море // ВИ. 1970. № 10. С. 28–55; Он же. Об этнической природе варягов // ВИ. 1974. № 11. С. 54–83.


[Закрыть] остались изолированными историографическими казусами[474]474
  Критический обзор см.: Schramm G. Die Warager: osteuropaische Schicksale einer nordger-manischen Gruppenbezeichnung // Die Welt der Slaven. 1983. Bd. 28. S. 38–43.


[Закрыть]. Вместе с тем эта же очевидность определила кажущуюся ненужность специального исследования функционирования слова «варяг» в древнейших летописных сводах и уточнения его содержания: обычная его интерпретация как «скандинав на Руси» казалась вполне достаточной. При этом обсуждались лишь форма и значение исходного для него слова: vceringi или varangr «группа людей, объединенных взаимными обетами верности»; «военный отряд»; «торговая организация» и др[475]475
  Подробнее см.: Ibid. S. 38–67.


[Закрыть]. Вызывало также недоумение то обстоятельство, что это слово не употребляется в скандинавских письменных источниках для обозначения скандинавов, находящихся или побывавших на Руси. Последнее А. Стендер-Петерсен объяснял случайностью дошедших до нас известий[476]476
  Stender-Petrsen A. Varangica. Aarhus, 1953.


[Закрыть], что, однако, малоубедительно, поскольку корпус древнескандинавских письменных источников огромен и достаточно представителен.

Все это дает основания еще раз обратиться к критическому рассмотрению происхождения, развития, содержания и функционирования слова «варяг» и родственных ему слов в византийских, скандинавских и в первую очередь древнерусских источниках.

«Повесть временных лет» (далее – ПВЛ) не содержит другого обозначения скандинавов, кроме слова «варяг», хотя летописец, составивший космографическое введение к ней (Нестор?), знает и современные ему обозначения скандинавских народов: «урмане» (норвежцы), «свей» (шведы), «готе» (готландцы). Именно эти наименования он и приводит, раскрывая свое понимание слова «варяг»: по Варяжскому морю «сѣдять варязи сѣмо ко въстоку до предѣла Симова, по тому же морю сѣдять къ западу до землѣАгнянски и Волошьски. Афетово бо и то колѣно: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне, галичане, вольхва, римляне, нѣмци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии, ти же присѣдять от запада къ полуденью и съсѣдяться съ племянемъ Хамовым»[477]477
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 10 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 8. – Прим. ред.].


[Закрыть]. Это вызвавшее множество толкований описание, согласно которому народы, живущие по берегам Варяжского (Балтийского) моря, достигают на востоке предела Симова (Ближний Восток), а на западе – Хамова (Северная Африка), соответствует в целом описанию в ПВЛ международных путей: пути «из варяг в греки» и из грек по Днепровскому пути и Балтийскому морю до Рима, а оттуда в Царьград, и в еще большей мере описанию Волжского пути в «море Хвалисьское» (Каспий), далее на восток в «жребий Симов» и назад через Двину, Балтийское море до Рима и «племени Хамова»[478]478
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 11–12 [= ПВЛ-1996. С. 8–9. —Прим. ред.].


[Закрыть]. Это описание соответствует и представлениям восточных географов о том, что Балтийское и Средиземное моря – проливы Океана, а Балтийское море соединяется с Черным.

Это маршрутное описание сочетается в списке народов с этнографическим, которое композиционно состоит из нескольких групп наименований народов («языцев»), объединенных по единому принципу – перечисление начинается собирательным этнонимом (например, «чюдь и вен языци»)[479]479
  Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Русь и чудь. К проблеме этнокультурных контактов Восточной Европы и Балтийского региона во второй половине I тыс. н. э. // Балто-славянские языки и проблемы урало-индоевропейских связей. М., 1990. Ч. 1. С. 28–34.


[Закрыть]. Список иафетидов разделяется на две части: «варяги», к которым отнесены свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане[480]480
  Учитывая это, более убедительной представляется интерпретация «галичан» как жителей Уэльса – гэлов-валлийцев (ср.: ПВЛ-1950. Ч. 2. С. 212 [= ПВЛ-1996. С. 384. —Прим. ред.\ см. также: Королюк В.Д. Славяне и восточные романцы в эпоху средневековья. М., 1985. С. 170).


[Закрыть], и «волхва» – римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и пр., т. е. народы «римской империи» Каролингов (а затем германской), которые названы традиционным собирательным именем «волохи»[481]481
  Ср.: Королюк В.Д. Славяне и восточные романцы. С. 168–171.


[Закрыть].

Б. А. Рыбаков, считавший исследуемый фрагмент космографического введения «механической» вставкой, полагал, что ее автор очень точно знал расположение норманнских владений в Европе, установившееся после битвы при Гастингсе и завоевания Амальфи и Апулии; варяги-норманны «сидят к западу до Английской земли и до Итальянской». Следовательно, – заключал Б. А. Рыбаков, – это описание составлено не ранее 1066–1077 гг.[482]482
  Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества. М., 1982. С. 122.


[Закрыть]. Однако «механически внедренной» в текст летописи вставкой этот пассаж считать невозможно, так как, во-первых, он, вопреки мнению Б. А. Рыбакова, имеет прямое отношение к судьбам славянства: далее в ПВЛ говорится о волохах, притеснявших славян на Дунае; во-вторых, он непосредственно связан с вопросом о происхождении руси, включением ее в число варяжских народов.

В сказании о призвании варягов информация космографического введения повторяется как комментарий летописца об этнической принадлежности руси: «ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зъвутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си»[483]483
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 18 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 13. – Прим. ред.].


[Закрыть]. Из контекста летописи следует, что чудь, словене и прочие обратились к тем варягам, которые звали себя русью, но не к тем, которые собирали ранее дань (в Новгородской первой летописи [далее – НПЛ], где слово «русь» опущено, это противопоставление исчезает). Таким образом, наряду с отождествлением руси и варягов в этническом смысле, при котором русь понимается как один из варяжских народов, ПВЛ тут же противопоставляет русь как род и дружину князей, призванных по «ряду», прочим варягам. Слово «варяги» в этом контексте выступает как собирательное обозначение скандинавов.

Наметившееся в легенде противопоставление руси и варягов, а позднее местного населения и варягов постепенно усиливается в летописных рассказах о событиях IX–XI вв.[484]484
  Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Норманны и варяги. Образ викинга на Западе и Востоке Европы // Славяне и их соседи. Этнопсихологические стереотипы в средние века. М., 1990.


[Закрыть] Войско Аскольда и Дира, которые «многи варяги съвокуписта», еще называется русью[485]485
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 18 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 3. – Прим. ред.].


[Закрыть], как и войско Олега, но последний, согласно летописцу, ведет на Царьград уже не только варягов: «Иде Олегъ на Грекы, Игоря оставив Киевѣ, поя же множество варяг, и словенъ, и чюдь, и словене, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны», и т. д.[486]486
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 23 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 16. – Прим. ред.]. Словене здесь названы дважды: так читается в Лавр., Радз. и Моек. – Академ.; в Ипат. и Троицк, они упомянуты один раз, вслед за варягами. См.: Творогов О. В. Повесть временных лет и Начальный свод // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30. С. 16.


[Закрыть]. В НИЛ тот же список выглядит усеченным, так как в нем нет мери и чуди: «Игорь и Олег пристроиста воя многы, и Варягы, и Полянѣ и Словенѣ и Кривичи»[487]487
  НПЛ. С. 108.


[Закрыть]. Знаменательно, что в обоих списках не упомянута русь, в то время как при описании самого похода и в той, и в другой летописях русь противопоставляется словенам: от имени «всей руси» заключен и договор 911 г. Кого же называли русью? Судя по летописным текстам, варягов и словен новгородских, осевших в Киеве: «бѣша у него (Игоря. – Авт.) Варязи мужи Словенѣ, и оттолѣ[прочии] прозвашася Русью»[488]488
  Там же. С. 107.


[Закрыть]; «и бѣша у него (Олега. – .Авт) варязи и словѣни и прочи, прозвашася русью»[489]489
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 20 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 14. – Прим. ред.]. При анализе этих текстов со времен А.А. Шахматова почему-то считается, вопреки обеим летописным версиям, что имя «русь» варяги и словене получили с тех пор («оттоле»), как они обосновались в Киеве. Между тем, аналогичный пассаж ПВЛ об уграх проясняет смысл этой фразы: угры «прогнаша вольхи, и наслѣдиша землю ту… и оттоле (курсив наш. – Авт.) прозвася земля Угорьска» (ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 21 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 15. – Прим, ред.].) – завоеватели дают свое имя земле.


[Закрыть]. «Прочи» (ПВЛ), по А. А. Шахматову, – позднейшая вставка. Видимо, эта русь и противопоставлена прочим словенам (неслучайно в списке Олегова войска в ПВЛ словене упомянуты дважды), как княжеская дружина – рядовым «воям». Вероятно, это объединение варягов и новгородских словен побудило летописцев отметить, что «суть новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска»[490]490
  НПЛ. С. 106.


[Закрыть](«преже бо бѣша словѣни», – добавлено в ПВЛ[491]491
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 18 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 13. – Прим. ред.].


[Закрыть]. Соединение варягов и словен проходит во всех списках ПВЛ, но составитель НИЛ, видимо, разделил их упоминанием полян, что больше соответствовало его представлениям о размещении руси на юге, в Среднем Поднепровье[492]492
  Это представление, свойственное эпохе раздробленности, стало формироваться ранее, с утверждением руси в Киеве, о чем свидетельствует и ПВЛ в описании последующих походов на греков.


[Закрыть].

После неудачного похода руси в 941 г. Игорь «нача совкупляти воѣ многи, и посла по варяги многи за море, вабя е на греки»[493]493
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 33 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 23 . – Прим. ред.].


[Закрыть]. Здесь впервые после призвания князей говорится об обращении за море к варягам – видимо, скандинавские дружины Аскольда и Дира, равно как и Олега, считаются летописцем русью, осевшей в Восточной Европе.

Противопоставление «заморских» варягов «местной» руси впервые со всей очевидностью явствует из описанного в ПВЛ состава Игорева войска в 944 г.: «Игорь же совкупивъ вой многи, варяги, Русь, и поляны, словѣни, и кривичи, и тѣверьцѣ, и печенѣги наа… поиде на Греки»[494]494
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 33–34 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 23. – Прим. ред.].


[Закрыть]. М.Н. Тихомиров обратил внимание на то, что и здесь русь выступает отдельно от варягов, вместе с полянами, в отличие от словен и кривичей, но далее спутал списки, стремясь обнаружить полян в войске Олега, идущем из Новгорода в Киев, и, естественно, не обнаружив их там, отождествил полян с русью[495]495
  Тихомиров М.Н. Происхождение названия «Русь» // СЭ. 1947. Вып. 6/7. С. 70.


[Закрыть]. Между тем, это первое реально засвидетельствованное противопоставление местной руси пришлым варягам не носит еще абсолютного характера, ибо далее, согласно ПВЛ, все войско Игоря называется русью – от нее отличаются лишь печенеги: «Идуть русь, и наяли суть к собѣ печенѣги»[496]496
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 34 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 23 . – Прим. ред.].


[Закрыть]. Договор 944 г. заключается от имени «всех людей Русской земли» послами, носящими, в основном, скандинавские имена, а «росский язык» у Константина Багрянородного сохраняет скандинавскую лексику. Однако разделение варягов и руси уже произошло, и заморские варяги все более определенно воспринимаются в источниках как чужеземцы.

В 977 г., после того, как Ярополк, унаследовавший престол князя Святослава, убил своего брата Олега, Владимир бежит из Новгорода за море, а в 980 г. возвращается с варягами и идет сначала на Полоцк, где при помощи одних варягов расправляется с другими – Рогволодом, княжившим в городе, и его родом[497]497
  Использование норманнских наемников против викингов и других отрядов норманнов характерно и для правителей в Западной Европе.


[Закрыть]. Состав войска Владимира традиционен: «варяги и словѣни, чюдь и кривичи»[498]498
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 54 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 36 . – Прим. ред.].


[Закрыть]. Однако, захватив Киев, варяги на этот раз не обретают название «русь». Напротив, назревает конфликт между ними и князем. Варяги называют Киев «своим городом» и требуют откупа. Владимир обещает собрать деньги, но сам обманывает варягов. Части «добрых и смысленых» скандинавов он раздает «грады»; другую часть отправляет в Византию с сопроводительным посланием, в котором советует императору также не держать варягов вместе, а разослать по разным городам[499]499
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 56 [= ПВЛ-1996. С. 37. – Прим. ред.].


[Закрыть]. Этот эпизод содержит, по крайней мере, два новых момента: во-первых, здесь отчетливо проявляется отношение к заморским наемникам как враждебным чужакам, которых можно «кормить» в русских городах, но держать вместе не следует, во-вторых, также впервые говорится о поступлении варягов на службу в Византии.

В начале XI в. происходит наиболее известный конфликт между варягами и местными жителями. Княжащий в Новгороде Ярослав в 1015 г. отказывается платить дань отцу и приводит из-за моря варягов. Новгородцы, возмущенные «насилиями» варягов, «собрашася в нощь, исѣкоша Варягы в Поромонѣ дворѣ»[500]500
  НПЛ. С. 174; ср.: ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 97 [= ПВЛ-1996. С. 62. – Прим. ред.]. «Поромонь двор» – от др. – исл. farmaðr, мн. ч. farmenn «путешественник; купец, ведущий заморскую торговлю». Исследователи сходятся в интерпретации названия «Поромонь двор» как обозначения двора, усадьбы, где останавливались приезжие купцы и где находился контингент скандинавских наемников Ярослава (Мельникова Е. А. Новгород Великий в древнескандинавской письменности//Новгородский край. Новгород, 1984. С. 130).


[Закрыть]. Из рассказа об этом событии явствует, что, во-первых, новгородцы в начале XI в. никак не могут считаться людьми «от рода варяжьска», во-вторых, варяги в критический момент оказываются для князя чужими: собираясь в поход на Киев, «любимой дружиной» он называет новгородцев, на их поддержку рассчитывает в первую очередь.

В связи с событиями 1018 г. впервые сообщаются подробности найма варягов: «Начата скотъ (деньги. – Авт.) събирати от мужа по 4 куны, а от старость по 10 гривен, а от бояръ по 18 гривен. И приведоша варягы, и вдаша имъ скотъ, и совокупи Ярославъ воя многы»[501]501
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 97 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 63. —Прим. ред.]. Ср. договоры Ярослава с Эймундом по «Саге об Эймунде» (Мельникова Е. А. «Сага об Эймунде» о службе скандинавов в дружине Ярослава Мудрого// Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1978. С. 289–295).


[Закрыть].

Последующие вплоть до 1043 г. упоминания варягов в летописях сохраняют те же особенности: приглашенный Ярославом в 1025 г. варяг Якун занимает место воеводы (ср. роль Свенельда при Игоре и Святославе), но и его варяги остаются обособленным и чужеродным контингентом в русском войске.

Последнее упоминание участия варягов в русском войске относится к 1043 г., когда «посла Ярославъ сына своего Володимера на Грькы, и вда ему вой многы, а воеводьство поручи Вышагѣ»[502]502
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 103 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 61. —Прим. ред.].


[Закрыть]. Д. С. Лихачев обратил внимание (вслед за А.А. Шахматовым) на то, что в летописях, восходящих к Новгородско-Софийскому своду 1430-х гг. (СIЛ и др.) и, видимо, сохранивших фрагмент Начального свода, имеются весьма существенные дополнения к описанию этого последнего похода руси на Царьград[503]503
  ПВЛ-1950. Ч. 2. С. 378–379 [= ПВЛ-1996. С. 483–484. – Прим. ред.].


[Закрыть]. В них «вой многы», данные Владимиру, – это «варяги, русь» (понятие «русь» охватывает здесь, очевидно, киевлян и новгородцев, которые не различаются вне пределов Русской земли, в противопоставлении грекам)[504]504
  Наличие воинов, «живущих на северных островах Океана», т. е. скандинавов, в войске росов отметил Скилица (Cedrenus, II. Р. 551.11–13; см.: Литаврин Г. Г. Война Руси против Византии в 1043 г. // Исследования по истории славян и балканских народов. М., 1972. С. 184–187).


[Закрыть]. Перед нами, таким образом, описание последнего совместного военного предприятия руси и варягов в русских летописях, и оно разительно отличается от предыдущих, где варяги входили в состав руси-войска. Достигнув Дуная, русь предлагает князю: «“Станемъ зде на поле”; а варязи ркоша: “Поидемъ подъ городъ”»[505]505
  ПСРЛ. Л., 1925. Т. 5, выл. 1. С. 128. ПСРЛ. М., 2000. Т. 6, выл. 1. Стб. 178.


[Закрыть]. Суть разногласия становится очевидной при сравнении с описанием похода Игоря 944 г.: тогда русь тоже останавливается на Дунае и, приняв от греков дары и заверения о выгодном договоре, возвращается к Киеву. В 971 г. Святослав также обосновывается в Переяславце на Дунае, и греки обещают ему дань, чтобы князь не ходил на Царьград. Очевидно, те же цели преследовала русь, остановившись на Дунае в 1043 г.: руси нужны были дань и новый договор, варягам – возможность грабежа[506]506
  Литаврин Г. Г. Война Руси против Византии. С. 209, 221.


[Закрыть].

Эволюция отношений руси и варягов в летописях, начавшаяся с их отождествления, прошла «фазу» их различения, затем сближения руси с «полянами» при обособлении варягов (944 г.) и, наконец, завершилась прямым противопоставлением. Поскольку это противопоставление, видимо, имевшееся и в описании похода 1043 г. в Начальном своде, противоречило общей концепции составителя ПВЛ, он изъял упоминание варягов из описания событий 1043 г., в результате чего стала непонятной причина остановки руси на Дунае[507]507
  ПВЛ-1950. Ч. 2. С. 379 [= ПВЛ-1996. С. 483–484. – Прим. ред.].


[Закрыть].

Во всех рассмотренных контекстах наименование «варяги» недвусмысленно применяется к скандинавам; но означает ли оно исключительно (или по преимуществу) скандинавских наемников, скандинавские дружины, приходившие на Русь после вокняжения скандинавских по происхождению князей? В рассказе об убийстве двумя варягами князя Ярополка из-за предательства его воеводы Блуда (имя его, очевидно, является скандинавским) фигурирует дружинник, предупредивший князя об опасности. Его имя – Варяжъко (или Варяшко), производное от «варяг» по славянской словообразовательной модели. Имя Варяжко свидетельствует о давней укорененности слова «варяг» на Руси, а сам дружинник, судя по летописному рассказу, не только выступает против варягов Владимира, но и бежит от них не на север, а в степи к печенегам.

В 983 г. Владимир должен был принести жертвы языческим богам после удачного похода на ятвягов. Жребий пал на сына варяга-христианина, который пришел «из грек», но имел двор в Киеве. Варяг отказался выдать сына на заклание, и ворвавшаяся в его двор толпа «подсекла сени» под варягами и убила их[508]508
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 58–59 [= ПВЛ-1996. С. 38–39. – Я/жм. ред.].


[Закрыть]. Христианская община существовала в Киеве еще при Игоре, «христианская русь» приносила клятву в церкви св. Ильи, «мнози бо бѣша варязи хрестеяни»[509]509
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 39 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 26. – Прим. ред.].


[Закрыть], и первыми мучениками, по летописи, стали варяги, пришедшие из Византии.

Рассмотренные летописные тексты, где упоминаются варяги, разрушают сложившийся в историографии стереотип варяга как исключительно воина-наемника или купца. Разумеется, название нередко выступает как субститут понятия «скандинавская дружина», «часть войска, состоящая из скандинавов», однако в нем всегда превалирует этническое значение. Кроме того, для летописи вообще характерно подобное словоупотребление: этнонимом регулярно обозначается военный отряд, войско: «а не води ляховъ Кыеву» (т. е. польское войско)[510]510
  ПВЛ-1950. Ч. 1.С. 116 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 75. – Прим. ред.].


[Закрыть], «приде Романъ с половци къ Воину» (т. е. с половецким отрядом)[511]511
  ПВЛ-1950. Ч. 1. С. 135 [Цит. по: ПВЛ-1996. С. 87. – Прим. ред.].


[Закрыть]. Это отнюдь не предполагает, что этнонимы «ляхи» или «половцы» являются одновременно и социальными (военными) терминами. Не более «терминологично» и употребление названия «варяги» в аналогичных контекстах. Значительное количество случаев подобного словоупотребления, встречаемых на страницах летописей, объясняется отнюдь не этносоциальным содержанием слова, а той исторической реальностью, которая стоит за ним: в подавляющем большинстве своем скандинавы, воины-профессионалы, становились на Руси X – первой половины XI в. дружинниками князей, образовывали отдельные формирования – по этническому признаку – в составе древнерусского войска, которые и обозначались соответствующим этнонимом.

Спектр деятельности варягов включал все возможные аспекты: от наемных убийц (два варяга, по летописи, убили смертельно раненного князя Глеба, первого русского святого; ср. рассказ о службе варягов Эймунда у Ярослава) до христианских мучеников. Начиная со второй половины X в. тексты, описывающие события этого времени, определенно подчеркивают иноэтничность варягов, их чужеродность славянскому и – шире – русскому населению. Ни киевские князья, ни их бояре, воеводы и кормильцы, носящие скандинавские имена, не именуются варягами.

После смерти Ярослава нет упоминаний об использовании скандинавских военных отрядов в русском войске. Военно-политические взаимосвязи и, возможно, взаимная помощь сменяются сначала затишьем, а затем переходят в конфронтацию и прямые столкновения в начале XIII в. Одновременно с середины XI в. усиливаются и укрепляются торговые связи, но не столько с Южной и Северо-Восточной Русью, сколько с Новгородом, Смоленском, Полоцком, Псковом. Видимо, именно этими особенностями русско-скандинавских связей следует объяснить то обстоятельство, что как в южнорусском (Ипат.), так и в северо-восточном (Лавр.) летописании слово «варяг» выходит из употребления после описания событий середины XI в.; нет там и упоминаний отдельных скандинавских народов. Единственный случай, когда слово встречается в текстах, – это статья 1148 г., в которой, видимо, отражена традиционная формула: смоленский князь Ростислав дает дары Изяславу Киевскому от «верхьних земель и от варяг»[512]512
  ПСРЛ. СПб., 1908. М., 1998. Т. 2. Стб. 369.


[Закрыть].

Иная картина предстает в новгородском летописании. В НПЛ с 1130 г. появляются названия «Донь» (Дания) и «донь» (датчане), «гъте» (готландцы), с 1142 г. – «свей». Эти названия становятся все более и более употребительными. Однако НПЛ продолжает использовать и название «варяги» параллельно с конкретными этнонимами и политонимами как собирательное, общее обозначение скандинавов или в тех случаях, когда более точное обозначение не требуется, или когда оно, возможно, неизвестно летописцу: например, в 1201 г. новгородцы «Варягы пустиша без мира за море… А на осѣнь придоша Варязи горою на миръ, и даша имъ миръ на всѣи воли своей»[513]513
  НПЛ. С. 45; ср. с. 240.


[Закрыть]. А. А. Шахматов считал, что это – последнее упоминание варягов в НПЛ[514]514
  Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 325, примеч. 1.


[Закрыть], однако они упомянуты и под 1204 г., но уже в связи со взятием Константинополя крестоносцами: греки и варяги обороняли город от фрягов[515]515
  НПЛ. С. 244.


[Закрыть]. Один из крестоносцев – хронист Робер де Клари – упоминает среди защитников города англичан и данов[516]516
  Робер де Клари. Завоевание Константинополя. М., 1986. С. 54.


[Закрыть]. Так что последнее упоминание варягов в НПЛ также соответствует собирательному значению названия «варяг» в ПВЛ.